Флобер

ПУТЕШЕСТВИЕ НА ВОСТОК

После того как Галлан[110] перевел «Тысячу и одну ночь» на французский язык, прошло уже больше сотни лет, но Восток по-прежнему завораживает и будоражит умы. Поход Бонапарта в Египет (1798–1801 годы) еще больше усилил интерес европейцев к восточной экзотике. Живописные виды Египта, привезенные художниками, которые сопровождали будущего императора в походе, стали источниками вдохновения для художников и писателей в реализации самых смелых творческих замыслов. С той поры путешествие на Восток становится неким обрядом посвящения. Восточная тематика преобладает в живописи, музыке, литературе. Книги о путешествиях или романы, действие в которых происходит на Востоке, пользуются большим успехом. Знакомство с дальними краями становится возможным благодаря тому, что Оттоманская империя приходит в упадок и западные страны завоевывают новые территории в Северной Африке и на Ближнем Востоке. Все те, кто предпринимает путешествие на Восток, испытывают огромное эмоциональное потрясение. Их завораживает новая непривычная обстановка, знакомство с экстравагантными нравами и обычаями. Путешественники чувствуют себя средневековыми рыцарями, совершающими Крестовый поход. Как говорят злые языки, Крестовые походы были первыми поездками империалистов, которые смешивали религиозные порывы с сексуальным туризмом. На Востоке черпали вдохновение такие великие художники, как Делакруа[111], Фромантен[112], Жером[113]… Гюстав с Максимом мечтали увидеть наяву все чудеса света, которые могли лишь присниться им во сне.

Мать Гюстава обливается слезами, Луиза Коле мечет гром и молнии по поводу его отъезда. Сам Флобер держится молодцом благодаря дружеской поддержке Дюкана, которого раздражают все эти женские уловки и хитрости, направленные на то, чтобы не дать им уехать. Максим не теряет времени даром: он позаботился о том, чтобы получить от правительства командировочное удостоверение. Министерство сельского хозяйства дает задание Флоберу составить отчет о торговом обмене со странами, через которые они будут проезжать, а самому Дюкану Министерство внутренних дел предписывает заниматься научными исследованиями. Этот документ не указывал на то, что их работа будет оплачена, но давал возможность путешественникам избегать трудностей при контакте с местными властями. Максим относится со всей серьезностью к своей новой роли. Он берет уроки фотографии для их приобщения к будущему отчету о поездке. Наконец наступает долгожданный день 24 октября 1849 года. Флобер в сопровождении матери отправляется в Ножан, где она пробудет какое-то время. Расставание с матерью было весьма драматичным. Когда она увидела, что сын и вправду вылетает из-под ее крыла, бедная женщина зашлась в таком душераздирающем крике, словно Гюстава вели на гильотину, «…этот крик мне напомнил тот, который я услышал, когда умер мой отец»[114], — пишет он в путевом дневнике.

Благодаря полученной в наследство семейной ренте Флобер мог позволить себе это путешествие, которое длилось более полутора лет. Госпожа Флобер, для того чтобы Гюстав мог отправиться в дорогу, согласилась выложить кругленькую сумму в 27 тысяч франков, что в наши дни составляет немногим более 100 тысяч евро. Она также частично финансирует поездку Максима Дюкана, который накануне отъезда тщетно дожидался наследства. В поезде, который везет его из Ножан-сюр-Сен в Париж, Флобер, охваченный угрызениями совести из-за того, что расстается с матерью, ввел ее в столь большие расходы, оставляет одну на долгое время и неизвестно, увидит ли ее живой, уже был готов отказаться от путешествия. И все же стоило ему только встретиться с собравшимися на последний парижский обед друзьями: Буйе, Дюканом и Теофилем Готье[115], как к нему вернулось хорошее настроение. Готье к тому времени уже приобрел себе имя в литературных кругах и был влиятельным литературным критиком. Он опубликовал «Мадемуазель де Мопен» в 1835 году со знаменитым предисловием, утверждавшим новое эстетическое кредо — «искусство для искусства», вне всякой социальной или политической деятельности. Эту концепцию Флобер принял на вооружение почти целиком и безоговорочно.

И, конечно, последний парижский вечер друзья заканчивают в публичном доме, по всей вероятности, из опасения грядущего долгого воздержания. Сам же отъезд состоится на следующий день, 29 октября. И вот, чтобы доехать до Марселя — железная дорога между Парижем и Марселем в то время еще не была построена, — друзья вместе с нанятым Дюканом слугой Сассетти, плутоватым корсиканцем, знавшим Восток как свои пять пальцев, поскольку служил пехотинцем в Египте, садятся в дилижанс. Они добираются до Марселя четыре дня. Гюстав словно вновь совершает паломничество к местам былых любовных «сражений» с Элали. Гостиница по-прежнему закрыта на замок. Наконец 15 ноября после суматошного и хлопотного морского путешествия друзья высаживаются на берег в Александрии. Во время плавания на борту корабля Гюстав объелся чесноком. Так он боролся с морской болезнью. Впрочем, чеснок мало ему помог. И вот Флобер, очумевший от качки, под чесночными парами, спускается на берег, чтобы окунуться с головой в другой мир.

Обо всем, что происходит во время этого путешествия, нам известно из многочисленных источников. Это прежде всего письма, адресованные в основном матери, а также Луи Буйе. Письма другу, естественно, совсем другие. Они отличаются по тональности. В них, однако, весьма подробно и красочно описывается все то, что он увидел и услышал. Помимо всего прочего, Гюстав ведет путевой дневник, в котором делает ежедневные записи. Возможно, ему хочется оправдаться в собственных глазах за столь далекое и дорогостоящее путешествие. Скорее всего, он не желает упустить ни малейшей подробности из того, что творится вокруг него. Эти путевые заметки были опубликованы в наши дни: «Путешествие на Восток» представляет собой внушительный том на 600 страниц. Гюстав переполнен впечатлениями от поездки, его воображение потрясают яркие краски, уличные сцены. Он так прилежно ведет дневник, словно собирается выставить его на продажу, с тем чтобы окупить свое путешествие. С этой точки зрения поездку друзей на Восток можно назвать настоящим литературным предприятием.

Благодаря официальным рекомендациям путешественников принимает Сулейман-паша, а затем и министр иностранных дел Артен Бей, который предоставляет им коляску, лошадей и эскорт из нескольких слуг. И вот наши друзья, переодевшись в египетские одежды («Мы похожи на принцев»[116], — пишет он матери), отправляются посмотреть на пирамиды. Завидев их издалека, Гюстав не может сдержать свои эмоции. С вырвавшимся из груди, помимо его воли, криком он пускает лошадь в галоп. Стоя перед сфинксом, он испытывает необычайное волнение: «Он смотрит на нас с угрожающим видом, Максим стоит белый как полотно. Я боюсь, что у меня закружится голова. Мне приходится изо всех сил сдерживать мои эмоции»[117].

От избытка чувств молодые люди приходят в полный экстаз. На следующий день еще до рассвета они поднимаются на пирамиду Хеопса. Стоя на ее вершине, они любуются восходом солнца, затем, спустившись вниз, обследуют пирамиду изнутри. Гюстав с юмором пишет: «Выползая на четвереньках из коридора, мы встречаем англичан, которые приготовились войти в него и уже находятся в той же позе, что и мы. Обменявшись приветствиями, мы расползаемся в разные стороны»[118].

Вот какие забавные истории нередко встречаются на страницах его дневника и в письмах. И всякий раз он не упускает случая, чтобы удивиться, повеселиться, рассказать о том, что увидел нечто смешное или необычное. В отличие от Максима он нисколько не настроен на серьезный лад. Почти 200 страниц посвященного путешествию дневника изобилуют курьезными или живописными сценами. Вот с каким юмором он описывает египетских женщин: «Например, в деревне, когда они видят, что вы приближаетесь к ним, они хватаются за подол своей одежды, чтобы прикрыть лицо. При этом они открывают все то, что принято называть шеей, то есть пространство от подбородка до пупка. Ах, сколько грудей я увидел! Сколько грудей!»[119]

Безусловно, тональность писем Гюстава резко меняется в зависимости от того, кому они предназначаются. Самые пикантные истории, связанные с его восточными любовными похождениями, он адресует Луи Буйе. После двух месяцев, прожитых в каирском отеле, принадлежащем господину Буваре (фамилия весьма созвучная с «Госпожой Бовари»), наши искатели приключений решают продолжить свое путешествие вверх по Нилу. Надо отметить, что пребывание в Каире было насыщено разного рода событиями, в том числе сексуального характера, что оставит в их памяти неизгладимый след. Таким открытием для них было посещение восточной бани, а также знакомство, предположительно впервые в жизни, с содомией (в активной роли, так сказать, по долгу службы). И конечно, именно в этом городе у Гюстава начинается обострение дурной болезни, которое отныне будет периодически повторяться, что станет причиной его раннего облысения из-за лечения препаратами ртути…

Во время путешествия по Нилу, когда друзья сошли на берег в Эсне, происходит одна из самых памятных встреч. Они познакомились со знаменитой на весь Египет куртизанкой Кучук Ханем. В те времена Эсна славилась как город всевозможных плотских утех и удовольствий. Флобер с большим энтузиазмом спешит окунуться с головой в этот вертеп. Он делится впечатлениями о встрече с известной куртизанкой вначале в путевом дневнике, а затем в переписке. Наибольший интерес представляет собой письмо Луи Буйе. Следует отметить, что в том и другом случае автор находится в состоянии полной эйфории от всего, что с ним произошло. Все началось с посещения самого логова чувственных наслаждений. Друзья во все глаза рассматривают вышедшую из купальни Кучук. «Эта чертовка — настоящий лакомый кусок, — пишет Гюстав, — с аппетитными формами, огромными глазами и чувственно очерченными ноздрями. У нее роскошные колени, а когда она танцует, то на ее животе собираются забавные складки»[120]. Праздник, однако, продолжается. Красотка исполняет танец живота. У музыкантов, чтобы не смущать их, завязаны глаза, что удивляет и даже пугает молодых людей. Затем Гюстав вместе с Максимом совершает прогулку по городу, чтобы снова вернуться к жрице любви. Она танцует для них еще четыре часа. «В перерывах между танцами все трое предаются любви»[121]. Эту ночь друзья проводят у Кучук, хотя она не особенно на этом настаивала. Флоберу выпадает честь разделить ложе красавицы. Он рассказывает, что ночь прошла «на самом высоком уровне». В те моменты, когда девица забывалась сном, он не терял времени даром. «Это продолжалось всю ночь напролет. В 3 часа ночи я встал, чтобы выйти на улицу по нужде; сияли звезды, светлое небо было высоко надо мной. Что касается соитий, то они были впечатляющими»[122]. Сначала пять, а затем еще три, как признается Гюстав. Что и говорить, природа не обидела его мужской силой.

Путешествие по Нилу длится почти четыре месяца до самого июня. Друзья поднимаются вверх по течению реки до второго порога, к которому приплывают 22 марта. Затем надо возвращаться назад, поскольку дальше река не была судоходной. Чем же занимаются молодые люди во время столь долгого плавания по реке? Флобер пишет, Максим фотографирует. Впрочем, он привезет из этого путешествия отличные негативы, которые дают представление о том, каким был Средний Восток в середине XIX века. Они будут напечатаны в одной книге. Друзья также охотились. Подобный вид развлечения пришелся Гюставу по вкусу. К тому же это было полезное занятие, поскольку охотничьи трофеи служили источником питания и даже шли на продажу. Служивший им переводчиком, наполовину итальянец, наполовину араб, Жозеф Бришетти вызвался готовить пойманную дичь.

Гюстав тем временем все еще переживал в душе по поводу провала «Искушения святого Антония». Он постоянно задавал себе один и тот же вопрос: кто же, в самом деле, прав? Он или двое его друзей? Однажды, рассказывает Максим Дюкан, где-то в районе Верхнего Нила Флобер воскликнет: «Эврика! Эврика! Я нашел! И я назову ее Эмма Бовари!»[123]

Так начался долгий процесс вынашивания творческого замысла.

Нужно ли было Флоберу предпринимать это путешествие, чтобы прийти к такому решению? В непривычной обстановке на берегах Нила, среди природной красоты и исторических памятников картина Круассе представлялась ему в романтическом ореоле. Он соскучился по матери — по крайней мере он так писал ей. Он задает множество вопросов себе самому: «Сидя на корме корабля и наблюдая за текущей водой, я с пристрастием копаюсь в своем прошлом. Неужели я подошел вплотную к новому периоду жизни? Или к полному краху? Я прощаюсь с прошлым с мыслями о будущем. Я ничего там не вижу. Ничего. У меня нет никаких планов и проектов на будущее, ни одной светлой мысли и, что самое плохое, никаких амбиций»[124].

Эти слова совсем не вяжутся с образом писателя, который готовится написать самую главную книгу в своей писательской карьере…

На обратном пути друзья останавливаются в Луксоре и задерживаются там на две недели. Прошло уже полгода с того дня, как они отправились в путешествие. Флоберу уже начинает все надоедать. Трудности обмена письмами с матерью, поскольку почтовая связь была крайне медленной, действуют ему на нервы и отравляют путешествие. Ему видится, как мать сидит «опершись на локоть и подперев кулаком подбородок» (точно такое же описание можно прочитать на страницах «Госпожи Бовари» по поводу средневековой красавицы, ожидающей возвращения своего рыцаря из Крестового похода). Она рассматривает лежащую перед ней географическую карту, «которая представляется ей пустынным пространством, где затерялись следы ее сына»[125].

Тоскуя по дому и родным, Гюстав ощущает непреодолимое желание взяться за перо и бумагу. Путешествие на Восток было для него пусть волшебным, но выходившим за рамки его обычной жизни событием. По его окончании Флобера снова ждала привычная жизнь одинокого отшельника. У верующих людей интенсивность религиозных чувств может меняться на протяжении жизни. Искусство и литература — единственная религия Флобера. Его сердце навсегда принадлежит только ей одной.

Друзья возвращаются в Эсну и останавливаются на ночлег у Кучук. «Как это печально, — пишет он Буйе, — она болела и сильно изменилась. Я занимался с ней любовью только один раз. Я долго смотрел на нее, чтобы запомнить навсегда». Далее он добавляет, глядя на Красное море: «Всегда грустно уезжать из того места, куда не вернешься никогда. Вот из-за этой грусти, возможно, и стоит отправляться в путешествие»[126].

Это путешествие — не только длительная творческая командировка, а еще и «туризм» (Флобер пользовался в письмах этим заимствованным из английского языка словом, вошедшим на тот момент в обиход всего лишь с десяток лет и не утратившим своего значения до наших дней). Статус путешественника ко многому обязывал. Вот почему Гюстав стремился обессмертить лучшие моменты поездки и исписывал множество страниц в путевом дневнике.

Далее путь друзей лежит через Бейрут в Иерусалим, куда они отправляются на лошадях. Это путешествие нельзя назвать паломническим. 20 августа Флобер пишет Луи Буйе из Иерусалима длинное письмо. Оно заслуживает того, чтобы подробно пересказать его. Автору не понравилось, в каком состоянии пребывал этот город — он называет его «окруженным крепостными стенами местом для хранения черепов и костей предков». Его тошнит от стоящей вокруг вони, и в особенности ему претит царящая в нем отравляющая атмосфера. «Здесь много дерьма и руин. Армяне проклинают греков, которые ненавидят римлян, а последние, в свою очередь, предают анафеме коптов. Все это было бы смешно, если бы не было так грустно». Нельзя отказать ему в некоторой проницательности. «Что же касается религии, то она представляет собой жалкое зрелище. Уродливы не только церкви, но торговля позорит и выставляет на посмешище святые места: „Здесь водится всякая чертовщина, выражающаяся в лицемерии, алчности, фальсификации, цинизме, вот только святости нет в помине“[127].

„Для здоровья нет ничего лучше, чем путешествие“, — иронизирует Флобер в письме Луи Буйе 14 ноября 1850 года. В то время он с Максимом находится в Константинополе. На этот раз у него не остается никаких сомнений: он болен сифилисом. „Семь язвочек, затем они слились в две, потом в одну“. Что касается Дюкана, то у него „шанкр сухожилия двуглавой мышцы плеча“. За наше путешествие это уже третий случай, когда у него обостряется болезнь»[128]. Друзьям пора возвращаться домой. Путешествие принимает неблагоприятный оборот. На Родосе из-за эпидемии холеры молодые люди попадают на карантин в лазарет. Впрочем, материнские письма все больше и больше тревожат его: мать просит его срочно приехать.

Между тем космополитизм Константинополя потрясает его воображение: «Он грандиозен, как и все человечество. Ты себя чувствуешь так же, как при въезде в Париж. Когда ты видишь рядом с собой множество незнакомых тебе людей, столько разных личностей, количество которых тебя подавляет»[129].

Гюстав тяжело переживает кончину Бальзака, о которой он узнаёт в Константинополе. «Умнейший человек, кому удалось понять свое время». Это печальное событие ознаменовало собой конец эпохи Июльской монархии: «Теперь нужно жить по-новому»[130].

Что же касается самого Гюстава, то, если можно так выразиться «литературным языком», он сам не знает, где находится. Его настроение то и дело меняется, переходит от полного безразличия к восторженному энтузиазму, затем снова падает до нуля. Между тем — и это находит подтверждение в том же письме — Флобер задумывается над составлением словаря, который станет знаменитым «Лексиконом прописных истин». Для этой энциклопедии глупости он уже придумал несколько определений: «Лангуста — это самка омара»[131]. Плохие новости никогда не приходят в одиночку. Там же, в Константинополе, он получает известие о будущей женитьбе Эрнеста Шевалье. В письме, адресованном матери, он не скупится на сарказм: «Какой ход! С каким остервенением он будет теперь защищать порядок, семью и частную собственность! Впрочем, он прошел нормальный путь развития. Он тоже был артистом… Я уверен, что теперь он клеймит учение социалистов… Как правительственный чиновник он — реакционер, а как женатый человек он будет рогоносцем»[132]. Что же касается его самого, то он, несмотря на упреки матери, стоит на своем: «Меня пугает даже сама мысль о женитьбе»[133].

Мать решается выехать навстречу друзьям и присоединиться к ним в Риме. В середине декабря они уже прибыли в Афины. Прощай, Восток! «Это было всего лишь туристическое путешествие (ох!)»[134]. Они снова в Европе, где ничто не изменилось, всё те же древние парапеты, известные места, где побывали тысячи посетителей.

Покидая Константинополь, Гюстав почувствовал такую вселенскую «тоску, что готов был волком выть»[135]. Жажда путешествовать не была утолена. Ему страстно хотелось увидеть еще много неизведанных мест и добраться до Персии. Похоже, что окончание странствий означало для него прощание с молодостью.

Гюстав охотно бы провел еще несколько месяцев в Греции в качестве так называемого туриста. У друзей, однако, на двоих осталось всего 500 франков (2 тысячи евро), а Гюстав не привык сокращать расходы и отказывать себе во время путешествия в маленьких удовольствиях. Молодые сибариты с прежним азартом продолжали посещать бордели. В Афинах, разочаровавшись в малопривлекательной в здешних местах «педерастии», они направились прямиком в пользующийся дурной славой квартал Галату. Он знал, что непрезентабельный вид его мужского достоинства уже был заметен невооруженным глазом. По словам Гюстава, это стало причиной произошедшего с ним курьезного случая. Одна шестнадцатилетняя жрица любви потребовала осмотреть его «рабочий орган». Испугавшись, что тайное станет явным, Гюстав решил показать себя настоящим «мачо»[136] и ретировался с видом оскорбленной гордости.

Словно ему было мало неприятностей, связанных с дурной болезнью, за время путешествия у Гюстава изменилась внешность. Он растолстел и сильно облысел. Когда в Неаполе он решил расстаться с бородой, то в зеркале увидел «обрюзгшее лицо с двойным подбородком». И все же пребывание в Неаполе произвело на него незабываемое впечатление. В этом городе друзья провели целый месяц. На страницах «Путешествия на Восток» приводится удивительно точное и подробное описание произведений искусства, которые они осматривают во время посещения картинных галерей, развалин Помпеи, как будто Гюстав претендует на составление настоящего туристического гида, чтобы стать предшественником Бедекера…[137] Он демонстрирует поразительно острый взгляд и выносит точную оценку всему увиденному. Время от времени в середине длинного и подробного описания того или иного исторического памятника неожиданно автор вставляет рассказ о пережитом им виртуальном любовном увлечении. Так он описывает свою встречу в Риме с женщиной, вслед за которой ему вдруг захотелось пойти, познакомиться с ней и даже позвать ее в жены.

Госпожа Флобер приезжает к нему в Рим. Максим уже отправился восвояси, возможно, почувствовав себя лишним при встрече матери с сыном, или же его возвращение во Францию было продиктовано необходимостью уладить дела, накопившиеся за время столь долгого отсутствия. Приезд матери стал для Гюстава знаковым событием. Закончился целый период в его жизни. Он прощался с приключениями, свободой и, возможно, с относительной беззаботностью.

И все же подобное путешествие дало Флоберу очень многое. И он много пишет о своем уникальном опыте. Часто с ностальгией, поскольку знает, что никогда не вернется в эти края, где открыл для себя много нового, узнал другой мир, где жил совершенно другой жизнью, нисколько не похожей на ту, что ждало его по возвращении. Флобер и во время путешествия никогда не забывал о своем писательском призвании, несмотря на то что его творческие планы еще не получили конкретных очертаний. Во время долгого пребывания на чужбине Флобер показывает себя человеком, которому ничто не чуждо. Он проявляет интерес ко всему, что его окружает. Великодушный, порой насмешливый, он демонстрирует отличное чувство юмора и способен оценить комичность ситуации. Главное, он никогда и ни при каких обстоятельствах не выказывает снисходительности или презрения по отношению к народам, населяющим страны, по которым он путешествует. Его ирония и даже насмешки часто направлены в адрес представителей цивилизованного Запада. Вот что пишет Флобер по поводу «глупости» европейцев своему дяде Парену: «Мой старый добрый друг, вы когда-нибудь задумывались над душевным спокойствием дураков? Глупость есть нечто непоколебимое и непробиваемое: об нее разбивается все, что на ее пути. Она тверда как гранит. В Египте некий Томсон из Сандерленда начертал свое имя на Александрийском столпе буквами высотой в шесть футов. Эта надпись видна за четверть лье от этого места. Невозможно смотреть на Александрийский столп без того, чтобы не прочитать имя Томсона и невольно не подумать о нем. Этот кретин стал частью памятника и увековечил себя вместе с ним. Что тут сказать? Эти гигантские буквы давят на монумент и мешают нам любоваться памятником. Все путешественники в той или иной степени — томсоны из Сандерленда. Сколько их встречается в этой жизни в самых прекрасных местах, в самых чистых уголках земли? И что более всего угнетает: дураков на свете так много, что их встречаешь повсюду. И, заметьте, они всегда пышут здоровьем!»[138]

Если Гюстав изменился физически, если путешествие на Восток с его шумом и гамом, роскошью и нищетой закалило его характер, его мать за время столь долгой разлуки сильно состарилась. К тому же она страдает фурункулезом. Натура тревожная, готовая разволноваться по любому поводу, она не находила себе места от беспокойства во время затянувшегося отсутствия сына. Так стоит ли далеко ходить, чтобы найти причину нервного расстройства Гюстава, постоянно находившегося под эмоциональным воздействием любящей матери.

Мать и сын, держа друг друга под руку, посещают Флоренцию и Венецию. Венеция потрясает воображение Гюстава. Впрочем, в письме Дюкану он жалуется на то, что ему все надоело: «…дай этому слову любое значение и расширение во всех направлениях». Возможно, это происходит потому, что он встретился с матерью, со своей «бедной старушкой», как он ее называет, и вместе с ней со всеми семейными заботами, которые его ожидают? В Венеции, по его словам, «он закатил оплеуху одному таможеннику и едва не попал за решетку»[139]. Мать находит, что он превратился в грубияна… Кажется, что возвращение к «цивилизации» сбивает его с толку.

Неизвестно, вспоминал ли он во время путешествия Луизу Коле. Во всяком случае Гюстав не послал ей ни одной весточки. Она, напротив, и не думала забывать его! Не успел он в июне 1851 года прибыть во Францию, как она, узнав от Дюкана, что он находится в Париже, тут же пишет ему письмо. Флобер бросает ее послание в мусорную корзину и отказывается встречаться с ней. Женщина в отместку требует, чтобы он вернул все ее письма. Никакого ответа. Тогда Луиза отправляется в Руан.

Это происходит 26 июня. Она садится в поезд, прихватив с собой пакетик с конфетами для маленькой Каролины. В Руане она останавливается в гостинице «Англетер», откуда снова пишет Флоберу. К концу дня, не дождавшись от него вестей, Луиза садится на речное судно, чтобы добраться до Круассе. Она сама описывает свое приключение. Капитан судна указывает ей дом, где проживает Флобер. Она сходит на берег немного дальше от этого места и направляется пешком к дому. «Я подхожу, вокруг тишина и спокойствие. Через калитку виднеются газон и цветы, распахнутые настежь двери в гостиные. В одной из них я вижу мужчину, мне кажется, что это он»[140]. На соседней ферме она просит какую-то женщину отнести ему письмо. Она ждет. Женщина возвращается и сообщает, что Гюстав не может принять ее. В тот момент, когда она уже готова вернуться на судно, он, наконец, появляется. На нем какие-то странные восточные одежды, широкие штаны, он отрастил усы, а на голове осталось совсем мало волос. Она умоляет, но он остается непреклонным: он не может принять ее. И все-таки он обещает встретиться с ней в Руане в восемь часов вечера.

Он сдержал обещание. Встретившись с Луизой, возможно, чтобы успокоить ее, он оказывает ей некоторые знаки внимания. Далее следует бурное выяснение отношений. Почему он не захотел принять ее у себя? Потому что у себя, объясняет он, это вовсе не у себя. Это дом его матери. Он ни за что не желает, чтобы женщины встретились.

Что же касается Луизы, то ее выходка выглядит довольно странной. Она занята тем, что не знает, кого ей выбрать из двух мужчин, Виктора Кузена или же ее нового друга Огюста Ваттера. В действительности ей нужен третий — Гюстав. Она хочет поселиться рядом с ним, чтобы они могли видеться, когда он только пожелает. Такая перспектива приводит Флобера в ужас. Его здесь нет ни для кого — ни для Луизы, ни для какой другой женщины. Луиза заламывает в отчаянии руки. Гюстав советует ей выйти замуж за Виктора Кузена. Для нее он будет весьма выгодной партией и, конечно, не помешает им встречаться. Он не сказал, а скорее подумал, что такое решение обеспечило бы ему покой.

Луиза уехала. Гюстав так ничего ей и не пообещал. Тем не менее все лето они обмениваются письмами. Из них мы знаем, что все мысли Гюстава занимает его Бовари. Только вот с выбором имени героини у него возникают сомнения. В сентябре он все же встречается с Луизой в Париже. Они возобновляют любовные отношения, если можно назвать любовными лишенные всякой нежности плотские утехи в постели. В начале осени Гюстав сообщает Луизе главную новость: он начал писать свой роман.