Фонарщик

Глава 16

Артур Старк, книготорговец и издатель с 1855 года, сам печатал памфлеты Маркса, Энгельса и недавно созданного «Фабианского общества» и крайне болезненно реагировал на те пассажи, где говорилось, что частное предпринимательство препятствует распространению знаний и эксплуатирует отчаяние. Он пытался убедить себя, что его призванием было общественное — если не божественное — благо, и, чтобы унять совесть, часто жертвовал книги на благотворительные цели и в образовательные учреждения. Когда-то он сам был нищим студентом университета, питавшимся каменным хлебом и пившим обессилевший чай с дымными мечтами о будущем процветании вприкуску. Так что ему трудно было не испытывать симпатии к худощавому молодому человеку с желтоватым лицом, который теперь с надеждой стоял по другую сторону прилавка.

Но как раз минувшей ночью он проверял счета — неприятная составляющая его ремесла — и четко понял, что если хочет удержаться на плаву, то ему необходимо реанимировать и впредь следовать некоторым безжалостным инстинктам торговца. Без них ему не продержаться и двух лет. У него было очень мало сбережений на случай непредвиденных обстоятельств и почти ничего на дальнейшее вознаграждение высококвалифицированного труда его помощницы, которое он с большим удовольствием выплачивал.

— Посмотрим, — бормотал он, шелестя старыми книгами и сжимая их, как апельсины на рынке.

— Условия приемлемые, надеюсь? — спросил студент.

— Не неприемлемые, не неприемлемые, но это не то, что вы можете назвать искомыми условиями; надеюсь, вы понимаете.

Студент кивнул:

— Понимаю.

— И по… — Старк запнулся. — И я не могу предложить вам много, знаете ли. Не могу предложить вам много…

— Понимаю.

— Посмотрим, — сказал Старк. — Еще раз посмотрим.

На самом деле он всеми силами старался не выдать своего возбуждения. Если три тома были сухими научными исследованиями, которые могли заинтересовать только специалистов по естественной истории, то последняя представляла собой переплетенный в великолепную телячью кожу экземпляр «Страданий молодого Вертера» Гете. Первый английский перевод. Безупречное состояние. И книга, подумать только, на которую у Старка уже давно лежал заказ одного состоятельного магистрата.

— Что ж, — сказал он, — боюсь, вы решите, что цена не самая высокая, дружище, но знаете, сейчас трудные времена.

— Трудные времена, — согласился студент, — это верно.

Старк изо всех сил попытался не измениться в лице: это было слишком легко, почти безнравственно. Он сглотнул, положил книги на прилавок и сделал вид, что еще раз просматривает их. Но не мог спокойно видеть вожделенную добычу — Гете. Он похоронил его вместе со своим чувством вины под тремя научными трудами.

— Я не могу предложить вам больше одного шиллинга, — сказал он сквозь зубы.

— За каждую?

Старк покашлял.

— За все.

В наступившей тишине он пытался представить себе, как студент сейчас заартачится. Но, с трудом подняв глаза, увидел, что тот только рассеянно кивает.

— Понимаю, понимаю, — сказал юноша, глядя по сторонам, как будто думая о чем-то куда более важном.

Старк осторожно пошевелился. В поведении юноши не было ничего, что давало бы основания заподозрить в нем вора — а Старк в таких вопросах обычно доверял своему инстинкту, — но кражи книг были проклятием его ремесла, и чаще всего этот товар оказывался в руках голодающих студентов.

— Один шиллинг, — повторил он, как бы напоминая юноше о жалком барыше и удобной возможности проститься. — Это все, что я могу предложить.

— Ну что ж, так тому и быть, — сказал студент, весьма странно улыбнувшись.

Старк опустил глаза.

— Я… Мне нужны ваши данные, — сказал он, искренне смутившись. — Для реестра, понимаете.

— Конечно, — согласился юноша и с готовностью взял протянутое перо.

Он склонился и нацарапал свой адрес — студенческий пансион на Хоу-стрит, а когда Старк вручил ему деньги, достав их из ящика с наличностью, положил монеты в карман, даже не взглянув на них. Потом помялся по другую сторону прилавка, быстро обведя глазами ряды полок, как будто намеревался раскрыть какой-то постыдный секрет и собирался с духом.

Старк смущенно ждал, положив руки на прилавок.

Наконец юноша, еще раз осмотрев магазин, наклонился вперед и очень тихо сказал:

— Молодая женщина…

Старк посмотрел на него.

— Молодая женщина, — повторил студент, — та, что здесь работает…

Старк молчал.

— Может, — сдавленно прошептал юноша, — может быть, она здесь?

Какое-то время Старк вообще ничего не говорил. Даже не моргал. Только незаметно передвинул руки к книгам и с силой придвинул их к себе.

— Сожалею, — наконец сказал он, — но юная леди, о которой вы говорите, в настоящий момент недоступна.

Студент, услышав из подвала лязг и шипение печатного станка и ощутив ее близость, осмелел и продолжил.

— Может, она будет позже? — спросил он. — В какое время… Когда я могу зайти?

Старк посмотрел на юношу и увидел все знакомые признаки: одинокий, недоедающий, несомненно, кругом в долгах, алчущий одной-единственной искры, которая бы осветила его суровую эдинбургскую зиму. Было невозможно не пожалеть его, но Старк чувствовал, что его долг быть кратким ради долгосрочного блага самого юноши.

— На вашем месте я бы не заходил, молодой человек, — твердо сказал он. — И не спрашивал.

Он смотрел прямо на юношу, чтобы оценить эффект, произведенный его советом, и заметил, как молодое лицо медленно помрачнело.

— На вашем месте я бы поискал в другом месте, — без выражения продолжил Старк. — Нет смысла тратить здесь время.

Юноша несколько мгновений подумал, прокашлялся.

— У нее… другой? — шепотом задал он роковой вопрос, как будто уже долгое время вынашивал эту мысль.

Старк прижал книги к груди.

— Она… недоступна.

Юноша отвел глаза, отвернулся и обреченно кивнул.

— Понимаю, — сказал он, прилаживая навалившееся на него отчаяние. — Понимаю.

Он помедлил еще две-три секунды, чувствуя, что сердце его съежилось, как охваченный огнем цветок, и кивнул, не подымая глаз. Затем как-то неестественно повернулся и, оглушенный, направился к выходу.

Старк почувствовал, как у него раздулось сердце.

— Молодой человек, — позвал он, пока юноша не ушел. — Молодой человек!

Студент обернулся с порога, лицо у него было белым, как у призрака, и Старк сделал вид, что опять просматривает книги, как будто только что-то заметил.

— М-м, эта книга… вот эта, — сказал он, поднимая Гете. — Боюсь, я недооценил ее. — Он опять посмотрел на книгу. — Да, — сказал он, чувствуя, что никак не может себе это позволить, но всеми силами желая облегчить отчаяние юноши. — Я должен вам по меньшей мере еще один шиллинг.

Он быстро потянулся к ящику с наличностью, вытащил монету, поднял глаза… но юноша уже исчез.

Оставшись одни, Старк в странном унынии положил монету обратно в ящик и вздохнул.

Он уже имел дело с печальными поклонниками, и, несомненно, ему придется иметь с ними дело еще не раз. Он знал: в Эдинбурге, как и в любом другом городе, мало что так привлекает одиноких студентов университета, как девушка в местном книжном магазине. А если эта девушка такая, как Эвелина — целомудренная, хрупкая, неуловимая, — она тем более становится магнитом для измученных и отчаявшихся молодых людей.

Рассеянно расставляя новые приобретения, он размышлял, что, пожалуй, тоже мог когда-то стать жертвой ее неотразимого обаяния и по-своему, несколько чудаковато, но вот так же погибнуть. Старк происходил из семьи с длинной родословной, выучившейся презирать человеческую близость и взамен этого развившей в своих представителях необычную привязанность к животному миру. Именно публичное проявление заботы о каких-то пленных птичках привлекло его внимание к Эвелине пару лет назад, вследствие чего он почувствовал приятное шевеление в своем сердце стоика и киника. Он старался об этом не думать.

Старк хотел спуститься посмотреть, как у нее продвигается печать, когда заметил у дверей лысого мужчину с блестящими ушами, небрежно листающего книги. Старк насторожился — клиент, повернувшись к нему спиной, как открытую сумку, держал в руках шляпу, — но скоро даже в таком неудачном ракурсе узнал своеобразные повадки инспектора Кэреса Гроувса, человека, которому он однажды одалживал несколько книг по истории борьбы с преступностью.

Инспектор повернулся, убедился, что его узнали, переступил с ноги на ногу и, кивнув, подошел к прилавку.

— Мистер Старк, — сказал он.

— Инспектор, — холодно ответил Старк.

— У вас ведь есть книги Диккенса?

— Чарлза Диккенса?

— Да.

— Конечно, инспектор. Только их следует искать не в историческом разделе. — Не будучи по природе язвительным человеком, Старк так и не простил Гроувсу, что тот испачкал одолженные книги чернилами.

Гроувс кивнул и быстро подыскал другую тему.

— Вы делаете внизу книги? — спросил он, прислушиваясь к шуму стайка.

— Кое-какие брошюры для медицинского факультета. Вам нужно?

Гроувс оставил вопрос без внимания. Он обвел глазами магазин, точно как давешний студент, и почти так же понизил голос:

— У вас тут работает девушка, так?

— Да… работает, — подтвердил Старк, прокрутив неприятную мысль, что стареющий инспектор тоже потянулся к его помощнице.

— По имени Эвелина Тодд, — сказал Гроувс почти шепотом, как будто поминая демона.

Старк кивнул.

— Она сейчас здесь?

— Да, инспектор. Но она нас не слышит, уверяю вас, так что вы можете говорить свободно.

Гроувс прислушался к пыхтящему, лязгающему станку, по голос повысил не сильно:

— Могу я спросить, что она здесь делает?

— Помогает печатать, как сейчас. Обслуживает клиентов.

— Да? — Гроувс смотрел с подозрением. — То есть?

Старк пожал плечами.

— Принимает деньги. Выдает деньги. Показывает нужную полку.

— Вот как? — Гроувс сделал вид, что не очень-то всему этому верит. — И хорошо она работает?

— Лучше у меня никого не было, — искренне ответил Старк.

Эвелина действительно обладала невероятной памятью и за несколько секунд могла найти в магазине любую книгу.

— Она приветлива?

— В разумных пределах.

— Вот как?

— Это книжный магазин, инспектор. Мне кажется, она не видит смысла в пустой болтовне.

Гроувс подумал, снова прислушиваясь к подземному станку.

— Может, с кем-то из покупателей ее связывают особые отношения и вам об этом известно? — спросил он еще тише.

Старк не отвел взгляда.

— Не думаю, что у нее большой интерес к особым отношениям, инспектор.

— Вы не видели ее в компании с другими?

— Если вы имеете в виду не чисто рабочую обстановку, то нет.

Гроувс немного подумал и наклонился еще ниже.

— А вы, мистер Старк? Могу я спросить, какие отношения между вами?

Старк понял намек и оскорбился.

— Я считаю ее пунктуальной, обязательной, вежливой и работоспособной. И соответственно ей плачу.

Гроувс кивнул.

— Вы хорошо ей платите?

— Столько, сколько она зарабатывает.

Пресс пыхтел и скрипел.

— И сколько дней она здесь работает?

— Во время семестра почти всю неделю.

— У вас нет четкого плана?

— Это зависит от заказов.

— Вы никогда отсюда не выходите?

— Часто.

— Вот как?

— Иногда, когда книг слишком много или они слишком ценные, чтобы привозить сюда, мне приходится осматривать коллекции.

— И тогда магазин остается исключительно на ее попечении?

— Да, такое случается, но я доверяю ей, как дочери.

— И все же вы не можете знать, с кем она говорит, пока вас нет? Или что делает?

— Не сомневаюсь, если она не за прилавком, то расставляет книги по полкам.

— Полный рабочий день?

— Посмотрите вокруг, инспектор. Вы нигде не найдете книжного магазина в таком порядке.

В самом деле, усилия Эвелины по поддержанию порядка были, можно сказать, навязчивы: непорочно чистые полки, безупречные корешки, идеально четко систематизированные книги. Она даже додумалась ставить на уровне глаз те тома, которые в связи с текущими событиями могли вызвать интерес, и недавно поместила на видное место скопившиеся Библии, несколько книг о безумии, мемуары полковника Горацио Маннока и — крайне любопытно, хотя Старк и не спрашивал ее об этом, — кой-какие сочинения французских философов.

Гроувс кивнул.

— Она когда-нибудь говорила вам странные вещи?

— Не больше, чем любой другой человек.

— Выходила из себя?

— Нет. — Старк покашлял. — Зачем же ей выходить из себя?

— А что вам известно о ее жизни вне магазина?

— Я знаю мисс Тодд только по работе.

— Она никогда не рассказывала вам о своих интересах?

— По-моему, эта сфера не особенно широка, инспектор.

— И у вас нет оснований подозревать, что в последнее время что-либо изменилось? Вы не замечаете в ней признаков нервозности?

— Я бы счел неестественным, если бы недавние события не произвели на нее никакого впечатления. На всех нас произвели. Могу я поинтересоваться, к чему эти расспросы, инспектор?

На этой стадии печатный станок остановился, и Гроувс, уже открыв рот, чтобы ответить, прислушался и явно встревожился. Однако лестница была пуста, он успокоился и сменил тему.

— Этот станок, что у вас внизу, — спросил он громко, по-деловому, — работает быстро?

— «Кениг»? Он может делать до тысячи оттисков в час.

— Печатает книги, я полагаю?

— Боюсь, он хорош только для буклетов и брошюр. Для более квалифицированной работы у меня есть «Коламбиан», но он намного медленнее, — нахмурился Старк. — Но могу я узнать, почему вы спрашиваете, инспектор? Вы хотите что-нибудь напечатать?

Гроувс ответил таким взглядом, как будто сделал какое-то открытие.

— Да-а, — неопределенно протянул он и поместил шляпу на голову. — Ладно… тогда всего вам доброго, мистер Старк. Ваше сотрудничество приветствуется, как всегда.

— Вам также всего доброго, инспектор.

Идя к дверям под взглядом книготорговца, Гроувс остановился, еще что-то наспех пролистал, поджал губы, как будто ожидал увидеть интересную книгу и обманулся, неодобрительно покачал головой, наконец, развернулся и быстро вышел.

Смотря ему вслед и радуясь, что остался один — инспектор, кажется, не собирался возвращаться, — Старк пытался понять причину его визита и каким образом, ради всего святого, его помощница может быть связана со следствием. Нужно признать, Эвелина действительно была загадочным существом, плотно закупоренной бутылкой, и взрывалась, как только кто-нибудь начинал копать ее прошлое, но он не мог себе представить, чтобы она каким-то образом была замешана в темных делах. Он знал ее лучше всех в Эдинбурге, замечал на ее лице огромную радость при виде обычного голубя, вперевалку вышагивающего по улице, или проезжающей конки; ему и в голову не могло прийти, что она способна на что-то по-настоящему дурное.

Спускаясь по узкой лестнице, он с удивлением услышал плач и встревожился, обнаружив в темноватом подвале несколько разбросанных по полу готовых брошюр. Эвелина в рыданиях скорчилась за станком.

— Что случилось? — озабоченно спросил он.

Эвелина посмотрела на него мутными глазами.

— Я дьявол, правда?

Старк нахмурился.

— Не понимаю, — сказал он, испугавшись, что она слышала его разговор с инспектором.

— Я отвлеклась, — сказала она, указывая на печатный станок. — Нужно было следить, а я отвлеклась!

Старк посмотрел на станок — лично им переделанный монстр с латунными цилиндрами и шипящими поршнями, работающий на пару, — и подошел к загрузочному лотку. Проверив спускальную доску, он увидел, что в приемнике заело лист бумаги.

— Все нормально, — сказал он ей.

— Я была невнимательна.

— Да нет же, все нормально.

— Это все из-за моей нерадивости, — повторила она. — Если там что-то сломалось, то, пожалуйста, вычтите из моего жалованья!

— Не о чем беспокоиться, Эвелина. Это ерунда — просто слегка заело.

— Вы говорите это из вежливости!

— Нет, Эвелина, пожалуйста, не ругай себя. — Он вынул смятый лист бумаги и показал ей: — Вот! Видишь?

— Но нанесенный ущерб…

— Глупости. Я исправил все за секунду.

— Я заплачу!

— В этом нет необходимости, — твердо сказал он, вытирая пальцы, и коротко подумал: а может, ему пошутить, как он часто делал, чтобы взбодрить ее? Но, посмотрев на нее, старик решил, что сегодня она что-то особенно прозрачна и тонка, и наморщил лоб. — Ты плохо себя чувствуешь? — мягко спросил он.

Пытаясь отвлечь его, она протянула ему лист бумаги, покрытый еще не высохшей краской.

— Это одна из брошюр о нервной системе, — объяснила она со слезами на глазах. — Я как раз ее печатала. Я начала читать, запустила листы и зачиталась. Слова, они…

— Взволновали тебя? — Старк знал: чтобы взволновать ее, много не нужно.

Эвелина кивнула:

— Здесь мозг сравнивают с электрической цепью и пишут, что когда он производит слишком много энергии, когда слишком много мыслей… то может перегрузиться.

— Это всего лишь аналогия, — сказал Старк.

— А вы не думаете, что это может быть правдой? — странно серьезно спросила она. — Вот другие тоже говорят… что сны могут материализоваться в жизни. Что гнев может воздействовать физически.

— Кто это говорит? — спросил Старк, решив, что скорее всего кто-то из преподавателей, на лекции которых она ходила.

— Профессор. Я слушала его лекции.

— Профессор Макнайт? — спросил он.

Именно благодаря этому профессору у нее в последнее время появилось несколько любопытных теорий. Она была как будто одержима этим человеком и иногда даже по ошибке называла Старка его именем.

Она робко кивнула.

— И это тебя беспокоит?

Она опять кивнула.

Он подумал, что этот Макнайт, какой бы он ни был распрофессор, забил ей голову, запугал, и ему должно быть стыдно.

— Тебя выбил из колеи весь этот кровавый кошмар? — спокойно спросил он. — Это тебя беспокоит?

Она утерла слезу со щеки.

— Я боюсь, — сказала она, — что я — вместилище ада.

Она будто хотела сказать, что каким-то образом виновна во всех этих ужасах. Но, глядя на нее, хрупкую, ранимую, похожую на побитую собаку или съежившегося котенка, Старк ясно видел только историю страдания, читавшуюся как на страницах какой-нибудь книги. И, внезапно почувствовав всепоглощающую любовь, какую до сих пор испытывал только к раненым животным, он сделал шаг вперед и легко коснулся пальцем ее подбородка.

— Маленькое милое существо, — пробормотал он.

Ее нижняя губа почему-то задрожала, как у хищного зверька, но она тут же успокоилась.