Стремительно приближался 1990 год. В жизни у Фроси не было особых перемен, не считая того, что денег на домашнее хозяйство катастрофически не хватало, как не хочешь, а на её обеспечении появился молодой здоровый парень с хорошим аппетитом, да и с одежды и обуви приходилось раз за разом что-то ему подкупать. Скудная пенсия в семьдесят рублей никогда не рассматривалась ею, как источник дохода, а вещи на продажу в баулах потихоньку таяли, как и запас наличных денег. К этому надо ещё заметить, что и Таня со своими детками тоже едва сводила концы с концами, заказов на её выходные платья становилось мало. Молодёжь предпочитала, появившиеся в большом количестве на базарах импортные вещи, а люди среднего и пожилого возраста быстро растрачивали сбережения. В начале декабря в квартире Фроси раздался долгожданный телефонный звонок, трубку поднял Алесь и с обескураженным видом постучал в спальню к бабушке, где она, уютно устроившись под пуховым одеялом, читала книгу.
— Баба Фрося, тебя Израиль вызывает, наверное, твоя дочка, о которой ты мне, к сожалению, так мало рассказала.
Фрося буквально сорвалась с кровати, на ходу вдевая руки в халат, выбежала в прихожую.
— Да, да, я слушаю.
— Мамочка, миленькая, здравствуй! Как ты там поживаешь? Прости меня, негодную, что так давно не звонила, а писать письма уже совсем не хочется.
— Анюточка, девочка моя, дай хоть слово вставить.
— Подожди мама, сначала скажи, что за парень поднял трубку, для меня голос совершенно незнакомый?
— Анютка, это Алесь, сын Андрея, он уже с лета живёт у меня, поступил в музыкальное училище, и он скрашивает моё одиночество, хотя я его очень редко вижу, то на занятиях, а то где-то репетирует, хочет стать знаменитым музыкантом и певцом, а дома зашивается в своей спальне, бывшей Сёмкиной, и готовит уроки, слушает музыку, а бывает наигрывает на гитаре и поёт.
— Ну, мама, мне это хорошо знакомо, я свою Майку тоже редко вижу и разговариваю с ней, исключительно по телефону, но, прямо тебе скажу, новость потрясающая. Как это, не любящая тебя, королева Анастасия, отпустила от себя в Москву мальчишку?
— Анютка, без провокаций.
— Поняла, поняла, рядом уши, которым наш с тобой разговор на эту тему неприятен. Андрейка давно уже мне не звонил и не писал, он со своей паней Вандой, похоже, совсем от всех нас отстранился.
— Анютка, а Стас каждый раз при разговоре со мной передаёт тебе привет.
В трубке как будто что-то сломалось, в напряжённой тишине только слышались лёгкие шорохи и потрескивания.
— Анютка, Анечка, ты пропала, я тебя не слышу.
— Мама я здесь.
Фрося услышала, что Анютка плачет.
— Доченька, не надо, моя милая, всё хорошо, это должно было когда-то случиться, ведь вы в детстве были не разлей вода. Понимаешь доченька, не каждый может справиться с испытанием славой, это подчас трудней, чем справиться с бедой, а он ещё очень боялся навредить себе связями с заграницей.
— Мама, я на него зла не таю, а радость испытываю неимоверную, от этого, наверное, и плачу.
— Анютка, чует моё сердце, что не просто так ты мне позвонила, справиться о моём здоровье.
— Мамуська, не кори меня, пожалуйста, я сама себя простить не могу, что столько времени не давала о себе знать, но у меня, буквально, нет ни одной минутки свободной, хотя, конечно, я вру. Вру, потому что ждала решения о моём участии в миссии Красного Креста…
Фрося не выдержала:
— Анютка, не рви сердце, рассказывай быстрей.
— Ах, мама, мамочка, я тебе сейчас скажу такое, только не пугайся, это не связано с Сёмой, ведь я могла через две недели быть в Москве на симпозиуме организованным Советским Союзом по теме трансплантации органов, ведь отношения между нашими странами заметно потеплели…
— И, что…
Голос Фроси сорвался на крик.
— А ничего, пришлось отказаться, ведь через три дня улетаю в Женеву, а оттуда уже в Пакистан с миссией Красного Креста.
На этот раз заплакала Фрося.
— Девочка моя, мы ведь могли через несколько дней, наконец-то, встретиться.
— Могли мамочка, могли, но думаю ты меня не осуждаешь, даст бог, встретимся с тобой через какое-то время уже вместе с нашим Сёмочкой.
После разговора с дочерью Фрося возвращалась в спальню, не видя ничего перед собой от горьких слёз, застилающих её глаза.
— Баба Фрося, что с тобой, что тебя так расстроило?
Алесь, подслушивавший весь их разговор, стоял на пути бабушки.
— Ах, Алесик, ведь я могла через несколько дней встретиться со своей любимой доченькой, которую уже не видела восемнадцать лет.
— Баба, так ты и меня, почитай, столько времени не видела, а теперь мы вместе.
— Ах, какой ты, баламут.
И она улыбнулась сквозь слёзы.
Новый год решили встречать в квартире у Тани, в которой было гораздо просторней и потолки повыше, чтобы нарядить высокую и пушистую ёлку. Фрося с самого утра накануне новогоднего вечера подрядилась к невестке помощницей на кухне, а дети под руководством Анжелы взялись наряжать ёлку, среди них оказался и Алесь. Фрося уже давно заметила, с каким обожанием смотрит на старшего двоюродного брата, расцветающая девушка и это её слегка волновало, и она как-то обмолвилась об этом внуку.
— Баба Фрося, зря ты мне об этом говоришь, я ведь не полный идиот, но дружить нам, надеюсь, не запрещается?
— Боле того Алесик, мне это даже очень приятно, не хочу, чтобы в нашей семье возник ещё один очаг враждебности.
— Понял, понял на кого ты намекаешь.
— Ах, мой мальчик, к сожалению, таких очагов у нас было достаточно и без твоей мамы.
Приготовив праздничный ужин, все дружно отобедали и решили отдохнуть, чтобы свежими встретить канун Нового Года. Алесю надо было пересечься с новыми друзьями, а Фрося поехала домой на парочку часиков поспать, сделать несколько поздравительных телефонных звонков и привести себя в надлежащий вид, а к десяти вечера появиться к новогоднему столу.