GA 122 - Мистерии Библейской истории творения

ВТОРАЯ ЛЕКЦИЯ

Если человек, стоящий на почве духовной науки и уже несколько знакомый с тем, что антропософия говорит об эволюции нашего мира, в состоянии проникнуть в смысл тех мощных слов, которыми начинается наша Библия, то ему должен открыться совершенно новый духовный мир. Вряд ли существует памятник человеческой эволюции, где так легко удалиться от истинного смысла, как в этом документе, который обыкновенно называют Книгой Бытия, содержащей описание так называемого шести- или семидневного творения.

Если современный человек произнесет слова «В начале сотворили боги небо и землю» на каком бы то ни было из существующих языков — скажем, например, на русском, то заложенное в этих словах вряд ли будет даже слабым отблеском, бледной тенью того, что оживало в душах тех, кто в древнем еврействе испытывал на себе воздействие этих вводных слов Библии. Применительно к такому документу то, что мы в состоянии древние слова заменить новыми, современными — поистине ничтожная часть труда. Куда как важнее, чтобы благодаря нашей антропософской подготовке хотя бы как‑то суметь возродить то настроение, которое жило в сердце и в душе древнееврейского ученика, когда для него оживали слова: «B'RESCHITBARA ELOHIM ET HASCHAMAJIM W'ET HAAREZ»[6].

Целый мир оживал в тот миг, когда душа трепетала от этих слов. Каков же этот мир? С чем можем мы сравнить этот внутренний мир, живший в душе такого ученика? Мы можем сравнить это только с тем, что происходит в душе человека, которому передают картины, переживаемые видящим, когда он созерцает сами духовные миры.

Что, собственно, описывается в том, что мы называем духовно–научным учением? Мы знаем: источник этого учения коренится в ясновидении, в живых созерцаниях ясновидящего, когда он освобождается от условий чувственного восприятия и рассудка, связанного с физическим телом, и духовными своими органами созерцает в духовном мире. То, что он созерцает в духовном мире, он может, если пожелает, перевести на язык физического мира, выразить только в образах; но в таких образах, которые могут вызвать — если достанет способности повествующего ясновидца, — могут вызвать соответствующее представление о том, что ясновидец сам созерцал в духовных мирах. Тогда получается нечто такое, что нельзя путать с каким‑нибудь описанием вещей или событий чувственного физического мира; получается нечто, относительно чего постоянно надо держать в уме, что имеешь дело с совершенно иным миром — с миром, который хотя и служит основой для чувственного, но тем не менее, по своей автономности никоим образом не укладывается в представления, впечатления и восприятия нашего обычного чувственного мира.

Если мы захотим представить картину происхождения этого нашего чувственного мира и в нем человека, то мы со своим представлением никак не можем оставаться в границах мира чувств. Всякая наука, стремящаяся дойти до первоистоков с помощью одних лишь представлений, заимствованных из мира чувственного, никогда не будет в состоянии достигнуть этих первоистоков чувственного бытия. Ибо чувственное бытие коренится в сверхчувственном, и хотя мы и можем исторически или, если угодно, геологически все дальше и дальше углубляться вспять, но если мы желаем проникнуть до самого первоисточника, то мы должны знать, что нам в определенный момент давно прошедших времен необходимо покинуть все чувственное и перейти в области, постижимые лишь сверхчувственным путем. Так называемая Книга Бытия свое повествование начинает не с чего‑либо чувственного, что можно было бы видеть физическим оком. И мы в ходе этих лекций не раз убедимся, как ошибочно было бы относить первые главы Книги Бытия к вещам или событиям, которые можно видеть внешним глазом или переживать во внешнем чувственном мире. Поэтому пока мы будем связывать со словами «небо и земля» представления, содержащие лишь остатки чего‑то видимого глазом, мы будем еще очень далеки от тех областей, к которым устремлены первые части Книги Бытия. И в настоящее время вряд ли возможно осветить эти области иначе, как путем духовной науки, которая нам в то же время дает возможность подступить к тому, что можно назвать Мистерией Праслова, с которой начинается Библия, и до некоторой степени почувствовать заложенное в этих прасловах.

В чем же, собственно, состоит исключительное своеобразие этих первослов? Выражаясь сперва отвлеченно, я должен ответить, что оно заключается в следующем: слова эти написаны на древнееврейском языке, на языке, совершенно иначе воздействующем на душу, нежели какой‑либо из современных языков. И даже если этот язык первых глав Библии теперь уже более не действует так, как некогда, то в отдаленные времена он действовал так, что звучание каждой буквы вызывало в душе определенную картину. В душе, восприимчивой к живой составляющей слова, с известной упорядоченностью, сродни органической форме, возникали образы и картины, которые можно сравнить с тем, что и сегодня еще видит ясновидящий, когда он от чувственного переходит к сверхчувственному. Можно сказать, что древнееврейский язык или, точнее, язык первых глав Библии служил как бы средством вызывать в душе образные представления, схожие с видениями человека, способного созерцать вне тела сверхчувственные области бытия.

Чтобы хоть до некоторой степени эти мощные праслова человечества живыми предстали перед душой, необходимо отрешиться от всего того выхолощенного и бледного, что вызывает в душе любой современный язык, и достигнуть некоторого представления об удивительно полнокровном, будоражащем и созидательном наполнении любого звукосочетания этого древнего языка. Поэтому чрезвычайно важно попытаться в ходе этих лекций представить себе, хотя бы до некоторой степени, те картины, которые всплывали в душе древнееврейского ученика, когда на него творчески действовал соответствующий звук, а перед душой возникал образ. Из этого вы видите, что должен существовать совершенно иной путь для проникновения в это древнее Провозвестие, нежели все те пути, которые ныне избираются для изучения какого бы то ни было древнего исторического документа.

Таким образом, я предлагаю некоторые точки зрения, которых мы будем придерживаться. Только очень медленно и постепенно мы будем в состоянии приблизиться к тому, что может дать нам живое представление о том, что жило в душе древнееврейского мудреца, когда он испытывал на себе действие этих могучих слов, дошедших и до нас, но только лишь как «слова». Ближайшая наша задача будет заключаться в том, чтобы как можно более отрешиться от всего нам привычного и освободиться от всех тех представлений, которые мы имели, когда говорили о «небе и земле», о «богах», о «сотворении» или о «творении» и о «начале начал». И чем более мы будем освобождаться от того, что мы до сих пор ощущали в связи с этими словами, тем лучше мы проникнем в самый дух этого памятника, возникшего из совершенно иных условий душевной жизни, нежели наши современные. Но прежде всего нам необходимо уяснить себе, о чем мы, собственно, будем говорить с духовнонаучной точки зрения, когда займемся изучением вводных слов Библии.

Вам ведь известно, что возможности современного духовного исследования позволяют дать некоторое понятие об эволюции нашей земли и человечества. В своем «Тайноведении»[7] я пытался дать, исходя из трех предшествующих нашему земному существованию ступеней мировой эволюции — из состояний Сатурна, Солнца и Луны, описание постепенного возникновения нашей Земли, этой планетарной арены человека. И вы, вероятно, помните, по крайней мере в общих чертах, что там описывается. Теперь спросим себя: к какому именно моменту эволюции должны мы отнести то, что предстает перед нашей душой с мощным словом «B'reschit»? Какое место займет оно в нашем духовнонаучном описании эволюции? К чему оно относится?

Постараемся уяснить себе с определенной точки зрения эволюцию и бытие на Сатурне, Солнце и Луне. Если мы взглянем на старый Сатурн, то он предстоит перед нашей душой как мировое тело, где нет еще даже намека на то, что мы привыкли видеть вокруг себя в нашем материальном бытии. Из всего того, что мы имеем в нашем окружении, там существует только один элемент тепла; одна лишь теплота или огонь проявляет там свое действие в разнообразных сочетаниях. Там нет еще ни воздуха, ни воды, ни твердых тел. И где он плотнее всего, там существует одна лишь деятельная, полная жизни теплота. Затем, как мы знаем, эволюция переходит к так называемому солнечному состоянию. Тогда к этой деятельной, полной жизни теплоте присоединяется элемент, подобный воздуху или газу. Мы получим верное образное представление о планетарном состоянии Солнца — рассматривая лишь элементарное состояние, — если будем видеть в нем разнообразное сочетание и переливание полных жизни газовых, воздухообразных и тепловых элементов. Последующим, третьим состоянием земной нашей эволюции является так называемая лунная ступень. Здесь к теплоте и к воздуху присоединяется то, что можно назвать водяным элементарным состоянием. Но на этой старой Луне нет еще ничего, что мы теперь называем плотным, земляным элементом, нет еще твердых тел. Зато в этом старом лунном состоянии мы отмечаем нечто своеобразное: прежнее единое мировое тело, в котором протекала наша планетарная эволюция, раздваивается. Старый Сатурн представляет еще собою единое тело деятельной, движущейся в себе теплоты. Также еще старое Солнце является нам переливанием и игрою газовых и тепловых элементов. В лунном же состоянии наступает раздвоение: солнечное отделяется от лунного. Когда же наступает четвертая ступень нашей планетарной эволюции, то мы видим, что к прежним элементарным состояниям — к элементам огненному или тепловому, к воздушному и к водяному- присоединяется земляной элемент. Но для того, чтобы в нашем планетарном бытии мог проявиться этот твердый, земляной элемент, для этого расщепление, имевшее место в лунном состоянии, должно было еще раз повториться. Все солнечное должно было еще раз отделиться от нашей земной планеты. Таким образом, в известный момент развития планеты из совместного планетарного состояния, где еще тесно сплетены между собою элементы огня, воздуха и воды, выделяется — из более плотного, земного — элемент солнечный, более тонкий и воздушный. И только в таком земном могло образоваться, могло уплотниться то, что мы называем твердым элементом.

Остановимся на том моменте, когда из совместного планетарного состояния выделяется солнечное, чтобы впредь извне посылать свои силы нашему земному планетарному телу. Будем помнить, что тогда же появилась возможность для возникновения в земном твердого — того, что мы теперь по состоянию вещества называем твердой материей. Это и будет тот момент эволюции, который имеет в виду Библия, Книга Бытия, в первых своих словах. Об этом состоянии говорит она. Мы отнюдь не должны соединять с этими первыми словами Книги Бытия то отвлеченное, то смутное представление, которое имеется в виду, когда в настоящее время произносят слова «в начале…» или «в начале начал». Это было бы представление несказанно бледное по сравнению с тем, что при этих словах восставало в душе древнееврейского мудреца. Вся сумма того, что можно представить себе в связи с этой возникшей из расщепления солнечного и земного бинарностью, — все то, что существовало в момент этого расщепления и разделилось именно надвое, все это должно предстать пред нашим духовным взором, если мы хотим верно понять смысл слова «Б'решит» — «в начале», «в начале начал». К тому же мы должны помнить, что духовные существа суть управители и руководители всего этого процесса развития на Сатурне, на Солнце и на Луне и что все, называемое нами элементами теплоты, воздуха и воды, есть лишь внешнее выражение, лишь одеяние этих духовных существ, которые, собственно, и составляют подлинную суть этого развития. И когда мы смотрим на состояние, возникшее при отделении солнечного от земного, и представляем себе это в картине, то и тогда мы должны сознавать, что в этой картине вещественные элементы воды, воздуха и огня суть лишь внешнее выражение деятельности Духа. Все это лишь проявление деятельной духовности, восходящей тремя предшествующими ступенями — Сатурна, Солнца и Луны — до описанного мною момента и достигшей к нему определенной степени развития своего бытия.

Итак, представим себе такой огромный мировой шар с действующими и переливающимися в нем водными, воздушными или газовыми и огненными элементами, который делится на два начала: солнечное и земное; но при этом будем помнить, что все, представляющееся нам элементарно–вещественным, есть лишь средство для выражения духовного. Представим себе, как из этого материального остова, сотканного из водного, воздушного и теплового элементов, глядят на нас лики духовных существ, живущих в этой мировой ткани и проявляющихся, открывающихся в этой стихии, с которой наша душа связывает представление о вещественном. Представим себе, что перед нами духовные существа, обращающие к нам свой лик и работающие с помощью теплоты, воздуха и воды над своей организацией духовно–душевной силой мировых тел. Представим себе эту картину!

Мы получаем картину элементарной оболочки, которую можно — употребляя грубое сравнение — уподобить раковине улитки; но оболочка эта состоит не из твердых веществ, как у раковины, а соткана — из тончайших водяных, воздушных и огненных элементов. Внутри нее мы представляем себе духовных существ, смотрящих на нас и открывающихся нам именно через эту оболочку. А сами же они есть — сила откровения — сила, которая из тайного сверхчувственного стремится стать явным.

Вызовите перед своей душой эту картину, которую я пытался набросать перед вами, это живое плетение духовного начала в веществе, и представьте себе ту внутреннюю душевную силу, которая вызывает плетение, организующую деятельность в веществе, позабыв на мгновение обо всем остальном: тогда вам предстанет то, что восставало в душе древнееврейского мудреца при звуках слова «Б'решит». Бэт, первая буква, вызывала представление о материальном плетении остова; Рэш, вторая буква, вызывала представление облика духовных сущностей, работающих внутри этого остова, а Шин — представление о той пробивной силе, напор которой направлен изнутри наружу[8].

Примерно таким путем мы приближаемся к принципу, лежащему в основе настоящего описания. И, постигая этот принцип, мы можем попутно ощутить дух этого языка, имевшего в себе нечто созидательное, о чем современный человек при своем отвлеченном языке не имеет никакого понятия.

Постараемся как можно яснее вызвать пред своей душой тот момент, который я имею в виду, когда духовное только собиралось перейти в физическую коагуляцию, момент, предшествующий физическому уплотнению нашего земного бытия. Представим себе этот момент как можно яснее. Тогда мы должны будем сказать: если мы хотим описать происходившее в это время, то мы не можем пользоваться никакими представлениями, употребляемыми нами при описании внешних происшествий. Поэтому было бы крайним дилетантизмом понимать второе слово Книги Бытия так, что с ним якобы соединяется представление о каком‑то внешнем явлении, как бы оно ни перекликалось с современным пониманием слов «творчество» или «творение». Таким путем мы не дойдем до понимания второго слова Книги Бытия. А куда нам обратиться? Слово это означает нечто такое, что действительно очень близко подходит к той границе, где чувственное переходит в сверхчувственное, духовное. Кто хочет верно представить себе то, что обычно переводится словом «сотворил» — «в начале сотворили боги…», — тот отнюдь не должен связывать с этим словом какое‑либо творчество, какую‑то производительную деятельность, доступную физическому глазу.

Взгляните, мои дорогие друзья, внутрь себя. Представьте себе, что вы, пробудившись ото сна и не обращая никакого внимания на окружающий вас мир, вызываете в своей душе определенные представления. Вдумайтесь в эту внутреннюю деятельность, в эту продуктивную работу мысли, которая из глубин души извлекает какое‑то содержание. Назовите эту работу, это извлечение содержания из глубин души до уровня сознания «уразумением» и представьте себе такую деятельность, ограничивающуюся у человека одними представлениями, космически–созидательной. Поставьте на место вашего «разумения», на место вашего внутреннего, мыслительного переживания космическое мышление; тогда вы получите то, что заложено во втором слове Книги Бытия, — «бара». Представлять себе это надо как можно духовнее, как можно ближе к природе ментального, которую вы осознали во время вашего «уразумения»!

А затем представьте себе, что во время такого уразумения вы перед вашей душою вызываете две группы представлений. Чтобы изобразить как можно яснее такое непривычное нам и далекое от нас дело, возьмем для примера опять человека, которому при пробуждении, приходит на ум двоякое, то есть представим того, кто уразумевает двоякое. Пусть первое будет картина какой‑нибудь деятельности либо какой‑нибудь внешней вещи или существа; но это первое является ему не из восприятия внешних чувств, не из наблюдения внешнего мира, а благодаря разумению, творческой деятельности его души на уровне сознания. А вторым комплексом представлений, являющимся такому пробуждающемуся ото сна человеку, пусть будет какое‑нибудь вожделение, что‑нибудь такое, чего он по своему душевному складу может сильно желать. Таким образом, в душе человека наличествуют два элемента: элемент мыслительный и элемент желания. Теперь на место души человека, способной, стало быть, к внутреннему уразумению, поставьте то, что Книга Бытия называет «Элохим». Вместо единства души человека у нас будет множественность мыслящих духовных существ, которые схожим образом через внутреннее уразумение вызывают два рода комплексов, сравненных мною с чисто мысленным и страстным элементами. Мы, следовательно, ставим на место размышляющего человека космическую организацию существ. Они вызывают в себе подобным же образом два комплекса только их мышление — космическое. Один из этих комплексов — мыслительный — уподобляется акту представления, то есть он являет нечто во вне, стремится изжить себя вовне. Другой комплекс- страстный, он живет внутренними побуждениями, внутри него все живет и движется. Итак, эти космические существа, названные Элохимами, представляются нам «промышляющими», и этот их промысел возникает перед нашей душой при слове «бара» — «сотворили». Этот их созидательный промысел творит два комплекса: один из них стремится проявиться вовне, дать знать о себе извне, другой живет внутренней жизнью, полон внутреннего движения. Если мы все это живо представим себе, то получим приблизительное представление о том, что возникало в душе древнееврейского мудреца при словах «haschamajim», «ha'arez», которые мы теперь переводим «небо и земля». По возможности постараемся забыть то, что современный человек думает при словах «небо и земля», и на место этого поставим эти два комплекса представлений, из которых один стремится возвестить о себе, произвести вовне какое‑то действие, а другой есть внутренне–импульсивный, стремящийся изжиться внутри, деятельный внутри себя. Тогда мы верно уловим значение этих двух слов — «haschamajim» и «ha'arez». Что же это за существа, эти Элохимы? В продолжение настоящего цикла лекций мы ближе познакомимся с ними и «переведем» их на наш духовнонаучный язык, а теперь попытаемся уяснить себе смысл первых слов Книги Бытия. Кто желает составить себе понятие о том, что жило в душе древнееврейского мудреца, когда он употреблял слово «Элохим», тот должен знать, что в те времена совершенно ясно сознавали: наша земная эволюция имеет определенный смысл, определенную цель. Каков же этот смысл и какова эта цель?

Наше земное развитие только в том случае будет иметь смысл, если оно внесет нечто такое, чего прежде не было. Вечное повторение, возвращение того, что уже раньше существовало, было бы бессмыслицей. И древнееврейский мудрец чувствовал бы бессмыслицу миротворения, если бы не понимал, что Земля, пройдя развитие в других состояниях, внесет что‑то новое в мир, чего раньше еще не было. Это новое в земном бытии заключается в том, что человеку дана возможность проявиться именно таким, каков он есть. В таком виде, в каком человек является на Земле теперь, то, чем он станет в грядущие времена, — в этом виде его не существовало во все предыдущие стадии развития, да и не могло существовать. Иного рода, нежели человек (сейчас нет нужды вводить понятие низшего и высшего), были те духовные существа, которые руководили внешним развитием мира, — тем, что нам знакомо в качестве развития Сатурна, Солнца и Луны. Как познать нам эти существа, которые жили и ткали в элементах огня, воздуха, воды, которые соткали бытие Сатурна, бытие Солнца и Луны и создали первые зачатки нашего земного бытия? Как нам приблизиться к ним?

Нам пришлось бы много и долго говорить, чтобы хоть до некоторой степени приблизиться к ним. Но мы сначала попытаемся подойти к ним, ознакомиться с ними с одной стороны; и этого пока будет достаточно, чтобы нам хотя бы на шаг приблизиться к захватывающему смыслу библейского праслова. Займемся теми существами, которые в определенном отношении стояли ближе всего к человеку, когда он постепенно созидался и развивался из состояний старого Сатурна, Солнца и Луны. Чего, собственно, хотели эти существа, каковы были их намерения? Если мы узнаем это, тогда мы получим хотя бы приблизительное понятие о них. В ходе своей эволюции они развили в себе большую мощь в разных направлениях, каждый по–своему. Но лучше всего мы представим себе этих существ, если поймем: в тот момент времени, который мы теперь имеем в виду, в группе этих существ была одна общая цель, действовал общий мотив. На более высоком уровне здесь происходит то же самое, как если бы теперь собралась группа людей, каждый из которых обладает своими особыми дарованиями. Каждый из них что‑то умеет; и вот они договариваются между собой: «Ты умеешь это, я умею то, а третий умеет еще что‑нибудь другое. Мы объединим призвания каждого из нас ради общего дела». Представим себе такую группу людей, каждый из которых умеет что‑то свое, но которые поставили перед собой общую цель. То, что намечено, еще не существует. То общее, над чем они работают, пока еще живет в них только как цель; оно еще не осуществлено. Существует лишь множество, а единство — пока еще идеал, к которому они стремятся. Итак, представьте себе группу духовных существ, развивавшихся в продолжение эпох Сатурна, Солнца и Луны и приобретших свои особые способности. Такая группа в упомянутый мною момент решила: мы соединим свою деятельность ради достижения общей цели, дадим ей общее направление. И перед каждым из них восставал тогда живой образ этой цели. Цель же эта была — земной человек.

Таким образом, земной человек жил как цель группы божественно–духовных существ, которые решились соединить свое умение и искусство, чтобы добиться того, чего у них самих не существовало вовсе, чем они не обладали, но что они в силах были создать общими усилиями. Если вы сопоставите все описанное мною: элементарная оболочка, космический промысел действующих в ней духовных существ, эти созданные два комплекса — один со своей внутренней жизнью, сотканный из стихии желаний, другой раскрывающийся наружу, — если вы все это возьмете и припишете этим как бы смотрящим на вас из элементарной оболочки духовным существам названную общую цель, тогда вы получите то, что жило в сердце древнееврейского мудреца при слове «Элохим». И теперь мы имеем картину того, что живет в этих наимощнейших прасловах Библии.

Забудем на время все, что современный человек может представлять и ощущать при словах: «В начале сотворили боги небо и землю». И попытаемся, основываясь на сказанном сегодня, нарисовать себе такую картину: перед нами жизнедеятельный первобытный элемент, в котором прядет огненное, газообразное, водяное. Внутри этого элементарного, полного жизни и движения начала живут духовные существа, группа духовных существ со своим промыслом. Промысел их продуктивен, и их промысел пронизан целью направить всю деятельность на реализацию человеческого образа. И в первую очередь в этом промысле возникает представление чего‑то стремящегося к внешнему проявлению, возвещающему о себе и чего‑то внутренне деятельного, с собственной внутренней жизнью. В элементарной оболочке прадревние духи измыслили, с одной стороны, то, что проявляется наружу, а с другой — то, что обладает собственной внутренней жизнью.

Попытайтесь в такой картине представить себе то, о чем гласит первая строка Библии, и вы получите базис для того, что будет занимать нас эти ближайшие дни как истинный смысл тех наимощнейших первослов, в которых человечеству дается величайшее откровение — откровение его собственного происхождения.