Гармония слов. Китайская лирика X–XIII веков

Пил на Восточном склоне, протрезвел

и снова пил почти что до рассвета.

Услужник в доме так храпел,

что стук остался без ответа.

Под плеск волны стою с клюкой.

Мне грустно, что я жизнью жил чужой.

Доколе будет длиться суета?

Стих ветер, волн замолк круговорот.

В челне бы скрыться навсегда,

закончить дни в безбрежье вод.

В божественной истоме

все звуки неба и земли оцепенели.

Еще персты струны и не задели,

но дух уже музы́кой стонет.

Осенним ветром и разливом вод

мне цинь рисует вечность и бездонность.

А дома до рассвета ночь бессонна,

и рокот струн всё из ушей нейдет.

Поздний месяц над платаном,

и часам, и людям спится.

Промелькнет, бывает, путник странный

бледной тенью сирой птицы.

Встрепенусь, всмотрюсь во тьму,

кто встревожил, не пойму.

В этой глухомани пригнездиться

не приятно никому.

Не юн, но полон юных молодечеств,

ошую рыжий пес готов,

а одесную – ловчий кречет,

на мне соболья шапка и жакет.

На хо́лмах нас тут тысяча ловцов,

со мной все на охоту, горожане,

ваш воевода бравым Сунем[18] станет

и тигра самолично убиет.

Я, выпив, бесшабашен и могуч,

а до того, что сед, —

и дела нет.

Когда ж из высших туч[19]

мне спустят избавление от мук,

я натяну свой дивный лунный лук[20]

и на северо-западной границе

вмиг поражу Небесную Волчицу[21].

Та, что города чарует[22], вышла

из-за ширмы, взглядом обожгла,

песенка светла,

и томленьем бровки дышат.

Не смущай весенней грустью душу,

ведь она давно обожжена.

В чистом небе звуки кружат,

как жемчужинки, звеня.

Эту звень,

эту свежесть

эхо горное нежит.

Что за песнь?

Нет ответа.

Знал лишь Старец хмельной[23], как божественно это

в дуновении ветра, с росой, под луной,

и бессонно

уходил он с плетенкою к склонам,

этот истый мудрец с тонкой, нежной душой.

Старец песню напел

в тон журчащим ручьям

и покинул мирской предел,

вздох зари, трепет ночи – оставив все нам.

Полысеют, случается, маковки гор,

вспять, бывает, река потечет,

только память о нем – за границами лет,

он уже воспарил в занебесный простор,

а краса, о которой напел он слова,

и сегодня жива.