Гарри Поттер и Пушистые проблемы (СИ)

Глава девятнадцатая. Свободу фениксам

Когда к Люпину пришел Лютер Драгон Вейр, Сириус испытал невольный страх при виде этого мощного старика. По рассказам Реми он уже знал, что тот оборотень и что для Гарри он дедушка, любимый и обожаемый дедушка, и к страху примешалась здоровая такая ревность. Ну да и понятно, он же был лишен такого счастья — наблюдать, как растет малыш, а тут этот… старик, будь он неладен.

За прошедшие десять лет с того дня, как Гарри очутился у Рема, Лютер почти не изменился, разве что в пепельно-серых волосах стало больше белых прядей чистой седины да была более заметней старческая худоба. Да, немного, совсем чуть-чуть, но Лютер сдал. Что ж, стареть — не молодеть. Время течет только вперёд, и никакие маховики это не исправят, как бы не пыжились создатели этого чуда артефакторики.

Сириус, настороженный до предела, едва заставил себя пожать руку при знакомстве, а лично он бы эту конечность просто откусил, потому что они, эти руки, держали Гарри, гладили его, качали в колыбельке, делали всё то, чего он был лишен. Конечно, он понимал, что ведет себя как последний эгоист, но с ревностью ничего не мог поделать. Такая вот коварная штука, несправедливая и мнительная — ревность.

По давно заведенной традиции Лютер приготовил обед, и вскоре они собрались за столом и воздали должное почтение картофельной запеканке, запеченной в духовке на молоке с яйцами и сыром. Ну что ж, вкусная еда зачастую располагает к хорошему настроению, к тому же Сириуса давно грызла одна мысль и не давала ему покоя. Доев, он решил поделиться своей проблемой:

— Реми, я тут… давно вспомнил, но не с кем поговорить было…

— А что ты вспомнил, Сири?

— Барти жив.

— Кхе… Кто?!

— Барти Крауч-младший.

— Погоди, но он же умер через год, в Азкабане.

Ремус бросил тревожный взгляд на Лютера, но тот покачал головой и обратился к Сириусу:

— Расскажите нам всё, мистер Блэк, всё, что можете и помните.

Почувствовав благодарность к старому тополю, Сириус начал рассказывать:

— За месяц до смерти к Барти приходили родители. После их ухода у меня появилось странное ощущение, что произошла подмена, понимаете, я за тот месяц так надышался запахами оборотного зелья, что прямо хоть на стенку лезь, нос-то у меня собачий. Кроме того, несколько раз становилось очевидно, что зелье принимает женщина… больная раком. Болезни собачий нос тоже чует, вам ли не знать. Так или иначе, но похоронили там явно не Барти, а кого-то с его внешностью.

Ненадолго повисла тишина, потом Лютер тихо сказал:

— В газетах об этом не писали, но по некоторым источникам мне известно, что жена Барти Крауча скончалась от рака. Мистер Блэк, это очень ценная информация. И страшная… На свободе где-то шляется Пожиратель Смерти, самый верный сторонник Тёмного Лорда.

— Я поэтому и рассказал вам об этом, мне самому не по себе оттого, что Гарри, возможно, угрожает опасность.

Лютер кивнул, поднялся из-за стола, комкая полотенце, и на удивленные взгляды Рема и Сириуса коротко бросил:

— Я в Министерство Магии, надо потрясти хорошенько этого притвору Крауча. Рыльце-то у него в пуху, как же, самый ярый и самый непримиримый противник тёмных магов… Так ведь и воры громче всех кричат.

Гарри старательно вырезал полоски из цветной бумаги, надо было нарезать очень много полосок, чтобы сделать объемную аппликацию. Цветов было всего пять: белый, голубой, розовый, жёлтый и зелёный, и с зелёным была самая морока, она единственная подходила для травы, потому Гарри решил порезать её в мочало, так, чтобы бумага стала лохматой, как трава. Подошел Седрик, постоял, поглазел и не выдержал:

— Гарри, а что ты делаешь?

— Заготовку для аппликации, — пыхтя от сосредоточенности, ответил Гарри.

Седрик нагнулся, взял одну полоску, повертел в пальцах и спросил:

— А тебе все листы надо так нарезать, такими одинаковыми полосочками?

— Да.

— Помочь?

— А? А, ну да, сейчас, погоди, ножницы найду…

Седрик улыбнулся и покачал головой:

— Гарри.

— Что? — Гарри наконец оторвался от своего занятия и нетерпеливо посмотрел на Седрика, тот опять улыбнулся, достал палочку, направил на листы цветной бумаги и сказал: — Секо.

И словно невидимый нож прошелся по ним, за какие-то секунды разрезая бумагу на ровные аккуратные полоски. Гарри просиял и с восхищением глянул на старшекурсника.

— Ух ты! Спасибо, Седрик!

А дальше он с восторгом взялся за работу, по какой-то ему понятной схеме складывал, склеивал, подрезал, снова склеивал-складывал, и в результате вскоре перед глазами нескольких зрителей на столе вырос конь, красавец арабский скакун, мастерски сложенный из разноцветных бумажных полосок на зелёной травке-подставке.

Разумеется, чудесный бумажный конь занял почетное место на каминной полке, среди прочих поделок остальных детей.

В один из дней Гарри и Драко вместе вошли в зал на обед, их совместное появление стало причиной гнева одного гриффиндорца. Обладая вспыльчивым нравом и нетерпимостью к врагам Рон Уизли, обуреваемый ревностью и обидой, напустился на них, вернее на Гарри:

— Гарри! Как ты можешь? Он же из этих, тёмных магов, приспешников Сам-Знаешь-Кого!

А так как он успел за стол раньше, то и вид имел соответствующий: рот, перепачканный жиром, в руке — куриная ножка, которой Рон яростно размахивал, брызгая тем же жиром. Гарри и Драко прижмурились и невольно подняли руки, прикрываясь от летящих капель. Все вокруг замерли, наблюдая случайный спектакль. А Рон, видя это, только ещё больше распалялся:

— Чего морщитесь, сволочи? Тебе не противно, Гарри, стоять рядом с сыном Пожирателя Смерти?

— Тьфу, Уизли, прекрати махать жирной курицей! Ты мне мантию стирать будешь?

В ответ Рон, взбесившись, схватил со стола ближайшее блюдо с пудингом и швырнул в Малфоя, тот увернулся, и блюдо, со свистом пролетев по воздуху, впечаталось в грудь профессора Снейпа, который подошел от стола преподавателей, чтобы, как всегда, пресечь начинающий скандал. Повисла ж-ж-жуткая тишина, как перед взрывом ядерной бомбы, все застыли ни живы ни мертвы. Сливочный пудинг бело-жёлтой склизкой мазней растеклось по груди профессора, попутно забрызгав и всех поблизости. А потом в удушающей тишине подобно взрыву прозвучал голос директора:

— Все трое, Уизли, Поттер, Малфой со своими деканами, прошу пройти в мой кабинет после обеда. Пароль: Сахарные перья.

Снейп отмер, провел по груди пальцем, полюбовался пудингом, вздохнул и ушел к себе, приводить себя в порядок.

После обеда нечаянные скандалисты в сопровождении своих деканов отправились к директору на ковер. МакГонагалл, недовольная присутствием коллег, назвала пароль, горбатое нечто, изображающее не то химеру, не то смесь ведьмы-карги с троллем, отскочило в сторону, открывая проход. Внутри оказалось ещё одно чудище, стилизированный грифон с распростертыми крыльями, под которые все и встали на маленькую каменную площадку. Пол под ногами дрогнул, и площадка поехала вверх, Гарри в страхе прижался к мадам Стебль, для пущей уверенности обнял её необъятный стан и зарылся лицом в складки её мантии, не обращая внимания ни на презрительную гримасу Рона — вот ведь птенчик беспомощный! — ни на сочувственно-понимающее выражение лица Драко.

Кабинет Дамблдора был почему-то круглый и с подиумом, на нём стоял массивный письменный стол, за ним золоченое кресло-трон, а позади кресла у окна толстая жердь с перекладиной-насестом. Ну, а на ней, естественно, восседала самая роскошная птица, которую когда-либо видел в своей жизни Гарри. Чёрные глаза-бусинки феникса приветливо смотрели на гостей, и мальчик почувствовал тепло, исходящее от птицы. Нежное, подбадривающее тепло.

Воспитательную речь директора он пропустил, был занят разглядыванием необыкновенной птицы, про которую ему в детстве читал дедушка. Гарри помнил, как она называлась в сказках: Жар-птица. А также Феникс и Птица-Правда. Немного опомнился он, когда мадам Стебль тронула его за плечо и сказала:

— Я подожду тебя за дверью, Гарри.

Мальчик с тревогой смотрел, как они уходят и скрываются за дверью, сначала Драко и Рон, потом Снейп, МакГонагалл и Стебль. Сглотнув, он отвернулся от двери и, не решаясь смотреть на директора, снова уставился на феникса.

— Гарри, мальчик мой! — мягко окликнул его директор. — Ты меня слышишь?

Гарри кивнул, продолжая таращиться на птицу, Дамблдор успокоился. Ладно, хотя бы слушает…

— Гарри, дорогой, я решил, что тебе не стоит ехать домой на Рождество. Думаю, ты с удовольствием проведешь зимние каникулы здесь, в замке.

— Почему, профессор Дамледор?

— Дамблдор, мальчик мой, Дамблдор. А почему?.. Ну, разве тётушка с тобой хорошо обращается? Я думал, тебе здесь нравится.

— Нравится, сэр, но мы с папой всегда проводим Рождество вместе.

«Какая такая тётушка?»

— А как зовут твоего папу, мальчик мой?

Гарри собрался отвечать, а так как он всё это время смотрел на феникса, то увидел, как тот помотал головой на последний вопрос директора. И Гарри автоматом, без перехода плавно соврал:

— Джонатан Поттер, сэр.

— Прости, кто?.. — «Мерлиновы подштанники, какой еще Джонатан Поттер?! Откуда?» Почувствовав как дергается веко, директор резко поднялся со словами: — Ты свободен, Гарри, ступай.

И, не дожидаясь его ухода, покинул кабинет через дверь между шкафами сбоку. Ошарашенный Гарри запоздало кивнул пустому кабинету, бросил прощальный взгляд на феникса и замер — птица умоляюще смотрела на него. Поймав же его взгляд, она кивнула, подзывая к себе. Удивленный мальчик подошел поближе, феникс опустил голову и клюнул цепочку, общеизвестный жест, понятный всем. И Гарри, полный помыслов хороших и добрых намерений, протянул руки и аккуратно отстегнул карабин цепочки от кольца на лапе. Феникс распростер крылья, взмахнул ими, грациозно повернул голову и выдернул из подпушки небольшое перышко, которое и протянул Гарри. Мальчик взял добровольный дар и, понимая его важность, с трепетом прижал к груди, а феникс хлопнул крыльями и исчез во вспышке пламени. А в голове Гарри раздался его нечеловеческий голос, высокий и мелодичный:

— Благодарю за свободу, маленький друид!