Гавань Семи Ветров

Глава 11 В ПЛЕНУ У ПАМЯТИ

Саван Лояльности (другое название — Плащ Безразличия) — заклинание пятого уровня, класс «Плен». Окружает объект светящимся коконом, препятствующим любым движения. При сохранении слуха и зрения объект полностью теряет возможность двигаться, издавать звуки и даже дышать. В силу своих особенностей Саван Лояльности поддерживает жизнь объекта до тех пор, пока не иссякнет заложенная в заклинание Сила — первоначальное вложение может быть пополнено. После снятия Савана Лояльности объект может испытывать слабость. Пребывание под действием заклинания свыше ста дней может привести к необратимым изменениям в организме, которые после окончания действия заклинания могут вызвать смерть. Защита — заклинания класса «Щит», «Зеркало» не ниже восьмого уровня.

Обратное Зеркало (другое название — Отражатель) — заклинание третьего уровня, класс «Плен». Окружает объект невидимым коконом, обращающим любую боевую магию, применяемую объектом, против него и рассеивающим остальные виды магии. Несмотря на сохранение подвижности, освободиться самостоятельно объект не может. Не рекомендуется в качестве средства удержания магов, поскольку оставляет последним возможность самоубийства. Защита — заклинания класса «Щит» не ниже второго уровня.

Лабиринт Воспоминаний (другие названия — Ловушка Памяти, Тихая Радость) — внеуровневое заклинание, класс «Плен». Помещает объект или группу объектов в иллюзорный мир, созданный из фрагментов воспоминаний объекта (сведения нуждаются в проверке, документальные свидетельства характера воздействия заклинания на человека отсутствуют по причинам, изложенным ниже). Внешние проявления — объект выглядит спящим, при отсутствии надлежащего ухода может погибнуть от истощения, болезни или по иным причинам. Информации о действенной защите, так же как и о способах снятия заклинания, нет. В силу особой сложности приведения в действие практически не используется.

Цепь Покорности (другое название — Рабский Ошейник) — предметное магическое воздействие девятого уровня, класс «Плен». В качестве носителя воздействия используется цепь, браслет или головное украшение в виде замкнутого кольца (последнее — не рекомендуется). Полностью подавляет волю и почти полностью память объекта. Любые сведения, сообщенные объекту, находящемуся под воздействием Цепи Покорности, воспринимаются как догма, любая просьба — как абсолютно обязательный к исполнению приказ. Следует иметь в виду, что под действием Цепи Покорности объект не испытывает явного стремления к сохранению собственной жизни или здоровья, а потому не оценивает своих реальных возможностей в попытке выполнить полученный приказ. Срок действия — не ограничен, однако спустя примерно 200 — 220 суток объект полностью утрачивает способность к самостоятельному мышлению. Защиты от действия Цепи Покорности не существует. Снятие воздействия — удаление или размыкание цепи (браслета). Воздействие широко применяется в связи с легкостью изготовления носителя.

Слабость Духа (другое название — Забывчивость) — заклинание первого уровня, класс «Плен». На время делает объект неспособным использовать магию в любых ее проявлениях, одновременно делая объект иммунным ко всем заклинаниям, воздействующим на разум. Время действия заклинания — в зависимости от первоначально вложенной силы, наибольшая известная длительность — 25 суток. Единственная известная защита — заклинание Полное Отражение класса «Зеркало».

Смерть Духа — заклинание первого уровня, класс «Плен» Аналогично заклинанию Слабость Духа делает объект неспособным использовать магию в любых ее проявлениях, но оказываемое воздействие окончательно и необратимо. Единственная известная защита — заклинание Полное Отражение класса «Зеркало». Применение данного заклинания без официального приговора Ордена запрещено. Нарушение запрета карается применением заклинания Смерть Духа к нарушившему запрет.

Каменная Плоть (другие названия — Монолит, Истукан) — заклинание третьего уровня, класс «Плен». Превращает объект в каменную статую, делая его одновременно иммунным ко всем заклинаниям, воздействующим на разум, а также, в некоторой степени, к боевым заклинаниям класса «Огонь» и «Лед» до четвертого уровня включительно. Срок действия наложенного заклинания не ограничен, побочные воздействия отсутствуют. Обратимо. Защита — заклинания класса «Щит», «Зеркало» не ниже третьего уровня.

Краткий справочник заклинаний, Класс одиннадцатый — «Плен».

Библиотека Желтого Ордена

Таяна почувствовала, как что-то мокрое и холодное легло ей на лоб, капли поползли по коже, стекая по вискам и щекоча уши. Она открыла глаза и увидела склоненное над нею лицо Мерля.

— Госпожа-а… — выдохнул он. В глазах вампира плескался дикий ужас, постепенно сменяющийся выражением такого счастья, которое невозможно описать словами. — Слава Светлой Эрнис, госпожа, слава!

— Мерль, не кричи…

Губы запеклись, покрылись неприятной липкой коркой. Слова выходили с трудом, по телу разливалась чудовищная слабость, а еще невыносимо болела голова. Боль, пульсирующая и злая, лишь немногим перекрывалась приятным холодком влажной ткани, закрывающей горячий лоб. Таяна прямо чувствовала, как под действием жара испаряется вода, как ткань становится все суше и теплее, уже не принося того облегчения, что в самом начале. Видимо, Мерль тоже заметил это, поскольку тут же сменил компресс — стало легче.

Она шевельнулась, но вампир отрицательно замотал головой:

— Нет, госпожа, нет… вам нельзя шевелиться…

— Не называй меня госпожой, — прошептала она в тысячный, наверное, раз, зная, что это все равно не будет иметь никакого смысла. Мерль будет поступать по-своему, он мог слушаться ее во всем — кроме этого. Раз вбив себе в голову, что Таяна — его спасительница и его госпожа, молодой вампир был не намерен менять сложившуюся точку зрения.

Она устало опустила веки — жар вызывал резь в глазах. А в голове, с трудом продираясь сквозь лабиринт воспаленного сознания, вяло копошились мысли: «Где я? Что со мной? Я больна? Откуда здесь взялся Мерль? Где Дьен?» Снова почувствовала на лбу прохладу — вампир менял компресс. Может, и не было смысла делать это столь часто, но он, видимо, переживал.

— Что со мной? — не открывая глаз, еле шевеля губами, спросила она.

— Вы очень больны, госпожа. — Голос Мерля доносился издалека, словно пробиваясь сквозь толстую подушку. — Наверное, дождь виноват. Вы были на холме, как всегда, поливали поля этим лентяям… а потом… наверное, вы и сами под дождь попали. Я прилетел домой, а вас нет… я искал… а потом нашел вас на холме, вы лежали и что-то бормотали, только неразборчиво, я не понял. Про какого-то Дьена, про какую-то Гавань. И еще Эрнис упоминали… И лоб у вас пылал… я домой вас принес, и вы уже три дня в горячке бьетесь. Сегодня только первый раз глаза открыли. Приходила травница из соседнего села, Калльна, каким-то отваром вас отпаивала, сказала, что ежели сегодня проснетесь…

Он всхлипнул и сжал ее ладонь.

— Сказала, ежели проснетесь, то жить будете. А если нет…

Теперь он зарыдал в голос. Таяна лишь однажды видела Мерля плачущим — когда вытаскивала его с костра. Это было давно, и с тех пор молодой вампир всегда находился в хорошем настроении, поскольку справедливо счел, что после пережитого все остальное — сущие пустяки.

— Не плачь… — шепнула она.

Таяна старалась понять, что же происходит. Она дома? Больна? А как же… как же все события, которые она помнит так хорошо? Оракул, Хрустальная Цитадель, Эрнис, отправляющая их с Дьеном в прошлое… Дьен… Девушка попыталась вызвать из памяти его лицо. Картина плыла, не желая становиться четкой и ясной, — или это из-за жара? Почему Мерль не помнит Дьена, они же жили под одной крышей чуть ли не месяц. Или больше? И почему она сама не может вспомнить лица Дьена?

Глупая мысль упорно пыталась привлечь к себе внимание — сон… Так бывает, что поутру яркий, красивый сон стремительно бледнеет, распадается на отдельные кусочки, а затем гаснут и они, оставляя за собой лишь смутные воспоминания. Может, все это было лишь сном?

Мерль снова сменил компресс на голове девушки. Подушка пропиталась водой и теперь вызывала не самые приятные ощущения. Тэй почувствовала, что страх заползает в душу. Это был даже не страх смерти — просто она вдруг поняла, что, если бы не очнулась сегодня, Мерль вполне способен был обратить ее, сделать вампиром — просто для того, чтобы не дать уйти из жизни.

— Я посплю, ладно? — Губы едва шевелились. — Теперь все будет хорошо, я только немного посплю…

Сознание куда-то уплывало, воспаленный разум погружался в сон. Тэй надеялась снова увидеть во сне Дьена… Может, она влюбилась? Можно ли влюбиться в героя из сна?

Грохот, слегка смягченный шлемом бронекостюма, бил по ушам. Жаров чувствовал, как его куда-то тащат, и попутно удивился — сильны мужики. Тащить тело, затянутое в скорлупу боевого скафандра, — тут нужна немалая сила.

Дисплей лицевого щитка был мертв, но связь работала, и из наушников доносились знакомые голоса:

— Шестой, отходите к фабрике! Мать твою, что вы там застряли?

— Орел-один, у нас потери, двое убитых, один контужен.

— Орел-три, два танка у вас за спиной.

— Видим, Орел-один…

— Орел-шесть, где Жаров, ядрена вошь?

— Его долбануло снарядом, почти прямое попадание…

— О черт… живой?

— А хрен его знает. — Это был голос Карлоса, хриплый, поминутно срывающийся на кашель. В другое время его вряд ли пустили бы в рейд, но людей не хватало. Впрочем, их всегда не хватает. — Датчики показывают, что жив. Пытаемся оттащить его в укрытие.

Долгая пауза, полковник Вебер, он же Орел-один, прикидывал варианты. Затем послышались неразборчивые приказы, отдаваемые не в микрофон, а кому-то из находившихся рядом с полковником на командном центре.

— Шестой, сейчас к вам подойдут парни из группы «Филин». Забирайте Жарова и отходите к фабрике. Как поняли?

— Понял, босс… ждем подкрепления.

Жаров закрыл глаза. Все равно ни черта не видно, только оранжевые огоньки системы жизнеобеспечения информируют о том, что скафандр пробит… спасибо, атмосфера на Дженнесе пригодна для дыхания, иначе уже коньки отбросил бы. Пробить скафандр было сложно, а случаи, когда при этом боец оставался в живых, вообще можно было пересчитать по пальцам. Так что можно сказать, что ему безмерно повезло. И теперь оставалось только размышлять на тему, как же ему довелось вляпаться в эти неприятности.

Операция флота на Дженнесе с самого начала шла неудачно. Пиратская база, по донесениям разведки, располагала всего десятком кораблей, которые с натяжкой можно было назвать боевыми, плюс еще небольшой контингент на Дженнесе — сотня боевиков да несколько легкобронированных флаеров — модели, используемые на планетах с агрессивной биосферой. Кто-то из разведкорпуса, вполне вероятно, отправится под трибунал… только это будет потом. А пока «Тигры Вебера» — второй батальон седьмой десантной бригады флота — оказался по самые уши в дерьме.

Сначала оказалось, что один из пиратских, так называемых «боевых» кораблей — старый крейсер класса «Команч». Откуда они добыли этот реликт — еще предстояло узнать, а для начала «Команч» прошел сквозь легкие корабли «Тигров», как нож сквозь масло, превратив два эсминца в груду обломков и заставив остальных бросить все силы на отражение ракетных ударов. А затем, когда его все-таки раздолбали и десантные шаттлы устремились к поверхности планеты, оказалось, что их там ждали…

Именно что ждали — пираты, конечно, понимали, что справиться с батальоном им не удастся. И знали о негласном законе, известном всем в десанте и исполняемом куда более рьяно, чем все уставы, вместе взятые, — во время операций против пиратов десант пленных не берет. Закон появился после того, как одна из группировок, повязанная почти в полном составе, была после нудных судебных разбирательств выпущена на свободу — мол, не соблюдена процедура ареста, нет достаточных улик… А спустя всего лишь месяцев эти же ублюдки перехватили у Беги пассажирский лайнер, отправив экипаж и пассажиров в свободный полет… без скафандров. Вот и здесь пираты понимали, что жалости не будет — независимо от того, поднимут ли они руки сразу, или будут драться до последнего. Вот они и решили драться.

Их оказалось много, гораздо больше, чем предполагалось… И у них на самом деле была бронетехника — только не флаеры, пробиваемые из ручного оружия навылет, а тяжелые танки класса «Бегемот», снятые с вооружения лет двадцать назад, но отнюдь не утратившие своей грозной мощи. И потому вопреки всем традициям десанта поступил категоричный приказ — главарей брать живыми. У военной разведки возникла масса вопросов об источниках поступления к пиратской вольнице списанного тяжелого вооружения.

Это было гораздо легче приказать, чем сделать… Взвод Жарова попал под тяжелый обстрел, почти сразу потерял одного из бойцов — бронескафандр мог выдержать многое, но не прямое попадание из тяжелого стационарного лучемета. А потом из-за здания ударило орудие «Бегемота»… и больше Жаров ничего не помнил. Вернее, кое-что помнил… странные лица, женщина с золотистыми волосами, ящерицы-переростки, на которых зачем-то взгромоздили что-то вроде седел. Толпа уродцев, размахивающих топорами, расплывалась перед мысленным взором, превращаясь вдруг в такую же толпу разномастно обмундированных людей, увешанных бластерами, старыми пулевыми автоматами и ручными ракетометами… для бронекостюмов определенную опасность представляли разве что последние, и то — с минимальной дистанции, почти в упор. А потом лица людей — то открытые, то упрятанные под шлемы — плавно перетекали в оскаленные клыкастые морды, а бластерная винтовка М-331, именуемая в просторечии «Коброй», снова превращалась в странноватого вида топор с двумя лезвиями.

И снова вспоминалась девушка — молодая, красивая… с ней что-то было связано, что-то важное, только он никак не мог вспомнить, что именно. Как ее звали? Жаров напрягся, стараясь ухватить за хвост ускользающее воспоминание. Слово, странное, непривычное, так и вертелось на языке. С некоторым усилием он все же ухватил его… Таяна. Красивое имя.

Вдруг странные образы сделались четче… Вырубленный в скалах храм, две каменные статуи у входа… Величественные, вызывающие трепет фигуры… и вдруг все изменилось. Храм остался на месте, да и статуи, в общем, тоже — только теперь они выглядели незаконченными, и на них и вокруг них копошились люди, что-то делая. Странные, почти голые люди, каждый из которых носил тонкое серебряное ожерелье.

А потом храм плавно превратился в порядком искалеченное здание из толстых бетонных панелей, из-за которого медленно выползала куполообразная махина «Бегемота», на его башне сидел монстр в одежде из шкур и целился прямо в лоб Жарову из массивного допотопного арбалета.

Денис почувствовал укол в шею. Умная автоматика бронекостюма решила, что человек, отданный на ее попечение, остро нуждается в дозе какого-то лекарства. По телу разлилась слабость, мысли стали путаться, и Жаров потерял сознание.

Очнувшись, он обнаружил, что бронекостюм с него уже сняли и что лежит он на вполне чистой простыне, на обычной койке. И потолок над ним вполне обычный — металлический, как и положено на уважающем себя эсминце флота. Жаров потянулся и тут же коротко выругался, увидев несколько круглых черных датчиков, приклеенных к рукам и груди. Первым желанием было поснимать всю эту ерунду, но, по зрелом размышлении, он все же передумал. Ссориться с медиками и получать фитиль за нарушение режима не стоило.

Видимо, датчики сообщили заинтересованным лицам, что он пришел в себя. Дверь отъехала в сторону, и на пороге появилась затянутая в серую униформу медслужбы фигура. Фигура, имеющая две весьма вызывающие выпуклости, смотреть на которые было исключительно приятно. Девушка — на вид ей было лет двадцать от силы — тряхнула копной золотых волос.

— Привет, Денис… как самочувствие?

Он пожал плечами:

— Нормально.

Девушка казалась очень знакомой, но он, хоть убей, никак не мог вспомнить, где и при каких обстоятельствах видел ее. И еще… ее лицо очень напоминало ему другой образ, тот, из сна… только на той девушке обычно был кожаный камзол, какой носили, наверное, лет пятьсот назад… или даже тысячу. И еще иногда на ней было платье… а вот таких комбинезонов она никогда не носила.

— Ты смотришь на меня словно призрак увидал…

— Мы знакомы? — с некоторым усилием выговорил он. Такой вопрос, да еще заданный девушке, с вероятностью процентов в девяносто исключал дальнейшие теплые отношения, но сейчас Жаров слишком сильно хотел разобраться в собственных ощущениях, чтобы думать о таких вещах.

Она фыркнула — с легким оттенком горечи, как ему показалось.

— Смешно было бы ожидать, что бравый лейтенант Жаров запомнит случайную знакомую, которая к тому же не из его команды. Меня зовут Татьяна. Татьяна Диброва.

Имя ударило, словно кувалдой по голове. Жаров даже дернулся — словно и в самом деле получил в лоб… Это имя — оно тоже принадлежало той, из сна, — и в то же время не принадлежало ей. Ту, в кожаном камзоле, элегантно восседающую на спине чешуйчатого чудища, к которому и приблизиться-то страшно, звали немного иначе. Совсем немного… Таяна… Татьяна… Таяна… Жаров почувствовал, что мысли опять путаются.

— Я медик из группы «Филин». — Она поправила локон, и Денис только поразился, как же девушка запихивает всю эту роскошь в боевой шлем.

Конечно, в десанте женщин было немало… в основном, правда, киборги. Но были и обычные девчонки — физическая сила уже давно не была актуальной для солдата — с тех пор, как появились бронекостюмы с экзоскелетами, увеличивающими силу человека в несколько раз, зато ни в чем другом девушки парням не уступали. А в скорости реакции — иногда и превосходили. Мужчины, разумеется, старались девушек беречь и — если получалось, конечно, — на самые «горячие» операции не пускать. Получалось не всегда…

— Кстати, лейтенант, можешь сказать спасибо. Мы вытащили твою задницу с этой долбаной планеты.

— Спасибо. А что… что со мной случилось?

Татьяна пожала плечами и, открыв шкафчик, бросила на колени Жарову пакет с одеждой. До него только в этот момент дошло, что он совершенно обнажен. Глупо стесняться медиков, и все же…

— Легкая контузия, пробой скафандра, отравление галлюциногенами.

— Чем?

— Галлюциногенами, — любезно повторила она, повернувшись к нему лицом и облокотившись о стену. Отворачиваться, чтобы дать ему одеться, девушка явно не собиралась. Эдакая маленькая месть за то, что он ее не узнал. Жаров честно еще раз попытался вспомнить, видел ли он ее раньше, — бессмысленно. Таяна и Татьяна — два образа сливались в один, и невозможно было разобрать, где реальность, а где отголоски галлюцинаций.

— Они применили газ? — недоверчиво хмыкнул он. — На кой черт? У большинства и скафандров не было, они ж первые и перетравились бы.

— Они и перетравились — Татьяна продолжала разглядывать Дениса нахальным взглядом зеленых глаз. Зеленых настолько, что возникало сомнение в естественности происхождения этого цвета. — Никто газ не применял, просто один из ваших залпов накрыл хранилище с баллонами «Фантазма-10». После этого их можно было брать тепленькими, по крайней мере — пехоту. С танками пришлось повозиться.

— Потери?

— Я тебе что, штаб флота? — Девушка поджала губы. — Одевайся и дуй к Веберу.

— Таня…

— Татьяна! — отрезала та.

— Ну прости… ты не могла бы… э-э… отвернуться?

— И что я там не видела? — живо поинтересовалась девушка.

Жаров помянул чью-то мать в самых нелицеприятных выражениях и, стараясь сдержать льющийся на лицо румянец, принялся одеваться, демонстративно отвернувшись от девушки.

— Тебе будет интересно узнать, что ты весьма занятно бредил, — сообщила она ему в спину. И, заметив, что он вздрогнул, ехидно добавила: — Обычно от «Фантазма» галюны попроще… После Вебера зайдешь к Риллентайну, медблок, шестой бокс. Он хотел с тобой побеседовать.

— Разбежался, — буркнул Денис.

Штатного психиатра и заодно психолога батальона все десантники старались избегать, насколько это было возможно в ограниченном пространстве корабля. Чтобы вылететь из десанта навсегда, нужно было как минимум лишиться пары конечностей… и то бывали исключения. А вот ежели «псих» ставил в личное дело любой из своих штампов, кроме «годен», — это была труба. Нет, при некотором желании диагноз можно было потом оспорить… а толку? Штамп оставался в личном деле навсегда — и ни один командир никогда не отправит в десант бойца с «черной меткой». И придется в лучшем случае до окончания срока службы торчать на базе, встречая чуть сочувствующие, чуть насмешливые взгляды возвращающихся с задания товарищей… и стоять в строю на очередных похоронах, мучительно размышляя о том, что если бы ты был там, внизу… может, кто-то из лежащих в гробах парней теперь стоял бы рядом с тобой плечом к плечу… Выдерживали это немногие.

И хотя на общем фоне Риллентайн и не был такой уж большой задницей, на его счету «убитых» десантников было лишь немногим меньше, чем выбывших по тем или иным причинам в ходе проведения боевых операций. А потому Жарову не слишком-то хотелось докладывать коротышке-доктору о своих видениях — мало ли, вдруг решит, что газ тут ни при чем и господин лейтенант страдает каким-нибудь экзотическим, с длинным и труднопроизносимым названием психическим заболеванием.

— Это приказ медслужбы, лейтенант. — Остатки доброжелательности испарились из голоса Татьяны словно по мановению волшебной палочки. — А ваше дело — исполнять его. Вам ясно?

Жаров промолчал, натягивая мундир. Мундир был его собственный, доставленный сюда, видимо, из его каюты. Аккуратно отглаженный… интересно, кто это постарался? Уж не сама ли Татьяна… хотя вряд ли, с чего бы медику из боевой десантной группы заниматься такой ерундой. Надо же, даже ряды орденских планок прикололи. Надо будет при случае поинтересоваться, кто ж это копался в его личных вещах.

— Вам ясно, лейтенант? — раздался за спиной ледяной голос.

— Ясно, — вздохнул он. — Чего ж тут неясного…

Таяна открыла глаза. Слабость еще не прошла, но жара не было, да и чувствовала она себя относительно неплохо. Приподнялась на кровати, огляделась. Мерля в комнате не было, зато прямо рядом с постелью стоял столик, а на нем — большая кружка. Не иначе как с молоком. Мерль был искренне убежден, что для людей молоко — лучшее средство от всех болезней. Может, не так уж он был и неправ. Девушка медленно, с удовольствием опустошила кружку и села на кровати, опустив босые ноги на дощатый пол, укрытый пушистым ковриком. Коврик — она помнила его… это был подарок от жителей села, подарок за спасение от засухи. В прошлом, кажется, году.

Тэй попыталась встать — и почувствовала, как ее повело в сторону. Она вскрикнула, прикусила губу и села обратно — но Мерль услышал этот звук и тут же вырос на пороге открытой двери.

— Госпожа, как вы себя чувствуете?

— Нормально, — пожала она плечами. — Уже почти нормально.

— Вставать вам еще рано, — безапелляционно заявил вампир, ставя перед девушкой дымящуюся пиалу, в которой плескалась золотистая жидкость. — Бульон выпейте, госпожа, вам сейчас пить много надо.

— А то я не знаю… — Она приложилась к пиале. Бульон был густым, вкусным.

А Мерль, похоже, не знал, куда себя деть. И сидеть возле хозяйки вроде бы потребности не было — и уйти он явно не решался. А вдруг как Таяне опять худо станет?

Она оглянулась по сторонам, словно бы заново привыкая к собственному дому. Здесь все было так, как должно было быть… и все же что-то было неправильно. Таяна заставила себя медленно пройтись взглядом по помещению, не упуская ни малейшей детали. Взгляд остановился на небольшой глиняной вазе, из горлышка которой торчали полевые цветы. Тэй нахмурилась — в памяти всплыла сцена, как Дьен роняет вазу и она разлетается брызгами черепков.

Только вот Дьен — образ из ее горячечного бреда. Или нет?

— Мерль, я хочу тебя спросить. — Она дотронулась пальцем до вазы, словно намереваясь убедиться в ее существовании. — Ты помнишь, как нашел в лесу странного человека?

Вампир уселся перед девушкой на корточки и отрицательно помотал головой.

— Простите, госпожа… нашел… может, вы имеете в виду того мальчишку, что потерялся в прошлом году? А он странный?

Тэй закрыла глаза. Нет, все не так. И слова Мерля… он говорит как-то неправильно, не удивляется ее вопросу, просто отвечает и все. Или просто не хочет ее огорчить, старается не замечать странностей хозяйки, относя все на последствия болезни? Возможно, возможно…

Менее всего ей сейчас нужно было лежать и страдать. Таяна попыталась вспомнить курс лечебной магии, там было что-то подходящее к случаю. Память после некоторого сопротивления выдала нужный рецепт — и спустя несколько минут слабость отступила. Таким способом нельзя было справиться с серьезной болезнью, но теперь, когда лихорадка ушла, добавить телу жизненной силы было вполне возможно. Она снова встала, прислушиваясь к своим ощущениям… что ж, почти нормально. Устраивать скачки верхом, пожалуй, не стоит, но самостоятельно передвигаться по дому она вполне сможет.

При мысли о скачках снова появилась странная, малопонятная картина. Животное — длинноногое, довольно изящное, с красиво изогнутой шеей… и на нем — почти обычные на вид седло, уздечка, поводья. Странно, неужели кто-то в здравом уме влезет на это создание? Да если рыцарь в доспехах попробует сесть на эту — память услужливо подсказала — лошадь, — у нее же ноги подломятся.

Таяна мотнула головой, отгоняя болезненные видения. Она слышала о том, что скакуны произошли от лошадей, страшно мутировавших во время Волны изменений, что началась из-за похода в Гавань Семи Ветров какого-то искателя новых знаний. Оракул рассказывал…

Девушка прижала ладони к вискам. Оракул рассказывал… это что, опять отголоски горячечного бреда?

— Госпожа, вчера приезжал гонец, — подал голос Мерль, — привез письмо от вашего батюшки.

— И что в нем?

— О, госпожа, неужели я посмел бы заглянуть в письмо, что предназначено вам?

Мерль, при непосредственном участии Таяны обучившийся и чтению, и письму, немало гордился своими умениями. Хотя, разумеется, для вампиров грамотность была не редкостью. Когда у тебя в запасе сотни и сотни лет, научишься всему — даже тому, что в повседневной жизни, может, не так уж и надо. Другое дело, что по меркам своих сородичей молодой вампир был, по сути, подростком, если не ребенком. И что с того, что в нем четыре с половиной локтя росту, а силы достаточно, чтобы согнуть в бараний рог деревенского кузнеца. У людей, возможно, возраст меряется опытом, силой или навыками, а у вампиров — только годами. И ежели тебе меньше ста — и не вздумай даже заговорить в присутствии старших, пока они к тебе не обратятся.

Тэй взяла протянутую ей «складку» — лист пергамента, свернутый вчетверо и запечатанный оттиском перстня де Бреев. На пергаменте рукой барона был начертан адрес — стало быть, гонец был не из числа его адъютантов, а кто-то из «зеленых плащей». Новшество, введенное еще дедом нынешнего Императора, Таласом Четырнадцатым Дальновидным, прижилось — теперь по дорогам, пусть и не слишком часто, мчались верховые в зеленых плащах, неся при себе сумки с пергаментными «складками», доставляя их по назначению.

Сломав печать, она развернула лист и разочарованно вздохнула. Отец, как обычно, не слишком много времени потратил на послание единственной дочери — десяток строк, не более. Но, пробежав эти строки глазами, девушка улыбнулась…

— Отец пишет, что заедет в гости…

— Именно это я и сделал! — раздался от двери густой бас. — И что я вижу? Меня никто не встречает, как будто бы и не рады…

— Папка!!! — завопила Таяна, бросаясь навстречу отцу, и тут же утонула в могучих объятиях барона.

Спустя несколько минут, освободившись от объятий дочери, барон Арманд де Брей опустился на жалобно скрипнувший стул и выразительно посмотрел на кружку. Тэй столь же выразительно глянула на Мерля, и тот, поняв намек, исчез за дверью. Сама девушка не любила эль, но всегда держала в погребе небольшой запасец на такой как раз случай. А пока отец будет приканчивать принесенный Мерлем кувшинчик, вампир как раз успеет слетать в село и притащить любимый бароном напиток в достаточном количестве.

— Да, дочка, а я ведь не один приехал. Тут паренек со мной… очень уж хотел тебя увидеть.

— Паренек? — Таяна непонимающе уставилась на отца.

Барон молодецки свистнул, так что в окне зазвенело стекло, а занавески дернулись, будто подхваченные ветром. Или это и был сквозняк? Дверь скрипнула, и в комнату вошел…

Тэй ошеломленно уставилась на вошедшего мужчину. Воин — легкая кольчуга, не столько как защита, сколько как указание на статус, золотые крылья центуриона, длинный лиловый плащ, отороченный красной каймой, — цвета элитных имперских легионов. Его нельзя было назвать молодым, пожалуй, он уже встретил свое тридцатое лето, но во всем облике его была видна молодость. Молодость души, молодость устремлений… а то, что темные волосы уже тронуты сединой, — что ж, мужчины седеют рано. Широкоплечий, наверняка очень сильный — а лицо открытое, доброе. И во всем этом облике столько знакомого, столько родного…

— Дьен… — прошептала она, чувствуя, что сейчас заплачет. И даже сама не понимала, отчего вдруг начали слезиться глаза.

Воин улыбнулся. Улыбка получилась нежная, чуть застенчивая… так пошло бы улыбаться молодому парнишке, глядя на свою первую возлюбленную, а уж никак не опытному воину.

— Да… значит, ты не забыла. Тогда, на балу… я знаю, что не умею танцевать, и думал, что ты оскорблена… но я так хотел… — Он окончательно замялся и замолчал. Может, на поле боя он бывал неудержим, но в разговорах с женщинами у него, видимо, опыта было недостаточно.

— Дьен чуть не с мечом у горла заставил меня взять его с собой к тебе в гости, — демонстративно делая вид, что не замечает красного лица своего спутника, заметил барон с легким оттенком ехидства. — Ты уж его не обижай, девочка, он хороший парень. И командир из него неплохой…

Чувствуя, как все холодеет внутри, девушка сделала шаг назад. Ее улыбка увяла.

— К-командир?

— Что тебя, хотел бы я знать, так удивило? — вскинул брови Арманд. Покачал головой, нахмурился. — Или, живя в этом захолустье, ты стала забывать все то, чему я тебя учил?

Девушка не отвечала. Только во все глаза смотрела на этого молодого офицера, изучая каждую черточку его лица, сравнивая с теми обрывками, что хранила ее память. Это был он… и не он. Рост, ширина плеч, черты лица, даже имя — все это принадлежало тому, из сна, из видений, из воспоминаний. Все, кроме одного.

Она не чувствовала по отношению к нему ничего. Совершенно. Интересный мужчина, мужественное лицо, неплохое телосложение… наверняка и молодые дурочки, и зрелые матроны при дворе спят и видят, как бы заполучить его в постель, а то и в мужья. Может, несколько лет назад и ей такой мужчина вскружил бы голову… на некоторое время. Но сейчас… она просто смотрела на него и не видела. Не видела ничего такого, чего не было бы у многих и многих других мужчин. В памяти всплыли слова Оракула, слова, которые она уже почти считала пригрезившимися: «Если ты победишь, то вы с ним будете навсегда связаны друг с другом». Она не могла с уверенностью сказать, какой победы от нее ждал Оракул в этом сне-воспоминании, но вот слова о связанных душах, о том, что при внешних проявлениях, сходных с любовью, это — нечто большее и одновременно неизмеримо худшее, она помнила очень хорошо. Как будто бы они были сказаны совсем недавно.

Тот Дьен, мужчина из сна-яви… Каждый раз, когда Таяна пыталась вспомнить его лицо, одновременно и сладко, и горько сжимало сердце, и к горлу подступал комок, как при мысли о чем-то безвозвратно утраченном, но и безмерно дорогом. А этот… этот был чужим. Просто чужим — и она каким-то шестым, не поддающимся объяснению чувством знала, что он таковым и останется. И не помогут ни встречи при луне, ни кружение в бальной зале под звуки музыки, ни витиеватые излияния чувств, ни поцелуй — робкий и нежный или грубый и властный. Ничего не поможет.

— Дьен — хороший парень, — заметил, улыбаясь, барон. — Он уже года три служит под моим началом… И все это время он вспоминал о тебе. Такая преданность достойна некоторой… м-м… награды, так, дочка?

— Награды? — переспросила Таяна больше для того, чтобы сказать хоть что-нибудь. — Какой награды?

Отец чуть поморщился, словно огорченный непонятливостью дочери.

— Я… то есть мы приехали дней на пять. Не стесним? — Не дожидаясь ответа, он широко улыбнулся. — Я бы хотел, чтобы ты, девочка, показала Дьену окрестности. Помню, ты всегда утверждала, что здесь красивые места.

— Да… да, конечно, — механически ответила она, все еще пребывая в плену своих мыслей, все еще пытаясь понять, почему этот молодой человек столь похож на того, другого, на Дьена из сна. Может, воспоминание о давней встрече и послужило толчком к самому сну? Вернее, бреду — ведь Мерль говорил, что она бредила. Таяна в Академии занималась лекарским искусством и знала, что горячечный бред может принимать самые причудливые формы.

— Вот и прекрасно! — воскликнул, потирая руки, барон. И, увидев входящего в комнату Мерля, нагруженного пивом и соответствующей закуской, довольно улыбнулся. — А теперь почему бы нам как следует не отметить нашу встречу?

Тэй сделала шаг к столу и запнулась — краем глаза она перехватила брошенный на нее взгляд Дьена. На какое-то мгновение ей показалось, что у него очень странные глаза, желтые, с узким вертикальным, как у змеи, зрачком. Девушка повернула голову, чтобы удостовериться в этом, — и натолкнулась на доброжелательный взгляд самых обыкновенных серых глаз. Самых обыкновенных…

— Вот примерно так, — закончил Жаров свой рассказ. Повествование получилось обрывочным, явно неполным, но доктора это не смутило. Лгать Денис не рискнул — с Риллентайна вполне могло статься подключить какую-нибудь хрень вроде детектора лжи, право на это он имел.

— Занятно… — протянул доктор, с глубокомысленным видом раскуривая трубку — роскошь на борту военного корабля немыслимая, доступная разве что трем-четырем высшим чинам. Это вам не пассажирский лайнер. Риллентайн затянулся, выпустил сизый бесформенный клуб дыма и повторил: — Занятно. В целом «Фантазм» вызывает более простые галлюцинации, обычно сексуального характера, за что он и ценится… м-м… в определенных кругах. Но вот общие признаки, реалистичность происходящего, острое последующее ощущение того, что воспоминания соответствуют действительно происходившим событиям… все это весьма похоже. Простите, лейтенант, а когда вы последний раз были с женщиной?

— Э-э… давно.

С этим и в самом деле было сложно. Там, на базе, было немало женщин среди обслуживающего персонала, которые с радостью скрасили бы досуг офицера, были и те, для кого такое времяпровождение было работой. В конце концов, были и девушки-киборги — немало мужчин предпочитало их женщинам, мотивируя это тем, что не хотят брать на себя никаких обязательств. К тому же киборги, в базовую программу которых входило немало вещей, напрямую не относящихся к их основным обязанностям, в вопросах техники секса могли дать сто очков вперед иной профессиональной шлюхе.

Увы, Жаров как-то не вписывался в эту систему, выстроенную для того, чтобы десантники, находясь на базе месяцами, не испытывали проблем сексуального характера. Веселые девчонки, для которых офицеры и рядовые были источником дополнительной (и неплохой) зарплаты, были ему неинтересны. Роботы — чем-то неприятны. А те женщины, что не являлись в своем деле профессионалками… ну не было среди них ни одной такой, чтобы… Одни, подавшиеся на военные базы флота с целью поиска «настоящего мужчины», явно рассматривали каждого представителя сильной половины человечества как потенциального кандидата, рассматривая его со всех сторон с пристрастием, оценивая, как товар в магазине. Другие же, что с той или иной долей искренности считали флот своим призванием, слишком уж пытались доказать всем и каждому, что они «не хуже».

А немногие исключения столь быстро находили себе пару, что оставалось только разводить руками. Такое впечатление, что их отлавливали прямо у шлюзов пассажирских шаттлов.

Потому и получалось, что завязывать хоть какие-то, пусть и непродолжительные, отношения с женщинами Денису удавалось только во время отпуска, проводимого, как правило, где-то на солнечных пляжах Земли или иных планет. Там сама обстановка располагала…

Только вот последний отпуск был чертовски давно.

— Знаете что я сделаю, лейтенант?

Жаров затаил дыхание.

— Дам я вам, лейтенант, две недельки отдыха. Езжайте на курорт, на пляж… Глядишь, «Фантазм» из вас выветрится… А потом мы с вами встретимся и поговорим. Только вот… — Он сделал многозначительную паузу, и Жаров сразу подобрался, почувствовав, что отпуска даром не даются.

Мысленно пожелав Риллентайну язвы желудка, а потом мысленно же это желание отменив, поскольку язва лечится легко и быстро, Денис с обреченным видом приготовился выслушать приговор. И подписаться под ним, поскольку наличие или отсутствие подписи приговоренного все равно ни черта не меняет.

А Риллентайн не торопился. Сидел, неторопливо пускал дым… и только через пару минут, докурив трубку, наконец разродился.

— Один мой… э-э… в некотором смысле коллега на днях летит на Землю. Тоже, знаете ли, в отпуск… что смотрите так, лейтенант, думаете, раз уж медики — кабинетные работники, так нам и отпуск не положен?

С точки зрения Дениса, да и, пожалуй, любого здравомыслящего десантника, Риллентайна и ему подобных следовало бы отпустить в оплачиваемый отпуск навсегда. С последующим выходом на пенсию. Ему пришлось сделать над собой поистине героическое усилие, чтобы не сказать это вслух.

— Угу… вот и составите… гм… этому нашему специалисту компанию. Вместе на солнышке погреетесь, пообщаетесь…

— Послушайте, доктор, — набычился Денис, на мгновение забыв, что на корабле не спорят с капитаном, своим полковником и корабельным «психом». — Я, знаете ли, привык сам планировать свой отдых…

— Вот и отвыкнете, — не меняя тона, перебил его Риллентайн, разглядывая свою трубку и явно раздумывая, набить ее заново или убрать до следующего раза. — И потом, лейтенант, вы разницу между словами «отпуск» и «прописанный медслужбой отдых» улавливаете? Это ведь не рекомендация или там… благодеяние. Это приказ, столь же обязательный к исполнению, сколь и распоряжения вашего Вебера. Так что запасайтесь-ка кремом от солнца, а то белесые вы в своих брониках, как… мокрицы.

— Доктор, — не выдержал Жаров, — а вы мокриц-то когда-нибудь видели?

— А как же, — ничуть не удивившись, кивнул Риллентайн. — В детстве. Но у меня память хорошая.

— И позволительно ли мне узнать, кто же будет моим спутником?

— Чего ёрничаешь, лейтенант? — нахмурился доктор. — Давай шагай отсюда. Все узнаешь… в свое время. И еще… ты запомни, лейтенант, от отзыва моего коллеги… в общем, ты меня понял. Вылет шаттла завтра в восемь, с Вебером я сам поговорю, документы получишь перед вылетом у дежурного. Ясно? Шагом марш, лейтенант!

Дверь с тихим шорохом скользнула в пазах у него за спиной. Денис прислонился к стене, металл неприятно холодил кожу сквозь униформу, но ему и нужны были сейчас эти неприятные ощущения.

Хуже всего было то, что, подпиши сейчас Риллентайн вердикт о его, Жарова, полном «несоответствии», он даже вряд ли стал бы спорить. Хотя нет, стал бы — но формально, без той убежденности, которая только и может выручить в такой ситуации в краткий момент времени между принятием медиком решения и простановкой в личное дело фатального штампа. Потому что и сам чувствовал — что-то не в порядке. Что-то неладно, как говорится, в королевстве Датском.

С врачом он проговорил часа два, и это время отнюдь не пошло ему на пользу. Воспоминания, обрывочные и нечеткие, от попытки их пересказать, систематизировать и разложить по полочкам стали только еще реальней, еще отчетливей. И теперь он и сам не мог бы с точностью сказать, было ли это все — схватка возле алмазной статуи, девушка-киборг… кажется, ее звали Лия… тяжелый и такой неуклюжий меч в руке, серебряный ошейник на шее, крепость, сплошь состоящая из сияющих граней, странный зверь, покрытый чешуей и оседланный, словно лошадь, и ослепительная блондинка…

Денис почувствовал, что кто-то трогает его за плечо. Открыл глаза — она стояла перед ним, и золотистые волосы рассыпались по плечам водопадом…

— Таяна…

Зрение сфокусировалось, и чудесный образ плавно перетек в холодный взгляд и сурово поджатые губы Дибровой.

— Татьяна, — жестко поправила она. — Можно и запомнить. Вам плохо, лейтенант?

— Нет, — невесело улыбнулся он. — Нет, все нормально. Так… задумался просто.

Она пожала плечами и приложила руку к сенсору. Дверь отъехала в сторону…

Денис снова закрыл глаза. Память отчаянно боролась с ложными воспоминаниями и уверенно терпела в этой схватке поражение. Жаров вдруг понял, что и вчерашний бой, и сегодняшний разговор с Риллентайном — все это кажется ему куда менее реальным, чем эта странная картина… он с архаичным мечом — а два мужика в кольчугах надвигаются на него, вращая оружием. И в их глазах, едва различимых сквозь щели шлемов, не ненависть, даже не жажда убийства — просто обещание смерти. Как будто эти мальчики, словно из киностудии выползшие, просто делают свою работу. Работа такая — отточенным куском железки резать людей на ломтики. Вот это казалось реальным… а этот стальной коридор и эта неприятно холодная стена — нет. И хоть ты тресни.

Прошло совсем немного времени, и дверь вновь зашипела. Из блока выскочила Татьяна — и если раньше на ее лице было не слишком-то много доброжелательности, то сейчас глаза девушки метали молнии, и Денис пожалел, что на нем не бронекостюм.

— Ты… слушай сюда и запоминай, я этого не просила, и я этого не хочу. И если ты что-то там вобьешь себе в голову…

— Тая… Татьяна, вы о чем? — Имя он выговорил с некоторым усилием, на языке крутилось очень созвучное, но все же немного другое.

— Об этом гадском отпуске, — рыкнула она, схватив его за отворот мундира. — Если этот надутый прыщ что-то там себе придумал и если я должна выполнять его приказы… дерьмо собачье, я обязана их исполнять, или, мать твою, рапорт на стол… так вот, ты, мать твою, кролик, ясно? Подопытный кролик. А у меня — ключи от твоей клетки, ты понял, лейтенант? И ты, мать твою, будешь делать то, что я тебе скажу. Скажу прыгать — будешь прыгать. Скажу жрать на завтрак манную кашу — будешь жрать и облизываться от удовольствия. Иначе я тебе такой, твою мать, отчет напишу, что тебя не то что в десант, тебя в говновозы не возьмут!

— Прости… те, Татьяна, но…

— Я тебя спрашиваю, тебе все ясно, лейтенант?

— Да мне-то все ясно, только…

Последнее слово он уже говорил в спину стремительно удаляющейся девушке. Судя по ее эмоциям, как раз сейчас ей были остро необходимы профессиональные услуги Риллентайна. Жаров усмехнулся — вот, значит, кого доктор сосватал ему в качестве напарника по отдыху. И усмехнулся еще раз — что ж, это может оказаться интересным.

Он покачал головой и направился в свою каюту. Разумеется, «псих» сделает как обещал, и даже Вебер не будет с ним спорить. А это означает, что надо бы собрать вещи, поскольку шаттл, само собой, никого ждать не будет.

Он шагал по коридору, мимо неспешно проплывали запертые двери, иногда навстречу попадались спешащие по своим делам люди — кто-то приветствовал его как старшего по званию, кто-то тепло здоровался, а кто-то цедил свой «привет» сквозь зубы. Денис почти не слышал всего этого, отвечая автоматически где отданием чести, где улыбкой, а где сухим кивком. Он снова был ТАМ, и ему казалось, что он не идет по чуть пружинистому покрытию тоннеля «А» шестого бокса — казалось, что на самом деле он лежит на ровной жесткой поверхности, а над ним — сводчатый каменный потолок, и факел, воткнутый в железное кольцо, отбрасывает на стены странные пляшущие тени. И еще вдруг привиделась склонившаяся над ним фигура… у которой были очень странные глаза, желтые, с вертикальными, как у змеи, зрачками.

— Леди Таяна, могу ли я задать вам вопрос?

Два всадника неторопливо ехали по лесу. Чего только стоило отцу уговорить свою своенравную дочку на эту прогулку — но если уж она и согласилась сесть в седло и отправиться непонятно зачем в лес, то уж заставить ее быть любезной против ее желания было невозможно.

— Конечно, Дьен, я слушаю.

При дворе ответ, данный подобным тоном, ясно давал понять мужчине, что он — нежелательный собеседник. У кого-то хватало ума это понять, но Дьен, который немало лет провел среди легионеров и гораздо меньше — в светском обществе, подобных намеков не понимал. Или, что более вероятно, просто не желал понимать.

Барон, который и ранее постоянно огорчался, что его дочурка не желает видеть вьющихся вокруг нее перспективных женихов, решил, по всей видимости, взять это дело в свои руки и приступил к претворению в жизнь матримониальных планов со всем энтузиазмом жаждущего внуков отца и холодным расчетом опытного полководца. Если девочка не намерена отправиться ко Двору… что ж, он сам подобрал достойного, на свой взгляд, кандидата и принял меры, чтобы свести этих двоих под одной крышей. Вечерами за кружкой эля, за рассказами о столичных сплетнях, боевых походах, за рвущими душу воспоминаниями о ее матери, Телле де Брей, он нет-нет, да и вворачивал фразу о том, какой же замечательный парень этот Дьен… Ну, для «парня» центурион был, пожалуй, староват — но у барона все, кто был моложе его по годам или по званию, были «парнями», «мальчиками» и «сынками». И обязательно добавлял, что вы, мол, двое, просто созданы друг для друга… ох как бы порадовалась, глядя на вас, Телла…

Таяна не спорила. Радость от пребывания в гостях отца была слишком велика, и ради нее она готова была терпеть все что угодно. В том числе и… и Дьена. Уже три дня, как он жил в ее доме. Нельзя сказать, что за это время он сделал все, чтобы испортить отношения с молодой волшебницей всерьез и надолго. Но легкая напряженность, возникшая между ними тогда, в первый момент встречи, не исчезла — напротив, стала куда отчетливей и могла в любой момент превратиться в открытую неприязнь. И тому было немало причин, важнейшей из которых была его внешность. Временами, особенно по ночам, девушка думала о том, что просто несправедлива к воину. Хорошо сложенный, красивый, не изборожденный шрамами — этими столь частыми спутниками солдата, он был бы, пожалуй, желанным гостем в любой компании. Она честно пыталась разобраться в себе, найти те причины, по которым ей становилось все более и более неприятно его видеть. Ну не принимать же всерьез мысль о том, другом мужчине, Дьене из сна.

А может, дело было именно в этом. Она вздохнула — ну все не как у людей. Одни делают карьеру при Дворе, а ее тянет в деревню. Одни старательно постигают тайны магии, а она за последние годы узнала не так уж и много, да и не тянет ее к пыльным книгам. Она выучила достаточно, чтобы справиться с любой проблемой, которая может возникнуть в деревне, и титул полноправной волшебницы это подтверждает. А учить что-то лишнее, тратить время на то, что никогда не принесет пользы… У отца достаточно денег, чтобы обеспечить ей безбедное существование до конца жизни.

Тэй нахмурилась. Мысли были в общем-то не лишены смысла… но ей почему-то казалось, что раньше она думала иначе. Совсем иначе.

Кажется, Дьен что-то говорил. Погруженная в свои мысли, она все пропустила мимо ушей. Подняв глаза на своего спутника, девушка виновато улыбнулась.

— Простите, Дьен… я не расслышала.

По его лицу пробежала тень. Он был командиром и привык, чтобы его слова достигали ушей тех, кому они были предназначены. Он действительно мало общался с женщинами — иначе знал бы, что никто не умеет столь легко пропускать мимо ушей слова мужчины, как молодая и красивая девушка. А еще он плохо умел скрывать свои чувства… хотя кто знает? Вполне вероятно, что страх, неуверенность перед лицом врага, боль — все это он мог упрятать столь глубоко, что ни один мускул не дрогнул бы на этом красивом лице.

— Я спрашивал, леди Таяна, почему вы ко мне столь… холодны?

— Это сложный вопрос, Дьен…

Ее скакун вырвался на шаг вперед, и это было хорошо — он не видел ее лица. Она должна, обязана была сказать ему нечто важное, нечто такое, что не говорят, глядя в глаза собеседнику.

— Видите ли, за время жизни здесь я отвыкла от светского общества. Поэтому мне сложно объяснить то, что у моих прежних подруг при Дворе получилось бы легко и непринужденно.

— Я солдат, леди. Я привык, когда говорят честно и прямо. Я… я вам неприятен?

— Что вы, Дьен, нет, совсем нет… — Она сказала это слишком быстро и даже сама поняла, насколько фальшиво прозвучали слова. — Дело не в вас, дело во мне…

Банальные слова. Века и тысячелетия они звучат, каждый раз неловко стараясь прикрыть злую прямоту отказа, каждый раз делая это неудачно… но люди повторяют их вновь и вновь, наивно думая, что слова эти чуть-чуть смягчат наносимый удар. А те, кто слышит их, — стараются верить. Просто для того, чтобы верить хоть во что-то.

— Дело действительно во мне. — Тэй говорила быстро, словно стараясь сказать как можно больше, прежде чем обида накроет мужчину с головой, лишив его и слуха, и иных чувств, заставив слышать лишь себя, свою собственную боль. — Я… понимаете, Дьен, я знала одного мужчину, и… мне кажется, я люблю его. Поверьте, брак с вами был бы честью для любой женщины, но мое сердце… несвободно. Простите. Я знаю, что отец желает мне только лучшего, я знаю, что и вы тоже… но я не могу. Не могу ответить вам взаимностью, Дьен.

— Кто он?

— Вы же не побежите решать вопросы соперничества с мечом в руках, верно? — чуть насмешливо спросила Таяна, поправляя прядь волос и ловя себя на мысли, что делает это отнюдь не потому, что волосы лезут в глаза, а потому, что сам жест изящен и привлекателен. Сердясь на себя за это крошечное проявление кокетства, она зло дернула ни в чем не повинную прядку, словно наказывая себя болью за эту маленькую, невинную, мимолетную слабость.

— Я просто хочу знать, кто он. — Голос центуриона был спокоен. Может быть, слишком спокоен для человека, только что узнавшего о наличии более удачливого соперника.

Тэй вздохнула… как объяснить? Не поймет — и никто не поймет, ни отец, ни подруги, если бы они у нее были. Может, поняла бы мама — но мамы нет.

— Скажите, Дьен, вы верите в вещие сны?

Центурион решил, что девушка сменила тему, и не стал настаивать на ответе, будучи уверенным, что еще вернется к этому вопросу, когда наступит подходящее время. А сейчас почему бы не поговорить и о том, что так волнует всех женщин в мире, — о тайнах, о пророчествах и о гаданиях…

Скакуны взобрались на невысокий холм. Центурион спрыгнул на землю, протянул руку Тэй, чтобы помочь ей покинуть седло. Молодая волшебница избегала встречаться с ним взглядом, упрямо дожидаясь ответа.

— Вещие сны бывают, — кивнул Дьен с совершенно серьезным видом. — И тому есть немало примеров. Даже в армии… рассказывают, что однажды легат Бренус Лост накануне…

— Нет, Дьен, подождите, я не об этом. Не сочтите меня дурой…

— Как можно, леди!

— Не сочтите меня дурой, — упрямо повторила она, — но я видела человека, которого люблю, во сне. Это был сон — и в то же время не совсем сон, он был так похож на явь, что… я и сама не знаю, где заканчивалось видение. И еще, может, вы и не поверите, но я должна, понимаете, я обязательно должна рассказать вам все, потому что не могу больше держать это в себе. У него было ваше лицо, Дьен, понимаете. Ваше лицо и ваше имя… только он не был вами.

Она обернулась, подняла на него глаза, в которых блестели слезы. Он молчал, только на скулах играли желваки. Просто молчал… а потом вдруг захохотал — громко, от души. Смех эхом разносился по лесу, метался меж деревьев, и даже привычный ко всему скакун центуриона замедлил шаг, чтобы переждать приступ безумия своего хозяина. А тот все хохотал, и по мужественному лицу текли слезы — не от горя, не от обиды, всего лишь от смеха.

— Леди… вам приснился… возлюбленный… — слова, с трудом выдавливаемые сквозь приступы смеха, — ох… я… представляю… как вы появитесь… при дворе… с кем?.. С призраком?

— Он не призрак! — вспыхнула она, уязвленная даже не недоверием, его она ожидала и была готова с ним смириться, а этим вот уничижительным смехом. — Он… он, может, реальнее, чем вы.

— Конечно! — воскликнул центурион. — Он очень реален! Он сможет подать вам руку, если вы оступитесь? Он сможет защитить вас, если вам будет угрожать опасность? Он сможет удовлетворять ваши прихоти?

— Он сделал мне подарок! — неожиданно для себя самой воскликнула она. — Он назвал это подарком на день рождения.

— И что же это за подарок? — сверкнул глазами воин. — Небось осо-о-обо сладкое сновидение? Боюсь, леди, простите за прямоту, вы слишком долго не были с настоящим мужчиной, раз предпочитаете…

— Нет! — Она вытянула вперед руку, сунув ее прямо под нос центуриону. — Он подарил мне это кольцо. Его подарок у меня на пальце, а потому он, человек, которого я люблю, не сон! Видите, у меня есть доказательство!

Она почти кричала, а Дьен вдруг перестал смеяться и теперь смотрел на Таяну со странной жалостью.

— Леди… — тихо сказал он, но этот полушепот разом перекрыл крик девушки. — Леди… мне очень жаль. У вас на пальце нет кольца.

Тэй осеклась на полуслове. Медленно поднесла руку к глазам. Золотой ободок с голубым, простенько ограненным камнем был на месте. Она прикоснулась к нему пальцем, ощутив острые грани кристалла, гладкую поверхность хорошо отшлифованного золота. Вдруг ей и самой показалось, что кольцо утратило четкость, затуманилось, исчезло… а потом появилось снова. Чтобы убедиться в его реальности, Тэй снова провела подушечкой пальца по камню — острые грани ощутимо царапали кожу.

— Дьен… — тихо, почти шепотом, с дрожью в голосе. — Дьен, я вижу это кольцо, я чувствую его. Неужели вы… не замечаете? Вот же оно, присмотритесь.

— Мне очень жаль… — повторил он, отворачиваясь. — Очень жаль.

Вдруг он резко повернулся к Таяне и сгреб ее в охапку — так быстро, что она не успела даже пикнуть.

— Мне жаль. — Теперь в его голосе уже не было мягкости. — Но мне надоели эти игры, девочка. Удел женщины — подчиняться мужчине, для этого она создана, и не тебе это менять. Твой отец согласен на наш брак, и твое мнение никого не интересует. Ни меня, ни, смею уверить, его.

— Отпусти… — прошипела волшебница, готовая испепелить наглеца, даже если потом это будет ей стоить серьезных неприятностей. — Отпусти, или я…

— Или что? — оскалился он. — Заколдуешь меня? Не дергайся, красавица… я знаю, тебе понравится.

И он впился в ее губы жадным поцелуем. Помимо своей воли Таяна ответила на поцелуй — о Эрнис, он ведь был так похож на того Дьена, ее Дьена… Но уже в следующее мгновение поцелуй стал грубым, жестоким… Тэй почувствовала, как солоно стало во рту, лопнула губа — но вкус крови только раззадорил центуриона. Девушка напрягла все свои силы, отчаянно рванулась и…

«Уважаемые пассажиры. Наш лайнер готовится к гиперпространственному прыжку. Пожалуйста, займите ваши места в каютах».

Жаров стоял у обзорного экрана и ждал. Ждал зеленой вспышки перехода — он видел их немало, и все равно каждый раз это казалось маленьким чудом. Миг яркого сияния, чуть приглушенного автоматикой экрана, — и там, в черной пустоте, засияют совсем иные звезды. Или не загорятся — хотя вероятность этого была незначительной. Куда меньше, чем разбиться на десантном шаттле, получить прямо в грудь полновесный заряд стационарного лучемета… хотя в его работе последнее — как раз не такая уж редкость. За последний год они потеряли пятерых парней, да и он сам уцелел чудом, снаряд прошел лишь на полметра левее, и бронекостюм, хоть и пробитый в нескольких местах, все же остановил основную силу удара. А от прямого попадания…

«Уважаемые пассажиры…»

Показалось даже, что голос обращается непосредственно к нему. К единственному нарушителю порядка на борту. Плевать… в конце концов, должны быть у направленного на добровольно-принудительный отдых лейтенанта хоть какие-нибудь развлечения? Даже если всех развлечений — игнорировать правила корабельного распорядка.

Трансгалактический лайнер начал разворот для броска. Вот сейчас полыхнет… и можно будет идти в свою каюту. Была бы его воля, он не выходил бы из нее до самой Земли… да только вот как расценит такое подозрительное отшельничество его персональный доктор?

— Лейтенант Жаров?

«Накликал, черт ее раздери», — мысленно ругнулся он, поворачиваясь к девушке. И вдруг поймал себя на мысли, что все это уже было — пустынная обзорная палуба, одинокий человек, ждущий зеленого всполоха перехода, девушка, его окликнувшая… Денис порылся в памяти в надежде отыскать похожий эпизод — и ничего подходящего не нашел. И все же он готов был поклясться, что нечто подобное с ним происходило, кажется, это называется дежа-вю? Вот только этого ему сейчас и не хватало.

— Да, Татьяна?

— Вас не было в каюте. — Голос девушки был, как обычно, сух и холоден.

Денис был бы не против, если б за последние дни ему удалось растопить этот вечный лед. Не то чтобы он строил на яркую блондинку какие-то особые планы, но раз уж им придется отдыхать вместе, то грешно при этом ссориться. И нельзя сказать, что он не старался, как раз наоборот — был любезен, развлекал девушку анекдотами (может, не самыми свежими, конечно) и солдатскими байками, церемонно провожал до каюты… Но он не испытывал тяги к ней, и, видимо, она это чувствовала, а потому оставалась все время немного раздраженной, а то и просто злой… или, как сейчас, подчеркнуто равнодушной.

— Я, как видите, был здесь. — Сарказм прорвался, несмотря на все его усилия. У Татьяны чуть дрогнули уголки губ… и это была не попытка улыбнуться.

— Вижу. Корабельные правила бравого лейтенанта, ясное дело, не касаются, так?

Он пожал плечами — с его точки зрения это был явно не тот случай, когда требовался ответ. А Татьяна имела свое мнение по этому вопросу, поскольку тут же нахмурилась и, чуть повысив голос, заметила:

— Пренебрежение общепринятыми нормами и в том числе правилами внутреннего распорядка вряд ли характеризуют вас с положительной стороны, лейтенант.

— Извините, Татьяна… — Жаров почувствовал, как вдруг нахлынуло раздражение, разом сметая все желание наладить мирные отношения с девушкой. — Извините, но я сейчас не на службе. Я в отпуске — с того самого момента, как получил бумаги у дежурного. То есть, если вы не умеете считать, уже два дня. И я хочу отдохнуть… в первую очередь — от вас, Татьяна. Я устал от вашей постоянной раздражительности, от привычки давать мне ценные указания, следить за каждым моим шагом…

— Это, между прочим, моя работа, — фыркнула она, тряхнув своей роскошной золотистой гривой. В другое время на Дениса это подействовало бы, но не сейчас.

— Ваша работа в том, чтобы не давать мне ни минуты покоя? — Он несколько мгновений помолчал, словно ожидая какого-то ответа, затем едко заметил: — Но есть по крайней мере одно место на этом проклятом корабле, где я буду избавлен от вашего общества.

Он раздраженно отвернулся от девушки и, печатая шаг, двинулся к выходу с обзорной палубы. А за спиной экран уже разгорался зеленым светом — трансгал уходил в прыжок.

Если бы, зайдя в каюту, можно было в сердцах хлопнуть дверью — Денис бы так и сделал. Признаться, это простое действие и в самом деле здорово помогает успокоить нервы. Но дверь с тихим шорохом закрылась за его спиной сама. Подумав, он пнул койку — но удовлетворения не получил. Лег, откинулся на подушку…

Последние два дня стали для него сплошной пыткой. Пару раз всерьез появлялись мысли пойти к корабельному врачу и сдаться. Конечно, местный медик — специалист широкого профиля, но его знаний вполне хватит, чтобы порекомендовать Жарову тихое уютное местечко, где его до конца жизни будут содержать в тишине и покое. Денис даже покопался в компьютере, вылавливая оттуда всю имеющуюся информацию по «Фантазму», а потом и по остальным известным галлюциногенам. Чтобы изучить полученный вал сведений более или менее внимательно, понадобилось бы полгода — он пробежал лишь по самым верхам, по симптомам… И, насколько мог доверять этому дилетантскому подходу, убедился — его состояние не имеет ничего общего с галлюциногенами. Хотя, вполне вероятно, имеет достаточно много общего с галлюцинациями. Видения приходили все чаще и чаще, и большую часть вчерашнего дня Жаров прикладывал массу усилий просто для того, чтобы суметь отличить реальность от порождений собственного больного разума.

Вот и сейчас, стоило на мгновение расслабиться, и стальной потолок исчез, сменившись арочным сводом, выложенным каменной, может быть, мраморной плиткой. Денис мысленно усмехнулся — в прошлый раз это была грубая каменная кладка, а теперь — смотри ж ты, почти дворец…

Картинка вдруг приобрела четкость, заполнив собой всю каюту и раздвинувшись за ее пределы. Жаров замер, боясь пошевелиться, — таким ясным, таким реальным видение не было еще ни разу, и ему вдруг захотелось — пока не торчит рядом его златовласая надзирательница — рассмотреть иллюзорный мир как следует. Правда, повернуть голову не удавалось, мышцы практически не слушались, удалось только немного скосить глаза — но хватало и этого. Что ж, у мира грез, видимо, свои законы — и если их нельзя обойти, то придется под них подстраиваться.

Он находился в довольно большом помещении — чем-то, пожалуй, похожем на храм. Мраморные колонны, мраморный свод… Освещение — что-то вроде масляных ламп, дающих неожиданно яркий свет. Их было много — в специальных креплениях на стенах. Жаров — вернее, его тело — на чем-то лежал… и, насколько он мог разглядеть самым краем глаза, рядом лежал еще кто-то. Часть обзора закрывало… странно, такое ощущение, что на нем — бронекостюм и шлем с поднятым забралом.

Вдруг Денис обратил внимание, что давно уже не слышит мерного гула работающих механизмов лайнера. Вместо этого до его слуха все отчетливей и отчетливей стали доноситься другие звуки. Разговор… Он не знал языка, слова были совершенно незнакомыми, но, сочетаясь во фразы, они вдруг приобретали вполне определенный смысл. Денис прислушался, ловя каждое слово.

— Я ничего не могу понять, хозяин. — Речь была немного шипящей, как будто говоривший издавал звуки, почти не разжимая зубов. — Они оба все больше и больше выходят из-под контроля.

— Кирса, это невозможно. — Этот голос явно принадлежал человеку постарше и имел явно выраженный снисходительный оттенок. Так учитель поучает нерадивого ученика, так отец объясняет ребенку нечто, что сам считает простым и понятным. — От Лабиринта нет защиты, и его невозможно снять.

— Я… простите, господин, я заглядывал в их Лабиринты…

— Глупец! — В голосе звучало не столько возмущение, сколько раздражение. — Кирса, ты глупец. Удосужился хотя бы заглянуть в книги, прежде чем…

Молчание было, пожалуй, лучшим ответом. Денис понял, что о каком бы Лабиринте речь ни шла, этот неведомый Кирса и не думал начинать свои изыскания с теоретической подготовки.

— Идиот, — вздохнул голос постарше. — А вот если бы ты потратил немного времени на то, чтобы кое-что почитать, то знал бы, что Лабиринт мог захватить тебя самого.

— Но…

— Признаться, я даже удивлен, что этого не произошло. Ну да ладно, что ты там увидел?

— Не так важно то, что я увидел, господин… важно то, что он, кажется, увидел меня. Он не погрузился в Лабиринт полностью, господин, он все время находится на грани выхода в реальность. И она тоже, господин, в меньшей степени, но я уверен — это может произойти в любой момент.

Две фигуры появились в поле его зрения. Одна высокая, худая, затянутая в черную кожу. Лысая голова — лица Денис не видел, они стояли спиной к нему, рассматривая соседнее тело, — была «украшена» замечательными ушами — большими, вытянутыми вверх, с заостренными кончиками. Вторая фигура была пониже, пошире в плечах и в талии… особенно в талии. Голова тоже была лысой, как колено, но уши — вполне обычными, человеческими. И из-за этих ушей что-то торчало, что-то похожее на дужки старинных очков. Денис видел такие разве что в кино — они давно уже вышли из употребления. Низенький наклонился над телом, длинноухий застыл рядом, и даже его затылок, казалось, лучился почтением.

— Хорошо… — бормотал низенький, — допустим, я на секунду поверю в то, что ты прав, Кирса…

Жаров усмехнулся — мысленно, поскольку губы ему не подчинялись. Даже для того, чтобы шевельнуть глазами, требовалось прилагать некоторые усилия. Значит, длинный — это Кирса, а маленький — его хозяин. Запомним… Коротышка казался знакомым даже со спины, Жаров пытался вспомнить — и не мог. Потом спохватился — вряд ли эти два заигравшихся в средневековье клоуна могли ранее встречаться ему. И все равно толстячок вызывал какие-то смутные ассоциации.

— То, что никто не знает способа вывести человека из Лабиринта Воспоминаний, совсем не значит, что такой возможности не существует. Что бы там ни говорили книги. — Коротышка бормотал все это вполголоса, причем явно для себя, видимо, имея привычку размышлять вслух. — В конце концов, он Страж, к тому же выходец из технологического мира. Кто знает, к чему может привести это необычное сочетание… Но вот женщина — она житель мира, идущего путем магии, и на нее заклинание просто обязано действовать так, как положено.

Денис подумал, что это бормотание весьма похоже на бред. Заклинания — какой нормальный человек может говорить об этом с такой серьезностью? Что здесь, черт подери, происходит?

— Кирса, — коротышка повернулся к своему слуге, — ты внимательно ее осматривал. Может быть, какие-нибудь предметы, артефакты?

Денис наконец-то увидел лицо толстячка и испытал некоторое разочарование. Он никогда ранее не видел этого человека — и все же, все же… Он видел эти очки. Жаров мог поклясться, что видел их, — но где? Нужное воспоминание ускользало…

— Да, хозяин, я забрал все, что у нее было… только вот кольцо на пальце — оно не снимается.

— Не снимается? — презрительно хмыкнул хозяин. — Кирса, ты ведь маг! Есть с десяток способов.

— Я перепробовал все, хозяин. — Голос Кирсы был несчастным. — Все впустую, оно сидит словно приклеенное.

Повисла долгая пауза — хозяин, видимо, осматривал кольцо на пальце женщины. Жаров изнывал от желания увидеть ее лицо… и он знал, шестым чувством знал, что именно увидит. Золотые волосы, тонкие черты… Таяна…

Что-то щелкнуло в голове, разом ударила волна воспоминаний — все еще отрывочных, нечетких, но постепенно складывающихся в цельную, хотя и зияющую брешами картину. Жаров теперь знал, почему эти двое кажутся ему знакомыми — это Лавочник и его слуга. Лавочник, продавший им табличку с заклинаниями и, видимо, зачем-то пославший им вслед своего молчаливого помощника… Захотел вернуть товар обратно? Денис мысленно застонал — господи, это было на самом деле или это все же был бред, вызванный галлюциногеном?

— О проклятие! — взвизгнул Лавочник, и Кирса от неожиданности даже присел. — Остолоп! Это же… У нее же Кольцо Разлома… и на нем еще какие-то чары… не могу определить! Сними его немедленно, Кирса, немедленно!

— Но как, хозяин?!

— Как хочешь! — заорал Лавочник. — Палец отрежь!

— Да, хозяин!

В руке Кирсы словно по мановению волшебной палочки появился короткий нож. Жаров рванулся изо всех сил, рванулся мысленно — в стремлении помешать этому подонку изуродовать самую прекрасную из всех женщин.

И незримые путы, сдерживающие его, лопнули. Пусть это были не веревки и цепи, а всего лишь хитросплетения сложнейших заклинаний. Тело вновь обрело свободу — столь неожиданно, что Жаров, скатившись со стола, рухнул под ноги Кирсе. Тот отпрыгнул в сторону, выставив перед собой скрюченные пальцы, брошенный за ненадобностью нож глухо звякнул о каменный пол. Жаров знал этот жест — подготовка к броску боевого заклинания. И он не боялся — эти придурки не сняли с него доспехи, а значит, не стоит опасаться огненного шара, плети молнии или ледяного копья. В памяти мгновенно проскользнуло все, что говорила Таяна о магии, — для того, чтобы сплести что-нибудь сложнее обычных атакующих заклятий, этому длинноухому ублюдку потребуется время.

Он его не получит.

Мотнув головой, чтобы захлопнуть забрало шлема, Жаров рванулся вперед, к Кирсе, одновременно нанося оторопевшему Лавочнику удар в челюсть сжатой в кулак латной перчаткой. Тело коротышки отлетело в сторону, глухо шмякнулось о стену и сползло на пол, оставляя за собой неширокую кровавую полосу. Но Денис не видел этого.

Пожалуй, этот Кирса и в самом деле был неплохим магом. Он успел ударить три раза, по одному на каждый шаг, который нужно было сделать.

Шаг… и огненный шарик бьет его в грудь. Брызги пламени летят во все стороны, оставляя следы подпалин на всем, что может гореть. Денис ощутил удар — не слишком сильный, но задержавший его на мгновение.

Шаг… и второй огненный шар попадает в лицо. Все темнеет перед глазами, шлем защищает зрение своего хозяина но при этом делает его почти слепым. Жаров снова теряет секунду — на то, чтобы лицевая часть шлема снова посветлела и он мог увидеть своего врага.

Шаг… что-то белое ударяет в левую ногу. Нога немеет — не очень сильно, видимо, какая-то часть заклинания все же сумела пробиться сквозь несокрушимую броню. Если бы на нем не было этого панциря, скорее всего его тело превратилось бы в сплошной лед, чтобы потом разбиться даже от легкого удара. А так — только онемение и мороз по коже.

Еще один шаг — последний. И бронированный кулак врезается в челюсть длинноухого Кирсы, явственно хрустит ломающаяся челюсть, брызжет кровь. Тело отбрасывает к стене, слышится еще один хруст, короткий полувскрик-полувсхлип… и лысая фигура с заостренными ушами и желтыми змеиными глазами, которым уже не суждено закрыться, замирает на полу, неестественно выгнув шею.

Жаров некоторое время тупо стоял, тяжело дыша, и разглядывал труп своего противника. Затем поднес к забралу шлема свою правую руку — пальцы, укрытые металлической чешуей, были в крови. Затем бросился к Таяне, принялся тормошить ее, трясти, пытаясь привести в чувство… бесполезно — девушка все так же была без сознания.

Лавочник что-то говорил про кольцо… Денис поднял безвольную руку своей подруги — кольцо, как ему и положено было, сидело на пальчике, сидело достаточно свободно, как и раньше. Он прикоснулся к нему, пошевелил, попытался снять — и даже не удивился, когда золотой ободок легко прошел через фалангу и оказался у него в руке. Пожав плечами, он надел его обратно… ему показалось, или она на самом деле чуть вздрогнула, когда кольцо соприкоснулось с пальцем?

Проклятый Лавочник боялся, что кольцо… выведет Таяну из этого сна? Или сделает что-то еще? Если действовать по принципу, что враг моего врага — мой друг, то что бы это кольцо ни сделало, все будет на пользу. Он снова встряхнул девушку — никакого эффекта. Таяна по-прежнему спала. Спящая златовласая красавица.

Старая сказка… спящая царевна в хрустальном гробу, прекрасный принц, пробившийся сквозь колючий кустарник… Или хрустальный гроб из другой сказки? Прошло много лет с тех пор, как детские книжки ушли из его жизни, а своих детей, которым можно было читать про Колобка, Серого Волка и Гарри Поттера, у него так и не появилось. Но за последнее время Жаров убедился, что сказка — понятие очень относительное. А потому, не слишком уверенно ругая себя за глупость (поскольку верить в действенность описанного в сказке метода приведения в чувство прекрасных принцесс мог только полнейший глупец), он сдернул с головы шлем, путаясь в защелках, разделяющих элементы доспехов, и наклонился над девушкой. Спустя мгновение их губы встретились. Жаров почувствовал укол, как будто легкий удар током. А потом…

А потом глаза девушки открылись, ее руки шевельнулись, обхватывая его покрытые броней плечи, прижимая к себе, — и ее губы ответили на поцелуй…

Жаров ощутил толчок в грудь, что-то подвернулось под ноги, он потерял равновесие и упал на спину, громыхнув доспехами и сильно ударившись затылком.

— Я убью тебя, подонок!

Огненный шар ударил в плечо, Денис вскрикнул от неожиданной острой боли — капелька почти живого огня, расплескавшегося по несокрушимой броне, обожгла подбородок.

— Тэй, ты что? — воскликнул он, одновременно перекатом уходя от очередной атаки. Сейчас, когда шлем находился вне пределов досягаемости, магические удары вполне могли привести к фатальному исходу — и было вдвойне обидно, если ему придется умереть от руки той, которую он так стремился спасти. В голове в очередной раз что-то щелкнуло, остатки временно утраченных воспоминаний заняли положенные места и в том числе те из них, что относились к языку. — Таяна, остановись! Это же я, Денис!

Девушка замерла. Жаров, пошатываясь, поднялся.

— Убивать за один поцелуй?

— Дьен… Дьенис. — Она выговорила имя с некоторым трудом — так толком и не научилась. — Скажи, это правда ты? Только прошу, во имя Эрнис… только не лги.

— Это действительно я, — кивнул он. — Ты разве не узнаешь меня?

Она всхлипнула и прижалась к его груди.

— Что со мной произошло?

— Не только с тобой. — Он провел рукой по ее волосам, запоздало подумав, что прикосновение металла вряд ли можно счесть лаской. — Какое-то заклинание… Лавочник называл его Лабиринтом, кажется. Не слыхала?

— Нет…

— Кажется, им очень не хотелось нас отпускать. Этот его помощничек… он наложил на нас это заклинание. Признаться, я не вполне понял, в чем вся штука. Вроде бы я был в другом мире, как бы в прошлом, но и не совсем в том прошлом, которое я помню. И еще… Лавочник говорил, что выпутаться из этого Лабиринта самостоятельно нельзя. Я не очень долго слушал их разговор, понял только, что у меня что-то вроде иммунитета…

Таяна слабо улыбнулась.

— Я тебе рассказывала… заклинания действуют на тебя немного… странно. Слабо.

— Угу… а еще он что-то сказал про твое кольцо. Назвал его Кольцом Разлома, только не объяснил, что имел в виду.

Она содрогнулась всем телом.

— Кажется… Дьен, я не уверена, но я что-то слышала об артефактах Разлома. Вроде бы когда-то давно было несколько таких. Только не кольцо — кажется, меч, перчатка… еще что-то, не помню. Только я все равно не знаю, как ими пользоваться. Читала, что цель создания этих артефактов — найти выход из безвыходной ситуации.

— Звучит красиво…

— Только звучит. Даже автор той книги не имел ни малейшего представления, что может означать эта формулировка. И как привести артефакт в действие.

Чуть отстранив от себя девушку, Жаров тяжело вздохнул:

— Кажется, сейчас самое время догадаться.

Проследив направление его взгляда, девушка увидела темный потек на стене. Внизу, на полу — несколько осколков стекла и смятые очки.

— Лавочник? — полувопрос-полуутверждение.

— Он самый, — скривился Денис. — Ушел, гаденыш. И наверняка вернется. Попробуем выбраться отсюда?

Дверь, как того и можно было ожидать, оказалась запертой. Повинуясь жесту Таяны, Денис отошел в сторонку, одновременно нахлобучивая шлем. Волшебница вскинула руку, что-то почти невидимое, похожее на марево над костром, понеслось к двери. Раздался глухой удар, одна из колонн треснула и, чуть помедлив, тяжело рухнула на пол, разбрызгивая вокруг каменное крошево. Выглядящая довольно хлипкой на вид дверь даже не шелохнулась.

— Не сработало?

— На дверь наложено заклинание отражения. Боюсь, что и на стены тоже.

— Мы не сможем выбраться?

Снова ударило боевое заклинание — теперь это была ветвистая, ослепительно яркая плеть молнии. Разряд врезался в зарешеченное окошко у самого потолка — и тут же отразился рикошетом, девушка еле успела увернуться от собственного же удара, который мог сжечь ее на месте.

— Если я правильно поняла насчет этих… Волн, то выбраться сможем. Все рано или поздно изменится, и тогда исчезнут и заклинания. Возможно — вместе со стенами.

— И сколько нам ждать?

— Не знаю…

Свет, отбрасываемый масляными светильниками, отразился от камня в кольце волшебницы. Денис подумал, что идея об изменениях, что произойдут при прохождении очередной Волны, может быть, и здравая — но вот будет ли обиженный Лавочник ждать? Или заявится сюда с подмогой — а из того немногого, что Денис знал о Гавани, вряд ли следует в полной мере рассчитывать на мастерство Таяны и несокрушимость его доспехов.

— Как ты считаешь, Тэй… у нас сейчас ситуация безвыходная?

В ответ — лишь пожатие плечами. Что тут говорить, когда все и так ясно. Жаров с некоторым опозданием подумал, что следовало бы свернуть Лавочнику шею… он, вероятно, куда опаснее своего длинноухого помощника, и оставить его без присмотра было непростительной глупостью. Но это — лишь часть проблемы, значительной… но вряд ли самой важной. Самое важное — исчезновение портала, и теперь, вероятно, они вообще не смогут вернуться. Что там говорил Оракул? Те, кто, уходя в Гавань, закрывал за собой портал, не возвращались уже никогда… Да уж, ситуация и в самом деле кажется безвыходной.

Как зачарованная Тэй смотрела на кольцо. Золотой ободок с полупрозрачным камнем ничуть не изменился, был таким же холодно-равнодушным, никак не проявляя скрытую мощь… если она вообще была. Ее губы чуть заметно шевелились. Денис прислушался к еле различимому шепоту.

— Я не знаю… я не знаю, как им воспользоваться…

— Таяна, зачем магу меч?

Она подняла на него удивленные глаза.

— Что ты имеешь в виду?

— Зачем магу меч и доспехи? Тебе не кажется, что опытный волшебник, настолько опытный, что сумел создать сложный артефакт, память о котором пережила века, не нуждается в таких вещах, как грубый клинок или тяжелый панцирь?

— Маги довольно редко носят мечи, — прошептала она, все еще непонимающе глядя на него. — Если тебя именно это интересует. И почти никогда не пользуются панцирями. Доспехи и оружие — удел воинов.

— Да, конечно, — протянул он, кивая. — Ты совершенно права. Тогда скажи мне, Тэй, зачем опытному магу вкладывать заклинание в меч или латы? Может, для того, чтобы ими смог воспользоваться даже обычный рыцарь?

— Я не знаю, Дьен. Я хочу выйти отсюда, но я не знаю, как сделать это, не знаю!

— Стой! — Он схватил девушку за плечо, даже не заметив, как она поморщилась, видимо, хватка оказалась чересчур сильной. — Повтори, что ты сказала.

— Я сказала, что не знаю, как нам выйти отсюда…

— Нет, — мотнул он головой. — Пожалуйста, слово в слово, повтори, что ты сказала.

Она на некоторое время задумалась, затем неуверенно произнесла:

— Я… хочу выйти отсюда, но я не зна…

— Вот оно! — воскликнул Жаров, ткнув пальцем в кольцо. — Как только ты произнесла эти слова, камень немного засветился. Таяна, я не знаю, прав я или нет… просто скажи это еще раз. Но только очень сильно пожелай этого, изо всех сил, как будто бы важнее для тебя нет ничего. Да это и впрямь так.

— Дьен, прости… но заклинания так не работают.

— Таяна, я понятия не имею, как они работают. Не получится — попробуешь что-нибудь еще.

Пожав плечами, с явно написанным на лице выражением «и кто это здесь учит меня колдовать?», Тэй вытянула руку вперед, нацелив кристалл кольца на дверь.

— Я хочу выйти отсюда.

Особой страсти в этих словах не прозвучало. Камень на кольце вспыхнул на мгновение и тут же угас.

— Вот видишь…

— Таяна, ты недостаточно желания вкладываешь в эти слова. — Жаров прекрасно понимал возникшую у девушки проблему. Его бы тоже порядком возмутило, если бы какой-нибудь дилетант попытался давать ему советы… ну, допустим, по тактике проведения десантных операций. — Попробуй еще… я прошу.

— Я хочу выйти отсюда!

В этот раз кольцо даже не засветилось.

— Тэй, девочка… сила желания не в крике. Сосредоточься и…

Кто знает, что послужило причиной — то ли Таяна все-таки сосредоточилась и вложила в свои слова должную меру желания, то ли слова следовало произнести трижды. А может, кольцо просто само решало, когда именно нужно активизировать упрятанное в него заклинание — так или иначе, но факт остается фактом. Когда Тэй в третий раз произнесла свое желание, зал залила ослепительная голубая вспышка. Сияние ударило в стены — и они, устоявшие под чарами Таяны, пошли трещинами. Колонны смело сразу — потолок тут же просел, сверху посыпались обломки. Здоровенный обломок мрамора ударил Дениса в плечо, сбив его с ног. Тэй вскинула руки над головой, что-то крикнула — и ее окутало голубоватое облако, почти невидимое в ярком сиянии бьющегося о стены света. Этот свет жил уже сам по себе, кольцо давно погасло — а он все продолжал крошить камень. Жарова несколько раз перекатило по полу, затем он кое-как сумел встать на ноги — только для того, чтобы тут же быть сбитым вновь. Благодаря броне он не получил особых травм — но устоять на ногах под ударами каменных обломков было невозможно. От купола, защищающего девушку, обломки отлетали, частично превращаясь в пыль… но видно было, что сияние поля слабеет — еще немного, и рушащийся свод накроет девушку. И тогда…

Жаров привстал на одно колено и огляделся. Потолок еще держался, но ему явно осталось недолго. Одна из стен вот-вот была готова рухнуть, ее пересекала стремительно расширяющаяся трещина. А волны голубого света, продолжая свою разрушительную деятельность, в то же время несколько изменили ритм. Теперь они стягивались к центру зала, создав там голубой вихрь, постепенно уплотняющийся, с каждой секундой приобретающий вполне законченную форму. Денис уже не раз видел эту проклятую форму — и каждый раз это зрелище сопровождалось целым ворохом неприятностей — от потери памяти до ошейника раба.

— Тэй! — заорал он и, подозревая, что в этом аду она вряд ли сможет его услышать, ткнул рукой в сторону приобретающего форму портала. — Тэй, туда!

В ее ответном взгляде плескался ужас. И Денис вдруг увидел, как один из булыжников, разлетевшись в труху от удара о магический защитный купол, осыпал девушку каменным крошевом… Защитное поле было пробито. Более не раздумывая, он бросился к девушке, подхватил ее под мышку, как мешок, и одним прыжком, почему-то зажмурившись, влетел в портал.

Боль пронзила все его тело. Рядом раздался вопль Таяны — а вокруг них, сцепившихся в объятии, вертелся водоворот голубого огня. И они не видели, как там, где они были еще несколько мгновений назад, вспух шар ослепительно синего пламени, просевший свод, вместо того чтобы рухнуть вниз, рванулся вверх. Здание в один момент превратилось в разлетающуюся во все стороны груду обломков, сметая соседние дома. В нескольких сотнях шагов от синего вихря, бушующего на месте разрушенной Лавки Снов, тяжело облокотившись о стену, стоял Лавочник. Стоял, уставившись на руины своего детища, и молчал. Не выкрикивал угроз, не обещал обрушить на головы проклятых Стражей невероятные проклятия… его остановившиеся глаза вряд ли даже что-то видели в этот момент. Эти дилетанты, возомнившие себя истинными Стражами, привели в действие Кольцо Разлома… они считают, что перехитрили его, Лавочника. Они думают, что можно безнаказанно использовать самое сильное заклинание, когда-либо созданное разумными существами. Их ждет разочарование — и оно будет горьким, очень горьким. Смогут ли они жить с этим?

Лавочник отрешенно думал о том, что пройдет Волна… ну, может, две или три Волны, и от следов нынешней катастрофы не останется ничего. К тому времени он возродит Лавку Снов. Он прожил долго, очень долго. Даже старейшие из тех, что называли себя эльфами и по меркам других миров считались чуть ли не бессмертными, были куда моложе его. За прошедшие века он уже видел подобные картины и давно сбился со счета, сколько раз его грабили, сколько раз уничтожали его Лавку, — она все равно возрождалась снова и снова. Потому что этот мир без Лавки Снов будет уже другим… Жаль Кирсу, он был неплохим ассистентом, может быть, немного недальновидным, но все равно неплохим. Что ж, все смертны… придет время, появится другой помощник. Все преходяще… А Лавка Снов вечна.

Они кубарем покатились по камням — Денис, будучи в доспехах, не слишком пострадал, а вот его подруге досталось изрядно — и не только от камней, но и от самого Жарова. В первую секунду Таяна еще успела выкрикнуть что-то донельзя нелицеприятное, но потом пыль забила ей рот, и девушке осталось только сосредоточиться на том, чтобы ничего не повредить.

Наконец падение прекратилось. Жаров, кряхтя, встал — латы там или нет, но падение есть падение. Тело ломило, к тому же он явно растянул связку на неудачно подвернутой кисти. Таяна лежала рядом, не желая приобретать вертикальное положение до того, как убедится в целости своих костей. На матовых доспехах не осталось и царапины, а вот одежда волшебницы теперь годилась разве что на тряпочки. Кое-где в прорехах проглядывали кровавые ссадины, а красное пятно на скуле свидетельствовало, что в обозримом времени это место будет украшено внушительных размеров синяком.

— Ты… сошел… с ума…

В ответ Денис только хмыкнул — там, в Гавани, им грозило нечто похуже, чем заполучить букет синяков и ссадин, скатившись с невысокого холма. Он огляделся — они находились на берегу моря, и погода была не слишком приветлива к людям. Небо, затянутое черными тучами, время от времени освещали вспышки молний. Дождя не было — но он мог начаться в любой момент. Но куда больше перспективы вымокнуть Жарова беспокоило другое — там, в вышине, время от времени мелькали сполохи голубого света… и это не было небом. Это был тот самый свет, от которого они столь эффектно пытались удрать.

— Кажется, нам пора возвращаться, — мрачно заметил он. — Жаль, что все так получилось… все впустую.

— Впустую? — Она удивленно посмотрела на Дениса. Тот, вздохнув, кивнул:

— Именно так… эти подонки забрали наши вещи. Значит, и табличку с заклинанием тоже.

Дотронувшись до груди, Тэй покачала головой.

— Табличка у меня… Я убрала ее в корсаж. — Девушка невесело усмехнулась. — Думала, целее будет.

Снова ударил гром — и Жарову показалось, что даже земля под ногами заходила ходуном. А в следующее мгновение он понял, что это совсем не плод воображения. С каждой секундой земля тряслась все сильнее и сильнее, и ему уже было трудно устоять на ногах.

Скользя, время от времени съезжая вниз, он вскарабкался на холм, с которого они недавно скатились. Они находились не так уж и далеко от Гавани — если подумать, то как раз на таком расстоянии, какое прошли там, в другом мире, в поисках Лавки Снов. Он увидел, как, зашатавшись, рухнул один из шпилей Гавани — купол, что защищал ее от проникновения извне, не мог спасти здания от землетрясения.

Рухнула еще одна башня, обрушился фрагмент стены… За спиной раздался пронзительный, наполненный ужасом визг Таяны. Денис стремительно обернулся, потерял равновесие — камень очень удачно вывернулся из-под ноги — и рухнул на пятую точку, не слишком элегантно съехав вниз — туда, откуда так долго лез на холм.

— Что случилось?

Дрожащей рукой она указала в сторону моря. Жаров повернулся и почувствовал, как холод заползает под броню, заставляя тело покрываться гусиной коже. Там, на самом горизонте, под небом, рвущимся от непрекращающихся ударов молний, поднималась стена… Жаров попытался привычно оценить высоту волны — если он еще не растратил былых навыков… он помотал головой. Видимо, растратил… потому что не бывает волн высотой в полкилометра.

Или бывает?

— Таяна… Тэй, нам надо немедленно уходить отсюда, — пробормотал он. Волна стремительно приближалась, и становилось ясно, что времени у них очень мало. Не хватит даже на то, чтобы добежать до Гавани. Раз она уцелела там, в будущем, — значит уцелеет и сейчас.

Краем уха он слышал, как девушка, заикаясь и дрожа, читает слова заклинания, которое должно было мгновенно вернуть их назад в будущее, если верить Сиятельной Эрнис… или Арианис, что, видимо, одно и то же. Сейчас следовало ожидать чего угодно — портала, сияющего тоннеля, вихря, который подхватит их и понесет куда-то…

Вихрей хватало — небо, казалось, окончательно сошло с ума. И водоворотов в ближайшем будущем тоже будет предостаточно. Но все это ничуть не влияло на две фигуры, по-прежнему одиноко стоящие на берегу… Вода стремительно отступала, обнажая каменистое дно, чтобы скоро, очень скоро вернуться, обрушиться на землю со всей силой, сметая на своем пути все — деревья, камни, здания и, конечно, людей. Жаров вспомнил, что и этот мир пережил Великий Потоп — весьма похожий на тот, что, согласно легендам, когда-то прокатился и по Земле… его Земле.

— Это мы виноваты, — прошептал он, глядя на приближающуюся волну, как на кару небесную, что призвана наказать их за какие-то не слишком ясные грехи. — Это проклятое кольцо вызвало Потоп, я знаю.

Откуда взялась эта уверенность, Денис точно сказать не мог. И все же чувствовал, что прав. Именно кольцо, высвободив спрятанную в нем чудовищную силу, способную прорвать Границу, породило чудовищной силы откат. Ничто не дается даром, за все следует платить.

— Она… обманула нас, — пробился к нему еле слышный сквозь грохот все усиливающейся бури голос Таяны. — Эрнис обманула нас.

— Попробуй еще раз! — крикнул он, стараясь перекричать вой ветра, обнимая девушку, которую могло в любой момент сбить с ног. — Попробуй, у нас мало времени.

Он развернул девушку, почти полностью перекрыв ей обзор, стараясь защитить ее от ветра и одновременно от зрелища все приближающейся, все растущей волны.

— Закрой глаза! — приказал он, и Таяна послушно зажмурилась. — Прекрасно. А теперь, девочка, пару раз вздохни поглубже и успокойся. У нас еще навалом времени, пять попыток, десять — не важно. Будем считать, что Эрнис сказала нам правду, что все у нас получится…

Он говорил и говорил, зная, что там, за спиной, стена воды с каждым мгновением становится все ближе и ближе. Знал, что в запасе у них скорее всего только одна попытка… максимум две. А потом все будет кончено. Признаться, Денис не слишком верил в собственные слова. Эрнис использовала их, использовала, как говорится, втемную, ничего толком не объяснив, — просто бросила, как котят, в омут и принялась наблюдать, выплывут они или нет. А надо ли ей было, чтобы котята выплыли? Зачем вообще она решила им помочь? Испугалась разрушения магических сил мира? А может, ей просто необходимо было избавиться от Стражей? Может, заслав их в прошлое, Эрнис приговорила их к смерти? И слова, что произносит сейчас Таяна, ничего не значат?

Вихрь золотых искр закружился вокруг двух обнявшихся фигур, он вертелся все быстрее и быстрее и вдруг сжался в ослепительно сияющую точку, ярко сверкнувшую — и тут же погасшую. А спустя несколько секунд на опустевший берег с чудовищной силой обрушилась вода, сметая все, что можно было смести.

Двое, мужчина и женщина, стояли на скале, глядя вниз. Позади них виднелись дома, маленькая деревенька, приютившая их в этот тяжелый час. Горцы — простые люди, они не стали интересоваться, откуда пришла эта пара, что оставила она за плечами и куда намерена двинуться дальше. Они просто предоставили двум путникам кров, разделили с ними пищу.

Странники задержались в деревушке. Они жили здесь уже несколько недель, и за это время немало нашлось людей в селении, что стали смотреть на пришельцев с уважением, симпатией и даже некоторым благоговением. Женщина, довольно искусная в магии, практически в этих местах неведомой, старалась помочь всем, кто нуждался в помощи, — лечила, старалась в меру своих сил подправлять погоду, а долгими вечерами, при свете пляшущего под потолком голубого шарика-светлячка, рассказывала детям странные, но потрясающе интересные истории.

Мужчина не владел магическим искусством и, хотя носил оружие, не мог считаться очень уж хорошим воином. Неплохим — не более того. Горцы — народ в общем-то мирный — умели постоять за себя и оружием владеть учились с детства. Зато у мужчины оказались другие таланты — он много знал о камне, умел приготовить странную смесь, что, высыхая, становилась твердой — с ее помощью можно было построить каменные стены домов, куда более прочные и надежные, чем обычные мазанки. Он научил людей, как можно с помощью обожженных на огне глиняных трубок доставить воду от источника, бьющего из скалы неподалеку, прямо в дома. Он часто был мрачен, разговаривал нехотя — но никогда не отказывался от работы, напротив, хватался за любое, даже трудное и грязное дело с какой-то яростью, словно стремясь болью, усталостью и потом наказать себя за что-то… или что-то себе доказать.

Но у них обоих была одна странность — время от времени они приходили вдвоем на эту скалу и долго стояли здесь, лишь изредка обмениваясь короткими, ничего не значащими фразами. Они смотрели вниз, на долину, что уже освободилась от воды, обрушившейся неизвестно откуда. Горцы считали, что вода — это кара для жителей низин, погрязших в жадности, праздности и кровавых междоусобицах. Может, они и были правы, во всяком случае, их гости не спорили с этим мнением.

— У Бруна, кузнеца, дочка наделена Даром, — тихо сказала женщина. — И Эя, дочка Шамсуры-травницы, тоже.

Мужчина не ответил, напряженно всматриваясь вниз, в долину. Он надеялся увидеть там хоть что-то живое — хотя бы зайца. Но там не было ничего… и никого.

— Их способности пропадут. Их некому учить…

— А ты?

— Я не умею… воспитать волшебницу очень сложно. Я ведь и сама не слишком большой мастер, ты же знаешь.

Он помолчал — ему почудилось движение внизу. Затем вздохнул…

— Пойми, все, что мы знали, умерло. Я благодарю Арианис за то, что мы пришли сюда прежде, чем там, — он кивнул в сторону долины, сплошь покрытой небольшими озерами, перемежающимися с участками жидкой грязи и грудами спутанных кронами, вырванных с корнем деревьев, — случился этот ужас. Знаешь, мне иногда кажется, что эти горцы правы. Это кара. И все, что мы можем сделать, это искупить свои грехи.

— Грехи? — мягко спросила она.

— Да, именно грехи. — Он был совершенно серьезен. — Знаешь, когда я увидел, как волны сметают нашу страну, я понял, что жизнь — это не просто теплое место, сундучок с золотыми монетами и любовь женщины. Да, я струсил. Я бежал… но теперь я думаю, что это просто шанс. Шанс начать все сначала.

— Я буду учить детей, — вдруг коротко, с какой-то жесткостью, бросила волшебница. Она подошла к мужчине и положила руку ему на плечо. Он чуть заметно вздрогнул. — Я буду учить детей. Но не только магии — я буду учить их всему, что знаю. И расскажу о Бореалисе… и об Арианис. О ней — в первую очередь… Знаешь, они ведь что-то знают, слухи докатились и сюда. Только вот произносят ее имя немного странно — Арнис… или Эрнис, иногда их бормотание сложно разобрать. Но ведь не важно, как зовут ту, которая достойна поклонения, верно? Важно лишь то, что ты чувствуешь, произнося ее имя.

Он повернулся и внимательно посмотрел на нее, медленно пробегая глазами по каждой черточке ее не очень молодого, но такого дорогого ему лица. Отправляясь в бега, он знал, что за допущенную им ошибку скорее всего его ждет смерть — его могущество не имел привычки прощать оплошности своим слугам. Он надеялся скрыться в горах, пожить там несколько лет — а тогда, возможно, удастся снова вернуться к нормальной жизни. Кто знает, его могущество ведь тоже не вечен.

И настоящим шоком стало для него то, что эта женщина пошла с ним. О, он и в самом деле любил ее, но думал, что ее ответные чувства продиктованы лишь стремлением волшебницы средней руки упрочить свое положение. И вот теперь, отбрасывая все, что достигла за прошедшие годы, она добровольно хотела отправиться с ним в изгнание. Он пытался заставить ее отказаться от принятого решения — тщетно. Волшебница сделала свой выбор — и не намерена была отступать.

— Да, Сикста. — Галантор положил свою ладонь поверх ее тонкой руки. — Да, любовь моя, ты будешь учить их. И мы будем искать других выживших, они обязательно найдутся, Сикста. А я всегда… ты слышишь, всегда буду рядом. Всегда, любовь моя…