Гавань Семи Ветров

Глава 7 ГАВАНЬ СЕМИ ВЕТРОВ

Домик был маленьким, можно даже сказать крошечным. Он прилепился к подножию огромной горы, южный склон которой сплошь порос старым лесом, давно уже не знавшим присутствия человека, а остальные ощетинились острыми скалами, наводившими страх на каждого, кто посмел бы допустить даже одну мысль о том, чтобы забраться на эти острые уступы.

Но тот, кто сейчас преодолевал один карниз за другим, предпочитал именно этот путь. Неспешная прогулка по лесу была ему неинтересна. Может, водись в этом лесу хоть какие-нибудь хищники, тогда… Но лес был пуст. Не считать же в самом деле серьезной угрозой жалкую стаю торгов особей в десять. Был, правда, горный медведь — страшное создание, снискавшее среди окрестных сел дурную славу людоеда. Обитатель домика у подножия горы как-то свел знакомство с хозяином леса… На равных — никакой стали, сила против силы. Памятью об этой встрече послужили четыре глубокие рваные царапины, пересекавшие бедро высокого беловолосого человека, любившего уединение и с презрением относящегося к уюту и комфорту. Недолгой памятью — не прошло и месяца, как от шрамов почти не осталось и следа.

На нем все заживало быстро.

Вот рука, способная без усилия смять в комок железную полосу, ухватилась за камень, кажущийся прочным и надежным. Да он и был таким — для обычного человека. Но тот, кто сейчас находился на высоте сотни локтей над землей, к обычным себя не причислял. К людям, впрочем, тоже.

Камень не выдержал веса двухсоткилограммового тела, треснул, рассыпаясь на осколки. Но, за мгновение до того, как рухнуть вниз, тот, кто не считал себя человеком, выбросил вверх вторую руку, впившись пальцами в гранит. И удержался. Он всегда удерживался.

Порыв ветра ударил в бок в отчаянной попытке сорвать вцепившегося в скалу смельчака, посмевшего бросить вызов самой природе — силе известной и до сей поры непобедимой. Тугие невидимые жгуты хлестали обнаженную кожу, рвали в клочья набедренную повязку… тщетно, силу этих пальцев не преодолеть. Скалолаз подтянулся на одной руке, пальцы другой нашли малозаметную щербину в камне… подъем продолжался.

Еще рывок, позволивший великану преодолеть сразу шесть локтей — обычный человек и прыгнуть бы так не смог, а для гиганта это было не более чем развлечением… да, развлечения — это все, что он сейчас позволял себе. Идти на новую службу пока не время, еще не перевелось золото в кошеле — в последний раз ему заплатили очень хорошо. Он понимал, что в следующий раз золота будет еще больше… только ему совсем не нужен был этот металл. Гигант скучал по битве, он ждал ее, мечтал — и немного боялся. Не боя и не крови — больше всего он боялся, что смерть придет к нему не на поле брани, а вот так, в одиночестве, когда рядом нет врага. Этот страх переполнял его, жег изнутри… И заставлял снова и снова бросаться на приступ скалы. Ибо воин обязан преодолеть свой страх. А он был воином. Лучшим из всех, живших ранее и живущих ныне. Вечным Воином.

За великаном, висящим на скале, наблюдали трое.

Но они прибыли сюда не ради захватывающего зрелища.

Ньорк, несомненно, знал, что за ним наблюдают. Воин, побывавший в полусотне схваток, должен научиться чувствовать опасность кожей… Д’раг на своем веку видел десятки тысяч сражений, и очень редко случалась так, что ему не приходилось принимать в них участие. А потому свою способность ощущать приближение угрозы он отточил до совершенства — к тому же он не был человеком, и все его чувства, подаренные ему создателями, были ориентированы лишь на две цели. Выжить и убить. Вернее, убить и выжить, поскольку в случае, когда между этими двумя устремлениями возникал конфликт, вопросы выживания отходили на второй план.

Их было немного, людей, которые посмели появиться вблизи его дома… он называл эту лачугу домом, хотя вряд ли строение заслуживало столь пышного определения. Ньорк строил его сам — в последние две сотни лет он осознал, что желает видеть людей как можно реже. Наверное, потому, что при виде людей тяга к схватке становилась почти невыносимой, и он всерьез опасался, что однажды не выдержит и устроит бойню. Как правило, в моменты обострения этой жажды крови он шел наниматься на службу — как всегда, на три коротких месяца. Иногда удача была на его стороне, но чаще одно его присутствие приводило к тому, что вопросы, которые до того были камнем преткновения, вдруг легко решались миром. Наниматели, с радостью, с сожалением или облегчением, это кто как, расставались с деньгами, не понимая, что отнюдь не золото движет им, Вечным Воином, в стремлении извлечь из ножен меч.

В последний раз все указывало на то, что драки не избежать. И снова велеречивость дипломатов, ветхие бумаги былых соглашений и прочие, не стоящие доброго слова мерзости лишили его радости боя. А потом истек положенный срок, и кодекс чести, который он и ему подобные, приняли на себя добровольно почти восемьсот лет назад, заставил его удалиться из Императорской армии… и именно тогда и началась заварушка.

Д’раг вошел в свой дом. Это была уже совсем не та лачуга, которую он соорудил две сотни… нет, уже больше двухсот лет назад в этом месте. Тот домик давно завалился, не выдержав старости, которая была для него куда опаснее, чем для хозяина. И не другой, построенный им позже, — ту хибару сожгли какие-то лихоимцы, воспользовавшись отсутствием хозяина. Обыскали все углы, нашли несколько золотых монет, закатившихся в щель, — и ушли, напоследок подпалив крошечное строение. Ньорк не был зол на них — все равно по возвращении ему нечем было заняться.

Так что этот дом был третьим… и в то же время он был и первым. Поскольку ничего не изменилась — одна-единственная прямоугольная комната, дверь, ведущая прямо на улицу и никогда не запирающаяся, одно окно… Стол, жесткая, из досок собранная кровать, стул… стул был тоже один, ньорк не приглашал гостей, а тех, кто приходил без дела, так, поглазеть, — их он просил уйти и не возвращаться.

Большинство — слушались. А те, кто считал себя сильнее или кто был просто слишком уж навязчив — что ж, там, за домиком, при желании можно было обнаружить почти слившиеся с землей холмики. За двести лет их скопилось не менее четырех десятков.

На столе стояло пиво — большой двухведерный глиняный кувшин. Пиво привозил слуга из ближайшей деревеньки, привозил ежедневно, чтобы оно было свежим. Еще он доставлял мясо и хлеб, а большего ньорк никогда и не желал… слуга приносил еду и выпивку, заходил в дом, ставил все это на стол, забирал одну из лежащих на столе монет и уходил. Так было заведено давно, еще в те времена, когда не родился еще прапрапрадед этого слуги. За все эти годы лишь один раз слуга попытался взять со стола больше одной монеты… его холмик был, кажется, третьим во втором ряду слева… или четвертым? Ньорк не помнил. Нет, ему было не жалко монеты, если бы здоровый, уже в годах мужик просто попросил, то Д’раг просто равнодушно кивнул бы в ответ — мол, бери сколько надо. Но тот попытался украсть, нагло, почти на глазах у Д’рага, даже не подумав, что плох тот воин, кто по звуку за спиной не может определить, что делает стоящий там человек.

У ньорков был свой, многим непонятный кодекс чести. И для воров, застигнутых на месте преступления, исход был один. Когда на следующий день в поисках не вернувшегося слуги сюда наведался его хозяин, ньорк просто коротко обрисовал ему ситуацию — на это ушло не больше десятка слов. Видимо, речь была достаточно убедительна, во всяком случае, на следующий день на столе появился очередной чан с пивом, хлеб и ветчина, завернутые в чистую тряпицу, а со стола исчезла одна из монет. Как и положено.

Д’раг налил пива в большую глиняную кружку и выпил все до капли залпом, не отрываясь. Пиво было хорошим… он умел ценить этот напиток, более того, он предпочитал его всем другим, хотя за ту монету, что забирал каждый день слуга, в чане могло плескаться дорогое вино, достойное стола благородных господ.

Люди, которые явились к его дому, подошли к дверям, Д’раг определил, что их было трое. Судя по походке, одна была женщиной. Для того чтобы понять это, не стоило выглядывать в окно.

Осторожный, вежливый стук.

— Не заперто, — буркнул Д’раг себе под нос.

Дверь распахнулась, и в комнату вошли люди. Одна из них — он угадал верно — была женщиной. Молодой и, по меркам людей, наверное, красивой. Д’раг так и не научился понимать, что же люди считают красотой… наверное, потому, что их вкусы и привязанности столь же изменчивы, сколь коротка и сама их жизнь. Были времена, когда ее сочли бы дурнушкой, слишком худой и изможденной — тогда в моде были пышные, румяные красавицы… но сейчас, кажется, именно такие стройные девицы с пышной гривой волос как раз и являлись эталоном красоты.

Двое других были мужчинами… один — воином, и воином неплохим. Второй явно старался походить на бойца, но получалось у него это неважно. И дело даже не в том, что в его мышцах явно не хватало силы. У него не было куда более важного качества — уверенности в себе. Зато у его спутника этого добра было в избытке, даром что он смотрел на мир всего одним глазом. Может, кому-то не слишком опытному в вопросах боя седой одноглазый великан показался бы слишком старым и неповоротливым, но Д’раг вполне был способен оценить гостя по достоинству.

А девица тоже была не из простых — это было видно по походке, по осанке. Она явно знала, с какого конца берутся за меч. Эти трое считали себя опасными… для кого-то они, наверное, таковыми и были.

Пауза затягивалась. Если гости рассчитывали на приветствие радушного хозяина, то ждать этого они могли долго. До старости. Д’раг радушием не отличался, особенно по отношению к тем, кого он не приглашал в гости.

Первой не выдержала девица, и Д’раг с некоторым удивлением вдруг понял, что в этой тройке главная — именно она.

— Приветствую тебя, Вечный Воин!

В ответ он коротко кивнул, давая понять, что принимает приветствие. При желании этот жест можно было бы даже расценить как ответную любезность.

— Меня зовут Черри Лесс.

Примерно секунд тридцать она ожидала реакции на фразу. Напрасно — на лице гиганта не дрогнул ни один мускул.

— Ты не слышал обо мне? Я — глава…

— Мне известно, кто ты такая, Черри Лесс, если допустить, что это имя принадлежит тебе.

Произнесенная фраза была невероятно длинна для ньорка, не слишком жаловавшего умение красиво говорить. Но он и в самом деле знал, кто такая Черри Дикая Кошка и какую роль она играет в имперской столице. Д’раг не любил говорить — но он любил и умел слушать. Никогда не знаешь, какие сведения могут пригодиться… Три месяца службы Императору — из них почти месяц при дворе, где только и оставалось, что слушать болтовню придворных. Имя Дикой кошки упоминалось по меньшей мере трижды, и Д’раг этого не забыл.

— Ты попридержи язык, ньорк! Не с деревенской девкой говоришь! — вылез вперед то ли спутник, то ли телохранитель девицы, тот, что был более хлипким.

Черри шикнула на него, седой тоже покосился неодобрительно. Хлипкий что-то пробурчал, но не слишком уверенно, и снова отступил назад, в тень хозяйки.

Нет, на самом-то деле хлипким он не был. По меркам людей — так выглядел он очень даже пристойно. Но вот на фоне ньорка… даже и на фоне своего одноглазого спутника он смотрелся более чем скромно, но мускулатура у него была и умение хоть как-то владеть оружием, видимо, тоже. Про себя Д’раг решил называть его Нахалом — поданная реплика ньорку не понравилась. А второй, ясное дело, будет Седым. Настоящие имена гостей Д’рага ни в малейшей степени не интересовали.

— Я пришла к тебе, Вечный Воин, поговорить о контракте.

И снова лицо Д’рага осталось неподвижным. Ни тени заинтересованности или, напротив, насмешки, которая сопровождала бы отказ. Он просто смотрел на Черри, как будто бы и не слышал предложения. Затем медленно, словно нехотя, разомкнул губы.

— Сейчас меня не интересуют контракты.

— Думаю, этот контракт тебя заинтересует, — усмехнулась девушка, усаживаясь на край кровати. То, что хозяин сесть не предложит, она поняла давно, но и он, ньорк, должен понять, что есть люди, к которым он обязан относиться с должным уважением. — Гильдия готова заплатить тридцать тысяч золотом…

— Нет.

— Подожди, я еще не все сказала…

— Нет.

— Слушай, ты! — снова высунулся вперед Нахал, явно не желающий прислушиваться к приказу госпожи. А может, просто увидевший для себя шанс выслужиться. — Ты, образина, слушай, когда с тобой леди разговаривает. Тоже мне, выискался…

Закончить мысль ему не довелось.

Черри увидела бросок — точнее, даже не само движение, а его тень, смазанную, нечеткую… Миг — и ньорк уже как ни в чем не бывало сидит на своем стуле в той же самой позе. Только вот ее телохранитель лежит на полу, и в его глазах угасает жизнь. Трудно жить с переломленной шеей.

«Он невероятно быстр…» — подумала она, смотря на великана с плохо скрытым восхищением. Страха не было, если уж ей перепало близко познакомиться с этим демоном Тернером, то ньорк — простой и понятный, пусть даже невероятно быстрый и сильный, уже не мог вызвать у нее испуга.

— Стоило ли убивать дурака? — спросила она вслух.

В ответ Д’раг только пожал плечами. Оправдываться он, ясное дело, не собирался. С его точки зрения, дураков просто необходимо было отлавливать и давить, это весьма способствовало бы улучшению людской породы в целом.

— Ладно, он сам напросился, — фыркнула Черри. — Теперь о деле…

— Сейчас здесь будет два трупа, — задумчиво произнес Д’раг. От этой простой фразы, которую вполне можно было бы воспринять как шутку, вдруг повеяло таким холодом, что Черри — практически ничего и никого не боявшуюся — пробил озноб.

— Послушай, Вечный Воин, я хочу обратиться к тебе с просьбой. Я немного поговорю вслух, совсем немного, уверяю… и прошу тебя выслушать. Просто выслушать. Ну, считай, что прямо в твой домик приехал императорский театр. В одном лице. А потом, если захочешь, укажешь мне на дверь, и я уйду, обещаю.

Д’раг задумался. Звучало все не так уж плохо. В самом деле, выслушать эту девицу не так сложно, все какое-то разнообразие. Тем более ему нравилось, что она почти не ощущает страха. Смелая девочка, она, пожалуй, заслуживает уступки. Он коротко кивнул и снова налил себе пива. Гостям предлагать напиток ньорк не собирался, в конце концов, он их сюда не звал.

Черри заговорила. Что-то о контракте, об убийствах… Д’раг не слушал ее. Наемные убийцы — это никак не согласовывалось с его кодексом чести. Он был воин, он предпочитал честные схватки лицом к лицу, причем честность эта вполне сочеталась с неравным количеством противников. Ньорк без тени сомнения вышел бы в одиночку и против сотни… да что там, бывали случаи, когда Вечные Воины выходили и против тысячи. Правда, гибли… но гибель в бою не есть позор для воина, напротив, это благо.

Д’раг сидел, медленно тянул пиво из кружки и думал. Глубоко заблуждались те, кто считал ньорков просто тупыми придатками к мечу или топору, не способными ни на размышления, ни на чувства. Нет, что-то верное в этом представлении было, и маги, когда-то создавшие его, ставили перед собой именно такие цели. А в те времена волшебники очень хорошо умели добиваться своего.

Поначалу все шло по их плану. Могучие и быстрые, малочувствительные к боли и усталости, неплохо защищенные от многих видов боевой магии, ньорки легко разбивали армии людей одну за другой. В то время они не думали о том, что им нравится бой и кровь, что свист стали наполняет их сердца восторгом. Они просто делали свою работу, тупо — но от этого ничуть не менее верно. Две задачи: убить и выжить. Первая — важнее.

А потом вдруг все изменилось.

Он устал считать тех, кто пытался выспросить его о сущности изменения. Сбился на третьей или четвертой сотне. И все они ушли ни с чем. Д’раг, прекрасно владея письмом — за прошедшие века можно было и не тому научиться, — мог бы попытаться и сам описать события тех дней… но понимал, что это обречено на неудачу. Просто нет нужных слов, чтобы объяснить, почему воины, созданные для убийств, а не для рассуждений, вдруг в одночасье поняли, что не все в жизни так просто. Поняли и впервые задумались над этим. Все сразу.

Он усмехнулся — мысленно, эмоции почти никогда не отражались на его лице, казалось, высеченном из камня. Вспомнил книги, которые доводилось читать, — все они в один голос утверждали, что злодеяния, свершенные Древними магами, вызвали столь великий гнев, что даже ньорки, их создания и их верные слуги, повернули мечи против своих хозяев. Книги лгали. Книги всегда лгут, как склонны ко лжи и те, кто держит в руке перо… Он, Д’раг, не знал, благодаря кому или чему ньорки получили право выбора, но они им воспользовались. Каждый — как сумел. Немало нашлось тех, кто не захотел отвернуться от прежних хозяев, кто посчитал нужным продолжить службу. У них были основания… в конце концов, родителей не выбирают. И потому под стенами Хрустальной Цитадели сошлись не только солдаты и маги, но и ньорки скрестили мечи со своими же сородичами.

Д’раг вздохнул… это были славные дни. С тех пор прошло много лет, слишком много. Он давно понял, что смерть не всегда является злом… он искал ее, ждал. Потом перестал. Мудрость приходит с возрастом, а у него было достаточно времени, чтобы дождаться ее прихода. И теперь Д’раг понимал что искать смерть бессмысленно, так же как и цепляться изо всех сил за жизнь. Все само придет в свое время, важно лишь, как ты встретишь неизбежное.

Внезапно он осознал, что из уст надоедливой гостьи прозвучало что-то очень важное. Что-то, заставившее могучие мышцы вопреки воле всколыхнуться мелкой дрожью. Не страха… скорее предвкушения битвы.

— Повтори, — коротко бросил он.

Это не прозвучало просьбой, это был приказ. Черри, до этого почти поверившая, что ньорк ее вообще не слушает, вдруг поняла, что, если она откажется повторить свои слова, великан выжмет их из нее. Даже если при этом ему придется переломать девушке все кости. А потому она несколько торопливо, чтобы не утратить вдруг прорезавшееся внимание ньорка, затараторила:

— Я говорила, Вечный Воин, что этот Тернер… не знаю, принадлежит ли ему это имя, не человек. Он сам признался, что является демоном, и дал доказательства тому. Я видела своими глазами, как он превратился в чудовище…

— В чудовище?

— Да, настоящее чудовище. Огромная пасть с клыками, с раздвоенным языком… он изменился очень быстро. Но этого мало, оказалось, что яд не действует на него…

— Яд?

— Я говорила, что попыталась ударить его мечом, но он остановил лезвие, напитанное ядом, просто ладонью.

Ньорк сделал короткий жест, и Черри поняла, что это приказ немедленно замолчать. В комнатке повисла тяжелая тишина. Прошло несколько минут — девушка старалась даже не шевелиться, чтобы не мешать раздумьям Вечного Воина, понимая, что именно сейчас тот решает, принять заказ или потребовать от гостей, чтобы они оставили его дом. Наконец великан шевельнулся и взглянул девушке прямо в глаза. Холодок страха пробежал по спине, во взгляде ньорка была смерть. И пока неясно было, кому предназначался этот взгляд.

— Если ты обманула меня, женщина, ты умрешь.

Это была даже не угроза. Скорее — просто информация. И Черри понимала, что ньорк вполне может сделать это и его не остановят ни клинки, ни стрелы, ни яд.

— В моих словах была только правда.

— Хорошо. Я найду этого Тернера. И убью его. Если смогу.

И в этот момент Черри испугалась по-настоящему. Так, как не пугалась уже очень давно, пожалуй, с детства. Все, что она когда-либо слышала о ньорках, сводилось к тому, что эти бойцы не ведают страха или неуверенности. И если Вечный Воин заранее, еще не увидев противника, выражает сомнение, что сможет справиться с ним один на один… это означало, что Тернер и в самом деле опасен. Очень опасен — куда более, чем она могла даже предположить. Вряд ли ньорка впечатлил рассказ о том, как Тернер перебил отряд, посланный за ним, гигант и сам мог уложить полсотни противников, даже не сбив дыхание, про ньорков рассказывали и не такое.

— Награда…

— Мне не нужно твое золото. Но мне понадобятся твои люди, чтобы быстро найти этого Тернера.

— Да будет так, Вечный Воин… — Черри склонила голову. Капельку ниже, чем готова была бы сделать это еще час назад.

Денис стянул с лица очки и обернулся. Просто чтобы еще раз убедиться. Все было верно, двери за спиной не было, только проем в стене, за которым виднелись устилающие пол каменные обломки. Тонкий путь закрылся — до следующего раза. До того момента, когда кому-нибудь опять понадобится войти в башню Тионны дер Касс.

— Странно, — хмыкнула Таяна после того, как Денис поставил ее на ноги. — По моим подсчетам, сейчас должно быть раннее утро, но солнце в зените. Если то пятно, просвечивающее сквозь облака, это солнце.

Денис присел на корточки, дотронулся рукой до земли, растер несколько комочков меж пальцами.

— Ты что-то нашел?

— Да… — протянул он и, встав, показал девушке испачканную руку. — Земля мокрая. А ведь дождь сюда не попадает — карниз мешает.

— И что? — пожала она плечами.

— Разве ты не помнишь? Ты руки мыла. Здесь, перед тем, как мы вошли в башню.

— Дьен, это было три дня назад… — Она осеклась на полуслове и задумалась. Затем кивнула. — Нет, ты прав. Если башня Тионны находится в кольце времени, то сколько бы мы ни просидели там, внутри, здесь бы ничего не изменилось.

Жаров с сомнением покачал головой:

— Не сходится. Тогда бы и она, сняв заклинание, оказалась бы снова в гуще сражения.

— Кто знает, что на самом деле задумала Тионна, — вздохнула молодая волшебница. — Она ведь была одной из Пяти… представь себе, одной из пяти самых сильных магов мира. Стрела помешала ей осуществить задуманное, и вряд ли мы догадаемся, что бы это могло быть. Скажи, ты еще не передумал похоронить ее?

— Нет, конечно, — удивленно ответил он. — Это ведь несложно. Здесь?

Тэй улыбнулась немного печально, и Денис понял, что похороны будут представлять определенную проблему. Девушка жестом указала ему на обломок каменной плиты присядь, мол. И начала рассказ.

— Со времен Древних осталось немало легенд. Не буду перечислять их все, не хватило бы и дня, к тому же часть из них — откровенный вымысел, столь очевидный, что верят в него только дети. А самые важные ты знаешь — это рассказы о могуществе Хрустальной Цитадели и о таинственном месте, где встречаются чудовища, — Гавани Семи Ветров. Есть несколько и других странных мест, та же Длань Мага, к примеру. Есть еще одна легенда — об Усыпальнице Высших. Упоминания об этом месте изредка встречались в древних текстах, но все как-то вскользь, как будто бы писавшие слышали о ней из очень уж недостоверных источников. Якобы это было место последнего упокоения самых могущественных магов, реже — выдающихся героев. Из обрывочных описей и родилась легенда — о том, что существует место, где могут быть похоронены лишь самые достойные. Вроде бы Усыпальница не принимает останки тех, кто не заслуживает этой чести. Считалось, что сведения о местонахождении Усыпальницы давно утрачены, если она вообще существовала.

— Предлагаешь ее поискать? — с оттенком иронии осведомился Жаров, которому не слишком улыбалась перспектива опять куда-то ехать с мешком костей, пусть и принадлежавших когда-то весьма вьщающейся личности. Раз уж настроились отправиться в Гавань, значит, надо ехать туда и не отвлекаться по дороге.

— Нет. Ее не надо искать. Я знаю, где она… совсем недалеко отсюда. Когда я искала подходящее заклинание среди книг, что сохранились в Шпиле Жизни, мне попался на глаза один интересный текст. В книге Усыпальница только упоминается, но можно понять, где ее найти. Именно там было последнее пристанище членов Совета Пяти. Думаю, Тионна хотела бы этого.

— Усыпальница тысячелетней давности!

— Думаешь, она разрушена?

Жаров в ответ только хмыкнул. Мало ли что он думает — похоже было, что Древние умели обманывать само время. Что по сравнению с этим какая-то гробница? Так, пустяки.

Ему вдруг остро захотелось увидеть этот склеп. Он и сам не знал, откуда возникло это желание, оно было иррационально, оно обещало задержку в пути, который и без того не вызывал у него особого восторга. И все же… и все же он коротко кивнул:

— Хорошо, мы поедем туда.

— Спасибо, — тихо, почти шепотом ответила она, и в глазах девушки Жаров увидел нечто большее, чем просто признательность. — Понимаешь, так надо. Она была великой волшебницей, самой великой… с тех пор никто не смог сравниться с ней. То, что она стояла у истоков войны… сейчас уже никто не разберет, кто был прав в той бойне, кто виноват.

Денис кивнул. Решение принято, и не стоит далее его обсуждать, снова и снова доказывая друг другу то, что уже не требовало слов. Он давно понял, что все, что происходит с ним на протяжении этих месяцев, — судьба. А от судьбы не уйдешь, она очень хорошо умеет настоять на своем. И если какие-то высшие силы, в существование которых большую часть своей жизни он не верил ни на грош, решили направить их на поиски этого древнего склепа… что ж, так тому и быть.

Путь преграждала стена. Огромная, вздымающаяся вверх на сотни локтей, она нависала над путниками, как будто бы угрожая в любой момент рухнуть им на головы.

Это место было ничуть не гостеприимнее, чем Выжженные Земли. О да, здесь была жизнь — чахлые кустики, которым вскорости, всего через месяц-другой, предстояло зазеленеть, несколько оживив черно-серый пейзаж. Внизу, у подножия скалы, можно было увидеть даже деревья — страшненькие, скрюченные под ударами непрекращающихся порывов ветра, но, несомненно, живые. Может быть, летом здесь не так тоскливо… но сейчас картина была настолько печальная, что Денис понял — это и в самом деле прекрасное место для Усыпальницы.

Скакун фыркнул и мотнул тяжелой бронированной головой. Здесь ему тоже не нравилось. Не настолько, чтобы, как ранее, категорически отказаться идти вперед… но животное чувствовало нечто, внушающее тревогу, и в меру сил пыталось дать понять хозяевам, что они выбрали не лучшее место для прогулки.

Тэй плотнее запахнула полы мягкого плаща, красивыми складками стекающего по чешуйчатым бокам скакуна. Стекавшего… сейчас полы плаща трепало ветром, ледяным, пробирающим до костей. Ветер нес с собою мелкую ледяную крошку, больно коловшую кожу, норовил забраться в каждую щель, дать понять, что он здесь хозяин, а все остальные — не более чем мишени для его злых нападок. Таяна уже попыталась справиться с непокорными порывами, но то, что легко удавалось ей где угодно в другом месте, здесь не возымело никакого результата. Казалось, магия уходит без следа, как вода в песок. Или как вечный дождь над Выжженной Землей исчезает, встретившись с вечным пеплом, покрывающим убитую магией землю.

Путь сюда и в самом деле оказался не слишком долгим. Еще вчера они ночевали почти у самой пепельной границы, добравшись до своих скакунов, толком еще даже не соскучившихся по владельцам. Еще бы, с точки зрения меланхоличных чудовищ прошло лишь немногим более суток… хотя их хозяева могли бы с этим поспорить. Ночь была не слишком приятной — Жарову все время снились кошмары, пару раз он даже проснулся в холодном поту, но, как ни старался, так и не смог вспомнить ничего из того, что разбудило его. Да и Тэй выглядела ничуть не отдохнувшей, под глазами появились синие круги, да и лицо осунулось — явный признак тяжелой ночи.

От места стоянки до этой скалы, где они стояли сейчас, добрались быстро — всего лишь несколько часов. В этом, если рассудить здраво, не было ничего удивительного — странно было бы, если бы Усыпальница, предназначенная для великих магов, находилась за тридевять земель от места их, магов, обитания. Только вот не ошиблась ли Таяна, не приняла ли строки в древней книге за непреложную истину? Что-то не слишком подходили эти скалы под представления Жарова о гробнице людей, которых и при жизни считали чуть ли не богами.

— Ты думаешь, мы на месте?

— Дорога.

— Что «дорога»?

— Дорога заканчивается здесь.

Денис огляделся по сторонам. Затем всмотрелся в камни под лапами своего скакуна… и назвал себя глупцом. Точнее, он назвал себя иначе, но глупец — самое близкое по смыслу и при этом в меру приличное. То, что заметила девушка, большую часть жизни прожившая среди интриг Императорского Двора, под крылом матери или в деревенском домике, он, бывший десантник, должен был заметить давным-давно. Но не заметил… грош цена такому десантнику.

То, что он считал каменистым плато, вплотную подходящим к вздымающимся вверх, к пасмурному небу, скалам, и в самом деле оказалось дорогой. Очень старой, можно сказать, древней. И угадать, что эта полоска земли была когда-то проезжим трактом, было сложно… но все-таки возможно.

Дорога — вернее, то, что от нее осталось, — и в самом деле оканчивалась здесь, у подножия скалы. Денису даже захотелось подойти и потрогать камни — не призрачные ли они, не продолжается ли и за ними этот путь, столь резко обрывающийся, если верить глазам. Жаров криво усмехнулся собственным мыслям — практика последнего времени показывала, что глазам верить не стоит.

Обернувшись, он увидел, что Таяна уже нацепила на лицо синие линзы «Глаз Истины». Судя по ее завороженному молчанию, они и в самом деле нашли то, что искали.

— Как все просто, — прошептала она. — Как все просто и правильно. Чтобы войти в Усыпальницу Высших, надо самому быть очень, очень сильным волшебником. Тонкие пути не откроются первому встречному. Только достойному.

— Или тому, кто сумеет завладеть подобным артефактом, — с легкой иронией заметил Денис и, протягивая руку, попросил тоном ребенка, у которого перед носом крутят забавную игрушку: — Ну, дай посмотреть.

С некоторым опозданием он понял, что на его слова Таяна может и обидеться, все-таки он подчеркнул, что она относится не к числу «достойных», а к числу «завладевших». Для волшебницы, не так давно сумевшей преодолеть защиту, наложенную самой Тионной дер Касс, этот выпад был, пожалуй, обиден вдвойне. Он уже приготовил было длинную, переполненную самобичеванием речь… но Тэй, снимая очки, согласно кивнула.

— Да, это так… с момента падения Хрустальной Цитадели еще никому не удавалось открыть Тонкие пути. Думаю, не удастся и впредь, во всяком случае, книг об этом искусстве в Шпиле Жизни я не нашла. Да и не думаю, что своды высшей магии лежали бы у Тионны, наверняка перед тем, как исчез Ноэль-де-Тор, в него собрали все, что только можно было.

— Тэй…

— Ненавижу, — прошептала девушка, и ее глаза метнули молнии. Хорошо хоть, в переносном смысле, только лавины здесь и не хватало, а ее Тэй вполне способна была вызвать. — Ненавижу их! Все, что они знали и умели, все пропало. Остались крохи, жалкие крохи былого могущества. Какое они имели право?

— Послушай, Таяна, — осторожно начал Денис, понимая, что с разгневанной волшебницей шутки плохи, — так ли уж они были не правы? Посмотри, даже место их последней битвы дымится до сих пор… земля горит тысячу лет. Может быть, они решили, что люди еще не созрели для этих знаний?

— Много ты понимаешь, — огрызнулась она, — кто им дал право решать? Почему какой-то там Зарид дер Рэй решил, что я, Таяна де Брей, недостойна знать заклинания Тонких путей? Или любое другое…

— Тэй, дай мне эти очки. И поговорим об этом позже…

— Возьми. — Она практически швырнула артефакт в руки Жарову.

Синие стекла снова преобразовали мир, отделив его реальную часть от иллюзии, созданной многие века назад. И чем больше вглядывался он в перекрывающую путь скалу… в то, что казалось скалой, тем лучше понимал причины гнева своей спутницы. Действительно, осознавать, что за последние века наука магии почти ничего не приобрела, более того, деградировала, — это было больно. И, как это свойственно человеку, очень хочется найти виновника этого — не себя, не своих знакомых, не родителей, — виновников из прошлого, с которых уже нельзя строго спросить. Это слишком просто — найти объяснения всему в том, что кто-то и когда-то поступил так, а не иначе. Слишком просто и слишком легко — ведь в этом случае не надо помнить о том, что и у самих рыльце в пушку. Что и сами предпочитают идти протоптанной дорожкой, пользуясь только тем, чему научили, — и не делая даже попыток шагнуть дальше. Вполне вероятно, Древние, спрятав на вечные времена свою библиотеку, сделали в какой-то мере дар потомкам — они дали им возможность показать себя. И не их вина, что потомки оказались не очень-то достойны такого дара.

Но говорить Таяне этого не следовало. По крайней мере пока. Она слишком молода, чтобы понять: ценно лишь то, что достигается путем упорных трудов.

Он снова посмотрел на то место, где еще недавно, как ему казалось, была скала. Теперь, при взгляде сквозь синие грани магических стекол, картина становилась совсем иной. Перед ним был храм. Две огромные статуи вздымались ввысь — и меж ними виднелся черный провал прохода.

Статуи, на первый взгляд, казались человеческими — но потом приходило стойкое, ни на чем не основанное и в то же время твердое убеждение, что это — не люди. Или — не совсем люди. Двое, мужчина и женщина. Он, закованный в тяжелые доспехи, опирался на длинный меч, массивный, достававший ему почти до плеча. Кисть правой руки, затянутая в пластинчатую перчатку, лежала на широкой крестовине меча, кисть левой отсутствовала — рука заканчивалась обрубком, и возникало странное ощущение, что сквозь тугую каменную повязку просачивается каменная же кровь… Лицо закрывал глухой шлем непривычной формы, не было ни прорези для глаз, ни щелей для воздуха, в таком шлеме нормальный человек не продержался бы в бою и получаса, ему просто нечем было бы дышать. И сами латы были странными… в армии Императора, тяжелая латная конница которого славилась среди всех соседей, мирных и не очень, полные доспехи были лучшими в мире. В известном мире. За долгие века каждое сочленение, каждая пластина прошли проверку временем, их формы стали идеальны… Латы каменного великана были совсем иными — но даже не слишком искушенный в вопросах рыцарского боя Жаров при одном лишь взгляде на эти доспехи почувствовал, что они — само совершенство, идеал, любые изменения в котором приведут лишь к ухудшению.

Женщина была чуть ниже ростом, чем мужчина. На ней было длинное, до пят, платье, его каменные складки обтекали правую часть дверного проема, так же, как закованная в броню нога рыцаря образовывала левую. Лицо женщины закрывала вуаль, оставляя неприкрытыми только невероятно большие миндалевидные глаза, длинные волнистые волосы спускались почти до пояса. Одна рука покоилась на плече воина, вторая прижимала к груди книгу.

От изваяний веяло седой древностью — и еще чем-то странным, чем-то нечеловеческим, немного пугающим. Как будто Они стояли здесь не для того, чтобы приветствовать входящих, а напротив, чтобы отпугнуть тех, кто не имел права здесь находиться.

Как зачарованный Денис стукнул пятками скакуна, направляя его вперед. Животное послушно преодолело три десятка шагов до каменной стены и остановилось. То, что открывалось благодаря артефакту глазам всадника, было недоступно скакуну, и он совершенно не понимал, как это можно сделать шаг прямо в стену… Да и вряд ли у него получилось бы пройти сквозь камень, даже если бы он и попытался. Тонкий путь — не иллюзия, его не пройдешь только силой духа и верой в себя, требуется нечто большее. На вид, на ощупь это была обычная скала, и только мощный артефакт или знания мага могли раскрыть истину.

Денис спрыгнул на землю, аккуратно отвязал с седла кожаный мешок с прахом Тионны дер Касс. Теперь эта идея уже совсем не казалась Жарову интересной и заманчивой, и он не понимал, почему совсем недавно идея найти Усыпальницу Высших казалась ему столь заслуживающей внимания.

— Ну что, пойдем? — буднично спросил он все еще не остывшую после вспышки ярости спутницу. Та лишь коротко кивнула.

Подхватив девушку на руки, Жаров шагнул вперед. Позади раздалось несколько удивленное фырканье скакуна — он впервые видел, как люди исчезают в скале. Впрочем, скакун решил не думать о столь серьезных вещах и принялся спокойно ждать возвращения хозяина. Он был сыт, напоен — и ни о чем не беспокоился.

Он снова ощутил тот самый запах… как говорила Тэй? «Ветер смерти»… Значит, здесь тоже когда-то умирали люди. Жаров мысленно усмехнулся — чему удивляться, это же усыпальница, гробница. Место, где смерть правит бал. И все же на душе было неспокойно, как будто он только что прикоснулся к какой-то тайне, очень старой и очень печальной.

Вблизи огромные статуи производили еще более жуткое впечатление. На какой-то момент Денису даже показалось, что сейчас, в этот самый миг, каменный воин опустится вдруг на одно колено, и его гранитно-стальная перчатка с треском перекроет вход, а гулкий грохот голоса женщины возвестит о том, что с Усыпальницу Высших пытается проникнуть недостойный. Но статуи молчали… то ли они не умели двигаться и говорить, то ли признали за посетителями право пересечь этот порог.

— Мы уже внутри…

Таяна открыла глаза. Здесь и в самом деле было на что посмотреть. Глядя снаружи на черный провал входа, Денис был искренне убежден, что внутри Усыпальницы царит густой, непроглядный мрак, и рассчитывал на магические способности Таяны. Он уже часто, может быть, даже слишком часто рассчитывал на магию, пусть и не в собственном исполнении. Просто верить в то, что Тэй взмахнет рукой, и все вокруг зальют волны света, было куда проще, чем искать среди этих камней подходящую древесину для изготовления факелов. Ну… найти ее было не так уж и сложно, здесь были деревья, низенькие, кривые, но достаточно смолистые, чтобы удовлетворять поставленной цели. Но это означало очередную задержку, а это место было не слишком приятным, не слишком вызывающим желание побыть здесь подольше.

Но в этот раз вмешательство магии не понадобилось. Видимо, при строительстве храма — а Усыпальница вполне заслуживала такого определения — неведомые строители предусмотрели все. И пережившие все эти века бронзовые кольца для факелов… и многочисленные отверстия в куполообразном своде, через которые в огромный зал вливались потоки дневного света.

Круглый зал был велик… страшно было даже подумать, сколько труда было вложено в это строение, явно вырубленное целиком в скале. Хотя, возможно, в этом мире, не знавшем могучей землеройной техники, лазерных буров, превращавших любую породу в пар, и прочих достижений известной Жарову цивилизации, нашлись другие способы ускорить создание рукотворной пещеры, которой предстояло позже превратиться в место последнего упокоения Великих мира сего.

Они стояли на самом верху длинной, ступеней на полсотни, лестницы, ведущей вниз, на дно амфитеатра. А там, внизу, концентрическими кругами располагались простые, безо всяких украшений, каменные коробки. Во всяком случае, они казались именно таковыми — просто вырубленными из камня параллелепипедами. А в центре, на возвышении, стояла совсем другая гробница, отливающая в падающем сверху свете тяжелым желтым блеском. Золото.

Первый шаг вниз по лестнице сделала Таяна. Как сомнамбула, она шагнула раз, другой… очень медленно, неторопливо. Это место не терпело суеты и поспешности, сюда приносили тех, у кого впереди была вечность. И начало этого бесконечного пути нельзя было испортить излишней торопливостью. Денис шагал за ней, настороженно оглядываясь по сторонам. Сейчас он был готов к любым неприятностям — даже если это будут скелеты, вылезающие из многочисленных саркофагов. И случись такое — он даже не удивился бы… место вполне соответствовало подобной гадости.

Но все было тихо, и только их шага вздымали облачка серой пыли, покрывающей тонким слоем каменный пол Усыпальницы.

Может быть, именно потому, что Таяна шла впереди, Жаров споткнулся. Он слишком внимательно следил за происходящим, чтобы смотреть себе под ноги… камень, маленький камень, возможно, оторвавшийся в незапамятные времена с куполообразного свода, очень удачно попал под ногу, заставив на мгновение потерять равновесие. И его рука, попытавшаяся остановить падение, легла на крышку саркофага.

Яркий свет залил все вокруг, свет, не имеющий ничего общего с дневным и даже с солнечным — если бы там, на улице, солнце. Свет был голубым и исходил от призрачной фигуры ростом чуть ли не втрое выше совсем не маленького Дениса, внезапно появившейся над крышкой потревоженного саркофага. Это была женщина, полупрозрачная, как призрак… сквозь нее легко можно было увидеть противоположную стену зала. Она была неподвижна… просто стояла и смотрела на тех, кто посмел нарушить ее покой. Денис отпрыгнул на пару шагов назад и принял боевую стойку, в любую минуту ожидая нападения и не имея ни малейшего представления, что он сможет противопоставить привидению.

Секунды, казалось, растянулись в часы — привидение не нападало. А потом оно начало медленно гаснуть, словно растворяясь в воздухе. Пока не исчезло совсем.

Внезапно Жаров осознал, что Таяна находится у него за спиной, сжавшись в комочек. Сознательно или нет, она выбрала место, которое казалось ей наиболее безопасным. Он мысленно улыбнулся — ее выбор был весьма ему приятен.

— Что это было?

— Даже не представляю… — ответила она, не спеша тем не менее покидать свое укрытие.

— Подожди, надо проверить…

— Может, не стоит? — жалобно спросила Тэй и постаралась сделаться еще меньше и незаметней. Похоже, призрачная фигура произвела на нее впечатление.

Денис не ответил и осторожно шагнул вперед. У него зародилась одна мысль — простая, но разом очень многое объясняющая. Например, то, почему все эти саркофаги столь одинаковые, почему на них нет ни надписей, ни хоть каких-то отличительных черт, по которым можно было бы судить, чей прах лежит в том или ином каменном ложе. Его пальцы медленно коснулись гладкой поверхности…

Наверное, если бы призрак не появился, Денис бы все-таки испугался. Это бы означало, что явление привидения может представлять собой какую-то угрозу. Но прозрачная фигура послушно вновь выросла над саркофагом и столь же послушно погасла ровно через десяток секунд после того, как Жаров убрал руку.

— Это памятники, — сказал он. Слова прозвучали неожиданно громко. — Это памятники тем, кто покоится здесь. Ума не приложу, как это сделано, но это так.

Видимо, Тэй поверила ему сразу же. Она шагнула к другому саркофагу и коснулась его рукой. И появился новый призрак. Теперь это был мужчина — широкоплечий, на вид очень и очень сильный, в тяжелых доспехах. Это не были привычные Денису латы, отличались они и от того совершенства, что он видел на статуе у входа. В латах призрака было слишком много вычурности и украшений, слабо, но все же видимых в голубом мерцании, — слишком много, чтобы счесть панцирь боевым. Было в нем что-то церемониальное, что-то парадное, призванное не служить настоящей защитой, а просто производить впечатление. Голова призрака была непокрыта, густые локоны падали на плечи, аккуратная борода окаймляла массивную челюсть.

— Это был, наверное, какой-то король, — прошептала Таяна. — Но кто он?

— Спесь, — криво усмехнулся Денис. — Одна сплошная спесь и гордыня… они верили, что надписи на саркофагах не нужны, они считали, что и спустя века каждый, глядя на это призрачное изображение, узнает, кто перед ним. А их забыли, как забыли и это место. И теперь все они — не более чем десятки призраков, безымянных, никому не нужных.

— Как печально…

— Это вполне закономерно. Люди могут очень долго помнить дела, но лица стираются из памяти первыми.

Они неторопливо шли вдоль рядов саркофагов, время от времени «включая» того или иного призрака. Мужчины и женщины, длинные платья, доспехи и тяжелые мантии, массивные короны королей и изящные тиары королев, странные посохи, перевитые сложными узорами в виде змей, и увесистое боевое оружие… Эти люди очень походили друг на друга своей надменностью, горделивой осанкой… и тем, что все они, все до одного, были забыты.

Денис остановился у первого же саркофага, крышка которого не отозвалась на прикосновение появлением призрака.

— Думаешь, он пуст?

— Скорее всего да, — пожала плечами девушка. — Они ведь все закрыты, значит, если мы не хотим просто открывать их все подряд… к тому же я даже не знаю, как их открыть. У этого хотя бы есть крышка.

— Этого мне бы не хотелось, — согласился с прозвучавшей в ее голосе иронией Денис. — Все-таки неправильно тревожить покой усопших.

Он аккуратно отодвинул в сторону тяжелую плиту. Как и предполагалось, саркофаг оказался пуст. Несколько мгновений Жаров задумчиво рассматривал кожаный мешок с прахом Тионны дер Касс. Наконец он все же решил, что прикасаться к костям ему не хочется ни при каких условиях, и, уложив мешок на каменное ложе, задвинул крышку.

— Смотри! — прошептала Таяна.

На стыке крышки и стенки саркофага вспыхнул крошечный голубой огонек. Несколько мгновений он мерцал на одном месте, а затем двинулся вдоль щели, оставляя за собой ровную, гладкую поверхность безо всякого следа шва. Обежав по кругу, огонек угас… и теперь саркофаг казался просто монолитным куском камня.

— Наверное, остальные мы бы не смогли открыть, верно?

— Те, где покоится чей-то прах, — наверняка. Строители предусмотрели это… защита от тех, кто любит покопаться в чужих могилах. Знаешь, мне почему-то кажется, что и внутри сейчас уже нет ничего…

— Я хочу… посмотреть на нее.

Денис понимал, что и сам бы не ушел отсюда, не попытавшись вызвать призрак Тионны. Это просто было выше его сил. Он протянул руку и коснулся крышки…

И она, конечно, появилась.

Невысокая женщина в пышном платье с высоким воротником, она была очень красива… хотя чувствовалось, что ее молодость осталась в прошлом. Низкое, смелое даже по нынешним меркам декольте, открытые руки… не слишком худые — но и не полные. Гордый поворот головы, пышные волосы, переброшенные на грудь.

— Знаешь, Дьен… я хочу… написать ее имя. На саркофаге… я не хочу, чтобы она так же, как эти…

— Чем написать?

— Сейчас… я попробую. Дай мне что-нибудь длинное, кинжал, например.

Денис протянул девушке оружие. Та осторожно приняла его, взялась двумя руками за рукоять, затем, подумав, забрала у Жарова толстые дорожные перчатки и ухватила кинжал через них, сложив прочную кожу вчетверо. И начала читать заклинание. При первых же словах на кончике кинжала появился огонек — не голубой, как тот, что «заварил» крышку саркофага, а желто-красный. С каждым словом огонек становился все ярче и ярче, пока не засиял ослепительно белым светом. Тэй коснулась пылающей звездочкой камня — и он потек. Клинок медленно скользил по саркофагу, оставляя за собой тонкую бороздку, постепенно образующую слова.

«Тионна дер Касс».

Буквы выходили немного кривыми, не так уж легко писать кончиком тяжелого кинжала… но важно было не это. Теперь саркофаг Тионны был единственным здесь, чье имя — пусть хотя бы имя — останется в веках. Не просто призрак — а образ, имеющий свое, настоящее имя.

Наконец девушка закончила выводить последнюю линию и короткой, как приказ, фразой погасила кинжал. И тут же уронила его на пол — оружие, уменьшившееся в длине на треть, дымилось, на толстой коже перчаток остались черные подпалины.

— Прости. Я, кажется, его испортила.

— Ничего, — пожал плечами Денис. — Оно того стоило.

Они уже шли к выходу, когда Жаров вдруг остановился, а потом, повернувшись, почти бегом направился к центральному, золотому саркофагу.

— Ты куда? — крикнул Тэй ему вслед, но осеклась на полуслове. Разумеется, ответ был очевиден. Уйти, так и не увидев того или той, кто лежал в золотой усыпальнице, ради кого — кто бы в этом сомневался — построен этот храм… это было бы просто преступлением. Она поспешила за Денисом, но не могла за ним угнаться — он двигался гораздо быстрее. А потому он первым дотронулся до сияющей золотой поверхности…

И она появилась. Сияющий силуэт прекрасной женщины в развевающемся платье — струящиеся волосы густыми волнами спадали чуть ли не до пояса, длинная шея, огромные, нечеловечески огромные глаза, полные нежные губы. Она была невероятно, невозможно красива.

Денис смотрел на нее и не мог оторвать взгляда. Тэй должна была бы ощутить что-то вроде ревности — да она просто взбеленилась бы, если бы в ее присутствии Денис посмел бы столь откровенно разглядывать хоть какую-нибудь женщину. Несмотря на то что они никогда не давали друг другу никаких обещаний, несмотря на то что Денис никогда не рассматривал Таяну в качестве возможной супруги… нет, нельзя сказать, что таких мыслей у него ни разу не возникало. Присутствие рядом молодой, красивой, умной девушки не могло бы остаться незамеченным даже для слепоглухонемого. И его взгляды падали на молодую волшебницу не раз и не два… но того чувства, которое заставляет сердце замирать, от которого сходишь с ума, не спишь ночей и наяву проваливаешься в сладкие грезы… этого не было. Была дружба. Может быть, немного больше, чем просто дружба. Может быть, с каждым днем это чувство все дальше и дальше отходило от многогранного, но отнюдь не всеобъемлющего понятия «дружба». Но до того, чтобы это можно было назвать любовью, было еще далеко.

Как бы то ни было, но постепенно между ними возникло что-то вроде негласного соглашения. Таяна не принимала знаки внимания от других мужчин, во всяком случае, такие, которые можно было бы счесть предосудительными, а Денис, в свою очередь, не ухлестывал за придворными красотками. А их было немало — молодых, скучающих, избалованных вниманием и в то же время непрерывно ищущих новых ощущений. И не раз благосклонный взгляд очередной юной ветреницы падал на мускулистого мужчину, выгодно отличавшегося от большинства ловеласов и сдержанной манерой поведения, и, что уж там говорить, положением при дворе.

Почему Денис оставался глух к проявлениям интереса со стороны этих особ? Задайся он этим вопросом — может быть, сам собой пришел бы и единственно верный ответ. Но он не спрашивал себя… и все шло своим чередом.

И вот сейчас Таяна должна была бы испытать острый, болезненный укол ревности. Но… но ревновать мужчину к этой красавице было невозможно. Она была… нет, не существует подходящих слов, чтобы описать те чувства, которые вызывала эта женщина. Ее нельзя было любить… ей можно было только поклоняться. И Тэй понимала это, понимала не разумом — сердцем.

— Сколько ей лет?

— Что? — Девушка вздрогнула, приходя в себя. Наваждение немного спало, теперь она была уже в силах отвести взгляд от этой женщины-призрака. Рука Дениса давно уже не касалась саркофага, но образ и не думал таять, продолжая парить над своим золотым постаментом.

— Сколько ей лет, Тэй?

Странный вопрос. Было бы вполне ожидаемо услышать «Кто она?» или же восхищенно-потрясенное «Как она прекрасна». Но Тэй, не в силах разорвать затянувшуюся паузу, искала ответа именно на заданный вопрос. Искала — и не находила его.

Вновь и вновь она вглядывалась в мерцающую фигуру. Сколько ей лет? Почему Дьена так заинтересовал этот простой и, можно сказать, неуместный сейчас вопрос? И потом, разве он не видит — она же очень молода, можно сказать, юна. Восемнадцать, может, чуть меньше… нет, больше, много больше. Ее глаза слезились от напряжения, но что-то важное все время ускользало, черты прекрасного лица струились, изменялись, обманывали…

— Ей…

Она хотела сказать, что женщине не меньше сорока. Да, не меньше… а может быть, и больше — такие глаза не могут принадлежать молодой девушке. Но волшебница не успела закончить короткую фразу, потому что поняла, что ошиблась. Это дивное создание было в самом расцвете женской красоты — двадцать восемь, от силы тридцать… или нет?

— Я знаю, кто это, — вдруг прошептала Таяна, чувствуя, как по телу пробегает холодок страха, как мелко затряслись пальцы, как дрогнул голос. Она боялась не призрака, она боялась того, что сейчас надо будет сказать. — Дьен, есть только одна женщина, у которой нет возраста. Только одна, над которой не властны года. Когда-то давно ее называли «Та, у которой тысяча лиц».

Он молча смотрел на нее, то ли не понимая, то ли не желая понять.

— Дьен… в этом саркофаге покоится прах… самой Эрнис!

Тернер ткнул носком сапога холмик пепла. Тот послушно стек с жесткой кожи… хотя, конечно, материал сапога не имел ничего общего с воловьей шкурой, из которой местные сапожники имели привычку изготавливать обувь. Как, впрочем, и с любой другой шкурой, тканью или иным материалом. В своем роде сапог был уникален. И второй тоже… И камзол до неприличия чистый — такого просто не может быть у путника, уже много часов шагающего по давно заброшенной дороге. Да и все остальное… кроме меча. Потому что меч был вполне обычным. Хорошим, правда, — но не более того.

Тернер оглянулся. Со вчерашнего дня он вновь почувствовал на своей спине чужой взгляд. Похоже, Черри не угомонилась… хотя смешно было бы на это рассчитывать. Эта женщина знала, что означает идти к своей цели, невзирая на препятствия. Она наверняка что-нибудь придумала. Ему было даже интересно, что именно…

Человек вряд ли заметил бы на этих камнях что-нибудь интересное. Линия, за которой начиналась сгоревшая земля, была почти ровной, как будто кто-то очертил четкую границу, и дорога, все еще видимая, исчезала под слоем пепла. Не было никаких следов… но тьер обладал иными чувствами, во много раз более тонкими, чем зрение, а потому мог с уверенностью сказать — они были здесь. Были совсем недавно.

Он мог бы сказать и больше. Двое людей и два скакуна прибыли сюда примерно трое суток назад. Люди ушли, и их не было довольно долго, вернулись они только поздним вечером следующего дня. А после ночевки уехали — он мог точно сказать, в какую сторону, мог проследить их путь… Он и собирался сделать это — но чуть попозже. Сейчас следовало бы разобраться, какой сюрприз приготовила ему неугомонная Черри. Он облокотился на меч и принялся ждать. Прошло около получаса. Погоня приближалась, тьер чувствовал это всей кожей… ему не требовалось даже оборачиваться, чтобы точно знать — враг рядом. Минута, еще одна… Тернер по-прежнему стоял неподвижно, разглядывая с трудом различимые отсюда стены Хрустальной Цитадели, места, где он провел долгие годы, подкарауливая свои жертвы. Что ж, люди с их странной привычкой видеть в самых обычных вещах то смешные, то печальные стороны сочли бы происходящее иронией судьбы. Тьер, столетиями исполнявший роль охотника, теперь играл роль иную… может быть, ничуть не менее щекочущую нервы роль дичи. А охотник… охотник уже стоял за спиной. Тернера беспокоило только одно — он ясно ощущал, что врагов совсем мало, четверо, он не мог ошибиться. И лишь от одного из них исходила угроза, остальные же были неопасны. Зато этот единственный…

Тернер медленно обернулся, с чувством легкого превосходства окидывая врагов эдаким снисходительным, даже немного сочувственным взглядом. И замер…

Перед ним стоял настоящий великан. На нем не было ни тяжелой брони, ни даже кольчуги или шлема. Ничего — только простая, даже слишком простая одежда, подходящая для рядового воина. Она была порядком запыленной, местами потной — видать, великан торопился на эту встречу. Боец, разумеется, явился сюда не пешком — три всадника расположились в сторонке, придерживая еще одного скакуна, огромного, только такой и смог бы вынести этого гиганта. Эти трое спешиваться не собирались, явно не желая ввязываться в предстоящую драку.

Тернер спокойно смотрел прямо в белесые глаза противника и думал, что этой схватки не избежать. Тут не помогут никакие слова, потому что это нечто большее, чем просто отношения охотника и дичи. Нечто гораздо большее…

Великан неторопливо извлек из-за спины огромный, не каждому под силу и поднять, двуручный меч. Он легко взмахнул им, и чудовищное лезвие со свистом рассекло воздух. Тернер в ответ только улыбнулся — эту дурацкую, но весьма заразительную привычку он приобрел у людей — и картинно отбросил свой клинок в сторону, металл зазвенел, встретившись с камнем. Этот жест не означал, что он сдается… и сам Тернер, и стоящий перед ним гигант прекрасно это знали. Просто в предстоящей схватке тьеру не нужен будет меч.

Гладиаторские бои были популярны всегда и везде. В том мире, что оставил Денис Жаров, мужчины выходили на ринг или татами, вооружившись отточенными навыками, а заодно используя средства, обеспечивающие защиту. И это были не только разного рода капы, шлемы, перчатки и прочее, немалой защитой были и жесткие правила, определявшие, на что имеют право соперники, а какие действия повлекут за собой дисквалификацию… или просто потерю шанса на победу.

Здесь, при дворе Императора, бои тоже были в моде. Только правил было куда меньше, воины выходили на арену, укрыв тело броней, а оружие в их руках вполне могло принести победу не только по очкам. И здесь, и там были любимцы публики, осыпаемые почестями, золотом и женским вниманием. Были те, кто шел на арену добровольно, с радостью и гордостью за себя, за свое умение… а были и другие, кого гнала в бой нужда, страх, боль или просто воля хозяина, имеющего право распоряжаться кровью и самой жизнью своего раба.

Воины, сходящиеся в бою на потеху публике, ради славы или ради золота, были во многом разными… но все они, по крайней мере те, кто добился на этом поприще определенных успехов, твердо знали одно. Толпа требует зрелищ. Каким бы красивым, отточенным, неотразимым или молниеносным ни был удар, если он будет единственным и последним — он вызовет лишь злобу тех, кто пришел увидеть действо. Они, эти жалкие людишки, не знающие тяжести меча и боли ран, пришли увидеть чужую кровь, почувствовать запах чужого пота, насладиться чужой болью. И если их лишить всего этого — они не простят.

Здесь не было арены, не было рядов скамей для тех, кто победнее, и богатых лож для тех, чьи кошели отягощали золотые монеты. И у двоих, которые сошлись в смертельном бою, было только три зрителя… если не считать меланхолично настроенных скакунов, которым, по большому счету, были глубоко безразличны странные игры хозяев. И эти трое повидали на своем веку немало крови… чтобы испытывать тягу к показным боям. Они ждали настоящей схватки, такой, о которой потом можно будет рассказывать, ловя восхищенные взгляды слушателей, ощущая всей кожей их зависть. Они были разочарованы…

Человеческий глаз не способен уследить за движением бойцов, созданных давно утраченной магией. Они были столь быстры, что каждый выпад превращался в размазанное движение, полет тени, который нельзя было проследить, который невозможно было оценить по достоинству. Трое зрителей могли только догадываться о том, насколько смертоносным было то или иное мгновение. Только догадываться…

А на самом деле бой шел серьезный. Ньорк непрерывно атаковал, его чудовищный меч превратился в стальной вихрь, лезвие, казалось, нарезало на ломти сам воздух, а уж попади под удар живая плоть — она превратится в месиво в мгновение ока. Меч находился сразу везде, и в этой стальной завесе не было ни малейшего просвета — и муха, сунувшись в смертоносное облако, тут же лишилась бы лап и крыльев.

А тьер кружил вокруг своего врага, по габаритам превосходящего его чуть ли не вдвое, с немыслимой даже для ньорка скоростью уходил от убийственных ударов, время от времени делая ответные выпады, пока что не достигающие цели. Он уже утратил всякое сходство с человеком — в нынешней ситуации две руки и две ноги были не просто помехой, они были смертельно опасны. У человека просто не может быть нужной гибкости… да и не в ней одной было дело.

Вот меч устремляется вперед, и странное существо, телом слегка похожее на обычного тарга, но перемещающееся на шести паучьих лапах, длинных, многосуставчатых, позволяющих делать огромные прыжки, пытается увернуться. Тьер вдруг понял, что уйти от удара не удастся: увлекшись последней атакой, он подпустил ньорка слишком близко… Не удастся и парировать выпад одной из боевых конечностей — длинной, гибкой, увенчанной костяным клинком, по прочности не уступающим стальному. И еще он понял, что удар придется под очень неудачным углом.

Большой, в несколько ладоней, участок чешуи, прекрасно защищающей от скользящих ударов, мгновенно отвердел и стал втрое толще… но ему все же не хватило какой-то мизерной доли мгновения, чтобы набрать необходимую прочность. Клинок врезался в бок тьера, проломил образовавшуюся на его пути защитную пластину и на две ладони вошел в плоть Хищника… Если бы броня почти полностью не погасила удар, клинок пробил бы Тернера навылет… а так он отпрянул в сторону, пятная камни темной красной кровью. Рана затянулась почти сразу же, да и крови пролилось не так много, пригоршня… но самолюбию тьера был нанесен страшный удар.

Когда маги Цитадели создавали ньорков, они дали им многое — силу, выносливость, молниеносную реакцию, защиту от ядов и магии, очень быструю регенерацию… Они дали им все, все, что только могли. Они сумели наделить организмы своих детищ невероятными качествами, но они не могли дать им воинского умения… его ньоркам, только что вышедшим из стеклянных чанов алхимиков, пришлось осваивать самостоятельно. Чаще — ценой боли и шрамов, реже — ценой жизни.

Тьеру уже приходилось встречаться с Вечными Воинами, которые тогда еще не имели этого прозвища. Первая встреча состоялась именно там, под стенами Хрустальной Цитадели… и встреча эта закончилась плачевно для многих великанов. Она была не последней, и даже после падения Цитадели раз или два Тернеру пришлось участвовать в выяснении ответа на вопрос, какое из созданий алхимиков сильнее. И найденный ответ его вполне удовлетворял…

Но сейчас ситуация была иной. Тернеру противостоял не просто ньорк, живучий, невероятно быстрый, но владеющий оружием на уровне обычного воина. Теперь это был настоящий мастер, на протяжении десятка веков прошедший неисчислимое число драк, более-менее серьезных стычек и больших сражений. Он был одним из тех, кто уцелел — и кто сумел выйти победителем не только из обычной свалки общего сражения, но и из дуэлей с себе подобными. Он стал виртуозом меча… и Тернеру приходилось туго.

Тьер снова изменялся. Из тела буквально выплеснулся длинный многосуставчатый хвост, увенчанный чем-то вроде жала… если этот трехгранный шип, больший напоминающий наконечник копья, можно было назвать жалом. Яда в острие не было, и не потому, что организм тьера не смог бы его выработать, он много чего мог, и это — в том числе. Просто все известные яды на ньорка не действовали вообще или действовали столь слабо, что отвлекать и так не беспредельные ресурсы организма на создание отравы Тернер не рискнул. Зато сам хвост был совершенством — каждый сегмент был укрыт толстой броней, которая, пожалуй, могла бы выдержать и удар чудовищного меча ньорка. А его подвижность была столь велика, что могла посоперничатъ по скорости с клинком Вечного Воина. Уловив крошечную брешь в стальном облаке, жало ударило в цель — вряд ли медленнее, чем выпущенный из арбалета болт. И острый костяной шип достиг цели.

Д’раг ощутил удар в левое плечо, тело пронзила короткая боль. Меч дрогнул в руке, а потому не перерубил пополам длинный хвост чудовища, а лишь отбросил его в сторону. За мгновение до этого гладкий шип ощетинился острыми выступами и, будучи вырванным из тонкого и глубокого прокола, превратил его в рваную рану. Д’раг отшатнулся назад, чувствуя, как теряет чувствительность левая рука, как разжимаются пальцы, выпуская рукоять меча.

И тут он увидел шанс… тьер, древний враг, почувствовал успех и, пусть и на мгновение, утратил осторожность. Длинный хвост снова ударил, и этот удар должен был стать смертельным. Но слишком очевидным было направление удара… Д’раг не стал парировать его, он просто увернулся, а в следующее мгновение меч, направляемый теперь одной рукой, ударил в голову тьера.

И снова Тернер не успевал блокировать неожиданный удар, стремительный и точный. Все, что ему удалось сделать, это подставить под летящее прямо в глаз лезвие одну из суставчатых ног… с хрустом развалилась броня, конечность, отсеченная в суставе, упала на камни, а сам тьер немыслимым, в два десятка локтей, прыжком отскочил назад, лихорадочно затягивая рану и выжимая из себя новую ногу.

Оба бойца замерли неподалеку друг от друга, приходя в себя. Д’раг не обольщался — даже раненый тьер смертельно опасен, и приближаться к нему, поддавшись стремлению к легкой победе, — большая ошибка. И все же сейчас его положение было гораздо хуже, чем в начале боя. Тьер — в этом не было сомнений — очень скоро придет в форму, а он, Д’раг, ранен… и несмотря на чудовищную скорость регенерации ньорков, она не шла ни в какое сравнение с возможностями его противника. Кровь свернулась, к руке постепенно возвращалась чувствительность, но чтобы рана могла затянуться более или менее основательно, требовалось время. Стоит начать бой — и рана откроется.

Д’раг размышлял долгие три секунды… слишком мало для обычного человека и слишком много для Вечного Воина. Он пришел к единственно правильному выводу — если у него и есть шанс победить, то только сейчас, пока тьер ошеломлен полученной раной… и Д’раг атаковал, не обращая внимания на лопнувшую корку запекшейся крови, его меч, опять направляемый обеими руками, снова пришел в движение, описывая смертельные круги, — но теперь защита отошла на второй план. Убить и выжить… тело приняло первый приказ.

Три секунды оказались роковыми. Вероятно, у Д’рага был шанс — мизерный, но все же был. Но за эти три долгие секунды тьер успел прийти в себя. И встретил атакующего в полную силу…

Они лежали рядом. Торс тьера был разрублен почти пополам, две из шести ног были переломлены, одна — отсечена начисто, как и гибкий хвост. Один из четырех глаз, обеспечивавших ему круговой обзор, вытек, остальные были закрыты. Иссеченное тело не шевелилось.

А Д’раг был жив… хотя и понимал, что осталось ему немного… Хвост тьера все-таки достал его, пробив оба сердца великана. Пожалуй, для ньорка такие травмы не были бы смертельными, если бы ими дело и ограничилось, но… Живот бойца представлял собой одной сплошную рану, вскрытый стремительным ударом одной из рук тьера, оканчивавшейся костяным клинком, внутренности, изорванные и окровавленные, лежали в пыли. Ньорк тяжело и часто дышал, глядя в затянутое облаками небо. Он помнил это небо голубым, помнил, как лучи солнца играли на гранях Хрустальной Цитадели…

Он лежал и улыбался, может быть, впервые в жизни. Именно сейчас он понял, что люди называют иронией судьбы. Тысяча лет прошла с тех пор, как он впервые увидел свет… и вот теперь ему придется умереть почти там же, где довелось родиться. Забавно… Перед глазами все плыло, сердца не бились, мозг, лишенный притока свежей крови, отказывался служить. Д’раг снова улыбнулся… что ж, достойная смерть. Его рука стиснула рукоять выщербленного меча. Стиснула и замерла… невидящие глаза все так же смотрели в хмурое, сырое небо.

Один из трех всадников спрыгнул на землю и вытащил из ножен меч.

— Ты что удумал, Рамус? — бросил другой, постарше.

— Пару когтей этой твари отрежу, — криво усмехнулся тот, кивая в сторону тьера. — Прикинь, Хмурый, это ж каких денег может стоить коготь демона, а? Я своего не упущу.

— Брось, Рамус, не надо, — поморщился пожилой. — Не добро это… они ведь воинами были оба. Великими… Их бы похоронить с честью, как подобает.

— Да ты что, спятил, старик? Это ж демон… и вообще, не нравится, можешь уматывать, мне с тобой делиться не резон. Дело сделали? Сделали. А то золото, что госпожа ньорку заплатить обещалась, так оно ей же и останется, еще и спасибо скажет. Так что, Хмурый, сам посуди — со всех сторон хорошо получилось.

Пожилой воин покачал головой и отвернулся. Он знал, что юный наглец сильнее его, и начнись тут спор — неизвестно, до чего дойдет дело. Так же как неизвестно и то, кого поддержит до сих пор молчавший третий следопыт. И ветеран не был уверен, что не окажется в меньшинстве, — запах золота прямо-таки витал над полем боя… Куда ни кинь, этот подонок Рамус прав, за любой кусок этого демона можно взять равный, а то и двойной вес золота. А ежели покупателя с умом поискать, то… И все же он не двинулся с места, не бросился собирать куски иссеченного чудовища — это было… подло. Хмурый был воином — десяток лет, проведенных в легионе, не проходят даром. У него были свои представления о чести.

Рамус подошел к неподвижному телу тьера и, примерившись, с размаху жахнул мечом по одной из лап, прямо по суставу. Ударил сноп искр, руку отбросило назад так, будто он со всей дури врезал по железной наковальне. На костяном панцире появилась крошечная зарубка, а на лезвии — глубокая зазубрина.

— Ах ты, тварь! — Он бросился к скакуну, сорвал с седла тяжелую секиру и принялся с остервенением рубить ногу тьера, пытаясь отделить сустав с длинным, в пол-локтя, когтем. Получалось плохо — лезвие топора щербилось, панцирь поддавался еле-еле… Пот градом струился по лицу, Рамус сбросил тяжелый шлем, сорвал подшлемник из толстой кожи. Он был сосредоточен на проклятой конечности, а потому не заметил, как шевельнулось веко на одном из глаз тьера, как приоткрылась тонкая щель. Не заметил и стремительного взмаха одной из рук. И даже не почувствовал, как костяное лезвие, с легкостью разрывая кольчугу, одежду, мясо и кости, вошло ему в спину, выставив окровавленное острие из груди. Глухо звякнул топор, падая на землю.

С противным чмоканьем костяной клинок вышел из раны, и тело, лишенное поддержки, упало лицом вперед. Затем глаз тьера открылся полностью и уставился на двух всадников, оторопело глядящих на труп своего товарища.

А в следующий момент воздух прорезал дикий сдвоенный вопль, наполненный непередаваемым ужасом, и скакуны, отчаянно погоняемые седоками, умчались прочь от этого страшного места.

Тьер не видел панического бегства оставшихся в живых противников. Глаз снова закрылся — на этот последний удар иссеченное тело израсходовало последний остаток сил. Окровавленное костяное лезвие замерло в неподвижности…

Прошло много времени, прежде чем тьер сумел шевельнуться снова. Раны уже почти не кровоточили, но силы в этом теле осталось совсем чуть-чуть. Пожалуй, пяток обученных воинов сейчас вполне могли бы добить поверженное чудовище — но здесь не было воинов, Черри допустила ошибку, поставив на ньорка, — если бы он появился здесь в сопровождении отряда ее головорезов… в конце концов, если бы двое уцелевших не сбежали, все могло сложиться иначе. Но эта ошибка дала тьеру шанс, и сейчас он пользовался им, как мог.

Разум жил, хотя почти полностью утратил контроль над плотью. Разорванные связи восстанавливались медленно, способность к метаморфизму, позволявшая ему молниеносно менять форму тела, сейчас была почти полностью разрушена. Лишь к исходу десятого часа он сумел заставить почти перерубленный пополам торс шевельнуться, еще не менее трех часов ушло на то, чтобы сомкнуть края страшной раны. Тьер кричал от рвущей тело боли, но ни один звук не нарушал тишину — связи с голосовыми связками тоже были утрачены… Но вот края раны сомкнулись, сорвав корку запекшейся крови.

Выполнив эту задачу, тьер с чувством исполненного долга погрузился в беспамятство. Теперь ему оставалось только ждать. Ждать и надеяться, что силы, заложенные в этот организм его создателями, все-таки еще не иссякли до конца.

В конечном счете в том, что им пришлось покупать нового скакуна, виноват был Денис. Вернее — его упрямство и заодно обостренная с момента нападения в гостинице недоверчивость. А может, никто не был в этом виновен — просто неудачное стечение обстоятельств.

— Господа! Господа!!! Подождите!!!

Денис придержал скакуна и оглянулся. Меж деревьев мелькала маленькая фигурка. Когда она, продравшись сквозь кусты, выбралась на тракт, то оказалось, что это совсем маленькая, лет десяти, девочка. Лицо ее раскраснелось от бега, светлые волосы выбились из-под шерстяной шапочки и разметались по плечам… она была просто очаровательна — крошечное, милое создание.

— Что случилось, малышка? — улыбнулась Таяна. Улыбка ее была доброй… но Денис заметил, что пальцы волшебницы привычно сложились в боевой жест. Мысленно он поставил Тэй пять с плюсом за предусмотрительность — появление в глухом лесу девочки выглядело малость подозрительно.

— Гоо-оспода! — Она запыхалась, но отчаянно торопилась высказаться. — Туда… ехать нельзя.

— Почему это? — изогнула бровь Тэй.

— Папочка говорит, что сейчас снег на горе талый… может эта… забыла… с горы осыпаться… ну, когда снега много…

— Лавина? — догадался Денис.

— Да, господин, лавина, папочка так и говорил. А еще он говорил, что сейчас самое опасное время… уф… — Она перевела дух и заговорила уже спокойнее: — В этих местах, господа, эти… лавины часто бывают, папочка мне строго-настрого велел, ежели кого увижу, обязательно сказать.

Говорила малышка как-то уж очень по-взрослому, серьезно и правильно. И одета была куда лучше подавляющего большинства крестьянских детей, что попадались им ранее на пути. Добротная курточка из хорошей кожи, меховая — в такой тепло и в легкий мороз. И на ногах — кожаные сапожки, вещица для обычного серва дорогая, не каждый позволит себе так одевать ребенка, растущего как на дрожжах.

— А кто твой отец? — поинтересовалась Таяна. Пальцы остались в прежнем положении, словно она ждала неприятностей от этого крошечного существа.

— Папочка — здешний лесник, — гордо ответила девчушка, вздернув носик. — Его Шубертом зовут, его все знают. Он ха-ароший!

Немного подумала и добавила, словно это было лучшим доказательством:

— И меня сильно-сильно любит, больше всех, вот!

Денис с Таяной переглянулись. Конечно, в такую погоду вполне можно было ожидать, что с горы сойдет лавина, тем более что тракт пролегал у самого подножия острого, похожего на огромный клык заснеженного пика. Но…

— Послушай, малышка… тебя звать-то как?

— Мия, — мило улыбнулась та. — А папочка меня зайчиком зовет. Только я же не зайчик, а девочка, правда? А он все равно то зайчиком, то белочкой… а я белочку знаю, она маленькая и пушистая. И зайчика я знаю, он сейчас белый, а скоро серым станет. А еще я знаю…

— Подожди, подожди, Мия, — вмешался Денис, понимая, что экскурс в местную фауну может оказаться очень долгим. — Это же дорога к Белозерью, верно?

— Да, господин, только…

— Нам как раз туда и надо.

— Так нельзя же по дороге-то, папочка говорит, сейчас время плохое. А тут еще дорога есть, только по ней дальше получится. Сначала до озера, потом вокруг него и как раз в село попадете.

— И долго ехать? — спросил Жаров. Настойчивость девчушки ему не нравилась.

— К темноте как раз успеете… — Она задумалась, а потом несколько неуверенно добавила: — Наверное…

— Вот что, малышка, спасибо тебе за предупреждение, но мы, видишь ли, торопимся. Так что, пожалуй, рискнем и поедем прямо.

— Но как же… там же эта… лавина. — Глаза девочки заблестели, как будто бы она искренне переживала за бестолковых и непослушных господ, вознамерившихся отправиться прямо навстречу гибели, и собиралась по ним всплакнуть. — Папочка сказал, туда никак ехать нельзя!

— Мы очень торопимся, Мия, — проникновенно сообщил Денис. — И поедем так, как нам надо. Ты не расстраивайся, ничего с нами не случится.

Не желая вступать в дальнейшую дискуссию, он тронул скакуна. Через минуту оглянулся — девочка так и стояла у дороги, вытирая кулачком невидимые с такого расстояния слезинки.

А гора приближалась. Она действительно была заснеженной — и даже странно, что белая шапка еще держалась. Днем уже было довольно тепло — за отсутствием измерительных приборов типа градусника Денис оценил бы температуру воздуха в плюс пять по Цельсию. И он, безусловно, понимал, что девочка и ее гипотетический папа правы, снег напитан водой, он держится на честном слове, и достаточно легкого толчка, чтобы обрушить всю эту влажно-холодную массу вниз.

Но, с другой стороны, если она не рухнула до сих пор, почему бы ей не продержаться еще час — ровно столько, сколько нужно путникам, чтобы миновать опасный участок.

— Может, нам и в самом деле стоит поехать в объезд? — Таяна тоже не сводила глаз со снежного купола.

— Меня терзают смутные предчувствия, — мрачно заметил Жаров, снова оглядываясь. Место, где они встретились с Мией, было еще видно, дорога в этом месте была прямой как стрела… но девочки там уже не было, наверное, снова ушла в лес… видать, отец ее был где-то рядом, не могла же кроха в одиночестве бродить по сырому лесу.

— Предчувствия? — удивленно переспросила Таяна. — Ты видишь угрозу в этой крохотуле?

— Нет, не в ней, — мотнул он головой, но рука все же погладила рукоять меча. — Нет, девочка тут ни при чем, вернее, не она сама… меня беспокоят ее слова. Она очень уж настойчиво советовала нам ехать другой дорогой, да еще той, по которой мы не доберемся до жилья засветло. Подозрительно все это.

— Считаешь, там нас ждала засада? — Таяна надменно задрала нос. — Не думаешь же ты, что какие-то сиволапые мужики способны навредить волшебнице?

Денис мысленно отметил, что прозвучало только «волшебнице», а не «волшебнице и воину». Он не мог не признавать, что Таяна не слишком высокого мнения о нем как о бойце, да и сам он считал примерно так же… но нельзя же так явно давать это понять. Может, обидеться?

— Стрела в спину одинаково опасна и для воина, и для мага, — хмуро бросил он. — Если бы с нами был Тернер с его нечеловеческими чувствами, я бы не испугался сунуться хоть к черту на рога.

— Черт — это что?

— Не важно… Из меня, да и из тебя тоже, следопыт не очень. Девчонка бежала не разбирая дороги, но я услышал ее только тогда, когда она начала кричать. А ты?

— Ну… — неуверенно протянула Тэй и слегка покраснела. — Ладно, ты, возможно, прав. Но если мы будем стоять здесь и болтать, то и по этой дороге до Белозерья засветло не доберемся.

Они тронули скакунов, и когтистые лапы вновь зашлепали по тракту. Гора приближалась, лес отступил — он, похоже, тоже опасался снежной угрозы и не хотел становиться на ее пути. А может, сходящие здесь год за годом лавины — если девочка говорила правду — просто смели ближайшие к скале деревья, оставив за собой плешь, которую сейчас пересекала лента дороги.

Солнце светило ярко, безоблачное небо радовало глаз… и все же в воздухе было разлито беспокойство. Денис ощущал его всей кожей, именно так проявлялось то чувство, без которого ни один десантник не может всерьез рассчитывать дожить до старости. Чувство опасности, чувство недоброго взгляда в спину. Взгляда сквозь прицел… только сейчас Жаров не мог почувствовать за этим взглядом живого существа, на него мрачно и угрожающе смотрело нечто большее — слепая, нерассуждающая, равнодушная, а от того еще более опасная стихия.

— Ходу, Таяна, ходу! — выкрикнул он, сильно хлопая ножнами меча по крупу скакуна девушки. — Быстрее!

— Что? — От неожиданности она чуть не выпала из седла. — Что случилось?

— Потом, все потом! — закричал он. — Вперед!

Что послужило той последней каплей, которая сорвала с места до этого спокойные снега? Солнечный луч, превративший очередную льдинку в капельку воды, камушек, неожиданно потерявший равновесие и покатившийся по склону, птица, выбравшая не лучшее место, чтобы на время прервать свой полет… или крик человека? Ответить на этот вопрос было сложно, да и никого ответ этот не интересовал. Гораздо больше двух всадников, изо всех сил подгоняющих своих скакунов, волновал другой вопрос — снега пришли в движение и, набирая силу, рванулись вниз огромной, непрерывно растущей белой волной.

— Быстрее! — хрипел Денис, нещадно колотя неразумную скотину по бокам.

Особой необходимости в этом не было. Животное, почуяв за спиной неминуемую гибель, мчалось вперед так, как никогда ранее. Камни брызгали из-под лап, могучие когти впивались в слегка подтаявшую землю, оставляя глубокие борозды. Только сейчас Жаров полностью осознал, насколько же изменились в этом мире обычные лошади: аллюр скакунов и до того не слишком напоминал лошадиный, а теперь и вовсе создавалось ощущение, что под седоком ходуном ходит чудовище, рвущееся вперед отчаянными, стремительными прыжками. Денис и сам не понимал, каким чудом ему удается все еще держаться на спине этого сошедшего с ума монстра.

Лавина надвигалась. Уже все вокруг было заполнено грохотом… мгновение, другое, и обезумевший от страха скакун Дениса, уже не чувствуя поводьев, метнулся в сторону от наезженного тракта, надеясь, что этот путь уведет его от опасности.

И рухнул, влетев передней лапой в чью-то глубокую нору, так некстати оказавшуюся на пути.

Денис даже не понял, что произошло. Просто в какой-то момент он вдруг заметил, что летит… а еще мгновением позже черная земля со страшной скоростью метнулась ему навстречу. И все исчезло.

Очнулся он от того, что кто-то с силой хлестал его по щекам. По лицу текла вода — слезы? Или тающий снег? Денис с трудом открыл глаза — бесформенное пятно медленно обрело вполне конкретные очертания, превратившись в лицо Таяны. На этом лице был написан не просто испуг — панический ужас.

— Жи-и-ивой!!! — завопила Таяна, перестав отвешивать Жарову пощечины и начав трясти его за воротник куртки. — Живой! О слава Эрнис!

— Тэй, тише… ты меня сломаешь, — просипел полузадушенный Денис. — Что случилось?

— Твой скакун упал… ты… тебя… лавина…

— Таяна, успокойся, прошу. — Он с трудом поднялся, придирчиво осматривая себя. Если не считать того, что куртка не пережила этого полета и теперь остро нуждалась в ремонте или хотя бы в серьезной чистке, все остальное было относительно цело. Тело болело нещадно — но кости не переломаны, а синяки… пройдут, куда они денутся.

Все вокруг было завалено комьями мокрого снега. Лавина зацепила упавших самым краем, даже толком не закопала — так… припорошила, не более. А вот позади, буквально в полусотне локтей, уже громоздились серьезные завалы — попади они под основной удар, там бы курткой да синяками не отделались.

Скакун лежал на боку, полузасыпанный быстро тающим снегом, и смотрел на Жарова печальным глазом. При ближайшем рассмотрении его лапа оказалась почти целой, только один из когтей вывернулся под неестественным углом и, видимо, причинял несчастному меланхоличному чудищу боль при каждом шаге. Встать животное смогло, смогло даже более-менее сносно передвигаться, но о том, чтобы сесть на него, не могло быть и речи. Зверь припадал на раненую ногу при каждом шаге и жалобно фыркал, информируя своих хозяев о том, что тащить его куда-то с такой травмой — это чистой воды садизм.

Жаров вздохнул и посмотрел на небо. Солнце было еще высоко… все-таки оставалась надежда, что им удастся добраться до Белозерья хотя бы к ночи. Он взгромоздился на круп скакуна Таяны, обхватив руками тонкую талию девушки, и они неторопливо двинулись в сторону ясно видимых далеко впереди, за лесом, дымков — свидетельств того, что где-то здесь есть люди.

Оба молчали. Жарову было немного стыдно — неизвестно, в самом деле девочка хотела заманить их в засаду или нет… а под лавину они попали исключительно по причине его, Дениса, упрямства. И то, что выскочили они из-под удара с минимальными потерями, было не более чем простая удача. Вполне могло выйти и по-другому. Ему казалось, что Тэй тоже во всем винит его.

А девушка сейчас думала совсем о другом. О том, как боль пронзила сердце, когда она увидела лежащего ничком Дьена, присыпанного снегом, неподвижного, безжизненного. О том, как бросилась к нему, как расшвыривала голыми руками комки снега и осколки льда, ломая ногти, царапая кожу, немеющую от холода. О том, как испугалась… Лгать самой себе — что может быть глупее. Она старалась быть честной, а потому готова была признать — всю ее душу затопил панический страх за него, Дьена… и это был не просто страх потерять спутника, товарища, защитника. Это был страх за любимого человека.

Тэй дернула головой, отгоняя подступающую панику. Неужели Оракул был все-таки прав? Неужели тогда, в его пещере, проникая в сознание потерявшего память мужчины, она и в самом деле навеки связала себя с ним узами, так напоминающими любовь? Девушка думала об этом и раньше, и не раз… и отчаянно надеялась, что то чувство, которое она ощущала в себе, чувство зарождающееся, еще не определенное, не сформировавшееся, это ее личное, собственное, а не навязанное древней магией. В минуты таких сомнений она была готова обрушить на голову Оракула все мыслимые проклятия — хотя тогда, в пещере, она знала, на что шла, Дерек предупреждал ее. И все же Тэй даже не предполагала, что ей впоследствии будет так тяжело понять свои собственные чувства…

До деревни добрались, когда небо уже заполнили звезды. Трактир встретил их льющимся из полуоткрытых дверей светом, запахом съестного и, самое главное, теплом. Порванная куртка плохо защищала от холода, шапка осталась где-то под снегом, сбитая ветром во время бешеной скачки, а потому Денис ехал, завернувшись в широкий плащ и оттого походя на взгроможденную в седло мумию.

Когда их проводили в комнату и он, чуть морщась от боли, стянул с себя одежду, то открывшаяся картина заставила его присвистнуть от удивления. Тело представляло собой один сплошной синяк. Он влез в огромный чан, над которым подымался заманчивый парок, и с наслаждением по самую шею опустился в теплую воду, чувствуя, как уходит боль, а заодно и усталость.

Молоденькая девчушка лет пятнадцати высунула симпатичную головку из-за полуоткрытой двери.

— Господин желает, чтобы его одежду почистили?

— Да, неплохо бы, — в блаженной истоме, не раскрывая глаз, протянул Жаров. — И починить… если это возможно.

— Я сделаю все, господин, вы будете довольны, — проворковала девушка, затем после паузы добавила: — Я сделаю все, что пожелает господин.

Не понять явного намека мог только глухой. Денис отрицательно покачал головой, все так же не открывая глаз.

— Этого достаточно, крошка. И скажи, что мы с госпожой желаем ужинать.

— Господа желают ужин в комнаты или предпочтут спуститься в зал?

Голос девушки заметно поскучнел. Еще бы, за ремонт и чистку одежды ей светил как максимум один медяк… а вот за то, что она ублажила бы состоятельного господина, вознаграждение могло бы оказаться куда более существенным. Денис нисколько не сомневался, что основной доход заведению эта служанка приносит не столько умелыми руками, сколько смазливым личиком и молоденьким телом. Он с какой-то отрешенностью подумал, что еще год назад это возмутило бы его… а теперь подобные сцены воспринимаются совершенно нормально, как нечто само собой разумеющееся.

— В зал, — коротко бросил он. — Иди, иди отсюда.

В воде он отмокал не менее получаса и к концу этого срока почувствовал себя совсем хорошо. Выбравшись из остывшего чана, он натянул просторную рубаху, влез в запасные штаны — единственное, что у него было с собой, помимо искалеченного дорожного костюма, обулся и двинулся к выходу. У самой двери задержался — повесил на пояс кинжал. Больше по привычке и совсем не потому, что чего-то опасался, ссоры и уж тем более поножовщина в трактире не приветствовались, поскольку лишиться благоволения трактирщика — это было очень, очень неприятно. И для местных жителей, которые приходили сюда выпить и провести вечер в теплой компании, и уж тем более для тех, кому дорога стала привычной и родной. Оскорбленный в лучших чувствах трактирщик вполне мог передать нелестный отзыв о постояльце своим собратьям по профессии… а слухи имеют обыкновение разноситься быстрее ветра.

Хотя, конечно, всякое случалось.

Денис замер — он вспомнил, почему ему показалось знакомым имя одного из узников покойного барона ди’Флура. Вспомнил странную встречу в трактире, вспомнил человека, нагло присвоившего себе титул Верховного мага. И блеск меча Тернера, одним взмахом отсекающего кисть руки, уже готовую заклинание… впрочем, тогда он еще не знал ни значения приставки «дер», ни имени своего будущего спутника. Забавно… как же этот выскочка оказался в баронской темнице? Надо будет рассказать Таяне.

Девушка уже ждала его внизу. Судя по тому, как суетился хозяин, с какой скоростью на столе появлялись новые и новые блюда, к волшебникам здесь относились с должным уважением. А может, владелец не слишком прибыльной таверны на не очень-то оживленном участке тракта почуял запах денег и теперь готов был костьми лечь, но урвать с богатых гостей максимум возможного.

Аромат горячей, жаренной в специях свинины был подобен удару. Рот моментально наполнился слюной, Жаров осознал, что просто смертельно голоден. И, вонзая кинжал в румяный бок поросенка, он напрочь забыл о том, что собирался рассказать Таяне о странном узнике замка Флур.

Где-то часа через два, с чувством приятной тяжести в желудке отодвинувшись от стола, Денис обвел чуть осоловевшим взглядом зал и жестом подозвал к себе одну из девочек-служанок. Та подбежала, готовая исполнить любое пожелание дорогого гостя.

— А скажи-ка, красавица, где бы мне найти Шуберта-лесника. Я тут с его дочкой поболтал недавно…

Договорить он не успел. Девушка побледнела, ее глаза расширились подобно блюдцам, и, выронив из рук полотенце, она, что-то сдавленно пискнув, убежала. Жаров, глядя ей вслед, удивленно пожал плечами — что это нашло на нее?

Спустя несколько минут к столику подошел хозяин. Он был мрачен.

— Вы это… господин… — Толстяк в порядком засаленном переднике мялся, комкал свой передник толстыми пальцами Я переминался с ноги на ногу. — Это… просить хочу, не надо к ночи-то… примета, говорят, дурная…

— Что не надо? — лениво поинтересовался Денис. В другое время он, возможно, даже возмутился бы от такой наглости, но сейчас, после горячей ванны и сытного ужина, настроение у него было самое умиротворенное.

— Про покойников, говорю, не надо… к ночи… да про них и днем-то… не надо. Вот. Примета, говорю, дурная…

— Да ты говори толком, в чем дело? — нахмурился Жаров, выпрямляясь. — О каких таких покойниках, ты что тут бормочешь?

— Дык, эта… Шуберта, стало быть, да и дочку его, Мию… тому уж года три, как лавина, что с Серого Клыка сошла, так и засыпала. Всем, стало быть, селом откапывали… изломало их страшно. Схоронили, стало быть… а вы, господин… нехорошо о мертвом к ночи…

Хозяин давно ушел, а Денис все сидел, и смотрел ему вслед невидящими глазами. А в памяти, как набат, вновь и вновь гремели слова маленькой девочки: «Шубертом зовут… Мия… Меня сильно-сильно любит… Лавина…»

— Вам другой скакун надобен, — мрачно сообщил довольно бандитского вида мужик, который в этом селе исполнял обязанности ветеринара. Хотя скорее всего его роль больше походила на роль коновала… вряд ли он был большим мастером в вопросах лечения приболевших скакунов. И животное, которому выпала несчастливая судьба тащить на своей спине Жарова, теперь скорее всего будет отправлено на скотобойню. Поскольку хотя нога и не была сломана, но повредил ее скакун основательно.

— Сколько? — коротко спросил Жаров.

Настроение у него было хуже некуда. После короткой, но впечатляющей беседы с трактирщиком минувшей ночью он почти не спал. Стоило закрыть глаза — и перед мысленным взором опять и опять появлялась десятилетняя девочка со светлыми волосами, разметавшимися по плечам. И теперь он чувствовал себя разбитым — да и вчерашние синяки давали о себе знать тупой, ноющей болью.

В глазах мужика появилась плохо скрываемая хитринка. Прочитать его мысли было столь же легко, как если бы они были написаны на заборе полуметровыми буквами. Очевидно, благородные господа находятся в отчаянном положении, а скакунов, годных под седло, в деревеньке раз-два и обчелся. И уж он постарается взять с богатеев правильную цену…

— Ну… эта… хорошие скакуны нонче в цене…

— Хорошие скакуны всегда в цене, — серьезно кивнул Денис, вымучив из себя жалкое подобие улыбки. — Но, как я знаю, в цене и умение правильно оценить товар. А потому попрошу вас, госпожа волшебница, принять меры, чтобы этот весьма уважаемый человек не посмел оскорбить наш слух ложью.

Тэй прекрасно поняла, что от нее требуется. Она щелкнула пальцами, и на ее ладони появился огненный шарик размером с яйцо. Денис уже знал, что, будь эта штука боевой, она вполне была бы способна превратить воина в полном доспехе в обугленный труп. Видимо, мужик тоже это знал — в этом мире общество было на удивление хорошо осведомлено о возможностях боевых магов, а потому относилось к ним с должным пиететом… то есть при мысли о том, чтобы причинить магу неприятности, в первую очередь старались обеспечить десятикратное численное превосходство. А коновал был один… ну не считать же в самом деле существенной помощью двух то ли детей, то ли слуг, каждому из которых вряд ли было больше четырнадцати лет.

Мужик немного позеленел и судорожно сглотнул — видимо, у него были иные представления о процессе торговли. Он почесал затылок, шумно рыгнул, затем несколько неуверенно протянул:

— Эта… ну, хороших скакунов в деревне почитай что и нет… Эй, малой, приведи сюда Шалуна…

Мальчишка, тот, что поменьше, метнулся к конюшне, чуть не спотыкаясь на бегу. Видать, в этом доме хозяин (или папаша) был скор на расправу и приучил всех исполнять свои приказы бегом и прыжками. Спустя буквально несколько мгновений он появился снова, таща за собой здоровенную тварь. Даже по сравнению со своими вечно меланхоличными собратьями скакун выглядел воплощением неземной скорби. Его печальные глаза обежали присутствующих, и, удостоверившись, что ничего хорошего от этих людей ждать не приходится, он отвернулся.

— Дык это, господа хорошие, извольте видеть, скакун самолучший…

— Врет, — задумчиво сообщила Таяна, глядя, как пламенный шарик изменил цвет с золотистого на ослепительно синий. Потом подумала и добавила: — Бессовестно врет.

Мысленно Жаров ей зааплодировал. Был ли этот шарик своего рода магическим детектором лжи, или Тэй просто валяла дурака, но цель была достигнута — волосы на голове мужика явственно зашевелились, а на лбу, несмотря на довольно прохладную погоду, выступили капельки пота. Коновал затравленно посмотрел на госпожу волшебницу и заорал на парнишку:

— Ты кого привел, балбес?! Я ж тебе сказал — Крепыша веди, а ты что, шутить со мной удумал? Вот я тебе… а ну бегом!

Парень в одно мгновение сделался в полтора раза меньше ростом и снова умчался в конюшню. На этот раз его не было несколько дольше.

А этот скакун и в самом деле стоил того, чтобы на него посмотреть. Огромный — такой снесет и латника, он был не просто силен — от него прямо веяло мощью. И породой… то, что сей скакун был очень хороших кровей, бросалось в глаза даже полному дилетанту. И манера поведения его была другой — он стоял, гордо и спокойно подняв голову, и разглядывал потенциальных новых хозяев явно оценивающе.

— Обшибся сынишка-то, — бурчал тем временем коновал, — вы уж не серчайте на него, господа, малой, что взять-то с него? А скакун-то знатный, вы уж не пожалеете, как есть говорю.

Признаться, Денис не был знатоком в вопросе выбора скакунов — по большому счету, он вообще разбирался в этом вопросе на уровне от «ах, какая прелесть» до «что ж за уродец». Ему только оставалось надеяться на то, что Тэй, будучи уроженкой этого мира и дамой благородной крови, все-таки получила достаточно разностороннее образование… хотя он и не имел ни малейшего представления, входит ли в это образование умение оценивать достоинства чешуйчатых тварей с когтистыми лапами и очень впечатляющими зубами.

Он бросил короткий, полный мольбы о помощи взгляд на свою подругу. Таяна кивнула — чуть заметно, это движение можно было понять, только ожидая его. Денис мысленно улыбнулся — с этой девушкой и в самом деле было легко, они понимали друг друга с полуслова.

— Ну, не знаю… — протянул он лениво, с явным сомнением в голосе, — он, видать, больше к пахоте приучен, ну да ладно, может, и сойдет. На какое-то время. А что, ничего лучшего у тебя нет? Может, кто еще в селе скакунами торгует? Или ты думаешь, что я, барон ди’Флур, сяду на животину, что еще вчера плуг тянула? Да меня даже тарги засмеют.

— Да помилуйте, барон! — взвыл коновал, явно делая попытку рухнуть на колени перед благородным господином. — Да разве ж можно! Скакун-то самолучший, рыцарских кровей, да сдохнуть мне, ежели вру! Да вы ж сами-то гляньте, господин барон, гляньте! Стать-то какая, да разве ж у простого скакуна такая стать бывает! Истинно говорю, ваша светлость, истинно!

Жаров снова обошел вокруг скакуна, отметив краем глаза, что огненный шарик в ладони Таяны продолжает оставаться золотым.

— Ну и сколько ты хочешь за эту клячу?

— Пять… наддать золотых, господин барон!

Разбрызгивающий искры шар в руке волшебницы вырос в размерах вдвое и полыхнул во все стороны голубыми отблесками так, что на мгновение лица присутствующих стали напоминать утопленников. Коновал даже сразу сжался, поняв, что рискует шкурой… В довершение ко всему Тэй приклеила на лицо выражение типа «а можно я сделаю ему больно?». Картина была столь натуральной, что мужик позеленел еще больше, его сынок поспешил спрятаться за хлипкую дверь конюшни, а Дьен с удивлением подумал о том, что он, похоже, недостаточно хорошо знает свою подругу.

— Это е-ессли вы возьмете ддвух, ггоспода… — пролепетал мужик. — А за этого… ну уж меньше десяти никак, детей же кормить… пятеро их у меня…

Таяна пожала плечами. То ли процесс торга ей надоел, то ли за такого скакуна названная цена и в самом деле была приемлемой. Жаров достал кошель и неторопливо отсчитал в потную, дрожащую руку мужика десять золотых монет. Тот, молниеносно спрятав деньги, тут же исчез в своем домишке, глухо брякнув массивным засовом. Жаров только усмехнулся — как же успокоительно действует на людей запертая дверь… ведь не то что даже боевой маг — просто любой крепкий мужчина высадит эту дверь в два счета. И коновал это, безусловно, понимает… а поди ж ты, закрылся и чувствует себя в безопасности. А может, и не чувствует, может, залез в подвал и дрожит теперь там, как лист осиновый, как бы госпожа волшебница не передумала да не осерчала. А с них, волшебников, станется и дом по бревнышкам раскатать.

— Чего он так шустро сбежал?

— Скакун скорее всего краденый, — хмыкнула Таяна. — Он и в самом деле стоит этих денег, но такому зверю неоткуда взяться в этой глухомани.

— Допустим, и что?

— Ну… мы могли бы просто забрать скакуна, не заплатив ему даже медной монеты. И он бы не посмел жаловаться на произвол, потому что тогда ему пришлось бы объяснять, откуда у него появился этот красавец.

— Подумаешь проблема! — пренебрежительно фыркнул Денис. — Скажет, нашел, мол. В лесу… и все дела.

— Не так все просто. — Тэй потрепала скакуна по бронированной шее. Неясно, почувствовал ли он ласку сквозь чешую, но доброе отношение заметил. — Его Величество очень следит за соблюдением собственных законов. Имперские следователи могут сквозь пальцы смотреть на мелкие кражи, но похищение боевого скакуна у благородного господина не может пройти незамеченным. А насчет нашел… да кто ж в это поверит?

— И что ему грозило бы, если он и в самом деле спер животину у какого-нибудь подвыпившего рыцаря?

— Петля, — коротко ответила Таяна чуть повышенным тоном.

За запертой дверью раздался короткий всхлип. Коновал, видимо, подслушивал, о чем болтают благородные господа да почему не торопятся покинуть его двор. Денис подумал, что, продлись этот разговор еще немного, коновал, пожалуй, сам вынесет господам обратно их деньги, да еще и приплатит, если господа пообещают убраться восвояси…

Но издеваться над мужиком не хотелось. Тем более что его хозяйство и в самом деле не производило впечатления богатого, а детишек кормить надо. Да и «синие жилеты», императорские сборщики налогов, не слишком лояльно относились к неплательщикам.

— Ладно, — махнул он рукой. — Поехали, что ли? Дорога дальняя…

Позади остались три недели пути. Три недели, на протяжении которых ничего толком не произошло. Никто не пытался проникнуть ночью в комнаты гостиниц, где они останавливались по дороге, банды разбойников не поджидали в придорожных кустах. Кухарки не клали в пищу яд, и даже дикие тарги, казалось, предпочитали охотиться в других местах. И лавины больше не сыпались на голову, а заодно не маячили у обочины девочки, погибшие три года назад под рухнувшей снежной массой.

На фоне этой благодати мозоли на заднице, ночлег под открытым небом и прочие неудобства казались просто мелочью. Последнее обжитое место миновали дней десять назад, никто не желал селиться близко от Гавани. Место это считалось не просто недобрым — опасным, несущим зло. Тому были причины, в свое время Оракул рассказывал Денису и Таяне, что жители Гавани иногда попадают в этот мир. Чудовища, искореженные пространством «вне закона», они способны были напугать кого угодно — и пугали. Да и не в них одних было дело — ведь Дерек говорил, что каждое открытие портала в иной мир, пусть даже на мгновение, впускало сюда капельку чужого пространства, опасного, непредсказуемого. И если у коровы рождался покрытый чешуей или перьями теленок, оскаливающий клыки или облизывающийся раздвоенным змеиным языком, к этому относились относительно нормально — просто отправляли исчадие зла на костер вместе с его мамашей… Но никому не хотелось, чтобы его ребенок под влиянием этого проклятого места родился уродом.

Они стояли на пригорке, рассматривая руины некогда большого портового города. Гавань Семи Ветров стояла на берегу бухты, спокойная вода была подернута чуть заметной отсюда, издалека, рябью. Некогда величественные храмы были полуразрушены, зияя черными дырами провалившихся внутрь куполов, стена, опоясывавшая город, местами развалилась грудами щебня — а местами еще стояла. За ней кое-где возвышались шпили башен, местами целые, местами — порядком битые безжалостным временем.

Денис тронул поводья, и скакун, шлепая по камням когтистыми лапами, неторопливо направился вниз, туда, где виднелся особенно большой провал в стене. Ворота в Гавань Семи Ветров.