На Северном Кавказе нету, пожалуй, городка, станицы, хутора, где в разных вариантах не повторяли бы одну и ту же историю: «Один русский был в гостях у своего кунака в горах (у ингуша, чечена, карачаевца и т. д.). Хорошенько выпили, закусили, русскому домой пора. Поехал кунак его провожать. Едут по ущелью, тропинка узкая, двум лошадям никак рядом. Вот русский едет впереди, а черкес (кабардинец, адыгеец и т. д.) сзади. Ну, едут себе, все нормально, вдруг балкарец (даргинец, кумык и т. д.) и говорит: „Дай-ка лучше я первым поеду!“ „Да пожалуйста! — русский отвечает. — А в чем дело?“ „Да не могу тебе в спину спокойно смотреть! — с чувством восклицает кунак. — Как гляну — рука сама за ружьем тянется!“»
Ну, и делается, конечно, многозначительный вывод: разве можно, мол, горцам верить?! Тут ухо надо востро держать!
А я тут как-то размышлял о наших местах, о том, что связано с ними — обо всем помаленьку, как говорится, и вдруг вспомнил об этом обычае, который у адыгов называется в переводе на русский примерно так: «хочется кольнуть.» А заключается он вот в чем. Если мальчишки играют в ножичек, и у кого-то из них кончик лезвия вдруг оказывается направленным на товарища, то он должен тут же бросить его тычком в землю, себе под ноги и сказать это самое:
«Хочется кольнуть.»
Это не то чтобы извинение, но как бы подтверждение того, что паренек знает правило — нельзя направлять нож на человека, — и правилу этому неукоснительно следует…
То же самое за адыгским столом: нож не должен лежать кверху лезвием либо к гостю острием.
И вот, как знать: не является ли эта байка насчет эмоционального кунака в каком-то смысле и подтверждением крепости традиции на Кавказе, и доказательством искренности… а что, что?
Кодекс чести очень высоко держит духовную планку, она, верхняя — как бы идеал, к которому должен настоящий джигит, настоящий рыцарь стремиться, и другое дело, как кому это удается.
Как удается нам всем.