GEDENKBUCH: КНИГА ПАМЯТИ НЕМЦЕВ-ТРУДАРМЕЙЦЕВ

В лагере-спутнике Тимшера

В январе 1943 г. был сформирован этап в лагерь-спутник, название которого я, к сожалению, забыл, если он вообще имел таковое. Туда должны были отправить армейцев с лучшей обувью и неплохо одетых. Говорили, что из-за болот там можно работать в лесу только зимой.

После обеда, при сильном морозе мы отправились пешком на новое место обитания, удаленное на 25 км. Более слабые армейцы, утомленные безостановочной ходьбой, отстали. В лагерь мы прибыли поздно вечером, совершенно без сил и промерзшие насквозь. Нас было 55-60 человек, столько же уже находились в бараке. Наши валенки мы разложили вокруг печки на полу. Не сразу всем нашлось место на двухэтажных сплошных на-pax. Было так тесно, что можно было лежать только на боку и нельзя было шевельнуться. Ватные фуфайки служили подушками, все остальное оставалось на теле. Немного оттаяв, мы тотчас крепко уснули.

Утром нам сообщили печальное известие: 5 человек из этапа замерзли в пути. В первую ночь многих из нас обокрали, утащив в основном обувь. У меня украли валенки, которые мне только что подшил Маттайс, бумажник с 90 рублями и почтовую бумагу.

Как выглядело внутреннее устройство барака? Нары располагались по обеим сторонам половины барака длиной 12 и шириной 8 метров. В проходе лежала большая железная бочка, которая служила печью и топилась днем и ночью. Печка давала нам не только тепло, но и единственный свет в темноте. Окон было только два, место стекла в оконных рамах занимали поставленные рядами друг на друга стеклянные банки.

После дня отдыха одетым армейцам уже нужно было выходить на работу в лес. Обворованные не получили другой обуви и фуфаек, и им пришлось остаться в бараке. В то же утро, когда снаружи рассвело, примчался начальник, мощный мужчина в длинной шубе и валенках, и гневно заорал: «Одеться и немедленно выйти во двор!» Мы узнали в нем коменданта Тимшера, который обращался с нами, армейцами, особенно бессердечно и всегда, как мне казалось, скалил зубы. Мы быстро оделись во все, что у нас было, и вышли во двор. На некоторых была только легкая верхняя одежда, кое-кто натянул на ноги рукавицы. Я был в тонких носках и низких, привезенных еще из дома галошах.

15 минут начальник обыскивал барак, ничего не смог найти и вышел во двор свирепый как бык. По его приказу мы, 19-20 армейцев, встали по четверо в ряд и зашагали к воротам. Там перед нами встал охранник, а начальник ушел, наглядно продемонстрировав свою власть и наше полное бесправие. Мы долго и послушно стояли на 30-35-градусном морозе, будто натворили что-то совсем неположенное. Мы ли были повинны в том, что нас обокрали заключенные, работавшие неподалеку?

Через полчаса мы больше не могли терпеть. Вскоре все мы начали тихо плакать, у охранника с оружием тоже навернулись на глаза слезы. Однако начальник не показывался. Плач перешел в рев, самые слабые рухнули на землю. Только после этого воя пришел начальник и указал рукой на барак. Это унижение долго не давало нам покоя и убедило нас, что человеческая жизнь здесь стоит недорого.

Чтобы мы помаленьку издыхали, нам давали только 300 граммов хлеба в день и дважды водянистый лагерный суп, который мы пили из миски как чай. Армейцы, ходившие на работу, получали 600 граммов хлеба, трижды суп и черпачок (похожий на баночку из-под крема) жидкой каши без жира.

От такого скудного питания люди все больше слабели, некоторые заболели поносом и вынуждены были оставаться в вонючем бараке, который никогда не проветривался. Не показывался ни один врач, будто все было в полном порядке. Никто не мог помыться в бане, так как здесь ее попросту не было. Паразитам - клопам и вшам - очень вольготно жилось в темном помещении. Это ужасно, когда ты ощущаешь, как иссыхаешь, и чувствуешь, что с тобой обращаются не как с человеком.

Через месяц или немного больше никто уже не мог работать, и пришел приказ возвращаться в Тимшер. Теперь для всех босых нашлись новые ватные чулки, но лаптей к ним нам не дали, и мы так и отправились.