Генерал армии Н. Ф. Ватутин

УДАР ЛЕВЫМ КРЫЛОМ

В начале июля 1942 года Н. Ф. Ватутин был назначен представителем Ставки ВГК на Брянском фронте. 7 июля этот фронт был разделен на два — Брянский и Воронежский. Временное командование Брянским фронтом было возложено па генерала Н. Е. Чибисова. Воронежский фронт возглавил генерал Ф. И. Голиков.

Н. Ф. Ватутин стал представителем Ставки ВГК на Воронежском фронте. Однако через несколько дней Николая Федоровича отозвали в Москву, на совещание, на котором должен был решаться вопрос о командующих Брянским и Воронежским фронтами.

Кандидатуру на должность командующего Брянским фронтом подобрали быстро: А. М. Василевский предложил генерала К. К. Рокоссовского. И. В. Сталин согласился. А вот на должность командующего Воронежским... Начальник Генштаба назвал уже несколько кандидатур, но Сталин отводил их.

— Товарищ Сталин! Назначьте меня командующим Воронежским фронтом, — неожиданно для всех предложил Ватутин.

— Вас? — удивился Сталин.

Ватутин выполнял огромный объем работы в Генеральном штабе, и вряд ли ему можно было найти сразу достойную замену. Василевский высоко ценил его как крупного штабного работника. И, конечно, ему не хотелось расставаться с ним. Но задерживать Ватутина значило бы остановить его служебный рост. И Василевский поддержал кандидатуру Николая Федоровича.

Верховный Главнокомандующий внимательно посмотрел на Василевского, потом на Ватутина и сказал:

— Если товарищ Василевский согласен... я не возражаю[14].

Тогда уже было известно, что главные силы немецко-фашистских войск перенацелены на Сталинград. Казалось бы, в этих условиях Воронежский фронт, который принял Ватутин, приобретает вспомогательное значение и его войскам можно перейти к стабильной обороне. Однако Ватутин рассматривал действия фронта в интересах обшей стратегии. И стремился выполнить требования этой стратегии: непрерывными контратаками беспокоить противника, сковывать его силы. Он наносил удары то на одном, то на другом участке фронта. И гитлеровцы порой не знали, куда им раньше посылать подкрепления — под Сталинград или под Воронеж...

13 июля, вступив в командование 18-м танковым корпусом 60-й армии, генерал-майор И. Д. Черняховский прибыл с докладом в штаб Воронежского фронта.

Ватутин встретил Ивана Даниловича как старого боевого соратника.

— Очень рад, что мы снова вместе. Ну, рассказывайте, как устроились, довольны ли корпусом? — поинтересовался Николай Федорович.

— К личному благоустройству я неприхотлив, товарищ командующий, война научила приспосабливаться ко всему. Что же касается состояния и расположения корпуса, то я ими не удовлетворен.

— Что так?

— Видите ли, распоряжением командующего армией генерала Антонюка танковые и мотострелковая бригады корпуса усиливают стрелковые дивизии. Командир же корпуса, то есть я, оказываюсь в роли инспектора. Думаю, что это неправильно. Войска и штабы следует еще учить, а возможностей для этого нет.

— Что вы предлагаете?

— Было бы неплохо, если б корпусу выделили самостоятельный участок обороны. Тогда можно одновременно и обороняться, и учить войска.

— Хорошо, я разберусь, — кивнул Ватутин. — Переговорю и с вашим командармом. — Николай Федорович помолчал. А затем как бы случайно спросил: — А как бы вы, Иван Данилович, отнеслись к тому, если бы вам вместо танкового соединения предложили общевойсковое?

— Но я же танкист, товарищ командующий, и люблю этот род войск.

— Я знаю об этом, — улыбнулся Николай Федорович. — Но знаю и то, что, прежде чем стать им, вы были артиллеристом, командовали стрелковой дивизией.

Выдержав небольшую паузу, Ватутин сказал:

— Ну хорошо, к этому вопросу мы еще, возможно, вернемся...

Перед 60-й армией была поставлена задача — выбить врага из Воронежа. Однако она все еще не была выполнена. Это серьезно тревожило Ватутина. Чтобы разобраться с положением дел на месте, он выехал в 60-ю армию. Вначале заехал в 18-й танковый корпус.

Уже с порога начал строго, официально:

— Товарищ генерал, помните, как на северо-западе вы жаловались, что нет танков? Теперь они у вас есть, но где же успехи?

— Товарищ командующий, дело не только в нас, — возразил Черняховский. — Командование армии мало заботится о том, чтобы обеспечить действия корпуса артиллерией и поддержать авиацией. Командарм продолжает, видимо, считать, что если танкисты в броне, то им не нужно помогать огнем. Танковые бригады несут потери с флангов, особенно от огня противотанковой артиллерии противника. Поэтому они не могут прорваться в глубину обороны противника.

— Только ли эти причины мешают вам действовать более решительно? — спросил Ватутин уже более мягко.

— Есть и другие трудности, — ответил Черняховский. — Например, по штату корпусу не положена зенитная артиллерия. И получается, что танкисты совершенно беспомощны перед авиацией противника. Но и это не главное. Беда в том, что действуем мы пока по старинке, плохо учитываем опыт войны в применении массированного удара танков на направлении прорыва. Вот и сейчас... Бригады разбросаны, а мне пока не дают возможности собрать их в единый кулак.

— Хорошо, Иван Данилович, Военный совет фронта разберется во всем и поможет вам. Но и вас прошу в кратчайший срок подучить командный состав корпуса и бригад грамотно управлять танковыми соединениями и частями в бою.

— Сделаем все, что от нас зависит, товарищ командующий, — заверил Черняховский.

Прошло несколько дней. «Мне хорошо запомнилось заседание Военного совета армии, — вспоминал бывший комиссар 17-го танкового корпуса генерал-майор В. Г. Гуляев, — на которое были вызваны все командиры и комиссары соединений. Антонюк открыл его... И как раз в этот момент позвонил по ВЧ Верховный. Командующий прервался на полуслове и поспешил к аппарату. Вернулся он скоро чуть бледный и чрезвычайно взволнованный.

— Черняховский, вас... — Антонюк жестом показал на дверь, за которой находился телефон, связывающий армию прямо с Москвой.

Участники совещания молча переглядывались. Каждый, по-видимому, строил про себя всякого рода догадки. Молчал и Антонюк. Лишь когда вернулся Иван Данилович, он объявил, что Черняховский назначен командующим 60-й армией, и тут же уступил ему свое председательское место...»[15]

А у Черняховского со Сталиным состоялся следующий разговор:

— Ватутин попросил назначить вас командующим 60-й армией. Мы не возражаем. А как вы сами смотрите на это?

— Как прикажете, товарищ Сталин. Ваше высокое доверие постараюсь оправдать всей своей жизнью, — взволнованно ответил Черняховский.

— Вот и хорошо. Принимайте армию, — сказал Сталин. — А Антонюку мы подберем другую работу.

Николай Федорович па первых порах приглядывался к боевой деятельности молодого командующего армией. Он дважды побывал у Черняховского, утвердил ряд мероприятий по усилению обороны армии. В то же время обратил внимание командарма на неудовлетворительную работу штаба 195-й стрелковой дивизии, посоветовал, что нужно сделать для устранения недостатков.

Наступила осень. Во второй половине октября Н. Ф. Ватутина неожиданно вызвали в Москву. Дорогой терялся в догадках: зачем? За время командования Воронежским фронтом особых срывов вроде бы не было. Напротив, Ставка не раз высказывала удовлетворение действиями вверенных ему войск.

По прибытии в столицу сразу же направился в Генеральный штаб. А. М. Василевский ознакомил его с планом операции по разгрому группировки противника в районе Сталинграда. Для участия в этой операции привлекались войска еще только создаваемого Юго-Западного, Донского и Сталинградского фронтов.

Заключая беседу, Василевский сказал, что на должность командующего Юго-Западным фронтом будет предложена его, Ватутина, кандидатура.

Вскоре после возвращения из Москвы Ватутин позвонил Черняховскому:

— Иван Данилович, приезжайте ко мне вечером часам к десяти.

— Что прикажете захватить с собой?

— Ничего.

Николай Федорович принял командарма по-домашнему, не в штабе, а на квартире. Объявил:

— Завтра я убываю на новый фронт, а сегодня хочу на досуге вместе поужинать.

— Куда же переводят вас, Николай Федорович? — подавляя нахлынувшее чувство горечи от услышанного, спросил Черняховский.

— Приказано возглавить создаваемый Юго-Западный фронт. А сюда, на Воронежский, Ставка вновь назначила Филиппа Ивановича Голикова.

В тот прощальный вечер они долго вели задушевный разговор. Вспоминали о прошлом, заглядывали в будущее. Черняховскому было тяжело расставаться с Ватутиным.

Войска Юго-Западного фронта должны были занять оборону от Клетской до Верхнего Мамона. Времени на организацию обороны Ватутину дали мало — всего три недели. К середине ноября на левом крыле фронта должна была быть создана ударная группировка войск, которой во взаимодействии с войсками Донского фронта предстояло перейти в наступление, разгромить на своем пути противника, соединиться в районе города Калач-на-Дону с ударной группировкой Сталинградского фронта и тем самым завершить окружение гитлеровских дивизий, стремящихся овладеть Сталинградом.

Ватутину нужно было не только создать гибкий и оперативный механизм руководства, но и подтянуть и подготовить к наступлению прибывающие части и соединения, произвести перегруппировку войск, накопить необходимое количество снаряжения, переправочных средств, продовольствия и боеприпасов. И сделать все это на голой местности, где нет ни хороших мостов, ни дорог. Сюда вела лишь одноколейная железная дорога, составы двигались по ней медленно, с частыми остановками на полустанках и разъездах. Чтобы ускорить дело, Ватутин приказал выгружать некоторые части из эшелонов вдали от фронта и ночью направлять их колоннами к пунктам сосредоточения. Время поджимало. Ведь сосредоточение последних воинских соединений и всего необходимого для операции Ставка приказала закончить не позднее 15 ноября.

А еще раньше, в первых числах ноября, во фронтах сталинградского направления состоялись итоговые совещания по проверке готовности к предстоящим действиям. 3 ноября такое совещание прошло на Юго-Западном фронте. Его провел маршал Г. К. Жуков, представитель Ставки на Юго-Западном и Донском фронтах. Кроме командования фронта и армий в совещании принял участие руководящий состав корпусов и дивизий. Присутствовал и представитель Ставки на Сталинградском фронте маршал А. М. Василевский.

На этом совещании еще раз были тщательно проверены точность понимания командирами поставленных перед ними задач и их решения. Буквально с каждым из них вновь были рассмотрены вопросы организации взаимодействия с артиллерией, танками и авиацией при прорыве обороны противника, взаимодействия с танковыми и кавалерийскими соединениями при вводе их в прорыв и при действиях в глубине обороны противника; обеспечения флангов в ходе операции; взаимодействия с соседними войсковыми объединениями и соединениями; организации управления войсками на всех стадиях операции. Были заслушаны подробные доклады участников совещания о состоянии войск фронта, боевом и материальном обеспечении, готовности соединений к выполнению ответственнейшего задания партии, правительства и Верховного Главнокомандования.

4 ноября такое же совещание было проведено в 21-й армии Юго-Западного фронта с привлечением руководящего состава Донского фронта, а 10 ноября — с руководящим составом Сталинградского фронта при штабе 57-й армии[16].

А фронты сталинградского направления продолжали жить напряженной жизнью, в том числе и Юго-Западный фронт. Н. Ф. Ватутин спал урывками, в основном в машине, когда выезжал в войска. А днем он вместе с начальником штаба фронта и членом Военного совета сидел над картами, вновь и вновь в деталях прорабатывая план предстоящей операции.

Немецко-фашистская группа армий «Б», на правое крыло которой должен был обрушиться основной удар советских войск, обороняла фронт протяженностью до 1400 километров. Ее левофланговая 2-я армия находилась северо-западнее Воронежа, прикрывая курское направление. Соседняя с ней 2-я венгерская армия стояла в обороне по правому берегу Дона, прикрывая харьковское направление. Далее по Дону, от Новой Калитвы и до станицы Вешенская, на ворошиловградском направлении, располагалась 8-я итальянская армия. Восточнее, от Вешенской и до Клетской, занимала оборону 3-я румынская армия.

Именно на этом участке сосредоточил все свое внимание Ватутин. Румынские части были наименее стойкими. Но Ватутин не рассчитывал на легкий успех. Он хорошо знал, что противник построил оборону на большую глубину, располагал мощными огневыми средствами. Чтобы прорвать ее, нужно было добиться превосходства над ним в силах и средствах. С этой целью командующий к началу наступления сосредоточил на участке прорыва половину стрелковых дивизий фронта, три танковых и два кавалерийских корпуса, около 85 процентов артиллерии РВГК и всю реактивную артиллерию. В результате была создана мощная ударная группировка, которая превосходила противостоящего противника в людях в 2—2,5 раза, а в артиллерии и танках — в 4—5 раз.

По плану, представленному Н. Ф. Ватутиным в Ставку, в состав этой группировки должны были войти 5-я танковая армия генерала П. Л. Романенко и 21-я армия генерала И. М. Чистякова. Переход группировки в наступление намечался с плацдармов в районах Серафимовича и Клетской. Здесь она должна была прорвать оборону 3-й румынской армии и, развивая наступление в общем направлении на Калач, к исходу третьего дня операции соединиться с войсками (ударной группировкой) Сталинградского фронта. 1-й гвардейской армии генерала Д. Д. Лелюшенко предстояло нанести удар в юго-западном направлении. После выхода ее частей и соединении на рубеж рек Кривая и Чир здесь планировалось создать активно действующий внешний фронт окружения врага.

Прикрытие и поддержка наступающих войск возлагались на 17-ю воздушную армию генерала С. А. Красовского и некоторые соединения 2-й воздушной армии генерала К. Н. Смирнова. В полосе действия войск Юго-Западного фронта планировалось использовать и авиацию дальнего действия.

План операции, разработанный Н. Ф. Ватутиным, был принят без каких-либо изменений.

Для согласования вопросов взаимодействия Ватутин выехал в 17-ю воздушную армию. Путь был неблизким. Дорога, по которой катил «виллис», была разбита грузовиками, артиллерийскими тягачами и танками, поэтому машину сильно трясло.

— Дай-ка мне папиросу, — обратился Ватутин к адъютанту.

— Но вы же не курите, товарищ командующий, — удивился тот.

— Раз прошу, значит, давай. Может, сон удастся прогнать.

— А вы бы, товарищ командующий, на мое место пересели да вздремнули бы, — предложил адъютант. — У меня здесь попросторнее. Пожалуйста, товарищ командующий...

— Спасибо.

Затянувшись, Ватутин тут же закашлялся:

— Не пойму, что люди находят в курении? Гадость какая-то.

— Это без привычки, товарищ командующий, а как втянешься...

Не договорил. В ночи внезапно возник нарастающий гул моторов.

— Никак танки?

Ватутин прислушался:

— Точно. — Приказал водителю: — Прижмись к обочине и остановись.

Ватутин вышел из машины, поднял руку. Идущий во главе колонны танк резко затормозил.

— Чье хозяйство? — спросил Ватутин свесившегося из башенного люка танкиста.

— А ты кто такой будешь? — вместо ответа поинтересовались сверху.

— Ватутин.

Танкист торопливо выбрался из башни, спрыгнул на землю, приложил руку к ребристому шлемофону:

— Командир 45-й танковой бригады 4-го танкового корпуса подполковник Жидков! Виноват, товарищ командующий, не узнал в темноте.

— Нечего извиняться, вы все правильно сделали. Мало ли кто ездит ночью по дорогам да спрашивает. Как матчасть? Отставших машин нет?

— Никак нет.

— Продолжайте марш. И поторапливайтесь.

— Слушаюсь, товарищ командующий!

Когда танки прошли, поехали дальше. Через полчаса наткнулись на колонну артиллерии. Она стояла. Оказалось, что на подъеме через овраг опрокинулся один из тягачей и загородил дорогу. Теперь его пытались поставить на гусеницы.

— Но почему стоит основная колонна? — выслушав рапорт майора, командира артполка, недовольно спросил Ватутин. — Вы что, ситуации не понимаете?! Оставьте пару тягачей, а остальным — вперед! — Прежде чем отпустить стоявшего навытяжку майора, пообещал: — Завтра днем непременно побываю у вас. Посмотрю огневые позиции. Если что не так, спрошу по всей строгости.

В машине приказал адъютанту:

— Запиши номер части и напомни мне завтра утром. Надо съездить туда и помочь майору. Он, видимо, недавно принял полк.

На КП 17-й воздушной армии попали под утро. Здесь Н. Ф. Ватутина встретили командарм генерал-майор авиации С. А. Красовский, его заместитель по политической части генерал-майор авиации В. Н. Толмачев и начальник штаба полковник К. И. Тельнов.

— Ну как дела, товарищи? — поздоровавшись, спросил Ватутин. — План боевого использования авиации готов?

— Так точно, — ответил Красовский.

— Что ж, давайте посмотрим.

Несколько дней назад Ватутин уже побывал в этой армии. Тогда он поставил перед ее командованием боевые задачи. 17-я воздушная должна была прикрыть ударную группировку 5-й танковой армии на исходном рубеже для наступления, содействовать войскам 5-й танковой и 21-й армий в прорыве обороны противника на направлении их главных ударов. Кроме того, авиаторам предстояло обеспечить ввод в прорыв подвижных соединений, содействовать их выходу в район города Калач и не допускать подхода резервов противника к участку прорыва и району действий подвижных соединений с юга и юго-запада[17].

Напряженно работал в эти дни оперативный отдел. Разрабатывались и уточнялись план боевого использования частей 17-й и 2-й воздушных армий, плановая таблица взаимодействия с войсками фронта, боевой приказ командующего армией и другие оперативные документы. Отделы штаба детально спланировали организацию боевого и оперативного, материального и аэродромного обеспечения боевых действий авиации. И вот теперь все это было представлено на рассмотрение и утверждение командующему войсками фронта.

— Чтобы завоевать и удержать господство в воздухе, — докладывал генерал Красовский, — буду уничтожать авиацию противника силами двух истребительных дивизий во время прикрытия ими сухопутных войск и обеспечения других родов авиации, а также ударами 221-й и 262-й бомбардировочных дивизий по вражеским аэродромам. Поддержку войск фронта в ходе прорыва обороны противника и ввода в прорыв подвижных соединений намерен осуществлять эшелонированными действиями групп штурмовиков. Для борьбы с подходящими резервами противника имею в готовности резерв — одну бомбардировочную дивизию и четыре полка ночных бомбардировщиков.

— Если я правильно понял, — сказал Ватутин, — в основу планирования боевых действий авиации положен принцип массирования ее сил на направлении главных ударов и тесного взаимодействия с сухопутными войсками?

— Так точно, — подтвердил Красовский. — Для чего пункты управления командующих армиями, моей и 2-й воздушной, будут развернуты неподалеку от вашего КП. В штабы 5-й танковой и 21-й армий мы направим авиационных представителей со средствами связи. Люди для этого уже подобраны и проинструктированы.

— Хорошо, — удовлетворенно кивнул Ватутин. — А как вы намерены осуществлять приближение частей и соединений армии к районам предстоящих боевых действий?

— Чтобы замаскировать основные взлетно-посадочные полосы, личный состав батальонов аэродромного обслуживания оборудовал ложные аэродромы. С них будет имитироваться взлет самолетов. Для этого в ночное время станем запускать шары-пилоты с горящими лампочками[18].

— Что ж, — выслушав Красовского, подытожил Ватутин, — чувствуется, что у вас все продумано, учтено. Давайте карту. У меня лишь несколько частных замечаний, вернее, пожеланий. — И прежде чем утвердить план боевого использования авиации, он сделал на карте следующую запись: «Боевой авиации вести разведку на себя, искать объекты противника (резервы, колонны, районы сосредоточения). Быть готовой наносить массированные удары всей авиацией при обнаружении крупных резервов, особенно танковых и моторизованных дивизий противника».

Днем Н. Ф. Ватутин прибыл в 21-ю армию. Генерал И. М. Чистяков хотел было доложить по-уставному, но Николай Федорович взмахом руки остановил его:

— Не надо докладов, Иван Михайлович. Ведите-ка лучше в тепло да накормите чем-нибудь. Со вчерашнего вечера во рту маковой росинки не было. За столом и поговорим.

— Да как же так?! — Чистяков с укором взглянул на Семенчука. — Что же вы, майор, о командующем так плохо заботитесь?

— А что я могу сделать? — развел руками адъютант. — Ведь день и ночь на колесах. Даже консервы некогда подогреть.

— Семенчук ни при чем, — заступился за адъютанта Ватутин. — Он и так норовит из моего «виллиса» походную кухню сделать.

— Не у Романенко были, Николай Федорович? — спросил Чистяков.

— У танкистов я после вас думаю побывать.

— Понятно. — Пропуская Ватутина в блиндаж, Чистяков посторонился. Спросил уже из-за спины: — Вам что, тушенку разогреть или...

— Все равно, главное, чтобы побыстрее. И чаю, пожалуйста, погорячее.

— А может, что-нибудь еще и покрепче?

— Не надо, — отрицательно покачал головой Ватутин. — Снял шинель, прошел к столу, сел. Ожидая, пока принесут поесть, спросил Чистякова: — Ну как, Иван Михайлович, не тесно вам стало? Как-никак два корпуса добавилось.

— В тесноте, да не в обиде, — улыбнулся Чистяков. — Я вот сорок первый вспоминаю. Тогда, под Москвой, роту свежую подбросят — рад-радешенек. А тут — корпуса.

— Да, приближается и наш праздник. — Ватутин c силой потер свой высокий лоб. После небольшой паузы поинтересовался: — Как противник себя ведет?

— Беспокойства вроде бы не проявляет.

— Радиоигру продолжаете?

— В районах, где располагались снятые нами соединения, по-прежнему работают группы радистов. Думаю, немцы ни о чем не догадываются. — Не удержался, спросил о том, что волновало его все эти дни: — Ну а когда это самое-то начнется?

— Вы меня на недозволенное не сбивайте, — жестковато ответил Ватутин. — Достаточно и того, что Ставка разрешила до командармов замысел ВГК довести. Ну а день и час... Могу лишь одно сказать — скоро. Так что готовьтесь.

— За свою армию могу поручиться, не подведу.

— Я до вас у Красовского был. Могу обещать вам надежное прикрытие с воздуха, — сказал Ватутин.

Потом они долго сидели над картой, еще и еще раз обговаривая все детали предстоящей операции. Ватутин больше слушал командарма, изредка ненавязчиво подсказывая ему тот или иной ход.

Спустя много лет после войны, вспоминая ноябрьские дни 1942 года, генерал И. М. Чистяков напишет: «И еще было одно замечательное качество у Николая Федоровича. Он умел слушать других, не давить своими знаниями и авторитетом. С ним мы, его подчиненные, чувствовали себя свободно, что, понятно, развязывало инициативу. Даже когда он подсказывал верное решение, то делал это... так незаметно и в то же время убедительно, что подчиненный принимал его решение как свое»[19].

Согласно разработанному Ватутиным плану операции глубина построения войск достигалась эшелонированием сил и средств в армиях, осуществляющих прорыв. Так, оперативное построение 5-й танковой армии выглядело следующим образом: из шести ее стрелковых дивизий две были развернуты в полосе 25 километров, а четыре сосредоточены на 10-километровом участке (две дивизии, усиленные танковыми бригадой и батальоном, — в первом эшелоне; еще две — во втором). 1-й, 26-й танковые и 8-й кавалерийский корпуса составляли подвижную группу армии и предназначались для развития успеха. Их предусматривалось использовать и для завершения прорыва тактической зоны обороны противника.

Находясь в первом эшелоне ударной группировки фронта, 5-я танковая армия должна была наступать в полосе 35 километров, а оборону противника прорывать на участке всего лишь в 10 километров.

21-я армия прорывала оборону противника на участке в 12 километров. Из шести ее стрелковых дивизий четыре со средствами усиления находились в первом эшелоне.

Две стрелковые дивизии выделялись во второй эшелон. В подвижную группу армии входили 4-й танковый и 3-й гвардейский кавалерийский корпуса.

Н. Ф. Ватутин регулярно докладывал представителям Ставки Г. К. Жукову и А. М. Василевскому о ходе подготовки к операции, получал от них необходимые указания. Николай Федорович установил тесную связь и с генералами К. К. Рокоссовским и А. И. Еременко, командовавшими в это время соответственно Донским и Сталинградским фронтами. Был разработан детальный план взаимодействия фронтов.

Приказ о переходе в наступление войскам Юго-Западного фронта был объявлен в ночь на 19 ноября. До рассвета они заняли исходное положение для атаки.

Утро 19 ноября выдалось на редкость туманным. Вскоре повалил густой снег, окутав сплошной пеленой весь район предстоящих боевых действий. Из-за нелетной погоды авиация могла действовать лишь мелкими группами, а артиллерия — вести по целям ненаблюдаемый огонь. Однако Ватутин решил выполнить разработанный план артиллерийского наступления в полном объеме. Больше того, часть задач по подавлению противника, ранее по плану возложенных на авиацию, он переложил на артиллерию. В 7 часов 30 минут залпом реактивной артиллерии началась 80-минутная артподготовка. Затем огонь был перенесен в глубину вражеской обороны. Это было сигналом для начала наступления. Вперед пошли пехота и танки 5-й танковой армии и стрелковые соединения 21-й армии. Одновременно с войсками Юго-Западного фронта начала наступление на своем направлении и ударная группировка 65-й армии Донского фронта.

Ватутин с нетерпением ждал первых докладов с поля боя. И вот они начали поступать. Неутешительные. Командующий 5-й танковой армией генерал П. Л. Романенко доложил: пехота и танки за первые два часа наступления вклинились в оборону противника всего на 2—3 километра.

— Румынские части мы смяли легко, — докладывал Романенко. — Но за ними оказались немецкие. Они непрестанно контратакуют нас.

— Ваше решение? — спросил Ватутин.

— Прошу ввести в бой дополнительно хотя бы еще один танковый корпус, товарищ командующий.

Короткое раздумье. Командарм-5 просит дополнительный корпус. Такая возможность существует, наготове стоят два танковых корпуса. Но по плану они предназначены для развития успеха 5-й танковой армии. Успех же пока у Романенко минимальный. Но в то же время важен запев. Каков запев, говорят в народе, такова будет и песня. К тому же, как докладывает Романенко, гитлеровцы на направлении удара его армии не только обороняются, но и непрерывно контратакуют. Отсюда вывод: сил у них здесь хватает не только для прочной обороны. Значит, нужно бить не растопыренной пятерней, а всем кулаком.

— Разрешаю ввести в бой не один, а два корпуса: 1-й и 26-й, — говорит Ватутин. — И энергичнее, энергичнее. Жду от вас сообщения о прорыве тактической обороны противника.

Через час Романенко доложил: противник смят. Тактический прорыв на участке завершен.

Успешно действовали 26-й и 4-й танковые корпуса, которыми командовали генералы А. Г. Родин и А. Г. Кравченко. В первый день наступления эти соединения продвинулись вперед на 25—30 километров.

На участке, где наступала ударная группировка 65-й армии Донского фронта, соединения генерала П. И. Батова вначале довольно легко заняли две первые линии вражеских траншей. Однако решающие бои развернулись за находящиеся позади этих траншей меловые высоты, превращенные противником в сильные опорные пункты. Подступы к ним прикрывались сплошными минными полями, многорядными проволочными заграждениями.

Дивизии Батова в конце концов сломили сопротивление врага и к 16 часам заняли группу высот в районе Мело-Клетской. Всего же к концу дня соединения 65-й армии продвинулись вперед лишь на 5 километров, не прорвав полностью даже первую полосу вражеской обороны.

Войска ударной группировки Юго-Западного фронта к исходу первого дня наступления, прорвав на двух участках (юго-западнее Серафимовича и в районе Клетской) оборону 3-й румынской армии, вышли на оперативный простор. 2-й и 4-й румынские корпуса были полностью разгромлены, а их остатки вместе с 6-м армейским корпусом, находившимся в районе Распопинской, охвачены с флангов.

Командование группы армий «Б», пытаясь остановить или хотя бы замедлить продвижение войск Ватутина вперед, начало срочно перегруппировывать силы 6-й армии. Вечером 19 ноября командующий группой армий «Б» генерал Вейхс направил генералу Паулюсу приказ немедленно прекратить все наступательные действия его армии. Вейхс потребовал выделить из состава 6-й армии два моторизованных соединения, одну пехотную дивизию и вспомогательное моторизованное соединение, усилить их противотанковыми средствами и подчинить эти силы штабу 14-го танкового корпуса с последующим сосредоточением их поэшелонно за левым флангом 6-й армии. С утра 20 ноября эти соединения должны были нанести удар по наступающей группировке Юго-Западного фронта в северо-западном и западном направлениях.

20 ноября сопротивление противника во всей полосе наступления войск Юго-Западного фронта заметно возросло. Немецким и румынским частям и соединениям в ряде мест удалось втянуть основные силы наступающей группировки фронта в затяжные бои. Но Н. Ф. Ватутин предвидел, что такое может случиться, и заранее принял соответствующие контрмеры. В частности, еще с вечера 19 ноября, получив от синоптиков благоприятную метеосводку на следующий день, он тут же связался со Ставкой, попросил хотя бы временно, на день-два, переподчинить ему в дополнение к уже имеющимся 2-й и 17-й воздушным армиям еще и 16-ю воздушную армию.

С утра 20 ноября командующий фронтом бросил на обозначившиеся опасные направления всю штурмовую авиацию трех воздушных армий. Одновременно в прорыв были введены 8-й и 3-й гвардейский кавалерийские корпуса генералов М. Д. Борисова и И. А. Плиева. Решительными действиями эти соединения начали закреплять успех танковых корпусов и расширять фронт наступления.

20 ноября в наступление перешла и ударная группировка войск Сталинградского фронта. Это было для немецко-фашистского командования полнейшей неожиданностью. Только теперь оно осознало всю серьезность угрозы для своих войск в районе Сталинграда, поняло, что 6-й армии Паулюса не избежать окружения.

Пока гитлеровцы в растерянности искали пути предотвращения надвигающейся катастрофы, наступление советских войск успешно продолжалось. Подвижные соединения Юго-Западного фронта получили приказ Ватутина: не ввязываясь в затяжные бои с контратакующим противником, обходить его опорные пункты и двигаться вперед, чтобы как можно скорее завершить окружение главных сил врага.

21 ноября 26-й и 4-й танковые корпуса Юго-Западного фронта, выйдя в район Манойлина, по приказу Ватутина круто повернули на восток, устремившись по кратчайшему пути к Дону, в район Калача.

К исходу дня передовые части 4-го танкового корпуса уже подходили к Голубинскому, а 26-й танковый корпус стремительно продвигался к Калачу. Впереди шел передовой отряд во главе с командиром 14-й мотострелковой бригады подполковником Г. Н. Филипповым. Перед этим отрядом была поставлена задача во что бы то ни стало захватить переправу через Дон и удержать ее до подхода главных сил корпуса.

На рассвете 22 ноября отряд подошел к Дону. И тут обнаружилось, что мост через реку у Калача взорван фашистами. Что делать?

На помощь пришел один из местных жителей. Он провел отряд Филиппова к другому мосту, находившемуся северо-западнее города. Правда, этот мост тоже был подготовлен к взрыву и охранялся. Но это не смутило советских воинов. Дерзкой атакой мост был взят, охрана перебита. Но гитлеровцы тут же бросили к мосту новые силы. Закипел жаркий бой, который не утихал до вечера. Отряд Филиппова стоял насмерть.

Вечером на помощь передовому отряду подошли танки 19-й танковой бригады подполковника Н. М. Филиппенко. Враг вынужден был прекратить попытки вернуть переправу и отступил. А вскоре по мосту переправились через Дон некоторые соединения 26-го и 4-го танковых корпусов. После жестокого боя они освободили от врага Калач.

Узнав о подвиге передового отряда и 19-й танковой бригады при захвате переправы через Дон, Ватутин распорядился представить подполковников Г. Н. Филиппова и Н. М. Филиппенко к званию Героя Советского Союза, что и было сделано. Вскоре оба отважных офицера получили эту высшую награду Родины.

В то время когда подвижные соединения Юго-Западного фронта еще только подходили к Калачу и захватывали переправы через Дон, с юго-востока навстречу им спешили бригады 4-го механизированного корпуса Сталинградского фронта. 21 ноября они выбили врага из целого ряда опорных пунктов на пути к Советскому, в том числе и из Верхнецарицынского. К исходу 21 ноября расстояние, разделяющее передовые соединения ударных группировок Юго-Западного и Сталинградского фронтов, сократилось до 80 километров. Встала задача в кратчайшие сроки перерезать последние коммуникации 6-й армии Паулюса. Для этого по приказу Ватутина 26-й танковый корпус должен был форсировать Дон своими главными силами, 8-й кавалерийский корпус — развивать наступление в направлении Обливской, а 1-й танковый корпус — выбить гитлеровцев с железнодорожной станции Суровикино.

Но была и еще одна задача, которую нужно было решить как можно быстрее, а именно: уничтожить группировку румынских войск в районе Распопинской, окружение которой было фактически завершено уже к исходу 21 ноября. Эту задачу Ватутин возложил на 21-ю армию Чистякова, приказав ликвидировать окруженную группировку румынских войск не позднее 10 часов 23 ноября. Существовало опасение, что эта группировка могла вырваться из окружения и двинуться на Калач, на соединение с главными силами сталинградской группировки противника.

Приказ командующего фронтом И. М. Чистяков получил в первой половине дня 22 ноября. Он тут же пригласил начальника штаба генерала В. А. Пеньковского, члена Военного совета генерала П. И. Крайнова и начальника политотдела армии полковника Л. И. Соколова. Зачитал им приказ командующего фронтом. Предложил:

— Прошу высказывать свои предложения, товарищи. Срок нам, как видите, отведен весьма сжатый. Завтра в 10.00 я должен доложить командующему о выполнении его приказа.

— Да уж, задача но из легких, — покачай головой Пеньковский. — За сутки ликвидировать такую группировку. Румын-то словно подменили, дерутся прямо-таки с остервенением.

— Будешь драться, если другого выхода нет, — сказал Соколов.

— А что, если дать им этот выход? — предложил Крайнов.

— Не понял? — вопросительно посмотрел на него Чистяков.

— Предлагаю направить к окруженным парламентеров, Иван Михайлович, — пояснил член Военного совета. — Пусть разъяснят, что дальнейшее сопротивление бессмысленно.

— Парламентеров? — задумался Чистяков. Повернулся к начальнику штаба: — Как, Валентин Антонович?

— А что, предложение дельное, — кивнул Пеньковский. — У нас в данной ситуации лишь два выхода: или просить у командующего фронтом подкреплений, или предложить противнику сложить оружие.

— Что ж, на том и порешим. Буду сейчас связываться с командующим. Вначале попрошу хотя бы танковую бригаду. Если откажет, тогда о парламентерах скажу.

Вот как вспоминал тот свой телефонный разговор с Н. Ф. Ватутиным генерал И. М. Чистяков:

«...обратился я к командующему фронтом Н. Ф. Ватутину. Доложил обстановку.

Он со свойственным ему спокойствием выслушал меня и сказал:

— Да, Иван Михайлович, положение у тебя очень тяжелое, но помочь тебе ничем не могу. Нет у меня сейчас таких возможностей...

Я доложил ему:

— Товарищ командующий, мне советуют направить к противнику парламентеров. Может, и правда, пошлем...

Он подумал и согласился»[20].

Быстро подготовили текст ультиматума. В нем говорилось: «Желая избежать напрасного кровопролития, советское командование предлагает окруженным войскам ультиматум — прекратить сопротивление и сдаться в плен». С этим документом за линию фронта были направлены капитаны Е. И. Иткис и И. К. Стулин. Они пробыли там около трех часов и вернулись ни с чем: генерал Стэнеску, командующий окруженной группировкой, отклонил ультиматум.

Чистяков доложил об этом по телефону командующему фронтом.

— Ваши дальнейшие действия? — спросил Ватутин.

— Будем атаковать противника наличными силами, — ответил Чистяков. — Любой ценой, но заставим его сложить оружие.

— Подождите, Иван Михайлович, не горячитесь, — остановил его Ватутин. — Мне победа любой ценой не нужна. Дайте подумать...

В трубке некоторое время стояла тишина. Но вот снова в ней послышался голос Ватутина:

— Иван Михайлович, вы меня слышите?

— Так точно, товарищ командующий!

— У меня тут идея возникла. Нет, не насчет подкрепления, у меня действительно на данный момент ни одной свободной бригады нет. А вот несколько десятков тракторов и тягачей я бы выделить мог. До наступления темноты никаких активных действий не предпринимать. Ну а ночью пошумите этими тягачами и тракторами, пусть противник думает, что к вам крупные резервы подходят.

— Понял, товарищ командующий. Сделаем все как надо.

Как развивались события дальше и к чему привела идея Ватутина, можно узнать опять же из воспоминаний генерала Чистякова.

«Несколько часов ушло на подробную разработку ложной операции, — писал он. — С наступлением темноты к переднему краю противника потянулись десятки парных светящихся точек, сопровождаемых гулом моторов. К линии фронта машины шли с зажженными фарами, а обратно с потушенными. А поскольку машин было все-таки маловато, то к каждой из них мы прицепляли по нескольку саней с фонарями. Гул танков имитировали тракторы. Движение вкруговую продолжалось до рассвета.

Кочующие батареи, меняя позиции, не давали покоя противнику короткими огневыми налетами. По радио и по телефону отдавались ложные приказы и распоряжения.

И противник клюнул на нашу хитрость. Генерал Стэнеску решил, что мы подтянули крупные механизированные войска, дальнейшее сопротивление бесполезно, надо сдаваться»[21].

Так кончила свое существование распопинская группировка румынских войск.

Общая же обстановка тем временем развивалась следующим образом. Командующий Сталинградским фронтом приказал 51-й и 57-й армиям максимально ускорить продвижение в направлении на Советский, Карповка, чтобы быстрее соединиться с войсками Юго-Западного фронта. Командующий Донским фронтом потребовал от 24-й и 65-й армий активизировать действия по окружению и уничтожению вражеской группировки войск в малой излучине Дона.

Кольцо окружения вокруг 6-й армии Паулюса вот-вот должно было сомкнуться. 4-й механизированный корпус Сталинградского фронта, ворвавшись в Советский, находился всего в 12 километрах от передовых соединений ударной группировки войск Юго-Западного фронта.

И вот наступил исторический день 23 ноября 1942 года. К 16 часам 45-я танковая бригада подполковника П. К. Жидкова из 4-го танкового корпуса Юго-Западного фронта, сметая на пути последние очаги сопротивления врага, вышла к Советскому. Навстречу ей с северной окраины хутора тоже двинулись танки и пехота. Это были подразделения 36-й механизированной бригады подполковника М. И. Родионова из 4-го мехкорпуса Сталинградского фронта.

Радости советских бойцов не было продела. В воздух взлетели шапки, шлемофоны, над заснеженным полем грянуло мощное «ура». В котле оказались 22 дивизии врага и более 160 отдельных частей, входивших в состав 6-й и частично 4-й танковой немецких армий.

А для Н. Ф. Ватутина наступали новые заботы и волнения. Ведь было ясно, что враг не смирится с подобным положением и попытается деблокировать свои окруженные в Сталинграде войска. Нужно было готовиться к новым жестоким боям.