Герман Геринг — маршал рейха

«Барбаросса»

Несмотря на свое страстное увлечение коллекционированием, а также озабоченность, связанную с неудачами в ходе битвы за Британию и сложной ситуацией с рабочей силой и сырьем, Геринг находил время для работы над планом, который, по его убеждению, должен привести войну (по крайней мере с Британией) к достойному завершению. Это был его собственный замысел, и с осени 1940 года он упорно пытался убедить Гитлера принять его.

Говоря коротко, это план крупномасштабного наступления на Средиземноморье. В данной грандиозной операции предполагалось задействовать три группы армий. Первая должна была пройти через Испанию, захватить Гибралтар, переправиться через пролив в Марокко и продвинуться по североафриканскому побережью до Туниса. Второй группе предстояло пройти по Италии и, переплыв через Средиземное море, высадиться в Триполитании. А третья группа армий должна была продвинуться через Балканы и Грецию, захватить Дарданеллы и Турцию и выйти через Сирию к Суэцкому каналу.

По завершении этих операций (разумеется, предполагалось, что они будут успешными) планировалось предложить Британии мир. Для британцев уже будет fait accompli^[21], что Средиземноморье более не находится под их контролем. Но они смогут его опять использовать, только если согласятся стать союзниками Германии в войне против Советской России.

Геринг считал, что англичане будут вынуждены принять требования Германии, ибо в противном случае они останутся отрезанными от Индии и своих дальневосточных владений.

Гитлер одобрил эту затею и разрешил Герингу произвести необходимые приготовления и перемещения войск. «Практически все было готово», — сказал он впоследствии и указал, что с этой целью были собраны пятнадцать дивизий, включая две десантные дивизии и три зенитных корпуса. Около шести сотен 88-миллиметровых зенитных орудий, а также большое количество тяжелых 150-миллиметровых пушек и гаубиц и 210-миллиметровых мортир, заряжавшихся новым снарядом Релинга, пробивавшим три метра бетона. Кроме того, для бомбардировки Гибралтара немцы собирались использовать специально сконструированные 600-миллиметровые самоходные осадные мортиры «Карл», доставив их туда по железной дороге.

Согласно плану операции «Феликс» (захват Гибралтара), предполагалось разрушить артиллерийским огнем каждый метр английской территории. Для этого через Францию или морским путем через Малагу к Гибралтару было запланировано доставить 20–30 эшелонов с боеприпасами.

«Две десантные дивизии, — сказал Геринг, — при этом не понадобились бы, так как один обстрел всеми осадными орудиями, который предполагалось вести непрерывно, вынудил бы гарнизон к сдаче».

Геринг начал разрабатывать средиземноморский план летом 1940 года, когда узнал, что у фюрера серьезные намерения напасть на Советский Союз. Мысль о том, что придется вести войну против красного колосса на востоке, прежде чем будет покончено с Британией на западе, привела его в ужас, потому что это означало вести кампании на двух фронтах — как раз именно то, что истощило силы Германии в первую мировую войну, причем Гитлер сам неоднократно предостерегал от этого своих генералов. Зачем же он подписывал советско-германский пакт в 1939 году, если не для того, чтобы избежать этого кошмара, который не выходил из сознания немецких военачальников с той войны?

Он серьезно встревожился, когда в конце августа 1940 года фюрер созвал свой штаб и дал понять, что думает осуществить нападение на Советскую Россию весной 1941 года. ОКВ в этой связи подготовило план «Отто» по устройству на востоке сети железных и шоссейных дорог и операцию «Фриц», служившие тому (хотя в них не упоминался конкретно Советский Союз и не говорилось о нападении), чтобы переместить большую часть немецких армий на восток.

Но Геринг был по-прежнему убежден, что сначала следовало осуществить его замысел. Поэтому он был сильно разочарован, когда увидел, что фюрер утрачивает интерес к средиземноморскому плану. Гитлер все пытался найти какое-то объяснение тому, почему англичане, несмотря на свое поражение в 1940 году, отказались принять германские мирные инициативы. Это происходило, решил он, из-за непреклонной позиции Черчилля и его ожидания вступления в войну Сталина. И он будет продолжать упорствовать, вне зависимости от того, где немцы нанесут следующий удар, хотя бы и на Средиземноморье. Для отказа от операции «Феликс» была и другая причина: генерал Франко, содействия которого добивался Гитлер, не выказывал к этому особого желания, вместе с тем требуя за помощь в продвижении немцев к Гибралтару и в боевых действиях против британцев Гибралтар и принадлежавшие французам Марокко и Оран, в чем ему было отказано. В конце концов он велел Герингу прекратить все военные приготовления и убрать план под сукно.

Геринг был раздосадован и обеспокоен. Он считал, что отказ от средиземноморского плана — серьезная ошибка Гитлера, что его решение готовиться к нападению на Советскую Россию чудовищно по своей сути. Гнетущий эффект, который оно произвело на рейхсмаршала, имел в будущем глубокие последствия для него и для Германии.

«Как-то в полдень ранней весной 1941 года, — рассказал впоследствии Геринг, — когда я находился в Берхтесгадене, меня вызвал Гитлер. Как я помню, был ясный, солнечный день[22]…

Фюрер объяснил мне в ходе своего двухчасового доклада, почему он решил предупредить нападение России на Германию нападением на саму Россию. Я выслушал его, а затем попросил дать мне некоторое время, для того чтобы я смог высказать ему свое мнение, что и произошло тем же вечером».

В это время Геринг (который тоже считал войну с Советским Союзом неизбежной, но ожидал ее начало не раньше 1943–1944 годов) подкрепил себя пилюлями и решил, что наступил момент, когда он должен решительно возразить фюреру. Вернувшись, он принялся громко и твердо высказывать и отстаивать противную фюреру точку зрения, не обращая внимания на его гневную реакцию. Геринг указал ему: то, что он планирует сделать — открыть второй фронт, не соответствует взглядам самого Гитлера и противоречит тому, что он писал и обещал народу в «Майн кампф».

Однако Гитлер был охвачен постоянно усиливающимися опасениями, перерастающими в невроз, что Сталин готовится напасть на Германию. Он сказал, что русские неожиданно разрешили немецким инженерам и офицерам посетить их военные заводы, производящие авиационные детали, двигатели и танки. Отчет, который они представили ему, Гитлеру, по возвращении, вызвал у него сильное беспокойство. Россия становится очень сильной, и Сталин проявляет в их отношениях все большую независимость. Германия должна торопиться, чтобы не оказалось поздно и Советы не напали первыми.

— Мы разобьем русских до зимы, — сказал он.

В ответ Геринг заметил, что даже если Германия сумеет разгромить русскую армию, война на этом не закончится. Русский народ никогда не пойдет на мир. И установить контроль над этой страной будет невозможно. Он просил Гитлера подумать о судьбе Наполеона.

На это Гитлер резко ответил, что Наполеон не имел сильнейшей танковой армии и самых мощных военно-воздушных сил, какие только известны миру.

— На этот раз, — сказал фюрер язвительно, намекая на Дюнкерк, — они должны действовать действительно как самые мощные, и ошибок не будет. Тогда мы одержим победу до зимы!

На следующий день Геринг, переполненный тяжелыми предчувствиями, уехал в Каринхалле. Там он провел совещание с Эрхардом Мильхом и сообщил своему заместителю о решении Гитлера. Мильх не проявил ни сомнений, ни беспокойства, которые владели Герингом, решив, в свою очередь, что тот тоже одобряет русскую кампанию и полностью поддерживает фюрера. А вечером Мильх записал в своем дневнике, что эта затея, по его мнению, совершенно безумна и окончится она не зимой, а не раньше чем через четыре года.

Хотя Гитлер отменил средиземноморский план, он все же был вынужден осуществить в апреле 1941 года одну из составлявших его операций. В конце октября 1940 года итальянцы начали агрессию против Греции, но сами стали терпеть поражения, их войска в Албании оказались в тяжелом положении и они нуждались теперь в помощи своего немецкого союзника. Кроме того, Греция находилась под английским влиянием, а в Югославии 27 марта произошел государственный переворот, в ходе которого было свергнуто прогермански настроенное правительство. Ввиду предстоящей агрессии против Советского Союза Гитлеру было необходимо обезопасить южный фланг.

В конце марта в Греции высадился британский экспедиционный корпус в составе австралийской и новозеландской дивизий и английской бронетанковой бригады, которые поддерживались девятью авиационными эскадрильями. Но этих частей было явно недостаточно, чтобы спасти ситуацию. В ночь на 6 апреля 1941 года германские армии вторглись в Югославию и Грецию, 17 апреля югославская королевская армия капитулировала, 20 апреля греческий командующий подписал перемирие с командиром лейбштандарта СС «Адольф Гитлер» «Зеппом» Дитрихом. Немцам не удалось разгромить отступающий британский экспедиционный корпус, который 25 апреля под интенсивной бомбардировкой люфтваффе приступил к погрузке на суда.

20 мая немцы начали воздушно-десантную операцию «Меркур» по захвату Крита, куда эвакуировалась из Греции значительная часть австралийцев и новозеландцев. На этот греческий остров были выброшены четыре полка 7-й парашютной дивизии, при активной поддержке авиации, которая подвергла бомбежкам позиции британских войск и атаковала патрулирующие критские воды британские корабли. Королевскому флоту удалось разгромить один морской десант немцев и еще один отбить, но он сам жестоко пострадал в результате ударов пикирующих бомбардировщиков Ю-87, потеряв 3 крейсера и 6 эсминцев; многие корабли получили повреждения.

В ходе ожесточенных боев парашютистам, понесшим тяжелые потери, удалось захватить аэродромы, на которых начали высаживаться части 5-й горно-егерской дивизии. К 31 мая весь Крит был в руках у немцев. Британцам удалось эвакуировать только чуть больше половины своих войск.

Меньше чем за месяц солдаты Гитлера захватили Балканы и омыли свои пыльные сапоги в Средиземном море. Геринг мог приписать часть заслуг в успешном завершении кампании лично себе, и кроме того, при всех больших потерях (в боях на Крите погибло и пропало без вести 4 тысячи десантников, 2,5 тысячи было ранено; на Гитлера эти потери произвели столь тяжелое впечатление, что он запретил в дальнейшем использовать парашютистов в подобных операциях) этот успех наглядно говорил: вот чего можно было добиться, если бы фюрер решил осуществить не часть средиземноморского плана, а весь целиком!

Победа вернула Герингу доброе расположение духа, и когда вскоре после падения Крита он собрал в Париже совещание своих летных командиров, то предстал перед ними вполне бодрым и здоровым. В своей речи он намекал, что захват Крита — это не что иное, как репетиция скорого вторжения в Британию. Битва над Британскими островами была только прелюдией к окончательному покорению их британского противника. Он объяснил, как они этого будут добиваться — ускорив перевооружение люфтваффе и активизировав войну подводных лодок, и наконец, все завершат грандиозным вторжением.

«Должен сказать, — написал позднее Адольф Галланд, — что планы, которые нам расписал Геринг, выглядели убедительно, и мы не усомнились, что наша военная промышленность достигла требуемой производительности. В конце совещания Геринг отозвал меня и Мёльдерса в сторону. Он сиял и, тихонько посмеиваясь и потирая руки, спросил нас, что мы думаем о его речи. „На самом деле в ней нет ни грана правды“, — сообщил он и под строжайшим секретом открыл нам, что проведенное собрание является частью тщательно спланированной акции по дезинформированию, имеющей своей целью скрыть истинные намерения германского верховного главнокомандования: вторжение в Советский Союз. Это была потрясающая новость!»

Геринг и в этот раз не проявил своих истинных чувств по отношению к грядущей агрессии, так как Галланд дальше пишет:

«Я был ошеломлен такой перспективой и не скрыл своих сомнений. Но моего мнения больше никто не разделял. К моему изумлению, не только Геринг, но и Мельдерс был охвачен энтузиазмом. На востоке, сказал Геринг, люфтваффе стяжают новую славу. Военно-воздушные силы красных гораздо более многочисленны, но машины в своей массе являются устаревшими, а личный состав плохо обучен. Нужно будет только сбить лидера соединения, чтобы остальные самолеты повернули назад. Мы будем поражать их, как глиняные летающие мишени».

Галланд спросил его, что будет с битвой за Британию, о победе над их островным противником.

«Геринг только пренебрежительно махнул рукой. Через два, максимум через три месяца советский колосс будет сокрушен. Тогда мы обратим на запад всю нашу мощь, усиленную неистощимыми стратегическими ресурсами России. Фюрер, сказал он, не может вести войну против Англии в полную силу, пока нашему тылу будет угрожать держава, вне всякого сомнения питающая по отношению к нам враждебные, агрессивные намерения».

После этой встречи у Галланда не возникло ни малейшего подозрения, что Геринг тоже испытывает беспокойство в связи с намечаемой русской кампанией. Что же касается нацистских лидеров, то, на взгляд молодого пилота, только один из них явно разделял его мнение о безрассудстве этого предприятия — это был Рудольф Гесс, заместитель фюрера по партии. 10 мая 1941 года Гесс неожиданно сел в «мессершмитт-110» и улетел в Англию. В выпущенном вслед за этим коммюнике говорилось: «Он питал иллюзию, будто сможет добиться мира между Германией и Англией личным вмешательством».

Галланд решил про себя, что Гесс, узнав о плане вторжения в Россию, решился на отчаянную попытку предотвратить близящуюся войну на два фронта.

«Некто, находясь в скором поезде, мчащемся не туда, в последнюю минуту попытался потянуть стоп-кран», — написал он в связи с этим. (Вскоре после отлета Гесса Геринг приказал Галланду поднять свои истребители и перехватить заместителя фюрера. «Приказ, который я получил, был нелепым, — говорит Галланд. — Найти самолет в такой час, когда уже опустилась темнота, было невозможно. Все же, подчиняясь, я отдал распоряжение на взлет, велев командирам эскадрилий выделить по одному-два самолета. Я не сказал им — для чего, и, должно быть, они решили, что у меня что-то не в порядке с головой». Гесс был сбит над Шотландией и стал военнопленным на особом положении. Его мирные инициативы не дали никаких результатов.)

Через несколько дней после встречи в Париже с командирами своих авиационных частей Геринг вызвал к себе в замок Фельденштейн генерала Йозефа Каммхубера. Каммхубер в годы первой мировой войны был офицером германской армии, а в начале тридцатых поступил в люфтваффе и теперь командовал эскадрильями ночных истребителей в Голландии. Бомбардировочные рейды королевских ВВС на северо-западные районы Германии участились, и его летчики были постоянно заняты в перехватах увеличивающихся соединений бомбардировщиков и истребителей сопровождения.

Он прибыл в Фельденштейн из своей штаб-квартиры в Зейсте и плотно позавтракал вместе с Герингом и Пилли Кёрнером в просторной столовой замка. Каммхубер тоже присутствовал на совещании в Париже и теперь отметил, что за это короткое время в облике рейхсмаршала произошли изменения к худшему. Его лицо стало очень красным, под глазам появились глубокие мешки, и казалось, что он находится в состоянии крайнего переутомления. Поданную вареную форель он только поковырял вилкой, вино едва пригубил, и Каммхубер увидел, что его пальцы так распухли, что, когда он поднимал свою руку ладонью вверх, перстня с бриллиантом на безымянном пальце почти не было видно.

За едой командующий ночными истребителями попытался завести разговор о налетах королевской авиации, но Геринг перевел беседу на музыку — тему, которую генерал счел вполне подходящей, так как сам был музыкантом. Потом они вышли во двор, и. Геринг, глубоко вздохнув, раскинул руки. В этот момент его лицо исказила гримаса отвращения, и Каммхубер приписал ее тому, что окружающий их воздух был перенасыщен парами из пивоварни, расположенной неподалеку от деревни Пегнитц.

Наконец Кёрнер был отпущен, а генерал с рейхсмаршалом прошли в его кабинет, где на стене висела огромная карта Европы. Несколько секунд Геринг мрачно смотрел на нее, потом сказал:

— Каммхубер, я вызвал вас сюда, чтобы строго конфиденциально сообщить, что мое выступление на встрече в Париже было блефом, чистым блефом. Кампания против Англии для нас более не важна. Вот, — он махнул пухлой рукой в сторону Восточной Европы. — Фюрер решил, что пришло время для нападения на Советскую Россию. Уже производятся соответствующие перемещения сил, и войска приводятся в состояние боевой готовности. В этом предстоит принять участие и вам. Мне хотелось бы, чтобы вы немедленно занялись переброской из Голландии ночных истребителей в количестве, достаточном для удовлетворения наших потребностей в них на русском фронте и для защиты восточных районов Германии от возможных налетов авиации красных. Сколько эскадрилий вы мне можете дать?

Каммхубер был поражен не столько новостью о нападении на Россию, которую он встретил со спокойствием старого солдата, сколько полной неосведомленностью Геринга о ситуации с ночными истребителями.

— Но, герр рейхсмаршал, — сказал он, — в Голландии не хватает ночных истребителей для выполнения даже той задачи, которая там на них возложена. Атаки королевских ВВС день ото дня становятся интенсивнее, и нам уже просто не хватает самолетов. Нам нужно их больше. И мы, конечно, не сможем выделить для боевых действий на русском фронте ни одной машины.

Геринг раздраженно повернулся к нему и сказал:

— Послушайте, Каммхубер, я не хочу этой войны с Россией. Я настроен против нее. На мой взгляд, это худшее, что мы могли бы теперь предпринять. Это будет экономической ошибкой, политической ошибкой и военной ошибкой. Но этой войны хочет Риббентроп, этой войны хочет Геббельс, и они сделали так, что фюрер тоже ее захотел. Я спорил с ними до посинения, но они не слушают. Теперь я умываю руки во всем этом деле — во всей этой войне! Сделайте, что сможете. Отправьте половину ваших ночных истребителей. Я просто больше не могу беспокоиться о том, что происходит! А то я чокнусь!

С этими словами он развернулся и почти выбежал из комнаты. Каммхубер в изумлении смотрел ему вслед.

22 июня 1941 года немецкие армии пересекли границы Советского Союза, и операция «Барбаросса» началась. Несмотря на все поступившие предупреждения, советские власти и военные были застигнуты врасплох. В результате массированных налетов люфтваффе на 67 аэродромов приграничных округов и авиационные заводы к исходу первого дня было уничтожено, как сообщалось, 1800 самолетов. На следующий день Красная армия потеряла еще 800 машин, 24 июня — 557, 25 июня — 351 и 26 июня — 300, причем большая часть самолетов была разбомблена и расстреляна на земле. Тем временем три с лишним тысячи немецких танков начали свое стремительное продвижение в глубь бескрайних российских просторов по направлениям к Ленинграду и Москве и по Украине на Киев.

Пока все шло хорошо. Гитлер ликовал, убежденный, что интуиция его не подвела и что до наступления зимы большая часть европейской территории Советского Союза будет у него в руках. Он был так уверен в скором окончании этой войны, что издал 14 июля 1941 года директиву, согласно которой приостанавливалось производство вооружений и боеприпасов для сухопутных сил. Даже Геринг теперь изменил свое отношение к этой кампании и проводил дни в совещаниях с Пилли Кёрнером и своими экономическими консультантами, работая с директивами по руководству экономикой во вновь оккупируемых восточных областях, которые он разработал по поручению Гитлера и которые имели своей целью эксплуатацию захваченных территорий Советского Союза в интересах военной экономики Германии и снабжения войск, особенно в области продовольственного и нефтяного хозяйства. Через три недели после начала агрессии его реквизиционные команды, так называемые «хозяйственные группы», уже отправились на бывшую советскую территорию, так как немецкие танки подошли к Киеву, приближались к Ленинграду и были уже под Смоленском, всего в сорока минутах лёта от Москвы.

Люфтваффе выполняли свою работу превосходно — и для нацистского рейха, и для Геринга лично. Разве фюрер не ценил его теперь выше, чем когда-либо? Для тех, кто не был в курсе внутренней жизни партии, так оно и выглядело. 29 июня 1941 года Гитлер приветствовал рейхсмаршала как величайшего героя национал-социалистического государства и официально назначил его своим преемником в случае собственной смерти. Однако на самом деле после понесенной неудачи с Англией их отношения заметно ухудшились, и то, что сам Гитлер был даже больше Геринга виноват в провале той стратегии, только усиливало раздражение фюрера. Успехи операции «Барбаросса» не улучшили их взаимоотношения; этому также не способствовало утверждение в числе наиболее близкого окружения фюрера хитрого и враждебного рейхсмаршалу интригана. После исчезновения заместителя Гитлера по партии Рудольфа Гесса на ступеньку выше в нацистской иерархии поднялся начальник его канцелярии Мартин Борман, который также заведовал всеми финансовыми делами фюрера. Когда Гитлер спросил совета Геринга, кого ему выбрать вместо Гесса, тот ответил:

— Кого угодно, только не Бормана.

Борман олицетворял все то, что Геринг больше всего не любил в своих национал-социалистических партайгеноссе. Он был грубым, жестоким и совершенно безнравственным человеком и совершил два поступка, глубоко шокировавших Геринга, когда он о них услышал. Во-первых, Борман привез свою любовницу к себе домой в Оберзальцберг, где она жила с его семьей, а его несчастная жена была вынуждена это терпеть и даже развлекать ее. Во-вторых, он облил бензином бродячую собаку, которая осмелилась кинуться на пуделя его любовницы, потом поджег ее и начал гоготать, глядя, как несчастное животное с визгом бросилось бежать по улице.

Но Борман имел одно качество, которое Гитлер очень ценил: какое бы указание ему ни дал фюрер, он его всегда обязательно выполнял, чего он не всегда мог поставить в заслугу другим, например тому же Геббельсу. «Если бы Гитлер вдруг приказал всем гауляйтерам обращаться к нему стоя на одной ноге, Борман следил бы, чтобы они так и делали», — однажды сказал кто-то. Для Бормана же Гитлер являлся всемогущим вождем, который не мог ошибаться и которому нельзя было не подчиниться. Сам он был заискивающим и угодливым подхалимом, чьи льстивые речи были приятны для слуха фюрера. Наперекор совету Геринга он все-таки назначил его своим секретарем и заместителем, и с этого момента рейхсмаршал обрел врага, язык которого в те моменты, когда он не лизал сапоги фюрера, постоянно находился вблизи его ушей.

В результате Гитлер стал часто язвительно критиковать Геринга не только в беседах с глазу на глаз, но и в присутствии офицеров генерального штаба и своих советников. Его замечания стали такими колкими, а подхалимы с такой готовностью прыскали со смеха, что Геринг стал все реже и реже появляться на ежедневных совещаниях у фюрера, посылая вместо себя Боденшатца.

— А где у нас сегодня Железный Человек? — спрашивал Гитлер, оглядывая комнату. — Наверное, опять пытается подстрелить беззащитного оленя, вместо того чтобы охотиться за британскими самолетами.

Хотя в одно из нечастых теперь посещений Гитлер встретил его со всей прежней теплотой и дружелюбием, а затем объявил, что хотел бы предложить рейхсмаршалу новый смелый план. Если он его успешно выполнит, это не только принесет ему славу как командующему люфтваффе, но он также решит некоторые свои проблемы как руководитель германской экономики.

Идея, которая на этот раз осенила Гитлера, заключалась в том, чтобы поручить Герингу проведение самой крупной в истории воздушной войны бомбежки. Он думал привезти и собрать вместе все бомбардировщики из Франции, Скандинавии и Средиземноморья, после чего начать воздушные налеты на Ленинград и Москву. Он предполагал полностью уничтожить эти города и всех их жителей и продолжать бомбардировки до тех пор, пока там будет хоть что-то шевелиться. Эти налеты, объяснил Гитлер, будут проводиться не для того, чтобы выиграть войну с Россией. Война уже выиграна (разговор происходил в сентябре 1941 года). Это будет просто чистка, уборка.

Целью этих рейдов, вещал Гитлер, будет подготовка к миру. Когда бои прекратятся, все продовольствие из России будет увезено в Германию и русским нечем будет питаться. Но на это потребуется время. Могут возникнуть волнения, которые потребуют войск, чтобы держать население под контролем. А бомбежка — мощные удары объединенными воздушными флотами люфтваффе — уничтожит огромные массы населения быстро и безо всяких беспорядков.

Под громкие восторги Бормана, выражавшего свое одобрение этим «блестящим озарениям фюрера», генералы молча смотрели на Геринга, ожидая его реакции.

Боденшатц впоследствии вспоминал, что в тот момент он гордился Герингом. Это был один из последних случаев, когда он находил в себе мужество не соглашаться с Гитлером.

«Он начал с того, — свидетельствует Боденшатц, — что очень мягко сказал: находя план фюрера достойным изучения, по первому впечатлению считает эту операцию крайне трудной для выполнения. Когда Гитлер резко спросил — почему, он уже более твердым голосом прямо сказал, что будет верхом глупости уводить самолеты со всех фронтов лишь затем, чтобы провести одну операцию. А как быть с налетами на Англию, на Лондон? Разве Гитлер не требует, чтобы они продолжались с неослабевающей силой? Их опасно прекращать, потому что это даст англичанам передышку. Опять заработают все их заводы, авиационная промышленность начнет функционировать в полную силу, и они, немцы, оглянуться не успеют, как британские военно-воздушные силы станут такими же мощными, как германские».

Гитлер слушал его с каменным лицом, от его первоначально выказанного дружелюбия к рейхсмаршалу не осталось и следа. Неожиданно он взорвался и закричал, что знает, почему Геринг поносит его план. Люфтваффе боятся. Он подозревал это во время битвы над Англией, а теперь знает это точно. Они просто трусы. Они не хотят бомбить Ленинград, потому что боятся его противовоздушной обороны.

«Геринг мог бы сказать ему — и это было известно всем присутствующим в комнате, — что зенитная оборона у Ленинграда совсем не такая сильная, как у Лондона, над которым наши пилоты летают многие месяцы, — говорит Боденшатц. — Но вместо этого он просто сказал: „Это невозможно, мой фюрер. Это осуществить нельзя“. Гитлер пронзил его ледяным взглядом, потом повернулся спиной и оставшуюся часть совещания уже не обращал на него никакого внимания».

С этого момента отношения Гитлера с его рейхсмаршалом стали меняться от плохих к худшим.