Герман Геринг — маршал рейха

Пилот-истребитель

Зимой 1916-го, когда Герман Геринг вернулся на Западный фронт, асом № 1 германских военно-воздушных сил считался барон Манфред фон Рихтгофен. Вскоре и германские и британские газеты стали называть его по прозвищу — Красный Барон или Красный Рыцарь, но следует заметить, что, хотя его аэроплан действительно был красного цвета, в такой окраске, да и в самом бароне было мало рыцарского. Это были дни, когда во время воздушных боев над Фландрией летчики постоянно подавали примеры уважения к противнику, если он демонстрировал превосходство в бою, и сострадания, если он падал вниз подбитый или загоревшийся. В дневнике эскадрильи Геринга имеется запись одного пилота, докладывающего, как он сбил британский «сопвич», которая заканчивается словами:

«Он дрался храбро и хорошо, но удача была на моей стороне. Я не стал добивать его, но маневрировал так, что он был вынужден совершить посадку на нашей территории». На полях стоит сделанная рукой Геринга пометка: «Хорошо».

У Рихтгофена же не было времени для подобной галантности. Он был великим коллекционером «абсолютных побед», то есть уничтоженных аэропланов, и, как ворчали некоторые из его сослуживцев, любил подлететь и добить противника, которого они уже повредили, чтобы записать потом его на свой счет. Каждый раз, когда он добивался «абсолютной победы», у него появлялся маленький кубок с выгравированным на нем аэропланом и датой, когда это произошло, и ко времени, когда его самого сбили, на его каминной полке их стояло восемь десятков.

«Сердце начинает биться быстрее, — писал он в письме своей матери, — когда враг, лицо которого ты только что видел, объятый пламенем, падает с высоты трех с половиной тысяч метров. Когда они ударяются об землю, ни от пилота, ни от аэроплана практически ничего на остается. Я храню на память сувенир, который остался от моего второго британца, — пулемет, казенник которого заклинило патроном».

Геринг вернулся на службу 3 ноября 1916 года, в день, когда состоялись похороны со всеми воинскими почестями Освальда Бёльке, сбитого двумя днями ранее. В типичной для себя манере Рихтгофен в этот день поднялся перед завтраком, сбил французский истребитель, вернулся, поел, надел парадную форму и встал во главе гроба как самый почетный участник ритуала.

Геринг был теперь причислен к 26-й истребительной эскадрилье, командиром которой был Бруно Лёрцер, и их часть, базировавшаяся в Мюльхаузене, находилась слишком далеко, чтобы присутствовать на траурной церемонии. В связи с этим Лёрцер решил, что они отметят похороны Бёльке в небе, уничтожив несколько вражеских аэропланов, и спустя считанные часы после своего прибытия Геринг уже сидел в кабине истребителя. В этот день эскадрилье не удалось встретить противника, но в последующие недели они с лихвой компенсировали это невезение.

Как пилот-истребитель, Геринг не обладал беспринципной целеустремленностью, чутьем и, пожалуй, удачливостью Рихтгофена (сбившего в течение одного месяца двадцать один аэроплан) или безрассудством весельчака-гиганта Эрнста Удета (который был следующим по результативности пилотом), но у него были умение и мужество, и о нем никто не мог сказать, что он не принял вызова или бежит от противника. К середине 1917 года он имел на своем счету семнадцать сбитых аэропланов, добавил к своему Железному кресту еще две награды и приобрел такое имя, что его назначили командовать новой истребительной эскадрильей, которая действовала от Изегема на фландрском участке фронта вместе с частью Лёрцера. Воздушная война постепенно накалялась. Британцы и французы, получившие новые машины и синхронизированные пулеметы, вместе с несколькими новыми удалыми пилотами из Соединенных Штатов уравняли шансы в воздухе, хотя еще не вернули Полностью своего господства.

Несмотря на то что они командовали теперь двумя разными эскадрильями, узы дружбы Лёрцера и Геринга стали еще крепче. В боях над Фландрией они приходили в критические моменты друг другу на помощь, спасая от гибели. Лёрцер однажды отогнал три французских истребителя, дав Герингу возможность завести на вынужденную посадку его изрешеченную пулями машину и остаться невредимым. А Геринг как-то атаковал британца, который был готов поразить аэроплан Лёрцера с непросматриваемой стороны.

«Мы связаны чем-то более прочным, чем цепи, Лёрцер и я, — писал Геринг сестре. — Я знаю, что в час нужды он никогда меня не бросит».

Геринг был хорошим командиром эскадрильи. Армейская подготовка оказалась полезной в административно-хозяйственной и оперативно-тактической сторонах его работы, и он руководил своей частью четко и грамотно. Его пилоты отметили, что он был как бы двумя разными людьми в зависимости от того, чем занимался. Вне службы это был очень компанейский человек, готовый участвовать со своими подчиненными во всех спортивных играх и весельях с девочками. Командуя же эскадрильей, на земле он становился холодным, жестким и неумолимым начальником, настаивающим на строжайшем подчинении военным порядкам, а в воздухе требовал, чтобы его пилоты вели свои машины в соответствии с планом, который он для них разработал, не отрываясь для совершения личных подвигов и демонстрации храбрости, к чему он сам прежде имел немалую склонность. Геринг видел, как развиваются военные действия в воздухе над Фландрией, и сделал вывод, что теперь побед будут добиваться пилоты самых обученных и самых дисциплинированных эскадрилий. Его пилотам это не нравилось, но они видели, что имеют больше «побед» и теряют меньше машин.

Успех, с которым он руководил эскадрильей, может быть оценен по такому факту: до того момента к высшей германской награде, ордену «За заслуги», представлялись только те пилоты — Бёльке, Рихтгофен и Удет, — которые сбили не меньше двадцати пяти аэропланов противника, Геринг же получил его, когда имел на своем счету только пятнадцать. Награждение означало официальное признание его разносторонних способностей, умения руководить и сражаться. Он отправился в Берлин, чтобы получить награду лично из рук кайзера, и, находясь там, впервые испытал, что значит быть героем. Его имя и фотография появились в газетах, а зайдя в фешенебельный ресторан, он был встречен бурей аплодисментов и восторга женской части присутствующих. Пьянящее ощущение славы не оставляло его, и он наслаждался каждым мгновением. Он вернулся в эскадрилью с большим сапфиром на шее — цветом почти как его глаза — на золотой цепочке, но кто его подарил, не сказал.

Для больших сражений в небе Фландрии германцы собрали свои эскадрильи в эскадры, или полки, № 1 из которых возглавил сам главный ас, и этот полк стал известен как «Воздушный цирк Рихтгофена». Утром 20 апреля 1918 года Рихтгофен стремительно вошел под приветствия и поздравления своих механиков в офицерскую столовую. Он сбил свой восьмидесятый аэроплан.

— Восемьдесят! — сказал он с удовлетворением. — Приличное количество, — и с самодовольной улыбкой стал выслушивать тосты своих однополчан за «нашего командира, нашего учителя и нашего товарища, аса из асов».

Это стало его последним подвигом. На следующий день, под музыку марширующего по плацу военного оркестра, триплан Рихтгофена выкатили на взлетную полосу. На фоне его ярко-красной окраски сопровождающие его светлые машины смотрелись маленькими и невзрачными. Адъютант (начальник отделения личного состава авиаполка) Карл Боденшатц спустился с наблюдательной вышки, чтобы доложить командиру, что прогноз погоды плохой и что дует восточный ветер, обещающий трудное возвращение домой тем германским аэропланам, которые окажутся поврежденными в бою. Красный аэроплан вместе с восемью другими поднялся в воздух и улетел, чтобы встретиться над каналом Соммы с остальной частью полка. Полчаса спустя они ввязались в сражение с большой группой британских «сопвичей», в которой находилось звено капитана Роя Брауна, канадца. В этом звене был еще один канадец, Уилфред Мэй, и для него этот бой должен был стать боевым крещением. Перед первым боевым вылетом Мэя проинструктировали, чтобы он не лез в стычку, если мог ее избежать. Поначалу он кружил на высоте трех с половиной тысяч метров на краю воздушного поля боя, но когда под ним пролетел один вражеский аэроплан, потом второй, Мэй не справился с искушением и рванулся вниз, стреляя из пулеметов. Однако он не только промахнулся, но и давал при этом такие длинные очереди, что оба его пулемета заклинило, а сам он оказался в самой гуще боя. Ему удалось оттуда выбраться, и он уже облегченно вздохнул, решив, что спасся, как тут же понял, что его кто-то преследует и обстреливает.

Это был сам Рихтгофен, который разглядел в нем легкую добычу и теперь подбирался поближе, чтобы сбить. Однако Браун, как раз только что выбравшийся из воздушной свалки, заметил аэроплан Мэя с красным «фоккером» на хвосте и понял, что Красный Рыцарь готовится прикончить его. Он пошел на сближение и, устремившись вниз, открыл огонь из пулеметов, не надеясь подбить Рихтгофена, но рассчитывая отвлечь от его жертвы. Они оказались уже довольно близко от земли, и британские солдаты стали бешено палить по германскому триплану. Чей выстрел оказался для великого аса роковым, Брауна или пулеметчика снизу, до сих пор остается под вопросом.

Медленно плывя в воздухе в восточном направлении, красный трехкрылый «фоккер» еще милю скользил над покрывающейся зеленью сельской местностью, словно он по-прежнему управлялся своим пилотом, затем задел шасси о край воронки и, обломав их, шлепнулся на брюхо рядом с дорогой.

Постоянный приказ-инструкция запрещал солдатам на этом участке появляться на дороге или рядом с дорогой, которая находилась под наблюдением противника, но из-за любопытства они нарушили этот приказ и столпились вокруг упавшего летательного аппарата. Находившийся среди них офицер убедился, что пилот мертв, отстегнул привязные ремни и с помощью солдат вытащил из кабины обмякшее тело. Красивое нордическое лицо, каким оно казалось под ремешками шлема и разбитыми очками, было залито кровью. Тело положили на дорогу и вытащили документы.

— Бог мой, да это же Рихтгофен! — воскликнул офицер.

— Господи, — прошептал какой-то томми, — они сшибли Красного Барона.

Только 23 апреля 1918 года пилоты «Воздушного цирка Рихтгофена» узнали о том, что случилось с их командиром. В этот день над главным взлетным полем полка у Каппи пролетел британский аэроплан, который сбросил металлический контейнер с прикрепленным к нему вымпелом. Внутрь была вложена фотография торжественных военных похорон, устроенных британцами Рихтгофену, и записка:

«Германскому летному корпусу.

Ротмистр барон Манфред фон Рихтгофен погиб в воздушном бою 21 апреля 1918 года. Он был погребен со всеми подобающими воинскими почестями.

От британских Королевских военно-воздушных сил».

Геринг, услышав о смерти их знаменитого аса, был ошеломлен, как любой другой немец, но он не мог предполагать, что она будет иметь последствия лично для него. Он тоже участвовал в боях со своей эскадрильей в день трагедии, потеряв четырех пилотов. 24 апреля 1918 года он организовал заупокойную службу в память авиаторов, доблестно отдавших свои жизни за фатерланд. В этот же день его эскадрилья была снова в деле, и Геринг испытал мрачное удовлетворение, сбив «сопвич», так как пулеметные очереди аэропланов именно этого типа навсегда вычеркнули из небесной сини Красного Барона и четырех его пилотов.

Рихтгофен оставил завещание и распоряжения на случай своей смерти, и утром 22 апреля адъютант эскадры № 1 Карл Боденшатц вскрыл конверт, потому как стало очевидным, что командир к ним не вернется. К немалому удивлению всех членов «труппы» «Воздушного цирка», в качестве своего преемника на должности командира Рихтгофен назвал капитана Вильгельма Рейнхардта.

Двадцатисемилетний Рейнхардт был самым старшим в полку, но не это было причиной изумления его товарищей по оружию. На самом деле вероятной причиной, по которой Рихтгофен назвал его, была его общеизвестная рассудительность. Но, хотя он обладал при этом и храбростью, и решительностью, и летным мастерством, ему недоставало качества, которое было необходимо руководителю «Воздушного цирка», для того чтобы он оставался грозой авиации союзников в небе Фландрии. Рейнхардт был не способен к гибкому управлению. Он всегда руководствовался исключительно правилами, а в те дни тот, кто поступал «в соответствии с», имел мало шансов добиться громких успехов, которых Германия теперь ожидала от своих авиаторов.

Осознание своей неспособности к руководству Рейнхардту помогало мало, и почти каждый раз, когда завязывался бой, он передавал инициативу то одному, то другому из своих людей. Как-то, после того как был сбит один из его пилотов, он записал в своем дневнике: «Он проявлял все данные незаурядного лидера, и в воздухе я не раз уступал ему управление».

Только благодаря такой безамбициозной, скромной передаче власти «Воздушный цирк», который стал официально именоваться J. G. № 1 «Richthofen», добился заметных успехов в первой половине мая и к середине месяца убрал с неба не меньше тринадцати британских бомбардировщиков и истребителей. 20 мая полк получил приказ свернуть свою штаб-квартиру под Каппи, к западу от Перрона, где они действовали в районе Амьенского выступа, и лететь в Гюиз. Эта переброска осуществлялась в ходе подготовки крупномасштабного наступления, которое генерал Людендорф намеревался начать против союзников на реке Эне. Пилоты были рады перемене места, потому что в Каппи все постоянно напоминало об их ушедшем в небытие непревзойденном асе и его красном аэроплане.

По прибытии в Гюиз их информировали, что они и несколько других эскадрилий на фронте будут переоснащены в ходе подготовки приближающегося наступления совершенно новым типом аэроплана. Им оказался «фоккер D-7» биплан, который должен был сменить «фоккер D-1» триплан, используемый ими до сих пор. Пилоты восприняли эту новость безо всякого удовольствия, так как ей предшествовал слух, что новая машина имеет неэстетичный внешний вид и ей недостает скорости подъема и маневренности, присущих триплану. На протяжении нескольких последующих недель, впрочем, они летали на новых аэропланах без особых бед, но испытали сильное облегчение, когда услышали, что с технологических линий скоро сойдет еще один новый летательный аппарат, и вот-то он обещает быть великолепной, весьма совершенной боевой машиной. Им оказался «фоккер D-8» — моноплан, который англичане и американцы позднее окрестили «Летающая бритва».

3 июля командиры эскадрилий Западного фронта были собраны в Адлершофе для проверки нового аэроплана, среди них находились и Герман Геринг, и новый руководитель «Воздушного цирка» Вильгельм Рейнхардт. И тот и другой «прощупали» новый летательный аппарат и оба оказались более чем удовлетворенными его качествами. После испытаний они отправились в офицерскую столовую, чтобы побеседовать и выпить с Антоном Фоккером. Выходя оттуда, Геринг заметил какой-то новый, неизвестного ему типа биплан, стоявший на краю взлетного поля. Ему объяснили, что это экспериментальный летательный аппарат, разработанный доктором Клодом Дорнье (который впоследствии построил целый флот разнообразных «летающих лодок»), и что его изготовила, компания Цеппелина.

Геринг сказал, что хотел бы опробовать его. После некоторых колебаний ему коротко рассказали про рычаги управления, машину заправили, и он, вырулив на траву, взлетел. Найдя «дорнье» чрезвычайно послушным и маневренным, он начал впечатляющую демонстрацию фигур высшего пилотажа. Говоря жаргоном опытных пилотов-истребителей, он «выбил» взлетное поле с обеих сторон, лицевой и обратной, входя в штопор, рыская и делая петли, и наконец, после особенно пугающего пикирования на угрожающе изогнувшихся крыльях, пошел на посадку и выпрыгнул из кабины, смеясь от удовольствия, довольный эффектом от своего полета, запечатлившимся на лицах зрителей.

Не желая отставать, Вильгельм Рейнхардт объявил, что теперь он покажет, на что способен этот новый аэроплан. Он подождал, пока его заправят, потом поднялся в воздух и сразу начал резко набирать высоту. Он взлетел на тысячу метров и все еще не собирался выравниваться, как вдруг раздался резкий, как пистолетный выстрел, хлопок, и наблюдавшие снизу люди с ужасом увидели, как левое крыло аэроплана сложилось, затем отлетело в сторону. «Дорнье» вошел в штопор и врезался в землю. Все бросились к обломкам и там увидели, что, не выдержав нагрузки, отломилась стойка крыла. Командир J. G. № 1 «Richthofen» был мертв.

Кто теперь мог заменить его в качестве лидера прославившейся уже на весь мир группы авиаторов-истребителей?

Среди пилотов J. G. № 1 на эту должность было два главных претендента: Зрнст Удет и Карл Лёвенхардт, которые отчаянно соперничали друг с другом не только в стремлении занять место Рихтгофена, но и в гонке по перекрытию его рекорда — восьмидесяти побед. 4 июля было объявлено, что Удету передается временное командование полком, однако на следующий день приказ отменили. Удет был уверен, что лишился столь желанного назначения из-за интриг Лёвенхардта, и ходили слухи, что он готов вызвать своего соперника на небесную дуэль.

Все ждали, что теперь вместо Удета назначат Лёвенхардта. И ошиблись. Утром 7 июля 1918 года адъютант, лейтенант Боденшатц вошел в клуб-столовую с бумагой в руке и многозначительно объявил, что приглашает всех пилотов и механиков полка немедленно собраться в главном ангаре. Там он зачитал им уведомление, которое только что получил из Берлина.

— Распоряжением верховного командующего германскими вооруженными силами, — начал он, — лейтенант Герман Геринг, имеющий награды «За заслуги», Железный крест 1-го класса, орден Льва с мечами, орден Карла Фридриха с мечами, орден Гогенцоллернов III степени с мечами, до настоящего момента командующий истребительной эскадрильей № 27, назначается командовать истребительным полком № 1 «Барон фон Рихтгофен».

В наступившей тяжелой тишине пилоты и техники какое-то время ошарашенно смотрели друг на друга, потом Удет с трудом выдавил из себя:

— Бог мой, они выбрали чужака!