Героиня по вызову 3

Глава 19

Ночную бойню пережило меньше двенадцати селян. Кроме самого Раско и двух его не попавших под заклятье жрицы товарищей, были ещё восемь, не выходивших на улицу: жена самого Раско и его сын с дочкой, охотник, живший бирюком на окраине деревни, несколько женщин из числа не выходивших с остальными и семья углежогов, слишком заёбанных недавней сменой, а потому проигнорировавших призывы жрицы.

Когда мы с Тиной нашли Анабеллу, она на удивление была жива, хоть и дышала с жутким хрипом (по которому мы её, собственно, и нашли). Не знаю, поддерживала ли женщина в себе жизнь магией или просто так получилось, что двух болтов в голову оказалось мало, но факт остаётся фактом – мы нашли залитую кровью и заляпанную грязью жрицу примерно там, где Тина её и свалила. Я пнула её разодранным носком сапога, и бывшая мер-сэну сфокусировала на мне взгляд мутного глаза:

— Отродье… кх… тьмы, — каждое слово давалось ей с явным трудом, — стоило… ыхх… дога…даться… что ты… кхы… выживешшшшшь…

Я смотрела на женщину сверху вниз, раздумывая, а потом произнесла:

— Тебя надо бы отдать тем, кого ты лишила всего, знаешь ли. В руки любящей паствы. Жаль этих рук осталось так мало.

— Это… неважно… кх… план будет… исполнен… твои действия… ыхх… только приблизили… триумф… Триеди…ной Матери…

— Возможно. Но ты его точно не застанешь.

Короткий лающий смешок, быстро переходящий в кашель. Бескровные губы женщины растянулись в кривой улыбке:

— Я… буду… рядом со своей… кх… богиней… Она покажет… ыхх… мне… прекрасный мир…

— Надо бы тебя к ней уже отправить, — шагнула вперёд Тина, — как можно более болезненным способом.

— Подожди, — я положила ладонь на сгиб её локтя, — это именно то, чего она хочет. У меня есть идея получше.

Я опустилась на колено и взглянула в мутный глаз с очень близкого расстояния. Заметила амулет со знакомыми символами, выпавший из-за ворота платья, и сорвала его. После чего заговорила:

— Ты действительно хочешь отправиться на тот свет – я это вижу, и поверь, в мире, из которого я пришла, хватало похожих на тебя ублюдков, не боящихся смерти. И всё ради прекрасного посмертия, куда они попадут как мученики веры. Знаешь, как с ними боролись? Заставляли нарушать взятые на себя обеты. Эти люди не должны были есть свинину – поэтому сражавшиеся против них солдаты смазывали своё оружие свиным жиром. Варварство в ответ на варварство. Я никогда не одобряла такой подход, но оказавшись сейчас перед тобой думаю – может они и правы? Может быть некоторые люди, настолько фанатичные в своих деструктивных убеждениях не заслуживают, чтобы с ними обращались как с людьми? Да, это расчеловечивание и да, оно аукнется и тому, кто расчеловечивает, но мне кажется, что для некоторых надо делать исключения из правил.

Сняв перчатку, я вытянула руку с удлинившимися ногтями перед лицом жрицы и улыбнулась:

— Я читала трактаты твоей веры, и вот что я поняла – вы ненавидите нежить во всех её проявлениях.

— Да… уж… кх… сложно было дога… даться… — умирающая жрица издала ещё один смешок.

Я стукнула ногтем ей по носу и сказала:

— Нет, ты дослушай. Так вот – ненавидите нежить. Потому что ваша богиня ненавидит нежить, она отрицает все виды существования за пределами жизни. И вот я подумала – насколько она распространяет свои запреты, скажем на своих служительниц, — я сделала паузу и улыбаясь смотрела, как жрица пытается понять, к чему я веду, — Так вот, я хочу это проверить. У меня для тебя есть три варианта. Первый – я делаю вот так, — я провела ногтем указательного пальца по подушечке большого, выступила капелька крови, — и роняю эту капельку на твои бледные-бледные губки. Произношу пару фраз – и ты навсегда становишься дочерью ночи под моим началом. Правда ты, судя по всему, парализована ниже шеи – ну ничего, вампир может выжить даже в форме одной головы. Я поставлю твою голову на полку, буду давать немножко крови каждый день, а ты меня станешь развлекать историями из жизни церкви, не будучи способна никогда и не при каких обстоятельствах причинить мне вред. А потом ты мне надоешь, и я выкину тебя на улицу, встречать рассвет.

Лицо жрицы дрогнуло, она попыталась отвернуться, но я взялась за стрелу, торчавшую из её виска, развернула женщину к себе и, не обращая внимания на всхрипы боли, невозмутимо продолжила:

— Вариант второй – ты убираешь магию, который поддерживаешь свою жизнь и умираешь, после чего я возвращаю тебя к жизни и задаю тебе вопросы, на которые хочу получить ответы, и ты отвечаешь, потому что нельзя защититься от этой магии. Не думаю, что Хау погладит тебя по головке за то, что ты мне расскажешь – судя по собственному опыту, она не склонна к всепрощению и всепониманию.

Я позволила этой мысли пробиться через крепкий череп и улыбнулась:

— И третий вариант – ты рассказываешь мне всё, что я хочу знать и я позволяю тебе умереть.

— Звучит… не… очень хорошо… для меня… — вымученно выплюнула жрица.

Я в ответ покачала пальцем, отчего капля крови на ладони закачалась туда-сюда.

— Не спорю. Но вот в чём мой вопрос – достаточно ли крепка твоя вера, чтобы сделать правильный выбор? Приняв дар моей крови ты будешь жить вечно… ну или по крайней мере достаточно долго, чтобы быть полезной мне для моих целей, которые скорее всего будут включать в себя уничтожение той банки пауков, которую ты называешь «Церковью Хау» и иссушение самой этой Хау. Я уже пробовала кровь богов и поверь мне – я многое сделаю ради повторения этого опыта. Как ты думаешь, насколько полезна будет для меня вечно верная вампирша Анабелла, желающая рассказать мне всё-всё-всё об устройстве и слабых местах церкви? Или ты расскажешь мне всё, что я хочу знать сама и пожертвуешь своим прекрасным посмертием подле Хау и будешь отвергнута своей богиней, но зато ты поможешь мне в деле уничтожения твоей церкви куда меньше.

Анабелла прикрыла глаз и долго молчала, только тяжёлым хрипом давая понять, что ещё жива:

— Почему… кх… ты даёшь… мне… кх… такой выбор?

— Потому что это шанс доказать, что твоя вера сильна. Ценой того самого посмертия, ради которого ты делала все эти ужасные вещи, — я обвела рукой поле бойни, — Мне кажется, это испытание достойно истинно верующей. Что для тебя важнее – твоя вера в мир, который хочет создать твоя богиня, или твои собственные сто девственниц в посмертии, или что там тебя Хау пообещала. Выбирай.

На этот раз жрица молчала дольше, и, когда я уже подумала, что она потеряла сознание, мутный глаз снова открылся и женщина прохрипела:

— Что… ты хочешь… зхнаать…

***

Хоронить её мы не стали. Закончив расспросы, я просто добила её ударом в сердце, а на следующий день, уже когда мы покидали село, заметила её труп в канаве. Ну, туда и дорога, в общем-то.

Мы возвращались к Рие через пустую площадь, и Тина взяла меня за руку, слегка сжала. А когда я удивлённо на неё посмотрела, улыбнулась и сказала:

— Не вини себя, тюльпанчик, ты не должна считать себя ответственной за всё зло, которое вокруг нас происходит.

— Ну я вроде и не… — я вдруг почувствовала, что к горлу подступает комок, но попыталась продолжить, — в смысле, я не думаю, что я… что я…

Тут меня наконец накрыло, и я задохнулась окончательно, почувствовала подступившие слёзы. Демоница осторожно обняла меня и прижала к себе. Я прижалась щекой к её ключице, обняла её в ответ. Я заревела, слёзы текли по моим щекам и падали на горячую кожу моей подруги. Тина же обняла меня и осторожно покачивала, гладя по голове. Не знаю, сколько мы так стояли – облачённая в побитые чёрные доспехи вампирша, плачущая на груди затянутой в чёрную кожу демоницы, но со временем слёзы кончились, перешли во всхлипы. Я уткнулась носом в декольте Тины в приступе внезапного стыда, и пробормотала:

— Извини, я всю тебя залила.

Тина только обняла меня ещё крепче. Мы постояли ещё немного, а потом демоница меня отпустила и повела внутрь постоялого двора. Наши уже все были в зале, вместе с выжившими селянами. Те суетились вокруг Раско и трёх выживших мужиков, которые были с ним. Этим повезло больше всех – оказавшись на подхвате, никто из них не получил серьёзных ранений. Орки, сдвинув несколько столов, положили на них тяжелораненых. Грубер, не стесняясь окружающих, спустил штаны и зашивал резаную рану на бедре. Его егеря зашивали свои раны – они хоть и вступили в рукопашную последними, но из-за отсутствия серьёзных доспехов пострадали изрядно. Шаманы были заняты на кухне, судя по всему, то ли варением зелий, то ли просто кипячением тряпок на бинты. Генриетта же, оказавшись единственной из нас с приемлемыми заклинаниями исцеления и познаниями в медицине, при этом наименее пострадавшая в битве благодаря зачарованным латам, выполняла роль полевого медика. Её столь же хорошо защищённые боевые слуги помогали ей, как санитары. Заметив меня, леди Харт крикнула:

— Саша, ты знаешь магию лечения?

— Только простое «исцеление ран».

— Сойдёт. А ты, Тиниэль?

— Увы. Но неплохо знаю первую помощь.

— Тогда иди помогай моим егерям – у них кучу мелких ран зашить надо. А ты, Саша, ко мне. Только железо сними.

С некоторым трудом избавившись от покорёженного доспеха, я свалила его за стойкой, и там же оставила сапоги. Обулась в запасные сапоги, которые извлекла из кольца, и избавившись от дублета, стала помогать Рие в лечении орков, которые, будучи на острие вражеской атаки, пострадали сильнее всех.

К счастью, всё-таки совсем тяжёлых ран не было – сломанные рёбра, синяки и колотые раны конечностей, но чешуйчатые доспехи свою функцию выполнили вполне приемлемо. Ни одного артериального кровотечения и только два венозных, одна контузия (самому здоровенному орку с обильными татуировками на лице прилетело по голове, сбив шлем и распоров скальп) и пара внутренних кровотечений. Мы бегали между столами, едва успевая менять бинты – я была в основном на подхвате у Рие, сама же аристократка успела умаяться так, что когда мы наконец закрыли последнего, самого тяжёлого орка, и я провела ладонью по его животу, закрывая разрез, девушка буквально упала на скамью и пару секунд просто тяжело дышала. Потом окинула взглядом зал, вздохнула и произнесла:

— Мне надо выпить. Пошли поищем чего-то у бара.

— Я тоже не откажусь, — поймав её взгляд, я пояснила, — от вина не откажусь, в смысле. Крови я сегодня достаточно получила.

Генриетта крикнула сидевшей поодаль орчихе:

— Дзая, мы пойдём передохнём, ты за старшую.

Девушка кивнула, стараясь не тревожить висевшую на перевязи руку.

Генриетта пошла к стойке, на ходу хлопнула по плечу зашившегося Грубера и поманила закончившую возиться с егерями Тину. Немного поискав на полках, она нашла бутылку вина и заглянула в кухню:

— Ларган, вы как, закончили с настоями?

— Почти, арбанай.

— Хорошо. Как закончите – придумайте какой-нибудь горячий ужин для парней. Меня не зовите.

— Конечно. Где вы будете, госпожа?

— В третьей комнате по коридору, которая покрупнее.

— Понял, сделаю.

Рие кивнула, взяла из шкафчика три кружки и показала Тине на кувшин пива. Демоница молча взяла его и мы пошли следом за аристократкой. Пройдя по пустому коридору, мы оказались перед дверью в нужную комнату, вошли внутрь и расположились за круглым столом. Генриетта тут же начертила на столешнице маленький магический круг, пробормотала слова и накрыла комнату звуконепроницаемым барьером. И сделав это, будто бы сломалась. Упала лицом на стол и всхлипнула. Впрочем, в отличие от меня она тут же выпрямилась и вонзила в меня взгляд покрасневших глаз:

— Сто трупов, почти сто грёбаных трупов – почему я не поняла, что эта сука на такое способна?

— Потому что нельзя мерить фанатика меркой нормальных людей, — заметила Тина, разливая вино по кружкам, — на то они и фанатики.

Она пододвинула кружку блондинке, и та благодарно кивнула, после чего сделала мощный глоток и возразила:

— Я тут лучше всех знаю, на что способна церковь, я должна была догадаться, на что готова эта тварь и всё же…

— Не ты выбирала заклятье, — бесцветно сказала я, уставившись в свою кружку, — если бы не мой трусливый гуманизм, я бы просто прикончила жрицу, а не пыталась решить всё миром. И жертв было бы куда меньше.

Я почувствовала, как к глазам снова подступают слёзы и замолчала, продолжая смотреть в свою кружку.

Рие фыркнула:

— Нет уж, это я, как командир дала тебе приказ. И я решила, что…

— Хватит! — вдруг рявкнула Тина и ударила кулаком по столу так сильно, что наши кружки подпрыгнули, — Ваше самобичевание только навредит, и прежде всего вам самим!

Я посмотрела на неё в удивлении – впервые, кроме может быть того случая в театре, демоница была в таком бешенстве.

— Только один человек виноват в произошедшем – тот самый, кому я два болта в башку всадила! И она сделала то, что сделала потому, что это посчитала нужным. Это она обрекла на смерть селян, она натравила их на нас. Мы с ней даже конфликта не имели. Так что хотите кого-то винить – вините её.

— Но мы могли… — начала возражать Рие, но Тина снова её прервала.

— Не могли! Можно винить себя за то, что вы не успели предусмотреть действия психопата, но брать на себя вину за его действия – полная глупость. Успокойтесь, обе! Пейте своё вино, плачьте от горя и отходите от произошедшего, но не смейте, НЕ СМЕЙТЕ винить себя за действия Анабеллы. Это ясно?

Мы с Рие синхронно кивнули.

— Хорошо, тогда почтим память невинных в тишине, а потом пойдём к ребятам. Возражения будут?

Возражений не последовало.

***

Напиваться мы не стали – слишком безответственно. Вместо этого просто посидели за кружками минут двадцать, после чего продолжили дела. Тина отправилась на кухню к шаманам, мы с Рие пошли в зал. Там блондинка проверила каждого раненого. Ларган раздал им мерзко пахнущую настойку на травах, которая должна способствовать заживлению ран и обладала, по его словам, «способностью отгонять ночных демонов», после чего накормил, так что теперь бойцы в основном спали. Деревенские старались их не тревожить, негромко чавкая своими порциями и переговариваясь на своей половине зала. Иногда оттуда доносились всхлипы и плач.

После того, как Генриетта проведала каждого раненого, я предложила ей пойти поспать. Блондинка для приличия немного поупрямилась, но не сильно – было видно, что она и правда вымоталась. Так что, пообещав лично проследить за ранеными и разбудить её, если что-то случится, я проводила девушку в ту самую комнату, в которой мы пили. После чего нашла в зале старосту и показала ему амулет.

— Узнаёте?

Тот близоруко прищурился из-под повязки, которая обматывала большую часть лба и пробормотал:

— Да, вроде такой у святой матуш… Анабеллы был.

— На виду?

— Нет, обычно под платьем носила, но ведь кроме храма она и хозяйством занималась, так что вылетал иногда из-под рубахи. Она его как-то не прятала, просто носила под одеждой. Я подумал, что это что-то обрядовое, а в подробности она сама не вдавалась.

— Понятно, — произнесла я, и вдруг спросила, — а на омовения она с ним ходила?

— Да я не присматривался, — покачал головой Раско, потом поскрёб узловатыми пальцами взъерошенный затылок, — может и в нём.

Я попыталась вспомнить, был ли такой амулет на Иллае, когда я её видела в подобных обстоятельствах, но не смогла.

— Ладно, неважно, — я вздохнула и провела рукой по волосам, походя отметив про себя, что их неплохо бы помыть, — послушай, а что вы решили с… мёртвыми делать?

Я понизила голос, но Раско всё равно вздрогнул, опустил взгляд на свои запылённые башмаки и пробормотал:

— Закопаем на погосте за церковью, что ещё делать? Старик Милош, который камни могильные режет, уже пошёл заниматься. У него дочка с зятем под чары этой суки попали, так что пусть делает – хоть руки на себя не наложит. Ну а мы пойдём копать, наверное. Оттащим тела поближе к церкви и начнём, я думаю.

— Я помогу, — сказала я раньше, чем успела подумать, и поймав взгляд старосты, потупилась, — Просто… я тоже должна что-то сделать.

Староста кивнул, глядя мне в глаза, а потом осторожно положил руку на плечо:

— Не вини себя, девочка, не стоит. Мы должны были вас послушать ещё тогда, у ворот.

Я благодарно кивнула и тихо сказала:

— Может и так, но я всё равно должна это сделать.

— Лишние руки лишними не будут, — пожал плечами староста и добавил, — спасибо.

Устроив обход раненых и наложив пару раз исцеление ран, я заглянула к шаманам на кухню, чтобы сказать куда иду. Хлопотавшая с ними вместе Тина попросилась со мной. Я не стала отговаривать.

Сначала нужно было снести трупы к церкви. Этим скорбным делом мы занимались в молчании. Женщины таскали по трупу на двоих, мужики делали то же самое. Мы с Тиной могли таскать по два за раз, благо rigor mortis ещё не схватил тела. Я старалась не вглядываться в изуродованные мукой и смертью лица, но всё равно по характерным следам когтей частенько понимала, кто именно отправил того или иного селянина на тот свет. Восемьдесят семь тел мы перенесли к церковному погосту. На это у нас ушла пара часов, после чего мы начали копать могилы. Рядами, отступив на метр одна от другой. Этим тоже занимались молча.

Лопаты вгрызались в подмерзающий грунт с заметным трудом. Земля была настолько твёрдой, что мне пришлось извлечь из кольца жезл (про который я, естественно, забыла в суматохе боя) и выставив его на зональное воздействие, хорошенько прогреть место работы. И всё равно скорбный труд выжившим жителям села давался тяжко.

Потом пришла пора похорон. Гробов в нужном количестве, конечно, не было, как и саванов, так что мы просто клали трупы в яму и засыпав землёй, помечали дощечкой с нацарапанным именем погибшего. Иногда, когда доходило до родственников выживших, с их стороны раздавался тихий плач, тогда Раско подходил к плачущему и как мог утешал.

Иногда к могилам подходил сухой дедушка с обветренным лицом и длинной седой бородой и водружал на могиле небольшой камень, с аккуратно вырезанным именем погибшего. Глаза его были всегда сухими, а руки твёрдыми, но глядя на него мне хотелось плакать.

Как-то незаметно к нам присоединился Ларган. Старому орку никто не препятствовал, когда он, встав над могилой, проводил обряд прощания по традиции его народа. Он спрашивал тех, кто подходили, что нужно сказать «духам неба» и переводил их слова на свой грубоватый, но по-своему красивый язык.

Потом подошёл Грубер, Дзая и ещё пара легкораненых орков. Не говоря ни слова, они взялись за лопаты и начали копать.

Наконец, уже на излёте дня, наш труд подошёл к концу. Забросав землёй последнюю могилу, мы выслушали последнее прощание старого шамана. Старик Милош чуть отставал, но у него появились помощники, и грубые дощечки на последних могилах вскоре должны были смениться надгробными камнями.

Труд вымотал деревенских, и они сидели перед могилами родственников то ли прощаясь, то ли просто рефлексируя. Орки и Грубер устали меньше, но и они присели у стены церкви на землю, думая о своём. Даже мы с Тиной слегка устали и теперь сидели на скамье у калитки. Там нас и нашёл Раско. Сел рядом со мной и просто сказал:

— Мы уходим отсюда. Не думаю, что церковь Хау обрадуется тому, что произошло с их жрицей.

— А что с деревней будет? — спросила Тина

— Может сожжём, может так оставим – не знаю. Но оставаться тут никто не хочет.

— И куда вы пойдёте? — спросила я.

— Туда, где нет вот этого, — мужчина кивнул на увенчанную флюгером с трёхзвёздным кругом колокольню.

— Тогда у меня есть предложение, — раздался у нас за спинами знакомый голос.

Я обернулась, и увидела, как к нашей скамейке подходит Генриетта. Девушка выглядела лучше, но печать скорби всё ещё была заметна на её лице. Смахнув в сторону не слишком чистые волосы, она продолжила:

— У моего брата есть в лене село – Большие Караси, это на правом рукаве Сольсланге, перед первым притоком. Люди там живут ушлые и хитрые, но в целом неплохие, и, что важно, не любят церковников Хау, зато уважают старые пути, — он протянула старосте свёрток, — здесь рекомендательно письмо.

— Спасибо, леди Харт, но я не знаю, сможем ли мы добраться…

— Сможете. Я отправлю с вами троих своих людей – они знают дорогу и проводят вас через лес.

— Троих? Кого? —спросила я.

— Ганса, Маркуса и Анджея. Так что придётся нам сменить их в разъездах, — ответила Рие, — ну так что, Раско, как вам моё предложение?

— Спасибо, госпожа, мы… наверное так и сделаем, — ответил староста.

— Хорошо, тогда мои люди поступят в ваше распоряжение. Мы выдвигаемся утром, и вам задерживаться не рекомендуем – кто знает, когда жрецы спохватятся?

— Тогда мы тоже выйдем утром, госпожа, — произнёс Раско и поклонился, — спасибо вам, леди Харт.

Рие покачала головой:

— Я просто тоже должна была что-то сделать, господин Раско.

***

На следующее утро, мы запрягли лошадей в фургоны и выехали за ворота. Там нас уже ждали селяне вместе с боевыми слугами Рие. Мужчины и женщины выглядели хмуро, но печать обречённости начала сходить с их лиц – они явно готовились начать жизнь заново. Генриетта попрощалась со своими слугами, потом со старостой и селянами. Благодарностей слышно не было, но оно и понятно, зато было уважение, что, наверное, в такой ситуации тоже неплохо. По крайней мере, нам не плевали в спину.

На облучках фургонов теперь сидели Дзая и Ралдун, мы же с Тиной выполняли роль авангарда, как и прежде. Уже отъехав на приличное расстояние, я обернулась и проводила взглядом выживших: меньше двух десятков мужчин и женщин, всё что осталось от не самого маленького села. И почему мне кажется, что я не в последний раз вижу подобную процессию?