Герой поневоле

Глава 21

Легко сказать, но что толку лежать в постели, когда совсем не можешь заснуть? Она уже досконально изучила обшивки стен и потолка в своей каюте, знала каждую вмятину, каждую выпуклость и все окружающие предметы. Когда она закрывала глаза, то сон исчезал вообще, сердце бешено колотилось в груди. Во время еды она честно глотала кусок за куском, подражая всем движениям своих соседей справа и слева. Никто ничего не замечал. У нее было ощущение, что ее подвесили в пустоте и даже дотянуться ни до чего нельзя.

С удивлением и облегчением она заметила, что никто от нее ничего не ждет, кроме рутинной работы, несмотря на то что людей на борту не хватало. Питак давала ей бесконечные списки деталей и механизмов, наличие которых нужно было проверить на складе, и записи о продвигающихся работах на «Рейте», которые нужно было ввести в компьютер. Эсмей понимала, что это рутинная работа клерков, обычно подобными вещами занимались старшины и капралы. Но она ничуть не расстраивалась из-за этого. Она целиком посвящала себя выполнению этих заданий. Что это был за приступ бешеной энергии, когда она решилась пробираться через весь корабль, взялась за командование вражеским судном, потом еще сражалась с врагом? Теперь от него и следа не осталось. Пусть другие заботятся о том, как доставить «Коскиуско» в галактику Династий, где базируются остальные корабли Флота. Пусть кто-нибудь другой беспокоится о ремонтных работах на «Рейте», о всяких там повреждениях и даже о раненых. Она не может даже думать об этом.

Во время следующего сеанса Эсмей снова начала защищать своих родственников:

— Они не знали, что делают.

— Тебе снились кошмары. Ты говорила, что так сильно кричала во сне, что тебя выселили в самый дальний конец дома…

— Не выселили…

— Чтобы маленькая девочка спала одна так далеко ото всех остальных? Самое настоящее выселение. И в тебе произошли перемены, которые любой здравомыслящий взрослый человек расценил бы как реакцию на стресс. Так ведь?

Себ Корон рассказывал ей, что до того времени она с удовольствием ездила верхом. Что она была открытой, не по годам развитой, энергичной, хотела все знать и все делать… Но все дети в какой-то момент навсегда перерастают радостную пору раннего детства. Она попыталась объяснить это Ални, а та по-своему интерпретировала все, что произошло.

— Если поведение ребенка меняется внезапно, тому всегда должны быть причины. Постепенное изменение не так сильно заметно. Когда человек сталкивается с новыми событиями, с новыми переживаниями, то он, естественно, меняется. Но внезапные перемены не происходят на пустом месте, просто так. Родственники должны замечать такие перемены в ребенке и пытаться найти причину, их вызвавшую. В твоем случае они эту причину прекрасно знали.

— Но все это было не связано… Они говорили, что я просто стала лентяйкой…

— Маленькие дети не становятся лентяями просто так. Это взрослые называют так поведение, которое им не нравится. До того момента ты любила ездить верхом… потом перестала и даже забыла, что когда-то любила это делать. И ты думаешь, это не было связано с тем случаем?

— Думаю… что, наверное, связано. — Она дернулась — так лошадь пытается согнать с себя надоедливых мух.

— Ты не помнишь, тот человек напал на тебя в помещении или на улице?

— Все здания были разрушены… полностью или частично, но разрушены… я забилась в угол, стены скрывали меня… я ведь была маленькая… там была солома, и я спряталась в ней.

— Какой там был запах?

Она потянула носом воздух… опять, опять тот запах, не дым, а тот, другой,

— Пахло хлевом, — тихо сказала она, так тихо, что ее было почти не слышно. — Рядом был хлев. Пахло как дома…

— Поэтому-то ты там и спряталась. Ты вышла на запах, на знакомый запах, там было не так страшно. И именно там, где тебе казалось, что ты в безопасности, ты ведь помнишь, что запахи напрямую связаны с эмоциональным центром мозга, на тебя напал человек в форме, которая до этого тоже всегда ассоциировалась у тебя с безопасностью и защитой. Разве странно, что после этого ты не могла убирать в конюшне?

Снова удивление.

— Да, дело было не в лени, — сказала она. — И я не боялась лошадей…

— Нет, конечно. Память подсказывала тебе, что хлев — это на самом деле не безопасное место, что там могут происходить страшные вещи, особенно если тебя зажмут в угол, С тобой все было в порядке, Эсмей. Ты просто пыталась инстинктивно обезопасить себя.

Уши все слышали, но разум отказывался принимать услышанное.

— Но я же должна была…

— Боже мой! — Анни подняла вверх руку. — Во-первых, ты не могла уже ничего в себе изменить, как слабый компьютер не может изменить программу, которую ты в него загружаешь. Часть мозга, которая отвечает за выживание, и есть такой слабый компьютер. Он может только реагировать на сенсорные реакции опасности и голода. Если бы ты вовремя прошла соответствующую терапию с применением нейроактивных препаратов, можно было бы избежать самых страшных последствий… Но все равно следы бы остались. Это и есть жизнь, в конце концов. Поэтому запрещается полностью стирать события из памяти людей.

— Вы хотите сказать, что я обречена носить это в себе всю оставшуюся жизнь? — Зачем тогда вообще нужна терапия?

— Не совсем так. То, что мы делаем сейчас, то, что ты шаг за шагом все вспоминаешь и проживаешь заново, намного облегчит твое восприятие. Существуют лекарственные препараты, которыми мы можем воспользоваться, чтобы стабилизировать твое состояние и поставить некоторый щит между твоими теперешними ощущениями и уже ставшими привычными связями, до тех пор пока не образуются новые.

— А как же кошмары?

— Они постепенно будут ослабевать, может, даже совсем прекратятся. Хотя, если ты попадешь в стрессовую ситуацию, все может возобновиться. Но при постоянном внимании с твоей стороны ты будешь в состоянии изменить ход своих мыслей и сможешь проявляться максимально и как человек, и как офицер.

— Мне не хочется принимать лекарственные препараты, — призналась Эсмей.

— Хорошо. Те, кто легко принимает лекарства, обычно уже довели свои нервные клетки до полного изнеможения. Тебе не обязательно хотеть их принимать. Нужно только доверять мне. А я знаю, когда это будет необходимо.

— А можно обойтись вообще без лекарств?

— Можно. Тогда процесс будет более медленным и сложным, а исход не гарантирован. Почему ты боишься лекарств? Неужели думаешь, что превратишься в эдакого героя фильма ужасов, который ходит-бродит по сумасшедшему дому, шаркая рваными тапочками?

Эсмей ничего не ответила, потому что именно такая картинка возникла у нее в голове. Она лишь кивнула в ответ.

— Когда ты будешь готова к приему лекарственных препаратов, я объясню тебе, Эсмей, какие могут быть реакции и возможные побочные эффекты. А пока что давай поговорим о том, что еще ты перестала делать после того случая, что еще перестало тебе нравится.

Ей разонравились лошади. И это удручало ее чуть ли не больше самих кошмаров. Она даже не помнила, чтобы они ей вообще когда-либо нравились. Себ Корон рассказывал, что раньше она почти не слезала со своей маленькой лошадки, но ей казалось, что это была не она, а какая-то другая девочка. Как могла из такой девочки вырасти такая женщина? Но если верить, что ее изнасиловали, надо верить и насчет лошадей. Для Флота это не имеет никакого значения, но в глазах ее родственников она, конечно, сразу стала неполноценной.

Неужели запахи действительно сыграли столь значительную роль? Неужели ее обонятельные органы навеки упрямо связали запах хлева, конюшни и лошадей со всем тем ужасом и болью, которые ей пришлось пережить? Кажется, так просто. Почему не осталось приятных ассоциаций с этими запахами, если она действительно раньше обожала лошадей?

В этот момент она сидела за обеденным столом и методично жевала, сама не зная что. Все эти дни она просто не обращала внимания на то, что ест. И вдруг она ощутила вкус тушеного мяса с овощами. Она терпеть не могла тушеного мяса, но не выплевывать же посредине еды. Она с трудом проглотила то, что было во рту, и запила все водой. «Пойдемте поиграем в мяч, лейтенант?» — предложил кто-то. Кто же это? Она с трудом пыталась припомнить, как зовут эту молодую женщину с приятным лицом. Барин бы подсказал ей. Барин… Его давно не видно. Он проходит курс терапии. Наверное, он тоже в ужасном состоянии, как и она. Не до игр.

Ей надо было придумать уважительную причину.

— Нет, спасибо, — сказала она, с трудом подбирая нужные слова и нужную интонацию. — Я хочу позаниматься в зале. Как-нибудь в другой раз.

В спортивном зале после последних событий народу было немного. Нарушились все графики. Она отругала себя за рассеянность и направилась к тренажеру. Мельком взгляд скользнул по другому тренажеру, имитировавшему езду верхом. Она никогда за все время во Флоте даже не попробовала сесть на такой тренажер. Если ей не нравилось ездить верхом на настоящих лошадях, зачем садиться на тренажер?

Но от него не будет пахнуть стойлом. Мысленно она представила себе Люси верхом на коричневой кобыле, как они сливаются в одно целое и одинаково упиваются скачкой. Ее пронзила боль осознания: она ведь была — могла бы быть — такой, как Люси. И так же наслаждалась бы бешеной скачкой.

Никогда, никогда… Она резко наклонилась вперед и принялась бешено крутить ногами. От неожиданности она чуть не свалилась с тренажера. Ремень безопасности врезался в ладони. Она заставила себя замедлить движения. Прошлое есть прошлое, ничего уже не изменишь, как бы она ни старалась,

— Добрый вечер, лейтенант. — Мимо нее к тренажеру-лошади прошел молодой джиг. Он неловко взобрался в седло, и уже по движениям тренажера Эсмей поняла, что он установил его на маленькую скорость: свободный бег рысью по прямой. Но даже так он все время сбивался с ритма.

У нее получилось бы намного лучше. Даже сейчас, и она это прекрасно знала.

Но это никому не нужно. В этой жизни никто не ездит верхом. Она вспомнила запахи, грязь, какой это нелегкий труд ухаживать за лошадью… И тут же перед глазами встали картинки красивого быстрого бега-полета, полного изящества и грациозности. Люси… А это уже она сама.

На стене в комнате Анни, а по-другому она ее называть уже не могла, висел плоский экран с изображением туманного ландшафта в зелено-золотых тонах. Совсем не похоже на Альтиплано, где всегда на фоне неба ясно выступали горные вершины. Но даже это изображение помогало ей ощутить под ногами твердую землю пусть другой, но планеты.

— В вашей культуре, — начала Анни, — женщина, девочка — это то существо, которому необходима защита. Ты была девочкой, и тебя не смогли защитить.

«Я была недостойна того, чтобы меня защищали», — пронеслось в мозгу Эсмей. Она закуталась в шерстяной платок и попыталась сосредоточиться на мысли о том, какой он теплый. Кто-то вручную связал этот платок крючком, она даже заметила небольшую неточность в узоре.

— Ребенок думает по-другому, — сказала Анни. — Тебя не смогли защитить, и в своем детском мозгу ты, пытаясь оправдать отца, как это обычно делают дети, и даже еще больше, потому что недавно умерла мать, — ты в своем детском мозгу решила, что либо ты не настоящая девочка, либо девочка нехорошая. Значит, ты недостойна того, чтобы тебя защищали. Мне кажется, что ты, именно ты, выбрала первую версию, решила, ч го ты не настоящая девочка.

— Почему вы так думаете? — спросила Эсмей, которая теперь вспомнила, как ей часто повторяли, что она плохая девочка.

— Потому что я знаю, как ты вела себя подростком и взрослой девушкой. Те, кто считает себя в детстве плохими девочками, так себя и ведут впоследствии, в зависимости от условий среды, в которой выросли. Для тебя же было проблемой установить отношения с противоположным полом. Ты вела себя безупречно — так, по крайней мере, сказано во всех твоих бумагах. Но у тебя никогда не было никаких близких отношений. И в качестве карьеры ты выбрала направление, которое не очень соответствует представлениям твоей культуры о женском идеале. Такая карьера больше подошла бы сыну, чем дочери.

— Но мы ведь не на Альтиплано…

— Да, но ты родилась и выросла там. И именно там сформировалось твое отношение к основным ти пам человеческого поведения. Ты вписываешься в тс общество как… как женщина?

— Нет…

— И ты настолько отличаешься, что они чувствуют себя неловко?

— Да…

— Ну ты, по крайней мере, выбрала что-то одно. А то, бывает, в подобных ситуациях девушка решает, что она и плохая, и не совсем женщина одновременно.

— Что это значит… что я сейчас неполноценная женщина?

— Конечно же не это. С точки зрения Флота и большинства населения Династий, ты самая обыкновенная женщина. Целомудрие не совсем обычно, но вполне естественно. А кроме того, до настоящего времени тебе самой это не мешало.

Эсмей кивнула головой.

— Тогда я не понимаю, зачем об этом вообще волноваться. А все остальное — кошмары, воспоминания, неспособность сконцентрироваться и прочее — вполне поддается лечению. Если к моменту окончания лечения появятся какие-то новые вопросы, мы разберем и их.

Вполне логично.

— Я думаю, хотя это только мое предположение, что когда мы закончим терапию, ты легко решишь для себя, нужен тебе партнер или нет, и если да, то без труда найдешь его.

Сеанс за сеансом в спокойной уютной комнате, отделанной мягкими тканями в теплых тонах… Она уже не боялась окружающей ее атмосферы. Но ей все еще казалось неприличным так много времени говорить о себе, о своей семье, особенно когда Анни так строго оценивала поведение ее родственников.

— Это не мое дело, — говорила Анни. — Может, в конце концов тебе придется их простить, тебе самой станет от этого легче. Но делать это совсем не обязательно. Ни ты, ни я не должны делать вид, будто ничего не произошло. Мы реально сейчас разбираем все случившееся и знаем, что они усугубили последствия. Благодаря их реакции ты оказалась еще более беспомощной и несчастной.

— Но я действительно была беспомощной, — сказала Эсмей. Она накрыла платком колени, не плечи. Она уже научилась определять по тому, как кутается в этот платок, насколько она в данный момент расстроена.

— И да и нет, — ответила Анни. — В каком-то смысле любой ребенок этого возраста беспомощен перед лицом взрослых, детям просто-напросто недостает физической силы. Но физическая беспомощность и ощущение беспомощности не совсем одно и то же.

— Я запуталась, — призналась Эсмей. Она наконец-то научилась признаваться в этом. — Если человек беспомощен, то он чувствует, что он беспомощен.

Анни посмотрела на картину на стене. На этот раз это был натюрморт с вазой с фруктами.

— Я попробую объяснить. Ощущение беспомощности подразумевает, что что-то, что могло быть сделано, не было сделано, что тебе следует делать что-то, чего ты сделать не можешь. Человек не ощущает беспомощности, если не ощущает ответственности.

— Я никогда об этом не думала, — ответила Эсмей. Она примерила эту новую мысль к себе… так ли это?

— Ну, например… ты когда-нибудь чувствовала себя беспомощной во время грозы?

— Нет…

— Человек может ощущать страх, когда, например, вокруг бушует гроза, но не беспомощность. Противоположные беспомощности ощущения — уверенности и компетентности — развиваются в детстве, когда дети начинают познавать окружающий мир через действия. Пока человек не сознает, что что-то можно сделать, он и не переживает, если не может сделать этого. — (Долгая пауза.) — Когда взрослые перекладывают на ребенка ответственность за поступки, которые ребенок был не в состоянии контролировать, ребенок не может противостоять этому… так же как и последующему чувству вины.

— А… именно это они и сделали, — закончила Эсмей.

— Да.

— И когда я рассердилась, когда я все выяснила…

— Вполне естественная реакция. — Она и раньше это говорила. Но сейчас Эсмей по-настоящему расслышала это.

— Я все еще сержусь на них, — вызывающе сказала Эсмей.

— Конечно, — ответила Анни.

— Но ты говорила, что я справлюсь с этим.

— На это требуются годы. Не спеши… Вокруг еще так много всего, что может тебя рассердить.

После того что сказала Анни, ее злость показалась ей такой маленькой, такой ограниченной.

— Наверное, есть вещи и похуже….

— Сейчас мы не обсуждаем проблемы других людей, мы обсуждаем только твои проблемы. Тебя не смогли защитить должным образом, а когда тебе из-за этого стало плохо, тебя попросту обманули. В результате ты мучилась много лет и многое упустила в жизни.

— Я могла бы… Анни рассмеялась:

— Эсмей, я точно могу сказать одну вещь про ту маленькую девочку.

— Какую?

— У тебя была железная воля. Миру повезло, что твои родственники научили тебя чувству ответственности и долга, потому что, если бы ты вследствие всего происшедшего выбрала бы версию «плохой девочки», ты стала бы отменной негодяйкой и преступницей.

Эсмей рассмеялась и даже согласилась принимать нейроактивные препараты, когда Анни сказала, что она вполне к этому готова.

— Ну, как дела с психотерапией? — спросил Барин. Они разговаривали в первый раз после того, как его выписали из лазарета. Они пришли к Стене, но там никого не было. Ничего страшного. Эсмей все равно не хотелось сейчас лазить. Когда она смотрела на Стену, то представляла корпус корабля, отвесные поверхности.

— Приятного мало, — ответила Эсмей. Она ничего не рассказывала Барину о том, как они пробирались по поверхности корабля во время скоростного прыжка. Лучше поговорить о психотерапии. Уж очень неприятные ощущения, когда оказываешься в незащищенном пространстве при входе в скоростной коридор. — Сначала было не так плохо. Мы просто разговаривали с Анни. Я думаю, что мне даже это помогло. Но потом она настояла на групповых занятиях.

— Мне это тоже очень не нравится. — Барин наморщил нос. — Пустая трата времени… Некоторые просто ходят кругами вокруг одного и того же, и ничего конкретного.

Эсмей кивнула:

— Я думала, будет страшно и больно, но большую часть времени мне просто скучно…

— Сэм говорит, что именно поэтому сеансы терапии проводятся в определенном месте и в определенное время… потому что действительно скучно слушать, как кто-то часами говорит про себя. Это может выдержать только человек, который знает, что при этом надо делать.

— Сэм твой психотерапевт?

— Да. Хорошо бы, чтобы ты была в моей группе. Мне все еще трудно рассказывать им о том, что произошло. Они напирают на физические травмы, переломы и прочее. Но это не самое худшее… — Голос его замер, но она знала, что ему хочется поговорить с ней.

— А что же самое худшее?

— То, что я не смог оправдать ожиданий, возложенных на меня, — тихо ответил он, отводя взгляд в сторону. — Я ничего не смог сделать… я не смог остановить их… ничего не смог, ничего…

Эсмей кивнула:

— Мне тоже очень трудно себя оправдать. Хотя я и понимаю, что ничего не могла сделать, мне все равно кажется, что я сама виновата, что все произошло только из-за моей слабости, внутренней слабости, я имею в виду.

— В моей группе все постоянно говорят мне, что я ничего не мог сделать, но сам я думаю по-другому. Сэм утверждает, что я должен услышать это от человека, которому доверяю.

— От твоих родственников? — осмелилась спросить Эсмей.

— Он имеет в виду меня самого. Он считает, что я придаю слишком большое значение своей семье. Но стандарты своего поведения должен на самом деле устанавливать я сам. И судить себя уже в соответствии с этими стандартами. Но у него никогда не было такой бабушки, как моя.

— Или дедушки, как мой, — подхватила Эсмей. — Кажется, я его понимаю. Тебе стало бы легче, если бы бабушка сказала тебе, что ты сделал все, что мог?

Барин вздохнул:

— Не совсем. Я уже думал об этом и знаю, что бы я решил, если бы она так сказала. «Бедняга Барин, надо его взбодрить». А я не хочу быть «беднягой Барином». Я хочу быть самим собой. Каким я был раньше.

— Это не поможет, — ответила Эсмей. Она знала это по собственному опыту. — Это никогда не поможет. Ты не сможешь стать таким, каким был раньше. Ты можешь стать другим, измениться так, чтобы можно было жить, зная все, что ты теперь знаешь.

— И только всего, Эс? Чтобы жить? — Он уставился на стол перед собой, потом поднял глаза, и Эсмей снова увидела в нем Серрано. — Мне этого мало. Если нужно меняться. Прекрасно, я изменюсь. Но я хочу уважать себя, я хочу быть довольным собой, а не просто жить.

— У вас, Серрано, слишком завышенные стандарты, — заметила Эсмей.

— Ну… Есть тут одна Суиза, которая постоянно подает мне пример.

Примеры. Она не хочет никому подавать пример. Она сама не смогла держаться на высоте. Когда была маленькой, она подражала тем, кого любила и кем восхищалась. Она старалась быть такой, какой они хотели видеть ее. В той степени, конечно, в какой она это понимала. И то, что она не оправдала их надежды, в общем-то, не ее вина, и не вина в более крупном масштабе Флота или Правящих Династий.

Во Флоте считают, что она достойный пример для подражания. Теперь, когда «Коскиуско» вернулся в родную галактику, до нее доходили слухи о том, что происходило в верхах. В голове у нее понемногу начинало проясняться… Она поняла, что Питак и Се-веш не просто мирились с тем, что ей нужно пройти курс психотерапии, они искренне хотели, чтобы она вылечилась. Джиги и энсины, которые сидели с ней за одним столом в столовой, проявляли к ней такое почтение, которое, как подсказывал ей весь ее опыт, никак не могло быть поддельным.

Она нравилась людям. Им нравилась она, они уважали ее, не ее славу, не ее происхождение, о котором они вообще ничего не знали. Они никогда не встречали других представителей семейства Суиза или вообще кого-нибудь с Альтиплано. И им она нравилась. Причем, не без оснований — так сказала ей Анни, когда Эсмей призналась в том, что уже не первый день смущало и озадачивало ее. Медленно она и сама стала в это верить, поверх толстого слоя сомнений и неуверенности с каждым днем росла и крепла ее собственная вера в свои силы.

Время от времени она посматривала в спортивном зале на тренажер-лошадь. Она еще не говорила Анни, какие мысли вызывает у нее этот тренажер. Ей самой надо во всем разобраться. Отрицание? Нет, но она хочет сама с этим справиться. Выбор, который она сделает сама, когда сможет это сделать.

— Кажется, я сильно привязалась к нашему кораблику, — заметила Эсмей, выглядывая из смотрового иллюминатора сигнальные огни на секторах Т-1 и Т-5. — Он все-таки просто потрясающий.

Они с Барином нашли укромное местечко в отсеке ремесленных мастерских. Скалолазы занимались на Стене, а Барин признался ей, что ему, так же как и ей, совсем не хочется лазить по Стене вместе с ними. Она считала, что выглядел он уже намного лучше. Она знала, что и ей самой уже намного лучше… Последние двадцать дней она не видела ни одного кошмара и уже надеялась, что никогда больше не увидит.

— Ты собираешься перевестись в отдел Управления кораблями? — спросил Барин, поднимая глаза от модели, которую пытался собрать. Скелет какого-то экзотического животного. Она не поняла точно его интонацию, но видела, что лицо у него напряжено.

— Звучит соблазнительно… Но и здесь много чему можно еще научиться…

— Впитываешь, как губка. — И по его тону было понятно, что он думает о губках.

— Опять паникуем? — Эсмей сморщила нос. — Хочешь вернуться в настоящий Флот?

Он покраснел, потом улыбнулся:

— Терапия идет нормально, я уже даже освоился в группе. Наверное, в конце концов она принесет свои плоды.

— Адмиралы, будьте начеку… Молодой человек пытается занять чье-то место…

— Не совсем так. К тому времени, когда я доживу до возраста адмирала, возможно, и адмиральских званий-то не будет. Поэтому я снова хочу работать по своей специальности. — Он откашлялся. — А ты как?

— Как? Я уже не боюсь говорить об этом, Барин. Сеансы мне помогли. Мне все-таки очень интересно, чего добилась я сама, а чего с помощью лекарств, но… Они говорят мне, что это не так уж важно.

— И что же ты собираешься делать? Вернешься в технический отдел или опять в отдел сканирования?

— Я перевожусь, — ответила Эсмей. — Если мои документы одобрят, а скорее всего так и будет. Пока что все идет как надо. — Она до конца сама не верила, что все так легко получается.

— Куда переводишься, несносная ты женщина? Эсмей наклонила голову, а потом посмотрела прямо ему в глаза:

— В командирский отдел. Настало время, чтобы среди капитанов появилось несколько людей со стороны, пусть и без голубой крови флотских династий.

— Ну да! — И он улыбнулся во весь рот. — Пожалуйста… когда ты получишь свой первый законный корабль, выбей мне местечко на борту.

— Выбить? — Она притворилась, что очень сердится, но никак не могла сдержать улыбку. — Вы, Серрано, сами можете выбить себе все, что захотите, а вот Суизы должны все заработать.

Он состроил жалкую гримасу и тяжело вздохнул:

— О боги, будьте милосердны к нам, это мы выпустили семейство Суиза с Альтиплано.

— Выпустили? — Эсмей ткнула его в бок. От неожиданности он уронил модель на стол.

— Ты дотронулась до меня!

— Я идиотка, — призналась Эсмей и покраснела.

— Нет… Ты простая женщина и не могла устоять перед моими чарами.

Эсмей рассмеялась:

— Ну вот еще!

— Да, и я хочу, — начал он, внезапно переменив тон, при этом он протянул руку и дотронулся до ее щеки, — я хочу союза с семейством Суиза с Альтиплано. Не только потому, что Суиза теперь вот уже дважды вытянула Серрано из беды, а потому… Потому, что ты мне нравишься. Я восхищаюсь тобой. И очень хочу, чтобы и ты захотела принять меня в свою жизнь…— (Пауза. Она знала, что не случайная.) — И на брачное ложе.

Сердце прямо-таки выскакивало из груди. Она не готова к этому, она не позволяла себе даже думать об этом со времени разговора с Питак. Но тело ее противилось и напоминало ей, что только об этом она и думала в последнее время, если только была хоть одна свободная минутка.

— Ууух…

— Но я не хотел бы настаивать, если тебе это неприятно. Только если… Я никогда не думал, что ты дотронешься до меня, разве что во время игры в мяч. — Сейчас он опять подшучивал, хотя и сам покраснел до такой степени, что Эсмей решила прийти ему на помощь.

— Я очень нерешительна, — сказала она. — Абсолютно неопытна, если не считать того, что видела на ферме, когда была маленькой девочкой. Но я надеюсь, это совсем не то, что ты имел в виду, потому что там я видела, как они кусались, пихались и чуть ли не дрались.

Барин задохнулся от смеха:

— Эсмей!

— Я сказала, что неопытная. Но я не говорила, что я против.

Последовало длительное молчание. Она следила за переменой выражений на его лице, чувствовала, как он легко касается пальцами ее лица, волос. И она отбросила прочь все оставшиеся сомнения.

Церемонии награждения проводятся по одинаковому сценарию. «Интересно, — думала она, — неужели все, кого награждают, так же глупо чувствуют себя, так же далеки в этот момент от того состояния, в котором совершали то, за что теперь и получают награды?» Почему такое несоответствие? Почему, когда она видела орден Звездной Горы на ком-то другом, она замирала в молчаливом почтении, а когда его вручили ей самой, то сначала она вообще ничего не почувствовала, а потом испытывала только чувство стыда и смущения, когда приходилось его надевать. Адмирал Фоксуорт обращался с краткой речью к каждому, кому предстояло получить награду. Она понимала, что остальные вполне заслуживают эти награды. Но что касается ее самой… Тут что-то не так.

Она вспомнила сеансы терапии. Из темноты выплывало ее собственное лицо. Она сама реальный человек… Она сделала то, что сделала, и все эти слова похвалы обращены именно к ней. Но что-то ее все же волновало… Она попробовала вытащить это из глубины души. Почему другие заслуживают наград, а она нет? Внутренний голос говорил ей: «Ты ее не заслуживаешь». Теперь она знала, как ответить на это, знала, откуда идет этот голос, могла вытащить его с корнем, независимо от того, прорастет семечко снова или нет. Но что еще? Если она действительно станет достойной награды, если ее публично признают достойной награды, тогда… тогда что? Тогда кто-нибудь может смотреть на нее, как она когда-то смотрела на молодых людей, которым вручали ордена. Они будут ожидать от нее соответствующих поступков, поступков, достойных полученной награды.

Она едва не улыбнулась про себя.

Она помнила, как давным-давно, еще до того страшного дня, инструктор по верховой езде наставлял незадачливого ученика: «Не говори мне только, что я дал тебе непосильное задание. Заткнись и поезжай дальше». А потом посмотрел на нее, на маленькую девочку, едва достававшую до коленей больших лошадей. Она наблюдала за всем происходящим из-за барьера манежа.

— Вот, смотри, — сказал он ей, подхватил ее на руки и посадил на другую лошадь.

Она первый раз в жизни оказалась верхом на настоящей лошади, не на пони. Она не боялась, и дух захватывало. Она еще была слишком мала, чтобы no нимать, что не сможет сделать того, что ей велели. Было ощущение, что она летит, — так высоко над землей она оказалась и так быстро неслась. Она даже помнила, как она тогда улыбалась.

— Именно так, — сказал инструктор, снимая ее с лошади. А потом наклонился к ней и тихо добавил: — Будь и дальше такой же, малышка.

Она уже не ездит верхом на пони, она вышла в большой мир. Перед ней большие лошади и большие препятствия, и ей нужно не сдаваться, даже если они станут еще больше…

— Лейтенант Эсмей Суиза.

Она встала, вышла вперед и выслушала краткую речь адмирала Фоксуорта. Она ждала, что он возьмет медаль с лентой, которую держал на специальной подушечке его адъютант, но вместо этого он приподнял одну мохнатую седую бровь и продолжил:

— Знаете, лейтенант, я видел заключение Следственной комиссии.

Эсмей ждала, что будет дальше, но так как адмирал ничего не говорил, она уже начала задумываться, не ждут ли ответа от нее. Но вот он прервал молчание:

— В последнем параграфе делается особое ударение на то, что вам нельзя доверять командование боевым кораблем до тех пор, пока вы не продемонстрируете компетентность по соответствующим дисциплинам. Однако, как я вижу, вы приняли командование кораблем «Топор Антберда» и далее во главе этого корабля участвовали в сражении с вражескими судами. Ваш командир восхваляет вашу инициативу, а мне кажется, ему стоило бы обратить внимание на то, что вы нахально пренебрегли рекомендациями Следственной комиссии. — Адмирал посмотрел на нее, лицо его при этом ничего не выражало. — Что скажете, лейтенант?

В голове все спуталось. То, что она хотела сказать, говорить было нельзя. Что же можно? Что сказать безопасно? А что честно? Наконец она решилась:

— Насколько я помню, сэр, Комиссия рекомендовала мне воздержаться от командования кораблями Регулярной Космической службы до получения соответствующих квалификаций… В рекомендациях ничего не говорилось о кораблях Кровавой Орды.

Последовало длительное молчание. Эсмей уже по-жалела, что не вела себя скромнее. Вот сейчас адмиралы разозлятся на нее. Может, она слишком высоко подняла планку и лошади не взять барьер? Но наконец адмирал улыбнулся и, обращаясь ко всем собравшимся, сказал:

— Она ко всему прочему умеет и думать.

Зал взорвался. Эсмей почувствовала, что краснеет. Адмирал приколол медаль ей на грудь;

— Поздравляю, лейтенант Суиза.

Барьер взят. На этот раз все обошлось. Она будет и дальше брать эти барьеры. Возвращаясь на свое место, она поймала взгляд Барина. Он весь светился, радовался за нее. Она на секунду задумалась… Суиза и Серрано. Да. Ну конечно же, да.