Гесериада

Песнь третья ГЕСЕР УПОРЯДОЧИВАЕТ ДЕЛА ПРАВЛЕНИЯ КЮМЭ-ХАНА КИТАЙСКОГО

У китайского Кюмэ-хана скончалась — сделалась буддой — супруга, и вот по случаю ее кончины вышел ханский указ:

«При таковых моих обстоятельствах пусть плачут все. Кто стоит — плачь стоя. Кто в пути — плачь в пути. Кто еще не в пути — так и плачь. Кто поел — плачь уж поевши. Кто еще не ел — так и плачь!»

Вот какой указ издал хан. Собирается опечаленный народ у приказа ханских сановников, в один голос рассуждает:

— Скончается, бывало, ханша: прах ее предадут земле; собрав лам, закажут им сорок девять суток читать номы; так щедро потом одарят, что не унести; хан по сговору возьмет себе супругу-ханшу и возрадует, бывало, весь свой народ. А тут выходит, что умерла не одна только ханша: всему народу приходит смерть! К чему же другому поведет этот указ? И стали тогда все сообща доискиваться, кто бы это смог развеселить хана? Но сколько ни доискивались, не находилось никого. А у этого хана было семь плешивых кузнецов, все семеро родные братья, а между ними старший плешивец, по прозванью шальной-пустомеля; унимать его умела только его жена. Этот плешивый кузнец, отложив свою работу, говорит своей жене:

— Вот ханские чиновники рассуждают о том, кто бы это смог развеселить хана. Но ведь если не сможет развеселить его милостивый Гесер-Мерген-хан, государь десяти стран света, то кто же другой, кроме него, в состоянии развеселить? А эти, негодные, того и не ведают! Разве не так?

— Ах ты, шальной дурень! — говорит жена его. — Ах ты, скверный беспутный плешивец! Не ты ли надоумишь ханских цзайсанов в том, чего они не домыслили? Берись-ка за свою давешнюю работу да помолчи!

Зная, что жена его не пустит, шальной плешивец говорит своей жене: — До смерти хочется есть: сходи-ка по воду, свари обед — поедим!

А у ведра, с которым его жена ходила по воду, он взял и просверлил дно. Услав жену по воду, является он в собрание сайдов-сановников и говорит:

— Ну, что, сайды-сановники, нашли вы того, кто мог бы развеселить хана?

— Нет, мы еще не нашли, — отвечают те.

— Кто же может развеселить хана? Государь десяти стран света милостивый Мерген-Гесер-хан, вот кто может! — говорит плешивый.

— Трудноватое это дело! Разве что ты сам его и позовешь? А уж если и ты не в состоянии, то кто же другой позовет? — отвечали чиновники.

— Что ж тут такого? Ехать — так я, пожалуй, поеду. Давайте мне коня и кетчи-оруженосца!

Лошадь и кетчи предоставили, и плешивый кузнец пустился в путь-дорогу. Подъезжая к Гесер-хану, он спешился, а Гесер-хан чудодейственной силой распознал шального, не успел еще тот спешиться, и, прежде чем ему войти, поразил его благоговейным страхом. Уже и вошел мастер и не знает: то ли ему садиться, то ли кланяться в ноги; стоит он и растерянно озирается. Говорит ему Гесер-хан:

— Кто ты таков, негодный? Что ты за плешивый дурак такой, чего без толку стоишь-то, почему не сядешь или не уйдешь?

Кузнец все еще не может выговорить ни слова. Тогда Гесер-хан перестал подавлять его своим величием, и плешивый кузнец, придя в себя и сделав земной поклон, начал ему докладывать:

— Супруга китайского Кюмэ-хана сделалась буддой, скончалась, и хан повелел: кто стоит — плачь стоя; кто еще не пустился в путь — отложи и плачь; кто тронулся в путь — плачь на ходу; кто не может ходить — плачь сидя; кто поел — плачь поевши; кто не ел — подожди есть и плачь! Таково было повеление. При таком положении ханские зайсанги с общего согласия послали меня с поручением: не соблаговолит ли государь десяти стран света пожаловать и развеселить хана?

— Ужели же я должен ходить и увеселять всех своих ханов, когда у них умирают супруги? — отвечает Гесер.

Плешивец молчит.

— Ну, хорошо, — продолжает Гесер. — Ехать-то я, пожалуй, поеду, но только вот что:

Есть совершенно белая гора: и на этой горе сам собой издает блеянье совершенно белый ягненок. Доставьте его.

Есть золотая гора: на златой горе сама собою вертится золотая мельница. Доставьте ее.

Есть железная гора: на железной горе сама собою резвится сине-бирюзовая железная корова. Доставьте ее.

Есть золотая гора: на златой горе есть золотая палочка, которая сама собой бьет. Доставьте ее.

Есть медная гора: на медной горе сама собой лает медная собака. Доставьте ее.

Есть золотая гора: на златой горе сам собою жужжит золотой овод. Доставьте его.

Есть золотой аркан, которым можно поймать солнце. Доставьте его.

Есть слиток золота, из песчинок собранный в муравейнике муравьиного хана. Доставьте его.

Есть серебряный аркан, которым можно поймать луну. Доставьте его.

Есть пригоршня сухожилий вшей. Доставьте ее.

Есть рожок крови из клюва черного орла. Доставьте его.

Есть рожок молока из грудей черной орлицы. Доставьте его.

Есть склянка слез из глаз орленка. Доставьте ее.

Есть сочный хрусталь-драгоценность, находящийся на дне океана, хрусталь — величиною с молотильный каток. Доставьте его.

Но если бы всего перечисленного не оказалось, то есть семь плешивых дарханов-кузнецов, все искусные мастера, — доставьте головы этих семи мастеров.

Если уж и этих всех драгоценностей не окажется, то я поехать не могу!

Так наказывал Гесер.

— Слушаю, — промолвил плешивый и пустился в обратный путь. Когда он подробно доложил ответ Гесера, то цзайсанги порешили убить семерых кузнецов и передать Гесеру их мозги, рассуждая так:

— Чего же ради нам трудиться добывать так много драгоценностей, когда и одну-то из них — еще вопрос, можно ли добыть. Но раз, по его же словам, можно обойтись сдачей мозга семерых плешивых кузнецов, то это раздобыть можно.

И они перебили всех семерых и послали семь голов с двумя посыльными, а те доставили их Гесер-хану.

— Правильно, — говорит Гесер. — Вы доставили мне головы нужных людей. Хорошо!

И стал он варить в одном котле мясо, наполнив его до краев, а в другом котле стал варить семь человеческих голов. Сидят два Кюмэ-хановых посла и со страхом думают:

— А что как этот Гесер-хан нас же и угостит головами наших семерых людей?

Но он вынул из котла баранье мясо и предложил двум послам в угощенье; потом он достал совершенно разваренные головы и выстрогал из черепов семь чаш-кабала. Послы же сидели до тех пор, пока он не отпустил их со словами:

— Возвращайтесь: я приеду вслед за вами!

Когда два посла уехали, Гесер, пользуясь семью кабала как чашами, стал гнать из арьки[52] — арацзу, из арацзы — хурузцу, из хурузцы — ширацзу, из ширацзы — борацзу, из борацзы — такбатикба и марба-мирба; изготовив семь хурцза с такими наименованиями, он пропустил их через цедило. Тогда стал он приносить семь напитков в жертву: послал возношение бабушке своей, Абса-Хурцэ, круговоротом ветра. Отведала бабушка его, Абса-Хурцэ, захмелела, взглянула, наклонясь вниз, и говорит:

— Не придет ли сюда мой соплячок?

— Хочу проведать тебя, родимая, — говорит Гесер: — спусти мне лестницу!

— И в самом деле: мой родимый! — говорит бабушка и спускает веревочную лестницу.

— Матушка моя! — говорит Гесер. — Зачем же ты спускаешь мне веревочную лестницу: ужели ты хочешь, чтобы я упал и разбился насмерть, я, твой единственный внук? Спусти железную лестницу. Тогда она, спуская, подает ему железную лестницу, по которой Гесер-хан восходит проведать свою бабушку.

— Бабуся моя! — говорит он. — Твоя скверная невестка, а моя жена, Рогмо-гоа, сказывала, будто бы есть совершенно белая гора: на полуденной ее стороне сам собою блеет совершенно белый ягненок. Золотая мельница, железная сине-бирюзовая корова, золотая палочка, медномордая собака, золотой овод, пригоршня сухожилий вшей, склянка крови из муравьиного носа, золотой аркан для поимки солнца, серебряный аркан для поимки луны, рожок крови из клюва черного орла, рожок молока из грудей черной орлицы, склянка слез из глаз черного орленка, морской сочный хрусталь-драгоценность.

— Все это, — говорит она, — есть сполна у отца моего, у моего отца Сенгеслу-хана!

— Эти ее россказни — правда или выдумка? — спрашивал Гесер.

— Родимый мой, откуда же могли оказаться у этого негодного столь многочисленные драгоценности? Пожалуй, они у меня, все полностью.

— Где же они, бабуся? Дай мне их все посмотреть.

— Неужели для тебя, своего родимого, поскуплюсь? Бери: они находятся вот в том сундуке под замком!

Взял он у бабушки ключ, отпер замок, и, поворотясь к бабушке спиной, вынул все драгоценности и все до единой засунул себе за пазуху.

— Ну, бабуся моя, — говорит он, — проведал я тебя, теперь пора и домой! И стал спускаться по железной лестнице. Но еще не успел он спуститься, как бабушка окликает его:

— Милый мой Цзуру! Что ты так торопишься уходить? Не лучше ли скушать с дороги свой суп-шилю, а потом бы и уходить?

— Бабуся моя, — отозвался он, сходя на землю по железной лестнице. — Что за невидаль чай и шилю? С тобой-то, родимая, повидался, и того поди довольно с меня!

В то время было в обычае провожать уезжавших, бросая вослед им золу. И бабушка бросила вослед ему золу:

— Благополучного пути, мой родимый!

Говорят, что рассыпающиеся по небу белые облака и есть та самая зола, бросаемая ею на прощанье.

Спустившись в дольний мир, Гесер-хан разложил все драгоценности на разостланную полу свою и стал рассматривать. Прочие драгоценности налицо, недостает только четырех драгоценностей: крови из клюва черного орла, молока из грудей черной орлицы, слез из глаз черного орленка и морского сочного хрусталя, — этих четырех драгоценностей не хватает.

— Эх, отца его! Второпях не сумел я захватить четырех драгоценностей из той массы драгоценностей, что давала мне бабушка. Откуда же мне взять их теперь?

Государь десяти стран света, Гесер-хан, навел сновиденье на черного орла, ходившего в небе. Проснувшись рано поутру, черный орел говорит своей черной орлице:

— Не видывал еще я подобного сна с тех пор, как возродился в этом своем теле. Снилось мне этою ночью, будто в истоках реки Найранцза лежит околевшая пестрая корова, тучная от восьмилетней яловости. И снилось мне, будто я прилетел туда и ем ее мясо; как прекрасен был сон мой!

А жена его говорит:

— Существам, ходящим по небу, неподобает, говорят, спускаться за падалью на златую землю; как не подобает существам, ходящим по златой земле, восходить на синее небо. В то же время говорят, что возродился государь десяти стран света, Гесер-хан, и возродившись облекся в человеческую кожу. Говорят, что хубилганы его являются в десяти странах света. То, может быть, употребляемая им пища, и вкушаемое им питие бессмертия — расаяна показаны в сновиденьи твоем? Разве не сведущ в хитростях человек — хубилган? Остерегись, не ходи!

— Но ведь я, — отвечает орел, — я покружусь по небу — посмотрю, нет ли человека, и тогда только опущусь и буду есть. Если же там окажется человек, то я покружусь и вернусь. Мне хочется удостовериться, правдив или ложен мой сон? И с этими словами он полетел, а жена его осталась одна, не смогла удержать его.

Государь десяти стран света, Гесер-хан, у истоков реки Найранцза зарезал пеструю корову, тучную от восьмилетней яловости, и распростер ее тушу. В самую грудь ее он вдвинул свою девятирядную железную ловушку, а сам, выкопав яму, спрятался в ней со шнуром от ловушки в руках. Черный орел подлетает, и, описывая в небе круги, смотрит:

— Человека нет! — говорит он, спускаясь; потом, принявшись за еду, он клюет мясо задней части. Но лишь только затем он проник в грудь и начал было есть, как Гесер потянул за шнур своей девятирядной железной ловушки и поймал птицу. Поймав орла и заставив его биться в ловушке, он набрал склянку крови из разбитого клюва и ждет. А в это время самка его, с плачем летая по небу, говорит своему самцу:

— Разве я не говорила тебе? Теперь, видно, пришла твоя смерть!

Чудесною силой своей постигая, что это с плачем летает его самка, Гесер-хан говорит ей:

— Ах, черная орлица! Я не собираюсь убивать твоего самца. Ты черная орлица, дай мне рожок молока из своих грудей, дай мне рожок слез из глаз черного орленка, дай мне тот сочный хрусталь-драгоценность с молотильный каток, что находится в пучине океана. Принеси мне эту тройню, а иначе я заставлю твоего самца до смерти метаться и биться в западне, пока не убью.

Отвечает ему черная орлица:

— Я попробую найти, государь десяти областей, грозный Гесер-хан; только не убивай! — и улетела с этими словами.

Не дала она грудей своему птенцу и набрала рожок своего молока; заставила плакать своего птенца и набрала рожок слез его. Раздобыла она и сочный хрусталь-драгоценность в молотильный каток, раздобыла из океана. Доставив эту тройню, она вручила государю — хану десяти стран света и улетела вместе со своим самцом.

Как только со всеми этими драгоценностями Гесер-Мерген-хан отбыл к китайскому Кюмэ-хану, так тотчас и прибыл и уж входит в ханский дом, — а Кюмэ-хан, оказывается, продолжает и дневать, и ночевать со своею ханшей в объятиях. Тогда говорит Гесер-хан:

— Эх, хан! Разве же не преступно ты действуешь? Ведь это, кажется, беззаконие: живому человеку жить с мертвецом! Как бы такое сожительство не оказалось дурным предвестьем для живого из двух! Делом живого человека было бы похоронить свою покойницу, пригласить лам для заупокойных служб и совершать благотворения! Когда же ты, хан, обрадовал бы весь свой народ новой женитьбой, то в этом и сказалось бы твое доброе имя, которое станут славить на весь мир.

— Кто таков этот глупый человек? — говорит Кюмэ-хан. — Я не покину ее целый год, нет: пока не истечет десять лет, до тех пор и не покину ее!

— В таком случае как же мне и помочь хану? — И с этими словами Гесер-хан вышел; но когда хан уснул, он похитил ханшу, находившуюся в его объятиях, и в объятия его подложил дохлую собаку. Встав рано поутру, хан говорит:

— Горе, беда, видно, правду вчера говорил человек: моя-то вот долежалась до того, что превратилась никак в собаку? Возьмите ее и выкиньте!

Когда ее взяли и выкинули, то один привратник и говорит:

— А выкинул-то ханшу, пробравшись сюда, Гесер! Я ж от страха не мог сказать ему ни слова!

— Горе, беда, — воскликнул хан. Что этот Гесер-хан выкинул мою ханшу — это бы еще куда ни шло! Но как он смел в мои объятия подкинуть собаку, самое грешное и нечистое из всех животных?

И он с целью казнить Гесера взял и кинул его в змеиный ров. Гесер же побрызгал понемногу на всех змей молока из грудей черной орлицы: все змеи и перетравились. Сделав себе из большого змея подушку, а из маленьких змей ковер, Гесер улегся спать.

Рано встает государь десяти стран света Гесер-хан и поет:

— Оказывается, этот хан кинул меня в змеиный ров не с тем, чтобы его змеи умертвили меня, как думал я; а с тем, чтоб я умертвил его змей, на его ханскую потеху!

Так он пел, а страж змеиной ямы пошел к своему хану и рассказал ему, передал сполна все Гесер-хановы речи по порядку.

— И человек тот, — добавил он, — вовсе и не думает умирать, а лежит и поет, умертвив наших змей всех до единой.

Тогда Кюмэ-хан велит бросить его в муравьиный ад. Гесера берут и бросают. Окропил он всех муравьев кровью из клюва черного орла, и все муравьи перетравились. Истребив муравьев, поет Гесер-хан:

— Бросил Гесера оный Кюмэ-хан в свой муравьиный ад. Я-то думал, что хан хочет умертвить меня; а оказывается — хан хочет заставить меня умертвить своих муравьев ради собственной ханской потехи! Так он пел, а страж муравьиной ямы пошел к своему хану и говорит:

— Тот человек уничтожил всех наших муравьев, лежит и поет.

Тогда Кюме-хан велит бросить его во вшивый ад. Посыпал Гесер-хан во все стороны вшивыми жилками и все великое множество вшей передохло. Уничтожив вшей, Гесер поет:

— Выходит, что этот хан для потехи заставил меня уничтожить всех своих вшей, а я-то думал, что он бросил меня во вшивый ад, чтобы уничтожить меня при помощи своих вшей!

Страж вшивого ада пошел к своему хану и говорит:

— А этот человек убил всех наших вшей, лежит и поет.

Велит он бросить его в осиный ад. Гесера берут и бросают в осиный ад. Но Гесер приканчивает всех ос, напустив на них своего золотого слепня, и поет:

— Бросил меня оный хан в свой осиный ад, и я думал, что он велит своим осам меня умертвить; а он вот для своей потехи велел мне умертвить своих ос!

Страж осиной ямы пошел к своему хану и со всею точностью подробно рассказал все речи Гесер-хана. Тогда снова берут его и ввергают в звериный ров. Но Гесер-хан приканчивает весь звериный ад, напустив свою медномордую собаку, и поет Гесер-хан:

— Оный царек бросил Гесера в свой звериный ад. Я думал, что это хан, карающий казнью; а оказывается, хан для своей потехи заставил меня покарать смертью свой звериный ад!

Так он пел, а страж ада пошел к своему хану и говорит:

— Тот человек и не думает умирать, но сам умертвил весь наш ад, лежит и поет.

Снова приказывает хан схватить его и бросить в темный ров. А Гесер-хан, при помощи своего золотого аркана для поимки солнца и серебряного — для поимки луны, поймал — заарканил и солнце, и луну, осветил свой темный ров и лег спать. Встал Гесер и поет:

— Бросил оный хан Гесера в свой темный ров, и я было подумал, что это смертью карающий меня хан, а оказывается, — хан для своей потехи осветил свой темный ров силою Гесера!

Так он пел, а страж ямы пошел к своему хану и подробно передал ему все речи Гесеровы. Снова приказывает хан схватить его и бросить в океан-море. Гесера схватили и бросили. Гесер же, погружаясь в воду, обнял свой сочный хрусталь-драгоценность, в молотильный каток, и, от погружения его, море расступилось надвое и высохло. Танцует и поет Гесер около своего драгоценного хрусталя:

— Бросил Гесера оный хан в свое море-океан: я думал, что хан хочет покарать меня смертью, а оказывается, он хочет потешить весь свой народ безводьем, осушив свое море силою Гесера!

Так он пел, а страж при море пошел к своему хану и говорит:

— Этот человек и не думает умирать, но, высушив море, ходит и поет вот какие песни.

Тогда вновь приказывает хан: казнить его, усадив верхом на медного осла, вокруг которого заставить четырех дюжих раздувальщиков мехов раздувать пламя. А Гесер-хан незаметно покрыл все свое тело углем при помощи своего черного угля без трещины, угля с лошадиную голову и ждет. Подходят раздувальщики мехов и, разведя с четырех сторон огонь, начинают раздувать пламя, и вот огонь уже охватил Гесера, тогда он незримой чудодейственной силой источает из своего тела множество воды и совершенно угашает огонь; а загасив пылавший на себе огонь, Гесер по-прежнему поет. Пошли раздувальщики мехов и говорят:

— Этот человек и не думает умирать и вот что поет.

Тогда хан опять отдает приказ:

— Изрубить его острыми мечами.

Принялись было колоть-рубить Гесер-хана, но он при помощи золотой палочки чудодейственно переломал все их вооружения. Не могут его умертвить; пошли к своему хану и говорят:

— Что это за человек греха? Не остается теперь у нас никакого средства умертвить его. По крайней мере, мы не можем умертвить его. Ваше ханство, сами ведайте, как теперь быть!

Тогда хан говорит:

— Вот как его умертвить: соберите множество копий и повесьте его на острия их!

Гесер-хана уводят, а он, захватив с собою свою золотую мельницу, нарочито говорит:

— На это дело нет у меня больше средств! Теперь пришла моя смерть!

И ждет. Дочь Кюмэ-хана Кюнэ-гоа — сама хубилган — поняла.

— Плохо это! — говорит она. — Доколе же ты будешь терпеть эти муки?

Тогда Гесер-хан делает вид, что посылает попугая послом к себе домой. Привязав к ноге попугая тысячу златошелковых нитей, он держит нить в руках и громким голосом приказывает своему попугаю, который сел на городской башне:

— Лети, лети, моя птица-попугай! Китайский Кюме-хан убил Гесер-хана, государя десяти стран. Позови трех моих богатырей, которые выше меня, позови трех моих богатырей, которые одинаковы со мной, позови трех моих богатырей, которые ниже меня! Пусть будут за ними вослед и тридцать моих богатырей. Пусть придут мои девяти богатырей, пусть разрушат стольный город этого хана и самого хана казнят лютейшею из казней. Пусть обратят в пепел все, что может видеть глаз, пусть обратят в черный уголь все, что можно окинуть оком! Пусть полонят весь народ его! Лети же, моя птица-попугай! И полетела его птица-попугай, а Гесер-хан держит в руках конец нити и ждет. Услыхал Кюмэ-хан и все его приближенные, и говорят:

— Горе, что делать? Мы не смогли умертвить и одного-то Гесера. Ясно, что от нас и праха не останется, если теперь придут девять его богатырей! — Ах, Гесер-хан, призови свою птицу: мы дадим тебе все, чего ты ни потребуешь!

— Птица моя улетела далеко, никак невозможно! — отвечает он.

— Каково б ни было твое повеленье — все мы исполним по твоему повеленью! — говорят они и все земно кланяются ему.

— Хорошо! — говорит Гесер-хан. — Ты должен отдать мне свою дочь Кюне-гоа, тогда я попробую призвать свою птицу.

— Отдам! — говорит хан. — Разве для тебя пожалею чего?

— Сюда, мой попугай! — чудодейственно поманил Гесер и принял птицу на руки, потянув за шнур, к которому была привязана тысяча златошелковых нитей.

Пригласив Гесер-хана в свой дом, Кюмэ-хан устроил большой пир. Тихонько он спрашивает свою дочь Кюнэ-гоа:

— Милая Кюнэ-гоа, я собираюсь выдать тебя за Гесера. Если бы ты, чего доброго, не согласилась, то он, пожалуй, убьет меня, а тебя заберет силой.

— Беда, батюшка мой! — говорит она. — Раз это нужно для Гесер-хана, государя десяти стран, то неужели мне не соглашаться и ждать, пока он убьет моего батюшку?

— Справедливо, — говорит хан, — и выдал Кюнэ-гоа за Гесера, государя десяти стран.

Три года прожил там Гесер-хан со своей женой Кюнэ-гоа. По прошествии же трех лет говорит он Кюнэ-гоа:

— Усладил я покоем твоего отца и вот около тебя жил, пока не исполнилось три года. Теперь я хочу возвратиться к себе и, навестив свое хозяйство, приехать обратно.

Отвечает ему Кюнэ-гоа:

— Что за речи изволишь говорить, государь мой, Гесер-хан? Лучше бы жить здесь, а нет — так поехала б и я с тобой. Что мне жить здесь в одиночестве?

— Справедливо, поедем вдвоем! — говорит Гесер. — Едем не откладывая за город; — И с этими словами Гесер садится на своего вещего гнедого коня, а Кюнэ-гоа — на своего синелысого мула и, выехав вдвоем на ночлег за город, уговариваются гадать:

— Если справедливы твои слова и следует нам с тобой вдвоем жить здесь, то пусть мой вещий гнедой конь и твой мул оба после ночевки повернутся в сторону города. Если же твои слова несправедливы, а мои справедливы, то пусть мой вещий гнедой конь повернется в сторону дома!

Согласились и оба заночевали. Рано поутру встал Гесер-хан, государь десяти стран света, смотрит: и мул, и конь оба стоят, повернувшись в сторону города.

— Что ж это ты, мой вещий конь гнедой? — окликнул его Гесер. — Повернись в сторону моего дома! — Тогда повернулся вещий гнедой конь в сторону своего дома. Будит Гесер Кюнэ-гоа:

— Рассвело уж, вставай! Загадали ведь мы с тобой этой ночевкой по коню и мулу увидать, чья правда выходит, а чья — неправда! Пошла Кюнэ-гоа, взглянула и говорит:

— Выходит, твоя правда, а моя неправда: в своей поездке ты волен! Ехать — так поезжай, государь мой, Гесер-хан! И оба они сели верхами.

Проводив Кюнэ-гоа до города, так как она была одна, государь десяти стран света Гесер-хан изволил отбыть. По дороге, доехав до одной очень высокой горы, он присел и говорит:

— С того времени и до сей поры много я дел переделал: посижу-ка теперь в дияне-созерцании!

Спускается тогда к нему сестрица его Боа-Донцон-Гарбо, одна из трех его родимых побеждающих, и говорит:

— Милый мой соплячок! Верхняя часть твоего тела исполнена признаков будд десяти стран света, средняя часть твоего тела исполнена признаков четырех великих тэнгриев, нижняя часть твоего тела исполнена признаков четырех драконовых ханов. От гнева твоего — грехи спадают, от смертной твоей кары — души спасаются. Разве ты не Гесер-хан, государь сего Чжамбутиба? Или ты сидишь в созерцании, чтобы обрести перерождение какого-нибудь будды, еще выше того?

— Справедливо наставление моей родимой сестрицы, но присел я оттого, что и конь, и сам я утомились. Ворочусь же! И с этими словами Гесер-хан сел на коня и пустился в путь-дорогу. Подъезжает он рано поутру, а Рогмо-гоа спит, укутавшись в соболье одеяло.

— Рогмо-гоа моя! Чем лежать, как лежит, укутавшись в мураве, красный теленок-третьячок, встала б ты рано поутру, как сизая лань, ходящая по вершинам гор, и ходила бы, озираясь туда и сюда! — говорит Гесер. — Встает Рогмо-гоа, одевается и будит домашнего своего раба, по имени Нанцона:

— Вставай, мой мудрый Нанцон! — Бегом уходи, вскачь приходи! Златокромым аргалом подбивай, среброкромым аргалом покрывай! Вода словно матушка: побольше лей. Как племянник соль: поменьше клади. Словно батюшка чай: поменьше клади. Молоко словно дядя по матери: побольше лей. Масло как барин-нойон: поменьше клади. Кипение уподобляй волнам молочного моря. Многократное сливание уподобляй сонму монахов-хувараков, читающих номы — писание. Питье уподобляй золотой чечотке, которая входит в свою норку. Видно, подъезжает к дому милый мой Богдо, искоренитель десяти зол в десяти странах света. Поторопись же сварить чай!

Докладывает мудрый Нанцон госпоже своей Рогмо-гоа:

— Что такое ты изволишь приказывать? Хоть и похожа ты с виду на золотой ларец, но похоже также, что внутри он набит сухожилиями. Хоть и похож я с виду на мешок из лошадиного брюха, но похоже также, что внутри-то я набит затканной парчой, называемой ха-гуй-я. Не собираешься ли ты порадовать государя десяти стран света Гесер-хана одной чашей чаю? Дай-ка знать дядюшке его Арслану, кочующему у истоков Арслан-реки! Дай-ка знать дядюшке его Цзану, кочующему у истоков Цзан-реки! Дай знать старшему его брату Цзаса-Шикиру! Дай знать тридцати богатырям и тремстам его хошучинам. Дай знать трем отокам улуса его! Пригласи их всех к нему на великий пир!

— Может быть, неправильны мои речи? — земно поклонился он.

— Эти твои речи правильны, Нанцон мой! — ответила Рогмо-гоа. — Извести их всех на почтовых: пусть пожалуют к своему Гесер-хану! Мудрый Нанцон послал извещение на почтовых, возрадовал их всех, и свиделись они со своим Гесер-ханом на великом пиру. Потом великое собрание разошлось по домам.

Третья песнь о том, как устроил правление у Китайского Кюмэ-хана.