МИР БЕЗ МЕНЯ Драматические сцены в двух действиях

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Н и к о л а й Н и к о л а е в и ч М е н ш и к о в.

Н а д е ж д а В л а д и м и р о в н а — его жена.

С е р г е й А н т о н о в и ч Г а в р и л о в.

М а р к Л ь в о в и ч Г о р д и н.

И р и н а Л о с е в а.

Б о р и с Щ е р б а к о в.

С л а в а К р ю к о в.

Г а л о ч к а.

Р о д и м ц е в.

М у с я.

А д м и н и с т р а т о р г о с т и н и ц ы.

Л е й т е н а н т ГАИ.

П а в е л А н д р е е в и ч А н н е н к о в.

Действие первое

Вестибюль новой гостиницы в городке научно-исследовательского института под Москвой. У городка названия пока нет — просто НИИ. Справа, на первом плане, входная стеклянная дверь в гостиницу, за ней — заснеженная улица, вдалеке — лес.

Рядом с дверью, поглубже, — конторка администратора, отделенная от вестибюля барьером. Еще глубже — широкая, дугою, деревянная лестница на второй этаж, ведущая в номера.

Центр сцены и левая ее часть — кафе. Оно ступеньки на две выше вестибюля и отгорожено от него декоративной деревянной решеткой. Несколько столиков, в глубине — стойка буфета с кофейным автоматом.

Левый передний угол сцены — свободен.

В первом действии здесь предполагается шоссе и «Волга», в которой Меншиков едет из Москвы в «Почтовый ящик».

Во втором — тут будет стоять, обособленно от всего прочего, одинокое кресло с высокой спинкой.

Для удобства: с п р а в а — кафе и вестибюль, с л е в а — шоссе и машина, потом — кресло.


С п р а в а.

В вестибюле и кафе зажжены не все лампы.

А д м и н и с т р а т о р за своей конторкой; по эту сторону барьера Р о д и м ц е в заполняет анкету для приезжающих.

М у с я, за стойкой буфета, налаживает кофейный автомат.

За одним из столиков в кафе Г о р д и н решает шахматную задачу.


Р о д и м ц е в (заполняет анкету). Та-ак… фамилия, имя, отчество… место работы… цель приезда… (Отдает листок администратору.)

А д м и н и с т р а т о р. Двадцать третий номер, двухкоечный, но подселять к вам без крайней необходимости не буду. (Дает Родимцеву ключ от номера.) Хороший номер. Пожалуйста.

Г о р д и н (про себя). Интересно, очень интересно…

Р о д и м ц е в (администратору). Первая гостиница, где номера — запросто!..

А д м и н и с т р а т о р. Создаем условия.

Р о д и м ц е в. Мир науки. (Поднял с полу чемодан.) Этаж который?

А д м и н и с т р а т о р. Второй, пожалуйста.


Родимцев пошел к лестнице.


Р о д и м ц е в (на ходу — Мусе). Кафе до которого часа?

М у с я. До одиннадцати. (Об автомате.) Господи, одно мученье с ним!..


Родимцев поднялся по лестнице, пошел коридором второго этажа, ища свой номер.


Р о д и м ц е в. Восемнадцатый, девятнадцатый, двадцатый… (Ушел.)

Г о р д и н (про себя). Но почему — e7?! Очень странно…

А д м и н и с т р а т о р (подошел к стойке буфета, Мусе). Налей-ка мне мою, пока тихо.

М у с я (об автомате). Без мастера не обойтись. (Наливает ему рюмку коньяку.) Последняя на сегодня по норме.

А д м и н и с т р а т о р (выпил коньяк). Запиши.

Г о р д и н (про себя). Одну минутку…


На втором этаже появился Г а в р и л о в.


Г а в р и л о в (перегнулся через балюстраду, администратору). Наши с лыж не вернулись?

А д м и н и с т р а т о р. Не видать, Сергей Антонович.

Г а в р и л о в. Когда наконец подключат телефоны в номерах?!

А д м и н и с т р а т о р. Обещают.


Гаврилов спустился вниз, подошел к телефону, стоящему на барьере администраторской, набрал номер.


Г а в р и л о в (по телефону). Надежда Владимировна? Здравствуй, Надя. Что Коля? Уже выехал? (Посмотрел на часы.) Ага. Ладно, Надюша, как приедет, скажу, чтоб позвонил. Я тебя обнимаю. (Положил трубку на рычаг; Мусе.) Кофе, пожалуйста, двойной.

М у с я. Так автомат не работает, сломался, Сергей Антонович!..

Г а в р и л о в. А-а… починить надо, починить, без кофе нельзя! (Пошел наверх, встретился на лестнице с идущим вниз Родимцевым.) Здравствуйте. (Прошел мимо, ушел к себе.)

Р о д и м ц е в (глядя ему вслед, удивленно — администратору). Вроде бы незнакомые…

А д м и н и с т р а т о р. Воспитание.


Родимцев спустился вниз, подошел к буфету.


Р о д и м ц е в (Мусе). Нацеди-ка сто грамм. (Администратору.) И все тут у вас такие воспитанные? (Мусе.) Сто пятьдесят. (Администратору.) А номер — ничего, вполне. Вся гостиница такая?

А д м и н и с т р а т о р. Стараемся.

М у с я (налила Родимцеву коньяк). Чем будете закусывать?

Р о д и м ц е в. Зачем? (Выпил коньяк.) Получи. (Отдал ей деньги, получил сдачу. Подошел к столику Гордина, некоторое время молча наблюдает.) Теорию отрабатываете?

А д м и н и с т р а т о р (Родимцеву, тихо). В международных турнирах участвовал…

Р о д и м ц е в. А-а!.. (Пауза. Гордину.) Может, сразимся?

Г о р д и н (рассеянно). Пожалуй…

Р о д и м ц е в. Лады. (Расставляет фигуры на доске так, как это делается при игре в шашки.)

Г о р д и н (опешил). Это же шахматы!..

Р о д и м ц е в. А мы — в шашки, какая разница? Для отдыха мозгам. Я белыми, поскольку вы гроссмейстер, так сказать, не возражаете? Мой ход. (Делает ход.)

Г о р д и н (апеллируя к администратору). Позвольте!..

Р о д и м ц е в. Ваш ход.


Гордин механически делает ход.


Разрешите присесть? (Садится; администратору.) Садись, погляди, как они меня — под орех. Ход мой? (Делает ход.) Ваш ход.


Администратор подсел к ним.

Кофейный автомат вдруг зашипел, заработал.


М у с я. Сам включился! Ах ты кибернетик чертов!..

Р о д и м ц е в (Гордину). А мы сразу две возьмем, что вы на это скажете?!.


Свет с п р а в а уменьшается, с л е в а — нарастает.


С л е в а.

Шоссе, «Волга».

М е н ш и к о в за рулем, рядом с ним — Л о с е в а.

Молчали.

Шел густой снег.

Меншиков остановил машину.


М е н ш и к о в. Перекресток рядом, остановим такси, здесь они — часто… Не сердись, было бы неловко, если б мы приехали вместе… особенно сейчас…

Л о с е в а. Да. (Хочет открыть дверцу.)

М е н ш и к о в. Погоди!

Л о с е в а. Хорошо. (Пауза.) Что ж, хорошо.

М е н ш и к о в. Иначе нельзя, понимаешь?! Это же мука для всех троих!..

Л о с е в а. Да…

М е н ш и к о в. Сколько так может продолжаться?! И с каждым днем — все сложнее!..

Л о с е в а. Да.

М е н ш и к о в (взорвался). Когда ты перестанешь твердить свое — да, да, хорошо, хорошо!.. Рожек да ножек не оставят! (Пауза.) Извини.

Л о с е в а. Все сказал?! Ну, поговори еще, поговори!..

М е н ш и к о в. Ирина, не надо так…

Л о с е в а. Тогда открой машину, я не могу. И — хватит, я устала, все! Открой!


Меншиков перегнулся через нее, открыл дверцу.

Лосева вышла из машины.


М е н ш и к о в. Захлопни сильнее.


Она захлопнула дверцу.


(Выключил мотор, вышел из машины, запер ее.) Какой снег… Пойдем.


Ушли.

Погодя слышно, как подъехал мотоцикл.

К машине Меншикова подошел л е й т е н а н т — инспектор ГАИ. Заглянул сквозь окно внутрь.


Л е й т е н а н т. Понятно. Чья машина? (Посветил карманным фонариком на номер.) Частник. Так. Где хозяин? (Снова взглянул внутрь.) Нет хозяина. Понятно. Поищем. (Ушел, его не видать за снегом.)


З а т е м н е н и е с л е в а.


С п р а в а.

Р о д и м ц е в играл в шашки с Г о р д и н ы м.


Р о д и м ц е в. А мы вторую дамку! Шахматы что! Шашки — это вещь!

Г о р д и н. Да… проиграл, кажется.

Р о д и м ц е в. Пять — один имеем в нашу пользу. (Администратору.) Видал?! И безо всяких там тактик, стратегий, — быстрое соображение надо иметь!

Г о р д и н. Еще одну? Кажется, я уловил…


Снова расставили на доске шашки.

Вернулись из леса Щ е р б а к о в, К р ю к о в, Г а л о ч к а. Видно, как они за дверью счищают снег с лыж.


М у с я. Наши воротились! Ох и кинутся сейчас на меня!

А д м и н и с т р а т о р (встал со стула, пошел в вестибюль. На ходу — Мусе). Давай, давай! (Подошел к двери, приоткрыл ее, сказал тем, снаружи.) Товарищи, отряхнитесь как следует, пожалуйста, веничек там специальный есть. (Закрыл дверь, глядит наружу.)

Р о д и м ц е в (Гордину). А мы вас вот так! (Сделал ход.)

Г о р д и н. Как?.. (Вдруг.) Погодите, что вы сделали?! — слон — на e7?!

Р о д и м ц е в (озадачен). Какой слон?

Г о р д и н. Одну минутку, одну… (Быстро переставляет фигуры, восстанавливая позицию задачи.) Так! E7! Конечно! Очень просто!.. (Углубился в задачу.)

Р о д и м ц е в. Что вы шашки смешали?! Я же в дамки шел!.. (Пожал плечами, встал, пошел к буфету. Мусе.) Ученый, наверное, да?.. Пять раз подряд с копыт его — долой! Так-то!.. Двести и пожевать чего-нибудь — сосисок там или котлет с салатом, чего попроще. А то набегут эти — с морозу, с голоду, гроссмейстера́!..


В гостиницу вошли, с лыжами в руках, Щ е р б а к о в, К р ю к о в, Г а л о ч к а. Лыжи они поставили к стенке под лестницей.


К р ю к о в. Наладила агрегат, Мусенька?

М у с я (ему). Действует пока что. (Родимцеву.) Все?

Р о д и м ц е в. Ишь, краснорожие!.. (Мусе.) Там видно будет. (Ушел с едой к дальнему столику, сел, ест.)

К р ю к о в (Щербакову). Разговеемся? (Галочке.) По маленькой, Галочка?

Г а л о ч к а. Я только переоденусь. (Пошла наверх.)

А д м и н и с т р а т о р (Галочке). Ваш ключ!

Г а л о ч к а (возвратилась, взяла у него ключ). Ах, извините, — такая растеряха! (Ушла.)


Щербаков и Крюков вошли в кафе.


К р ю к о в (Гордину). Отсиживаетесь в тепле, Марк Львович?

Г о р д и н. Шахматы!.. (Встал.) Домой позвоню, как там мой Андрей… (Пошел к телефону.)

К р ю к о в (садясь за стол; Мусе). Мусенька, войди в положение.

М у с я. Два по сто?

Щ е р б а к о в (сел за стол; Мусе). И чаю. (Крюкову.) Удивительно, до чего на тебя каждая новая юбка действует!

К р ю к о в (согласился). Безусловный рефлекс. К тому же я — совершенно бескорыстно.

Щ е р б а к о в. В том смысле, что кора головного мозга здесь ни при чем.

К р ю к о в. Сердце, Боря. А также любовь к искусству.

Щ е р б а к о в. Как можно любить искусство и искусствоведов одновременно?!

Г о р д и н (по телефону). Андрюша? Привет, сынок. Это папа. Мама на дежурстве?

Щ е р б а к о в (Крюкову — о Родимцеве). Это что за фигура?

К р ю к о в. Начальство какое-либо осчастливило. Я их с первого взгляда секу.

Г о р д и н (по телефону). Ладно, сынок, ложись, я тебя целую, мальчик, спокойной ночи. (Положил трубку; администратору.) Мать на дежурстве, он — и уроки сам, и поужинал, и постелил себе…

А д м и н и с т р а т о р. Самостоятельность имеет тенденцию развиваться как в одну, так и в другую сторону…


Гордин возвратился в кафе, подсел к Щербакову и Крюкову.


Г о р д и н. Хорошо на лыжах?


Муся принесла им коньяк и еду.


М у с я. Кушайте на здоровье. (Гордину.) Я и вам сосисок принесла. (Крюкову.) А вам, Славик, две порции.

Щ е р б а к о в (о Крюкове). У каждого какой-нибудь талант. У него — кушать.

М у с я (Щербакову). Почему вы такой злой, Боря?

К р ю к о в. А в этом его талант, Мусенька. Из всех органов у него более всего развит желчный пузырь.

Щ е р б а к о в. Каждому свое. У меня — пузырь, у тебя…


По лестнице спускается Г а л о ч к а.


К р ю к о в (увидел ее, громко). Сюда, Галочка, мы здесь!

Щ е р б а к о в. Вот, пожалуйста. Вся физиология наружу.

Г о р д и н (качает головой). Вы, Боря, ради красного словца — отца родного…


К ним подошла Галочка.


Г а л о ч к а. Вот и я.

К р ю к о в (придвигая ей стул). Налить вам, Галочка?


Муся пошла за рюмкой для Галочки.


Г а л о ч к а. Немножко. Озябла все-таки.

К р ю к о в. Пить, Галочка, нужно не для чего-то, — это чистая, незамутненная радость, ее грех утилизировать.

М у с я (принесла Галочке рюмку). Алкоголь — опиум для народа. (Возвратилась за стойку.) Кабы не план, я бы им и вовсе не торговала, проклятым!

К р ю к о в. Слава богу, у нас планирование централизовано! Ваше здоровье, Галочка.

Щ е р б а к о в (Галочке). Это правда, что вы — искусствовед?

Г а л о ч к а. Да. (Гордину.) Что же вам не налили? (Щербакову.) А что?

Г о р д и н. Печень.

Щ е р б а к о в (Галочке). Странная профессия. Есть физики, нет физиковедов. Или медицина — врачи. Представляете, кандидат врачеведческих наук?!

Г а л о ч к а (обиделась). Это совсем другое. У нас, у гуманитариев…

Щ е р б а к о в. Гуманитариев — все больше, гуманистов — хоть шаром покати…

К р ю к о в (Галочке). Он молод, многого еще не понимает.


Администратор подошел к буфету.


А д м и н и с т р а т о р. Мою, Муся.

М у с я. Ваши все вышли. Норма. Сами себе установили.

А д м и н и с т р а т о р. Я одинокий мужчина, Муся, меня грешно обижать.

М у с я. Женились бы.

А д м и н и с т р а т о р. Ни возраста уже, ни внешности, ни зарплаты… Сто граммов, Муся.

М у с я. Я тоже сама бьюсь, если не считать Люськи. Так с детьми еще тяжелей. Пятьдесят. (Взялась за бутылку.)

А д м и н и с т р а т о р. Пустая комната, еда всухомятку, сам себе стираешь, гладишь, штопаешь… Сто, Муся.

М у с я. Пятьдесят. Нам тоже не сладко.

А д м и н и с т р а т о р. Бессонные ночи, ни тебе уюта, ни тепла… Сто граммов, Муся, мне меньше нельзя.

М у с я (сдалась). Ужасно вы убедительный, Михаил Минаевич, с вами трудно — общий язык!.. (Налила ему полную рюмку.) Между прочим — и прачечной вы пользуетесь, и носки штопать нашим горничным носите… и внешность у вас еще вполне соответствует. (Налила ему воды в бокал.)

А д м и н и с т р а т о р (выпил). А счастья нет, Муся, нет… (Запил водой.)


З а т е м н е н и е с п р а в а.


С л е в а.

М е н ш и к о в вернулся к машине, отпер ее, сел, положил руки на руль.

Снег повалил еще гуще.


М е н ш и к о в. Все. Кода. Все… (Достал сигареты, чиркнул зажигалкой — не зажигается.) Конечно. Нет газа. Все как полагается. (Поискал спички.) И спичек. Все правильно… Все правильно — обрубил, отсек, забыл. Не думать! Завтра — эксперимент, работа, никаких рефлексий, рефлексии потом, после. Спокойно. Дыши глубже, болван!..


Вернулся л е й т е н а н т, подошел к машине.


Л е й т е н а н т. Здравия желаю. Загораем?


Меншиков опустил боковое стекло.


М е н ш и к о в. Дайте огонька, пожалуйста.


Лейтенант был строг.


Л е й т е н а н т. Отложим. Разрешите документы.


Меншиков протянул ему права.


(Тщательно изучал их, светя себе фонариком. Вернул их, зашел спереди.) Фары.


Меншиков включил фары.


Дальний свет.


Меншиков переключил свет.


Понятно. (Взялся за ручку дверцы.) Разрешите.


Меншиков подвинулся.


(Сел за руль. Включил зажигание, мотор затарахтел.) Пусть погреется. Спички. (Протянул Меншикову спички.) Далеко едете?

М е н ш и к о в (прикурил). В НИИ.

Л е й т е н а н т. Понятно. (Прислушался к мотору.)

М е н ш и к о в. Замерзли, небось?

Л е й т е н а н т. Мешаете сосредоточиться. (Переключил одну за другой скорости, прислушиваясь к мотору.) Малость есть. С одной стороны — служба, с другой — температура. Не торопитесь — включим печку, отойду хоть сколько-то. Не в том смысле, что я — ГАИ, а — как человек человеку.

М е н ш и к о в. Включайте.


Лейтенант включил печку.


Л е й т е н а н т. Не забывайте переключать с дальнего на ближний, когда встречная. Слепят друг друга, потом по частям их собирай. Скоростя́!

М е н ш и к о в. Хорошо.

Л е й т е н а н т. Техника, видать бы мне ее в белых тапочках! Хотя вы, надо думать, тоже техникой занимаетесь, — НИИ?

М е н ш и к о в. Некоторым образом.

Л е й т е н а н т (задумался). Большой, конечно, прогресс имеется. Спутники, лазеры, синтетика, до Луны вот дотопали… А с другой стороны — бомба. Раз — и в блин. Как увязать?

М е н ш и к о в (не улыбаясь). Сам Эйнштейн развел руками и — умер.

Л е й т е н а н т. Тут у нас один из этих же — из торговой сети — намухлевал, купил машину, сел за руль — и в блин. А в магазине как раз ревизия.

М е н ш и к о в (улыбнулся). Аналогичный случай, да.

Л е й т е н а н т. Еще работать нам над ними и работать… Погрелся, спасибо. (Вышел из машины, козырнул; наставительно.) И — в блин!.. Здравия желаю. (Ушел.)


Слышно, как укатил мотоцикл.


М е н ш и к о в. И — в блин… Осторожно, не торопись, береги себя, ты еще нужен родной науке. Не забегай вперед, будь трезв и себе на уме. Береженого бог бережет. Москва от грошовой свечи сгорела. Задуй свечу, не играй с огнем… (Нажал на стартер.) Радуйся. Ты в полном порядке… (Тронулся с места.)


З а т е м н е н и е с л е в а.


С п р а в а.


Щ е р б а к о в (Галочке). Что за лекции вы здесь будете читать?

Г а л о ч к а. В Доме ученых? Цикл. Проблема конфликта в современном кино, проблема новаторства и проблема положительного героя.

К р ю к о в. А — отрицательного?

Г а л о ч к а. Само собой — как антитеза.

К р ю к о в. Значит, и мы не будем забыты!

Щ е р б а к о в. Куда тебе!..

Г о р д и н (Галочке). Так, недрогнувшей рукой делить — черное, белое!.. — нелегкая у вас работа.

Щ е р б а к о в (ей). Дело привычки, верно?

Г а л о ч к а (серьезно). Видите ли…

К р ю к о в. Просто мы умираем от любопытства — мы кто? — положительные, отрицательные?

Г а л о ч к а (несколько смешалась). Вы ведь живые, а я — об искусстве!..


Гордин, Щербаков и Крюков долго смеялись.


Г о р д и н. Вы милый человек, Галочка, вы удивительно милая, честное слово!..

Р о д и м ц е в (администратору, который все еще стоял у стойки). Чего они ржут?

А д м и н и с т р а т о р (пожал плечами). Они вообще имеют склонность много смеяться.

Р о д и м ц е в. А эта, рыженькая? Ты садись, садись. Налить тебе?

А д м и н и с т р а т о р. Никогда. Я на работе. Нет, она по линии распространения знаний.

Р о д и м ц е в. Каких?

А д м и н и с т р а т о р. Не в курсе. Разнообразных, я полагаю. А вы, прошу прощения… от каких органов?

Р о д и м ц е в. «Центросоюз». С вашими точками договора подписывать буду: цитрусовые, овощи, орехи, винно-водочные, лесная ягода, грибы… А тот, пожилой, которого я в шашки уделал?.. — чем-то вроде знакомый… а где, когда, по какому делу?..


Сверху спустился Г а в р и л о в.


Г а в р и л о в (еще с лестницы). Николай Николаевич не приезжал еще?

К р ю к о в. Нет, Сергей Антонович.

Г а в р и л о в (поглядел на часы). Десятый… (Спустился вниз; Гордину.) Марк, можно тебя на минуту? (Галочке.) Извините.

Г а л о ч к а. Пожалуйста.


Гаврилов и Гордин уселись за другой столик.


Г а л о ч к а (о Гаврилове). Ваш шеф?

Щ е р б а к о в. Нет. Только директор.

К р ю к о в. Шефа вам еще предстоит узреть, великого Никника.

Щ е р б а к о в. Захватывающее зрелище.

Г а в р и л о в (Гордину). Как-никак мы с тобой его самые близкие друзья. Я никогда не лез в его интимные дела, но есть же какие-то границы!..

Г о р д и н. Не знаю, не знаю…

Г а в р и л о в. Бросить все за ночь до опыта! Я уж не говорю о Наде — она конечно же все знает, доброжелателей у всех у нас хватает!.. Молчит, — самолюбие!.. Но я не об этом — черт с ними! — завтра опыт, тысяча вопросов, тысяча осложнений, уже два раза из Госкомитета звонили, а ему — хоть бы что!.. И Лосевой, заметь, нет.

Г о р д и н. Ничего страшного, — все обговорено, уточнено… и он приедет, еще рано.

Г а в р и л о в. Если что — не его, светило, а директора по шее, меня!.. (Щербакову и Крюкову.) Борис Леонтьевич, Ростислав Иванович, попрошу зайти ко мне, не будем дожидаться Николая Николаевича. (Гордину.) Пойдем.


Гаврилов и Гордин пошли наверх.


К р ю к о в (Галочке). Вот и испортил нам песню…

Щ е р б а к о в (встал). Уж договаривай цитату. (Галочке.) Как там она?.. (Пошел к лестнице.)

К р ю к о в (Галочке — о Щербакове). Если б, по недосмотру властей, он не пошел в ученые — быть бы ему детоубийцей. Не уходите, мы скоро. (Пошел за Щербаковым наверх.)


Муся подошла к Галочке, принесла ей поесть.


М у с я. Я вам сосисок принесла, больше ничего уже нет.

Г а л о ч к а. Спасибо.

М у с я (присела рядом). Надолго к нам?

Г а л о ч к а. На неделю. Лекции читать, приходите. Об искусстве.

М у с я. Где уж мне… я тут в одиннадцать только кончаю. Без задних ног, набегаешься за день. Вы сами — артистка?

Г а л о ч к а. Нет. Искусствовед.

М у с я. Раньше специальностей меньше было… а нынче и не поймешь, кто — кто… Вы кушайте, кушайте, остынет. Я вам не мешаю?

Г а л о ч к а (ест). Нисколько.

М у с я. Я читать люблю. И подписываюсь, и покупаю, и в библиотеке, — днем народу у нас мало, читаешь. И что ни книжка — вопросы, вопросы, все бьются, спрашивают. А ответов — нет, как так?.. Аналогично и в кино…


З а т е м н е н и е с п р а в а.


С л е в а.

Машина шла не скоро — снег.


М е н ш и к о в. В сентябре это было? В октябре?.. — дождь, слякоть… давление подскочило… Подрядчик затягивал монтаж установки, с утра изругался до хрипоты… Надя за завтраком молчала… и чай был жидкий. Позвонили из комитета — ускорить сроки, а объяснить им что-либо не так-то просто… и Сергей что-то темнил…


Рядом с ним — Г а в р и л о в.


Г а в р и л о в. Звонили из Госкомитета.

М е н ш и к о в. Но ведь я уже…

Г а в р и л о в. Тем не менее.

М е н ш и к о в. Ну?!

Г а в р и л о в. Придется поднажать. Я уже связался с поставщиками…

М е н ш и к о в. Отставить.

Г а в р и л о в (усмехнулся). Бонапарт!..

М е н ш и к о в (помолчав). Я занимаюсь наукой. Ее нельзя торопить. Разговор окончен.

Г а в р и л о в (вздохнул). Все понимаешь, а ерепенишься, как…

М е н ш и к о в. Пока у меня не будет полной ясности и уверенности — до последнего узла, до последней гайки! — ты будешь им отвечать: не готовы.

Г а в р и л о в (не сразу). Хорошо. Но фонды будешь выколачивать ты сам. Не готовы, согласен. Но Госплан, госбанк, бюджет, снабжение — ты сам.

М е н ш и к о в. Пыль в глаза — не приспособлен!..

Г а в р и л о в. Конечно. Я — приспособлен, спасибо. Веселая история — я директор института, ты — руководитель лаборатории, но завишу я от тебя, а не наоборот. Ты — чистая наука, я — проклятый бюрократ. Пожалуйста.


Меншиков махнул рукой.


М е н ш и к о в. До чего ты договорился с монтажниками?

Г а в р и л о в. Конец ноября.

М е н ш и к о в. Январь.

Г а в р и л о в. Хорошо. Декабрь.

М е н ш и к о в. Конец года? План, премии, рапорт?


Гаврилов вздохнул.


Кому это надо?

Г а в р и л о в. Так уж заведено.

М е н ш и к о в. Пятнадцатое января.

Г а в р и л о в. Прекрасно. Двадцать девятое декабря.


Меншиков рассмеялся.


Вот я тебя и развеселил.

М е н ш и к о в. Когда Гордин едет в Стокгольм?

Г а в р и л о в (помедлил). Я не послал на него бумаги.

М е н ш и к о в. Почему?

Г а в р и л о в. Наверху его не знают. То есть знают о нем совсем другое — ни степени, ни ученого звания, прошлое… не утвердят. Подумай о нем — еще один удар…

М е н ш и к о в. Я сам пойду!

Г а в р и л о в. Пусть едет Щербаков.

М е н ш и к о в. Почему — Щербаков?

Г а в р и л о в. Молодой, деловой, докторскую на этом же материале делает. К тому же… носится со своим вариантом эксперимента, у всех на зубах навяз. Уж очень он у тебя колючий, на всех рычит. (И погодя добавил.) Тебе же спокойнее.

М е н ш и к о в. Ох, как ты меня оберегаешь!.. Чуток ты, чуток!..

Г а в р и л о в. Он рычит, ты рычишь… не институт, а — «во дворе злая собака»… Ладно, еще вернемся к этому. Что Надя?


Меншиков не ответил.


Слушай… я никогда в это не лез, но… отпусти Лосеву в лабораторию к Степакову…


Меншиков не повернулся к нему.


М е н ш и к о в. До свидания.

Г а в р и л о в. Ну-ну…


Его уже нет рядом.


М е н ш и к о в. Срок — уступил, Марка — уступил… Щербакова… кто следующий?.. Чертов снег! — едешь как в молоке…


З а т е м н е н и е с л е в а.


С п р а в а.


Р о д и м ц е в (администратору). В полста восьмом, как актировали меня, знаешь, я какую сумму на материк привез?! А где они? — ищи-свищи… Я не жалуюсь — и пенсия, и зарплата, и командировочные, а все же — пожиже, чем у них, гроссмейстеров…

А д м и н и с т р а т о р. И мне скоро срок подходит, а стажа уже — с хвостиком. Я планирую — на юг куда-нибудь, в маленький городок, — палисадник, полдесятка плодовых деревьев — яблоня, вишня, персик… персиковый цвет, знаете, белый с розовым, я более всего… На картинках, правда, до сих пор только видел, не пришлось в натуре, но представляю предельно, как живой…

Р о д и м ц е в. Нет, брат, мне хоть и полста девятый пошел — я не гнусь!.. Рано еще. На! (Поставил руку локтем на стол.) Попробуй опрокинь! Нет, ты попробуй, попробуй!

А д м и н и с т р а т о р. Я — на работе.

М у с я (Галочке). Или вот они, наши, из НИИ. Придумывают, изобретают, тоже бьются — большие достижения, чудеса просто, я понимаю. А мне-то что? То есть не в том смысле, что мне дела нет, — я тут который год в науке, можно сказать, дом родной! — но я так располагаю: достижения, развитие, техника, они для чего? Они для того, чтоб тебе, какой ты ни на есть незаметный и скромный по своим потребностям, чтоб и тебе полегчало, веселее стало, бодрее. Каждому. Иначе все это — до формальной лампочки, извините за выражение.

Г а л о ч к а. Видите ли, Муся… как бы это понятней… в том, что вы говорите, есть, конечно, зерно, есть какая-то правда, несомненно… но… Ага, вот как! — видите ли, есть как бы две правды — одна большая, всеобщая, так сказать, правда времени, и есть маленькая правда, ежедневная, сугубо единичная, если можно так выразиться. Так вот…

М у с я (перебила ее). Так что же — большая за счет маленькой должна процветать?.. По мне, так не то чтобы две, одной и той — не густо… Ладно, мне кассу сдавать, может, еще инкассатор подскочит. (Встала, пошла к себе за стойку.)

А д м и н и с т р а т о р (Родимцеву). У меня такая работа — с людьми. Я с самой войны, как демобилизовался, в гостиницах сотрудничаю, передо мной, вполне возможно, полмиллиона граждан прошло, и я каждому в паспорт заглядывал. И скажу со всей ответственностью — они разные, под одну гребенку не острижешь.

Р о д и м ц е в (усмехнулся). Еще как острижешь!.. Я ведь тоже с людьми работал, в других условиях, само собой, но уж передо мной-то они — как голенькие были, как на ладошке. И скажу тебе так — человек, он как глина, из него и памятник на вечную память можно, и саман, и пол в хате мазать с навозом пополам, — на все годится.

А д м и н и с т р а т о р. Не-ет… тут уж я никак не могу контактировать! Народ ох как изменился! Теперь ты ему сперва тихо докажи и — чтоб без вранья, а уж потом спрашивай с него. Очень он изменился к твердости.

Р о д и м ц е в. Как надо, так и изменяется. У нас хозяйство плановое. Главное — порядок. Налить еще?.. И тебе, дорогой товарищ, велят сюда — пойдешь сюда, велят туда… Пить будешь?

А д м и н и с т р а т о р (твердо). Никогда. Вы извините, мне нужно еще… (Встал, пошел к Мусе.)

Р о д и м ц е в (Мусе). Еще двести, девушка! (Администратору, вслед.) Обижаться не на что — порядок для всех один, не отрывайся, не выкобенивайся!..

А д м и н и с т р а т о р (Мусе). Мусенька…

М у с я (выжидательно). Ну?!

А д м и н и с т р а т о р. Нет, не буду… (Пошел за свою конторку.)


З а т е м н е н и е с п р а в а.


С л е в а.

Мимо проносились зыбкими желтками фары встречных машин.


М е н ш и к о в. Полдороги позади… ну и метет!..


Рядом с ним — ж е н а.


М е н ш и к о в а. Зачем ты отпустил шофера?! В такую погоду — сам!..


Меншиков не ответил.


Сколько лет, как мы уже молчим и молчим друг с другом?.. Четыре, пять?.. Нет, я не требую объяснений, не волнуйся.

М е н ш и к о в. Я могу тебе все сказать, Надя.

М е н ш и к о в а. Не надо. Слава богу, я знаю не все. И того достаточно. (Пауза.)

М е н ш и к о в. Что же нам делать, Надя?!

М е н ш и к о в а. Ты ждешь от меня совета?!


И опять молчали.


М е н ш и к о в. Мы давно уже просто друзья, верные, мудрые друзья, уж так-то все друг о друге знаем…

М е н ш и к о в а. Скучно, конечно. Двадцать три года все-таки.

М е н ш и к о в. Полжизни, да…

М е н ш и к о в а. Ты ведь все равно думаешь о второй половине, предстоящей… Все было бы, Коля, просто, если б я не любила тебя. Пустяк, конечно, безделица, не будем тратиться на пустяки… Каких-нибудь двадцать три года, подумаешь!..

М е н ш и к о в. Тебе худо, я знаю. Прости.

М е н ш и к о в а. Тебе тоже невесело — ты это хотел сказать? Конечно. Знаешь отчего? — тебе нужно, чтобы я тебя поняла, пожалела, приняла за тебя решение. Чтобы — не ты, а — я. Чтобы ты потом мог думать — не я, мы оба, обоюдно. И — никаких угрызений. Это — ты!..

М е н ш и к о в. Похоже…

М е н ш и к о в а. Еще бы! — кто тебя знает лучше!.. Ты — это ты. У тебя твоя наука. И больше — ничего. Ни я, ни дети, если б они у нас были, ни она даже… извини. Наука, работа, письменный стол. Он — твое брачное ложе. Я ведь тоже была тебе только любовницей, женой — наука. И ничего другого тебе на самом деле не нужно, никого. Покой, равновесие, тишина. (Замолчала надолго.) Что ж… я готова… На оставшуюся половину. Мы так и живем всю жизнь… Не твоя вина — моя беда. Ты такой породы — талант на тебе как броня. Иначе нельзя, наверное. Моя роль маленькая — быть броней для твоей брони. Оберегать, утешать, защищать. Я привыкла. И ты — тоже. По-другому ты уже не сможешь, ты это знаешь. Иначе ты давно бы ушел, поверь. Хотя… ты и тут не свободен в выборе — ты так дорожишь своей свободой, что давно уже связал себя ею по рукам и ногам. Но ты можешь хоть раз попробовать… Но — сам. Сам.

М е н ш и к о в. Только не торопи меня! Начать все с красной строки…


Навстречу — фары машины.


Что же он свет не переключает, лихач! И так будто в сметане ползешь!.. И все-таки ты должна мне помочь, Надя…


Но ее уже нет рядом.


(Усмехнулся.) Бред какой-то!.. Черт те что в голову лезет!.. Кто тебе поможет, старый, если ты и сам — как мышь в сметане!..


З а т е м н е н и е с л е в а.


С п р а в а.

Муся включила репродуктор над стойкой: Русланова поет «Калитку».


Г а л о ч к а. Как поет!.. Слушаешь и вдруг понимаешь, какие мы, в сущности, русские… безвозвратно…


Долго слушали песню.


М у с я. Я люблю грустные, я — деревенская… Нынешние-то популярные и непонятно про что, для чего… «Речка движется и не движется» — что мне-то в том?! Песня про жизнь должна быть, про долю, чтоб будто лично про тебя…

Г а л о ч к а (привычным тоном). Видите ли… новое содержание, новые формы — ищем… Но и традиции, конечно, народные, мелодические…


Песня.

Потом, погодя, из гавриловского номера вышли, не отойдя еще от делового своего разговора, Г а в р и л о в, Г о р д и н, Щ е р б а к о в и К р ю к о в.


Г а в р и л о в. Не кажется ли вам, что этот разговор малоуместен накануне эксперимента, за каких-нибудь десять часов до…

Щ е р б а к о в. Нет, не кажется.

Г о р д и н. Не надо, товарищи, зачем же…

К р ю к о в (тихо, Щербакову). Брось! — приедет Никник…

Щ е р б а к о в (громко). Опять Никник?! Великий, единый, неделимый!.. Все решит, все поставит на место!

Г а в р и л о в (спокойно). Хорошо. Пойду навстречу вашему свободомыслию. Я освобождаю вас от участия в завтрашнем испытании установки.

Г о р д и н. Сергей!..

Щ е р б а к о в. Отлично. Как раз денек завтра будет тихий, похожу на лыжах. Кстати, сколько там градусов снаружи? (Направился к входной двери; на ходу — Гаврилову.) Считайте, что я просил вас перевести меня в лабораторию профессора Степакова. (Ушел на улицу.)


Хлопнула дверь.


Г а в р и л о в. Прекрасно. Еще неизвестно, захочет ли Степаков…

К р ю к о в. Как же, Сергей Антонович?! — без Никника…

Г о р д и н. Сергей, надо бы не без него…

Г а в р и л о в. С Николаем Николаевичем, поверьте, общий язык мы найдем. (О Щербакове.) Ратоборец!.. — до опыта одна ночь, мы все должны быть спокойны, собранны перед лицом…

К р ю к о в (почти машинально). Общего врага…

Г а в р и л о в. А вы, Ростислав Иванович, недалеко ушли от Щербакова!..

К р ю к о в. Хотя мне и очень далеко до него… Кстати, кто же в таком случае завтра будет дублировать шефа?..

Г о р д и н (прислушиваясь к песне). Вы бы лучше послушали — какая песня!..

Г а в р и л о в. У директоров своя музыка — план и неприятности!.. Не до гармонии. (Пошел к телефону, набрал номер.) Квартира Меншиковых? Дуся? Дуся, попросите Надежду Владимировну. Я подожду.


Песня.


З а т е м н е н и е с п р а в а.


С л е в а.

В лучах фар метался снег, казалось, он падает не сверху, а бешено несется навстречу.


М е н ш и к о в. Засел в голове, как гвоздь!.. Надоел, набил оскомину, хронический насморк какой-то… Ну и дорожка! — застрянешь, занесет, никто и не откопает!.. И фамилия какая-то щербатая, ехидная, строит рожи, — Щербаков…


Рядом с ним — Щ е р б а к о в.


Вы не водите машину?

Щ е р б а к о в. Не люблю умеренную езду.

М е н ш и к о в. А что вы любите?


Щербаков не ответил.


Скорость не устраивает. Что еще?.. Я вас устраиваю?


Щербаков опять промолчал.


Молчать вы уже научились. Далеко пойдете.

Щ е р б а к о в. Подметки, боюсь, скоро протрутся.


Меншиков прибавил газу.


М е н ш и к о в. Итак, ваше предложение по поводу завтрашнего опыта.

Щ е р б а к о в. Да.

М е н ш и к о в. Что ж… элегантно. Опыт можно поставить красиво. Блеск ума, парадоксальность, некоторый нигилизм в отношении общепринятого… складно, стройно. Но — зачем?

Щ е р б а к о в. Я вас слушаю.

М е н ш и к о в. Результат, который вы преследуете, — тот же, что и предполагаемый графиком, разработанным лабораторией.

Щ е р б а к о в. Вами.

М е н ш и к о в. Мною. Результат — идентичный. Посему не вижу оснований к изменению постановки и графика. Экстравагантность даже в одежде претит. Не вижу оснований. К тому же я не люблю менять своих решений.

Щ е р б а к о в (усмехнулся). Ваша цель — подтвердить вами же обоснованный теоретически результат. Он не вызывает сомнений. Если его удастся подтвердить. Удастся. Но я хочу не только этого. Не только — результата. Я хочу еще и испробовать новый ход мысли, не похожий на прежний, иную логику. Результат — тот же, вы правы. Путь — иной.

М е н ш и к о в. Спортивный интерес?

Щ е р б а к о в. Нет. Может пригодиться потом.

М е н ш и к о в. Кому пригодиться? Когда?


Щербаков спросил не сразу.


Щ е р б а к о в. Не обидитесь?

М е н ш и к о в. Не обещаю.

Щ е р б а к о в (с трудом). Я только начинаю…


Меншиков понял, что он хотел сказать.


М е н ш и к о в. Я слушаю, слушаю.

Щ е р б а к о в. Можно — художественно?

М е н ш и к о в. Если иначе никак не можете — плохи наши дела.

Щ е р б а к о в. Есть миллион дорог. Сколько людей — столько дорог. И на каждой — как камешки — открытия. На чужой — себе дороже нагибаться за ними. На своей — естественно… До чего красиво я излагаю… с души воротит!.. (И прибавил, погодя.) Я только начинаю, Николай Николаевич.


Меншиков смотрел сквозь снег на дорогу.


М е н ш и к о в. Нет. Не вижу оснований. И… если хотите, можете перейти в лабораторию профессора Степакова, возражать не буду.


Щербаков рассмеялся весело и открыто.


Щ е р б а к о в. Фиг!.. Не надо мне Степакова!.. (И — с сожалением и искренне.) Эх, Никник… зачем вы так?!.


Меншиков не ответил.

Снег липнул к стеклу, дворники едва успевали его счищать.

Щербакова уже не было рядом.


М е н ш и к о в. А я, значит, кончаю? — это он хотел сказать? Мило, мило… Свои камешки я раздаривал, отдавал задаром, им же, всем — берите, стройте свои пирамиды!.. Кончаю?! Мне бы впору начать… Сызнова, начисто, набело… Не все еще сказано!..


Он прибавил скорость, снег несся навстречу пляшущей сплошной стеной.


З а т е м н е н и е с л е в а.


С п р а в а.

Песня.


Г а в р и л о в (в телефон). Нет, я подожду. Я из-за города, трудно дозваниваться.


А д м и н и с т р а т о р стоял у буфета, слушал песню.


А д м и н и с т р а т о р (тихо, Мусе). Да-а… сколько лет мы с вами здесь работаем? — шестой, во всяком случае… а толком ни разу, собственно, не обменялись… Странно человек сконструирован! — когда стремление есть — суета, не до этого или все о чепухе говоришь, текущие дела, для души безразличные… все недосуг, все недосуг…


Щ е р б а к о в вернулся с улицы.


Щ е р б а к о в (Крюкову). Минус два.


К р ю к о в пошел за Щербаковым в кафе, Г о р д и н — за ними.


Г а л о ч к а (им). А я уже спать собралась. Долго вы там!

Щ е р б а к о в (Галочке). Я гляжу, музыка на вас действует усыпляюще.

Г а л о ч к а (холодно). Я вспомнила ту цитату из Горького — «испортил песню, дурак».


Она хотела встать и уйти, но Крюков удержал ее за руку.


К р ю к о в. Галочка, нельзя обижаться на стихийное бедствие. Вырабатывайте иммунитет.

Г о р д и н. Боря, Боря! Зачем вы себя так ломаете?

Щ е р б а к о в (без улыбки). Чтобы потом собрать заново по новой схеме…

Г а л о ч к а (снова садясь). Пусть просит прощения на коленях.


К их столику подошел сильно уже набравшийся Р о д и м ц е в.


Р о д и м ц е в. Разрешите извиниться. Родимцев Владимир Федорович. (О Гордине.) Ихний партнер. Разрешите присоединиться. (Ставит на стол графинчик с остатками коньяка.)


Неловкая пауза.


Щ е р б а к о в. Не позволяем.

Г о р д и н. Борис!..

Щ е р б а к о в. У нас разговор.

Р о д и м ц е в. Нормально. Отгородились? А если советский простой человек…

Щ е р б а к о в (отдает ему графин). «Огромные горы сдвигает, меняет течение рек». Желаю счастья.

Р о д и м ц е в (поставил графин снова на стол). Да я… когда ты еще с голым пузом в свои университеты бегал…


Администратор подошел к ним.


А д м и н и с т р а т о р (Родимцеву). Товарищ, товарищ!.. У товарищей собеседование, товарищи все свои, а вы, товарищ…

Р о д и м ц е в (распаляясь). Какой я ему товарищ! Ему одни академики товарищи!..

Г о р д и н (встал; Родимцеву). Пойдемте, Владимир Федорович, я как раз хотел предложить вам партию… (Увел его.)

Р о д и м ц е в (обернулся к Щербакову). У-у… наука и техника!.. Погоди, не таких еще объезжали!..


Гордин усадил Родимцева за прежний его столик, взял с соседнего шахматную доску, расставил фигуры.


Г о р д и н. Ваш ход, Владимир Федорович.

Р о д и м ц е в (еле сдерживаясь). Думает, в дамки прошел?! У нас все равноправные, на всех одна управа!.. (Вспомнил.) Выпивку-то я оставил… а там еще четвертинка небось!..

Г о р д и н. Я сейчас принесу. (Встал.)

Р о д и м ц е в. Да плюнь ты, плюнь… пусть подавится ею!..


Гордин пошел за графином.


Г о р д и н (Щербакову). Обидели человека… (Галочке.) Не сердитесь на нас, Галочка! (Взял со стола графин, ушел к Родимцеву.)

Г а л о ч к а (Щербакову). Действительно…

Щ е р б а к о в. Не позволяю другим того, чего и себе не позволил бы.

К р ю к о в. Мог бы как-то иначе все-таки…


Администратор пошел к своей конторке.


Г а в р и л о в (по телефону). Да! Надя? Это я, Сергей…


К гостинице подъехала машина.


Одну минутку, Надюша… (Прикрыл трубку ладонью.)


С улицы вошла Л о с е в а.


Л о с е в а. Добрый вечер.

Г а в р и л о в (ей). Николай Николаевич приехал?

Л о с е в а (пожала плечами). Не знаю.

А д м и н и с т р а т о р (протянул ей ключ). Ваш ключ. Добрый вечер.

Г а в р и л о в (раздраженно). Но он выехал из города?!

Л о с е в а (администратору). Мой ключ, пожалуйста. (Вспомнила.) Ах, да… (Пошла к лестнице.)

Г а в р и л о в (по телефону). Нет, Надя, показалось, не он. Да, куда-нибудь заехал по дороге, ничего страшного. Да, да… (Положил трубку. Пошел в кафе; Мусе.) Кофе наконец будет?!

М у с я. Пожалуйста, Сергей Антонович, конечно! (Готовит ему кофе.)


Гаврилов ждет у стойки.

Щербаков увидел Лосеву, догнал ее на середине лестницы.


Щ е р б а к о в. Привет.

Л о с е в а. Привет. Что тут у вас?

Щ е р б а к о в. Ходили на лыжах.

Л о с е в а. В лесу хорошо?

Щ е р б а к о в. Где Никник?


Лосева пожала плечами.


Извини. Конспирация, естественно. Пересела на такси. Не надоело?

Л о с е в а. Ты отвратителен. (Пошла наверх, потом остановилась, обернулась к нему.) Все. Все, Боря, можешь радоваться.

Щ е р б а к о в. Вот-вот лопну от счастья!..

Л о с е в а (усмехнулась). Ты, однако, непоследователен.

Щ е р б а к о в. Всего-то?!

Л о с е в а. Теперь я свободна. Свободное падение в вакууме… смешно.

Щ е р б а к о в. Это — он?..

Л о с е в а. Сама. Охота пуще неволи. Напои меня чаем. (Усмехнулась.) Почему бы и не ты теперь, собственно?..

Щ е р б а к о в (покачал головой). Нет, не так…

Л о с е в а. Ну, спасибо. Пойду спать.

Щ е р б а к о в (упрямо). Ты хотела чаю.

Л о с е в а. Да. Можно и чаю. Только переоденусь.

Щ е р б а к о в. Я подожду.

Л о с е в а. Я быстро. (Ушла к себе.)


Щербаков ее ждал у лестницы.

Гаврилов пил кофе, стоя у буфета.


Г а в р и л о в (Мусе). Отвратительный кофе! Бразильский?

М у с я (обиделась). Какой получаем.

Г а л о ч к а (Крюкову). Чудной он, этот ваш Боря. Грубый, вызывающий, а глаза — грустные.

К р ю к о в. С ним до черта трудно, мы даже раза два дрались, неделями не разговаривали. Но я ему все прощаю, он — талант. Талант все списывает, тут уж ничего не поделаешь.

Г а л о ч к а. Он не как все, верно…

К р ю к о в (почти серьезно). Не друг, а тяжкий мой крест. Все говорят со мной только о нем, как будто меня и нет, так — его тень, попутчик. Закон контраста! Иногда мне кажется, что я просто увеличительное стекло, через которое все изучают Борю. Большого Бориса.

Г а л о ч к а. Просто он…

К р ю к о в. Бросается в глаза, я понимаю. Что вы еще хотите услышать о нем?

Г а л о ч к а. Эта женщина, которая сейчас приехала… К которой он подошел…

К р ю к о в. Поговоримте-ка лучше обо мне, а?

Г а л о ч к а, Что ж, начинайте.

К р ю к о в. Можно — в третьем лице? — так удобнее. Он молод, спортивен — это я! — не без пороков. Кино, лыжи, хоккей, алкоголь — в меру, женщины — в меру, талант — тоже. В общем, Бориса ему не догнать. Перед вами скоморошничает — первая стадия влюбленности. Ни вас, ни его это ни к чему не обязывает. И вообще он терпеть не может обязанностей. Свободолюбив, мятежен, дрессировке не поддается. Как на духу.


Галочка рассмеялась.


Нет, правда, — вы мне нравитесь.

Г а л о ч к а. Это естественно.

К р ю к о в (озадачен). Почему так уж естественно?..

Г а л о ч к а. Потому что ни вас, ни меня это ни к чему не обязывает. Вот если б вы влюбились всерьез — это было бы противоестественно. Впрочем, вам это не грозит.

К р ю к о в (даже обиделся). Не понимаю?..

Г а л о ч к а. Вы же все — по уши в вашей науке, деле. Ни на что больше у вас нет времени. Вот вы и влюбляетесь с лёта в длинноногих и модных девочек, даже женитесь на них. А потом долго удивляетесь — как же это меня угораздило?! А разводиться — хлопотно, мерзко, да и некогда, вот и живете скрипя зубами, возводите между собою и ею стену из неотложных дел и усталости, спите в разных комнатах, а там уже начинаете коситься на новых долгоногих, посвежей и помоложе. Но и любовники из вас никудышные, потому что и это — хлопотно и требует хоть немножко души, а вы ее после пяти, как рабочий день кончился, — отключаете. Уходя, гасите свет.


Крюков слушал ее со все возрастающим изумлением и восторгом.


К р ю к о в. К вам это не имеет никакого отношения! Вы — не дурочка!

Г а л о ч к а (вздохнула). Я — длинноногая. Это вам мешает разглядеть, что — не дурочка.

К р ю к о в. Я разглядел!

Г а л о ч к а. Нет, это я вам сказала.

К р ю к о в. Я бы и сам догадался!

Г а л о ч к а. Не скоро. А значит — поздно.

К р ю к о в. Галочка!.. Слушайте, а если я…

Г а л о ч к а. И вправду влюбитесь? Не советую.

К р ю к о в. Но почему?!

Г а л о ч к а. Во-первых, вы бы стали видеть меня достаточно часто, чтобы одуматься. А во-вторых… во-вторых, может же и так случиться, что я сама вас полюблю, и как тут быть с вашей драгоценной самососредоточенностью?.. Нет, Слава, лучше не надо, я это вам — по-дружески.

К р ю к о в (очертя голову). Ей-богу!..


Галочка опять рассмеялась.


То есть я ничего пока не утверждаю, но…

Р о д и м ц е в (Гордину). Быстро вы перекантовались! Третью партию подряд продуваю!..

Г о р д и н. Просто вы несколько… не в форме, только и всего.

Р о д и м ц е в (неожиданно). Послушайте, а мы с вами раньше не встречались?..

Г о р д и н (усмехнулся). Не исключено. (Встал.) Извините. Пора, Владимир Федорович, спокойной ночи. (Ушел.)


Родимцев глядел ему вслед.


(Проходя мимо, Гаврилову.) Не пей кофе на ночь, Сережа, не уснешь.

Г а в р и л о в (рассеянно). Да… да, пойдем. (Взглянул на часы.) Четверть двенадцатого.

Г о р д и н. Значит, сейчас приедет.

Г а в р и л о в. Лосева — здесь…

Г о р д и н. Пойдем.


Ушли наверх.

Родимцев подошел к Мусе.


Р о д и м ц е в. Ну и чудаки тут у вас собрались…

М у с я (подсчитала). Пять девяносто шесть с вас.

Р о д и м ц е в (отдал ей деньги). Четыре копейки за тобой будут… Ну и чудаки!.. А город-то — режимный, без пропуска не проедешь…

М у с я (отдала ему сдачу). Девятнадцать рублей четыре копейки.

Р о д и м ц е в (взял деньги). А тут — одни чудаки… (Проходя мимо Галочки и Крюкова, про себя.) Усну ли еще — вот вопрос…

Г а л о ч к а (ему). Покойной ночи.


Родимцев остановился, несколько недоумевая.


К р ю к о в (ему). Счастливых сновидений.


Родимцев пошел к лестнице, оглядываясь на них.


А д м и н и с т р а т о р (вдогонку Родимцеву). Спокойной ночи.


Родимцев был уже у лестницы, поравнялся с Щербаковым.


Щ е р б а к о в (ему). Покойной ночи.


Родимцев вздрогнул, стал быстро подниматься по лестнице. Навстречу ему — Л о с е в а.


Л о с е в а (ему). Добрый вечер.


Он и вовсе растерялся.


Р о д и м ц е в (про себя). Прямо за глотку берут!.. (Ушел к себе.)


Лосева спустилась вниз.


Л о с е в а (Щербакову). Пошли?


Они пошли в кафе.


Щ е р б а к о в (кивнул на свободный столик). Здесь?

Л о с е в а. Нет. Я к людям хочу.


Они пошли к столику Крюкова и Галочки.


З а т е м н е н и е с п р а в а.


С л е в а.

М е н ш и к о в остановил машину у шлагбаума железной дороги. Снег валил не переставая.


М е н ш и к о в. Переезд… одиннадцать километров осталось… (Взглянул на часы.) Четверть двенадцатого. Какой поезд проходит?.. Хорошо бы сейчас на юг, в Коктебель… или в Армению… к теплу…


Рядом с ним — Г о р д и н.


Как ты живешь, Марк?

Г о р д и н. Спасибо, Андрей здоров. У него большие способности к шахматам, уже меня обыгрывает…

М е н ш и к о в. А — диссертация?


Гордин только махнул рукой.


Марк, мне надоело тащить тебя на аркане! Ты заведуешь сектором! — они же тебе в сыновья годятся, эти твои кандидаты, два доктора!..

Г о р д и н. Да, очень способная молодежь. У Андрея должны быть математические способности, если шахматы — значит, и математика.

М е н ш и к о в. Тебе не нужно — мне нужно, чтоб у тебя была степень!

Г о р д и н. Да, да… да…


Помолчали.


М е н ш и к о в. Черт побери, где же поезд?!. За полчаса перекрывают дорогу!


Гордин улыбнулся.


Чему ты улыбаешься?

Г о р д и н. Вспомнилось… Мы на поезде — я, ты, Сергей, — на юг, в Крым… На троих две пары белых штанов, одна пижама… белые полотняные туфли, мы их чистили зубным порошком… Какой успех имели мы в Анапе! — тогда ученые только-только входили в моду… Шашлыки, караимские пирожки, «Абрау-Дюрсо»… (Напел.) «Под маской леди краснее меди торчали рыжие усы…»

М е н ш и к о в. Той осенью тебя и…


Гордин отмахнулся только.


Г о р д и н. Был бы здоров Андрей…


Издалека послышался приближающийся поезд.


М е н ш и к о в. Я сильно изменился, Марк?


Гордин отозвался не сразу.


Г о р д и н. Мы — мудрее, конечное… увереннее, опытнее… Идей — меньше, ничего не попишешь, идеи — удел молодых в науке… Просто тогда мы были щедрее, менее расчетливы, легкие на подъем… Теперь — их очередь, нынешних, главное — не мешать им… Щербаков, Крюков, Лосева… Потом — мой Андрей…

М е н ш и к о в (без паузы). Что ты думаешь о Лосевой?

Г о р д и н (помолчав). Очень способная… хорошая голова…

М е н ш и к о в (усмехнулся). Хорошо. Что ты думаешь обо мне?

Г о р д и н. Да, да…


Шум поезда ближе.


Советчиков тут не жди, кто отважится?.. Если не можешь иначе, невмоготу… если нельзя иначе…


Поезд несся мимо них, лязгая железом, Меншикову и самому не слышно было, что он говорил.


М е н ш и к о в. Завтра эксперимент… черт его знает! — никогда так не волновался… может быть, потому что это — самая давняя моя идея… помнишь, тем летом еще, на пляже, — чертил на песке… и только через тридцать лет ставлю опыт… Бывали годы, когда я начисто забывал о ней, текучка, плановые проблемы… а потом она опять встревала поперек всех дел, не отпускала… Завтра. А сегодня я сказал Лосевой — все, не хочу, хватит с меня двойной этой жизни, все! Отсек, забыл, не помню!.. Вранье! То-то, что — вранье!.. То-то, что — не могу без нее, не хочу, невмоготу!.. Вернуться к Наде? — не прощу этого ни себе, ни ей, ни Ирине, — того, что не решился, не осмелился… И вместе — уйти от Нади?! Двадцать три года, лучших… самые трудные, самые скудные годы — с ней, с Надей, полжизни… И Надя, умница, друг, ангел-хранитель… Но что-то ушло, надломилось… Уже не жить нам с ней просто, весело, без вранья… А я хочу — просто! Я хочу — без вранья! Не прикидываясь! Не насилуя ни себя, ни ее!.. А уже — нельзя, невозможно вспять, заново… А Ирина… с ней — просто и легко. Просто и легко! — и я опять — простой, легкий, прямой… Как быть, Марк? Чтоб — ни предать, ни сподличать, но — быть счастливым?! Как, Марк?!


Но Гордина уже не было рядом.

Поезд пронесся мимо, ушел, отгрохотав.


Чертова дорога… пока доедешь, всю жизнь заново переживешь!.. Не дорога — исповедальня…


З а т е м н е н и е с л е в а.


С п р а в а.


Л о с е в а (протянула Галочке руку). Лосева. (Крюкову.) Привет, Славик.

К р ю к о в. Здорово, мать. (Галочке.) Вот, Галочка, чтобы не влюбиться в нее, я ее в матери возвел. Инстинкт самосохранения.

Л о с е в а (Галочке). Вам он уже объяснился?

Г а л о ч к а (смутилась). Как вам сказать…

Л о с е в а. Иначе и быть не могло.

К р ю к о в (Галочке). Не верьте ей, я хороший.

Л о с е в а. Но мог бы быть и лучше…

К р ю к о в. Всё впереди, мать, всё впереди. Всяк кузнец своего счастья. (Поет.) «Мы кузнецы, и дух наш молод, куем от счастия ключи…»

Л о с е в а (без улыбки). Куют — кандалы.

Щ е р б а к о в. Кандалы счастья… любопытный оборот…

Г а л о ч к а (старательно). Если счастье понимать упрощенно — как благополучие, покой, неизменность, то это не так уж далеко от истины…

К р ю к о в (победно). Раз — и будь здоров!

Г а л о ч к а (обиделась). Разве неправда?..

Л о с е в а. Правда. Даже слишком.

Щ е р б а к о в. Очевидность всегда смахивает на неправду, Галочка. Не говорите аксиомами — тогда вас будет трудно опровергнуть.

К р ю к о в. Не бойтесь их, Галочка. Они хорошие. Просто они злоязычные, таков ихний бонтон.

Л о с е в а (вдруг). Мы не злоязычные. Просто трусы. Мы боимся очевидности, Галочка, потому что она требует поступков, решений — за или против. В неясности всегда есть лазейка — перемелется, там видно будет!.. Мы боимся перемен. Пусть будет, как было. Чтобы что-то изменить, надо изменить самих себя. Боимся — вдруг не себя, себе изменим? Никаких перемен! — хотя ждем их. Вот что такое мы, Галочка. (Улыбнулась.)

К р ю к о в (он в отличном настроении). Ай да мы! Ай да амазонка ты, мать!

Г а л о ч к а. Как вы… нет, как все мы непохожи на то, какими нас изображают… ну, в том же моем искусстве хотя бы!.. Насколько все разноречивее, путанее…

Щ е р б а к о в. Откажитесь от завтрашней лекции, Галочка. Ведь завтра вы станете говорить противоположное.

Г а л о ч к а (потухла). Нельзя… Как же?!

К р ю к о в. Конечно! Не будем относиться к себе слишком бескомпромиссно.

Л о с е в а. Это так удобно…

Щ е р б а к о в (ударил кулаком по столу). Не хочу! Не хочу — удобно, покойно, неизменно… надоело!.. Ха, ученые, титаны, преобразователи! Извлекаем корни… теории, гипотезы, системы… а зачем — знаете ли?.. Менять мир, а человека при этом оставить в покое?! — ты хороший, все хорошо, все прекрасно, а будешь прилежен — все будет еще лучше, еще раз прекрасней?! Его надо злить, тормошить, бесить, чтоб он понял наконец: пока он сам не изменится — ни черта не изменится, ни на грош не станет разумнее. Если хоть разок поверить в то, что другим, чем ты есть, ты уже не будешь, — лучше уж беги на Ваганьково, теши себе приличненький памятник над собственной могилкой!.. Нет, не хочу быть приятным, обаятельным, это унизительно — нравиться всем!..


Одна Лосева услышала что-то.


Л о с е в а (вскочила со стула). Погоди!.. Вы ничего не слышите?..


Никто ничего не слышал.


Неужели вы не услышали?! (Выбежала на улицу.)

К р ю к о в (вдогонку). Куда ты, мать?!

Г а л о ч к а. Она же простудится!

Щ е р б а к о в (усмехнулся, сел). Разговорился… Цицерон!..

Г а л о ч к а. Вы говорили прекрасно, Боря…

Щ е р б а к о в. Но слишком долго и слишком громко. Крик души нынче неприличен — говорите невнятно и тихо, как в театре у Эфроса…

М у с я. Я закругляюсь, мальчики, двенадцать скоро. (Администратору.) Закрываюсь, Михаил Минаевич! Инкассатор, видать, уже не приедет.

А д м и н и с т р а т о р. Время позднее.


Муся заперла буфет, тихо напевая ту же «Калитку».


Г а л о ч к а. Какой неожиданный сегодня вечер получился…

Щ е р б а к о в (про себя). Трепач чертов… златоуст!..


З а т е м н е н и е с п р а в а.


С л е в а.

Уже показались огни «Почтового ящика». Встречные машины — мгновенными сгустками света сквозь снег.


М е н ш и к о в. Ну вот, почти приехал… Горячий душ, чай и — спать… Встать пораньше, проверить с Марком все системы, ничего не упустить… в девять можно начинать. Я и Марк — на главном, Щербаков и Крюков — дублируют… Неужели Щербаков уйдет?! На питании — Лосева. (Усмехнулся.) Уже Лосева, не Ира… Лосева!.. Быстро же ты, братец, скоро же ты!..


И снова рядом — Л о с е в а.


Л о с е в а. Все будет хорошо.

М е н ш и к о в. Ты все-таки здесь?!

Л о с е в а. Просто мне показалось… Хорошо. (Хочет уйти.)

М е н ш и к о в (почти кричит). Подожди!

Л о с е в а (после колебания). Хорошо.


Пауза.


М е н ш и к о в. Как ты будешь… без меня?!

Л о с е в а (спокойно). Я не буду — без.

М е н ш и к о в. Мы приняли решение, Ира! Не будем же — все сначала!..

Л о с е в а. Конечно… Во мне столько от тебя стало… я себя постоянно ловлю — твое слово, твоя мысль, жест… смотрю твоими глазами… Где ты, где я? — не поймешь уже… Я не держу тебя, ты свободен, мы приняли решение, не ты — мы оба, так лучше, правильнее, ты прав, не надо меня убеждать… Все будет хорошо.

М е н ш и к о в. Теперь послушай. Послушай! А потом забудь, если хочешь, если так тебе лучше будет — забудь!..

Л о с е в а. Не надо, Ник!..

М е н ш и к о в. Надо! Мы решили, я решил — так лучше, справедливее, так надо, иначе нельзя… мучиться и вас мучить — тебя, ее, всех. Погоди, дай сказать! — да, я знаю, есть иной выход, конечно… к тебе, с тобой, — да. Другой так бы и сделал, другой — смелее, прямее и — моложе. Моложе, Ира, моложе! — тебе этого не понять.


Но ее уже не было рядом.


Я опутан своими делами, привычками, привязанностями… Колесо завертелось, вертится, мне уже не остановить его, катится — вверх ли, вниз… Решусь, порву, уйду… а утром — на лекции, в лабораторию… все там в прошлом, в той моей жизни, — записи, лекции, старые шлепанцы, любимое перо, привычная бумага… и я сам — там еще… а колесо катится, и я с ним…


Из снега, надвигаясь на него, — слепящий свет встречной машины.


Вот я и защищаю себя — трус всех смелее, когда себя защищает!.. Но я человек, у меня сердце… и мне любовь нужна. Мне правда нужна, мир с самим собой, прямота, — где выход?!.


Луч фар уперся в него, и тут только он его увидел.


Что ты свет не гасишь?! Вправо, вправо бери, вправо!.. Убери свет, слышишь! Я выключил фары, видишь?! — сворачивай же, сворачивай!.. Как ты смеешь, дурак?!.


Взрыв света, лязг скрюченного железа.


Т е м н о т а с л е в а.


С п р а в а.

Л о с е в а вернулась в гостиницу, подошла к столу, села.


Л о с е в а. Показалось… Вдруг показалось — что-то там, на дороге…

Щ е р б а к о в (ей). Нет, ты не свободна…

Л о с е в а. Нет, не свободна.

Г а л о ч к а (Щербакову). Скажите, вы должны это знать, телепатия — это серьезно?

Щ е р б а к о в. Не менее серьезно, чем все остальное, чего мы не знаем.

Г а л о ч к а. А как проверить?..

К р ю к о в. Галочка, если для опыта вам понадобится нетронутая душа — возьмите мою, ладно?


Муся все еще тихо пела.


З а н а в е с.

Действие второе

Прошло не более трех часов.


С п р а в а.

Меншикова привезли в гостиницу, он лежал без сознания в своем номере.

Только что приехали вызванные из Москвы врачи — Анненков и Кулаков — и медицинская сестра, они были наверху, у Меншикова. Остальные стояли и сидели в кафе и вестибюле, ждали. За одним из столиков л е й т е н а н т ГАИ писал протокол происшествия.

Наконец сверху спустился А н н е н к о в. Он пошарил в карманах под халатом, нашел сигареты, закурил.

Никто не осмеливался спросить его — что там, наверху?!.


З а т е м н е н и е с п р а в а.


С л е в а.

М е н ш и к о в сидел в кресле — загоревший, худой, моложавый, в белой рубахе, белых брюках, белых полотняных туфлях, — таким, наверное, он был тридцать лет назад, в то лето, когда они втроем — он, Сергей и Марк — ездили на юг, в Крым.


М е н ш и к о в. Ну вот… отвратительнее всего, что — глупо, бессмысленно… Переключи я раньше свет, сверни встречная вовремя… Чертов снегопад!.. Теперь неважно уже, не надо об этом… Они думают — я без сознания, горсть размолоченных костей, необратимые сумерки… а я просто — по ту сторону… Я думаю. Только бы времени хватило. Ясно, трезво, четко, как в солнечный морозный день. Думаю, значит — существую. Только бы хватило времени. И чтоб доктора не очень мне мешали…


З а т е м н е н и е с л е в а.


С п р а в а.

А н н е н к о в подошел к телефону.


А н н е н к о в (администратору, о телефоне). Городской?

А д м и н и с т р а т о р. Прямой, через восьмерку.

Г а в р и л о в (подошел к Анненкову). Павел, что — там?..


Анненков не ответил, набрал номер.


А н н е н к о в (в телефон). Анатолий Петрович?.. Анненков. Так вот… более чем. Ты лучше спроси, что цело… Нет, не исключаю. Нужен. Не только ты — хирург, нейрохирург, анестезиолог… уролог, кардиолог, всех бери. Нетранспортабелен, и — надолго, придется все здесь, на месте… В лучшем случае двадцать к восьмидесяти… Крови, побольше крови, слышишь?! Здесь я и Кулаков из Главного медицинского управления… делаем все, что можно. Жду. (Положил трубку.)

Г а в р и л о в (ему). Ты говоришь, двадцать к…

А н н е н к о в (перебил его). Наде звонили?

Г о р д и н. Звонили. Наверное, выехала уже.

А н н е н к о в. Холодильник здесь есть?

М у с я. Есть, конечно же.

А н н е н к о в (ей). Пойдите наверх, возьмите у сестры ампулы с кровью и — в холодильник.

М у с я (вдруг заплакала). Я не могу… боюсь!.. Как увижу, так… Не могу!..

А н н е н к о в (резко). Без глупостей!

Г а л о ч к а. Я принесу. (Быстро пошла наверх.)


Лосева громко заплакала.


А н н е н к о в (Лосевой). Прекратить! Немедленно! Без эмоций! Эту роскошь сейчас нельзя себе позволить!.. (Пошел к лестнице, вспомнил, вернулся.) Кофе, крепкий, горячий. Чтоб все время был кофе.

М у с я (пошла к автомату). Сейчас!..

А н н е н к о в (Гаврилову). Ты хотел меня о чем-то спросить?


Гаврилов беспомощно развел руками.


(Мусе.) Кофе. (Пошел наверх. На ходу — о Лосевой.) Дайте ей триоксазину. Или другое транквилизирующее, все равно. (Ушел.)


Гордин увел Лосеву в кафе, усадил на стул.


Г о р д и н (Лосевой). Не нужно вам никакого лекарства, сами, сами, Ириша. Не надо, не время. Пожалуйста!


Л е й т е н а н т (оторвался от протокола). Кто у вас ответственный?


Его не поняли.


Кто главный, я спрашиваю?

Г а в р и л о в (ему). В чем дело?

Л е й т е н а н т (протянул ему протокол). Ознакомьтесь. Не перепутаны ли данные — имя, отчество, должность, адрес.


Гаврилов взял у него протокол.


(Крюкову.) Сильно его поломало?

К р ю к о в (ему). Как вы думаете, долго он там пролежал… один?


Родимцев заинтересовался, подошел к ним.


Р о д и м ц е в. Крепенько его, как видно!.. Садануло-таки!

Л е й т е н а н т (Крюкову). Могу в точности сказать, по показаниям водителя «МАЗа», виновного в нарушении… Происшествие случилось примерно, плюс-минус, в двадцать три двадцать — двадцать три двадцать пять… пострадавший был доставлен при моем содействии сюда в ноль сорок семь… таким путем имеем разницу, плюс-минус, час двадцать семь — час двадцать две, когда и была оказана первая возможная помощь.


Крюков отошел к Щербакову.


Р о д и м ц е в (лейтенанту). Теперь как бы тебя тягать не стали, на твоем участке как-никак…


Щербаков стоял у двери, глядя наружу невидящими глазами.


К р ю к о в (Щербакову). Боря…

Щ е р б а к о в (про себя). Не верю. Не верю!..

К р ю к о в. Надо быть готовыми…

Щ е р б а к о в. Помолчи ты, бога ради!..


З а т е м н е н и е с п р а в а.


С л е в а.

К креслу М е н ш и к о в а подошел А н н е н к о в, хмуро оглядел его.


А н н е н к о в. Ну-ну…

М е н ш и к о в. Добрался до меня все-таки, Паша? Уж как-то я увиливал!..


Анненков не ответил, достал из-под халата сигареты, закурил.


Дай-ка и мне.


Анненков протянул ему сигареты.


(Удивился.) А ведь сам мне запретил!..

А н н е н к о в. Все равно ведь курил тайком…


Меншиков прикурил от зажигалки Анненкова, задумался.


М е н ш и к о в. Значит, это действительно так… бесповоротно?..


Анненков не ответил.


Только ты меня не торопи. (Усмехнулся.) Дай хоть в чистое переодеться, так уж заведено…


Анненков поглядел на часы.


Я хочу жить, Паша… недоделано много, не так сделано… Мне бы еще пожить, а?..


Анненков ответил не сразу.


А н н е н к о в. Коля… Я не кудесник, а врач… я надеюсь. Если — видишь, как я осторожен, я говорю — если! — если все будет сделано вовремя… и так далее и тому подобное… если ничего не напутаем, не ошибемся… Мы постараемся, Коля. Но…

М е н ш и к о в. Не стесняйся. Погаси мою сигарету, видишь — я тоже стараюсь.


Анненков погасил в пепельнице его сигарету.


А н н е н к о в. Но потом… ты должен это знать…


Меншиков перебил его.


М е н ш и к о в. Ясно. Потом — покой, режим, легкая пища, никаких волнений, никакого напряжения… Как ученый я уже умер?


Анненков хотел перебить его.


Не надо, Паша. (Долго молчал.) Нет, не надо. Не хочу. Дай мне еще сигарету. Впрочем — без позы, не надо сигареты. Паша, я не смогу… Сидеть в кресле, укрывшись пледом, решать кроссворды, читать Лема и братьев Стругацких… тишина, дача, мокрые березы… жалостливые глаза друзей, избегающие встречаться с моими… Уволь!

А н н е н к о в. Дурак! Дурак! Некогда мне с тобой!.. Все, что нужно, будет сделано. Все. Я не хочу тебя слушать, труса. Жизнь! Жизнь! — она не бывает такой или такой, она — единственное, что у нас есть. Все будет сделано. Вовремя и хорошо. Не ошибемся, не опоздаем. И — молчи.

М е н ш и к о в. Мокрые березы, утренние газеты, футбол по телевизору… не так-то это мало в моем положении… Утро, день, вечер, снег, вёдро… видеть, слышать, думать…


Анненкова уже нет рядом.


Что ж… я готов. И к тому, и к другому. Все-таки я надену чистую рубаху. Додумать все до конца. С самого начала. Заново, набело… Ничего не упустив. И если все сначала… если повезет и все — вновь… знать — как…


З а т е м н е н и е с л е в а.


С п р а в а.

К р ю к о в подошел к Л о с е в о й, сел рядом.


К р ю к о в (ей). Мать!.. А, мать! Ирен!..

Г о р д и н (ей). Все будет хорошо, Ириша, все будет хорошо, уверяю вас.

Л о с е в а. Да, да, да…


Гаврилов прочел протокол.


Г а в р и л о в (лейтенанту). Что нужно сделать?

Л е й т е н а н т. Все правильно? (Взял у него протокол.) Некоторые уточнения, по возможности, потребуются, я сейчас примерный вопросник составлю. (Снова сел за стол, склонился над протоколом.)


Сверху спустилась Г а л о ч к а, принесла ампулы с кровью, передала их М у с е.


Г а л о ч к а. Муся, в самый холод надо.


Муся положила ампулы в холодильник.


М у с я. И Люська моя одна, извелась со страху небось, ожидаючи!.. И позвонить некуда, дом новый, некаблированный…


Сошел вниз А н н е н к о в.


(Увидела его.) Кофе сейчас поспеет!

А н н е н к о в. Крови может не хватить, большая потеря. Пока привезут — нужен донор. Я попрошу всех пройти к доктору Кулакову или к сестре, в соседний номер, на проверку группы. По очереди.


Щербаков, Гордин и Крюков отозвались одновременно.


Щ е р б а к о в. Я.

Г о р д и н. Конечно!

К р ю к о в. Я!

А н н е н к о в (Крюкову). Вы — первый.


Крюков пошел наверх.


Щ е р б а к о в. Почему — он?!

А н н е н к о в (устало). Какая разница? Мне не герои нужны — группа крови. (Мусе.) Кофе?

М у с я. В момент!..


Р о д и м ц е в подсел к лейтенанту.


Р о д и м ц е в. Думал — отосплюсь… Гостиница классная, поролоновый тюфяк… на тебе!..

Л е й т е н а н т (не отрываясь от работы, строго). Не дело говорите, гражданин, не дело. Такие обстоятельства — не о себе надо думать.

Р о д и м ц е в. Это я так, между прочим… ты меня превратно не раскавычивай.


Зазвонил телефон.

А д м и н и с т р а т о р взял трубку.


А д м и н и с т р а т о р (по телефону). Гостиница слушает. Одну минуту. (Гаврилову.) Вас.


Гаврилов подошел к телефону, взял трубку.


Г а в р и л о в. Слушаю… Да, да, несчастье, страшное несчастье!.. Все предпринимаем, консилиум вызвали… Надежды не теряем, нет!.. (Тише, отвернувшись от остальных.) Положение тяжелое. Более чем. Двадцать шансов к восьмидесяти, в лучшем случае… (Слушает.)


Муся принесла Анненкову кофе.


М у с я (ему). Самый крепкий, доктор, тройную порцию положила.

А н н е н к о в. Это хорошо. (Взял кофе, пьет.)


Муся вернулась за стойку.


М у с я. Товарищи, кому кофе? — пожалуйста.

Р о д и м ц е в. Мне! (Подошел к буфету.) Кофе можно обыкновенное, а чего покрепче — сто грамм.

М у с я (резко). Буфет закрыт!.. Посовестились бы…

Р о д и м ц е в. Нервы же, сама понимать должна… Ладно, давай голое кофе. (Взял кофе, пошел на свое прежнее место.)

Г а в р и л о в (по телефону). Эксперимент, естественно… без него же нельзя, не может быть двух мнений!.. Отложить, конечно, я официально ставлю в известность… Единственно разумный выход…


Щербаков решительно подошел к нему.


Щ е р б а к о в (Гаврилову). Нет!


Гаврилов только махнул на него рукой, не отрываясь от телефона.


Нет! Слышите, Сергей Антонович?! — нельзя!..

Г а в р и л о в (прикрыл трубку ладонью, Щербакову). Не мешайте! Потом!.. (Снова приложил трубку к уху.)


Щербаков быстро пошел в кафе, к Гордину.


Щ е р б а к о в (Гордину). Марк Львович! — нельзя откладывать опыт! Скажите Гаврилову! Именно сейчас, когда… Что бы там ни было!..

Г о р д и н. Не горячитесь, Боря. Как же без него, без… (Оглянулся на Лосеву.)


Они отошли подальше, тихо разговаривали.


Л о с е в а (про себя). Мне не надо было выходить из машины!..

Г а в р и л о в (по телефону). Без него, без Меншикова, кто на себя возьмет ответственность?! О чем тут думать, Иван Павлович? О чем?.. Неужели Петр Севастьянович не понимает?!


Галочка подошла к Лосевой.


Г а л о ч к а (ей). Дать вам капель?

Л о с е в а. Зачем я вышла из машины?!


Анненков обернулся к ней.


А н н е н к о в. Не надо казнить себя — при чем здесь вы?.. Все будет сделано, поверьте. Вам бы прилечь.

Г а л о ч к а (Лосевой). Вам бы прилечь, правда.

Л о с е в а. Нет, я — здесь, с вами…

Г а в р и л о в (по телефону). Хорошо, продумаем еще раз, хотя едва ли… Хорошо, я позвоню. (Положил трубку.) Как все это не вовремя!..


Сверху спустился К р ю к о в.


К р ю к о в. Следующего просят.

Щ е р б а к о в. Да! (Быстро пошел наверх.)


Гаврилов подошел к Гордину.


Г а в р и л о в (ему). Марк, сейчас Краснов звонил, из комитета. Насчет эксперимента. Дело в том…

Л е й т е н а н т (громко). Товарищи, попрошу внимания, несколько вопросов!

К р ю к о в (резко). Нельзя ли позже?! Разве вы не видите?!

Р о д и м ц е в (Крюкову). Он — при исполнении обязанностей, зачем встревать?!

А н н е н к о в (встал; лейтенанту). Я вам, вероятно, не нужен. (Пошел наверх.)

Л е й т е н а н т (ему). Вы — не возражаю. (Остальным.) В котором часу пострадавший мог выехать из Москвы? Примерно?..


Все невольно обернулись к Лосевой.


Грубо приблизительно хотя бы?

Л о с е в а. В половине десятого.

Л е й т е н а н т. Так. (Записывает.) Двадцать один тридцать. Предположим… Идем дальше. Кто видел или кто мог видеть последним пострадавшего перед выездом из Москвы?


Лосева отвечала ему спокойно.


Л о с е в а. Я.

Л е й т е н а н т. Могли видеть или…

Л о с е в а. Видела.

Л е й т е н а н т. При каких обстоятельствах?

К р ю к о в (лейтенанту). Перестаньте!..

Л о с е в а (Крюкову). Ничего, Славик, не мешай. (Лейтенанту.) Я с ним ехала в машине.

Л е й т е н а н т (озадачен). Как же…

Л о с е в а. Я вышла на развилке.

Л е й т е н а н т. На тридцать седьмом километре?

Л о с е в а. Пересела в такси.

Г а л о ч к а (лейтенанту). Потом! Неужели вы не…

Л о с е в а (ей). Я себя чувствую хорошо. (Лейтенанту.) Спрашивайте.

Р о д и м ц е в. Каждый гражданин обязан отвечать на допросе.

Л е й т е н а н т (ему). Это не допрос! Я попрошу вас!.. (Лосевой.) Почему вы пересели?

Г о р д и н (ему). Это не имеет отношения к катастрофе!

Л о с е в а. Я не хотела ехать дальше.

Л е й т е н а н т. По каким причинам?

Г а в р и л о в. Товарищ лейтенант! К делу это…

Л е й т е н а н т (ему). Допустим. (Лосевой.) Пострадавший не был в нетрезвом состоянии? Или раздражен? Или возбужден вообще? Нервы?..

Л о с е в а (не сразу). Нет.


В гостиницу вошла Н а д е ж д а В л а д и м и р о в н а, жена Меншикова. Ее не сразу заметили.


Л е й т е н а н т. Вы сели к пострадавшему в машину случайно или… В каких отношениях вы состояли?

М у с я (ему). Это же мука мученическая! Что вы с ней делаете?!

Г а л о ч к а (ему). Прекратите!

К р ю к о в (Лосевой). Ирина, пойдем!

Л е й т е н а н т (опешил). Я имею в виду — по службе… (Лосевой.) Я имею в виду — по службе…

Л о с е в а. Я люблю его.


Сверху спустился Щ е р б а к о в, увидел Меншикову.


Щ е р б а к о в (ей). Надежда Владимировна!..


Все обернулись к ней.


М е н ш и к о в а. Где он?

Щ е р б а к о в. Там…


Меншикова пошла к лестнице.


Г а в р и л о в (бросился к ней). Надя!.. К нему нельзя!


Меншикова быстро поднялась наверх.


Г о р д и н (тоже пошел за ней). Надюша!..


Они ушли наверх.


Щ е р б а к о в. Следующий к сестре…

Л о с е в а (встала). Я! (Лейтенанту.) Извините.

Л е й т е н а н т (тоже встал; ей). Это вы — меня, пожалуйста. Служба!.. Очень прошу…


Лосева ушла наверх.


Дела…

Р о д и м ц е в (администратору, о Лосевой). Она ему — жена?

А д м и н и с т р а т о р (в сердцах). Лучше бы уж в шашки играли…

Р о д и м ц е в. Партнера нет. Разве что — ты, а?


Администратор ушел за свою конторку.


Ну и гроссмейстера́!.. (Отошел к дальнему столику, сел, стал сам с собою играть в шашки.)


Лейтенант снова принялся за протокол.

Щербаков подошел к Крюкову.


Щ е р б а к о в (ему). Гаврилов хочет отменить эксперимент, ты слышал?

К р ю к о в. А что остается делать?!

Щ е р б а к о в. Неужели мы без Никника — ни шагу?.. Это все, чему мы у него выучились?! (Вышел на улицу.)


Видно, как он стоит там за дверью.


З а т е м н е н и е с п р а в а.


С л е в а.

Рядом с М е н ш и к о в ы м — Г а в р и л о в.


М е н ш и к о в (о Гаврилове). Вот — он… его лента на венке будет самой трогательной и искренней… тридцать с лишком лет — ноздря в ноздрю, одна упряжка… что во мне — мое, что — от него?.. По капле, день за днем, и черные и красные числа в календаре — сколько всего набежало?.. (Гаврилову.) Чего тебе еще от меня?.. Ну?!

Г а в р и л о в. За что ты так?!


Он казался совсем потерянным.


Всю жизнь, с университета, я — с тобой, при тебе… помогал, оберегал, молился — ты, ты, ты… выколачивал для твоих идей фонды, материалы, людей, бегал по инстанциям… И даже тогда, в тот страшный год, — ты помнишь?! — тридцать лет назад…


Меншиков поднял на него глаза.


М е н ш и к о в. Ну?..

Г а в р и л о в. Когда было ясно, что и тебя — не минует… да что там говорить! — если бы не я, если б не пошел тогда, рискуя всем…


Меншиков ответил не сразу.


М е н ш и к о в. А ведь именно этого я тебе никогда не мог простить…

Г а в р и л о в (опешил). Что ты говоришь?!

М е н ш и к о в. А — Гордин?.. (Пауза) Нас было трое тогда — я, ты, Марк. Весь институт — трое. Выбор пал на Марка. Ты знал, что на него, — и пальцем не пошевелил. Даже мне не сказал. Кинул им его, как кость.

Г а в р и л о в. Или ты — или Марк, я ничего не мог сделать. Или ты — или он. Как видишь, я предпочел…

М е н ш и к о в. Ты взвесил и выбрал. За меня ты уплатил Марком. Я подозревал, но — молчал… а знаешь, почему?

Г а в р и л о в (жестко). Нетрудно догадаться.

М е н ш и к о в. Да. Именно. Потому что ты стал во мне размножаться, как белые шарики в крови, — страх, осторожность, оглядка, расчет… день за днем… Ангел-хранитель!.. Ты лепил меня медленно и осторожно, не нажимая, так, чтобы я не чувствовал твоих пальцев… изо всех моих идей ты отбирал самые верные и достижимые и убеждал меня, что они — лучшие. Обучил меня нехитрым правилам — не превышай скорость, соблюдай рядность, обгон запрещен. Без риска. Без неудач. Без осложнений.

Г а в р и л о в. Время, ты забыл, через какое мы с тобой прошли время?!

М е н ш и к о в. Не сваливай. Время — это мы. Наша сопротивляемость ему. Но ты — рыба, холодная, скользкая, которая плывет только по течению. Ты плыл впереди и рассекал воду, мне было так легче, и я научился не замечать, что путь выбираю уже не я. Ты — моя липкая тень, мой тайный недуг.

Г а в р и л о в. Почему ты вдруг заговорил об этом сейчас?

М е н ш и к о в. Потому что у меня больше может не быть времени.


Большая пауза.


Г а в р и л о в. Завтра — эксперимент.


Меншиков засмеялся.


Что ты смеешься?! Теперь я тебе скажу! Я учил тебя жизни! — ты глядел вверх, на звезды, я за тебя — на землю, под ноги, и ты не споткнулся. Ты бился головой об стену — я отпирал тебе калитку. Я взял на себя всю черную, грязную работу, ты — умывал руки, пятна оставались на мне… И теперь… за ночь до эксперимента, когда все — на карту, на бочку, ва-банк! — ты ушел, ты — пас!.. Оставил меня одного!.. Перестань смеяться! — утром эксперимент, и я — один!..

М е н ш и к о в. Тебя попросту — нет. Ты — ноль, относительное число, величина без знака. Ты — тень, а теперь ее некому отбрасывать. Эхо, а голос — ушел…


Гаврилова уже не было рядом.


Я не с тобой свожу счеты — с собой. Мне надо успеть это сделать, а времени — в обрез…


З а т е м н е н и е с л е в а.


С п р а в а.

Г а л о ч к а сидела за столиком в кафе.

К р ю к о в подошел к ней, сел рядом, но заговорил не сразу.


К р ю к о в. Странно, но я все думаю — моя группа крови подойдет?..

Г а л о ч к а. Не ваша, так еще чья-нибудь.

К р ю к о в. Конечно… Хочется что-то сделать, понимаете? — что-то такое, чтобы… Я вдруг сейчас, Галочка, понял, что такое я и что такое — он… и я вот целехонек, в ажуре! — а он… И я не знаю, что делать! Что я должен сделать?! Ведь я должен же что-то сделать!.. И не сейчас только, а — вообще… Я серая личность, Галочка, я возмутительно, позорно ординарен, как будильник без звона!..


Галочка хотела его остановить.


Ладно уж, не перебивайте, ведь надо же когда-нибудь… Как это худо, Галочка, когда в самом себе не на что опереться… будто земля уходит из-под ног… Погодите, погодите!.. Знаете — только не сердитесь, пожалуйста! — как это ни смешно, ни чудовищно, сейчас мне вдруг стали ужасно нужны вы… именно вы!

Г а л о ч к а. Вы успокойтесь, Славик. Это пройдет.

К р ю к о в (ударил кулаком по столу). Я не хочу, чтоб проходило!.. Я все плыл щепкой по течению, легко, весело… Я хочу, чтоб я и вам был нужен! Понимаете? — нужен! Вам… Это святотатство, да? — в такую минуту, когда он…


К ним подошла М у с я, присела за их столик.


М у с я. Что врачи-то говорят?

К р ю к о в (Галочке). Знаете, я сейчас даже не столько страх за Никника испытываю — не могу себе представить, что он вообще может умереть! — а — за себя… будто осиротею и — что дальше?..

М у с я. Славик! — матери умирают у детей, отцы, кто бывает родней?! А жизнь-то и захочешь — не остановишь, хоть кто бы там ни умер…


Л е й т е н а н т кончил писать протокол, положил его в планшетку.


Л е й т е н а н т. Небось из управления по второму разу на место происшествия приехало начальство, такое ЧП не каждый день!.. Здравия желаю. (Надел шапку, пошел к выходу.)


К Р о д и м ц е в у подошел а д м и н и с т р а т о р.


А д м и н и с т р а т о р. Что это вы сами с собой в шашки играете? Какой интерес?!

Р о д и м ц е в. А тот, что так я сам себе противник, сам себе и дамка. Беспроигрышно. Садись, а?


Наверху появился Г о р д и н.


Г о р д и н (сверху). Сестра ждет следующего.

М у с я (ему). Я буду следующая! (Встала.) Только я одна боюсь… я крови не могу вытерпеть…

А д м и н и с т р а т о р (ей). Я — с вами, все равно потом моя очередь.


Гордин ушел.

Муся и администратор пошли наверх, к сестре.


Г а л о ч к а (Крюкову, задумчиво). В музыке есть такое понятие — контрапункт. Это такая точка, в которой как бы пересекаются все темы, сливаются, чтобы все переосмыслить… точка высшего напряжения…


Сверху сошли М е н ш и к о в а и А н н е н к о в, прошли в кафе. Меншикова села на стул.


А н н е н к о в (обернулся к буфету). Кофе, пожалуйста.

К р ю к о в. Муся пошла к сестре, на анализ.

М е н ш и к о в а. Павел!..

А н н е н к о в. Да, Надя?

М е н ш и к о в а (об остальных). Только пусть они уйдут.

Г а л о ч к а. Да, конечно!.. (Пошла к лестнице.)

К р ю к о в (Анненкову). Как он?..


Анненков махнул рукой — потом, потом.

Галочка и Крюков ушли наверх.


А н н е н к о в. Возьми себя в руки, Надя.

М е н ш и к о в а а. Да. Они ушли?


Анненков оглянулся, увидел Родимцева.


А н н е н к о в (Родимцеву). У вас кровь брали?

Р о д и м ц е в (даже головы не повернул). Я — посторонний.

А н н е н к о в (сдержался). Ему нужна кровь. Определенная группа. Я прошу вас.

Р о д и м ц е в. Своих хватает, гроссмейстеро́в.

А н н е н к о в. Вы кто такой?!

Р о д и м ц е в. Сам по себе.

А н н е н к о в (почти крикнул). Вы кто такой?!

Р о д и м ц е в (угрожающе). По званию?

А н н е н к о в (властно). Я генерал-лейтенант медицинской службы. Встать!

Р о д и м ц е в (вскочил на ноги). Слушаюсь!

А н н е н к о в. Пошел наверх. Быстро!

Р о д и м ц е в. Есть! (Побежал вверх по лестнице; про себя.) Званий понахватали…

А н н е н к о в (отдышавшись). Надя… ты сильная, мужественная женщина…

М е н ш и к о в а (не сразу). Не хочу. Не говори.

А н н е н к о в. Ты меня не поняла. Я прошу, чтобы ты была постоянно при нем. Здесь, его нельзя пока перевозить. Сможешь?

М е н ш и к о в а (осторожно). Ты — надеешься?..

А н н е н к о в. Если ты мне поможешь.

М е н ш и к о в а. Что я могу?!

А н н е н к о в. Больше, чем думаешь.

М е н ш и к о в а (не сразу). Здесь — она…

А н н е н к о в. И в этом смысле — тоже. Думай о нем, не о себе. И если, придя в сознание, он…


Пауза.


М е н ш и к о в а (встала). Я пойду к нему.

А н н е н к о в. Иди.

М е н ш и к о в а. Паша… мне незачем будет жить, если…

А н н е н к о в. Ты думаешь о себе, Надя.


Она ушла наверх.


(Про себя.) Кофе бы… (Тоже ушел наверх.)


З а т е м н е н и е с п р а в а.


С л е в а.

Щ е р б а к о в стоял рядом с креслом М е н ш и к о в а. Долго молчали.


Щ е р б а к о в. Завтра — эксперимент…

М е н ш и к о в (удивился). И это — все?! Все, что ты чувствуешь после того, как…


Щербаков покачал головой.


Щ е р б а к о в. Просто мне страшно без вас.


Меншиков задумался.


М е н ш и к о в. Ты был против этого эксперимента, против моего графика… Завтра ты сможешь праздновать победу, а?..

Щ е р б а к о в (усмехнулся). Теперь я лишен этой возможности.

М е н ш и к о в. Я понимаю. Пожалуй. (Помолчал.) Изо всех моих учеников — извини, что я так тебя называю, так уж принято… — ты был самый смелый, независимый… а ведь мы любим своих учеников лишь пока они — наше подобие, повторение… Ты рано захотел стать самим собой, раньше других, я подумал — ну вот, еще один ушел, предал… Так бывает…

Щ е р б а к о в. Пока были вы… то есть пока…

М е н ш и к о в. Не ищи слов, говори.

Щ е р б а к о в. Очень трудно так сразу… все эти годы с вами я был не просто Щербаков, не просто самим собой, а — ваш сотрудник, ваш ученик, помощник… смотрел вашими глазами, исповедовал ваши идеи… Некое производное — Щербаков плюс еще что-то… плюс Меншиков, плюс ваша слава, авторитет, уверенность. Плюс… а может быть — минус? Минус — я сам, моя личная ответственность, риск? Никник прикроет, вывезет, за ним ничего не страшно!.. А теперь… каждый сам за себя, теперь я стою только то, что стою, никаких плюсов, никаких минусов. Не на кого пенять, не за кого прятаться! Самостоятельность, свобода… а что с ними делать? Этому-то вы меня не научили…


Меншиков отозвался не сразу.


М е н ш и к о в. Вовремя уйти… Жизнь — лестница, чем дальше от учителя — тем выше, ближе к ускользающей истине… зеркало только отражает, ничего нового в нем не увидишь. Ты — лучший, ты и должен был первый это сделать. Все правильно.

Щ е р б а к о в. Да. Но вы — мой учитель, и все во мне — от вас.

М е н ш и к о в (поднял на него глаза и — не то спрашивая, не то утверждая). Ты и ее любишь…


Щербакова — не было уже.


Нет, это — не завещают… Это — мое, со мной…


З а т е м н е н и е с л е в а.


С п р а в а.

Г а в р и л о в и Г о р д и н молча ходили взад и вперед по вестибюлю.


Г а в р и л о в. Какая нелепица!..


Пауза.

Гордин подошел к телефону.


Г о р д и н. Домой позвонить, как там Андрюша… (Поднял трубку, вспомнил.) О черт! Ночь же!.. (Посмотрел на часы.) Пяти нет, все спят… (Положил трубку.) Мы не должны терять надежды.

Г а в р и л о в. Я не о том!.. Я о завтрашнем утре думаю…

Г о р д и н. Да, да…

Г а в р и л о в. К девяти приедут из президиума академии, из Госкомитета… назвали всех!.. Краснов звонил… и еще этот Петр Севастьянович, старая галоша…

Г о р д и н. Сергей! — звонили, приедут, уедут!.. Я — о самом эксперименте, о Колиной идее…

Г а в р и л о в. Какой эксперимент?! — о чем ты говоришь!..

Г о р д и н. Он всю жизнь с ней носился.

Г а в р и л о в. Ну и что?

Г о р д и н. Для тебя это ничего не значит?

Г а в р и л о в. Значит. Значит! Именно поэтому я не хочу рисковать. А если — неудача? Без него? Если — пшик? Все — в трубу?! Идея, Николай, лаборатория, институт?!

Г о р д и н (тихо). То есть — ты…

Г а в р и л о в (в сердцах). Все бы тебе свести к одному побуждению, одному знаменателю!

Г о р д и н. Нет, конечно. (Пауза.) Сережа… ты знаешь, как я к тебе отношусь, — столько лет все-таки… Я знаю, как непросто тебе было взять меня в твой НИИ, когда я вернулся, прописать, добиться квартиры…

Г а в р и л о в. Не будем об этом.

Г о р д и н. Как ты рисковал, пытаясь помочь мне, выгородить тогда…

Г а в р и л о в (удивился). Выгородить?!

Г о р д и н. Ты мне об этом даже не говорил, Николай рассказал.

Г а в р и л о в (в замешательстве). Николай?!

Г о р д и н. Тогда это требовало мужества, я понимаю. Ну вот…

Г а в р и л о в. Не будем, Марк!..

Г о р д и н. Но тем более я должен тебе сказать!.. Ты чрезвычайно переменился, Сергей! Когда я вернулся, если бы я не знал, что это — ты, я бы не узнал тебя! Извини…

Г а в р и л о в (негромко). Говори, говори…

Г о р д и н. Я же помню, каким ты раньше был! — не похожий на других, свежий, хваткий, из нашей тройки ты выделялся даже больше, чем Николай…

Г а в р и л о в (почти требовательно). Говори, говори!

Г о р д и н. Ты носился с неожиданными идеями и лучше всех нас умел добиваться своего… поставить все на твердую почву, уломать всех вокруг…

Г а в р и л о в (нетерпеливо). Ну?!

Г о р д и н (мягко). Знаешь… будто тебя обстругали… все заусенцы, острые углы, колючки… будто прошлись по тебе рубанком, и ты стал гладкий и для всех удобный… похожий на других и непохожий на себя, того…

Г а в р и л о в. Ну? Дальше?!

Г о р д и н. Как? Зачем это с тобой произошло?! Кому это было нужно?!


Пауза.


Г а в р и л о в. Ты ждешь ответа?.. Нет, отчего же?!


Они стояли друг против друга посредине вестибюля.


Пожалуйста. Ты думаешь — я обиделся, оскорбился, буду отнекиваться?.. Да, обстругали, обтесали… Как? Зачем? — попробуем проследить. Объективно и нелицеприятно. Как… (Он снова зашагал по вестибюлю.) Как и зачем… Впрочем, ты сам же на все и ответил. «Лучше всех умел добиваться» — это про меня, да. И не только для себя — и для вас, для тебя и Коли, — постановки ваших опытов, денег на них, включения в планы… а ведь ни ты, ни он не хотели этим заниматься знаешь почему? — потому что за это надо расплачиваться. Уступками, компромиссами, мелкими и незаметными самому себе низостями… и я это делал… незаметно, понемногу, полегоньку, да, но — необратимо. Не-об-ра-ти-мо!.. Ты никогда не думал о том, что для того, чтобы помочь одному, надо отказать в помощи другому? Что для того, чтобы снова взять в институт Гордина, я должен был отказать пятерым другим таким же? Это не оправдание — объяснение… Ступенька за ступенькой… и на каждой ступеньке — жалкие следы самоотречения… и вот я уже не столько ученый, сколько деятель от науки… отказ от друга, чтобы поддержать другого друга, — двоих не под силу… от упрямства и недвусмысленности, которые можно также назвать принципами… Знаешь, какой я стал? — управляемый. Удобоуправляемый, — чтобы управлять другими, требуется, чтобы и тобой было кому-то иному удобно и легко управлять, — цепная реакция, прямая, протянутая в бесконечность… И вот уже нет свободы, остается только выбирать — что тебе нужнее всего в данную минуту… и самозабвенно оберегаешь себя, потому что нечего уже оберегать в себе… понемножку, полегоньку… Извини, что так длинно… у меня тоже сегодня — день исповеди… судный день… (Остановился, вытер пот со лба.) И так далее, и тому подобное… Может быть, хватит?


Звонок телефона.


(Поднял трубку; по телефону.) Да. Это я. Слушаю, слушаю… Слушаю, Петр Севастьянович. Состояние прежнее… нет, не приходил в сознание… Анненков надежды не теряет. Мы — тем паче… Ждем консилиум, скоро будут здесь.. О завтрашнем эксперименте?.. (Взглянул на Гордина.) Я понимаю. (Повторяет для Гордина то, что говорят ему по телефону.) Отменяется ли приезд товарищей из руководства?.. Отменяем ли эксперимент?.. Наше твердое, обоснованное решение? Я понимаю, понимаю… Если позволите, Петр Севастьянович, я вам позвоню через полчаса. Через полчаса, не больше. Да. Окончательное наше решение. (Положил трубку. Пауза.) Марк… позови-ка сюда всех наших — что-то голова у меня… и сердце… Пожалуйста.


Гордин пошел наверх.


(Достал из кармана валидол, положил таблетку под язык.) Выговорился… непозволительная роскошь!.. Ну и ночь нынче!.. «В двенадцать часов по ночам из гроба встает барабанщик…»


З а т е м н е н и е с п р а в а.


С л е в а.

М е н ш и к о в и Р о д и м ц е в.


М е н ш и к о в (с интересом разглядывал Родимцева). А вам я — зачем?

Р о д и м ц е в. Любопытно.

М е н ш и к о в. Что же мы с вами станем делать?

Р о д и м ц е в. Так, побеседуем разве что. Только вот — о чем?

М е н ш и к о в. Действительно… О судьбах человечества, например, о будущем мира, а?

Р о д и м ц е в (спокойно). А что ему сделается?

М е н ш и к о в. Не скажите. Ядерная война хотя бы.

Р о д и м ц е в. Я невоеннообязанный уже.

М е н ш и к о в. Бомба может этого и не знать.

Р о д и м ц е в. У меня — брат в Житомире. Житомир бомбить не будут, себе дороже. А думать — на это правительство есть. Война, мир… до полного коммунизма мне все одно не дотянуть, полста девятый как-никак распечатал… Так что… Я газеты читаю, нахожусь в курсе. Хорошему человеку и сейчас хорошо.

М е н ш и к о в. Он вроде вас, хороший-то?

Р о д и м ц е в. Прибедняться не буду. А что? — долг исполнял, взысканий не имел, до пенсии дожил. Чего еще? (Задумался.) Вот только тесновато на земле становится, толкучка. Перенаселение. А все оттого, что отдельные квартиры стали давать кому придется, вот и размножаются. Ничего, на мой век места хватит. (Взглянул с сочувствием на Меншикова.) Твоего-то, пожалуй, что и недолго осталось, а?


Пауза.


М е н ш и к о в. Хоть один — довольный собой…

Р о д и м ц е в. А как же?! Сон у меня цельный, без зазоров. Сознание чистое, жалеть не имею о чем. Было как было, будет — как будет. Рассуждать да спрашивать ваш брат больно стал, всякие рамки позабыли! Лично я порядок уважаю. Это во мне крепко сидит, не выбьешь. Распустить — скоро, собрать — труднее. (Дружески.) Ничего, авось доктора тебя вытащат, еще успеешь проникнуться… Порядок — основа основ. Порядок, план, проверка исполнения.

М е н ш и к о в. Слушай! — может быть, ты — просто мой бред?! Тебя нет на самом деле, нет, не может быть?!

Р о д и м ц е в (снисходительно улыбнулся). Есть я, есть, не бойся. Живой, здоровый, на своем месте. Это ты вот… Ладно, тебе долго разговаривать нельзя. Давай вылечивайся, а там видно будет…


З а т е м н е н и е с л е в а.


С п р а в а.

В вестибюле — Г а в р и л о в, Г о р д и н, Щ е р б а к о в, К р ю к о в, Л о с е в а.


Г а в р и л о в. Я бы мог, конечно, и сам… Но в этом случае решать надо единодушно.

Щ е р б а к о в (считает присутствующих). Два, три, четыре, пять… на каждого — по одной пятой ответственности.

Г о р д и н (ему). Борис Леонтьевич!..

Г а в р и л о в (спокойно). Да. Именно. Ну-с… я думаю, мы начнем снизу… чтоб никому ничего не навязывать. (Лосевой.) Ирина Александровна, вы?


Лосева будто и не слышала вопроса.


Хорошо. Ростислав Иванович?

К р ю к о в (без энтузиазма). Я, естественно… Право, не знаю!.. Без Николая Николаевича… мы ведь можем поставить под угрозу…

Щ е р б а к о в (ему). Ты даже самостоятельно колебаться не в состоянии!..

К р ю к о в (взорвался). Почему меня первого спрашивают?!

Г а в р и л о в (Щербакову). Борис Леонтьевич?

Щ е р б а к о в. Вы знаете.

Г а в р и л о в. Так. (Гордину.) Марк Львович?

Г о р д и н. Я — тоже.

Г а в р и л о в. Так…

Г о р д и н (твердо). Он жив, Николай Николаевич. Он не отменял опыта. И потом, я думаю, мы справимся.

Г а в р и л о в. Ну-ну…

Щ е р б а к о в (Гаврилову). А ваша точка зрения?

Г а в р и л о в. Что ж… если вы и Марк Львович…

К р ю к о в. Пожалуй, и я… в конце концов, действительно! — Борис, Марк Львович…

Г а в р и л о в. Тем более. Что ж…

Щ е р б а к о в (ему, упрямо). Лично ваша?!

Г а в р и л о в (ему, усмехнувшись). Экий вы настырный…

Щ е р б а к о в. Хорошо, я помогу вам.

Г а в р и л о в (удивился). В каком смысле?..

Щ е р б а к о в. Если успех, — значит, лаборатория и институт, вами руководимый, достаточно сильны, чтобы и без Меншикова справиться. Вы — на коне. Неудача — что ж, все поймут и согласятся — без Меншикова, руководителя лаборатории… В конце концов, его же вина — не сумел воспитать достаточно самостоятельных сотрудников. Вы — на коне же. (Усмехнулся.) Рискует только Никник…

Г а в р и л о в (ему, спокойно). Экий вы… беспощадный! (Пауза.) Ну-с… Еще один вопрос. Кто, в отсутствие профессора Меншикова, будет руководить опытом?


Пауза.


Г о р д и н. Я думаю — Борис Леонтьевич. Он и должен был дублировать Николая Николаевича.

К р ю к о в. Верно!

Г а в р и л о в (Щербакову). Ну-с?..

Щ е р б а к о в (не сразу). Это разумно. (Подчеркнуто.) Я буду дублировать Николая Николаевича.

Г а в р и л о в (в раздумье). Ну-ну… ну-ну… (Потом подошел к телефону, набрал номер.)


Все ждали.


(По телефону.) Петр Севастьянович? Не разбудил?.. Нет, еще не приехали, ждем с минуты на минуту… В том же состоянии, увы. Ждем!.. — что еще нам остается?! Теперь о… Да, приняли. Обдумали, взвесили… Нет, не отменяем. В назначенное время, по плану, как было утверждено. Это наш долг перед Николаем Николаевичем… Притом — не будем преувеличивать — и для нас с вами, и для прочих товарищей риск относителен, не обессудьте за прямоту: успех, — значит, и без Меншикова справились, неудача — что ж, без него этого и следовало ожидать… Шучу, конечно… На ком вся ответственность?.. (Оглянулся на остальных, усмехнулся.) На мне, конечно, на ком же еще?.. Вся полнота, да… Значит, до утра… в девять начинаем… (Положил трубку.) Ну-ну…

Щ е р б а к о в (ему). Вот еще что… Я прошу разрешения вести опыт по другому графику, я уже говорил вам…

Г а в р и л о в. Ну, знаете ли!..

Щ е р б а к о в. Я тоже беру всю ответственность!..

Г а в р и л о в (жестко). Берете?.. А кто вам ее вручит?.. До этого вам, извините, еще весьма и весьма…

Щ е р б а к о в. Я ручаюсь…

Г а в р и л о в (резко). А не потому ли вы так ратовали за эксперимент Меншикова, чтобы самому…


Лосева остановила готового вспылить Щербакова.


Л о с е в а (неожиданно твердо). Нет. Это его опыт. Никто не вправе!.. (Закрыла лицо руками.)


Пауза.


Щ е р б а к о в. Это справедливо. Я не подумал, извините. (Лосевой.) Извини меня… (Гаврилову.) Конечно.

Г а в р и л о в. Ну-ну… (Лосевой.) Ирина Александровна… я понимаю — такое несчастье, бессонная ночь… вы можете быть свободной от опыта. (Щербакову.) Это возможно?

Щ е р б а к о в (не дал Лосевой ответить; Гаврилову). Нет. Все обязанности распределены, на ней — питание. (Лосевой.) Ирина, ты ведь сможешь, верно!..

К р ю к о в (Щербакову). Ты что, Борис?!

Л о с е в а (Щербакову). Спасибо, Боря… но я не уйду отсюда.

Щ е р б а к о в (мягко). Тебе будет лучше, если…

Л о с е в а. Я не хочу, чтоб мне было лучше… (Ушла в кафе, села за столик.)

Щ е р б а к о в (Гаврилову). Тогда нам понадобится ваша помощь. Марк Львович вам объяснит, что должна была делать Лосева. А утром, на установке, я вам все покажу. Это не очень сложно.

Г а в р и л о в (усмехнулся). Я понимаю. Можете на меня рассчитывать. (Гордину.) Только я хочу раньше узнать у Павла…

Г о р д и н. Да, пойдем.


Гордин и Гаврилов ушли наверх.

Пауза.


К р ю к о в (Щербакову). Что мне с собой делать, Боря?!

Щ е р б а к о в (жестко). Ты и на одних угрызениях совести далеко пойдешь. (Подошел к Лосевой; не сразу.) Ты держишься молодцом.

Л о с е в а (упрямо). У него очень крепкое здоровье…

Щ е р б а к о в. Да.

Л о с е в а. Ты не веришь!..

Щ е р б а к о в. Верю.

Л о с е в а. Неправда! Не веришь! Ты ревнуешь меня к нему, это гадко!

Щ е р б а к о в (усмехнулся). Или наоборот… его к тебе…

Л о с е в а (неожиданно). Я спрашиваю себя, за что же он — меня?! Что ему во мне?! Он!.. — такой умный, большой, счастливый, зачем ему еще я?!

Щ е р б а к о в (тихо). Спросила бы у меня… Я-то — знаю.

Л о с е в а (не услышала его). …его так много, так в нем всего много и цельно, что он весь — в себе, в своих мыслях, работе… он мог не видеть, что — весна, солнце… или что — воскресенье и можно обо всем забыть, все с себя стряхнуть… и когда я говорила ему: гляди — весна, солнце, праздник и все вокруг улыбаются! — он смотрел на меня, как на ребенка. Будто он от меня и ото всего — за стеной, и там, за его стеной, — только мысли, только дело и заботы… я боялась его такого, терялась, глупела при нем, как последняя дурочка… и, бывало, так его ненавидела, так он был мне далек!.. Но я все твердила и твердила — смотри, вот солнце, вот весна, вот девочка побежала с прыгалкой, красный бант в косичке… вот береза, она белая в коричневых капушках, а если содрать верхнюю кору — под ней другая, зеленая и тоже в легких капушках, а под ней — еще зеленее кора, тонкая и нежная, это только кажется, что береза белая, внутри у нее зеленая душа, — смотри, смотри!.. Да увидь ты, увидь наконец, как все ясно и легко вокруг, увидь же, пожалуйста! И стряхни, стряхни с себя все пасмурное и скучное, поедем за город, в Кусково или в Архангельское, или просто посидим на скамеечке на Патриарших прудах, там лебеди живут в домике на воде… Куда хочешь, только увидь все это и не уходи за свою стену!.. Господи, как нелегко мне с ним было, как невмоготу подчас!.. Но он все-таки увидел и научился радоваться самому пустячку, самой малости… И мне больше ничего от него не нужно было, только бы не хмурился. Не нанизывал бы вечно дела на ниточку… только бы ему легко и просто!.. Если бы ты знал, как не сразу он этому научился и как радовался, что научился!..


Сверху спустилась в вестибюль Г а л о ч к а.

Крюков бросился к ней.


К р ю к о в (как утопающий — за соломинку). Галочка!..

Г а л о ч к а (ликующе). Знаете, мне сестра только что сказала, что моя кровь — подходит!

К р ю к о в. Вы этому так радуетесь, словно…

Г а л о ч к а. Славик!.. Я столько книжек начиталась, столько фильмов насмотрелась и сама лекции читала, читала — подвиг, самоотверженность, самоотречение и всякое такое, но для меня все это было — слова! Одни слова, понимаете?! — я-то сама жила совсем иначе! Мне же никогда не приходилось попадать в такие обстоятельства, чтобы главное во мне, человеческое могло хоть как-то проявиться! Я даже не знала про себя — а если случится, смогу ли?! И — вот!.. Конечно же — чепуха, ничего особенного, немножко своей крови дать! — но ведь и на этом можно себя испытать, верно, Славик?!

К р ю к о в (очень искренне). А моя — не подошла?.. Нечего и спрашивать! Мне никогда не везло, всегда кто-то за меня успевал все сделать!..

Г а л о ч к а (так же возбужденно). Знаете что, Славик! Только не подумайте, что я… в общем, если ваша кровь тоже подходит… если для вас это тоже так важно… отдайте свою.

К р ю к о в. Галочка… а ведь я вас люблю… Вам это не очень противно?..

Щ е р б а к о в (Лосевой). Вот что… я бы не стал тебе говорить то, что скажу сейчас, если бы не верил твердо, что с ним все будет в полном порядке… и что вам уже нельзя отдельно, друг без друга… я бы тебе не сказал… Ты лучше всех. Таких — не бывает, одна на сто тысяч, может быть… ты сама как та девочка с косичкой… И лебеди на Патриарших прудах, и береза с зеленой душой, и все, все — все от тебя… и ты нипочем не сможешь запретить мне всю жизнь глядеть, как ты светишься… не бойся, я не буду лезть на глаза или там посягать на что-то, нет… только все равно я не послушаюсь, если ты запретишь мне…


Слышно, как к гостинице подъехали машины с врачами из Москвы.


К р ю к о в (увидел их). Это, наверное, консилиум… (Побежал к двери.) Врачи приехали! (Выбежал наружу.)

Л о с е в а. Приехали! (Побежала в вестибюль.)

Г а л о ч к а. Наконец!..

Щ е р б а к о в (тоже пошел в вестибюль). Ну вот!..


Наверху появились А н н е н к о в, Г о р д и н, Г а в р и л о в, М у с я, Р о д и м ц е в, а д м и н и с т р а т о р.


А н н е н к о в. Наконец-то!..

Г а в р и л о в. Ну, теперь я спокоен!

М у с я. Слава богу!..

Р о д и м ц е в. Оперативность какая, скажи пожалуйста!..


Все это они говорили почти одновременно, спускаясь вниз.

Лосева, Щербаков и Галочка выбежали наружу, навстречу врачам.


З а т е м н е н и е с п р а в а.


С л е в а.


М е н ш и к о в. Ну, а теперь — самое трудное… Только не жалеть ее, не жалеть… не унизить жалостью. Она выше этого, Надя…


Рядом — Н а д е ж д а В л а д и м и р о в н а.


Прости меня, Надя.

М е н ш и к о в а. Ах, Коля!..

М е н ш и к о в. Не за то… нет. За то, что не хватило духу сказать тебе все раньше, до…

М е н ш и к о в а (не сразу). Я ведь все, Коля, знала… все понимала…

М е н ш и к о в (мягко). Ты прощала меня, смотрела сквозь пальцы… но — не понимала…

М е н ш и к о в а. Как ты можешь?!

М е н ш и к о в. Да. Ты путала меня с твоей любовью ко мне. Ты хотела, чтоб я был не таким, какой я есть, а таким, каким ты любила меня… и трещина между тем, какой я был на самом деле, и тем, каким ты меня любила, — росла и росла… а потом через нее стало уже — не перейти…

М е н ш и к о в а. Все, что я делала, чем жила, — для тебя, только ради тебя!

М е н ш и к о в. …и я терял постепенно чувство свободы, без которого мужчине нельзя, независимости, безыскусственности… этого ты не замечала…

М е н ш и к о в а. Тебе было плохо со мной?!

М е н ш и к о в. Нет. Хорошо. Так хорошо, и покойно, и удобно… что я и сам стал забывать, какой же я на самом деле.

М е н ш и к о в а (невесело усмехнулась). И тогда…

М е н ш и к о в (перебил ее). Нет. Я сам ее нашел. Рыскал, ждал, искал… безотчетно… Просто мне нужен был кто-то, кто взял бы меня таким, какой я есть, не стал бы меня пестовать, оберегать, шлифовать… Мне стало просто и легко, Надя.


Пауза.


М е н ш и к о в а. Не знаю… Это ужасно, если ты прав! Столько лет — всю жизнь! — жить тобой, твоими делами, заботами, чтоб теперь… Твоим счастьем! — у меня не было своего счастья отдельно от твоего, никогда!.. Да, я хотела, чтоб ты был лучше, чтоб тебе — лучше… уберечь от тягот, неприятностей, необдуманного шага… нерасчетливого поступка, беды!..

М е н ш и к о в. И выстроила вокруг меня стену из осторожности и предусмотрительности…

М е н ш и к о в а. Вся моя жизнь, весь смысл, суть! — все перечеркнуто?! Все — зря?!

М е н ш и к о в. Прости меня.

М е н ш и к о в а. Если это так — за что же мне тебя прощать?


Меншиков ответил не сразу.


М е н ш и к о в. За то, что я и сейчас тебя люблю… уже не сердцем — памятью. За то, что между этой доброй, бессильной моей привязанностью к тебе и — собой я выбрал себя…


Пауза.


М е н ш и к о в а. Хорошо, Коля. Верь мне. Хоть я и не понимаю — что же мне делать теперь? Как мне жить?! Пусть. Ни ревности, ни обиды. Если так тебе надо, так лучше тебе… Ни даже горя, поверь, одна усталость… Только бы ты жил!..

М е н ш и к о в. Что бы там ни было, Надя… ты — кусок моей жизни, без тебя я не полон…


Но ее уже не было рядом.


Как мы все друг другу за себя обязаны!.. Все мы — одно, в отдельности — нас нет…


З а т е м н е н и е с л е в а.


С п р а в а.

А д м и н и с т р а т о р наводил порядок в своих бумажках. М у с я стояла за стойкой буфета, упершись подбородком в ладонь.


М у с я. Сколько профессоров понаехало, специалистов… — неужели?!.

А д м и н и с т р а т о р. Медицина в отдельных случаях тоже, я вам скажу… Грипп, например, — что за болезнь?! — чепуха, можно сказать, а вируса этого никто и в глаза пока не видел… (Подошел к буфету.) Мою, Муся.

М у с я. Ваши на сегодня уже все вышли давно.

А д м и н и с т р а т о р. А уже — завтра, Муся, уже новый календарный день пошел.

М у с я (вздохнула). Затемно уже тянет, с утра пораньше, да?.. (Взялась было налить ему рюмку, остановилась.) Может, обождете, Михаил Минаевич?

А д м и н и с т р а т о р. Чего еще ждать-то? Зачем?.. (Неожиданно.) Муся… а Людмила ваша как бы среагировала, если бы…

М у с я. Люська меня в обиду не даст!

А д м и н и с т р а т о р (повертел в руке рюмку). Сейчас довольно просто две приличные комнаты — на одну двухкомнатную отдельную… (Усмехнулся.) Забот у вас и так хватает, что верно, то верно…

М у с я (налила ему коньяк в рюмку). Одной больше, одной меньше…

А д м и н и с т р а т о р. Да, да…

М у с я (вздохнула). Не с квартиры бы вам начинать, Михаил Минаевич… не с того конца…

А д м и н и с т р а т о р. Да, да…

М у с я. Ну вот, заладили!.. Вы бы сами у нее спросили.

А д м и н и с т р а т о р. У кого?

М у с я. У Люськи.

А д м и н и с т р а т о р. О чем?..

М у с я (махнула рукой). Какой из вас ухажер, Михаил Минаевич… смех один сквозь слезы!..

А д м и н и с т р а т о р. Да, да…


Муся налила себе коньяку, чокнулась с его пустой рюмкой.


М у с я. Вот выпью, наберусь храбрости…


Сверху спустилась Л о с е в а.


(Лосевой.) Кофейку, Ирина Александровна?

Л о с е в а. Нет. Они все — там?

А д м и н и с т р а т о р (ей). Консилиум идет.


Лосева села за столик.


(Мусе.) Людмила — ладно, а — вы?..


Сверху спустилась М е н ш и к о в а, подошла к телефону.


М е н ш и к о в а (про себя). Позвонить…


К ней подошел администратор.


А д м и н и с т р а т о р. Это прямой, только через восьмерку надо.

М е н ш и к о в а. Забыла… (Отошла от телефона, постояла в нерешительности, потом пошла в кафе; Мусе.) Такой холод… иззяблась…


Муся налила ей чашку кофе.


Спасибо. Ужасно холодно, да?

М у с я. Да. Очень.


Меншикова взяла чашку, села за соседний с Лосевой столик.


(Про себя.) Господи… мне-то на что жаловаться рядом с ними?!


Меншикова увидела Лосеву.

Пауза.


М е н ш и к о в а (Лосевой). Я вас узнала.


Лосева обернулась к ней.


Л о с е в а (не сразу). Не надо сейчас, прошу вас!..


Пауза.


М е н ш и к о в а. Я бы должна вас ненавидеть, презирать, испытывать что-то злое, гадкое… Унизительнее всего, что я не испытываю этого… Скорее какой-то странный, необъяснимый интерес… Две разных, чужих, далеких женщины — любят одного и того же человека, почему?! Столько других вокруг, иных… Что в нас такого похожего, одинакового внутри, что обе — одного и того же?! (Пауза.) Там консилиум, меня не пустили… Как будто любая правда для меня не лучше, чем…

Л о с е в а (перебила ее). Не любая!.. С ним ничего не случится! Ни во что другое нельзя верить!..


Пауза.


М е н ш и к о в а. Я буду ходить за ним, даже если это — на годы, на всю жизнь… сиделкой, прислугой, носить судно, кормить из ложки, свою кровь — по капле, и — ни слова, ни упрека… только бы он жил!.. Я простила его…

Л о с е в а. Вы все говорите о себе, о себе!…

М е н ш и к о в а. Думайте обо мне что угодно, я не боюсь унижения, я уже прошла через это… Даже — нелюбимая, даже обманутая, но — с ним… я за все уплатила сполна и вперед.

Л о с е в а. За свое право на него?! Ах, боже мой, я не то говорю!.. Но как вы можете?! Вы уплатили, вы готовы, вы простили, — а он? Он?! Забудьте обо мне, я не о себе печалюсь… Я уеду, если надо, выйду замуж, будто меня и не было никогда! — только прошу вас — думайте о нем. Как ему лучше! Чтоб ему от вас — радость, ясность. Пусть ему с вами будет легко и просто, пусть он никогда не хмурится!.. Прошу вас! Сделайте это!..


Меншикова долго глядела на Лосеву.


М е н ш и к о в а. А ведь я была такая же… и не так уж давно… а теперь другая, да?..

Л о с е в а. Господи! — мы сидим здесь и так спокойно, так гадко говорим о себе, о себе… Нет, с ним ничего не случится, все будет хорошо, хорошо!..

М е н ш и к о в а. Я старше вас и уже не могу — так слепо… просто я старше вас, только и всего… (Пауза.) Как он сам решит. Как захочет… пусть…

Л о с е в а. Вы лучше меня, умнее, добрее… Я просто умру! Я не смогу! — зачем?!

М е н ш и к о в а. Я была — как вы… он и в вас увидел то же, что и во мне когда-то… Двадцать три года, это очень много!.. Воск… мы как воск в их руках… они и не замечают, как лепят нас, меняют… как делают такими, какие мы им удобнее, привычнее, по своему образцу… а ведь они не такими нас полюбили, не за это, за другое… как раз за то, что они сами в нас потом и выжгли… и тогда они рвутся назад, опять к началу, как будто…

Л о с е в а. Но ведь вы сами, сами!..

М е н ш и к о в а. Да… Я думала, что так буду ему всегда нужна…


Пауза.


Л о с е в а. Хорошо… я уеду…

М е н ш и к о в а. Не надо меня жалеть… Я все еще гордая…


Сверху сбежал К р ю к о в.


К р ю к о в (Мусе). Муся, кофе, побольше. Для врачей.

М е н ш и к о в а (встала; ему). Консилиум кончился?

К р ю к о в. Нет. Просят кофе.

М е н ш и к о в а. Почему так долго?!.


Сверху спустились Щ е р б а к о в и Г а л о ч к а.


Щ е р б а к о в (Крюкову). Ты говорил с ними?

К р ю к о в. Нет. Гаврилов вышел, сказал — кофе.

М у с я. Сейчас, сейчас!..


Звонок телефона, администратор поднял трубку.


А д м и н и с т р а т о р. Гостиница слушает.

К р ю к о в (Щербакову). Боря… пожалуйста, забудь все, что я… ну, эту глупую сцену.

А д м и н и с т р а т о р. Просят Сергея Антоновича.

К р ю к о в. Сейчас! (Побежал наверх.)

Г а л о ч к а (Щербакову). Правда, не надо на него сердиться, на Славика… он просто растерялся. Знаете, психологически — нарушение динамического стереотипа, когда…

Щ е р б а к о в. Вот и выходите за него замуж, Галочка, он стереотипичен.

Г а л о ч к а (вспыхнула). Вы очень грубый, Боря, вы слишком прямой!

Щ е р б а к о в. Нет, я просто отбрасываю промежуточные варианты, это моя профессия.

М у с я. Готово! Десять чашек, хватит?

М е н ш и к о в а. Я отнесу! (Взяла поднос с чашками, но у нее дрожат руки.) Руки дрожат…

Г а л о ч к а. Позвольте мне. (Взяла поднос, пошла наверх.)


Сверху спускался Р о д и м ц е в.

Увидел кофе, взял с подноса одну чашку.


Р о д и м ц е в (Галочке). Как угадала?! — я как раз за этим делом… (Спустился вниз.)


Галочка ушла наверх.


А д м и н и с т р а т о р (по телефону). Не отходите от телефона, ждите.

Р о д и м ц е в (администратору). Пробовал уснуть, да где там! Взбудораженный весь… Может, от анализа крови, а?..


Сверху спустился Г а в р и л о в.

За ним следом — Г о р д и н и А н н е н к о в. Анненков пил на ходу кофе.


Г а в р и л о в (взял у администратора трубку). Я слушаю…


Меншикова бросилась к Анненкову.


А н н е н к о в (ей). Еще не кончили, Надя, наберись терпения.

М е н ш и к о в а. Что так долго?! Ты что-то от меня скрываешь, Паша!..

А н н е н к о в. Что ты, Надя! — это слишком серьезно.


Щербаков подошел к Лосевой.

Сверху спустился К р ю к о в.


М е н ш и к о в а (Анненкову). Кто у него сейчас?

А н н е н к о в. Кулаков и сестра. Ты пойди к нему, можно. (Гордину.) Марк, пойди с Надей.

Г о р д и н. Да, да… пойдем, Надя.

Щ е р б а к о в (Гордину). Через час надо идти… Может быть, вам отдохнуть?


Гордин махнул рукой, пошел с Меншиковой наверх.

Щербаков подошел к Крюкову.


Г а в р и л о в (по телефону). Так, так… я слушаю, слушаю… (Прикрыл ладонью трубку, Щербакову и Крюкову.) Разрешение на опыт получено. (В телефон.) Я слушаю… Все понятно. Спасибо, постараемся… Какая еще редакция?! А-а… Хорошо, жду.

Щ е р б а к о в (Крюкову). Слава, как кончим эксперимент… думаю, не затянется… Помнишь, мы с тобой как-то проводили в макете…

К р ю к о в. По твоему графику?

Щ е р б а к о в. Да. Так вот, как кончим, я хочу, пока установка еще тепленькая, попробовать… если ты не устанешь…

К р ю к о в. Не устану.

Щ е р б а к о в. Понимаешь… потом надо будет заново просить разрешение на пуск… Согласен?

К р ю к о в. Лады.

Щ е р б а к о в. Марку Львовичу я сам скажу. Главное, чтоб Гаврилов…

К р ю к о в. Ясно.

Г а в р и л о в (по телефону). Да. Какая редакция? Здравствуйте. Никаких корреспондентов! Так чего же вам?! Некролог?!..


Все повернулись к нему.


Какой некролог, вы с ума сошли?! Чье указание?! (Пауза.) Хорошо… Хорошо, через час… (Положил трубку, повернулся к остальным.) Некролог требуют… чтоб не опоздать в вечерние газеты… На всякий случай.


Пауза.


З а т е м н е н и е с п р а в а.


С л е в а.


М е н ш и к о в. Ну что ж… осталось немного уже… кажется, ничего не забыто… никого не обошел..


Рядом — Гордин.


Г о р д и н. Нельзя от других требовать большего, чем от самого себя, это несправедливо, Коля.

М е н ш и к о в. Неправда! — я не жалел себя!..

Г о р д и н. Видишь ли… я ведь думаю и о себе, и себя сужу… Конечно же над каждым властны и обстоятельства, и случайности, и неизбежное… но тем не менее каждый сам все выбирает для себя… и в этом выборе — весь человек. Даже в том, как он подчиняется неизбежному, — даже в этом он весь как на ладони.

М е н ш и к о в. Я это знаю.

Г о р д и н. Ведь не только Сергей тогда выбрал тебя, но и ты — его. И не одна Надя — ты и сам избрал для себя ее и жизнь, которой ты с ней жил… сам. Ты был волен в выборе. Так или — не так… Не сердись на меня.

М е н ш и к о в. Что ты, Марк! (Пауза.) Марк, помнишь, я говорил тебе о Сергее, как он защищал тебя, когда…

Г о р д и н. Помню.

М е н ш и к о в. Все было не так.


Гордин ответил не сразу.


Г о р д и н. Я еще могу это забыть, а он — нет… Впрочем, и я тоже. (Пауза.) Как мы все одной веревочкой перевиты!.. В этом все дело! Выбор доброволен, пока ты его не сделал, а сделал — ты уже не свободен, ты уже в ответе за все, что сам себе выбрал… сам рыбак и сам — рыба в сети…


Пауза.


М е н ш и к о в. Марк, ты не испытываешь зависти?

Г о р д и н. К кому?

М е н ш и к о в. Ко всему!.. Зависть и — печаль… Ко всему, чем ты сам не стал, чего не сделал, мимо чего прошел, а мог и не пройти. Ко всему, что недодумал, не увидел, не узнал?! Тебе никогда не хотелось все начать сначала и прожить заново — полнее, острее, безотчетнее? Никогда не наваливалась на тебя бескорыстная жадность ко всему, что вокруг, а — не стало твоим?.. И даже — смерть… Она тоже — итог жизни, разумный в своей неизбежности… о ней надо помнить, чтобы она не застала тебя врасплох и ты успел надеть чистую рубаху… И ничего не унести с собой, но без оглядки, весь — остаться здесь, в этой жизни, раствориться в тех, кто — после тебя… и верить, что когда-нибудь… Ах, если б не эта глупость сегодня, на шоссе!.. Я ничего себе не прощаю, Марк, для этого у меня слишком мало времени… Но, может быть… Нет! — я не могу сейчас, не хочу… еще дел невпроворот!..


З а т е м н е н и е с л е в а.


С п р а в а.

А н н е н к о в сидел за столиком в кафе, курил.

За стойкой буфета — М у с я.

Р о д и м ц е в снова играл сам с собой в шашки.

Сверху спустился а д м и н и с т р а т о р, подошел к Анненкову.


А д м и н и с т р а т о р (Анненкову). В большом люксе составили столы для операции, ввинтили двухсотсвечовые лампы — и в плафон, и в бра… простыни чистые тоже… все, как вы указали.

А н н е н к о в. Хорошо. Если что надо будет еще, я скажу.

Р о д и м ц е в (Анненкову). Товарищ генерал-лейтенант, а что кровь проверяли — кому выпало отдавать?

А н н е н к о в. Нет необходимости, привезли консервированную. (Встал.) Как раз у вас группа совпала, у вас и у этой девушки, лектора по искусству. (Администратору.) Пойдемте проверим все.


Анненков и администратор ушли наверх.


Р о д и м ц е в (Мусе). Видала?! — сколько их тут своих, гроссмейстеро́в, — так не совпало, а у посторонних совершенно — наоборот!.. Так я и поверил!..

М у с я. Смотрю и прямо удивляюсь! — откуда вы такой?!


Сверху спустилась Г а л о ч к а.


Г а л о ч к а (Мусе). Уже к операции готовятся…

М у с я. Дай-то бог… Мне бы домой сбегать, Люську отправить в школу, а то ведь уйдет не евши…

Г а л о ч к а. Идите, я могу вместо вас здесь побыть.

М у с я. Не-ет! Тут — машина, агрегат целый, да еще с капризом.

Г а л о ч к а. У нас в институте такой же автомат стоял в столовой, а на вечерах — самообслуживание, меня всегда в буфет назначали, я умею.

М у с я. Правда?!


Галочка зашла за стойку, включила автомат, приготовила кофе.


Г а л о ч к а. Вот.

М у с я. Эту ручку не дергайте, плавно надо.

Г а л о ч к а (налила чашку кофе). Вот. Идите.

М у с я (решилась). Была не была!.. (Быстро сняла передник, наколку, повесила их на гвоздик, надела пальто, платок.) Вот здесь — кофе, сахар… одинарная чашка — гривенник… Я за час обернусь, только Люську в школу справлю. Спасибо вам, выручили. (Оделась, пошла к дверям, обернулась.) Хоть и нет, говорят, никакого бога, а… прямо-таки помолилась бы… Ручку не дергайте, плавно на себя берите. (Ушла.)

Г а л о ч к а (Родимцеву). Не хотите ли кофе?

Р о д и м ц е в (не поднимая глаз от доски, про себя). Три дамки провел, чистая победа… а с другой стороны — себя же и обыграл… (Галочке.) Давай. (Увидел ее.) Ты чего это?!

Г а л о ч к а. Муся домой пошла. Пейте.

Р о д и м ц е в (вспомнил). Слушай! А ведь мы с тобой — слыхала? — вроде свояков оказались: одна кровь у нас, анализ доказал!

Г а л о ч к а (непримиримо). Биологически — может быть, а духовно…

Р о д и м ц е в (усмехнулся). И тебе я — не пришелся?!


Сверху спустилась Л о с е в а, зашагала по вестибюлю, из угла в угол.


Г а л о ч к а (ей). Сейчас будут оперировать.


Лосева едва ли ее услышала.


Это самые знаменитые врачи.

Л о с е в а. Не надо, пожалуйста. (Все ходила из угла в угол.)


Пауза.


Г а л о ч к а. Знаете… Славик мне сделал предложение.

Л о с е в а. Да…

Г а л о ч к а. Он говорит — я ему нужна…

Л о с е в а, Конечно…

Р о д и м ц е в (про себя). Может, теорией заняться? — дебют — гамбит… кредит — дебет…


Лосева только теперь поняла, что ей сказала Галочка, подошла к ней.


Л о с е в а. Поздравляю. (Неожиданно резко.) Только вы думаете, если вы согласитесь — это вы его одарите?! Это он вам должен быть благодарен?! — неправда! Это он щедрый — дарит вам чувство того, что вы кому-то нужны! Это такая редкость!.. (Потухла.) Не могу объяснить. Выходите за него, конечно. Он добрый, веселый мальчик. (Опять зашагала по вестибюлю. Потом, спохватившись, подошла снова к Галочке.) Извините. (Пауза. Потом вдруг направилась к Родимцеву. Ему.) Можно, я сыграю с вами? Я умею.


Родимцев очень удивился.


Р о д и м ц е в. Чего?.. (Потом — обрадовался.) Садись! А то я сам с собой прямо в тупик зашел!


Лосева села напротив него.


Давай белыми, все-таки я уже разминался сегодня. (Расставил шашки на доске.)


Сверху спустился Г а в р и л о в, в руке у него — написанный им некролог.


Г а в р и л о в. Никто не звонил?

Г а л о ч к а. Не звонили.

Г а в р и л о в (поглядел в сторону телефона). Странно… (Пауза. Галочке.) Извините… вы такое участие принимаете, а я и не знаю, как вас зовут…

Г а л о ч к а. Галина.

Г а в р и л о в. Галина… Галя, вы когда-нибудь читали в газетах некрологи?

Г а л о ч к а. Конечно.

Г а в р и л о в. Я не читаю… знаете, когда до твоего собственного не так уж далеко… (Протянул ей листок.) Прочитайте… в отношении стиля, вы ведь, кажется, критик?

Г а л о ч к а (взяла у него некролог). Искусствовед.

Г а в р и л о в (не нарочно). Тем более.


Галя внимательно читала некролог.

Гаврилов подошел к телефону, уставился на него.

Пауза.


Р о д и м ц е в (Лосевой). Гляди, дочка, я у тебя сразу четыре сейчас съем! (Сделал ход.) Лично я бы уже сдался.


Сверху спустился а д м и н и с т р а т о р.


А д м и н и с т р а т о р (Гаврилову). Сейчас начинают, уже халаты надели…

Г а в р и л о в (ему). Мне не звонили? Если позвонят…


Галочка прочла некролог, вернула его Гаврилову.


Г а л о ч к а (не глядя на него). Кажется, как надо… Сдержанно, просто… (Подняла на него глаза.) Но ведь он…

Г а в р и л о в (взял у нее некролог). Черт бы их всех побрал!..


Сверху спустились Г о р д и н, К р ю к о в, Щ е р б а к о в — в пальто, собравшись идти уже на установку.


(Им.) Уже?..

Щ е р б а к о в. Пока выверим все, прогреем установку…

Г о р д и н. Да, пора…

Г а л о ч к а (им). Я вам сейчас приготовлю кофе! (Пошла за стойку, включила автомат.)

Л о с е в а (Родимцеву, возбужденно). Я выиграла!

Р о д и м ц е в (огорченно). Верно… шустрая какая!..

Л о с е в а (встала). Я выиграла, понимаете?! Я загадала! (Быстро пошла в вестибюль к Гордину. Щербакову, Крюкову, Гаврилову. Им.) Я выиграла у него! Загадала и выиграла!..

Р о д и м ц е в (про себя). Теорию надо отрабатывать… теорию…

Г а в р и л о в (Лосевой). Ирина Александровна, вы остаетесь, если будут звонить из академии или Госкомитета…

Л о с е в а. Да. (Щербакову.) Уже идете?

Щ е р б а к о в. Да, время…


Галочка принесла им кофе.


Г а л о ч к а. Я заварила самый крепкий.


Они взяли у нее кофе.


Г а в р и л о в. Я пальто возьму. (Ушел наверх.)

Щ е р б а к о в (Лосевой). Ира, если он… если ему станет лучше…

Л о с е в а. Не надо! Не говори! — я верю в приметы!..

Щ е р б а к о в (настойчиво). …ты ему скажешь, что на опыте все идет нормально. Слышишь?!

Г о р д и н (Лосевой). Крепитесь, Ирина… крепитесь…


Крюков подошел к Галочке.


К р ю к о в (тихо). Галочка… все остается в силе! Честное слово!..


Сверху спустились А н н е н к о в и М е н ш и к о в а.


А н н е н к о в (администратору). Сейчас начинаем, будьте наверху, пожалуйста, — если что понадобится…

А д м и н и с т р а т о р. Хорошо. (Пошел к лестнице, обернулся к ним.) Я всем вам желаю удачи… всем… (Ушел наверх.)

М е н ш и к о в а. Вы все уходите?! Уходите, когда он…

Щ е р б а к о в (резко). Николай Николаевич назначил эксперимент на девять утра, он не отменял своего решения.

Г о р д и н (Меншиковой). Крепись, Надя… крепись…

А н н е н к о в (ей же). Сейчас пойдешь со мной, надо помочь сестре подготовить кислородную палатку. (Остальным.) Что ж… и мы начинаем сейчас… Присядемте-ка.


Они сели — на стулья, на ступеньки лестницы, — кто куда.

Пауза.


Вот так…


Он и Меншикова ушли наверх.


Г о р д и н. С богом…

Л о с е в а (про себя). Я выиграла, я выиграла!..


Пауза.


Р о д и м ц е в (встал, потянулся). Переутомился я что-то… (Пошел через вестибюль к лестнице. Остановился около Гордина. Ему.) А вас я спутал — был у нас тоже один, на вас смахивал в точности, шахматист, так он, я вспомнил, когда еще умер!.. (Остальным, вежливо.) Спокойной ночи, счастливых сновидений.


Ему не ответили. Он ушел наверх.

Пауза.


Щ е р б а к о в (поглядел на часы). Время. Сергей Антонович догонит. (Лосевой.) Мы будем звонить оттуда, не уходи от телефона. (Крюкову и Гордину.) Пойдемте.

Г о р д и н (поглядел наверх). С богом…


Щербаков, Гордин и Крюков ушли.

Пауза.

Сверху спустился Г а в р и л о в, в пальто.


Г а л о ч к а (Гаврилову). Они вышли уже.

Г а в р и л о в (ей). Если будут звонить из редакции… (Лосевой.) Ирина Александровна, если из академии… пожалуйста… (Пошел к двери, вышел.)


Пауза.


Г а л о ч к а. Все ушли… только мы с вами… Не хотите кофе? (Пошла за стойку.)


Лосева не ответила ей, пошла налево, к Меншикову.


З а т е м н е н и е с п р а в а.


С л е в а.

М е н ш и к о в не сразу увидел Л о с е в у. Она долго смотрела на него.


Л о с е в а. Какой ты молодой!..


Но он ее не услышал.


М е н ш и к о в. Что потом? После?.. После речей, некрологов, Шопена, белых астр? Без меня?.. В мире, в котором меня уже нет?..

Л о с е в а. Шесть лет назад, когда я пришла в институт, ты уже не был таким молодым…


Он и сейчас ее не услышал.


М е н ш и к о в. Что в нем останется от меня?.. Открытия, которые еще более смертны, чем люди? — новые перечеркивают старые… Опыт? — он только унавоживает почву для тех, кто придет потом… Ученики? — они уйдут так далеко вперед, что им будет не до тебя…

Л о с е в а. Ты долго меня даже не замечал — сделайте то, сделайте это, рассчитайте, прикиньте… а потом — я задержалась в лаборатории, — пришел однажды и сказал с порога: «Слушайте, не уходите сразу, мне не хочется, чтоб вы сегодня сразу ушли»…


Но он хотел додумать свое.


М е н ш и к о в. Неправда, останется! — и ученики, и открытия, и опыт — отсеется, выпарится, кому-то придется впору… ничего не уходит… (Он увидел ее и не удивился.) «Слушай, не уходи, я не хочу, чтоб ты сегодня сразу ушла»… С этого и началось… Поди сюда. Ну, поди же! Ближе, сюда. (Обнял ее.) Я тебя люблю. (Усмехнулся, поправился.) Любил. (Подумал и опять поправил себя.) Нет, люблю. Это странное слово, его говоришь разным женщинам и всякий раз — о другом. Я тебя люблю. С тобой я — просто я. Настоящий, свободный, никого надо мной, ничего!.. Вчера, в машине, — я хотел отпраздновать труса… отказаться от тебя, от себя отказаться, сдаться, бежать. Будто главное мое, истинное — все впереди, можно и подождать, не торопиться. Вранье!.. Каждый день — как последний! Каждый день, каждая мысль, каждая любовь — как последняя, ничего не приберегать, не скупиться, не сквалыжничать, все — до конца, до самого донышка, до последнего вздоха!.. Я тебя люблю. Это — мое, этого никто не в силах у меня отнять. Потому что все это — во мне. (Задумался, не отпуская ее.) Я все думал — что от меня останется, если… ну, ты понимаешь… Что?! Не от ученого, исследователя, экспериментатора, от меня — человека?! Я понял. Все то, что я любил, во что вложил себя. Понимаешь… закон сохранения вещества, энергии, шифр, навечно заложенный в генах, — не только это навсегда. Я хотел, я искал, я любил, — значит, я что-то свое отдал тому, что хотел и любил, пусть самую малость, гран, не взвесить, не измерить, но — отдал. Я прибавил это к тому, что оставили по себе другие, а это — не уходит… Любовь, и добро, и вера, правда, честность, бескорыстие — каждый, уходя, оставляет свою долю, свой вклад, их в мире становится все больше, и когда-нибудь их станет так много, что хватит на всех… цепочка не рвется… Я тебя люблю.


Свет — справа, но и слева он не гаснет.

На верху лестницы появился а д м и н и с т р а т о р.


А д м и н и с т р а т о р. Начали!..


Г а л о ч к а вышла из-за стойки.

Меншиков и Лосева тоже его услышали.


Начали!..


Пауза.

Меншиков — слева, в кресле.

Лосева — рядом с ним.

Галочка — в кафе.

Администратор — на верху лестницы.


З а н а в е с.


1966

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги