ЖАЖДА НАД РУЧЬЕМ Веселое и горестное представление в прозе и стихах с прологом и эпилогом
Ф р а н с у а В и й о н.
К о л л е н д е К а й е }
Р е н ь е д е М о н т и н ь и }
Г и Т а б а р и } его дружки.
М а л е н ь к и й Ж а н — профессиональный взломщик.
Ф и л и п п С е р м у а з — священник.
Р е н е, к о р о л ь А н ж у й с к и й.
Г о н т ь е — его придворный.
К а р л, г е р ц о г О р л е а н с к и й.
Т и б о д’ О с с и н ь и — орлеанский архиепископ.
П а л а ч.
К а т е р и н а д е В о с с е л ь.
Т о л с т у х а М а р г о — содержательница притона.
Ж а н н е т о н }
Б л а н ш }
П е р е т т а } шлюхи.
Д е в у ш к а, к о т о р о й н и к о г д а н е б ы л о.
К у ч е р.
Ш к о л я р ы — студенты Сорбонны.
Г о р о д с к и е с т р а ж н и к и.
П р и д в о р н ы е короля Рене.
П о э т ы при дворе Карла Орлеанского.
В о р ы, р а з б о й н и к и, м о ш е н н и к и из шайки «Раковина».
Стихи, а также переводы и вольные переложения баллад Франсуа Вийона — ЮРИЯ РЯШЕНЦЕВА.
Пролог
Ночь с четвертого на пятое января 1463 года.
Париж, пустырь на холме Монфокон, где, по обычаю, происходят публичные казни.
У подножия огромной, до самого неба, виселицы сидит П а л а ч в красном, вьет пеньковую веревку для петли.
П а л а ч (размышляет вслух). Ну, работка, ну и, доложу я тебе, работка! — в снег, в дождь, в слякоть, в вёдро, днем ли, ночью — а ты знай мокни, мерзни, точи топор, вей удавку, налаживай дыбу, колесо жиром смазывай, — это уж как суд порешил, кому какое напоследок прописал лекарство…
Из мглы и метели появился Ф р а н с у а В и й о н, подошел к Палачу, долго смотрел, как тот ладит петлю.
(Заметил его, не удивился.) А-а… здорово, приятель. Не спится? — это уж как положено, как заведено…
В и й о н (усмехнулся). Ты-то мне и наяву снишься…
П а л а ч (доброжелательно). Так ведь впервой ли я для тебя шнурок вью?! — в третий, считай, раз!..
В и й о н. Тебя не собьешь со счета…
П а л а ч. Мне ты можешь верить на слово! — в первый-то раз мы с тобой по-серьезному встретились, помнится, в Мэне-на-Луаре…
В и й о н. В Орлеане. В Мэне — это потом было…
П а л а ч. Верно! В Орлеане, в Мэне после дело было!.. (Взгрустнул.) А время-то как быстро бежит, а?! — будто вчера было, в Орлеане-то, а на поверку так целых пять лет псу под хвост… так и вся жизнь утечет, только ее и видели, беда!.. А ведь я тогда уж и веревку намыливать для тебя настроился, навощивать, а тут, как на грех, герцог тамошний уж не помню, какой свой праздник праздновал, выпустил вас всех из сундука… чудо, ни дать ни взять — чудо!
В и й о н (без усмешки). Какое уж там чудо… удача.
П а л а ч (не согласился). А как в другой раз, в Мэне-на-Луаре, опять тебе счастье выпало — Карл, король наш, как раз богу душу отдал, а наследничек его, Людовик, прежде чем корону на макушку напялить, снова здорово всем вам свободу дал — катитесь, мол, на все четыре стороны! — опять, скажешь, не чудо?!
В и й о н (улыбнулся). Счастье.
П а л а ч (рассердился). А как тебя нынче суд или, иначе, Парижский парламент не далее как прошлого ноября седьмого дня определил к казни, иначе сказать — к смерти, а если по-законному, по букве и духу — к повешению и удушению! — как тебя и нынче, в третий-то раз, не приведи бог, помилуют, от петли уйдешь, — опять не чудо из чудес будет?!
В и й о н (рассмеялся). Да нет, это уж на привычку будет смахивать!
П а л а ч (в сердцах). Да кто ты есть такой, чтоб всякий раз у меня промеж пальцев уходить?! За всю мою практику один такой и сыскался!
В и й о н (усмехнулся собственному экспромту).
П а л а ч (поражен). Ну стихоплет! Ну сочинитель!..
В и й о н. Такое уж у меня занятие…
П а л а ч. Какое ж это занятие — сочинитель?! Занятие — это за что денежки платят, от чего прибыток. Вот я, к примеру, палач славного города Парижа, — мне за это жалованье положено, а сверх того за каждую голову или там шею — отдельно. Стало быть, палач — занятие. Или трактирщик там, сводня, шлюха. Даже король — и то занятие. А стихи сочинять — один, как я погляжу на тебя, убыток. Вот я опять же тебя спрашиваю — кто ты есть такой, Франсуа Вийон?!
По мере того как он перечисляет их — королей, шлюх, поэтов, воров, школяров, попов — они возникают плотной, крикливой толпой вокруг эшафота.
М о н т и н ь и. Он мой друг! Мы с ним выросли вместе на улице Сен-Жак. Он — мэтр Вийон, магистр искусств!..
К о л л е н. Трус он, а не магистр! Трус, слюнтяй, рифмач несчастный!
М а л е н ь к и й Ж а н. На вора на настоящего он никогда не тянул, нет, не тянул, — жидковат.
Т а б а р и. Врет он, будто это я на него донес! Он сам на себя донес!
К о р о л ь Р е н е. А мне он показался очень занятным… я многое у него почерпнул.
Г о н т ь е (ему). Вы слишком добры, ваше величество, это не пристало монарху!
С е р м у а з. Он преступник! — он растлитель, вор, бродяга, развратник! Зачем далеко ходить, меня-то кто убил? — он!..
Т о л с т у х а М а р г о. Мальчишка он! Черный вороненок, всегда голодный, всегда насмешливый, забияка, пустомеля, а туда же — как переступит порог, тут же тащит тебя в постель. И все в долг, заметьте, все в кредит!
К а т е р и н а. Выскочка и наглец! И я ничуть не жалею, что велела высечь его под моим окном розгами!
Ж а н н е т о н. А я вот никогда ему не отказывала! Ни разу! И горжусь этим, если хотите знать!
Б л а н ш (ей). Можно подумать, что во всем Париже сыщется хоть один кто-нибудь, которому ты отказала бы!
П е р е т т а. А кушать девушке надо? Одеться надо? Сережки-колечко купить надо?! — а что ни день, все дорожает. Раньше для моего бюджета вполне хватало трех гостей за день, а теперь и с пятью едва сводишь концы с концами!
К а р л О р л е а н с к и й. Он — поэт. Первый поэт Франции.
Д’ О с с и н ь и. Нет в королевстве покоя, пока такие, как он, — на свободе.
К а р л О р л е а н с к и й (ему). Я и сам поэт, ваше преосвященство.
Д’ О с с и н ь и (отмахнулся). Очень может быть, ваша светлость, но, слава богу, вы в первую очередь герцог и пэр Франции, а уж потом, извините…
Загалдели все хором, слов их уже почти не разобрать.
В и й о н (в отчаянии — им). Что вы обо мне знаете? Что вы знаете о самих себе?! — кто из вас отличит оболочку от сути, ядро от кожуры, сердце от плоти?!
Сквозь толпу, тихо, как вода меж камней, к Вийону приблизилась Д е в у ш к а, к о т о р о й н и к о г д а н е б ы л о. Она — босиком, простоволоса, в просторном платье до пят, с печальным и вместе спокойно улыбающимся лицом. В руке у нее — ромашка. Она подошла к Вийону, села у его ног.
П а л а ч (Вийону). Ну и кто из них тебя услышал? Кто посочувствовал, кто чем помог?! — вот и выходит дело, приятель, что, кроме как на меня, тебе и не на кого понадеяться!..
Все они — медленно, кто опустив голову, кто махнув рукой, кто утерев слезу, — один за другим уходят, исчезают в темноте, в метели.
Уж я-то тебя, приятель, не подведу, уж я-то всегда тут как тут, сработаю на славу, ты и глазом не моргнешь, а уж будешь у меня глядеть на всех свысока!.. (Уходит последним.)
Вийон — один, лишь Девушка, которой никогда не было, осталась у его ног.
В и й о н (оглянулся вокруг). Никого?.. (Горько усмехнулся.) А на что ты надеялся, глупец? Разве ты не знал этого наперед? Разве не было это написано у тебя на роду?! — ах, Вийон, Вийон, мой старый, седой Вийон… отчего же у тебя на губах солоно?.. (И тут только он увидел рядом с собой Девушку, которой никогда не было.) Ты — здесь?! (Нежно.) Ты, которой никогда не было, которую я сам себе придумал, сочинил, сам соткал из грязи и солнца, из грез и утрат…
Она глядела на него, тихо улыбаясь.
Ты одна знаешь правду обо мне. Я — как человек, умирающий от жажды на берегу ручья, у самой воды… (Вспомнил.) «Я над ручьем от жажды умираю…» Я — это и есть моя жажда, вечная, неутолимая жажда… (Обнял ее крепко, тесно.) Но ведь у этой жажды, у этого ручья было начало — там, далеко, много лет назад, был тихий и светлый ключ, и в нем отражалось небо… там, в стране, из которой мы все пришли, прежде чем стать тем, чем мы стали…
Действие первое
ШКОЛЯР
15 июня 1455 года. Солнечный, слепящий полдень. Площадь перед теологическим факультетом на горе Святой Женевьевы — сердце университетского, студенческого Парижа. Посредине ее стоит огромный, увитый зеленью и цветами камень, известный всему Парижу под именем «Чертова камня».
Полно народу — школяры всех четырех факультетов университета, их подружки — шумные, праздные, чуть навеселе. Среди них — Р е н ь е д е М о н т и н ь и, К о л л е н д е К а й е, Г и Т а б а р и.
На «Чертовом камне» стоит во весь рост молодой, возбужденный Ф р а н с у а В и й о н. Напротив, у подножия камня, в сопровождении нескольких городских стражников — Ф и л и п п С е р м у а з в поповской сутане. Гул голосов, веселые выкрики, громкий смех, скрипки, лютни, бубен, барабан.
С е р м у а з (грубо и надменно). Отдайте камень! Камень отдайте!
В и й о н (простодушно). Какой камень?!
С е р м у а з. Что значит какой?! — из-за которого я здесь!
В и й о н. Камни бывают разного рода, ваше преподобие. Например, камень, который носят за пазухой. Надеюсь, он при вас? Или, наоборот, камень, который бросают в чужой огород, — навряд ли он вам нужен. Или камень, который привязан к ногам утопленника, — этот вам уж наверняка ни к чему. И, наконец, камень, который один дурак бросил в воду, а десятеро умных никак его не достанут со дна. Разве вы уронили что-нибудь в воду, ваше преподобие?..
Веселый смех в толпе.
С е р м у а з (гневно). Вот этот! На котором ты стоишь, мозгляк!.. «Чертов камень»!
В и й о н. Чертов камень? Зачем, ваше преподобие, вам, служителю господа бога, чертов камень, то есть — дьяволов, а точнее говоря — антихристов?! Известный также в Париже под именем «Чертовой тумбы» или — вы простите мою вольность, ваше преподобие! — под названием «Чертова дерьма»?.. Зачем вам об него мараться, ваше преподобие?!
Восторженный хохот толпы.
К о л л е н (он стоит с дружками чуть в стороне). Дети, чистые дети! — им бы поиграть, позабавиться, а как до серьезного дела дойдет…
М о н т и н ь и. Погоди, и до потайных сундуков доберемся, до заветной мошны… дай ему облаять попа, расшевелить горячие головы, распалить кровь, а там уж слово за нами…
Т а б а р и (поспешно). Делить поровну! Добычу — поровну, такое мое условие!..
С е р м у а з (наливаясь злостью). Отдай камень! Отдай по-хорошему!
В и й о н. Согласен, ваше преподобие, но только если вы унесете его самолично. А грыжу, которую вы при этом непременно наживете, вам бесплатно вырежут студенты медицинского факультета.
Из толпы вышли вперед — веселые, разбитные, под хмельком — Т о л с т у х а М а р г о, Ж а н н е т о н, П е р е т т а и Б л а н ш.
Т о л с т у х а М а р г о. Не давайтесь им в руки, ваше преподобие, не то они так вас ненароком уполовинят!
С е р м у а з (в гневе). Да я скорее руку дам на отсечение, язык, уши, нос, голову…
П е р е т т а. Остановитесь, ваше преподобие, не то сгоряча отсечете себе как раз то, без чего нам с вами едва ли столковаться!..
С е р м у а з. …чем даже взгляну в вашу сторону, шлюхи площадные!
Ж а н н е т о н. А чем мы хуже порядочных?! — мы, а не они, пресные и постные супружницы, даем вашему брату утешение среди забот, радость среди будней, уверенность в себе после того, как его поучили дома скалкой!
П е р е т т а. Мы, а не ваши кислоглазые, тонкогубые верные жены, делаем из вас хоть на ночь, хоть на час, а — мужчин!
Б л а н ш. К нам на огонек, если уж на то пошло, забегают утешиться первые люди королевства! Как военные, так и судейские!
Т о л с т у х а М а р г о. Так что мы не хуже других выполняем свой гражданский долг!
В и й о н (хохочет). Нет! — им только попадись на язычок! С ними держите ухо востро, ваше преподобие!..
Т о л с т у х а М а р г о (с гордостью). А мы — парижанки! Поищи-ка еще где таких!..
С е р м у а з (вышел из себя). Вы! — развратники, голодранцы, умники, говоруны, гордецы, грамотеи!.. От вас все беды, все пороки, все пакости в этом городе!.. Днем вы задираете нос, богохульствуете и кичитесь своей ученостью, ночью распеваете похабные песни, бьете стекла, срываете вывески, пристаете к почтенным дамам, бесчестите девиц, лапаете в потемках наших служанок… Вы! — накипь, пена, подонки Парижа! Чего вам надо?!
В и й о н. Чего? — я тебе скажу, тонзура без головы! Мы молоды, и этот университет — наш! Этот город, эта жизнь! Мы и есть — Париж, а не вы, поперхнувшиеся собственным самодовольством! Мы плюем на ваш порядок, вашу сытость! вашу тупость! На ваших мужчин, от которых родятся худосочные заморыши! На ваших женщин, с которыми мы спим не ради удовольствия, а лишь для того, чтобы улучшить вашу породу!.. Наше время пришло! Наше время стучится в городские ворота! А этот камень мы поставим на вашей могиле, вот зачем он нам нужен!
Одобрительные крики в толпе.
С е р м у а з (перекрывая шум). Мы вас скрутим в бараний рог! Мы еще пустим вам кровь — вы забыли, как это бывало прежде?! Я узнал тебя, Франсуа Вийон, я узнал твою подлую, наглую рожу, я ее помню еще с той поры, как тебя высекли публично по голому заду! И все, что ты тут наплел, — ложь, обман, подвох, ты — чертов брехун, ты все истины выворачиваешь наизнанку!
В и й о н (в восторге). Ты прав, брюхатик! — все ваши истины — наизнанку! Все ваши мертвые, липкие, трусливые истины! Наизнанку их!
С е р м у а з (кричит). Босяки, святотатцы, мятежники, ничтожества желторотые! — мы вам вправим мозги! Мы вам еще всыпем пониже спины! Мы еще покажем вам, кто хозяин в Париже!
Галдящая, орущая, приплясывающая толпа вытесняет его и стражников с площади.
В и й о н (спрыгнул с камня, подошел к друзьям). Ну, славно я ему вмазал?!
Т а б а р и. Да уж язык у тебя подвешен, что ни говори!..
К о л л е н (с веселой угрозой). Погоди! — скоро заговорят языки колоколов на колокольнях! Скоро мы еще не так возьмем за горло этот проклятый город! Все впереди! — мы пройдемся по нему вдоль и поперек, он еще обмарает портки от ужаса — дай срок!
В и й о н (не понял). Кто это — мы?
К о л л е н (твердо). Мы… — «Раковина».
М о н т и н ь и. Оставь его в покое, Коллен, ему незачем в это лезть. Не путай его в наши дела.
Т а б а р и. А чем он хуже других? — он парень что надо.
В и й о н (уязвлен). Я — с вами!
К о л л е н (неопределенно). Там видно будет. (Направился в толпу.)
Т а б а р и (идет за ним). Только чур — навар пополам! (Ушел вслед.)
М о н т и н ь и. Зря ты лезешь в эту кашу, Франсуа…
В и й о н (обиделся). Но ты-то — в этой вашей «Раковине»?! Тебе можно, мне нельзя?!
М о н т и н ь и. Я — отпетая душа, из университета выперли, из дому ушел… Ты — другое дело, ты уже лиценциат, ты мог бы изучать право, или медицину, или теологию, мог бы стать со временем священником, адвокатом, профессором, нотариусом… А вместо этого от тебя теперь разит дешевой политикой, дешевым вином и дешевыми девками… и все твое будущее под угрозой!
В и й о н (отмахнулся). Будущее!.. — оно так быстро становится прошлым…
М о н т и н ь и. Так ведь у тебя дар божий!..
В и й о н (возмутился). Ренье! — мне надоело! Все мне твердят одно — ты, мама, дядя: у тебя талант, не зарывай его в землю, не растрачивай себя черт те на что!.. Как будто этот самый дар божий — тяжкий крест, который я приговорен таскать всю жизнь на своем горбу… Оставьте меня в покое! — я хочу жить как все, весело, во все тяжкие!..
М о н т и н ь и. Ты не такой, как мы, Франсуа, не такой, как все, то-то и оно.
В и й о н (задумался). То-то и оно… Во мне будто живут два чужих человека, два брата-врага… Один — веселый, беззаботный школяр, забулдыга и бабник, которому все нипочем, море по колено… Другой приходит ко мне по ночам, и не велит спать, и бередит душу, печальный и тихий. Мир плохо устроен, шепчет он мне в темноте, и люди бедны радостью, они не знают, где правда, где ложь, и Париж задыхается от собственного смрада… Утешь их, твердит он мне, рассмеши, научи их петь, когда им весело, и плакать, когда горько… отвори им совесть, как лекарь отворяет кровь…
М о н т и н ь и. Что же ты ввязываешься тогда в политику? В эту ребячью школярскую войну с Парижем? — что тебе в ней? Тебе, поэту?
В и й о н. А то, что в этом городе нет места стихам! Нет места жалости и любви!.. — значит, его надо сровнять с землей и перепахать железом! Предать огню и потоку!
М о н т и н ь и (усмехнулся). Жалость — на пепелище? Стихи — на крови?..
В и й о н. Иногда мною овладевает такая кровожадная, разнузданная справедливость, такое слепое сладострастие человеколюбия, что мне самому становится страшно… и я перестаю отличать возмездие от мести и сострадание от безнаказанности… и тогда я ищу убежища в стихах.
М о н т и н ь и. Забудь о них, если хочешь заниматься политикой. Она в них не нуждается. Как, впрочем, и в сострадании.
В и й о н. А стихи?.. — ты убежден, что стихи кому-нибудь нужны? Что они могут что-нибудь изменить в этом мире?! — я ведь знаю вкус и этих сомнений, Ренье!..
М о н т и н ь и (обнял его). А что тебе до мира? До этих людишек? Посмотри на них — жалких, тщеславных, сытых своим голодом! До тебя ли им?! — ты их не переиначишь, не сделаешь ни добрее, ни достойнее…
В и й о н. Что же ты твердишь мне о моем даре? О божьем даре, до которого никому нет дела?!
М о н т и н ь и. Это твой искус, Франсуа, твой сладостный тяжкий крест. Неси его в одиночестве, так уж тебе написано на роду. А жажду справедливости… жажду заливают вином, Франсуа. Или сдабривают расхожей любовью. (О девицах, сидящих стайкой на «Чертовом камне».) Вон их сколько, бери любую на выбор. Сегодня они дешевле обычного — они тоже приобщились к политике. Толстуха Марго, Жаннетон, Бланш, Перетта, — они готовы на все… во имя свободомыслия!
Среди девиц — неслышно, неназойливо — появилась Д е в у ш к а, к о т о р о й н и к о г д а н е б ы л о, улыбаясь Вийону открыто и нежно. Он заметил ее, незнакомую.
В и й о н (о ней). Слушай, вон там, рядом с Толстухой, — девушка с ромашкой в руке, простоволосая… кто она?
М о н т и н ь и. Должно быть, новенькая.
В и й о н (Девушке, которой никогда не было). Ты кто? Как тебя зовут?.. (Девицам — о ней). Откуда она взялась?
Т о л с т у х а М а р г о. А кто ее знает? — они ведь, что ни день, толпами приходят в Париж искать счастья, дурочки деревенские.
Ж а н н е т о н. Всех не упомнишь — нас в столице не меньше трех тысяч наберется, веселых девиц.
Б л а н ш. Ну, своих-то мы носом чуем, настоящих-то!
П е р е т т а. Кто ни есть, откуда ни взялась, — дорожка одна! Ты думаешь, мы по-другому начинали?!
В и й о н (Девушке, которой никогда не было). Слушай! — ты что все смотришь в мою сторону и молчишь? Подойди, не бойся!
Она, все так же улыбаясь, подошла к нему.
Ты кто?.. — да не бойся, отвечай! Ты — из них, из наших неверных подружек?..
Она молчит, не спуская с него спокойного, нежного взгляда.
Если ты пришла сюда торговать любовью, то у меня как раз есть несколько су в кармане, это со мной не часто бывает, тебе повезло. Да я никогда за это и не плачу, ты будешь первая. Или это я у тебя первый? — ты совсем еще маленькая… Ты на кого-то похожа, на кого?.. (Усмехнулся.) Разве что на ту, которую я всякий раз вижу, когда закрываю глаза, кого бы я при этом ни целовал… Я ведь сплю со многими, а люблю одну… правда, я ее еще не встретил, но ты похожа на нее… (Внезапно.) Нет, была одна… есть одна… она сама меня позвала, и я любил ее всю ночь… долгую, душную ночь до самого дня… но утром она посмеялась надо мной и прогнала… и даже пожаловалась на меня в полицию, когда я стал добиваться ее снова. Ты похожа и на нее… на ту, которую я в ней искал и нашел… а она изменила и посмеялась надо мной… Это очень больно, понимаешь? — но я не могу ее забыть…
Она ему улыбалась.
Что ты все молчишь? Или ты не веришь мне?! — не бойся, мне ничего от тебя не надо!..
На площадь, в сопровождении того же Ф и л и п п а С е р м у а з а, вышла — красивая, нарядная и надменная — К а т е р и н а д е В о с с е л ь.
(Увидев ее, Вийон изменился в лице.) Она… Вот от нее мне кое-что надо… Ей мне есть что сказать…
С е р м у а з (Катерине). Я говорил вам, Катерина, не надо было идти этой площадью, — вы только поглядите на этих разбойников!
К а т е р и н а. А мне нравится — тут, по крайней мере, весело и людно…
Вийон быстро пошел ей навстречу.
В и й о н (с дерзкой почтительностью). Мадам! — вы, прекраснейшая и безупречнейшая дама Парижа, — здесь, среди нас, недостойных даже слышать стук ваших каблучков?!
К а т е р и н а. Я вас не знаю, сударь. Во всяком случае, не помню. Дайте нам пройти.
С е р м у а з. Зато я знаю этого шалопая!..
В и й о н (искренне). Не помните? — меня?! Пусть так, не помнить меня — ваше право…
С е р м у а з (прервал его). У вас незапоминающаяся физиономия, сударь, что верно, то верно!
В и й о н (Катерине). …но не помнить моей любви?!
К а т е р и н а (насмешливо). О чем вы толкуете, мой юный друг?!
В и й о н (с болью). Я простил вам, поверьте, то, что вы отвергли мою любовь и посмеялись над нею, но — забыть?! — этого вы не смеете!..
К а т е р и н а. Впрочем, я кое-что вспомнила… Я вспомнила, как судебный пристав высек вас по моей жалобе розгами. Ивовыми розгами, это я помню. Вы удовлетворены, сударь?
В и й о н. О да! — розгами… Но даже когда меня секли и весь околоток сбежался смотреть на это веселое зрелище — секут любовь по голому, беззащитному ее телу! — даже тогда я благословлял вас и безропотно принял позор и боль, даже тогда, под розгами, я сочинял стихи о вас!
С е р м у а з (грубо). Ты посмел запятнать доброе имя дамы своими грязными куплетами?! — я живо укорочу твой язык, щенок!
К а т е р и н а. Что вы, милейший господин Сермуаз! Отрезать ему язык — все равно что лишить павлина хвоста или змею — жала.
В и й о н (с горечью). О да… язык мне еще пригодится… Хоть бы и сейчас — сейчас вы услышите новые стихи… Это будут последние стихи, которые я сочиню в вашу честь… Нет, в ваше бесчестье, мадам!.. (Обернулся к девицам, сидящим на «Чертовом камне».)
Ах, Бланш, Перетта, Жаннетон, —
Увы, весь мир — один притон!
Но это и неплохо —
Порок приятней вздохов,
А плоть милей души во цвете лет!
К а т е р и н а (насмешливо). Вы делаете успехи, сударь, — раньше рифмы у вас были и вовсе невпопад.
В и й о н (обращаясь — хоть стихи эти и адресованы. Катерине — к Толстухе Марго).
Скажу я вам как шлюхе:
Печально жить старухе.
Пора запомнить дельный мой совет:
Увянет юность — счастья не найдете!
Спешите вашу долю взять сполна!
К а т е р и н а. Пойдемте, Филипп, мне что-то прискучили эти излияния…
В и й о н (обернулся к ней).
Нет ничего грустней увядшей плоти —
Кому кошелка старая нужна?!
К а т е р и н а (задохнулась от возмущения). Вы это мне, сударь?! Мне? Вы смеете?!
В и й о н (не спуская с нее глаз).
Не мощь в мужчине дорога,
А лишь желанье да деньга.
А сила, может статься,
Найдется и у старца!
С е р м у а з (полез под сутану за кинжалом). Я ему заткну глотку, Катерина, только прикажите!
В и й о н (Катерине).
Под вашею умелою рукой
И от мальца до срока
Добиться можно прока,
Хоть и неразвит дар его мужской!
Когда ж мальчишка дар свой приумножит —
Уж ваше дело будет сторона:
Он в новый кошелек богатство вложит —
Кому кошелка старая нужна?!
К а т е р и н а (визгливо). Это слишком! Назвать меня старухой?! Меня — старой кошелкой?!
С е р м у а з (вытащил из-под сутаны кинжал). На, получай, подонок! Получай свое, рифмач подзаборный!.. (Ударяет его в голову кинжалом.)
Кровь залила Вийону лицо. Он пошатнулся, но рядом с ним оказалась Девушка, которой никогда не было. Толпа в смятении загудела, сомкнулась вокруг Сермуаза и Вийона.
В и й о н. Вот как… я бы мог вам простить ревность, сударь, или даже верность этой даме, не знающей, что это такое… Но вы посмели прервать меня, когда я сочиняю стихи. Этого я вам простить не могу, увольте! (Наносит Сермуазу удар ножом в грудь. Тот падает замертво.)
Вынырнув неприметно из толпы, рядом с Вийоном возник П а л а ч. С другой стороны к нему бросились друзья — Коллен, Монтиньи, Табари.
П а л а ч. Чуял я, что жареным попахивает, что без меня дело не обойдется!.. И вот он, тут я, ушки на макушке! Тут как тут!
В и й о н (испугался). Кто ты?
П а л а ч (даже обиделся). То есть как это кто?! — Анри Кузен я, палач славного города Парижа, прошу любить и жаловать!
Толпа в ужасе заметалась, быстро редея. И вот площадь уже пуста — только Вийон, Коллен, Монтиньи, Табари, Палач и Девушка, которой никогда не было.
К о л л е н (подхватил Вийона под руки). Теперь ты наш, Франсуа, теперь тебе, кроме нас, кроме «Раковины», податься некуда!..
Т а б а р и. Прямо с мокрого дела новую жизнь начал!
П а л а ч. Уноси ноги, приятель, смажь пятки салом, беги, пока цел! Главное дело, чтоб от меня подальше, со мной шутки плохи, если уж кто ко мне на алтарь попал…
К о л л е н (увлекая за собой Вийона). Теперь ты наш, Франсуа, мы тебя в обиду не дадим!..
Т а б а р и. Как за каменной стеной! Будь спокоен!..
М о н т и н ь и (усмехнулся напоследок). Спокойно разве что только в петле бывает…
В и й о н (в отчаянии). Что за город! Проклятый город!.. Я искал любви — меня высекли розгами! Я хотел счастья — и убил ближнего своего! Я жаждал чистоты — и запятнал себя кровью! Я искал человека — и обрел палача!.. Что за город! Что за город-перевертыш!..
Друзья быстро уводят его с площади.
П а л а ч (им вслед). До скорого, приятель! Ты следы-то хорошенько заметай, хотя, по чести тебе скажу, от меня мало кому уйти довелось… еще свидимся, не сомневайся!.. (Ушел в другую сторону.)
Девушка, которой никогда не было, осталась одна на пустой площади. Тихо, бессильно плачет, волосы закрыли лицо.
Ночь с 24 на 25 декабря 1455 года — рождество.
Ризница церкви Наваррского коллежа — теологического факультета Сорбонны.
У задней стены, в центре, — большой, окованный медными полосами сундук: в нем хранится факультетская казна.
В узкое окно, протиснувшись меж прутьев, в ризницу влезают Ф р а н с у а В и й о н, К о л л е н, М о н т и н ь и, Т а б а р и и М а л е н ь к и й Ж а н, профессиональный взломщик. У Табари в руке горящая неверным пламенем свеча.
К о л л е н (оглядываясь вокруг). Тут?
В и й о н. Тут.
М о н т и н ь и. Темновато…
М а л е н ь к и й Ж а н. Да и сыровато… а у Маленького Жана ревматизм…
Т а б а р и. А уж жутко до чего! — спаси бог!..
К о л л е н (ему). Посвети-ка.
Табари поднял свечу над головой.
(Увидел сундук; Вийону.) Он?
В и й о н. Он.
М а л е н ь к и й Ж а н (подошел к сундуку, оглядел его внимательно). Серьезная вещь…
К о л л е н. За дело! Валяй, Маленький Жан! — до света надо управиться. (Табари.) А ты вали обратно, будешь стоять на стреме за стеной, в саду.
Т а б а р и. Мое условие — поровну! По-честному! (О Вийоне.) Он новичок, ему меньшая доля причитается, пусть он и стоит на стреме!
К о л л е н (нетерпеливо). Ладно, поровну так поровну. Вали через стену и, чуть что, ухай филином. (Взял у него свечу.)
Т а б а р и (вылезает в окно). Слово сказано! — поровну навар! (Вылез.)
М а л е н ь к и й Ж а н (стал на колени, возится с замком). Замочек серьезный… хитрый замочек-то!.. Ну да ладно, мой славненький, мы ведь с тобой друзья? — друзья. Маленький Жан тебе больно, мой хороший, не сделает, он тебя не попортит…
В и й о н (нерешительно). Ну, я пойду…
К о л л е н (удивленно). Куда это?!
В и й о н. Я свое сделал — вот он, сундук с деньгой. Я буду ждать в таверне у Толстухи Марго.
К о л л е н. А мы тебе — денежки на блюдечке? Возьмите, мэтр Вийон, не побрезгуйте?!
М о н т и н ь и. Пусть идет, какой от него толк? — новичок. Зачем он тебе?
К о л л е н. А затем, что, если он только навел, только навар с дружками делил, — полспроса с него, разве что в клетку угодит, а не на алтарь к палачу. А так — все поровну: и добыча, и страх, и ответ, понял?!
М а л е н ь к и й Ж а н (колдует над замком). Денежки, они так просто в руки не даются, их еще уговорить надо, умаслить… денежки, они тоже свою гордость блюдут, не шлюха какая-нибудь, чтоб сама юбку задрала…
В и й о н (решился). Я пойду, Коллен. Я буду ждать у Толстухи.
К о л л е н (стал у него на пути). Никуда ты не уйдешь, Франсуа, вот тебе мое последнее слово. Такое уж у нас правило, в «Раковине», — пошел на дело, значит, ты в законе, а закон у нас твердый.
В и й о н. Плевал я на ваши законы! Я не вор!
К о л л е н (насмешливо). Кем же ты сюда явился, в ризницу Наваррского коллежа, да еще в рождественскую ночь? — лиценциатом? Мэтром? Или, не в обиду будь тебе сказано, — рифмачом?! Так ведь ты не за рифмами — за деньгами сюда пришел.
В и й о н (резко). За деньгами, да! Потому что только за деньги и можно купить свободу в этом продажном городе!
К о л л е н. Свободу — отчего?
В и й о н. От того, чтобы не просиживать штаны у судейского крючка или королевского нотариуса! Чтобы не быть служкой у объевшихся попов в капитуле Богоматери! Не корпеть в парламенте, где все равно никто правды не добьется! Мне нужны деньги, чтобы ни от кого не зависеть, никому не угождать и — не врать, не врать! Чтобы я мог писать стихи, одни стихи, только стихи, а ради них я на все готов, даже на кражу, как видишь… Я пришел сюда все-таки рифмачом, Коллен, только тебе этого не понять!
К о л л е н. А коли нас легавые схватят, они-то тебя поймут? Поверят? — или ты надеешься заговорить им зубы своими стихами?
Вийон промолчал.
Вот так-то, Франсуа.
М а л е н ь к и й Ж а н (работает). Ах ты мой сладенький! — не даешься мне, паскуда?! Думаешь, Маленький Жан тебя не одолеет, не нарушит тебя, как жених невесту в брачную ночь?! Врешь, Маленький Жан еще и не таких уламывал, не таких к стенке припирал, мой красавчик…
К о л л е н (нетерпеливо). Управишься до зари?!
Часы на башне Сорбонны бьют полночь.
М о н т и н ь и. Полночь.
М а л е н ь к и й Ж а н (крестится). Рождество. Господь народился.
К о л л е н. Ничего, успеем, зимние ночи длинные.
М а л е н ь к и й Ж а н. В рождество грешить не велено. В рождество молиться надо.
К о л л е н (нетерпеливо). Ты нагреши для начала, а уж потом замаливай!
М а л е н ь к и й Ж а н (упрямо). А Маленький Жан наперед желает!
К о л л е н (сдаваясь). Ну, молись, да покороче!
М а л е н ь к и й Ж а н. А он не может сам, Маленький Жан, он молитв наизусть не помнит. Работа нервная, память и отшибло.
М о н т и н ь и. Ну, повторяй за мной: «Домини нострем…»
М а л е н ь к и й Ж а н. А Маленький Жан по-латыни не умеет. Пусть кто другой гундосит, а он про себя по-французски будет, по-простому. (Становится на колени.)
Ударили к рождественской мессе все колокола Парижа — торжественно, празднично, зовуще.
В и й о н (под звон рождественских колоколов). Господи, услышь меня в эту ночь… в ночь, когда ты пришел к нам, чтобы все искупить — наши грехи, нашу слабость, гордыню, беззащитность, вражду, наше ничтожество и наше неведение… услышь меня! Я прошу о малом — дай всем счастья! Малого счастья, легкого, чтобы ноша эта не согнула наши слабые плечи. Дай нам счастья по нашим силам, не больше того, что может вместить наша душа… Дай нам сохранить в себе твой образ и подобие! Я ни о чем не прошу для себя, мне ничего не надо… ничего, пока я слышу чужие вздохи и умею их рифмовать, пока чужая боль отмеряет шаг моей строки, пока чужое сердце бьется в моей балладе… Мне ничего не надо!.. Дай каждому, чего он стоит, что ему посильно… и научи нас молиться, надеяться, верить, любить, терпеть и прощать…
М а л е н ь к и й Ж а н. Теперь другое дело… теперь душа обеспечена, греши себе в свое удовольствие… А сундучок-то брюхатенький, по всему видать, на сносях сундучок!.. (Работает.) Ничего, поддашься, мой ласковый, уступишь, моя девочка-недотрога, отомкнешься, сучка приблудная…
Замок щелкнул, отомкнулся.
(Откинул крышку сундука, вытащил из него туго набитый монетами полотняный мешочек.) Разрази меня гром! Хвати меня родимчик! Вот они, кругляши-то, тепленькие, желтенькие!..
Коллен, Монтиньи и Вийон бросились к нему.
К о л л е н. Давай его сюда!
М а л е н ь к и й Ж а н (не отдавая мешок). Это еще зачем?!
К о л л е н. Пересчитать!
М а л е н ь к и й Ж а н. А Маленький Жан и сам счету учен! Простой человек, но палец в рот ему класть не советую!
К о л л е н (стянул с себя рубаху, расстелил ее на полу). Высыпай! Высыпай, не крохоборничай!
М а л е н ь к и й Ж а н (с веселым звоном высыпает золото на рубаху). Сто! Тыща! Маленький Жан и на глазок все до последнего денье подсчитает!
Они сгрудились на коленях вокруг золота.
К о л л е н. Не тронь! Я сам! Раз, два, три, четыре… Ах ты дьявол! — пальцы не слушаются…
М о н т и н ь и (считает). Семь, восемь, девять…
В и й о н (про себя). Напьемся на них, нажремся, а потом все в нужник спустим.
М а л е н ь к и й Ж а н. Кто в нужник, а Маленький Жан их — один к одному, один к одному… У Маленького Жана семья — семь ртов, он все в дом, Маленький Жан, про черный день…
М о н т и н ь и (считает). Двадцать два, двадцать три, двадцать четыре…
В окно торопливо влезает Г и Т а б а р и.
Т а б а р и. Так я и знал — без меня делите!..
М о н т и н ь и (кончая счет). Сорок восемь, сорок девять, пятьдесят. Пятьдесят, тютелька в тютельку. Полста. Пятьсот экю, по десять в золотом.
Т а б а р и. Это сколько же на брата приходится, на нос? — по сто с довеском?!
К о л л е н (грозно). Чего-о?!
М а л е н ь к и й Ж а н (Табари). Ты себя с нами не равняй, ты на стреме стоял!
Т а б а р и. Сто — и ни одним денье меньше!
К о л л е н (спокойно). Пять — и ни одним денье больше.
Т а б а р и (ошарашен). Чего-о?!
К о л л е н. Ты меня знаешь — торговаться без пользы.
Т а б а р и (отступая). Пятьдесят!
К о л л е н. Шесть.
Т а б а р и. Тридцать!
К о л л е н. Семь.
Т а б а р и (отчаиваясь). Двадцать пять!
К о л л е н. Восемь.
Т а б а р и (со слезой). Двадцать!
К о л л е н. Девять.
Т а б а р и. Ну, хоть пятнадцать!..
К о л л е н. Десять. Все, торги закрыты! (Схватил его за ворот.) Еще хоть слово — и ни одного не получишь! Десять, да обед, за который я плачу. Обед — чтоб животы полопались, чтоб — кишки по швам! Коллен де Кайе угощает! Коллен де Кайе платит, держись Коллена, маленькие, с ним не пропадешь. К Марго, к Толстухе!..
Та же рождественская ночь 1455 года.
Таверна Толстухи Марго: низкие закопченные потолки, залитые вином и жиром столы; огонь в камине и горящие плошки на стенах освещают толпу бродяг, воров, пьянчуг, проституток — обычную клиентуру этого сомнительного заведения на улице Сен-Жан.
Входят К о л л е н, В и й о н, М о н т и н ь и, Т а б а р и и М а л е н ь к и й Ж а н.
К о л л е н. Стол! Вина! Жратвы! Коллен де Кайе с друзьями гуляет!
Т о л с т у х а М а р г о. Честь и место Коллену де Кайе, раз у него денежки в кармане позванивают! Я девушка честная — кто платит, того и люблю! Равноправие!..
К о л л е н (садясь за стол). За всех плачу!
М а л е н ь к и й Ж а н (тоже садится). Маленький Жан любит, когда его угощают. Он не гуляка, не мот, Маленький Жан, он — отец семейства…
Т о л с т у х а М а р г о (прислуживая им). Жмот ты, Жанно, жмот и деревенщина! Бери пример с господина Вийона или с господина де Монтиньи, — ученые, а не брезгают ни моим вином, ни моими девушками. Одно слово — образованные молодые люди!
Т а б а р и (усаживается последним за стол; про себя). Как на шлюх тратиться — не жадничают, а как с другом поделиться по-честному, по закону…
Меж столами, меж танцующими, поющими, жрущими, орущими, тихо улыбаясь Вийону, возникла Д е в у ш к а, к о т о р о й н и к о г д а н е б ы л о. Вийон увидел ее, удивился.
В и й о н. Опять она!..
Т о л с т у х а М а р г о (ему). Судомойка, я ее вчера только наняла. Помогает, когда гостей много.
В и й о н (быстро подошел к Девушке). Зачем ты здесь? Чего ты здесь не видала? Ты слышишь? Почему ты молчишь?
Она улыбается, глядя ему в глаза.
Уходи отсюда! — тебе здесь не место, разве ты не видишь?! Откуда ты родом?.. Мне все время чудится, что я тебя давно знаю… что я тебя когда-то уже видел… Ты не помнишь меня? — меня, того, кем я был раньше, прежде чем стать Франсуа Вийоном, школяром, забулдыгой, стихотворцем, бродягой, вором?.. Уходи отсюда! Уходи!..
Девицы обступили стол Коллена, надеясь на угощение.
К о л л е н. Ну-ка, вали отсюда подальше, девки! Мы меж собой потолковать пришли, по-мужски. Кыш отсюда!
П е р е т т а (обиделась). Тебе бы только пить да драться! А с дамами поговорить, девушкам приятное сделать — этого ты не понимаешь, невежа!
Ж а н н е т о н. Не приведи бог! — только и знают, что в постель бухнуться да второпях, на ходу, не для удовольствия — для одного здоровья, и тут же — побежали по делам, деньги зарабатывать! Глядеть противно!
П е р е т т а. Где только у них сердце, у кавалеров, где у них душа?!
Б л а н ш. Ну, где у мужчины душа — дело известное…
Т о л с т у х а М а р г о (прислуживая гостям). А зачем она вам, его душа? Что вам-то в ней?! Не путайте тело с душой, девочки, постель с любовью. Поверьте моему опыту — от постели одно удовольствие, от любви — одна горечь, одна оскомина…
Т а б а р и (вскочил на ноги в пьяном гневе). Плевал я на все! Мне — чтобы честно, поровну, по-благородному, как договорились!.. Плевал я на ваши дерьмовые деньги! — вы еще пожалеете, вы еще у меня попляшете, поваляетесь у меня в ногах!..
К о л л е н (грозно). Уж не угрожаешь ли ты мне, братец Ги?..
М о н т и н ь и. Да он пьян в стельку!
М а л е н ь к и й Ж а н. Может, укоротить его? — у маленького Жана рука на это скорая.
Т а б а р и. Я обиду не забываю, я памятливый! Око за око!.. (Валится на пол.)
Т о л с т у х а М а р г о (подхватывая его). Пойдем, теленочек… на свежий воздух, отдышишься, облегчишься в свое удовольствие… (Под общий хохот уводит его за дверь.)
К о л л е н (встает с кружкой в руке). Пей, народ Парижа! — Коллен де Кайе угощает! Сегодня ему удача улыбнулась! Пофартило ему сегодня, в ночь под рождество! А рождество у нас нынче двойное — нынче ночью родился у нас новый дружок! Нашего полку прибыло! Встань, Франсуа Вийон, пусть все тебя видят, какой ты есть теперь! Вот он, веселый и румяный, как рождественский гусь! Выпьем за него и порадуемся! Рождество сегодня!..
Всеобщее разудалое, разухабистое веселье.
(Вийону.) Вот эта жизнь — по мне! Такая мне по сердцу!.. Пей, пей, Франсуа, в честь своего рождества!.. И не поленись, потрафь честному народу, потешь его песней, стишками… и — веселыми, забористыми, а не хилыми виршами, от которых хоть вой на луну!..
В и й о н (усмехнулся). Погромче голос да попроще рифма — дым коромыслом, море по колено, — и всем понятно, всем весело… я и это могу, Коллен, и такое у меня есть про запас, на любой вкус…
К о л л е н. Потрафь им, они тебе и поднесут кружку.
В и й о н (очень серьезно). За кружку вина, за кусок позавчерашней свинины, за ночлег на сеновале вместе с курами, за сомнительную славу трактирного жонглера — я всем угождай под пьяную икоту пропойц?! А душа, Коллен, душа?!
К о л л е н. Какая еще душа?..
В и й о н. Моя, Коллен. Моя живая душа. Ей слезы нужны в уплату за смех. Ей стихи — разговор с богом в тот ночной час, когда не идет сон и бодрствует совесть. Есть разудалые стихи для всех, и есть тихие стихи для каждого… За первые платят и кормят, за вторые жгут на кострах. Но и те и другие живут во мне, и те и другие — как тело и душа…
К нему, улыбаясь, подошла Д е в у ш к а, к о т о р о й н и к о г д а н е б ы л о.
(Коллену.) Ты — мое тело, Коллен, мое неотступно голодное и похотливое тело, которому я плачу вечную дань. А она… (обнял Девушку), а ей нужна моя душа…
К о л л е н (удивился). Трактирной судомойке? Девке, которую каждый, кому не лень, тискает в сенях?!
С улицы вбегает встревоженная Т о л с т у х а М а р г о.
Т о л с т у х а М а р г о (кричит с порога). Табари сболтнул! Донес Табари!
К о л л е н (вскочил на ноги). Про что сболтнул? — ты что мелешь, шлюха?!
Т о л с т у х а М а р г о. Во-первых, я давно уже не шлюха, а содержательница уважаемого заведения, зарегистрированного в полиции, заруби это себе на носу, Коллен! А что шлюхой была — не спорю, так ведь первой шлюхой на весь Париж, хоть кого спроси!
К о л л е н. Ну?! — говори!
Т о л с т у х а М а р г о. Его сейчас у самых дверей городские стражники из его же блевотины выудили. Он на ногах не держится, а орет им: «Я Ги Табари, знаменитый Ги Табари, который сегодня в ночь обчистил с дружками сундук Наваррского коллежа! Вот он кто я!..»
К о л л е н (властно). Какие дружки? Какой сундук?! — ничего не было, ничего не знаем, ничего не слыхали, поняла, Толстуха?! Рождество празднуем, рождественского гуся едим! Все слышали?! Я — Коллен де Кайе, вы меня знаете!
В и й о н (в страхе). Смываться надо! Крышка! Смываться, пока не поздно!
М о н т и н ь и. Только нас и видели! Ищи-свищи!
Т о л с т у х а М а р г о. Бегите, мальчики! — они по следу сюда придут. Они унюхают! А там и за мясником дело не станет, за виноделом с удавкой!
Из толпы — прежде неразличимый в ней — вышел вперед П а л а ч.
П а л а ч. А я — вот он! Тут он я!
В и й о н (отпрянул в ужасе). Ты?!
Девушка, которой никогда не было, подошла к нему, взяла за руку.
П а л а ч. А кому ж еще и быть-то, как не мне? Не ждали? — не ждали, дружочки мои, сограждане… забулдыги, пропойцы, горемыки, медвежатники, карманники, наводчики, шулера, сутенеры, скупщики краденого, мошенники, вымогатели, растлители малолетних?! А я — вот он я, тут как тут, всегда, во веки веков!..
По мере того, как он их выкликал, они разбегались в ужасе: кто куда, вон из трактира.
К о л л е н (убегая последним). Беги, Вийон! Беги, малыш! Не теряй времени! Беги, Франсуа!..
На сцене — никого, только Палач, Вийон и Девушка, которой никогда не было.
П а л а ч (доволен собою). Ну и напустил я на них страху! — улепетнули во все тяжкие!.. (Вийону.) А ты что же?! — ты ж из них самый молоденький, самый пока невинненький, самый до поры до времени чистенький, ты-то что к месту прирос?! Ты-то что сам к волку в зубы лезешь?! Ну-ка, ноги в руки и — шасть!..
В и й о н (в смятении). Куда? — почему я должен всегда бежать, почему я везде не дома, всем чужой, вечно белая ворона?! Я иду со школярами на баррикады — но мне претит их крикливость и я боюсь крови!.. Я иду с дружками воровать — и сочиняю стихи, когда они делят добычу! Я получаю свою долю, вот оно, дерьмо желтое, звенит в кармане, — живи как хочешь, никому не слуга, твоя воля! — и должен бежать из родного города… куда, к чему, с кем?! Всем чужой, всегда один, везде одинокий… что за заклятье на мне, что за каинова печать! — за что?.. (Быстро идет к выходу.) За что?!
Девушка, которой никогда не было, пошла за ним следом.
(Ей.) Тебе-то чего от меня надо?! Что ты ходишь за мной по пятам, что ты липнешь ко мне?! Чего тебе надо? Кто ты мне? Кто?! (Убежал.)
Она пошла за ним.
П а л а ч (качая головой). Жаль мне тебя, приятель, поверь слову — до чего жаль! Всех вас жаль — горемык бездомных, бесприютных… прямо хоть в голос реви, до чего мне всех вас жалко!..
З а н а в е с.
Действие второе
ИЗГНАННИК
Май 1456 года.
Анжер, столица доживающего свой век Анжуйского королевства.
Мы присутствуем при утреннем туалете к о р о л я Р е н е.
Толпа п р и д в о р н ы х, с деталями королевского гардероба в руках, почтительно сгрудилась вокруг монаршей постели. Посредине спальни, не зная, куда себя девать, мешается у всех под ногами Ф р а н с у а В и й о н, одетый нарядно, но явно с чужого плеча. Торжественным ритуалом, похожим на тщательно отрепетированный балет, правит камергер — он же придворный поэт, — известный во дворце под прозвищем Ф р а н к а Г о н т ь е.
Г о н т ь е (торжественно). Нижние панталоны его величества короля Рене Анжуйского!
Один из придворных спешит с панталонами к кровати, натыкается на Вийона.
В и й о н (ему). Тысяча извинений, сударь!
Гонтье и придворный надевают на короля панталоны.
К о р о л ь Р е н е. Я не простужусь в шелковых кальсонах, Гонтье? — на дворе, кажется, свежо.
Г о н т ь е. День обещает быть солнечным и ясным, сир. Хоть солнце и меркнет перед величием вашего величества.
К о р о л ь Р е н е (поморщился). Величием величества… ни на грош у вас чувства слова, Гонтье!
Г о н т ь е. Это тавтологический ассонанс, сир, — величие величества, — к тому же идущий от самого сердца. (Громко.) Верхнюю сорочку его величества короля!
Второй придворный несется с рубахой к королю, натыкается на Вийона.
В и й о н (ему). Извините великодушно, сударь!
К о р о л ь Р е н е (Гонтье — о Вийоне). Что это за тип, выряженный скоморохом? — я его не знаю.
Г о н т ь е (вполголоса). Мэтр Франсуа Вийон, стихотворец, он прибыл к нам с рекомендательным письмом от герцога Бурбонского, сир. Я велел выдать ему от вашего имени шесть золотых экю. Это обычная такса, при всех дворах так платят проезжим поэтам. (Громко.) Брыжи его величества короля!
Придворный спешит с брыжами, натыкается на Вийона.
В и й о н (невольно). Ну ты, рыло в кружевах!! (Спохватился.) Виноват, сударь, виноват!
К о р о л ь Р е н е (ему). Не сердитесь, молодой человек, по утрам тут всегда ужасная толчея. Подойдите поближе.
Вийон подходит к кровати и падает на колени перед королем.
(Поморщился.) Встаньте, встаньте! — я не люблю этого. Вы же, насколько мне известно, поэт… и я — поэт. Встаньте, это неприлично.
В и й о н (встал с колен). Но перед вашим величием, ваше величество!..
К о р о л ь Р е н е (снова поморщился). Опять этот… этот…
Г о н т ь е. Тавтологический ассонанс, сир.
В и й о н (искренне). Я оскорбил слух вашего величества, — я достоин суровой кары, сир!
К о р о л ь Р е н е. Ну, если еще и за безвкусицу карать!.. — и так тайная полиция съедает половину государственного бюджета…
Г о н т ь е. Верхние панталоны его величества короля!
Придворный спешит с панталонами.
К о р о л ь Р е н е (Вийону). Я весь внимание, сударь. Тише, господа!
В и й о н (с почти искренней страстью).
Принц лилий! Божья благодать! —
Молю пролить бальзам на рану:
Прошу Вийону денег дать,
Бедняге, но не шарлатану.
Я хвастать честностью не стану,
Но так как деньги любят счет —
Вам долг отдам я без обману,
Верну, за мной не пропадет!
К о р о л ь Р е н е (фраппирован). Долг?! Я не ростовщик, сударь, я даю не в долг, а одариваю! Я меценат!
Г о н т ь е. Какая дерзость!.. (Демонстративно громко.) Камзол его величества короля!
Придворный подносит камзол.
К о р о л ь Р е н е (Вийону). Продолжайте, сударь.
В и й о н (менее уверенно).
Вы дали — я прошу опять.
Голодный не чета гурману.
Я тело вынужден питать —
Оно душе не по карману.
Но я твердить не перестану —
Хоть желудями в скудный год
Вам долг отдам я без обману,
Верну, за мной не пропадет!
Г о н т ь е (с металлом в голосе). Башмаки его величества короля!
Короля обувают.
В и й о н.
Принц! — ни гроша! Расцвел — и вот
Ужель без помощи увяну?!
Вам долг отдам я без обману!
Верну, за мной не пропадет!
Пауза.
К о р о л ь Р е н е. Все?
В и й о н (упавшим голосом). Все… Позвольте почтительнейше повергнуть эту балладу к вашим стопам, ваше величество!
К о р о л ь Р е н е (опять поморщился). Вашим стопам, ваше величество… Распорядитесь выдать мэтру Вийону еще шесть золотых экю, Гонтье.
Г о н т ь е (горячо). Это плохие стихи, ваше величество! — неуклюжие, грубые, заплетающиеся, не говоря уж о том, как они дерзки! Говорю это вам, сир, не только как поэт, но и как ваш верноподданный!
К о р о л ь Р е н е. О, это уже похоже на донос, Гонтье! (Придворным.) Господа, вы мне больше не нужны. Благодарю вас. Вы, Гонтье, останьтесь. И вы, мэтр Вийон.
Придворные, низко кланяясь и пятясь задом, уходят.
(Прошелся в задумчивости по комнате.) Видите ли, Вийон, мы с мэтром Гонтье исповедуем несколько иную поэзию, нежели ваша, — природа, зелень, ручейки, восходы, закаты, пастушки́, пасту́шки…
Г о н т ь е (с достоинством). Поэзию буколическую, сударь мой!
К о р о л ь Р е н е. Как вы относитесь к этому жанру, мэтр Вийон?
В и й о н (нерешительно). Вы велите мне говорить как поэту с поэтом, ваше величество?
К о р о л ь Р е н е. В пределах приличия, само собой разумеется.
В и й о н. Я бедный человек, сир… Я всегда был беден, всегда голоден… Мне трудно понять поэзию, зовущую жить под открытым небом, под зелеными кущами, — это же холодно, сир! Особенно зимой! Или в дождь, в непогоду. Я предпочитаю пусть худую, но все-таки крышу над головой.
Г о н т ь е (возмущен). Так грубо, так низменно судить о поэзии, сударь!..
В и й о н. Я знаю, что такое голод — его не насытишь лесными ягодами, для этого мне нужен кусок говядины, сир! Я не утолю своей жажды из буколического источника — мне нужна кружка крепкого вина. Меня не спасет от мороза и сырости веночек из полевых цветов — мне нужен теплый плащ, прочные башмаки, вязаная фуфайка. Я живой человек, сир, и поэзия моя тоже живая — ей тоже холодно, одиноко, зябко, голодно…
Гонтье возмущенно пожал плечами.
К о р о л ь Р е н е. Из чего же слагаются ваши стихи? Из чего они рождаются?..
Г о н т ь е (убежденно). Стихи рождаются из тихого веяния ветерка и шелеста трав! Из шепота ручья и журчания свирели! Из изящества вымысла!
В и й о н (без вызова). Из света и грязи, сир… из солнца и навозной кучи, из мечты и утрат, из зловония боен и нежности женского тела… Они рождаются изо всего, сир. Они неприхотливы.
В комнату неслышно вошла Девушка, которой никогда не было.
К о р о л ь Р е н е (увидел ее). Я велел никого не впускать! Кто это, Гонтье?!
Г о н т ь е. Это — горничная, ваше величество. Она пришла, вероятно, застелить постель. (Ей.) Уйди! — потом!
В и й о н (улыбнулся ей; Гонтье). Оставьте ее, мэтр, она нам не помеха. Оставьте ее.
К о р о л ь Р е н е (подошел к нему; настойчиво и с любопытством). Послушайте, мэтр… Извините, но по долгу короля… ну, сами понимаете — полиция, сыск, секретная служба, донесения…
В и й о н (развел руками). Я слабый человек, ваше величество! — я игрушка в руках моей судьбы, а она никогда не баловала меня… Но с этим покончено, сир! Навсегда! Я завязал!
К о р о л ь Р е н е (не понял). Что — завязали?..
В и й о н. Ну, это такая идиома — завязал, значит, покончил, исправился, встал на истинный путь.
Г о н т ь е (воздел руки к небу). О великий и могучий французский язык!..
К о р о л ь Р е н е. Благодарю вас, Гонтье, я вас больше не задерживаю.
Г о н т ь е (попятился задом к двери; на ходу — Вийону). Поэзия вам этого не простит! Она убьет вас забвением! (Ушел.)
К о р о л ь Р е н е. Он милый старикан, талантливый поэт, послушный, преданный… хоть и несколько глуповат, вы не находите?
В и й о н (усмехнулся). Он — ваш поэт, сир, и глупость его тоже принадлежит вам.
К о р о л ь Р е н е. Так я вот о чем: по моим сведениям, вы не только состоите в «Раковине»…
В и й о н (испугался). Ваше величество!..
К о р о л ь Р е н е (отмахнулся). Пустое!.. Оказывается, вы не только говорите на тайном воровском языке…
В и й о н. Никогда!..
К о р о л ь Р е н е (настойчиво). …но будто даже сочиняете на нем стихи!
В и й о н. Ваше величество! Провалиться мне на этом месте!..
К о р о л ь Р е н е. Если вы провалитесь — кто же в этом случае получит ваши шесть экю золотом?..
В и й о н (не решаясь). Воля ваша, сир… Но только эти стихи надо петь хором… если вы позволите, сир, то мои друзья…
К о р о л ь Р е н е. Конечно же, сударь! — считайте, что они у вас в кармане, ваши шесть экю!
Отовсюду — из дверей, из окон, из-за полога кровати, из-за ширм и колонн — в комнату проникает х о р б р о д я г и в о р о в во главе с П а л а ч о м.
Девушка, которой никогда не было, уселась у ног Вийона, глядя на него с улыбкой.
Вийон подал знак рукой.
П а л а ч.
Сыпанулись вроссыпь, сыпари!
Пусть ноги вас отсель несут.
Урок вам — ваши главари,
Захомутованные тут.
Линяй — не то и Страшный суд
К тебе не достучится в гроб,
Коль взденет на тебя хомут
Марьяжный красный поп!..
Х о р.
Коль взденет на тебя хомут
Марьяжный красный поп!..
К о р о л ь Р е н е (изумлен). Разрази меня бог, если я хоть слово понял!..
П а л а ч.
Смывайтесь, черт вас побери,
Надуйте приставов-паскуд,
Не то до завтрашней зари
На свалку кости сволокут!
Того гляди, ночной ваш люд
Сыграет в жмурки! Так — в галоп!
Ну, пятки в зубы! Тут как тут
Марьяжный красный поп!
Х о р.
Ну, пятки в зубы! Тут как тут
Марьяжный красный поп!..
К о р о л ь Р е н е. Непостижимо! — непонятно, но до чего же, бог мой, увлекательно!.. (Хору, с несколько растерянной величественностью.) Благодарю вас, господа… Я вами доволен. Идите.
Хор, поклонившись королю, уходит тем же путем, что и пришел.
П а л а ч (уходит последним). Мы что? — мы люди простые, мы и за спасибо можем…
Пауза.
К о р о л ь Р е н е. Н-да… эта поэзия явно не… не буколическая. Правда, я не все…
В и й о н. Естественно, ваше величество, тут без помощи толкового словаря не обойтись. Ну, самое необходимое хотя бы… Алтарь, к примеру, — виселица, хомут — петля, повесить — сунуть дышло в хомут, захомутать…
К о р о л ь Р е н е (как зачарованный). Захомутать…
В и й о н (увлекся). А вот тот, кто вешает, то есть палач, — тут масса синонимов: работяга, мясник, винодел, красный марьяжный поп — в том смысле, что он венчает с петлей.
К о р о л ь Р е н е. Красный марьяжный поп… как, однако же, пластично!
В и й о н. А уж петля — это и шнурок, и удавка, и хомут, и пеньковые брыжи…
К о р о л ь Р е н е (восхищенно). Брыжи! — великолепно!..
В и й о н. Вы просто на лету все схватываете, ваше величество.
К о р о л ь Р е н е (затверживая на память). Алтарь, удавка, хомут, пеньковые брыжи… вы мне непременно все запишите, Вийон, не то я забуду! Ох и поговорю же я завтра с мэтром Гонтье! — как бы беднягу удар не хватил!
В и й о н (смеется). А то и вовсе перекинется!..
К о р о л ь Р е н е. Не понял?..
В и й о н (уточняет). То есть — умер. Перекинулся. Или сыграл в ящик. Или дал дуба. Или отдал концы. Или откинул копыта — тут множество вариантов.
Пауза.
К о р о л ь Р е н е (в нерешительности). Вы хотели бы остаться при моем дворе, мэтр Вийон?..
В и й о н. Благодарю вас, сир!
К о р о л ь Р е н е (поморщился). Боюсь, это не так просто… с вашим прошлым, с вашим, извините, лексиконом… Поймет ли меня двор?.. Вот разве что вы согласились бы…
В и й о н (поспешно). Я согласен, ваше величество!
К о р о л ь Р е н е. …на должность конюха, или форейтора… или младшего камер-лакея…
В и й о н (опешил). Лакея?!
К о р о л ь Р е н е. …или переписчика набело моих стихов… Кстати, у вас хороший почерк?
В и й о н (усмехнулся). Переписчика…
К о р о л ь Р е н е. Да, но — моих стихов!.. (Доверительно.) Видите ли, мэтр Вийон, я предлагаю вам вес эти вакансии лишь потому, что не смею предложить того, что разом разрешило бы все затруднения.
В и й о н. Что вы имеете в виду, ваше величество?
К о р о л ь Р е н е. Если б вы смогли сочинять, как мы, буколические стихи… в стиле мэтра Гонтье. (С надеждой.) Но вы ведь не сможете этого?..
Девушка, которой никогда не было, встала, направилась к двери, остановилась на пороге, с ожиданием глядя на Вийона.
В и й о н (не сразу). Нет, ваше величество… не смогу… (Девушке.) Я иду, иду!.. Нет, сир, я благодарен вам, но я уйду — я не волен в себе. И в своих стихах тоже. И на дворе весна, зеленеют луга, подсыхают дороги и кричат стрижи… Мне пора в путь. (Пошел к дверям, обернулся.) Прощайте, сир… я употреблю ваши шесть экю как нельзя лучше — я поем, напьюсь, проиграюсь в карты… вы не пожалеете о ваших деньгах. (Девушке.) Я иду, иду.
Они ушли — Вийон и Девушка, которой никогда не было.
К о р о л ь Р е н е (печально глядя им вслед; горестно). Алтарь, хомут, пеньковые брыжи, дать дуба… откинуть копыта…
Поздняя слякотная осень 1456 года.
Трактир — он же воровской притон — на бойкой Орлеанской дороге. Низкий бревенчатый потолок, устланный сопревшей соломой пол. В очаге горит огонь.
Продрогшие, хмурые воры и бродяги сидят за столами, греются у огня. Среди них — Ф р а н с у а В и й о н, К о л л е н д е К а й е и М а л е н ь к и й Ж а н.
Меж столов снует, подавая вино и еду, юркий, грязный, как и его заведение, х о з я и н т р а к т и р а.
К о л л е н. Ничего, братва, ничего… в нашем деле всякое бывает — когда жирный навар снимешь, а когда и пальцем в небо угодишь!.. Ну, дали маху в Бекконской церкви…
М а л е н ь к и й Ж а н. Одну серебряную чашу взяли, да и та тоньше бумаги…
К о л л е н. В другом месте возьмем, что там недобрали. А пока отсидимся тут.
М а л е н ь к и й Ж а н. Маленькому Жану отсиживаться не с руки — у Маленького Жана семья, ее кормить надо, одевать, детей в люди вывести!..
В и й о н (с горечью). Мы тут отсиживайся, жди, пока легавые не унюхают наш след, а Ренье, мой Ренье, мой единственный друг…
М а л е н ь к и й Ж а н (перекрестился). Царствие ему небесное, сыпарю-бедолаге, не к ночи будь помянут…
В и й о н. …а Ренье болтайся в петле, коченей на ветру, мокни под дождем…
К о л л е н (ударил кулаком по столу). Ни слова о нем! Не сметь!.. — он мне тоже был друг, не хуже твоего, мой брат по «Раковине»… Только мне нельзя хныкать и распускаться, я — всему делу голова, я за всех вас в ответе, и мысль у меня должна быть ясная и острая, как нож!
В и й о н. Сперва — Ги Табари, теперь — Ренье…
К о л л е н. Табари — куриный помет, туда ему и дорога! — а вот Ренье… (Обнял Вийона.) А все одно — он мертвый, а нам — жить!
В и й о н. Зачем?
К о л л е н. Чтоб уйти от облавы и — опять за дело!
В и й о н. Зачем?!
К о л л е н (уверенно). А затем, что денежки нас везде дожидаются, стоит только пораскинуть мозгами и держать нос по ветру! — вот зачем, Франсуа.
М а л е н ь к и й Ж а н. Хорошо говоришь, Коллен, складно, умно… Маленький Жан одобряет.
В и й о н (вскочил на ноги). Затем, чтоб опять нас обложили егеря и псари, и опять по ночам мы будем обливаться липким потом от страха и хорониться в мерзлых болотах? И все ради жалких желтых кругляшей, которые мы спустим в первом же кабаке, в первом борделе, у первой девки?! Посмотри на них, на наших дружков, на наших братьев по неминучей петле, посмотри на них — грязных, угрюмых, тупых, обезумевших от вечной погони, в крови, в блевотине, продрогших и вонючих, как свиньи в хлеву, — посмотри на них, Коллен, и ты увидишь самого себя! (Всем.) Где ваш навар? Ваша добыча? Где ваша молодость, совесть, ваша жизнь? Где?
Возмущенный гул бродяг.
К о л л е н (перекрывая шум). Пусть! Пусть так! Пусть голы мы и нищи, пусть идут по нашему следу псари и дожидается на алтаре мясник с удавкой, — пусть! Зато мы вольные волки, и нет нам закона, нет нам ни бога, ни черта, мы вольная волчья стая — берегись!..
С улицы в дверь вошел к у ч е р Катерины де Воссель.
К у ч е р (с порога). Хозяин! Кто тут хозяин, в этой крысиной норе?! Эй, хозяин!..
Хозяин трактира хотел было откликнуться, но Коллен живо вскочил на ноги, оттолкнул его, подошел сам к кучеру.
К о л л е н. Ну, скажем, — я хозяин. Милости просим! — горячий ужин, крепкое винцо, чистая постель, вежливое обращение, — чем могу служить вашей милости?
К у ч е р. Какая я тебе к черту моя милость? — я кучер, только-то. А вот моей госпоже…
М а л е н ь к и й Ж а н (подошел поближе). Госпоже?!
К о л л е н. Чего же нужно твоей госпоже, старина?
К у ч е р (оглядевшись с тревогой вокруг). Да, пожалуй, что и ничего… пожалуй, что только лошадей сменить, упряжку, наши-то совсем загнанные…
К о л л е н. Обижаешь, старина! А что публика тут неказистая, так это все мои друзья, народ тихий, надежный.
К у ч е р. По рожам этого не скажешь… Нет уж, давай нам лошадей, и только!
К о л л е н. Что ж, лошадей так лошадей… Хоть и обидел ты меня, да и заработать на ужине мне не мешало бы… не говоря уж, что и тебе бы подзаправиться самое время, верно?
К у ч е р (в нерешительности). Так-то оно так…
К о л л е н. Вот и давай сюда свою госпожу — к огню, в тепло, а я похлопочу насчет лошадей. (Хозяину.) Подогрей-ка, малый, господину кучеру кружку красного!
К у ч е р (сдаваясь). Ладно… пойду у нее самой спрошу… (Вышел за дверь.)
К о л л е н (с радостным возбуждением). А я вам что говорил?! Госпожа! — слыхали? Не кто-нибудь, а знатная госпожа из Парижа! А уж эти парижские барыньки — мне ли не знать! — без денежек в дорогу не пускаются, не говоря уж о колечках, о сережках, медальонах, ожерельях… А кто носит на себе деньги — носит на себе смерть! Я говорил вам — все будет хорошо! Коллен де Кайе свое возьмет! Коллен своего не упустит! Держись за Коллена, маленькие, не пропадете!..
К у ч е р (возвращается). Сейчас войдет… вы уж с ней повежливее, она хоть и не королевна, а — с придурью… (Сел за стол.)
К о л л е н. Кто ж она такая, твоя госпожа? С придурью жить — немалых денег стоит по нынешним временам.
К у ч е р. А Катерина де Воссель! — была с деньгами, правда, нынче послиняла малость, пожухла… хоть и не из последних в Париже считается.
Услышав знакомое имя, Вийон вскочил на ноги.
В дверь — в дорожном платье — вошла К а т е р и н а д е В о с с е л ь.
К о л л е н (пошел ей навстречу). Добро пожаловать, ваша милость! Нет — ваше сиятельство! Входите, располагайтесь, вы окажете нам честь!
В и й о н (про себя, но достаточно громко, чтоб она его услышала). Скорее — бесчестье…
К а т е р и н а (увидела его, узнала; не сразу). Ты узнал меня, Франсуа?.. (Подошла к нему поближе.) Ты не забыл меня?
В и й о н. Вас, мадам?.. — я вас впервые вижу.
К а т е р и н а (с искренней печалью). О да, меня не узнать… я уже не прежняя, не та… Время, Франсуа, годы…
В и й о н (усмехнулся). Мои-то годы можно удвоить, утроить, удесятерить — они того стоят, мои годы… (Помолчав.) Все проходит, мадам, все вянет, все осыпается… кроме нашей памяти.
К а т е р и н а (с надеждой). Значит, ты помнишь меня?..
В и й о н. Нет, Катерина, не тебя… Я помню лишь свою любовь к тебе. Этого нельзя забыть — первую любовь, первую измену, первое предательство… И все это для меня была ты, Катерина, все это была ты. Я ждал этой встречи.
К а т е р и н а. Зачем?..
В и й о н. Не знаю… то ли затем, чтобы убедиться, что я тебя уже не люблю и свободен от тебя… то ли чтобы утешиться тем, что ты несчастна и сожалеешь о прошлом… то ли потому, что я все еще люблю тебя… Из любви, из мести, от обиды — какая разница?!
К а т е р и н а. Все эти годы ты стоял у меня перед глазами…
В и й о н (резко). Я — или мой зад, который по твоей милости высекли розгами? — мой юный, беззащитный, влюбленный зад?!
К а т е р и н а. И я сожалею — ты прав…
В и й о н (неумолимо). О чем?
К а т е р и н а (просто). О моей молодости, о том, что было и чего не было… о моей любви…
В и й о н. Разве вы любили меня, мадам? Разве вы способны на любовь?!
К а т е р и н а. Что это теперь может изменить? — теперь, когда я уже не та… и все позади, все прошло, все проиграно!..
В и й о н. Я ни о чем не жалею, ничего не забыл, ни в чем тебя не упрекаю… что было, то было — моя слепота, мое сладкое безумие и твой обман, твое предательство… Я тебя любил, а это не уходит, это осталось во мне. Я не в обиде на тебя — ты научила меня счастью и страданию, а это и есть — жизнь… (Громко.) Лошадей госпоже Катерине де Воссель!.. (Коллену.) Хозяин, вели запрячь лошадей. Госпожа торопится в путь.
Воры вышли из-за столов, обступили угрожающе Вийона и Катерину.
М а л е н ь к и й Ж а н. То есть как это в путь?! — Маленький Жан что-то никак не возьмет в толк…
В и й о н (Коллену, настойчиво). Лошадей, хозяин. Я за все расплачусь. За мной не пропадет. Вели подавать лошадей, хозяин, я все беру на себя! — ты веришь мне?! Я ручаюсь своей головой! (Положил руку на нож.) И твоей тоже. (Всем.) Все слышали? — пусть подают лошадей!
К о л л е н (не сразу). Хорошо. Это твоя забота, Франсуа, тебе и решать. Только запомни этот свой должок всем нам, не забудь расплатиться. (Хозяину.) Запрягай, да поживей, пока я не раздумал!..
Хозяин ушел за дверь, кучер пошел за ним следом.
(Катерине.) Идите, госпожа. И запомните — в трактире никого не было, никого не видели, не слыхали. И если ты проговоришься, шлюха, я тебя на дне морском найду!..
В и й о н. Прощай, Катерина. Прощай.
К а т е р и н а. Может быть, я никого, кроме тебя, и не любила… может быть, ты и был моей единственной удачей, единственной печалью… Может быть, с тобой и я была бы другая… (Ушла.)
Д е в у ш к а, к о т о р о й н и к о г д а не было, — в переднике трактирной служанки и с подносом в руке — появилась из толпы, подошла к Вийону, взяла его руку, нежно погладила ее.
В и й о н (вырвал руку). Уйди! — теперь-то уж все кончено, все позади, все перегорело… Теперь-то ты не нужна мне больше!.. — кто ты мне? Ты! — босоногая, с черными пятками, с обломанными ногтями, ты, трактирная замарашка?! — зачем ты мне?! Мне не до тебя! Мне уже ни до кого!.. Я хочу напиться, нажраться, ни о чем не думать, ни о чем не сожалеть, я утоплю в вине все — страх, душу, совесть, память… Пошла вон! (Отталкивает ее.)
Она, покорно и печально улыбаясь, отошла, исчезла в толпе.
Вина! Я вольный волк! Я утоляю жажду кровью! Я волк!.. (Пьет залпом, обливаясь вином.)
К о л л е н. Вот это по мне! Вот это слово мужчины! Я тебя люблю, Франсуа, я тебе друг!.. (С угрозой.) А должок — за тобой, не запамятуй. Забудешь — я напомню. (О ворах, сгрудившихся вокруг.) Я забуду — они напомнят. Уж придется тебе им послужить при случае.
В и й о н (возбужденно). А хоть и сейчас! Сейчас я вам сочиню такое, что вы у меня мигом животики надорвете! Кровавыми слезами изойдете! Уж я вас потешу нынче! (Вскочил на стол.) Я вам — про то, что жизнь коротка и живем один только раз, а значит — все трын-трава и море по колено!.. О страхе смерти и о воле, о волках, идущих по следу, а следом за ними — псари… о вине, о бабах, о кроватях, которые скрипят под любовью… и о любви, которой нет!.. Тихо! Я начинаю!
Все умолкли в ожидании.
Итак, моя баллада!.. (Огляделся по сторонам, ища кого-то и не найдя.) Ну и черт с ней!..
К о л л е н. Кого ты ищешь?
В и й о н (про себя). Пропади она пропадом!.. (Громко.) Итак, моя баллада! — тише!.. (Пытается побороть свою растерянность.) Я буду петь!..
Все молчат.
(Вдруг, упавшим голосом.) Я не могу без нее.
К о л л е н. Без кого, Франсуа?!
В и й о н. Я не могу… я пуст… я выдохся, иссяк, я все растратил!..
К о л л е н (не понимая). Что это ты растратил такое? — у тебя никогда ничего не было за душой.
В и й о н. Было! Было!.. Ты не поймешь… Ренье — тот понял бы, он бы меня понял…
К о л л е н. Чего я в тебе не понимаю, Франсуа?..
В и й о н. Я не тот, которого ты видишь перед собою, к которому присмотрелся, привык — бродяга, вор, бездомный пес, пьянчужка… Это не я, Коллен! Это всего лишь моя лживая оболочка, мое фальшивое лицо, вроде тех черных безглазых масок, которые мы надеваем, когда идем на дело… Я — другой, Коллен!..
К о л л е н (сдержанно). Тебе не нравится эта наша жизнь? Тебе не по душе твои товарищи, твои друзья, каждый из которых готов за тебя хоть на плаху, хоть к черту в пекло?.. Куда ты денешься от нас — в лапы к работяге?! Некуда тебе идти, Франсуа, не с кем, не к кому, — один я у тебя и есть на всем белом свете, один я, да они, да «Раковина». И ты нам поклялся в верности. Бойся от нас уйти, бойся нас предать! (Вытащил нож из-за пояса.) Бойся меня, Франсуа! Меня, твоего друга, твоего брата, но и — твоего атамана, Франсуа!.. О чем ты печалишься?! О своей любви? О Катерине?.. (Догадался.) Или о своих стихах?..
Вийон кивнул головой.
Ну и сочиняй их себе на здоровье, кто тебе не велит?!
В и й о н. Их нельзя писать замаранными руками, Коллен, руками в грязи, в дерьме, в крови, — они уже не даются мне! Они упрямые, безжалостные, они ничего не прощают…
Бродяги обступили Вийона тесным кругом.
Д е в у ш к а, к о т о р о й н и к о г д а н е б ы л о, вынырнула из толпы и встала между Колленом и Вийоном, словно защищая его собою.
К о л л е н (неожиданно). Пусть уходит! Пусть! — это его беда, но и его право! Пусть идет. Уходи, Франсуа! Уходи!.. Нас было трое — я, ты, Ренье… теперь ты бросаешь меня, и я — один… Что ж, иди… иди!.. И пусть не изменит тебе твой фарт! Уходи! (Кричит вне себя.) Уходи скорей, пока я не передумал! Пока я держу в кулаке свой гнев и свою обиду! Уходи, Франсуа! Пошел вон!..
Вийон пятится к двери, и с ним — защищая его собою — уходит Девушка, которой никогда не было.
А теперь — вина! Черт с ним! Пусть! Плевать!.. Вина! Я хочу пить. Мы будем пить! Мы налижемся в доску! В драбадан! В лоск! В дым! Вдрызг!
Август 1457 года, Блуа.
Безоблачное, покойное летнее небо за окнами малого Зала во дворце герцога Карла Орлеанского. В зале лишь одно кресло — для герцога. В ожидании его выхода по залу прохаживаются парами п о э т ы, живущие герцогскими щедротами.
Чужой им, у окна стоит Ф р а н с у а В и й о н.
I п о э т. Любопытно, чем нас сегодня попотчует старик?
II п о э т. На обед? — надо бы заглянуть на кухню.
I п о э т. Да нет! Я говорю, как бы он сегодня опять не завел ни свет ни заря свою дурацкую игру в экспромты.
II п о э т. Однако, согласитесь, коллега, кормят тут неплохо, очень неплохо.
III п о э т. Тратить свой глубоко природный талант на сочинение каких-то ничтожных заморских рондо, терцин, триолетов, сонетов!..
IV п о э т. Нас, настоящих поэтов, мало… нас, может быть, и всего-то двое, вы да я… ну, трое, если считать его светлость…
V п о э т. Боюсь, что за завтраком я съел что-то несвежее — в животе наблюдается некоторое томление. А у вас?
VI п о э т. Истинная поэзия создается сильными, здоровыми людьми! — я романтик, коллега, я романтик!
V п о э т (покосился на Вийона). Что за манера у герцога зазывать к себе в Блуа всех, кто ни попадись! — без роду, без племени, не говоря уж о таланте!..
VI п о э т. Тише, услышит! — говорят, он уже кого-то зарезал. Совершенно безнравственная личность, о его связях с женщинами рассказывают чудовищные вещи!
V п о э т. А я вот сейчас подойду и все ему выложу! В глаза, без околичностей!..
III п о э т. Ну, вы, ну, я… ну, еще Гомер, так ведь неизвестно, был ли он! Ну, всякие там древние — Овидий, Вергилий, Гораций, — так они давно вышли из моды и не отражают наш век… А все эти модные итальяшки — Данты, Петрарки — о них и говорить-то нечего!..
V п о э т. И подойду! И скажу ему все, что о нем думаю, со всей прямотой!.. (Но, подойдя к Вийону, смешался.) Лучшее — не находит отклика, верно, коллега? — или просто запрещается святейшей цензурой… а плохо писать — я не умею! Захочу — не смогу!.. Разве я не прав, мэтр… мэтр…
В и й о н. Мэтр Вийон, к вашим услугам, коллега.
V п о э т. Я был уверен, что мы найдем общий язык, коллега! В конце концов, нас с вами — двое среди этой провинциальной шушеры!
В и й о н (скрывая насмешку). После вас, коллега, только после вас!
V п о э т. Ну пусть вы второй, вам виднее, хотя излишняя скромность никогда не украшала поэта.
I п о э т (услыша их, подошел поближе). Кто же первый поэт века, в таком случае?..
В и й о н. О, за первыми дело не станет!
III п о э т (подошел к Вийону). Я француз, сударь! Я сперва француз, а уж потом поэт, художник слова! — зарубите это себе на носу!
В и й о н. Что ж, стало быть, мой нос и будет единственным свидетелем ваших художеств, коллега. Теперь вам уже не грозит забвение.
II п о э т (подошел к нему). А вы издавались хоть раз in folio, молодой человек?! — я трижды издавался in folio, на лучшей бумаге с водяными знаками!
В и й о н. То-то я не дочитал ваших стихов, коллега, побоялся промочить ноги.
VI п о э т (тоже подошел к ним). Я слагал стихи еще в то время, когда вы на четвереньках ползали, сударь!
В и й о н. Значит, сейчас мы просто обменялись местами, коллега.
IV п о э т. Не ссорьтесь, коллеги! Главное сейчас для нас с вами — быть заодно! Заодно, несмотря ни на что!
В зал вошел легким, молодым шагом шестидесятитрехлетний К а р л О р л е а н с к и й.
Поэты низко ему кланяются.
К а р л (оживленно). С добрым утром, господа! С ясным и славным утром! Какой прекрасный день у нас впереди!.. Вы в добром здравии, господа?
П о э т ы (наперебой). Вашими щедротами, государь! Телом и духом, дорогой принц!..
К а р л. А вы, мэтр Вийон?
В и й о н (с поклоном). Здесь у вас, в Блуа, я словно родился заново, государь.
К а р л (без жалобы). А я здесь — умираю… (Улыбнулся.) Я припас для вас сюрприз — мы будем сегодня сочинять, господа!
I п о э т (невольно). Опять?!.
II п о э т. До обеда?..
III п о э т. А я собирался как раз сегодня сесть за свою поэму во французском духе!..
IV п о э т. Я готов, ваша светлость! Я — романтик!
V п о э т. Я что-то сегодня не в форме, ваша светлость…
VI п о э т. Нет большей радости, чем сочинять на заданную свыше тему, принц!..
К а р л. А вы, мой Вийон?
В и й о н. Я много слышал о ваших поэтических состязаниях, государь… я готов к поражению.
К а р л (усмехнулся). А вы жаждете побед, Вийон?.. — как вы еще молоды… Ну что ж, господа… давным-давно я сочинил одну строку, сегодня утром я вспомнил ее… вот она: «Я умираю от жажды у самого источника» — я умираю от жажды у источника… В ней что-то есть, господа, не так ли? — какой-то вопрос без ответа, какое-то беспокойство, тревога, немой укор… Впрочем, не мне судить. Вот вам и тема для сегодняшней импровизации!
В и й о н (про себя). В ней что-то есть… я умираю от жажды над источником, над водой… от жажды умираю над водой… (Отошел в угол, что-то бормоча про себя.)
Поэты разбрелись по залу, глядят в потолок, шепчут про себя, морща лбы.
К а р л (сел в кресло). Я не буду вам мешать, господа, сочиняйте, сочиняйте… (Скорее себе, чем им.) Впервые эта строчка пришла мне на ум еще в английском плену, после поражения при Азенкуре… Я смотрел сквозь узкую бойницу башни на божий свет, на небо, на зеленый лес вдали, на полоску моря за лесом… Они были так близко от меня и так недоступно далеко… а по сырой стене стекали капли ржавой воды… и я сочинил тогда эту строку…
IV п о э т (кричит радостно). Готово, ваше сиятельство! Создал! Триолет, с вашего позволения, государь! Триолет!
III п о э т. А простые французские катрены вам уже не по нраву?! — все обытальянились, все!..
К а р л (IV поэту). Мы вас слушаем, дорогой собрат.
IV п о э т (выходит вперед, читает нараспев).
К ручью — ах нет! — не подойду,
Стесняюсь нимфы неодетой.
Умру, иссохший, перегретый, —
К ручью вовек не подойду!
Хоть нынче сказки не в ходу,
А вдруг столкнусь я с нимфой этой?..
Ах, нет, к ручью не подойду —
Стесняюсь нимфы неодетой!
(Герцогу.) Согласитесь, ваша светлость, в этих стихах — само целомудрие, сама невинность! — я романтик, государь, я романтик!
К а р л. Да, пожалуй… хотя вы могли бы себе позволить быть и не таким невинным… в поэтическом смысле, само собой. Что ж… я велю переписчику занести эти стихи в наш блуазский альбом. Кто следующий?
III п о э т. Я, ваша светлость!
VI п о э т. Нет уж — я! Я раньше закончил!
III п о э т. В искусстве важно не кто раньше, а кто лучше!
К а р л. А вы, Вийон?
В и й о н (отмахнулся). Да оставьте вы меня… Я думаю! (Отошел глубже.)
V п о э т. А у меня — изжога, ваша светлость… отрыжка у меня!
VI п о э т. Позвольте мне, ваша светлость!
III п о э т (отталкивая его, выходит вперед). Я, ваша светлость! Моя очередь! А то ведь этих лириков худосочных не переждешь!.. Простые французские катрены!.. Я — француз, ваша светлость, я из Шампани, государь, шампанский я!.. (Читает громко и многозначительно.)
От жажды я сохну над пресным ручьем —
Я к розовым винам привержен до гроба!
Я слишком француз, чтоб не знать, что почем,
Ненашенской влаги не примет утроба.
Я слишком французом дожил до седин,
Чтоб пить эту воду, какую, быть может,
Фламандская морда, курносый блондин,
Нечистою кружкой нахально тревожит!
Я с розовым соком дружу с юных лет.
Коснусь ли воды я, коль этой же влагой
Испанская морда, кудрявый брюнет,
Нальет свой бурдюк вперемешку с малагой?!
Я сдохну от жажды, а все же стерплю!
Пусть Франция смотрит недремлющим оком,
Будь проклят, коль жажду хоть раз утолю
Не розовым соком, не розовым соком!..
(Герцогу.) Каково, ваша светлость?! — просто, прямо, без этих итальянских вывертов, верно?!
К а р л (уклончиво). Время все расставит по своим местам, дорогой собрат… но я велю переписчику занести и ваши стихи в альбом.
VI п о э т. Ну-с, ваша светлость, кажется, и до меня очередь дошла?.. (Делает шаг вперед, готовясь прочесть свои стихи.)
В и й о н (стремительно выходит на середину зала). Я никогда не писал по заказу, государь, на заданную тему, я не знаю, какие тут правила, каноны… Но я тоже умирал от жажды над ручьем, принц, я всю жизнь умираю от жажды — я живу не так, как мне хочется, иду не туда, куда зовет меня сердце, сплю не с теми, кого люблю… Я вечно жажду, ваша светлость!.. Да что там толковать! Все это — в моей балладе…
В своей стране — а будто на чужбине,
Горю в мороз, дрожу вблизи огня,
Я вечно жду, хоть нет надежды ныне,
Я вновь кричу, хоть это глас в пустыне,
И все зовут, и гонят все меня.
Тяжка мне власть, и тяжек мне ярем,
Я — дьявол сам, когда вокруг — Эдем,
Но, изгнан в ад, о, как стремлюсь я к раю!
Я — властелин, не властный ни над чем,
Я над ручьем от жажды умираю!
Неслышно в зале появилась Д е в у ш к а, к о т о р о й н и к о г д а н е б ы л о. Подошла к Вийону, уселась на пол близ него, поджав колени под подбородок.
Неверность мне одна верна отныне,
Наследства жду, но где она, родня?
Я помню все, чего уж нет в помине,
Мне странно то, что ясно и дубине,
Я ночь зову уже в начале дня.
Я вновь паду, хоть низко пал совсем,
Всех обыграв, я вечно должен всем,
И счастлив я лишь с тем, кого не знаю.
Я жизни полн! Живу, а между тем —
Я над ручьем от жажды умираю!
К а р л (заметил Девушку, которой никогда не было). Кто вы такая? Как вы сюда прошли?..
II п о э т. Это девчонка с кухни, ваша светлость, младшая кухарка. Верно, доложить об обеде.
К а р л. Я ее впервые вижу… нет, она не кухарка! (Ей.) Кто ты?..
В и й о н (нетерпеливо). Она — со мной… Да оставьте вы ее, ваша светлость! Я ведь не закончил!
Беспечней всех, я враг своей судьбине,
Я все храню, что трачу, не храня,
Я верю лжи, молюсь я чертовщине,
Приму врага под дружеской личиной,
И мне святей молитвы болтовня.
И дружбу я вожу лишь только с тем,
Кто мне скучней скучнейшей из поэм,
И весь свой слух отдам я пустобаю.
Я сыт одной — но мал мне и гарем.
Я над ручьем от жажды умираю.
А посылку я еще не сочинил… Придется, ваша светлость, обойтись без посылки.
I п о э т (возмущен). Баллада без посылки?!
II п о э т. А длинна до чего! — мы так и обед прозеваем!
III п о э т. Не в наших традициях это! Не по-шампански!
VI п о э т. А какова безнравственность? — гарема ему, видите ли, мало!..
IV п о э т. Я присоединяюсь! Главное для нас — быть заодно, заодно, вопреки всему!
К а р л (усмехнулся). Вы свободны, господа, благодарю вас, идите, — вас ждет обед, я слышу запахи с кухни. Идите, господа, идите.
Поэты откланялись, ринулись гурьбой к двери, исчезли.
(Уступая место в кресле Девушке, которой никогда не было.) Садитесь, сударыня.
Она улыбнулась ему, отрицательно покачав головой.
Я прошу вас, сударыня!
В и й о н. Она застенчива и простодушна, ваша светлость. Ей ничего не надо.
К а р л (негромко). Кроме нас с вами, никто не догадался — кто она… Никто, никогда, Вийон?!..
В и й о н (просто). Кроме нас с вами, монсеньер.
К а р л (Девушке, с почтительным поклоном). Спасибо, сударыня… Я сам далеко не всегда в этом уверен… я редко бываю уверен в себе. Благодарю вас.
В и й о н. Вы — герцог, пэр Франции, глава Орлеанского дома, — вы тоже не уверены в себе?!
К а р л (о Девушке). Мы оба узнали ее, Вийон… но появилась она в моем доме лишь вместе с вами.
В и й о н. Ваша воля, государь.
К а р л (без позы). Я стар, Вийон… и половину своей жизни я провел в плену, в башне… я многое успел узнать, о многом думал, от многого устал… И вот сегодня я встретил поэта, который выше меня… и я увидел ее… (Поклонился еще раз Девушке.) Я завершил свой круг, Вийон, мне пора. (Улыбнулся.) Это проторенная дорожка… я не боюсь.
В и й о н (с горечью). Вы счастливее меня, государь! — я многого боюсь! Я многого хочу! Я многого жажду! — вы счастливее меня, монсеньер!
К а р л. Как ты молод, Вийон, как ты молод…
В и й о н. Это пройдет, государь.
К а р л. Проходят желания, Вийон.
В и й о н. Проходит жизнь, государь!
К а р л. Приходит мудрость и покой, Вийон.
В и й о н. Приходит старость, государь, приходит смерть!
К а р л. Как ты жесток, Вийон… и как ты прям…
В и й о н. Простите меня, монсеньер… но мы — поэты, у нас нет иного языка, кроме правды.
К а р л (неожиданно). Ты боишься смерти?
В и й о н. Да!.. — смерти, боли, голода, нищеты, страхов, безответной любви, виселицы, предательства, безвестности…
К а р л (с сожалением). Ты жаждешь славы?!
В и й о н (горячо). О да! — я честолюбив, государь, я тщеславен! О да!..
К а р л. Ты просто молод… Что такое слава, Вийон?.. И у кого ты ищешь признания? У этих ничтожеств, которых я прикармливаю при моем дворе лишь для того, чтобы они говорили стихами?.. — ничтожества, говорящие прозой, еще омерзительнее… У вельмож? — ты был при дворе короля Рене, при дворе Жана Бурбонского, при моем дворе… разве ты не узнал цены вельможной милости?! У ученых болванов из университетов? — они могут отличить катрен от сонета, но не истинную поэзию от жалкой подделки. У говорунов в трактирах? У красоток с пустым сердцем?.. У кого ты ищешь славы, Вийон?!
В и й о н. Я хочу, чтоб меня услышал мой народ, монсеньер!
К а р л (усмехнулся). Народ? — я не знаю, что это такое. Я знаю моих подданных, моих вассалов, моих горожан, крестьян, ремесленников, солдат, писцов, моих поэтов, кузнецов, бочаров, каретников, но — народ?.. Что такое народ, Вийон?!
В и й о н (убежденно). Это — и горожане, и крестьяне, и кузнецы, каретники, поэты, женщины, мужчины, дети, бродяги, труженики, глупые и умные, счастливые и несчастные, все! — но и еще что-то… то, что всех их объединяет в дни печали и в праздники, что заставляет их говорить на одном языке… помнить и верить не в своего Орлеанского герцога, а в свою крестьяночку из Домреми, в свою Жанну, в свою Орлеанскую Деву… Это и есть мой народ, монсеньер, и я хочу быть услышан им!.. (Усмехнулся весело и застенчиво.) Но я еще хочу и богатства, и сытости, и крыши над головой, и огня в очаге, и вина в погребе… хоть и знаю, что этого у меня никогда не будет. Это недостижимо, и то и другое вместе, я знаю! — но я хочу…
К а р л (покачал головой). Ты недостоин своего дара, Вийон…
В и й о н (просто). С этим уже ничего не поделаешь. Так уж распорядилась судьба — чтоб этот дар попал в недостойные, слабые руки…
К а р л. И твоя жизнь — недостойна тебя…
В и й о н. Голод гонит волка из леса, монсеньер! Вы лучше и выше меня, государь, — вы умны, благородны, честны, добры, щедры… Я — мал, ничтожен, слаб и смешон, — но дар мой выше меня. И я не поменяюсь с вами местами, государь.
К а р л (без усмешки). Так кто же из нас счастливее, Вийон?! (Пауза.) Что ж… иди.
В и й о н (испугался). Вы гоните меня, ваша светлость?!
К а р л. Нет… я отдаю тебе твое — твою свободу.
В и й о н. Это значит, что я должен уйти?..
К а р л. Нет, это значит, что ты не сможешь остаться… что ты все равно ушел бы, рано или поздно. Кем ты будешь, останься здесь? — лакеем среди поэтов, поэтом среди лакеев?.. Ты никогда этого не сможешь. У тебя нет выбора, Вийон, ты не принадлежишь себе.
В и й о н (с горечью). Вы гоните меня, государь..
К а р л. Нет… я завидую тебе. И я не хочу стихов за плату — я ведь и сам поэт. Прощай, Вийон. Я благодарен тебе.
Девушка, которой никогда не было, потянула Вийона за руку к выходу.
В и й о н (остановился на пороге, обернулся к герцогу, улыбнулся ему). Прощай, Карл… и вели своим переписчикам занести в альбом посылку к моей балладе, я сочинил ее.
Мой добрый принц! Я говорю затем,
Что внятен мне и тот, кто вечно нем,
И мудрецу кивну, и шалопаю;
Но я есть я! Увы, кому повем —
Я над ручьем от жажды умираю!..
Карл низко поклонился ему и Девушке и молча ушел в противоположную дверь.
Они остались вдвоем — Вийон и Девушка, которой никогда не было.
Что ж… значит, снова нам в путь, моя босоногая подружка… И опять мы бездомны, опять свободны и право выбора — за нами… Ты еще не устала от меня? — от этой моей вечной погони за призраком самого себя?.. От моего неоплаченного долга то ли тебе, то ли самому себе, — ты еще не устала?..
Она улыбнулась ему.
Что ж, стало быть — в путь, в путь… домой, в Париж, в отчий дом… К истоку моего ручья, моей жажды… к самым началам… туда, где я был самим собой, прежде чем стать тем, кем я стал… Начнем все сначала, все вновь, все сызнова…
Из-за герцогского кресла, словно из-под земли, появился П а л а ч.
П а л а ч. Новую жизнь решил начать, все снова здорово, приятель?.. — а обо мне-то и позабыл… обидно. Не ожидал я этого от тебя, вот уж не ожидал!..
В и й о н (в смятении). Я не забыл! — зачем ты здесь, сегодня, сейчас? Зачем тебе я?!
П а л а ч. Новая жизнь — это хорошо, это похвально, я не против… А вот как со старою-то твоей жизнью быть, приятель? — с глаз долой, из сердца вон? Нет, приятель, по старым счетам платить надо, не отвертишься.
В и й о н. Но я ведь раскаялся!
П а л а ч. Раскаяться-то, положим, раскаялся, а — отвечать кому?.. Где нынче твои дружки, с которыми ты над законом куражился? — а в петле, давненько уже в хомуте болтаются, не один круг отличной пеньковой веревки я на них извел. А ты чем их лучше? — а ничем. Вот и твой черед пришел.
В и й о н (с горькой усмешкой). Сегодня… именно сегодня, когда я снова поверил надежде, снова захотел жить!..
П а л а ч. Да впервой ли тебе? — кажется, пора бы и привыкнуть. А на меня зла не держи. Я кто? — казенный я человек, не более. Но и не менее, к слову сказать. Собирайся, тут недалеко. От жизни, я тебе скажу, до смерти — шажок один, рукой подать.
19 июня, как впрочем и 23 июня или 2 июля 1460 года.
Застенок в подземелье орлеанской тюрьмы — сырые, замшелые стены, слепое оконце под потолком, орудия пыток. Но это могло бы быть и в следующем, 1461 году, в Мэне-на-Луаре, и в конце декабря 1462-го или начале января 1463 года в родном его Париже, — трижды за короткую его жизнь его пытали и приговаривали к смерти, и все эти пытки слились для него в одну бесконечную пожизненную пытку, все палачи — в одного Палача, все следователи и судьи получили одно имя — имя Тибо д’Оссиньи, орлеанского архиепископа.
На соломе, забившись в угол, — Ф р а н с у а В и й о н.
П а л а ч приводит в порядок орудия своего ремесла.
В и й о н. Меня будут пытать?
П а л а ч. Может — да, а может, и нет… может, и смилостивятся, вздернут без лишней возни… Мое дело сторона, мне — чтоб инструмент был в порядке и рука с перепоя не дрожала.
В и й о н (кричит). Не хочу! Не хочу!..
П а л а ч (рассудительно). А я, что ли, хочу? Мне, что ли, больше всех надо? Нет у меня своих забот по дому, по семейству?!
В и й о н (кричит). Не хочу!..
П а л а ч. А коль не хочешь, так во всем и признавайся, чего уж там?!
В и й о н. В чем? В чем признаваться?!
П а л а ч. А это уж тебе видней. Главное тут — спросят, а ты в ответ: да, виноват, прошу снисхождения. Только ты не подумай, что тебе так, за здорово живешь, поверят, — жди, как же! Ты сначала дай мне хоть самую малость развернуться, ты поначалу гордость этакую на себя напусти — нет, мол, никогда, ничего не делал, ничего не знаю! — а уж когда я в игру вступлю, тут ты и кайся, да со слезой, вот так-то…
На верху лестницы, ведущей в застенок, появился Т и б о Д’ О с с и н ь и.
(Вийону.) Ну что ты за птица такая важная, чтоб тебя не какой-нибудь крючок допрашивал, а сам его преосвященство епископ, сам монсеньер д’Оссиньи?!
Д’Оссиньи спустился вниз.
(Ему, низко кланяясь.) А я уж здесь, ваше преосвященство, на месте, при деле… и все у меня готово, все прямо-таки блестит!..
Архиепископ сел в кресло.
В и й о н (поспешно). Я сознаюсь, ваше преосвященство! Я сознаюсь!..
Д’ О с с и н ь и (не удивился). В чем?
В и й о н. Это неважно! Важно, что я сознаюсь по собственной воле!
Д’ О с с и н ь и. И все-таки позвольте полюбопытствовать, в чем именно, мэтр Вийон?
В и й о н. Во всем! — в бродяжничестве, в пьянстве, в богохульстве, в безнравственности, в воровстве, в дурном поведении, во всем!
Д’ О с с и н ь и (подавляя усмешку). Вы совершаете ошибку, мэтр Вийон…
В и й о н. Я совершил много ошибок, монсеньер, я всю жизнь только и делаю, что совершаю ошибки, одну за другой…
Д’ О с с и н ь и. …вы совершаете ошибку, пытаясь увести суд святой церкви в сторону от того, в чем я бы на вашем месте чистосердечно сознался…
В и й о н. Я готов сознаться в чем угодно, ваше преосвященство, только подскажите!
Д’ О с с и н ь и. Если вы предполагаете, что мы собираемся вас допрашивать по поводу ограбления Наваррского коллежа, — так в свое время ваш друг Ги Табари уже дал исчерпывающие показания.
П а л а ч. Раз…
Д’ О с с и н ь и. А ваш друг Ренье де Монтиньи — насчет ограбления Бекконской церкви.
П а л а ч. Два…
Д’ О с с и н ь и. И, наконец, ваш друг Коллен де Кайе — в связи со взломом церкви в Монпило.
П а л а ч. Три. Святая семейка.
В и й о н. Коллен?! — не верю! Я не верю вам, ваше преосвященство! Я требую очной ставки!
Д’ О с с и н ь и. Это невозможно — он повешен.
В и й о н (осекся). Повешен — хоть и сознался?!
Д’ О с с и н ь и. Конечно.
В и й о н. И меня тоже повесят?
Д’ О с с и н ь и. Естественно.
В и й о н. Даже если я сознаюсь?
Д’ О с с и н ь и. Вы не находите это логичным?
В и й о н. А если я не сознаюсь — вы меня тоже повесите?
Д’ О с с и н ь и. Само собой разумеется!
В и й о н. Ваш суд что палка — он о двух концах…
П а л а ч. Это у жизни, приятель, только один конец… а все остальное — о двух, пора бы уж и сообразить.
Д’ О с с и н ь и. Итак, вы сознаётесь?
В и й о н. В чем же? — я готов, но в чем, в чем?!
Д’ О с с и н ь и. Вам лучше знать. (Брезгливо.) Признаться, я думал, что с вами придется повозиться…
В и й о н. Почему?
Д’ О с с и н ь и. Вы ведь, по слухам, — поэт… ну, что-то вроде пророка. Языческого, разумеется, безбожного, греховного, но — все же… А пророки — крепкий орешек.
В и й о н (с горькой усмешкой). Пророк? Страстотерпец, с песней на костер всходящий?.. — я должен вас огорчить, ваше преосвященство, я всего лишь поэт… всего лишь слабый человек — малый, ничтожный, трусливый, тщеславный, несчастный… В чем я должен сознаться, монсеньер? — я готов. Приступайте, не стесняйтесь. (О Палаче.) Только пусть он для начала меня немного попытает, самую малость. Для приличия. Чтоб мне хоть перед самим собой было не совестно сознаваться, доносить, раболепствовать… Только велите ему, чтоб он не делал мне слишком больно — я боюсь боли, монсеньер!..
Д’ О с с и н ь и (нахмурился). Что за фантазии?!
В и й о н. Я поэт, ваше преосвященство, мне без этого нельзя…
Д’ О с с и н ь и. Без фантазий?
В и й о н. Без боли, монсеньер…
П а л а ч. С чего начнем, ваше преосвященство? — щипчики раскаленные, иголочки под ноготок, испанский воротничок, испанский, опять же, сапожок, свинец расплавленный в горлышко, колесом счастья косточки прощупаем?.. Ну, а напоследок, само собою, — дыба, для завершения, так сказать.
В и й о н (про себя). Боже, боже, боже, боже!..
Д’ О с с и н ь и (его передернуло). Ничего не надо. Пока.
П а л а ч. Воля ваша, монсеньер… хоть и против правил, да вам виднее.
Д’ О с с и н ь и (ему). Но будь наготове. (Вийону, без воодушевления.) Итак, признаете ли вы себя виновным в том, что…
В и й о н (поспешно). Да! Да!
Д’ О с с и н ь и (теряя самообладание). …в том, в чем тебя обвиняет суд матери нашей святой церкви?..
В и й о н. В чем? В чем?! — назовите же наконец мою вину, мой грех!..
Д’ О с с и н ь и (кричит). Признаешь? — нечестивец, святотатец, гниль, падаль! — признаешь?!
П а л а ч. Ах ты пакостник! Ах ты срамник! — с тобой по-хорошему, а ты…
Д’ О с с и н ь и (потеряв власть над собой). Растлитель, подстрекатель, ловец душ, язва зловонная, рифмоплет! — сознаешься?!
В и й о н (понял наконец, в чем его обвиняют; не сразу). Ах, вот вы о чем… о моих стихах… вот в чем моя вина…
Д’ О с с и н ь и (взял себя в руки, сел в кресло). А вы полагали, мэтр Вийон, что я за воровство вас буду судить, за грабеж, за плутни? — о нет! Для этого у меня есть мои следователи, мои судьи, мои палачи. О нет, мой друг, за другое я оказал тебе честь своим присутствием при пытке, которой, по всему видно, не миновать. Ты — червь в плоде, ты — гнусная болезнь под гладкой кожей юноши, бродильные дрожжи, которые вино превращают в уксус… (Постепенно распаляясь.) Ты — искус иных истин, иных терзаний, иных свобод, иной вечности, чем та, на которой стоит незыблемо королевство и церковь! Вот за что тебе мой суд и моя виселица!
П а л а ч (вне себя). А вот я его сейчас так обработаю — вечность с овчинку покажется… Чтоб кости трещали! Чтоб лопнули сухожилья! Чтоб вдребезги позвонки!..
Д’ О с с и н ь и (подошел к Вийону вплотную). Это ты твердишь голодным, что они голодны! Бесправным — что они бесправны! Женщинам — что бог сотворил их для чистых радостей, а мужчинам даровал право быть самими собой! Это ты кричишь миру, что он несовершенен и мог бы быть лучше! — вот в чем твой смертельный грех, твоя неизбывная вина! И ты это знаешь! Ты признаешься мне в этом!
В и й о н. В этом — нет, монсеньер. Нет.
П а л а ч (в исступлении). Чтоб дух вон! Чтоб кровь струей! — дозвольте, ваше преосвященство!
Д’ О с с и н ь и. Ты признаешься! — я докажу твою вину уликами или подозрениями, показаниями свидетелей или наветом лжесвидетелей, доносами правдолюбцев или клеветников, мне все равно! — ты должен умереть!
В и й о н (скорее с печалью, чем с гневом).
В слюне гадюк,
В дерьме берлог,
В оческах ведьм,
В обмывках ног,
В жиже старого болота,
В слизи жабы молодой,
В вони конского помета,
В смеси дегтя со смолой,
В луже пота после блуда,
В желчи лис, в крови хорьков
Пусть вам сварят это блюдо —
Языки клеветников!
П а л а ч (кричит). Велите, ваше преосвященство, душу потешить! Я его вмиг доведу до здравомыслия! — только велите, монсеньер!..
В и й о н.
В поганый день,
В кромешной мгле,
В худом ведре,
В гнилом котле,
В том тазу, где мылась девка
После старческих проказ,
В том чану, отколь запевка
Всех холер и всех проказ,
В тьме подгузного сосуда,
Что смердит на весь альков,
Пусть вам сварят это блюдо
Языки клеветников!!
В гною больных
И в их плевках,
И в щелочах,
И в мышьяках!..
Пусть меня спасет лишь чудо,
Мой рецепт, ей-ей, таков:
Пусть вам сварят это блюдо —
Языки клеветников!
Д’ О с с и н ь и. Что ж… ты сам подписал себе приговор. Ты сам сделал свой выбор. (Палачу.) Ты готов?
П а л а ч (радостно). Руки чешутся, ваше преосвященство!
Д’ О с с и н ь и (Вийону). А ты — готов ли, Вийон?..
В и й о н. Я?.. — я стою перед вами, ваше преосвященство, и — боюсь вас, и вашего суда, ваших пыток, вашего палача, — я боюсь боли!.. Но еще больше я боюсь самого себя, потому что никто меня так не унизит, не уязвит, не втопчет в грязь, как я сам — такой, каков я сейчас перед вами. Велите мне сознаться в чем угодно — и я сознаюсь, назовите мне любую другую вину, кроме моих стихов, — и я признаю ее, велите мне ползать перед вами на коленях, на брюхе, вылизывать языком ваши плевки, дерьмо, падаль — только велите, ваше преосвященство!..
П а л а ч. Увильнуть от меня захотел, приятель? — поздно, я уж во вкус вошел!
В и й о н. Но бойтесь, бойтесь меня, ваше преосвященство, если посреди этой мерзости и блуда, страха этого и пресмыкания вдруг найдет на меня стих, снизойдет божий глагол, — бойтесь тогда меня, ваше преосвященство! Потому что тогда я выше гор, выше неба… Сам господь бог нем, когда я молчу! Что мне тогда ваш суд, ваш палач, ваша боль и смерть? — я неуязвим! Бойтесь меня такого, ваше преосвященство, бойтесь, бойтесь…
Д’ О с с и н ь и (Палачу). Приступай.
П а л а ч (весело). С богом, ваше преосвященство, в добрый час!
В и й о н (про себя). Боже, боже, боже, боже!..
Палач медленно и неумолимо надвигается на Вийона.
Из сумрака застенка, из темных углов, из-за стен, решеток и дыбы выходят, заполняя всю сцену и закрывая от нас собою Вийона, Палача и архиепископа, в с е п е р с о н а ж и нашего веселого и поучительного представления.
(Кричит из-за их спин.) Я уже умер?.. Если я в раю, то он гораздо хуже, чем вы обещали, монсеньер… если в аду — то он неизмеримо лучше, чем можно было ожидать…
Эпилог
5 (а также 8-е) января 1463 года. Хмурый, сизый рассвет. Холм Монфокон с огромной, до самого неба, виселицей.
В и й о н, Д е в у ш к а, к о т о р о й н и к о г д а н е б ы л о, П а л а ч, а вокруг, заполнив сцену, — в с е, кто сыграл уже свою роль и пришел проститься с Вийоном.
П а л а ч (бьет себя в сердцах веревкой по колену). Ну уж ползучий! Ну ловкач! Ну пройдоха! Ну и счастье тебе всю жизнь, удача, фарт! — опять ты у меня меж пальцев прошмыгнул, опять — раз, и нет тебя!..
В и й о н (ничего не понимает). Ты о чем?!
П а л а ч. За что же это ты меня в третий-то раз перед всем светом дураком выставляешь, недоумком? Что я тебе плохого сделал, приятель?!
В и й о н. Ты же сам пришел, сказал — суд, приговор, петля… Да вот же она у тебя в руках, моя петля! — что же ты медлишь?!
П а л а ч. А то, что ты опять туза козырного вытянул, опять тебе помилование вышло!
В и й о н. Что ты мелешь, болтун в колпаке?!
П а л а ч. Ну, не то чтобы вчистую — ишь чего захотел! — а все же не повесят тебя, а всего-то навсего — из Парижа на десять лет вон, под страхом смерти ни в одни ворота не входи, чтоб духу твоего в столице не было!
Д’ О с с и н ь и (пожал плечами). Вечно эти паллиативы, эти трусливые полумеры, дешевое человеколюбие!.. Вы играете с огнем, господа! (Ушел.)
П а л а ч. Не судьба нам с тобой, видать, приятель. Эх, да что говорить!.. (Ушел.)
М а л е н ь к и й Ж а н. Не иначе — судья подкупленный! (Ушел.)
Т а б а р и. Нет правды на земле! Нет, чтобы все — поровну, по-честному… (Ушел.)
К о л л е н. Не жалей, что тебя не вздернули, Франсуа, поверь мне — глупо болтаться в петле, да еще в сырую погоду… (Ушел.)
М о н т и н ь и. А по мне, так в петле как-то беззаботнее — качайся себе на ветру, и горя мало… (Ушел.)
Т о л с т у х а М а р г о. И мне пора, Франсуа, — заведение открывать. Сегодня суббота, бойкий день. Девочки! Попрощайтесь и — на работу! Не распускайте нюни — ресницы потекут! (Ушла вместе с девицами.)
К о р о л ь Р е н е. Я не позабыл ваших уроков, мэтр Вийон, — дышло, хомут, пеньковые брыжи, сыграть в ящик… (Ушел.)
Г о н т ь е (ему). Или я, или он, ваше величество! (Ушел за ним.)
К а т е р и н а. Прощай, Франсуа… теперь-то у тебя будет время меня забыть. Может быть, все было бы иначе, если бы я тогда не велела тебя выпороть… (Ушла.)
С е р м у а з (идет за ней). Его голый зад она на всю жизнь запомнила, а то, что меня из-за нее укокошили, — из головы вон…
К а р л. Я знаю по себе, Вийон, в нашем деле ничего не пропадает, не остается втуне — счастье, горе, утраты, страдание… когда-нибудь из всего этого родится твоя лучшая баллада!.. (Уходит.)
П о э т ы (идут за ним гурьбой). Зависит от творческой методы, ваша светлость! От школы! От направления!..
Они опять остались вдвоем — Вийон и Девушка, которой никогда не было.
В и й о н. И опять нам с тобой — в путь… в путь в путь… Пора. Пойдем. Впрочем, нет… Ты останься. Может быть, кто-то другой — молодой, чистый и нетерпеливый — уже дожидается тебя, зовет, приходит в отчаяние, живет надеждой… ему ты нужнее. Так всегда — уходит один, приходит другой. Но — с тою же вечной жаждой, с тою же нетерпеливой жаждой добра, любви сострадания… Он еще не знает, что ее никогда не утолить. Ты останься и подари ее ему от меня — мою жажду, мою неутоленность и бездонность ручья, из которого нам никогда не напиться. Больше мне нечего ему завещать.
Он ушел — навсегда. Он шел медленно и долго, и путь его был нескончаем.
Девушка, которой никогда не было, осталась одна. И мы впервые слышим ее голос — нежный, хрупкий и чистый:
В своей стране — а будто на чужбине,
Горю в мороз, дрожу вблизи огня,
Я вечно жду, хоть нет надежды ныне,
Я вновь кричу, хоть это глас в пустыне,
И все зовут, и гонят все меня.
Тяжка мне власть, и тяжек мне ярем,
Я — дьявол сам, когда вокруг — Эдем,
Но, изгнан в ад, о, как стремлюсь я к раю!
Я — властелин, не властный ни над чем,
Я над ручьем от жажды умираю!
1975
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги