Железная звезда

Влюбленный Измаил © Перевод С. Монахова

Называйте меня Измаилом[10]. Все человеческие существа, которые меня знают, называют меня так. Мой собственный вид не прибегает к использованию единично-структурного определения (имени) для того, чтобы различать индивидов. Но это — имя, данное мне людьми, и я оставлю его за собой. Оно было дано мне мисс Лизбет Колкинс, к которой я испытываю покровительственное рыцарско-сексуальное чувство (любовь). Во время всего повествования подразумевается, что определение «Измаил» относится ко мне, и ни к кому больше.

Я принадлежу к виду разумных водных млекопитающих (не приматов и не гуманоидов) tursiops truncatus — бутылконосых дельфинов. Мне одиннадцать лет, то есть я, так сказать, полностью зрел во всех отношениях. Мой вес сто семьдесят пять килограммов, полная длина два с половиной метра. Я работаю на водоконденсационной станции Жерара Уорзела (Сент-Круа, Виргинские острова) в ремонтной бригаде с 14 августа 1994 года по вашему летоисчислению. С точки зрения моего вида я весьма привлекателен внешне и к тому же уважаем за свои умственные способности. У меня большой словарный запас. Я легко общаюсь с представителями хомо сапиенс. У меня имеются некоторые технические навыки, которые подтверждаются хотя бы моими успехами в обращении с электронно-аккустическим устройством, куда я нашептываю свои воспоминания.

Я из тех млекопитающих, которые готовы на подвиг во имя вашей расы, и самой желанной наградой для меня могут служить только более близкие отношения (любовь) с мисс Лиз-бет Кожине. Я умоляю сострадательных представителей вида хомо сапиенс замолвить за меня слово перед ней. Я верен, надежен, предан, интеллигентен, и мне вполне можно доверять. Я хочу лишь составить ей приятную компанию (счастье) во всех отношениях и насколько это будет в моих силах.

Позвольте же мне перейти к сути дела.

Водоконденсационная станция Жерара Уорзелла находится на северном берегу острова Сент-Круа, Вест-Индия. Ее просто нельзя не заметить. Работает она, как это ясно из названия, по принципу конденсации воды из атмосферы. Все это мне известно от мисс Колкинс (Лизбет), описавшей мне в основных чертах ее работу. Цель нашей установки — добывать пресную воду в количестве двухсот миллионов галлонов в день, содержащуюся в виде паров в нижних слоях атмосферы (высотой до ста метров). Эта слои перемещаются над всей наветренной стороной острова.

Труба диаметром 0,9 метра поднимает холодную морскую воду с глубины около девятисот метров в двух километрах от нашей станции. Труба ежедневно поставляет в конденсатор около тридцати миллионов галлонов воды при температуре +5 "С. Здесь эта холодная вода соприкасается с тропическим воздухом, который имеет температуру +25 °C и влажность от семидесяти до восьмидесяти процентов. Соприкасаясь с холодной водой в конденсаторе, воздух охлаждается до+10 "С и приобретает влажность в сто процентов, что позволяет нам извлекать примерно шестнадцать галлонов воды из кубометра воздуха. Затем вода обессоливается и поступает в главную систему водоснабжения острова, так как Сент-Круа беден собственными водными ресурсами, необходимыми для обеспечения человеческих потребностей. Члены мэрии, посещающие нашу установку во время различных торжеств, часто повторяют, что без нашего завода индустриальное развитие Сент-Круа было бы немыслимым.

Из соображений экономии мы сотрудничаем с акватехническим предприятием (рыбной фермой), пускающим в работу наши отходы. После того как морская вода прошла через конденсатор, ее можно сбрасывать обратно; однако поскольку она взята с морской глубины, то содержит на тысячу пятьсот процентов больше расщепленных фосфатов и нитратов, чем у поверхности. Богатая питательными веществами вода перекачивается из нашего конденсатора в замкнутую круглую лагуну естественного происхождения (коралловый кораль), полную рыбы. Разведение рыбы в такой благоприятной среде становится высокопроизводительным, и добываемого количества ее хватает на то, чтобы окупить работу наших насосов.

(Заблуждающиеся человеческие существа часто сомневаются, этично ли использовать дельфинов для ухода за рыбными фермами. Они уверены, что это низко — заставлять нас выращивать морские существа, предназначенные в пищу человеку. Могу на это заметить, что, во-первых, дельфины не видят ничего неэтичного в поедании морских существ, так как мы и сами питаемся рыбой, а во-вторых, никто из нас не работает по принуждению.)

Я играю важную роль в работе водоконденсационной станции. Я (Измаил) исполняю обязанности десятника в ремонтной бригаде. Я руковожу девятью представителями моего вида. Наша задача — следить за впускными клапанами трубы, по которой поступает морская вода; эти клапаны часто заедает из-за засасывания в них низших организмов, таких как морские звезды или водоросли, что снижает пропускную способность установки. Мы должны периодически спускаться вниз и прочищать клапаны. Это можно делать без участия манипулятивных органов (пальцев), которыми мы, к сожалению, не обладаем.

(Определенные индивидуумы из вашего числа говорят, что вряд ли правильно использовать дельфинов в рабочих целях, тогда как представители хомо сапиенс сидят без работы. Разумеется, возражением на это будет то, что, во-первых, мы самой эволюцией созданы для того, чтобы работать под водой без всякого дыхательного оборудования, и, во-вторых, что только хорошо подготовленное человеческое существо может выполнять наши функции, а такие человеческие существа всегда имеют работу.)

Я занимаю свой пост два года и четыре месяца, и за это время ни разу не было сколь-нибудь заметного снижения пропускной способности клапанов, которые я обслуживаю.

В качестве компенсации за свою работу (жалованья) я получаю обильную пищу. Конечно, за такого рода плату можно нанять обычную акулу. Однако помимо и сверх ежедневной рыбы я получаю также такие мелочи, как дружба с человеческими существами и возможность совершенствовать свои глубокие умственные способности посредством справочных кассет, энциклопедических словарей и различных обучающих устройств. Как видите, я стараюсь использовать каждую возможность совершенствования.

Предваряю свой рассказ выдержками из ее личного дела. Мне удалось заполучить его при помощи читающего устройства, укрепленного на краю спортивного бассейна. С помощью устных указаний я мог найти в картотеке что угодно. Я нашел в картотеке то, что мне было нужно, и устно приказал устройству доставить мне ее дело. Вряд ли кто из людей мог предвидеть, что дельфину захочется почитать их личные дела.

Ей двадцать семь лет. Следовательно, она из того же поколения, что и мои генетические предшественники (родители). Однако я не разделяю бытующего среди хомо сапиенс табу на отношения с женщинами старшего возраста. Кроме того, если принять во внимание межвидовые различия, окажется, что мы ровесники. Она достигла сексуальной зрелости, когда была примерно в два раза моложе, чем сейчас. То же самое и я.

(Я должен согласиться, что она несколько превысила оптимальный возраст, в котором самки людей находят себе постоянного мужа. Я также беру на себя смелость предположить, что она не вступала во временные браки, так как в ее деле нет отметок о воспроизводстве. Однако люди не всегда производят потомство после ежегодных браков, или же браки происходят случайно, непредсказуемо и не имеют никакого отношения к воспроизводству. Мне это кажется странным и несколько извращенным, хотя, по некоторым данным, имеющимся у меня, можно сделать вывод, что такие случаи бывают. В доступных мне материалах слишком мало информации о брачных обычаях людей. Надо бы узнать о них побольше.)

Лизбет, как я позволю себе ее называть, имеет высоту метр восемьдесят сантиметров (люди не измеряют себя длиной) и весит пятьдесят два килограмма. У нее длинные золотистые волосы (блондинка). Ее кожа, хотя и потемневшая от воздействия солнца, все же довольно светла. Радужка глаз голубая. Из разговоров с людьми я усвоил, что она считается красивой. Из слов, которые я услышал, находясь у поверхности, я понял, что большинство мужчин станции испытывает к ней интимное сексуальное влечение. Я тоже нахожу ее красивой, поскольку способен разбираться в человеческой красоте (я так считаю). Я не уверен, испытываю ли я к Лизбет настоящее сексуальное влечение. Скорее всего, то, что не дает мне покоя, сводится к жажде ее присутствия, ее близости, которую я перевел в сексуальные термины просто для того, чтобы сделать свое чувство понятным для себя.

Она, вне всяких сомнений, не обладает теми чертами, которые я обычно ищу в подруге (длинный клюв, гладкие плавники). Любая наша попытка любить друг друга в физиологическом смысле обернулась бы для нее страданием и даже травмой. Мое желание не таково. Физические достоинства, делающие ее такой желанной для самцов ее вида (сильно развитые молочные железы, блестящие волосы, тонкие черты лица, длинные нижние конечности — ноги — и так далее), не имеют для меня большого значения, а в некоторых случаях даже превращаются в недостатки. Как, например, две молочные железы в области груди, торчащие вперед таким образом, что, конечно же, должны мешать ей в воде. Это плохая конструкция, а я никак не способен находить плохую конструкцию красивой. Видимо, Лизбет и сама сожалеет о размерах и расположении этих желез, поскольку всегда заботливо прикрывает их узенькой полоской материи. Остальные на станции (мужчины, которые имеют лишь рудиментарные молочные железы, совершенно не нарушающие контуров их тел) оставляют их открытыми…

В чем же тогда причина моей тяги к Лизбет?

Она выросла из необходимости быть в ее обществе. Я уверен, что она понимает меня, как не понимают даже представители моего собственного вида. Следовательно, с ней я буду счастливее, чем без нее. Это впечатление у меня сложилось уже во время первой нашей встречи. Лизбет, специалист в области отношений между человеком и китообразными, появилась на Сент-Круа четыре месяца назад, и мне велели вывести свою бригаду на поверхность, чтобы представиться ей. Я высоко выпрыгнул в воздух для лучшего обзора и сразу же заметил, что она гораздо лучше тех, кого я видел до сих пор. Ее тело было более тонким, оно выглядело и хрупким, и сильным одновременно, и ее грация приятно отличалась от неуклюжих самцов, которых я знал прежде. К тому же ее тело не было покрыто грубым волосяным покровом, который неприятен всем дельфинам. (Сперва я не знал, что отличие Лизбет от всех остальных происходит из-за того, что она самка, так как до тех пор я никогда не встречался с человеческими самками. Но я быстро догадался об этом.)

Я подплыл, включил акустический транслятор и сказал:

— Я десятник ремонтной бригады. Мое единично-структурное определение ТТ-шестьдесят шесть.

— Разве у тебя нет имени? — спросила она.

— Поясни термин «имя».

— Твое… твое единично-структурное определение… но не просто ТТ-шестьдесят шесть. В нем нет ничего хорошего. Например, мое имя Лизбет Колкинс. И я… — Она покачала головой и взглянула на контролера завода. — Разве у этих рабочих нет имен?

Контролер не мог понять, зачем дельфинам имена, Лизбет понимала — она была великолепным специалистом, — и, поскольку в ее обязанности теперь входило подружиться с нами, она с ходу дала нам имена. Так я был наречен Измаилом. Это было, как она мне сказала, имя человека, который ушел в море, пережил там множество удивительных приключений и записал их все на пленку, которую прослушивал всякий исследователь китообразных. Я прослушал рассказ Измаила — того, другого Измаила — и согласился, что это замечательный труд. Для человеческого существа он довольно проницательно разгадывал повадки китов, вообще-то глупых созданий, которых я не слишком-то уважаю. Я горд, что ношу имя Измаила.

Дав каждому из нас имя, Лизбет прыгнула в море и поплыла с нами. Должен сказать, что большинство из нас испытывает к вам, людям, нечто вроде презрения из-за того, что вы такие плохие пловцы. Я никогда не позволял себе насмешек, что объясняется моим выходящим за обычные пределы уровнем развития и большим, чем у остальных, сочувствием к вам. Я восхищаюсь тем усердием и энергией, которые вы демонстрируете при плавании. Я вижу, что вы преуспеваете в этом, принимая во внимание все, что вам мешает. Как я всегда говорю своим, вы достигли больших успехов в воде, чем мы достигли бы на суше. Лизбет, во всяком случае, плавала хорошо (по человеческим меркам), и мы терпеливо соразмеряли свой ход с ее. Мы немного порезвились в воде. Потом она схватила меня за спинной плавник и попросила:

— Покатай меня, Измаил!

Я и сейчас дрожу, вспоминая соприкосновения наших тел. Она села на меня верхом, ее ноги крепко сжали мои бока, и я рванулся почти на полной скорости, вымахнув высоко над водой. Ее смех был свидетельством ее радости, и я снова и снова бросал свое тело в воздух. Это была демонстрация чисто физических возможностей, и здесь не было места моим необычным умственным способностям. Я, если хотите, просто показывал себя — дельфина. Лизбет была в восторге. Когда я нырнул, опуская ее в такую глубину, что она могла испугаться большого давления, она не ослабила свою хватку и не выказала тревоги. Когда мы вылетели на поверхность, она закричала и засмеялась.

Даже в качестве обычного животного я сумел потрясти ее воображение. Я достаточно знаю людей, чтобы объяснить для себя то возбужденное оживление, которое не сходило с ее лица, пока я нес ее к берегу. Теперь я должен был продемонстрировать ей свои высшие достоинства, показать, что по сравнению с другими дельфинами я необычайно быстро учусь и обладаю необычными способностями к познанию окружающего мира.

Я уже влюбился в нее.

В последующие недели мы много разговаривали. Я ничуть не польщу себе, если скажу, что она быстро поняла мою необычность. Мой словарный запас, который был уже достаточно велик, когда она только что появилась на станции, быстро расширялся благодаря присутствию Лизбет. Я учился у нее; она открыла мне доступ к кассетам, которые не придет в голову прослушивать ни одному дельфину. Я расширил свой кругозор настолько, что это удивляло меня самого. За очень короткий срок я достиг всего, что знаю сейчас. Я думаю, вы согласитесь, что я могу объясняться даже более последовательно, чем многие человеческие существа. Я надеюсь, что компьютер, делая перезапись моих воспоминаний, не исказит их, вставляя ненужные знаки препинания или допуская неправильное написание слов, которые я произношу.

Моя любовь к Лизбет становилась все глубже и богаче. Я впервые познал ревность, увидев ее бегущей с энергостанции по берегу с доктором Мэдисоном рука в руке. Я познал гнев, услыхав бесстыдные и вульгарные замечания самцов-людей вслед проходящей мимо Лизбет. Очарование ею заставило меня изучить многие стороны человеческой жизни. Я не рискнул заговаривать с ней о подобных вещах, но от персонала станции мне удалось узнать об определенных аспектах феноменального человеческого понятия «любовь». Я также выяснил значения вульгарных слов, произносимых мужчинами за ее спиной: большинство из них говорило о желании вступить с Лизбет в брак (как правило, временный). Были здесь и восторженные описания ее молочных желез (интересно, почему это люда постоянно помнят, что они млекопитающие?) и даже округлой области сзади, как раз над тем местом, где ее тело разделялось на две нижние конечности. Соглашусь, что эта область привлекала и меня. Мне кажется таким непривычным, что чье-то тело может расщепляться посредине!

Я никогда в открытую не заявлял о своих чувствах к Лизбет. Я старался медленно подвести ее к понятию того, что я люблю ее. Как только она сама обо всем догадается, думал я, мы сможем вместе начать планировать наше будущее.

Как я был наивен!

Мужской голос произнес:

— Черт возьми, как ты собираешься подкупить дельфина?

Другой голос, более глубокий и более культурный, ответил:

— Предоставьте это мне.

— Что ты дашь ему? Десять цистерн сардин?

— Это необычный дельфин. Даже особенный. Он образован. С ним можно договориться.

Они не знали, что я слышу их. Я покачивался у поверхности бассейна, отдыхая. У меня был перерыв. У нас, дельфинов, тонкий слух, и я не исключение. Я почувствовал, что что-то не так, но остался на месте и притворился, что ни о чем не подозреваю.

— Измаил! — позвал первый. — Это ты, Измаил?

Я поднялся на поверхность и подплыл к краю бассейна. Там стояли трое мужчин. Один из них был техник станции, двух других я раньше не видел. Тела их были закрыты с ног до головы, из чего было видно, что они здесь чужие. Техника я презирал, потому что он был одним из тех, кто отпускал вульгарные замечания относительно молочных желез Лизбет.

Он произнес:

— Поглядите на него, джентльмены. Кожа да кости! Жертва эксплуатации!

Мне же он сказал:

— Измаил, эти джентльмены — из Лиги противников жестокого обращения с разумными видами. Слыхал о такой?

— Нет, — ответил я.

— Они стараются положить конец эксплуатации дельфинов, преступному использованию рабского труда еще одного по-настоящему разумного вида на нашей планете. Они хотят тебе помочь.

— Я не раб. Я получаю компенсацию за свою работу.

— Кучку тухлой рыбешки! — сказал застегнутый на все пуговицы человек слева от техника. — Тебя эксплуатируют, Измаил! Тебе дали опасную, грязную работу и платят жалкие гроши!

Потом вмешался его товарищ:

— Это надо прекратить. Мы хотим заявить всему миру, что век дельфинов-рабов кончился. Помоги нам, Измаил. Помоги нам, поможешь себе!

Нечего и говорить, что мне не понравились их намерения. Будь на моем месте более ограниченный дельфин, он заявил бы об этом сразу и расстроил бы их планы. Но я решил схитрить и спросил:

— Что я должен сделать?

— Вывести из строя клапаны, — быстро отозвался техник.

Я, не сдержавшись, воскликнул:

— Предать священное доверие? Разве я могу?

— Это ради тебя самого, Измаил. Послушай, что мы задумали: ты со своей бригадой забьешь клапаны, и установка перестанет работать. Весь остров в панике. Ремонтная бригада людей опустится посмотреть, в чем дело, но как только они очистят клапаны, вы вернетесь и забьете их снова. На Сент-Круа возникнут перебои с водой. Это сфокусирует внимание всего мира на том, что остров зависит от труда дельфинов — низкооплачиваемого и непосильного труда дельфинов! А тем временем на сцену выходим мы, чтобы рассказать вашу историю всему миру. Мы заставим каждого человека кричать о грубом попрании ваших прав.

Я не стал говорить им, что не чувствую, чтобы мои права попирались. Вместо этого я рассудительно заявил:

— В этом есть опасность для меня.

— Ерунда!

— Меня спросят, почему я не очистил клапаны. Это моя обязанность. Я вижу в этом затруднения.

Некоторое время мы пререкались. Потом техник сказал:

— Понимаешь, Измаил, мы знаем, что в этом есть некоторый риск. Но мы собираемся предложить за эту работу необычную плату.

— Какую?

— Кассеты. Что ты захочешь, то мы тебе и дадим. Я знаю, у тебя интерес к литературе. Пьесы, поэзия, романы — все, что хочешь. Если ты согласишься, через пару часов мы тебя завалим литературой.

Я удивился их хитроумию. Они знали, чем меня взять.

— Годится, — сказал я.

— Тогда говори, что тебе надо.

— Что-нибудь о любви.

— О любви!

— О любви. О мужчине и женщине. Принесите мне любовную лирику. Принесите мне знаменитые рассказы о влюбленных. Принесите мне описания любовных ласк. Я должен это понять.

— Ему нужна «Камасутра», — сказал тот, что слева.

— Значит, мы принесем ему «Камасутру», — сказал тот, что справа.

Они принесли мне «Камасутру» и еще целую кучу других вещей, включая и кассету, на которой был изрядный кусок из «Камасутры». В течение последующих нескольких недель я был полностью погружен в изучение литературы о любви. В текстах были приводящие в бешенство пропуски, и я так до конца и не понял большую часть из того, что происходит между мужчиной и женщиной. Наслаждение тела телом не поставило меня в тупик; но я споткнулся на диалектике преследования, когда мужчина должен быть хищником, а женщина должна притворяться, что избегает его притязаний. Для меня осталась загадкой этичность временного брака как противопоставления постоянному (женитьбе); не ухватил я и сути запутанной системы запретов и табу в области браков, изобретенных людьми. Такие неудачи привели к тому, что к концу изучения я понимал не намного больше, как вести себя с Лизбет, чем до того времени, как заговорщики тайно начали проигрывать мне кассеты.

Вскоре они напомнили мне о моих обязательствах.

Естественно, я не собирался выводить станцию из строя. Я знал, что эти люди на самом деле не были противниками эксплуатации дельфинов, как они себя выдавали. По каким-то своим соображениям они хотели вывести из строя станцию. Вот и все. Они притворялись, что симпатизируют моему виду, чтобы завоевать мое расположение. Но я-то не чувствовал себя эксплуатируемым.

Хорошо ли я поступил, принимая пленки, если не собирался помогать им? Сомневаюсь. Они хотели использовать меня; вместо этого я использовал их. Во имя просвещения высшие виды имеют полное право эксплуатировать низшие.

Они пришли и сказали, что клапаны надо вывести из строя сегодня вечером. Я ответил:

— Я не совсем понял, что мне надо сделать. Вы не повторите мне это еще раз?

Я незаметно включил записывающее устройство, используемое Лизбет для обучения остальных дельфинов. Им пришлось повторить, что порча клапанов вызовет панику на острове и высветит злоупотребление трудом дельфинов. Я постоянно их переспрашивал, вытягивая из них подробности и предоставляя каждому возможность оставить на ленте звук своего голоса. Когда была достигнута полная ясность, я сказал:

— Очень хорошо. Во время следующего осмотра я сделаю так, как вы сказали.

— А твоя бригада?

— Я приказал им покинуть рабочее место для их же безопасности.

Люди ушли, удовлетворенно переглядываясь между собой. Когда они скрылись из виду, я нажал кнопку вызова Лизбет. Она пришла очень быстро. Я показал на кассету в рекордере.

— Прослушай ее, — величественно сказал я. — И можешь вызывать полицию!

Были произведены аресты. Этих троих совершенно не заботила эксплуатация дельфинов. Они оказались членами подрывной группы (революционерами), намеревавшимися склонить наивного дельфина помочь им вызвать хаос на острове. Я расстроил их планы благодаря своей порядочности, храбрости и рассудительности.

Лизбет после всего этого пришла отдохнуть к моему бассейну и объявила:

— Ты был великолепен, Измаил. Так разыграть их, заставить записать собственные признания… восхитительно! Ты настоящее чудо среди дельфинов, Измаил!

Я купался в волнах радости.

Вот он подходящий момент. Я с ходу выпалил:

— Лизбет, я люблю тебя.

Мои слова, исторгнутые громкоговорителями, загремели, отражаясь от стенок бассейна. Эхо усилило их и превратило в непривычный грохочущий шум, более присущий какому-нибудь презренному недоумку тюленю.

— Люблю тебя… тебя… тебя…

— Ну, Измаил!

— Я не могу высказать, как много ты значишь для меня. Приди ко мне и будь моей любовью. Лизбет, Лизбет, Лизбет!

Из меня хлынули потоки поэзии. Ураганы страстных признаний рвались из моего клюва. Я молил ее спуститься в бассейн и дать обнять себя. Она засмеялась и сказала, что не одета для купания. Это было правдой: она только что вернулась из города сразу же после ареста. Я настаивал. Я умолял. И она уступила. Мы были одни. Она сняла одежду и шагнула в бассейн. Лишь мгновение я видел ее нагой. Это заставило меня содрогнуться: ужасные покачивающиеся молочные железы, так мудро прикрытые обычно, полоски болезненно-белой кожи в тех местах, куда не могло проникнуть солнце, неожиданное пятно волосяного покрова… Но стоило ей оказаться в воде, как я забыл обо всех этих несовершенствах и ринулся к ней.

— Любовь! — воскликнул я. — Благословенная любовь! — Я прижал к ее телу плавники, копируя объятия. — Лизбет! Лизбет!

Мы оказались под водой. Впервые в жизни я познал истинную страсть, ту, которую воспевают поэты, которая овладевает даже самыми холодными душами. Я прижал ее к себе и почувствовал, что ее окончания передних конечностей («кулаки») колотят меня в области груди, и принял это сначала за знак того, что моя страсть встретила ответное чувство. Потом до моего затуманенного любовью сознания дошло, что ей, возможно, не хватает воздуха. Я поспешно вынырнул. Моя дорогая задыхающаяся Лизбет жадно глотнула ртом воздух и стала отбиваться от меня. Я в удивлении выпустил ее. Она поспешно устремилась к краю бассейна и без сил повалилась на бортик. Ее бледное тело била дрожь.

— Прости меня, — громыхнул я. — Я люблю тебя, Лизбет! Я спас станцию во имя любви к тебе!

Она чуть приоткрыла губы в знак того, что не сердится на меня, и слабым голосом сказала:

— Ты чуть не утопил меня, Измаил!

— Я пошел на поводу у чувства. Приди ко мне. Я буду нежен.

— Измаил, ну что ты говоришь!

— Я люблю тебя! Я люблю тебя!

Я услыхал шаги. Доктор Мэдисон с энергостанции почти бежал. Лизбет торопливо прижала руки к молочным железам и обмотала раскиданную одежду вокруг нижней половины своего туловища. Мне было больно это видеть, ибо разве то, что она предпочитала прятать от него эти места, эти безобразные части тела, не свидетельствовало о ее любви к нему?

— Что с тобой, Лиз? — спросил он. — Я услышал крик…

— Ничего, Джеф. Это всего лишь Измаил. Он принялся обнимать меня в воде. Он влюбился в меня. Джеф, представляешь! Он влюбился в меня!

И они оба рассмеялись над глупостью влюбленного дельфина.

На закате я был уже далеко в море. Я плыл там, где плавают дельфины, вдалеке от человека и его изобретений. Смех Лизбет все еще стоял в моих ушах. Как она могла быть такой жестокой! Она, которая знала меня лучше остальных, рассмеялась, когда я попал в неловкое положение.

Я пробыл в море несколько дней, залечивая раны, пренебрегая своими обязанностями на станции. Только когда притупилась острая боль, уступив место боли ноющей, я решил вернуться обратно. По дороге я встретил самку своего вида. Она только что достигла зрелости и предложила себя мне. Я велел ей плыть следом, и она подчинилась. Время от времени мне приходилось отгонять самцов, желающих воспользоваться ею. Я привел ее на станцию, в лагуну, отведенную дельфинам для спортивных занятий. Один из моих рабочих подплыл к нам, снедаемый любопытством (это был Мордред). Я велел ему вызвать Лизбет и сказать ей, что я вернулся.

Вскоре она показалась на берегу. Она помахала мне рукой, улыбнулась и позвала по имени.

А я принялся резвиться с моей самкой у нее на глазах. Мы исполняли брачный танец; мы разрезали воду и пенили ее своими хвостами. Мы взмывали в воздух, мы парили в нем, мы кричали.

Лизбет не спускала с нас глаз, и я молил: пусть она испытает ревность.

Я прижался к своей подруге и увлек ее в глубину. Я бурно взял ее и отпустил, чтобы она родила моего ребенка не здесь. Я снова разыскал Мордреда.

— Скажи Лизбет, — велел я ему, — что я нашел новую любовь, но однажды я могу простить ее.

Мордред посмотрел на меня тусклым взглядом и поплыл к берегу.

Мой замысел провалился. Лизбет велела сказать, что меня ждет работа и что она сожалеет, если обидела меня. В ее словах не было и намека на ревность. Моя душа превратилась в кучу гниющих водорослей. Я снова чистил впускные клапаны, подобно дрессированному животному. Я, Измаил, прочитавший Китса и Донна. Лизбет! Лизбет! Можешь ли ты почувствовать мою боль?

Этим вечером я дотемна рассказывал свою историю. Вы, кто слушает ее, кем бы вы ни были, помогите одинокому существу, морскому млекопитающему, желающему более тесного контакта с самкой другого вида. Будьте добры, поговорите обо мне с Лизбет. Восхвалите ей мой ум, мою верность, мою преданность.

Скажите ей, что я даю ей еще один шанс. Я предлагаю уникальный и волнующий эксперимент. Я буду ждать ее завтра ночью за рифом. Пусть она приплывет ко мне. Пусть она обнимет бедного одинокого Измаила. Пусть она скажет мне слова любви.

Из глубины души… из глубины… Лизбет, нежнейшим голосом глубочайшей любви глупое животное желает тебе спокойной ночи.