Желтая тень

Глава 18

Я наблюдал, как Сильвия Андерхилл накладывает на рану Падильо новую повязку, когда зазвонил телефон. Я взял трубку, и мужской голос поинтересовался, не может ли он поговорить с мистером Майклом Падильо. Я передал тому трубку. Разговор длился недолго. Падильо отвечал односложно, сам вопросов не задавал, затем попрощался и положил трубку на рычаг.

— Один из наших друзей из ФБР. Им надоело сидеть в вестибюле, и они позвонили Айкеру и спросили, что делать дальше. Он посоветовал им поискать меня здесь. Я отпустил их по домам.

— Как вы себя чувствуете? — спросила Сильвия.

Падильо посмотрел на повязку. Чувствовалось, что Сильвия знала, как это делается.

— Гораздо лучше, благодарю.

Он подхватил лежащую на стуле рубашку, начал надевать ее. Лишь раз поморщился от боли, просовывая левую руку в рукав.

— Ты тоже можешь остаться у меня, — заметил я. — Если Прайс охотится за тобой… — я не договорил.

— Второй раз за ночь подстерегать меня он не станет.

— Ты полагаешь, он знает, что ты разглядел его?

— Я в этом сомневаюсь. Он ставил на внезапность и не подозревал, что меня интересуют сидящие в кабине. Завтра он придет как ни в чем не бывало, когда мы будем делить деньги… если, конечно, получим их от Боггза.

— Он обещал.

— Я позвоню этой троице завтра и назначу встречу на Седьмой улице, в одиннадцать утра.

— И еще…

— Почему он стрелял в меня? — предугадал мой вопрос Падильо.

— Вот-вот.

— Кто-то, должно быть, попросил его об этом.

— Кто же?

— Список может получиться довольно длинный.

— То есть кто конкретно, ты не знаешь?

Падильо покачал головой.

— Нет.

Я поднялся, посмотрел на часы.

— Уже половина четвертого утра. В шкафчике в ванной есть новые зубные щетки. Договаривайтесь сами, кто будет спать на диване в гостиной, а кто — в спальне для гостей. Я — не джентльмен. И ложусь в собственную постель.

— Мы договоримся, — успокоил меня Падильо.

Сильвия выбрала как раз этот момент, чтобы запихивать бинт и пластырь в аптечку.

Я подошел к бару, вновь наполнил свой бокал.

— Спокойной ночи. Будильник я заведу на восемь часов. Остается только надеяться, что я не услышу, как он звонит.

Я удалился в спальню, разделся, сел на край кровати, выкурил сигарету, выпил шотландское. Потом завел будильник. День выдался долгим. Я лег и закрыл глаза. Открыть их заставил меня звон будильника, давая понять, что пора вставать и начинать все сначала.

Но очень уж не хотелось подниматься.

Я постоял под горячей струей десять минут, затем выключил воду. Чередовать горячую воду с холодной я не стал, хотя не раз слышал, что это бодрит. Потом побрился, почистил зубы, поздравил себя с тем, что до сих пор обхожусь без вставных. Расчесал волосы, с годами порядком поредевшие, оделся, приготовившись встретить новый день, который, я подозревал, будет хуже предыдущего, но наверняка лучше последующего.

Когда я появился в гостиной, держа курс на кухню, Падильо уже сидел на диване с чашечкой кофе в одной руке и сигаретой в другой.

— Воду я вскипятил, — обрадовал он меня.

— Угу, — пробурчал я в ответ.

Я насыпал в чашку ложку растворимого кофе, залил кипятком, размешал сахар. Затем поставил чашку на блюдце и переместился в гостиную. Сел на диван. Пригубил кофе.

— Она еще спит?

— Думаю, да.

— Как твой бок?

— Немного саднит.

— Как спалось на диване?

— Попробуй сам, тогда и узнаешь.

Больше вопросов у меня не было.

Падильо ушел на кухню, за второй чашкой кофе. И едва вернулся в гостиную, как звякнул дверной звонок. Открывать пошел я. На пороге стоял тощий мужчина, который встретил нас в торговой миссии, все в том же строгом черном костюме.

— Мистер Боггз попросил меня передать вам этот пакет, — и он протянул мне пакет из плотной бумаги, в каком обычно носят продукты.

Я взял его, раскрыл, заглянул внутрь. Деньги.

— Вы хотите, чтобы я написал расписку.

Тощий мужчина улыбнулся.

— Нет, конечно. Мистер Боггз также сказал, что остальное он принесет сам.

— Поблагодарите за меня мистера Боггза.

— Обязательно, сэр, — тощий мужчина повернулся и двинулся к лифту.

Я закрыл дверь.

— Что там? — спросил Падильо.

— Деньги. Много денег.

Я подошел к дивану и отдал ему пакет.

— У них не хватило времени, чтобы завернуть их.

Падильо взял пакет и вывалил его содержимое на кофейный столик. Горка из пачек пятидесяти- и стодолларовых банкнот радовала глаз.

— Ты не хочешь пересчитать их? — спросил Падильо.

— В столь ранний час арифметика мне не по зубам. Дальше девятнадцати мне не продвинуться.

Падильо откинулся на диванные подушки, закрыл глаза, приложил руку к левому боку.

— О-ох.

— Убедительности недостает.

— Тут должно быть тридцать семь тысяч пятьсот долларов.

— Хорошо. Я их пересчитаю.

Пятидесятидолларовые банкноты лежали в пачках по тысяче долларов каждая. Я насчитал их пятнадцать. Стодолларовые — в пачках по две тысячи. Таких оказалось одиннадцать. Две стодолларовые банкноты и шесть по пятьдесят долларов в сумме составили оставшиеся пятьсот.

— Все сходится. Ты хочешь, чтобы я разделил их на три части?

Падильо сидел, не шевелясь. Бледность проступила даже сквозь сильный загар.

— Половину — в одну часть, оставшиеся деньги — пополам. Ты помнишь.

Я произвел в уме необходимые вычисления.

— Деньги слишком крупные. Одна четверть — девять тысяч триста семьдесят пять долларов.

Падильо по-прежнему не открывал глаз.

— Раздели приблизительно.

Я прогулялся на кухню за кофе, а Падильо тем временем подтянул к себе телефон. Набрав номер, он произносил несколько слов и вновь начинал крутить диск. И когда я вернулся, он уже заканчивал последний разговор. Положив трубку, посмотрел на меня.

— Поговорил с Прайсом.

— Какой у него голос?

— Сонный и жадный.

— А как остальные?

— Придут в одиннадцать.

— А в чем мы их понесем? — я мотнул головой в сторону кофейного столика.

— У тебя есть какой-нибудь портфель?

— Скорее всего найдется.

В спальне я открыл стенной шкаф и вытащил «дипломат». Кто-то когда-то подарил мне его, но я так и не нашел повода воспользоваться им, а потому убрал с глаз долой. «Дипломат» внушал уважение. Черная кожа, хромированные замки. Работай я в какой-нибудь конторе, обязательно носил бы в нем ленч.

Вернувшись с добычей в гостиную, я поставил «дипломат» на кофейный столик, рядом с пачками денег.

— А резинки у тебя есть?

— Фредль их сохраняет. На дверной ручке на кухне.

Я принес три резинки, отдал Падильо, тот обтянул ими разложенные мной по стопкам деньги, сложил их в «дипломат», опустил крышку и защелкнул замки.

— Ключ я потерял, — предупредил я.

— Это неважно.

Опять прозвенел дверной звонок, и я вопросительно посмотрел на Падильо.

— Дом твой, — ответил он на мой немой вопрос.

— Но приходят-то к тебе.

Я пересек гостиную, открыл дверь. Увидел мужчину в пиджаке спортивного покроя, синей рубашке с отложным воротником, серых брюках и с тремя вертикальными морщинами на лбу. Морщины свидетельствовали о том, что мужчина думал. Звали его Стэн Бурмсер, и в свое время он мог послать Падильо в Европу и указать, что должен тот делать по прибытии. Я не видел его больше года. Последняя наша встреча произошла в Бонне, и три вертикальные морщины присутствовали на его челе и в тот раз. Похоже, процесс мышления поглощал у Бурмсера немало времени.

— Привет, Бурмсер.

Он улыбнулся, и морщины исчезли. Правда, дружелюбия в улыбке было не больше, чем в пятом по счету письме банка, напоминающем о просрочке платежей.

— Я ищу Падильо.

— Вы у цели, — я отступил назад, держа дверь открытой. — К тебе некий мистер Бурмсер, — предупредил я Падильо.

Он не поднялся с дивана, не произнес ни слова. С непроницаемым лицом наблюдал за приближающимся Бурмсером. Тот остановился перед Падильо, засунув руки в карманы. Покачался на каблуках, сверля Падильо взглядом.

— Два дня тому назад нам сообщили о вашем возвращении.

Падильо кивнул.

— По-прежнему дружите с ФБР.

— Вот-вот.

— И вы решили заглянуть ко мне с утра пораньше, чтобы лицезреть меня лично. Вы опоздаете в воскресную школу.

— Я католик.

— Странно, по вам этого не скажешь.

— Все те же старые шуточки.

— Привычка — вторая натура, знаете ли.

— А я припас для вас новую. Такую хорошую, что мне не терпелось поделиться ею с вами. Потому-то я и заявился к вам.

— Я слушаю.

— Вас внесли в черный список, Падильо.

— Что тут нового. По-моему, я числюсь не в одном списке и не один год.

— Но в этот вы попали впервые. Англичане приговорили вас к смерти.

— Если в они это сделали, то не стали бы ставить меня в известность.

— Вы не единственный, кто перевербовывал агентов.

— Разумеется, нет.

— В этом-то самое забавное.

— Держу пари, сейчас вы поделитесь с нами самым смешным.

Ухмылка Бурмсера стала шире.

— Совершенно верно. Поделюсь. Они поручили пристрелить вас агенту, которого вы перевербовали. Филипу Прайсу.

— А чего они так обиделись на меня? — спросил Падильо. Волнения в его голосе не чувствовалось. С той же интонацией он мог спросить, почему автобус останавливается здесь, а не кварталом дальше.

— Не знаю. Да и какое мне, собственно, дело.

— Тогда почему же вы приехали в такую рань из Маклина?

— Я живу в Кливленд-Парк.

— Осенью там, должно быть, чудесно.

— Прайс — профессионал. Вы с ним работали. И знаете, что он способен на многое.

— Он также работает и на вас.

— Правильно, работает.

— Вы можете зажечь перед ним красный свет.

— Могу, но тогда англичане засыпят его вопросами, интересуясь, почему он не выполнил поручение. То есть велика вероятность его разоблачения. А он приносит немало пользы. И нам бы не хотелось что-либо менять.

— А от меня толку нет, — покивал Падильо.

Бурмсер перестал улыбаться.

— Для нас вы не существуете, Падильо. В архивах нет ни единого упоминания о нашем сотрудничестве. Мы об этом позаботились.

— Неужели ни одного?

— Будьте уверены.

Теперь заулыбался Падильо.

— Вам пришлось перелопатить кучу бумаг. За те годы я много чего понаделал под вашим чутким руководством. А зачем вы мне все это говорите?

— Выполняю указание.

— Должно быть, в вашем заведении у меня еще остались друзья.

— Максимум один.

Падильо пожал плечами.

— Хорошо, Бурмсер, сегодня вам поручили сыграть роль старого слепого Пью и вручить мне черную метку. Что-нибудь еще?

— Только одно: мы никогда о вас не слышали. Если вы попадете в беду, выпутывайтесь сами. Не будет ни телефонных звонков, ни подмоги. Никто нигде никогда не замолвит за вас и словечка. Вы давно этого хотели, Падильо, и вот добились своего. Для нас вы — мексиканец или испанец, незаконно проникший в страну, хотя мы не уверены и в этом, ибо, повторюсь, мы вас знать не знаем, — на том Бурмсер и закончил, тяжело дыша.

Падильо повернулся ко мне.

— Нет ли у тебя вопросов к посыльному?

— Надо бы узнать, что произошло с твоими взносами в пенсионный фонд.

Бурмсер одарил нас прощальной улыбкой.

— Я восхищен вашим самообладанием, господа. На этом позвольте откланяться, — у двери он обернулся. — В одно время, Падильо, вы знали свое дело. И вам еще и везло. Теперь вам потребуются и мастерство, и везение.

— Всем нашим глубокий поклон, — напутствовал его Падильо.

Брови Бурмсера взлетели вверх.

— Они никогда о вас не слышали.

С тем за ним и закрылась дверь.

— Роль эта ему понравилась, — прокомментировал я.

— Но он раскрыл Прайса.

— Получается, Прайс сказал англичанам, что ты собираешься застрелить Ван Зандта, а они поручили ему прикончить тебя.

— Вроде бы да.

— Неужели Прайс хотел, чтобы его похвалили и погладили по головке?

— Скорее он хотел получить денежки.

— От кого?

— От англичан. Он говорит им, что я готовлю покушение на Ван Зандта, они требуют, чтобы он меня остановил, что он и делает. Сверхплановая работа влечет за собой и дополнительное вознаграждение.

— А что потом?

— Он войдет в долю с Димеком, и они прикончат старика.

— А теперь скажи мне, как это все сочетается с нашим планом? Тем самым, что ты начертал на обратной стороне спичечного коробка.

— Более-менее, — Падильо отнес на кухню пустую чашку с блюдцем.

— В каком смысле менее? — спросил я его, когда он вернулся.

— Я не собирался делать из Прайса героя. Теперь придется.