Жена Берсерка

ГЛАВА 4. Возвращение Красавы

А с утра хозяйка разбудила Красаву пинком. И по стянутым в узел морщинистым губам Красава поняла, что та знает, к кому ходил ночью ее муж.

Старуха вытолкала ее во двор. Сунула в руки ведра, пинками и тычками разъяснила, куда идти.

И Красава побрела по узкой стежке, протоптанной в снегу, идущей от ворот в лес. Поясница и плечи ныли от вчерашней работы, рубцы на спине горели…

Деревянные ведра, разбухшие от воды, даже пустые, оттягивали руки. Она брела, глядя под ноги, чтобы не поскользнуться на узких наледях, прячущихся под снегом. Смаргивала тоскливые слезы, сами собой выступавшие на глазах.

А потом ее кто-то окликнул. Непонятно, на чужанском наречии. И Красава вскинула голову.

На тропке, в десятке шагов перед ней, стоял высокий крепкий мужик. С непокрытой головой. Кудлатая ярко-рыжая грива полоскалась по ветру, плащ, крытый черным мехом, небрежно накинут на плечи. Рубаха алая, из дорогого шелка. Лицо широкое, с высоченным лбом. Молодое, уверенное.

А в руках, на которых были натянуты непонятные рукавицы — вроде бы из кожи, но отливавшие блеском каленого железа — мужик что-то держал. Цепь из золотых звеньев. Каплями, густо и часто, свисали с нее прозрачные камни. Сияли, ловя неяркий свет хмурого дня…

Красава разжала пальцы, выронив ведра. Двинулась вперед, как во сне, глядя даже не на дивное ожерелье, которое ей протягивал незнакомец — а на него самого.

Лишь бы отсюда забрал, стучала у нее в уме лихорадочная мысль. Забрал и увел. Раз с ходу такое дорогое украшенье предлагает, значит, не бедный. Все, что угодно, лишь бы не корячится тут дальше. Видать, она ему понравилась. Где-то ее углядел, сюда за ней явился…

Она остановилась в шаге от него. Шмыгнула носом, торопливо потерла мокрые от слез щеки — чтобы румянец проступил, чтобы заплаканной не казаться.

Рыжий мужик вскинул ожерелье повыше, что-то повелительно сказал. Красава торопливо скинула шерстяной платок, открывая шею. Развела края покрывала, повязанного вокруг тела.

И мужик приложил к ее шее. Только приложил, не застегивая.

А когда отнял руки, концы ожерелья сами собой скользнули у Красавы по коже. Сошлись сзади…

Она улыбнулась, неверяще коснулась украшенья. Ледяные на ощупь камни приятно холодили кожу.

— Брисингамен, — вдруг сказал мужик, не отводя от нее глаз — бледно-голубых, почти белесых. — Ну и каково это — заново ощутить то самое ожерелье на себе? А, Фрейя?

Говорил он на чужанском наречии, но Красава его поняла. И сама себе удивилась. Выходит, успела выучить чужанскую речь, пока жила здесь?

— С Брисингаменом всякий раз — как первый, — ответила она неожиданно для себя самой. И ответила тоже по-чужански, не переставая себе удивляться. — Это ожерелье стоило того, чтобы ради него потерпеть четырех гномов. Тебе ли этого не знать… Тор.

Высокий рыжий мужик кивнул. Спросил коротко:

— Когда?

— Думаю, завтра это тело уже будет готово вернуться к своему прежнему хозяину, — объявила Красава, ощутив быструю радость.

Выходит, она все-таки вернется к ярлу Харальду. И эта тварь Забавка заплатит ей за все…

— Скажи Нъерду, моему отцу — время попридержать Ермунгарда. Он сможет, если поднапряжется. И скажи своему человеку — пусть уже этой ночью выходит на охоту. Здесь, рядом с этим домом. Тело жертвы пусть на этот раз не прячет.

Красава вскинула руки, сняла с себя ожерелье. Протянула его рыжему Тору. Тот подставил сложенные ковшом ладони в странных рукавицах, и золотая цепь с густо подвешенными камнями стекла в них. Камни переливчато постукивали…

А потом она развернулась и пошла по тропке назад, к дому.

Лес вокруг и ворота подворья, к которым Красава шагала, казались ей сейчас совсем другими. Мир вокруг переливался красками, свежими, чистыми. Даже затоптанный снег под створками ворот сиял глубокими коричневыми и лиловыми тонами.

Мир людей, подумала она неожиданно. И вдохнула полной грудью воздух, пахнущий морозцем.

А следом в уме у Красавы потекли мысли, которые ее обрадовали. Хоть и были какими-то странными, словно и не ее. Умом-то она понимала, что даже думать о таком — смешно. Как-никак, она тут рабыня. Подневольная…

Но думки текли, и Красава к ним прислушивалась.

Больше не будет никакого коровника. Никакого навоза. Скоро все станет так, как должно было быть с самого начала — ярл Харальд начнет заглядывать ей в рот, ласкать-миловать… а гадина Забавка за все заплатит.

Уж я ей покажу, яростно подумала Красава. Еще пожалеет, что на свет родилась.

Красава пересекла двор, вошла в сени, рывком распахнула дверь, оттуда ведущую в дом. Высоко вскинув голову, переступила порог хозяйской горницы. У нее за спиной с треском ударила по бревнам дверная створка…

Старуха, сидевшая у очага с прялкой, посмотрела на Красаву изумленно. Но метнула взгляд на мужа — и посмотрела уже злорадно.

Хозяин, что-то строгавший у стола, медленно поднялся с места. Сказал что-то — недобро, с замороженной, тихой яростью…

И Красава поняла все, до последнего слова.

— Что случилось? Ты зачем сюда приперлась, глупая овца?

Мужики, которые привезли ее сюда, называли хозяина Свенельдом, припомнила вдруг Красава.

Да много чести будет, если я по имени начну его величать, тут же решила она.

А вдали словно кто-то засмеялся — тихо, грудным женским смехом. Едва слышно…

— Овца? — повторила Красава последнее слово. Улыбнулась и объявила на чужанском наречии, чисто, без запинки: — Что ж. Ты сам сказал, значит, сам и выбрал.

Она перевела взгляд на хозяйскую жену.

— Ты, старая развалина. Поднимайся и сбегай в хлев. Посмотри, сколько овец у тебя подыхает — прямо сейчас, пока я с тобой разговариваю.

Хозяйка не шевельнулась, но на лице у нее появилось сомнение. Свенельд, побагровев, шагнул к Красаве, замахнулся…

Она не двинулась — хотя внутренности в животе судорогой свело от страха. Но знала непонятно откуда, что надо стоять, и все будет как надо.

Кулак хозяина, так и не долетевший до ее лица, застыл в воздухе. Свенельд уставился на Красаву неверяще и с ужасом. Сдавленно промычал что-то, не в силах даже пошевелить губами, побагровел еще больше — похоже, пытался сдвинуться с места.

— Вот так до обеда и будешь стоять, — объявила Красава.

И опять — на чистейшем чужанском наречии.

Ей вдруг стало радостно. Она тряхнула головой, развязала узел на спине, державший концы покрывала. Набросила толстое шерстяное полотно на вскинутую хозяйскую руку, по-прежнему торчавшую в воздухе. Сказала, посмотрев на старуху, смотревшую на нее уже с ужасом:

— Про жену ярла Харальда слыхала? Ту, которая прежде была рабыней? Она ведьма из славянских краев — сейдкона. Она смогла околдовать берсерка… а я ее сестра. Будете делать, что велю, может, оставлю в живых. Однако овец у вас на подворье теперь не будет. Чтобы вы запомнили, кого можно называть овцой — а кого нельзя.

Старуха-хозяйка медленно поднялась с лавки у очага. Прялка с привязанной куделью упала на пол…

— В хлев пошла. Живо, — рявкнула Красава.

От радости внутри у нее все обмирало. Вот бы и потаскухой Забавкой так помыкать. А ярла Харальда, сокола ясного, вернуть…

Все будет, подумала вдруг Красава уверенно. Все будет так, как надо. Все будет хорошо…

Из сеней вдруг закричала вторая рабыня — громко, на ломаном нортвежском наречии:

— Хозяка. Тама… иди, гляди. Овцы.

И хозяйская жена наконец встала. Бросила испуганный взгляд на мужа, сгорбилась и метнулась к двери.

Красава подошла к освободившейся лавке у очага, где тлели угли. Опустилась на нее, задумалась.

Жаль, что с Харальдом так не поступишь, подумала она, скользнув взглядом по Свенельду, стоявшему к ней спиной — тихо, неподвижно. Теперь даже не мычавшему.

Но Харальд неподвластен ее сейду (магическое искусство) — его защищает дар берсерка, дар Одина. К тому же сейд действует лишь на тех людей, кто подходит к ней близко. Даже Свенельду достаточно было вовремя отступить — и она бы уже не смогла скрутить его.

Жаль, что люди не скотина, со вздохом решила Красава. И сама себе на мгновенье изумилась.

Вот та подвластна ей и на расстоянии…

Будь у нее сейчас другое тело — то, что осталось в Асгарде, в чертоге Сессрумнир (расположен в Фолькванге) — она бы просто очаровала берсерка. И вряд ли он устоял бы перед той, перед кем не устоял сам Один.

Но Биврест, радужный мост между миром богов и людей, еще не горит в полную силу. И не загорится, пока берсерк не поднимется в небо. А значит, то, другое тело, не может появиться в мире людей. Разве что прилететь в виде сокола.

Только Тор на своей колеснице способен коснуться земли того, мира, где живут люди. Да и лишь после охоты зова.

Красава замерла, заново обдумывая то, о чем размышляла только что. У нее есть другое тело? В каком-то Срумнире?

Впрочем, мне об этом думать ни к чему, вдруг уверенно решила она.

Сейчас ей надо о другом помышлять — что она сделает с тварью Забавкой, когда до нее доберется. Вот только сначала надо попасть к Харальду…

Из сеней донеслись частые неровные шаги, в дом вернулась хозяйка. Переступая порог горницы, старуха всхлипнула. Но когда подошла к лавке и заговорила, голос у нее даже не дрожал.

— Мы не знали, кто ты. Прости нас, мы приняли тебя плохо — но только по незнанию. Будь нашей дорогой гостьей. Я отдам тебе все твои платья, я поднесу тебе золото, которое храню. Все, даже утренний дар моего супруга. Только сначала сними свое колдовство. Отпусти моего мужа. Пожалей его седины, прошу тебя. Нам… нам надо успеть прирезать овец, которые еще не подохли. А потом мы примем тебя достойно. Тебе не в чем будет нас упрекнуть, сестра жены ярла Харальда Ермунгардсона, Кровавого Змея…

И как ни странно, но первая мысль, скользнувшая в уме у Красавы, была спокойной и равнодушной. Может, и впрямь отпустить?

Но в памяти тут же всплыла прошлая ночь. То, как этот Свенельд ее испакостил. А ведь она до сих пор только с Харальдом, ни с кем другим…

Пусть заплатит, зло подумала она. Пусть за все заплатит.

И следом, странное дело, Красава сама же подумала снисходительно — ну, пусть. Только он еще может пригодиться. Так что не надо усердствовать…

— Он простоит так до вечера, — громко объявила Красава. — И его мужское копье никогда больше не нальется силой. Это вергельд, который я возьму за свое бесчестье. И это еще слишком маленький вергельд. Следовало бы вас убить, но вы мне еще понадобитесь. Ступай. Растопи для меня баню и пришли рабыню, чтобы прислуживала. Потом приготовишь мне обед. И ложе.

Старуха глянула на нее потрясенно, покачнулась — и вышла.

Красава снова задумалась. Пожалуй, шелковые платья ей ни к чему. Это может насторожить Харальда, когда он ее снова увидит…

Этой ночью Тор опять пролетит над Йорингардом. А его человек, выйдя на охоту зова, оставит убитую жертву рядом с подворьем Свенельда.

Значит, уже завтра я вернусь в крепость, к Харальду, счастливо подумала Красава. И Забавка, змея подколодная, за все заплатит. Она у меня еще кровавыми слезами умоется. Ох, скорей бы…

На следующую ночь после смерти Хольгрена ничего не случилось. А на вторую с неба ухнуло — и прямо на навесы упало очередное тело, проломив крышу и ясеневое днище драккара, оказавшегося снизу.

Харальд в это мгновение шел вдоль крепостной стены, неподалеку от бань. Рядом во мраке скользили два пса — тихо, неразличимыми тенями. И за спиной печатал шаг Свальд, в первую же ночь набившийся брату в спутники.

Причем под самым благовидным предлогом — напомнив, что сам Харальд запретил ходить по крепости в одиночку.

Вокруг был Йорингард, настороженно затаившийся в ночной темноте, вдоль стен горели частые костры. Но люди, стоявшие возле них, не смеялись и не шутили. Тихо было в крепости, тревожно…

Так что грохот пробитого навеса разнесся далеко.

Харальд кинулся к берегу. Следом, не отставая от него, бежал Свальд. Один из кобелей коротко, азартно рыкнул — и псы понеслись рядом с хозяином, мгновенно его догнав.

Плохо было то, что звук падения услышали по всей крепости. Со стороны ворот к фьорду тоже спешили люди — Харальд слышал далекий топот, накладывавшийся на хруст снега под его ногами. И под ногами Свальда…

Он добежал туда, где под навесами уже трепетал огонек одного факела. Встал рядом с троицей воинов, первыми отыскавшими тело.

Труп, пробивший навес и доски драккара, походил на мешанину из лохмотьев бледного мяса и торчавших переломанных костей. Лежал он на земле, под днищем корабля, среди разломанных досок. Один из парней подлез под драккар, поднятый на катки. За ногу, на которой уцелел сапог, выволок останки наружу.

Все, что смог разглядеть Харальд — это гриву светлых волос. Лицо стало месивом бледной разодранной плоти. От одежды остались несколько лохмотьев на поясе, от штанов. И сапог на одной ноге.

— Поднять всех наших? — озабоченно предложил Свальд. — Пересчитаем воинов, узнаем, кого не хватает. Если это, конечно, наш…

— Это может подождать до утра, — хмуро ответил Харальд. — Пусть люди спят. Когда рассветет, тогда и займемся счетом. Мертвецу торопиться некуда, нам, похоже, тоже…

Он выпрямился, подумал — если здесь лежит один из его воинов, значит, кто-то все-таки нарушил запрет и пошел ночью на двор в одиночку…

Люди, прибежавшие от ворот и от стен, толпились вокруг. Харальд окинул их взглядом. Почти все его хирдманы были здесь, хотя приглядывать за стражей в эту ночь должны были только Убби и Ларс. Правда, не было видно Кейлева — но вместо старика в толпе стояли его сыновья, Болли и Ислейв.

— Убби, гони всех обратно, — отрывисто приказал Харальд. — К стенам и к воротам. Бъерн, Свейн, поможете мне убрать тело…

И тут у него за спиной, в крепости, опять грохотнуло. Гулко, с треском — словно что-то тяжелое пробило кровлю одного из домов.

Второе тело, с холодком ярости осознал Харальд. Его запрет никто не нарушал — человек, которого вытащили из-под проломленного драккара, вышел во двор не один. И тот, кто охотился этой ночью в небе над Йорингардом, забрал сразу двух достойных…

— Всем стоять на месте, — рявкнул он, заметив, что несколько человек уже отделились от собравшейся вокруг толпы — и двинулись в ту сторону, откуда донесся грохот. — Свальд и Торвальд — поднимите человек восемь из своих, поставьте стражу у выхода из каждого мужского дома. Но пусть сидят внутри, не снаружи. И никого не выпускают, пока не рассветет. Убби, Ларс, соберите всех стражников. Разделите их на три отряда. Один отряд отправьте к воротам, два других — на берег, туда, где стены подходят к воде. Пусть стены постоят без присмотра, не думаю, что сегодня ночью кто-то пойдет на приступ… Бъерн, Свейн, Кейлевсоны — за мной. И возьмите факелы.

Он зашагал вверх по берегу, размышляя о том, что грохотнуло вроде бы не оттуда, где стоял главный дом. Единственная хорошая новость.

Сванхильд цела и жива…

Вот только что будет, если Тор начнет сбрасывать тела прицельно? Или случайно попадет в хозяйскую половину главного дома? Прямо в его опочивальню?

Харальд скривился, перед глазами плеснуло краснотой — резким злым всполохом. Хоть запихивай девчонку на ночь в подвал. Но ведь замерзнет же. Прохватит подземной сыростью, еще привяжется кашель…

Остановить это можно только одним способом — найти того, кто проводит охоту зова. Но прятаться и охотиться этот человек мог где угодно. По другую сторону от Фрогсгарда, на севере — или далеко на юге. А то и вовсе где-нибудь в горах, на востоке…

Он уже прочесывал весь прошлый день окрестные леса. И несколько отрядов разослал в разные стороны, объяснив, что надо искать. Но никто ничего не нашел. Самому ему попалось одно волчье логово…

Красава проснулась поздно, когда уже рассвело. От очага, у которого хлопотала жена хозяина, Халла, сытно пахло свежеиспеченным хлебом — горячи, только что из печи.

Этой ночью она спала на хозяйской кровати. А Свенельд и Халла примостились на широких лавках, придвинутых к очагу.

Но легли хозяева далеко за полночь, потому что допоздна сдирали шкуры с павших овец. И сегодня поднялись раньше своей рабыни, так неожиданно ставшей почетной гостьей. Свенельда в доме уже не было — то ли нашлись дела на подворье, то ли благоразумно решил не попадаться ей на глаза.

Красава поднялась с кровати, оделась в одежду, взятую из своего узла. Чистую, но из грубой некрашеной ткани, какую должна носить простая рабыня.

Халла поднесла ей еще горячие хлебцы, сыр, копченый окорок, эль. Однако Красава от угощенья отмахнулась — кусок в горло не лез. И объявила:

— Пойду за хворостом.

Халла покосилась на свою рабыню с опаской. Но ничего не сказала, молча кивнув в ответ.

Серые тучи, обложившие небо, низко висели над лесом, начинавшимся за оградой. Красава, выйдя из ворот, осмотрелась. И повернула налево.

Почему-то ей казалось, что идти надо именно туда.

Ноги проваливались в неглубокий, по щиколотку, снег, но Красава упрямо шагала. Подворье Свенельда уже исчезло за деревьями, когда она наконец наткнулась на тело. Худой облезлый волк, уже пристроившийся к трупу, вскинул голову. Оскалил клыки.

— Уходи, — спокойно посоветовала Красава на нартвежском наречии, глядя зверю в глаза. — Уходи и не возвращайся. Или подохнешь здесь же.

Волк вдруг взвыл, словно от боли. И метнулся в сторону — но уже трясясь всем телом и прихрамывая.

Красава, проводив его взглядом, подошла к трупу. Равнодушно, сама удивляясь своему спокойствию и даже немного гордясь им, осмотрела тело.

На снегу валялся окровавленный мужик без одежды. Все горло выгрызено, разодрано напрочь. Руки-ноги заломаны, как ветки, в разные стороны. На голой груди страшенные синяки — и она примята, словно на ней долго прыгали.

Вот ты-то меня обратно в крепость и приведешь, касатик, вдруг подумала Красава довольно. Теперь осталось только известить об этом Харальда. Да поскорее.

Обратно к дому Красава шла поспешно. За несколько десятков шагов до подворья и вовсе побежала. Влетела в горницу, где хлопотала у очага Халла, крикнула:

— Где Свенельд? Зови его сюда. Скорей. Там, в лесу, убитый человек.

Хозяйка глянула на нее расширившимися глазами — и боком, стараясь к ней не приблизиться, выскочила из горницы. Вскоре по сеням протопали тяжелые мужские шаги, вошел Свенельд.

Красава развернулась к двери, глянула в упор на хозяина. Объявила:

— Я ходила в лес за хворостом и нашла мертвого человека. Сейчас ты тоже пойдешь в лес, по моим следам. Посмотришь на труп. А потом сядешь на коня и отправишься в Йорингард. Скажешь ярлу Харальду, что рабыня, которую он подарил, нашла в лесу возле Ограмюры растерзанного человека. Но убили его как-то непонятно, поэтому ты просишь ярла, живущего в округе, разобраться с этим. Но запомни — если Харальд узнает о том, что случилось с тобой вчера, в твоей Ограмюре околеют не только овцы. Ступай.

Она развернулась спиной к Свенельду, не дожидаясь его ответа. Впрочем, ответа и не было, хозяин молча вышел.

Красава подошла к очагу, села на лавку.

Теперь осталось лишь дождаться берсерка.

— Принеси гребень, — потребовала Красава у вновь вошедшей Халлы, не оборачиваясь к ней. — И знай — ты должна молчать о том, что я говорила вам вчера. Иначе беда придет не только сюда. Но и в дом твоего сына. И твоих дочерей.

После ночи, когда Тор-Доннер забрал сразу двух воинов, Харальд весь день рыскал по лесам. Но вернулся в Йорингард еще до заката.

Во-первых, для того, чтобы поспать перед следующей ночью. Хоть немного. Он провел на ногах, без сна, уже два дня и две ночи.

Во-вторых, потому, что вечером должны были хоронить погибших ночью воинов. И Харальд хотел, чтобы войско видело, как их ярл отдает им последнюю честь, сам кинув горсть земли в могилу.

Ормульф и Вестмунд. Так звали тех, кого забрал этой ночью Тор. Или Доннер, Водан, Один…

Еще два человека. Еще две лодки и две рабыни.

При мысли об этом у Харальда краснело перед глазами. Не лодок было жалко, и не богатства — а жизней. Подлая смерть настигла Ормульфа и Вестмунда, бесчестная. Пусть рабыни-германки и болтали, что Тор-Доннер забирает души убитых им в свои чертоги, и это почетно — но тут не германские края. Для нартвегов всякий воин, кого убили, но не мечом, достоин лишь презрительной жалости. Ибо это не путь воина, в этом нет воинской чести…

Однако за воротами Йорингарда Харальд вдруг увидел Свенельда. Хозяин Ограмюры торопливо сказал:

— Доброго тебе вечера, ярл Харальд. Подаренная тобой рабыня наткнулась в лесу на убитого человека. Труп лежит недалеко от моего подворья, и вид у него странный. А поскольку у вас в Йорингарде тоже начали умирать люди, я решил, что ты должен об этом узнать.

Неужели повезло, с затаенной надеждой подумал Харальд. Потом вспомнил о Сванхильд, которая сидела голодной с утра — поскольку он запретил ей принимать еду не из его рук.

И решил с сожалением — надо ехать. Главное, найти того, кто устраивает охоту зова. Потом, ночью, он все равно вернется сюда, сторожить Йорингард…

Харальда все не было. За эти два дня Забава видела мужа лишь мельком, когда тот приносил ей еду. Бывало, что он сам ел вместе с ней, а бывало, просто ждал, когда она съест принесенное им.

Потом уходил, поцеловав на прощание. И ночью в опочивальню не являлся…

А в этот день Харальд пришел после рассвета, поутренничал с ней вместе. Глаза у него были запавшие, обведенные темными кругами — и под опухшими веками сияло, кипело бешеное серебро. Скулы выпирали гребнями, щеки ввалились.

Еду Харальд кидал в рот равнодушно, даже не глядя, что хватают руки. Запивал элем — крупными глотками. Смотрел на нее отсутствующе, словно сам был здесь — а мысли далеко.

И все, на что Забава решилась — это спросить о том, о чем прежде ее спрашивал он:

— Как прошел твой день, Харальд? Вчера? И ночь?

Он моргнул, потер глаза ладонями. Поглядел так, словно только что ее увидел. Потребовал хриплым голосом:

— Не будем говорить обо мне. Скажи о себе. Как ты, Сванхильд?

— Я хорошо, — торопливо ответила Забава. — Я ем, сплю… а ты спал? Прошлой ночью, этой ночью?

Харальд улыбнулся — и улыбка вышла похожей на оскал. Поднялся с того края кровати, на котором сидел, шагнул к ней и опустился на одно колено. Обнял ее — и, наклонившись, уперся лбом ей в грудь.

Пробормотал, не разгибаясь и не глядя на нее:

— Посплю, когда все закончится. Береги себя, Сванхильд. Не бегай во дворе слишком долго. Помни, темнота опасна. Теперь опасна…

И Забава поняла — опять что-то случилось. Но не прошлой ночью, потому что тогда она уже знала бы об этом. От Гудню, от Тюры, от Нежданы.

Значит, что-то стряслось этой ночью.

— Ты береги себя, — возразила она, чувствуя, как внутри разливается холодок страха. И обхватила его голову руками, прижала к себе, коснулась пегой макушки щекой. — Ты не бегай ночью…

Харальд глухо фыркнул. И, выпрямившись, притянул ее поближе к себе — так, что Забава почти сползла с края кровати. Поцеловал жадно, долго, прикусывая поочередно ей губы.

А потом резко встал и повернулся к двери. Подхватил по пути плащ, секиру, прислоненную к одному из сундуков…

Когда он ушел, в опочивальню скользнула Неждана. Подошла к кровати, где остались миски и пустая баклага от эля. Потянулась, чтобы прибрать.

— Подожди, — глухо сказала Забава. — Ты знаешь, что тут ночью стряслось?

Неждана кивнула. Ответила негромко:

— На кухне услыхала, когда там за едой для себя бегала. Еще двух воинов убили, Забава Твердятишна.

Забава сжалась. Еще двух воинов…

И — ночью. А Харальд по ночам в крепости ходит.

Она заходила по опочивальне. Потом сбегала выгулять Крысеныша. И пока ходила по двору, все выглядывала Харальда. Беспокойно ей было почему-то…

А когда Харальд в обеденное время не пришел в опочивальню, Забава встревожилась еще сильней. И побежала искать Кейлева.

От приемного отца она ушла опечаленная. Харальд уехал искать в окрестных лесах того, кто по ночам своим колдовством убивает его воинов. И когда вернется, не сказал.

Даже днем не спит, тоскливо подумала Забава. А вдруг и впрямь отыщет того колдуна? Как бы сам на его смертное колдовство не нарвался…

И хоть Кейлев сказал, что Харальд уехал не один, а с отрядом воинов, и псов взял, к охоте привычных, но все равно все тело у нее от макушки до пят захолодело от страха. Нехорошего такого страха, с липким ознобом по коже…

Забава свернула к женскому дому, решив отыскать Гудню и Тюру. Нужно было хоть чем-то заняться — чтобы тревожные мысли не сводили с ума.

Следом за ней к женскому дому послушно свернули стражники. И Неждана.

О еде Забава не вспоминала — не до этого. Потом уже подумала с сожалением, что Неждана опять останется голодной. Харальд на обед не пришел, а та без его приказа на кухню не отлучалась.

За стражников Забава не беспокоилась. Уже знала, что они, выходя на стражу в свой черед, всегда берут с собой хлеб с сыром или вяленым мясом. Едят всухомятку, пока стоят у двери опочивальни, дожидаясь ее…

И только дойдя до женского дома, Забава вдруг вспомнила, что она в этой крепости — хозяйка. И, окликнув пробегавшую мимо рабыню, распорядилась:

— Принеси хлеба с сыром и мясом. Дашь вот ей. — Она кивнула на Неждану, ответившую благодарным взглядом. Добавила: — Найдешь нас в женском доме. Ступай.

Рабыня поспешно убежала, а Забава вдруг вспомнила, что не сказала ей "прошу тебя". Или того же "пожалуйста".

Вот уже и приказываю, подумала она как-то отстраненно.

Харальд опаздывал.

Красава, дожидаясь его, то и дело выскакивала из дома. Металась по подворью, снова возвращалась в теплую горницу…

Все было готово — и тело у нее оправилось, отдохнуло от непосильной работы, и рубцы на спине непонятным образом затянулись, зажили так, что руки она теперь поднимала легко.

И чисто вымытые волосы были начесаны гребнем до блеска, заплетены не туго, чтобы видно было, до чего же у нее волос пышный и богатый…

Но топот лошадей, рычание псов и мужские голоса раздались за воротами только после того, как солнце село. Красава, вскакивая с лавки, уколола Халлу взглядом, прошипела:

— Помни, о чем я говорила тебе. А теперь иди на двор. Я — следом…

За дверью хозяйка столкнулась со Свенельдом, уже подошедшим ко входу в дом. Светильник, который Халла, выходя, прихватила из горницы, высветил лицо хозяина — напряженное, еще больше постаревшее. Он глянул на Красаву, сказал ровно:

— Ярл Харальд хочет видеть рабыню, нашедшую тело. И просит огня для факелов…

Хозяйка протянула светильник, Свенельд принял его и пошел к воротам. Красава поспешно двинулась следом.

Шла и гадала — как ей подойти к Харальду? Со склоненной головой, как положено рабыне? Или лучше все-таки павой подплыть, красиво, чтобы все загляделись?

Поскромнее бы надо, вдруг подумала Красава. Чтобы не насторожился, не почуял чего…

Она зашагала, склонив голову.

Харальд стоял за воротами, держа коня в поводу. Вокруг толпились воины — и двое из них сразу же начали разжигать привезенные с собой факелы от светильника, взятого у Свенельда.

Харальд глянул в сторону подошедшей Красавы, спросил:

— Как я помню, она по-нашему не понимает. Как вы с ней разговариваете? Знаками?

Свенельд замялся. Пора, поняла Красава.

И сказала на нартвежском, ломая язык так, чтобы слышно было — говорит она с трудом, через пень-колоду:

— Я немного понимать. Я жить твой дом, ярл. Слушать, как говорить люди. Мне — хватать.

Затем Красава замерла, по-прежнему не поднимая головы. Знала, даже не глядя — сейчас берсерк смотрит на нее изучающе.

— Когда ты нашла тело? — наконец спросил Харальд.

— Утро, я идти за хворост, — пояснила Красава. — Видеть мертвый — лежать. Человек — стоять.

— Хочешь сказать, что видела кого-то над телом? — напряженно спросил Харальд. И приказал: — Подними голову.

Красава наконец посмотрела ему в лицо. Подумала — исхудал. Сейчас надо его успокоить. Харальд нужен ей в крепости, спокойный, не ждущий беды. Дело предстоит трудное — сначала отвадить его от Забавки…

А потом в одну из ночей вывести его за крепостные стены. Чтобы только он и она, больше никого. И сверху чтобы открытое небо — а внизу земля Мидгарда, мира людей. Напоить там Харальда зельем, и пока оно будет расходиться в его теле, лечь под него…

Небо и земля. Яд с клыков Ермунгарда, чтобы плоть берсерка начала меняться быстро. И чтобы одновременно с ним пошел по всему телу жаркий кровоток от мужской потехи. Тогда плоть Мирового Змея, начав меняться, сольется с даром Одина в одно целое. И дракон взлетит…

Главное, чтобы самого Ермунгарда на этот раз не оказалось поблизости.

Давно надо было взяться за это дело самой. Состарившийся недотепа Готфрид сейчас даже девок не способен топтать — куда уж ему справиться с берсерком, сыном Змея. Только и может, что подсылать к нему пугливых шлюх. Или не менее пугливых торгашей…

Все эти мысли промелькнули у Красавы так стремительно, что она даже не успела им удивиться.

Да и не до этого ей было. Харальд ждал ответа — и Красава кивнула. Объявила негромко, заставив голос дрогнуть:

— Я видеть человек. Я могу узнать этот человек.

Харальд перевел взгляд на Свенельда, бросил коротко:

— Я заберу подаренную мной рабыню на несколько дней…

Хозяин переступил с ноги на ногу, быстро сказал:

— Ярл Харальд, ты несказанно почтил мой дом, прислав ко мне сестру своей жены. Но я недостоин такого щедрого дара. И мое скромное подворье — не место для той, что состоит в родстве с самим Ермунгардсоном. Прошу тебя, сделай мне еще один дар — забери свою свояченицу к себе. Пусть она живет рядом с сестрой…

Харальд скривился. Нехотя, но все же кивнул. Сказал:

— Олаф, подсади девку на своего коня. Если псы возьмут след, и приведут меня к тому колдуну, она нам еще пригодится. Показывай, где тело, Свенельд…

Убитый был нартвегом, причем воином — длинные светлые волосы, мозоли на правой ладони от рукояти меча. Днем снег не шел, и в десятке шагов от трупа можно было разглядеть несколько стежек из следов, ясно различимых даже ночью, под факелами. Ближе к телу отпечатки ног уже смешивались, накладывались один на другой. Сверху их помечали следы волчьих лап.

Странно, что волк, оставивший следы, почти не тронул тело, подумал Харальд, отходя от мертвеца. Вырвал пару кусков, и убежал. Не вернулся, не привел с собой стаю, как это в обычае у волков.

Может, плоть человека, убитого на охоте зова, зверю пришлась не по вкусу?

Он насчитал вокруг теля четыре следа. Один оставила рабыня, второй — Свенельд. И еще один след, ближе к трупу походивший на окровавленную борозду в снегу, оставил убитый.

А одна стежка, добравшись до трупа, потом снова уходила в лес.

Харальд присел над одним из отпечатков, повернутым к трупу пяткой. Убийца вышел на охоту зова не босым, как он ожидал после рассказов германок — а в сапогах. Из крепкой яловой кожи.

Оно и верно, по снегу босиком не побегаешь. Вот только сапоги из одной яловой кожи в это время года нартвеги уже не носят — здесь надевают обувь, обшитую по низу тюленьей кожей или моржовыми желудками, чтобы не промокала. Чужак?

Харальд загреб пригоршню снега, поднес к носу. Даже и не надеялся что-то унюхать, разве что запах жира, которым могли смазать кожу. Но неожиданно учуял легкий рыбий запашок. С привкусом моря.

След между тем уходил в лес, в сторону гор, а не побережья. Конечно, рыбу в Нартвегре ели не только на берегу…

Но чтобы запах сохранился так долго, и не стерся после беготни по снегу, хозяин сапог должен был не раз и не два потоптаться по рыбьим потрохам.

По крайней мере, собаки легко возьмут след, подумал Харальд, выпрямляясь. Нов темноте двигаться придется медленно, чтобы не налететь на ствол…

Он вдруг вспомнил о Сванхильд, сидевшей в Йорингарде голодной с утра. Однако желание найти того, кто устроил охоту зова, не отпускало. Если повезет, к утру он вернется. И принесет ей еды. Зато смертей в крепости больше не будет.

Харальд махнул рукой, подзывая своих людей, которым приказал пока держаться в стороне, чтобы не затоптать следы. Подумал — надо было взять лыжи. Кони, когда устанут, начнут вязнуть в снегу…

Он схватил самого крупного из кобелей, взятых на сворку, за загривок. Придавил, заставив понюхать след, приказал:

— Ищи.

Затем свистнул и сел на коня.

Пес, первым понюхавший след, молча и возбужденно задергал длинный поводок — рвался в лес. Позади него другие псы начали крутиться над отпечатками ног, тоже натянули поводки…

Отряд тронулся.

Вот только псы, сделав круг по лесу, выбрались к натоптанной людьми дороге, ведущей из округи к Фрогсгарду. И там след потеряли, сгрудившись в кучу на колее, в паре десятков шагов от того места, где убийца выбрался на дорогу. Днем тут проехались несколько саней, перекрыв след человека, которого искал Харальд.

И проехались именно в прошедший день, потому что следы полозьев так и не припорошило снегом. Как и конские лепехи, тянущиеся по проселку.

Кто-то из едущих во Фрогсгард мог еще и подвезти убийцу, устало подумал Харальд. Тогда по следу его и вовсе не найти.

Хорошо хоть, есть рабыня, видевшая того человека. Он оглянулся на Кресив, решил — нужно ее расспросить, но так, чтобы отвечала не на своем ломаном нартвежском. Расспросить с помощью той девки, Ниды. Пусть опишет убийцу. И завтра же он пошлет людей во Фрогсгард — искать.

А сам наконец выспится. Иначе скоро свалиться с ног.

Харальда не было весь день. Уже под вечер Неждана, сидя на сундуке напротив кровати, несмело предложила:

— Может, хоть яиц тебе принести, Забава Твердятишна? Вареных или сырых? Туда-то яда никто не подсыплет…

Забава глянула на нее, подумала — вот уже и Неждана сообразила, почему Харальд запретил ей брать еду из чужих рук. О яде заговорила.

Ей вдруг стало неловко за то, что она вроде как не доверяет Неждане, пусть и по приказу мужа. Ясно же, что девка хорошая, честная. Но — Харальд приказал не брать…

И Забава, помолчав, ответила:

— Нет. Выйти мы не сможем — мне велено после заката из дома не выходить, а тебе сказано при мне всегда быть. Да и стражники, что под дверями стоят, вряд ли нас выпустят. А если выпустят, то Харальд их прогонит…

— Так и будешь голодной сидеть? — изумилась Неждана. — Весь день? Меня-то ты покормила, а сама?

Забава через силу улыбнулась. Есть, по правде говоря, уже хотелось — но тревога была сильней голода, так что о еде она не особо думала.

То, что Харальд не пришел вечером, означало, что он все еще не вернулся в крепость. Но ведь ночь во дворе. Что там ночью разглядишь в лесу?

А вдруг наткнется на колдуна, который людей из крепости убивал, со страхом подумала Забава. И случиться чего…

Ей показалось, что в животе у нее все закаменело от этой мысли. Она прерывисто вздохнула — и сказала, стараясь, чтобы голос звучал ровно:

— Ничего со мной не случиться. А ты, Неждана, спать ложись. На сундуках, как в прошлую ночь. Я пока пошью. Не спиться мне что-то…

Вот я и вернулась, счастливо подумала Красава, въезжая уже на рассвете в ворота Йорингарда.

Она разжала руки — в дороге, чтобы не свалиться с крупа коня, пришлось ухватиться за здоровенного мужика, Олафа, сидевшего перед ней. Торопливо сползла вниз.

— Куда, — запоздало рявкнул Олаф. — Лягнет.

Но невысокий жеребец почти отпрыгнул от уже стоявшей на стоптанном снегу Красавы. Фыркнул, запрядал ушами, покосился темно-фиолетовым глазом…

Харальд, ехавший впереди отряда и уже спешившийся, распорядился:

— Болли, сбегай в мою опочивальню. Приведи сюда рабыню, которая прислуживает Сванхильд.

Про Нежданку говорит, сообразила Красава. Вот теперь хитрее надо, а то как бы не учуяла чего подлюка. Да не доложила Харальду или самой Забавке.

Она опустила голову, съежилась. Старательно поморгала, выдавливая на глаза слезу — чтобы пожальче выглядеть.

Неждану привели быстро. Красаву подтолкнули в сторону Харальда, стоявшего чуть дальше. Она зашагала мелкими шагами, покачиваясь, словно от усталости.

— Поговори с ней, — отрывисто приказал Харальд Неждане.

И указал на Красаву.

— Я хочу знать, как выглядел тот человек, которого она видела в лесу, над убитым.

Красава дождалась, пока Неждана ей повторит сказанное ярлом — и начала дрожащим голосом на славянском наречии расписывать того, кого на самом деле не видела. Но слова будто сами приходили на ум.

— Высоченный такой мужик, волос светлый, с рыжиной. На лбу, над левой бровью — шрам… рубаха темная, вроде кожаная, не из ткани.

— Без плаща? — уточнил Харальд.

Неждана перевела — и Красава тихо, с сомнением поговорила:

— Вроде бы на дальней березке плащ у него висел. И пояс с мечом на ветку был наброшен. Больше я ничего не заметила.

Харальд, как только Неждана повторила сказанное, бросил:

— Пошли отсюда. Обе.

Красава тут же развернулась и, опустив голову, пошла к рабскому дому. Следом зашагала Неждана.

Позади Харальд раздавал приказы — отобрать человек двадцать, поумней и постарше. Отправить их во Фрогсгард, с парой саней. Пусть говорят, что ярл послал прикупить разного добра — меда к йолю, хороших кольчуг, веревок для драккаров, на снасти. А сами выспрашивают о высоком мужике…

— Ты, получается, в лесу убивца видела? — сказала вдруг у нее за спиной Неждана.

Красава на ходу развернулась. Посмотрела на девку — горько, опечаленно. И склонила голову.

— Прости меня, Неждана. Груба я была с тобой. Била тебя… все от глупости моей.

— А теперь, выходит, поумнела? — как-то не слишком жалостливо спросила Неждана.

Красава глубоко вздохнула. Скривила губы.

— Меня к новому хозяину отослали. Жена его била, пинала… она в меня тыкает кулаком, а я все про тебя вспоминаю. Думаю — поделом мне. Я с тобой тоже неласкова была. Зверем на тебя кидалась.

— Хозяйку-то как звали? — вдруг спросила Неждана.

— Халла…

Неждана кивнула.

— Эта может. Ну, бывай, Красава Кимрятовна.

Девка уже шагнула в сторону, когда Красава попросила:

— Зови меня просто Красава. Так простишь, Нежданушка? Вина моя перед тобой большая…

— Да прощаю, чего уж там, — на ходу кинула Неждана.

И ушла в сторону недавно выстроенного главного дома.

Первым делом осмотрюсь, подумала Красава, провожая подлую чернавку взглядом. С Забавкой повидаюсь. И перед ней тоже повинюсь. А уж потом прикину, что можно сделать…

Сердце у нее радостно тумкало.

Забава так и уснула — на кровати, с шитьем в руках. А проснулась от стука в дверь и возгласа Болли:

— Сестра, позволь войти.

Она вскочила, опрометью кинулась ко входу. Распахнула дверь, увидела в проходе заспанных стражников и своего приемного брата. Выдохнула:

— Что? Харальд?

— Он здесь, в Йорингарде, — прогудел Болли. — Вернулся. Мы все вернулись.

У Забавы от облегчения закружилась голова, и она, покачнувшись, привалилась плечом к косяку.

— Ярл требует рабыню, которая тебе прислуживает, — деловито сказал брат.

— Зачем? — удивилась Забава.

Болли ответил сумрачным взглядом, сказал коротко:

— Для разговора.

И отступил от двери, всем своим видом показывая, что больше ничего не скажет.

Неждана, уже вскочившая с сундука, на котором спала, накинула обновку, короткий плащ из грубой шерсти. Выскочила наружу.

А Забава осталась ждать.

Неждана вернулась быстро. У порога скинула плащик, объявила:

— Забава Твердятишна, сестра твоя снова в крепости. Ярл привез.

— Ты ее видела? — спросила Забава. И брови у нее сами собой столкнулись на переносице.

— Видела. Прощенья у меня просила. Ее, Забава Твердятишна, отправили к моим бывшим хозяевам. Говорит, несладко ей там пришлось. Ну, в это я верю…

— А во что не веришь?

Неждана, прежде чем ответить, уложила сложенный плащ на крышку сундука.

— Прощенья она у меня просила, Забава Твердятишна. За все, что сделала. Только уж больно гладко да сладко просила.

— Так, может, одумалась? — уронила Забава. — Поумнела?

— Зарекался дятел дерево долбить… — Неждана качнула головой. — В лесу возле Ограмюры, где я раньше жила, кого-то убили. А Красава рядом с убитым человека видела. Потому ярл и привез ее сюда. И меня позвал, чтобы я у твоей сестры на нашем наречии выспросила, как тот человек выглядел. А потом перевела. Только…

Неждана вдруг запнулась, глянула на Забаву осторожно.

— Говори, — потребовала она.

— Только боюсь…

Дверь вдруг отворилась — и вошел Харальд. С громадной миской, с баклагой в руках. Глянул на Неждану, приказал:

— Иди. Вернешься сюда к закату.

Девка снова подхватила плащик, вылетела за дверь.

Забава, стоявшая возле кровати, торопливо шагнула к Харальду. Протянула руки, чтобы принять принесенное. Спросила, глядя ему в лицо:

— Спать будешь? Я уйду. Чтобы тихо, спокойно…

Он мотнул головой.

— Нет. Ты останешься.

И следом скинул плащ, сапоги, шерстяную рубаху, под которую, по зимнему времени, уже начал поддевать еще одну рубаху, из шерсти потоньше, без рукавов. Стащил штаны, оставшись в подштанниках — которые тоже начал одевать только сейчас, когда похолодало. Завалился на кровать, устало посмотрел на Забаву.

Она пошла к нему, неся еду в руках.

— Поешь?

— Да, — согласился он.

И отодвинулся от края кровати. Похлопал по тому месту, где только что лежал, сказал коротко:

— Сюда.

Забава поставила посуду прямо на постель. Харальд взял хлебец. Пробормотал с набитым ртом:

— Ешь.

Но она, уже потянувшись к куску сыра, кое-что вспомнила. И сбегала к поясу Харальда, который он бросил на сундук. Вытащила из ножен, прицепленных к нему, кинжал, принесла.

Харальд молча принял клинок из ее рук. Приподнялся, отрезал себе ломоть мяса. Заявил неожиданно, испытующе глянув на нее:

— Я привез Кресив. В лесу убили человека. Она видела убийцу.

Следом он протянул ей кинжал, рукоятью вперед. Указал взглядом на мясо, ничего не говоря — и Забава осторожно взяла роговую рукоять, отделанную серебром. Ответила:

— Ты будешь искать? Того, кто убил?

Харальд кивнул, бросил в рот мясо. Открыл баклагу, хлебнул эля из горлышка. Пробормотал:

— Да. Поэтому и привез Кресив. Вдруг она узнает кого…

— И как он ее не убил? Тоже? — вслух удивилась Забава.

Харальд вдруг перестал жевать. Уставился на нее сосредоточенным взглядом. Серебро под опухшими веками блеснуло…

Да я тупее последнего барана в своей крепости, подумал Харальд, глядя на Сванхильд. Девчонка это сообразила — девчонка. А он…

Мертвый в лесу был воином. Но убийца его догнал и прикончил голыми руками. Значит, речь идет о человеке сильном и быстром. От такого простая баба не убежит. И убийце не было смысла оставлять в живых рабыню, видевшую его лицо. К тому же…

Харальд вдруг вспомнил все, что видел в лесу. Труп с разодранным горлом, окровавленная борозда, стежки следов.

И последний отпечаток мелкой бабьей ноги — в десятке шагов от тела.

Получается, убийца подпустил Кресив достаточно близко к себе, а потом дал уйти.

Может, после охоты зова не положено убивать кого-то еще, мелькнуло у него. Может, не положено убивать именно бабу. Может, убийца просто не боится того, что его кто-то узнает.

Но тут и без этого много странностей.

Кресив вдруг заговорила на местном наречии. Плохо, коряво, но заговорила. Хотя всего лишь три дня назад, перед тем, как отправиться к Свенельду, умоляла его о чем-то на своем языке. И тогда ни одного слова на нартвежском темноволосая не сказала.

А потом рядом с подворьем Свенельда случилась охота зова. Причем Кресив пошла за хворостом именно в эту сторону…

И — время. Тела его людей упали на крепость перед рассветом. А Кресив утверждает, что разглядела лицо убийцы, к тому же в темноте за хворостом не ходят — значит, она наткнулась на убитого уже утром.

Или это была охота зова для следующей ночи? И в Йорингарде сегодня опять кто-то умрет?

Харальд сел, уже собираясь встать — но снова откинулся на подушки. Спешить тут не надо…

Тут надо не спешить.

Сначала следует понять, что все это значит. Что, если за Кресив кто-то стоит? Сама она из себя ничего не представляет, это ясно. Но охота зова, убитый в лесу — всеэто дело рук Тора…

Похоже, боги решили взяться за меня прямо сейчас, не дожидаясь весны, вдруг подумал Харальд. Не доверяют конунгу Готфриду? Или бояться, что берсерк может измениться уж слишком сильно…

Может, ему тоже настало время сыграть? Говорят, дед Локи любит подстраивать каверзы богам — за что и поплатился, в конце концов.

Вот только девчонку, как ни жаль, тоже придется использовать в игре. Но осторожно.

— Сванхильд, — сказал он медленно. — Я запрещаю тебя подходить к Кресив. Совсем. Хотя бы сейчас ты меня послушаешь?

Девчонка посмотрела на него, склонив голову. Спросила неожиданно:

— А если она подойдет? Ко мне?

Харальд молча взял кусок копченой свинины, торчавший с краю. Отхватил кинжалом ломтик, бросил в рот. Задумчиво прожевал, разглядывая свою молодую жену.

До сих пор, вспомнилось вдруг ему, он решал все в ее жизни. До обеда Сванхильд гуляет с Крысенышем — потому что он так приказал. После обеда идет учиться хозяйству у Гудню и Тюры — тоже по его приказу. Перед закатом, а он сейчас наступает быстро, возвращается в свою опочивальню. Все по его воле.

— Значит, надо сделать так, чтобы она не сумела подойти, — спокойно бросил Харальд. — Я отдам приказ стражникам. Если они ее увидят, тебя уведут прочь. Будет бежать следом — остановят.

Он откусил от хлебца, не сводя с нее глаз. Думал, опять воспротивится — но Сванхильд, на мгновенье сдвинув золотистые брови, медленно кивнула.

Кое-что уже складывается, решил Харальд. И хмыкнул.

То, что он задумал, было скользким делом. А Сванхильд, как выяснилось, еще и ревнива…

Он ощутил, как по губам его скользнула легкая улыбка. Скользнула и пропала.

— Что ты знаешь о смертях в крепости, Сванхильд? — негромко спросил Харальд.

Девчонка наклонила голову.

— Один человек умер три дня назад. Шел по двору…

— Был убит, — поправил ее Харальд.

Сванхильд кивнула.

— Убит, да. Еще два — день назад. И еще тот, в лесу…

Пока она выговаривала слова, явно подбирая их сначала в уме, Харальд отрезал себе еще мяса. Глотнул эля — и только тут осознал, что Сванхильд к питью не притронулась. Хотя еду жевала торопливо.

Но если она не ела и не пила сутки, пока его не было, то должна была хотеть пить…

— Сванхильд, — угрюмо спросил Харальд. — Ты меня ослушалась? Ты что-то пила? Ела?

Она посмотрела виновато. Пробормотала:

— Пила. Ночью. Нежда… Нида спала. Я — напилась. Из кувшина, там.

И махнула рукой, указывая на угол, где стоял кувшин для умывания.

— Не надо было, — проворчал Харальд.

Но подумал пристыжено — сам-то он прошлым утром прихватил с собой баклагу. И на коротком привале, который устроили в лесу, поел из общих припасов, взятых с кухни на весь отряд. Следовало все-таки зайти к ней, прежде чем отправиться к подворью Свенельда. Однако его гнало вперед нетерпение. И надежда, что концы найдутся.

А нашлись не концы, а очередная рабыня — только не похожая на себя прежнюю. Опять женщина — и зелье. И боги в Асгарде, ожидающие, когда же воспарит дракон.

Конца этому бабью, пытающемуся подползти к нему с зельем, похоже, не будет. Во всяком случае, пока он живет на берегу.

Харальд поморщился. Затем протянул Сванхильд баклагу.

— Пей.

Девчонка питье приняла, но прежде чем отпить, сказала неожиданно:

— Харальд… что теперь?

Харальд потер обеими руками слипавшиеся глаза. Спросил, размышляя, как бы получше подступиться к тому, чего он хотел от нее:

— А чтобы ты сделала? Будь ты на моем месте? А, Сванхильд?

— Пусть люди сидят дома, — неожиданно горячо сказала она. — Все. Двери запрут. На двор не ходят, совсем. Пока ночь…

— А если ночью нападут? — поинтересовался Харальд. — У стен никого не будет, открывай ворота и входи. А если кто-нибудь подожжет дома, пока все сидят внутри, за дверями?

Про то, кто мог поджечь, он не упомянул. Но Тор, что ни говори, надзирает за грозами. Мало ли на что он способен сейчас. Может и молнию метнуть. Старые, высушенные срубы загораются быстро…

Сванхильд задумчиво моргнула раза два. Нахмурила золотистые брови. И объявила:

— Собаки. Выпустить, чтобы бегали. А у ворот, там… — она запнулась. Помолчала. Потом вдруг сказала: — Там ставить домик. Чтобы люди у ворот. Но за дверью, под крышей.

И следом девчонка тут же посмотрела на него жалостливо. Добавила:

— Только домик — это долго. А тебе спать надо, Харальд.

— Ешь, — пробурчал он. — И эль пей. Давай, давай.

И, глядя на то, как девчонка послушно подносит к губам горлышко баклаги, ощерился. Следовало самому до всего этого додуматься.

Домик. Дом у ворот…

На самом деле это недолго. Для ярлов и конунгов, которых зовут морскими — потому что у них нет поместий, где можно провести зимовье — перевернутые драккары становятся домами. Опрокинуть корабль вверх килем, поставить его у ворот. Снять несколько досок с обшивки, чтобы получился вход…

Драккаров у него полно. Можно установить один у ворот, и штук шесть вдоль стен. Загнать под них стражу. И пусть сидят тихо, прислушиваются. А остальных запереть в домах. Всех, и мужиков, и баб — кто его знает, этого Тора. Вдруг ему и баба сойдет, когда во дворе не будет воинов?

А на ночь и впрямь стоит выпустить из загона псов. Все надежней.

— Позови стражника, — приказал Харальд.

Вставать ему не хотелось. К тому же девчонка все еще была в платье — так что ничего страшного, если выглянет за дверь…

Сванхильд метнулась к двери. Потом порог перешагнул Хаген, один из ее стражников.

— Для вас троих поручение, — коротко сказал Харальд. — Я хочу видеть здесь всех своих хирдманов. Прямо сейчас. И найдите их быстро. Бегите, а не шагайте.

Хаген кивнул, унесся к двери, тяжело, по-кабаньи топая. Сванхильд, когда он ушел, подошла к кровати. Спросила, стоя рядом:

— Мне уйти? Твои воины придут…

Да что ж она все убежать-то пытается, с досадой подумал Харальд. И взглядом указал на то место, где девчонка только что сидела.

— Нет. Садись. Когда придут мои хирдманы, сядешь на сундук. Но останешься здесь.

Он взял еще кусок мяса, на этот раз с ребрышком. Мрачно вгрызся в него. Покосился на Сванхильд, присевшую на краешек постели.

— Ешь.

Она отломила от надрезанной головки сыра краешек, посмотрела на него, потом оглянулась на дверь — и запихала в рот.

То прыгала туда-сюда, хмуро подумал Харальд, то сейчас сидит в ожидании его людей так, словно готова вот-вот вскочить. И ест как-то урывочно, не подметает все подряд, как сам он. Показалось ему или нет, что пальцы у нее подрагивали, когда она взялась за сыр?

Нельзя мужиков уму-разуму учить, грустно думала Забава, вспоминая, как Харальд оскалил зубы после ее слов — это когда она сказала, что всех бы запереть, а к воротам домик бы поставить.

Мужики это не любят.

А жена мужа должна почитать. И вперед не высовываться, вести себя скромно. Потому и снимает в первую ночь молодая жена сапоги с ног мужа — чтобы почтение выказать…

Забава вдруг осознала, что кусок сыра, который она уже сунула в рот, для нее великоват. И щеки у нее теперь раздулись, как у хомяка — а жевать приходится под взглядом Харальда.

И ведь учила же ее Рагнхильд брать по крошечке, понемножку. А она…

Но что делать, если живот вдруг заурчал голодным зверем? Даже ночью есть не особо хотелось. После сна желание поесть и вовсе улеглось, утихло. Первый кусок она съела не спеша. И второй тоже.

А потом вдруг есть захотелось так, что рот наполнился слюной. Вот и поспешила с куском.

К тому же сыр у нартвегов вкусный. Ломкий, со слезой.

Взгляды, которые Харальд кидал на нее, были задумчивыми и хмурыми. Потом за дверью опочивальни затопали, в опочивальню вошел сначала ее приемный отец, Кейлев, следом за ним еще один мужик.

Забава успела вскочить прежде, чем те переступили порог. Подхватила миску, баклагу подмышку сунула — даже крошки с покрывал стряхнула, в два быстрых взмаха рукой.

И забилась в угол.

Понимала — хирдманы, это те, которые тут отрядами командуют, пришли к своему ярлу. Ее тут и быть не должно, по их обычаям. Главное, молчать, слова не говорить.

В памяти у нее вдруг ожила та ночь, когда сгорел прежний дом, и они с Харальдом чуть не погибли. Толпа мужиков перед женским домом, плачущие девки в середине…

И слова Харальда, сказанные им после этого — когда я говорю со своими воинами, ты должна молчать. И Гудню с Тюрой уж сколько раз твердили, что когда беседуют мужчины, женщины держат рот закрытым.

Она чуть покраснела, поймав взгляд Кейлева. Опустила миску на сундук, сама присела рядом.

Харальд встал, перекинулся парой слов с пришедшими — а потом смолк. Замер, дожидаясь остальных.

Все семь хирдманов наконец собрались. Последним явился Бъерн, самый молодой из всех. Заскочил в дверь, запыхавшись от бега — видно, был на дальнем конце крепости, когда его позвали. Бросил любопытный взгляд на Сванхильд, и тут же торопливо отвел глаза.

Харальд нахмурился, сказал громко:

— Крепость теперь будем охранять по-другому. На двор ночью больше не выйдет никто. Убби, Кейлев, подберите людей, которые встанут на страже у дверей домов — всех, и женского, и рабских, и мужских. К каждому выходу — человек по шесть. И чтобы после заката никого не выпускали, даже по нужде. Пусть готовят ведра, если не хотят, чтобы наутро в домах воняло. Дальше. Возьмите семь драккаров. Пригоните назад те два, что мы отогнали к мысу, чтобы не вмерзли в лед, когда фьорд покроется льдом. Снимите еще пять с катков — но выберите самые старые. Проломанный не трогайте, он не подойдет. Снимите с кораблей носы, мачтовые крепления. И установите вдоль стен, вверх килем. У каждого сдерите с обшивки тройку досок, чтобы можно было подлезть внутрь. Один драккар — к воротам. Еще двое — к концам стен. Остальные четверо раскидайте вдоль крепостной стены. Еще до того, как стемнеет, под каждым кораблем должно сидеть не меньше двадцати человек. Их задача — сторожить. Пусть сидят тихо, прислушиваются, если услышат что-то — орут и бьют в щиты. Наружу не высовываться. Я ночью буду ходить по крепости, если что, прибегу. За это отвечаете вы все, но главным пусть будет Свейн. К закату драккары должны стоять под стенами, люди в них должны сидеть. Ночью ни на стенах, ни у ворот не должно быть никого.

— Да, ярл. — Свейн наклонил голову. — Но не опасно ли это? Когда твориться такое, оставлять стены на ночь без присмотра?

— Я выпущу ночью псов, — спокойно сказал Харальд. Подумал — а узнай Свейн и все остальные, что это подсказала девчонка, без косых взглядов в ее сторону не обошлось бы. — И сам буду ходить по крепости, как я уже сказал. Идите. К вечеру чтобы семь драккаров стояло у стены, кверху килем. И люди сидели под ними.

Он дождался, пока хирдманы выйдут, потом повернулся к тому углу, в который забилась Сванхильд. Сказал чуть насмешливо:

— Вылазь, жена ярла. И в следующий раз при моих людях не смущайся. Держи голову высоко. Если ночью ничего не случиться, я скажу им, что это придумала ты.

Она подошла, посмотрела серьезно.

— Зачем? Ты сам говорил — женщина должна молчать. И Гудню с Тюрой тоже…

— Моя жена может говорить, — проворчал Харальд. — С моего позволения, конечно.

Сванхильд медленно кивнула, не отводя от него взгляда.

Он вернулся на кровать — она тут же подсунула ему под руку миску с едой. Сама присела рядом…

— Иди ко мне, — глухо велел Харальд.

И торопливо вытер о подштанники жирные после мяса руки. Девчонка подскочила.

— Полотенце, Харальд?

— Поздно уже, — бросил он. — Когда встану, все равно одену чистую одежду. Иди ко мне, говорю.

Сванхильд обошла кровать, забралась на нее с другой стороны. Сказала, усаживаясь рядом с ним — на подогнутые колени, осторожненько:

— Тебе спать надо…

Харальд дернул ее за локоть, заваливая себе на грудь. Прихватил за плечи, чуть приподнял — так, чтобы она смотрела ему в глаза.

— Нам надо поговорить, Сванхильд. О твоей сестре. Слушай и не перебивай.

Ее плечи под его ладонями напряглись.

— Кресив вернулась не такой, какой была, — медленно проговорил Харальд. — Это хорошо, что ты знаешь о колдуне. Думаю, Кресив, когда я отправил ее к новому хозяину, встретилась где-то с этим колдуном. Кресив говорит по-нашему — хоть ее никто и не учил.

Синие глаза расширились.

— Кресив хочет подобраться ко мне, — продолжил он. — И я ей это позволю. Немного, но не до конца. Нет, я не приведу ее в свою…

Харальд вдруг осознал, что до сих пор называет эту опочивальню своей. И только своей. Быстро поправился:

— В нашу опочивальню она не войдет. И я не лягу с ней в постель. Но мне нужно понять, что в ней сидит. Отчего Кресив изменилась. Понимаешь?

— Понимаю, — отозвалась Сванхильд горестным шепотом.

— Ты не должна думать о том, о чем думаешь сейчас, — негромко сказал он.

И сжал ее плечи. Крепко, может, и до боли — но она даже не вздрогнула. Только посмотрела тоскующе.

Как же так, думала Забава. Опять Красава. И Харальд хочет с ней…

Ее вдруг затошнило. Она сглотнула, пробормотала:

— А если колдовство, что на ней, на тебя, как это… перепрыгнет? Может?

И это может произойти, молча признал ее правоту Харальд. Все может случиться — поэтому и нужно сейчас устроить эту возню с Кресив. Чтобы понять, на что способны боги.

Сегодня изменилась темноволосая, и он, пусть и с подсказки Сванхильд, но что-то сообразил. Что, если завтра изменится один из его хирдманов? Или даже сама Сванхильд?

— Не бойся за меня, — объявил он с уверенностью, которой не чувствовал. — Я сын Ермунгарда. Вряд ли меня берет чужое колдовство. А вот тебя — может. Скажи, Сванхильд… тебе приходилось болеть?

Золотистые брови взмыли вверх.

— Болеть? Кашлять?

Нет, кашель тут не подойдет, решил Харальда. Его еще надо суметь изобразить. И ночью, и днем. Нужно что-то более простое. Нечто такое, чего не определишь с первого взгляда.

— Живот, — объявил Харальд. — Этой ночью, когда я уйду, ты объявишь своей рабыне, что у тебя болит живот. Потом, завтра утром, я вернусь, и скажу, что тебе делать и говорить дальше. Но помни — то, что я сказал сейчас, твоя рабыня знать не должна. Ни она, ни стражники, ни кто-то другой. Никому ни слова. Обещаешь мне это, Сванхильд?

Она кивнула, но в синих глазах все равно плескалась тоска. И страх. Пробормотала вдруг:

— Слово жены ярла…

Харальд улыбнулся. Хоть радоваться пока было нечему.

И, перевернувшись, улегся на нее. Поцеловал, прикусывая мягкие губы — чуть дрогнувшие, податливые. Подумал, ощутив, как жаркой волной накатило желание — давно я этим не занимался. Два дня, три? Уже и не вспомнишь…

А потом перекатился к краю кровати, по дороге подхватывая с покрывала миску и баклагу, едва не опрокинувшуюся от его движения. В два шага переправил все на сундук. Торопливо начал скидывать одежду, не оглядываясь на Сванхильд. Которая тоже — Харальд это слышал — вскочила с кровати.

Он двинулся к ней, уже обнаженный. Шагал тяжело, ощущая, как прогибаются половицы под его босыми ступнями. Сванхильд, пока он шел, стянула с себя платье. Взялась за подол рубахи…

Не успела. Харальд сделал последний шаг.

Руки Харальда обхватили ее стальными обручами. Вздернули над полом.

Забава уставилась на него сверху вниз. Коленями наткнулась на вздыбленное мужское копье — и услышала, как он просит:

— Поцелуй. Сама.

Она поспешно обхватила ладонями запавшие, с выпирающими скулами и желваками, щеки. Потянулась к нему.

И не знай зачем, сначала попробовала на вкус нижнюю губу. Твердую, сухую, с царапающими корочками. Коснулась ее языком, запоминая вкус.

Солоноватый. С похмельной горчинкой эля.

Губы Харальда — Забава это не увидела, а ощутила — растянулись в подобие улыбки. Одна из его ладоней скользнула вверх, надавила на затылок.

И рот ее оказался смят его ртом, жадным и безжалостным. Целовал Харальд как всегда — как будто душу хотел из нее вытянуть.

Он оторвался от нее только тогда, когда уложил на постель. Рывком задрал подол, быстро погладил ноги — и раздвинул ей колени.

Серебро горело под веками, истончившиеся губы чуть разошлись — намеком на оскал. Щекотно прошлись по лицу Забавы косицы, когда Харальд улегся сверху.

Он не ласкал, и Забава понимала, почему — устал. Но мягкое, смутное удовольствие бродило по телу, пока его мужское копье вдавливалось в нее.

И рывок шел за рывком, точно волной ее качало. И дыхание Харальда обжигало лоб. Тело, тяжелое, словно каменное, прогревало жарким теплом сквозь рубаху, задранную до пояса.

Мягкий трепет нарождался в животе под скольжением его плоти. Дрожью отдавался в раздвинутых коленях…

Красава сидела на краешке нар — тех самых, на которых спала три ночи назад. Молча ждала, что же будет дальше.

А потом в рабский дом вошла Неждана. И Красава, поднимаясь с нар, подумала с легким спокойствием, к которому уже привыкла за последние два дня — вот и ладно.

И ежу понятно, что девка нынче прислуживает гадине Забавке. Потому и явилась днем в рабский дом днем, хотя остальные рабыни сейчас хлопочут по хозяйству. Видно, Харальд, как только приехал, тварь Нежданку отослал. А сам…

А сам сейчас с разлучницей Забавкой милуется. Сокол ясный. Ей предназначенный. Стервой-сестрой отбитый.

Ее обожгло привычной ненавистью, но почти тут же над ухом словно кто-то вздохнул.

Красава не обратила на это внимания, однако мысли снова потекли спокойные, ровные.

Сейчас. Вот сейчас. Еще немного. Рабский дом почти пустой. А даже если кто их и увидит — ничего не заподозрит. Главное, разговаривать тихо, без крика…

Она дождалась, пока Неждана подойдет к ней. Сказала на родном наречии, пропуская девку мимо себя — приветливо, по-доброму:

— Постой-ка, Неждана…

И та застыла.

Так оно и должно быть, довольно подумала Красава, глядя на враз окаменевшую Неждану. Приказала:

— Ну-ка, давай рассказывай, что делается промежду Харальдом и моей сестрой…

Две рабыни, прислуживавшие нартвежкам в женском доме и отпущенные до обеда за ненадобностью, посмотрели из своего угла на двух славянок.

Но ничего такого не увидели — и отвернулись. Подумаешь, разговаривают две бабы…

Хмурое небо над Йорингардом быстро темнело. Где-то над морем, за пологом серых туч, догорал закат. Синие тени вокруг домов поместья густели, наливаясь чернотой…

Неждана шла к хозяйскому дому, прислушиваясь к хрусту снега под ногами. Шла и пыталась вспомнить.

Сегодня что-то случилось. Да такое, что по хребту до сих пор зябкие мурашки ползали.

Но что именно, Неждана вспомнить не могла. Знала одно — что-то было.

Вроде бы день прошел хорошо. Она вернулась в рабский дом, подремала, сходила на кухню, поела. Потом сбегала в баню. В ту самую, куда нартвеги избегали заходить.

Краем уха Неждана слышала, что там отравилась какая-то девка. Из местных, дочка прежнего хозяина Йорингарда. И кому-то из нартвегов уже один раз вроде привиделась белая тень в углу. С тех пор они туда — ни ногой.

Но Неждана помершей нартвежки не боялась. Живых надо бояться, они пострашней мертвых будут. Так что она помылась и постиралась, заложив на двери щеколду. И ее никто не потревожил. Правда, побыла она там недолго. Все делала в спешке, водой окатилась чуть теплой — но зато у огня.

И все же в этот день произошло еще что-то. А что именно, она вспомнить не могла.

Только в памяти как заноза сидела — было что-то, было…

Занятая этими мыслями, Неждана даже не заметила, что по двору наперерез ей идет, почти бежит нартвег.

А когда налетела на него, не успела увернуться от руки, сжавшейся на плече.

— Вот ты и опять сама ко мне подошла, — довольно заявил тот самый мужик — хозяйский брат. — Да ты, похоже, за мной бегаешь.

— Не до тебя мне сейчас, — мрачно сказала Неждана. — К хозяйке иду… пусти.

Она дернулась, пытаясь вырваться из жестких пальцев. Плечо высвободила — но складки шерстяного плаща так и остались у него в горсти.

Людей вокруг не было, крепость как вымерла. Даже стража, караулившая вход на хозяйскую половину, стояла теперь внутри, за дверью…

— Хватит брыкаться, — сказал нартвег. И, оглянувшись, притянул ее к себе — резко выпустив одежду и ухватив уже за локти. — Глупые слова, сказанные в прошлый раз, я тебе прощаю. Как только эти смерти кончатся — увидимся. И тогда непослушания я не потерплю.

Он притянул Неждану к себе еще ближе, так что она уткнулась подбородком в косматую шкуру на плаще.

Вот только ей и впрямь было не до него. И она, даже не задумываясь над тем, что говорит, бросила:

— Мужик ты вроде взрослый, но ума как у ребенка. В крепости люди мрут, вот-вот стемнеет — а ты за бабой гоняешься. Совсем смерти не боишься?

Хозяйский брат тут же сжал Неждану так, что она задохнулась. Сказал угрожающе:

— Забываешься, рабское мясо. Я таких слов и от свободной женщины не потерпел бы.

— Да свободная тебе такого и не скажет, — выдохнула Неждана. — Себя побережет…

И все, что она носила внутри долгие шесть лет рабства, вдруг всплыло — и затопило черной волной. Полной ненависти, злых воспоминаний — и осознания того, что проживет всю жизнь, а потом и умрет рабыней, чужой вещью в чужом краю…

— А мне терять нечего… — почти прохрипела Неждана, уставившись в бледно-голубые глаза. — Сегодня жива, завтра мертва. Не ты, так другой найдется… бей. И тебе легче, и мне смерти не ждать.

На эти слова ушел почти весь воздух, который оставался в груди. Новый вдохнуть было некуда, чужие руки придавили ребра до острой боли…

И вдруг разжались.

— Я женщин не убиваю, — проворчал нартвег, снова сграбастав ткань ее плаща — чтобы не убежала. — Они для другого годны… зачем зря добро переводить?

Неждана с хриплым звуком втянула в себя воздух. Вдохнула раза два, потом уронила с издевкой:

— Бережливый ты. Сразу видно хозяйского брата.

И замолчала. Налетевшая волна ненависти схлынула, оставив после себя легкий, почти судорожный озноб страха. Неждана уже ругала себя на все корки — но нартвег неожиданно заявил:

— Я и сам хозяин. У меня тоже есть рабы… и рабыни есть. Живут хорошо.

К чему он это сказал, было неясно, и Неждана сморгнула выступившие на глазах слезы. Молчала, теперь уже испуганно.

Нартвег, не отпуская ее плаща, деловито спросил:

— Значит, идешь к жене брата? Ей теперь служишь?

Неждана кивнула, с тоской глядя на него.

— Это хорошо, — довольно сказал хозяйский брат. — Выходит, теперь будем часто видеться. Ступай. И в другой раз не бегай по крепости так поздно. Иначе снова подстерегу.

Его рука выпустила плащ Нежданы — и охально прогулялась по груди. Потом нартвег нагло улыбнулся, махнул рукой, указывая на хозяйскую половину. Уставился на нее строго.

И Неждана, даже не веря своей удаче — выпустил, слова неразумные простил, даже затрещину не дал, — побежала к хозяйке. Только у двери главного дома обернулась.

В сгущавшихся сумерках виден был силуэт нартвега, по-прежнему стоявшего там, где он на нее наткнулся. Смотрит, куда она пошла?

Неждана влетела в проход между опочивальнями, где стояли стражники, караулившие хозяйскую половину. Протиснулась мимо них, прижавшись к стеночке.

Странно, но ни один из них даже не шлепнул ее по заду, как случалось уже раза два. И взгляды, которыми ее проводили, были любопытными.

Но занятая мыслями о случившемся, Неждана напрочь забыла о том, что надо что-то вспомнить. Мало ли что померещиться, да еще когда живешь в вечном страхе, с оглядкой…

Не может быть, чтобы девка не сообразила, на что он намекает, довольно думал Свальд, провожая Ниду взглядом. Пусть-ка помечтает о том, как он ее увезет к себе. Глядишь, размякнет.

Она не первая рабыня, которую он ловил на эту приманку. Понятно, что стать наложницей ярла, пусть и не свободной — мечта для любой рабыни.

Только всех девок к себе не заберешь. Хотя вот эту, пожалуй, можно — если, конечно, Харальд отдаст. Как она его…

Свальд поморщился, пощупал все еще болевший нос. Ничего, сероглазая еще станет шелковой.

Он взглядом отследил, как девка скрылась за дверью главного дома. Потом развернулся и торопливо побежал к воротам. Сумрак вокруг сгущался…

Бежал и думал — хорошо, что в стражу, охранявшую хозяйскую половину, попали двое парней из его прежнего хирда. И он знал, где отловить эту Ниду. Да еще и пару слов сказал, чтобы сероглазую не трогали…

Выходя после заката из своей опочивальни, Харальд наткнулся на рабыню, которая теперь прислуживала Сванхильд. Та поджидала за дверью.

У него вдруг мелькнула мысль, что девка эта, Нида, сейчас пришла из рабского дома. И наверняка видела там Кресив.

У этих двоих даже места на нарах были на одной стороне дома, неожиданно припомнил Харальд. Только темноволосая, до того, как он ее подарил Свенельду, спала поближе к двери, а Нида в самом углу…

Он молча полоснул по девке взглядом и прошел мимо нее.

Это тоже придется учесть, решил Харальд, уже выходя во двор. Но девка не дура, к тому же она сама прибежала к Сванхильд, прося забрать ее от Кресив. И рана на лбу у этой Ниды еще свежая, полученная на память от темноволосой. Женщины зло помнят долго…

Все, кроме Сванхильд, подумал неожиданно Харальд. У нее памяти на зло, похоже, вообще нет.

И никакая другая не смотрела бы на него так, как смотрела девчонка — считая при этом, что рано или поздно он ее убьет. Дуреха. Сванхильд.

Непонятно с чего у него вдруг мелькнула странная мысль — жаль, что та рубаха, на которой она успела вышить одинокого лебедя, так и затерялась, оставшись в Хааленсваге. В конце концов, носить было необязательно. Сунул бы на дно сундука, и все…

Харальд хмыкнул, отгоняя глупые мысли. И ускорил шаг, направляясь к псарне.

Вокруг лежала затихшая в беспроглядной ночи крепость. Сегодня ее не освещали отблески костров — стража сидела под перевернутыми драккарами, спрятавшись от смерти, приходившей с неба.

Он сам выпустил псов, затем прошелся вдоль стен. Удостоверился, что перевернутые корабли стоят надежно, опираясь бортами на земляные насыпи. А люди, как и было приказано, сидят под ними. Потом проверил стражу во всех домах…

И спустился к фьорду, уже успевшему покрыться тонкой коркой первого льда. Прошелся по ней у берега, где наледь была потолще. Дошел до того места, где под ногами уже трещало и прогибалось — и только там остановился. Бросил, глядя вдоль замерзшего фьорда, над которым посвистывал ветер:

— Ермунгард.

Ответа не было. То ли родитель ждал от него очередной жертвы — то ли мороз, сковавший залив, Мировому Змею не нравился…

Надо будет завтра днем выйти в море на одной из лодок, которых оттащили к устью залива, к открытому морю, замерзавшему только в самые большие холода, решил Харальд. И попробовать еще раз позвать родителя.

А еще надо съездить к Свенельду, подумал он, выходя на обледенелый берег. Расспросить его насчет Кресив…

Неждана заскочила в опочивальню, как только Харальд из нее вышел. Махнула поклон, пробормотала:

— Доброго тебе вечера, Забава Твердятишна.

И кинулась к посуде, оставшейся после еды, которую Харальд принес в покои незадолго до заката.

— Оставь, — тихо сказала Забава, сидевшая на краю кровати. — Поздно уже, во двор выходить нельзя. И тебе доброго вечера, Неждана — вернее, доброй ночи.

Потом Забава замерла, прикидывая, как вернее и лучше сделать то, о чем ее попросил Харальд. Притвориться больной прямо сейчас? Или подождать — а потом разохаться?

И ведь Неждана спрашивать начнет, со стеснением подумала вдруг она. Что да как, почему, да не тошнит ли…

А соврать надо так, чтобы Неждана поверила. Понятно, почему Харальд этого хочет — чтобы через Неждану до Красавы дошла весть о том, что она, Забава, приболела. Чтобы Красава еще больше осмелела.

Забава едва слышно вздохнула. Красава-то осмелеет — а вот что дальше будет, еще неизвестно. Вдруг Харальд вспомнит старое? Правда, Харальд вроде бы Красаву после всего на дух не переносил. И чуть до смерти не запорол.

Но сам Харальд сказал, что сестра с колдуном встретилась. Вдруг она теперь его зельем опоит или чары какие наведет?

После этих мыслей Забаву затошнило почему-то, так что на подушки она откинулась без всякого притворства. Слабость оказалось самой настоящей.

— Плохо мне, Неждана, — пробормотала она. — Живот болит…

Неждана, как и следовало ожидать, кинулась к ней.

— Что же это с тобой? Может, ты съела чего, Забава Твердятишна? Так ты вроде только из мужниных рук ешь.

А в глазах у бедной девки, испуганных, округленных, читалось — лишь бы не отрава, непонятно как попавшая в хозяйкин рот. А то ведь ярл не помилует…

— Может, и съела, — согласилась Забава. Добавила с расстановкой, глубоко выдыхая: — Рыбу недавно ела, она вроде как горчила. А может, мне просто время пришло поболеть.

Следом Забава простонала, схватившись за живот. Сказала, старательно кривя губы и морща лоб, как от боли:

— Ты, Неждана, не тревожься. Посплю, глядишь, и полегчает. Сама тоже ложись.

Чуть позже, решив, что кашу маслом не испортишь, Забава простонала еще пару раз. А потом и сама не заметила, как уснула.

Это ночью никто не умер. Значит, или Кресив соврала — или Тор, не сумев никого подловить в Йорингарде, нашел жертву в другом месте.

К себе в опочивальню Харальд вернулся засветло. Принес, как уже привык, еду для себя и для Сванхильд. Остановился перед порогом, глянул на одного из трех воинов, стоявших тут. Взглядом указал на дверь.

Перед ним торопливо распахнули створку. Сами воины тут же отступили в сторону, чтобы ярл не подумал, что они подсматривают…

Сванхильд, лежавшая на кровати и уже проснувшаяся, вскинулась было, чтобы встать — но Харальд качнул головой, свел брови на переносице, и она снова откинулась на подушки.

Рабыня, спавшая на сундуке, торопливо поднялась, заспанно моргая.

— Иди поешь, — приказал Харальд, удостоив ее взглядом. — Потом вернешься сюда. Днем меня не будет.

Девка кинула боязливый взгляд сначала на Сванхильд, потом на него. И, подхватив оставшуюся с вечера посуду, убежала.

Сванхильд, едва дверь за рабыней захлопнулась, тут же вскочила. Пошла к нему, протягивая руки к баклаге и блюду, что были у него в руках.

— Харальд, я возьму?

— Да что там брать, — проворчал он.

И, сделав пару шагов, сгрузил все на край постели. Сванхильд снова оказалась рядом — и Харальд, хмыкнув, позволил ей забрать скинутый плащ. Приказал, сам усаживаясь на кровать, рядом с принесенной едой:

— Садись и ешь. Я сегодня могу вернуться поздно. Но помни, что при рабыне ты должна лежать.

— Весь день? — негромко спросила Сванхильд.

Заболеет еще, с досадой решил Харальд. И бросил:

— Вставай время от времени. А потом с криком падай на постель. Но из дому не выходи. Сможешь?

Девчонка кивнула. Прядь золотистых волос, выбившаяся из полурасплетенной косы, упала на лоб. Она ее сдула…

И Харальд вдруг подумал, что еда может подождать. Да и остальные дела тоже…

Утром Красава встала рано — вместе с рабынями, убегавшими на работу. Кое-как причесалась, снова завернулась в покрывало с прорезями, которое использовала как накидку. Торопливо вышла.

Ждать и затягивать было ни к чему. Сегодня, если все сложиться удачно, она добьется того, что нужно.

И бывшая рабыня получит свой урок, вспыхнула неожиданно в уме у Красавы насмешливая мысль. Одно мгновенье она думала, о ком это, а потом сообразила — да о Забавке же. О твари гулящей, подлым обманом сманившей у нее ярла…

За дверью рабского дома ветер швырнул в лицо пригоршню снежной пороши, и Красава скривилась. Придется сегодня померзнуть. Ничего, потом отогреется. В объятьях у ясна сокола Харальда…

Тихо-тихо, едва слышно, кто-то засмеялся. И Красава, шагая к кухне, улыбнулась в ответ.

Проклятую Нежданку пришлось ждать долго. Красава уже продрогла, стоя за углом кухни, глядевшим на главный дом. День сегодня выдался вьюжный, сумрачно-серое небо обложили тучи. Снизу, под шерстяную накидку, задувало, тело пробрало дрожью…

Но девка наконец-то появилась. Шла торопливо — и даже не заметила Красаву, затаившуюся за углом.

— Стой, — негромко, с угрозой, сказала Красава, шагнув ей навстречу.

И Нежданка, покачнувшись, замерла.

Ох и хорошо стало жить нынче, радостно подумала Красава. С таким-то даром… и понятно, что он с ожерельем пришло. Только ожерелье тот рыжий мужик тоже кому попало не предложил бы…

— Рассказывай, что там у Забавки делается, — приказала она. — Да как сама она, тварь, поживает.