Жена Берсерка

ГЛАВА 5. Вьюга над Йорингардом

Из опочивальни Харальд вышел позже, чем собирался.

Еще ночью он решил, что с утра первым делом выберется к устью фьорда и выйдет на лодке в открытое море — но сейчас, поразмыслив, поменял свое решение.

Надо следовало узнать, как жила Кресив у Свенельда. Вдруг хоть что-то, да проясниться.

С собой Харальд взял Болли и еще одного человека, из местных, прежде служившего конунгу Ольвдану. И отправился в сторону Ограмюры. С неба сеяло мелкой снежной порошей, кони вязли в снегу…

Так что до имения Свенельда они добрались с запозданием. Но еще перед тем, как среди стволов показалась ограда, до них донесся запах дыма — приправленный густым мясным духом.

— Баранину коптят, — довольно объявил Болли, державшийся за спиной у Харальда.

Второй, по имени Скаллагрим, пробурчал:

— Уж больно жирно пахнет. Не одну тушу коптят. А до йоля (праздник, приходящийся на самую длинную ночь зимы) еще далеко. Может, у Свенельда на скотину мор напал, что он овец под нож пустил?

Харальд, и без того насторожившийся, молча нахмурился.

На подворье, почуяв чужих, залаяла собака. Ворота открыли сразу же, как только Харальд, спешившись, в них стукнул.

— Доброго тебе дня, Свенельд, — бросил он, вглядываясь в хозяина.

Старик выглядел резко постаревшим — и похудевшим. Сейчас он мало походил на того крепкого, довольного собой хозяина поместья, который несколько дней назад привез ему в Йорингард славянскую рабыню.

— И тебе доброго дня, ярл Харальд, — ответил Свенельд. Добавил, помолчав: — Будь гостем, раздели со мной эль…

Харальд, кивнув, бросил поводья своего коня Болли. Зашагал за стариком, сделав своим людям знак рукой, чтобы оставались во дворе.

Жена хозяина, имени которой он не знал, сидела у очага, над которым коптились сразу две туши — одна над другой. Поспешно поднялась им навстречу, поднесла эль.

И Харальд, опустившись на лавку перед огнем, хлебнул из чаши. Сказал спокойно:

— Я заехал к тебе узнать, не случилось ли еще чего рядом с твоим домом со вчерашнего вечера, Свенельд. Раз уж нынче я занял место конунга, который прежде присматривал за этой округой…

— Все спокойно, ярл, — торопливо сказал старик.

Харальд сделал еще глоток.

— Это хорошо. Скажи, не случилось ли чего, пока у тебя… — Он ощутил, как у него дрогнула, слегка задираясь, верхняя губа. — Жила сестра моей жены?

Старуха-хозяйка, застывшая неподалеку от очага, посмотрела на него с ужасом — и с мольбой.

— Все было хорошо, ярл, — медленно, почти уверенно сказал Свенельд. — Сестра твоей жены вела себя достойно. Она сразу сказала, кем тебе приходится — и мы отнеслись к ней, как к гостье. Я понимаю, у всех в семье бывают разлады. Ты не думай, ярл, я никому ничего не скажу.

Харальд молча сделал еще один глоток.

Ясно, что здесь случилось кое-что. Но эти люди ничего не скажут — боятся. Похоже, им успели пригрозить. Кто? Кресив? Кто-то из богов, что за ней стоят?

Но Свенельд и его жена не были ему врагами, и вытягивать из них правду силой Харальд не хотел.

Кроме того, он сам стал причиной всего, прислав сюда Кресив. Хотя мог попросту ее прикончить, соврав Сванхильд что-нибудь успокоительное. Давно следовало это сделать, по правде говоря. Возможности проверить его слова у девчонки все равно нет.

Харальд шевельнул бровями. Кое-что он все-таки узнал. У стариков пала скотина. Много скотины. Они запуганы, да так, что не решаются даже слово сказать. Но Свенельд, когда он его видел в первый раз, показался ему человеком неробкого десятка. А отсюда следует…

Люди в этом возрасте уже готовы к своей смерти. Может, им пригрозили не их смертью? У Свенельда вроде бы есть сын.

К тому же — пала скотина. И много. Проходя по сеням, он заметил высокую кипу пересыпанных солью овечьих шкур.

Конечно, можно узнать правду и по-другому, подумал Харальд. Когда Свенельд привез девку в Йорингард, он упоминал, что собирается купить во Фрогсгарде новую рабыню. Можно поискать ее — и расспросить…

А потом уехать, оставив стариков ждать всех тех бед, которыми им пригрозила переродившаяся Кресив. Или те, кто стоят за ней.

От Свенельда мысли Харальда перекинулись на Йорингард. Он уехал из крепости, оставив там Кресив, из-за которой в Ограмюре пала скотина. Но возможно, она умеет убивать не только овец.

А еще в Йорингарде осталась Сванхильд. Пусть ее охраняют, и он запретил ей выходить из опочивальни — однако Кресив ее слишком сильно ненавидит. И теперь она многое может.

Я недоумок, холодно подумал Харальд. Решил поиграть с богами в их игры, забыв, чем кончились такие игры для деда Локи — смертью сыновей и вечными муками…

Он резко встал, оставив чашу с недопитым элем на лавке. Бросил, глянув на Свенельда:

— Благодарю тебя за эль. Ты похоронил того, кого нашел в лесу?

— Да, ярл, — Свенельд изо всех сил пытался выглядеть равнодушным, но лицо его засветилось радостью, когда он увидел, что гость собрался уходить. — Земля мерзлая, пришлось развести костер, чтобы выдолбить яму. Но если найдутся родичи — тело на таком холоде сохраняется долго. Разгребут могилу, смогут забрать…

Харальд кивнул и вышел. Объявил Болли и Скаллагриму, ожидавшим во дворе:

— Возвращаемся в Йорингард. Да поскорей…

— Узнал, что хотел, ярл? — простодушно прогундосил Болли, отворачиваясь от ветра.

Харальд молча кивнул. И оглянулся.

Оба — и Свенельд, и его жена — стояли у двери дома. Смотрели вроде бы спокойно, но на лицах была надежда.

— Ветер усиливается, — осторожно заметил Скаллагрим. — Еще немного — и коней придется вести в поводу. Думаю, до темноты в крепость не вернемся.

Он не стал предлагать переждать непогоду тут, в Ограмюре. И даже не заикнулся о том, что после недавних смертей лучше бы не ходить по лесу ночью…

— Значит, нам придется торопиться, — угрюмо сказал Харальд.

И, взяв поводья у Болли, повел своего коня со двора.

Ночью Харальда в опочивальне не было — сторожил крепость, по словам подлой девки. А явившись утром, отпустил гадюку Нежданку поесть, велев затем вернуться в опочивальню.

Похоже, Харальд куда-то собрался, решила Красава, идя к рабскому дому. Миску с кашей, взятую на кухне, приходилось прикрывать рукой. Снег летел навстречу, слепя глаза…

Точно куда-то поедет, иначе отсыпался бы в опочивальне после бессонной ночи, отпустив рабыню, подумала Красава следом. Зимой в крепости для мужиков дел нет, особенно в такую погоду. Наверно, отправится искать того, кто убил человека в лесу. Того, кого она даже не видела, но описала так гладко, словно кто-то нашептал ей на ухо нужные слова.

Вот и хорошо, что Харальда тут не будет, потому что он может помешать. А так вернется — и узнает, какую змею на груди пригрел.

Красава довольно улыбнулась, входя в рабский дом. Съела кашу, присев на нары. Выждала какое-то время, слушая, как часто стучит в груди сердце, сжимая и разжимая от волнения кулаки.

А потом поднялась.

Харальда в крепости уже не было. Красава не знала, откуда ей это известно — но была в этом уверена. Пора начинать.

Погода нынче снежная, по двору поземка метет, так что все будут сидеть по домам. И не будет лишних глаз, которые могут заприметить ее издалека. Ну а те, кто окажется поблизости — так, что она их сама увидит — про нее потом и не вспомнят.

Спасибо Тору за вьюгу, уверенно подумала вдруг Красава. И сама этой мысли удивилась. Но тут же вспомнила, что Тор — это тот рыжий красавчик, который дал ей померить ожерелье.

Уже пробираясь по двору, занесенному сугробами, она решила, что надо бы сначала сходить в один из мужских домов. Позвать Убби. Чтобы было кому увидеть — а следом разнести по всей крепости…

Откуда она знает про Убби, кто это вообще такой, Красава не задумывалась. Не до этого было. Главное, еще немного — и подлюка Забавка за все заплатит…

К мужскому дому она тоже свернула по наитию, словно ее вела туда незримая рука. Открыла дверь, отряхнулась за порогом.

Мужики, сидевшие и лежавшие на нарах, негромко что-то обсуждавшие, при виде вошедшей рабыни резко замолчали. Красава, не обращая на них внимания — все равно позабудут, что она сюда приходила — зашагала по проходу.

Один из парней, сидевших там, где она шла, вскочил, попробовав загородить дорогу.

И Красава засмеялась. Каким-то чужим, журчащим голосом заявила — на чистейшем нартвежском наречии:

— Уверен, что желаешь встретиться со мной наедине, Грани? Смотри, как бы потом не пожалеть.

Парень покачнулся, осел на нары — а Красава молча пошла дальше. Остановилась у нар, на которых, неловко свесив с края искалеченную кисть, вытянулся здоровяк. Посмотрела на него в упор, сказала негромко:

— А ты не хочешь зайти к Свальду и спросить, что у него было с твоей женой, Убби? Говорят, она к нему от тебя бегала — еще до того, как ярл Харальд посадил ее под стражу…

Убби резко сел. Спросил сквозь зубы:

— А тебе что до этого, сестра жены ярла?

— Да мне ничего, — невозмутимо ответила Красава. — Только сестра моя, жена ярла Харальда, долго смеялась, вспоминая тебя. Говорила, что твою Рагнхильд кто только не топтал. Пока ты ее не подобрал…

Убби рывком встал — и Красава поспешно отступила. Бросила напоследок, чтобы подстегнуть еще сильней:

— А ярл Свальд нынче каждой рабыне, которую за амбарами заловит, рассказывает, что до нее он мял жену хирдмана Убби…

Она склонила голову и быстро зашагала к выходу из мужского дома. За ее спиной звякнула сталь — Убби застегнул пояс, к которому был подвешен меч. Потом накинул плащ.

Выйдя из мужского дома, Красава опрометью побежала к главному дому, к той стороне, где был вход на хозяйскую половину.

И едва распахнула дверь, как сразу натолкнулась на четырех стражников, стороживших вход. Подумала завистливо — бережет Харальд гадину Забавку…

Стережет, да не устережет, сердито подумала она. Ей сейчас это только на руку. Чем больше народу Забавкин позор увидит, тем лучше.

— Расступились, — коротко приказала Красава. — Встали тихо.

И стражники, сначала глядевшие на нее исподлобья, тут присмирели. Прижались к стенкам…

Сделав несколько шагов по проходу, Красава расслышала, как за первой дверью храпит Свальд. Открыла створку с ноги, пинком, радуясь собственной, так неожиданно обретенной силе и смелости. Сделала шаг за порог.

Заспанный Свальд вскинул голову.

— Кто… что случилось? Чего тебе, девка?

— Вставай, — не своим голосом приказала Красава. — Вставай и жди.

В это мгновенье у нее за спиной хлопнула дверь — разъяренный Убби наконец-то добежал до главного дома. Протопал тяжело по проходу, и Красава, развернувшись, встретилась с ним взглядом. Уронила свысока:

— Постой пока тут…

Здоровенный мужик, покачнувшись, замер на месте.

А Красава, переступив порог, пошла к двери в самом конце прохода. Той, что по правую руку — за которой, по словам Нежданки, была опочивальня ярла. Где теперь безвылазно сидела Забавка, вроде как приболевшая…

И то, что она тут сидит, мне тоже на руку, счастливо подумала Красава.

Здесь, перед этой опочивальней, стояло еще трое воинов. Один из них, когда Красава подошла, попробовал было заступить ей дорогу.

— Ты куда? А ну…

— Стой, где стоишь, — прошипела Красава. — Все стойте.

И снова пинком отворила дверь — в опочивальню, где сидела ненавистная сестра.

Забавка, развалившаяся на кровати, при ее появлении вскочила. Нежданка спрыгнула с сундука, на котором сидела, подобрав ноги.

— Замри, — бросила Красава, глянув на рабыню.

Следом в упор посмотрела на сестру.

Какой-то шум за дверью опочивальни Забава услышала, но не насторожилась. Знала, что там стражники, а они тоже живые люди, весь день молчком не простоят. К тому же ближе к выходу находилась опочивальня брата Харальда, Свальда. Когда столько народу, людские голоса не в диковинку…

Но дверь опочивальни вдруг распахнулась. Да так, что створка ударилась о стену. На пороге показалась Красава. Вошла, приказала низким голосом Неждане, уже вскочившей с сундука:

— Замри.

И заявила, переведя взгляд на саму Забаву:

— Что, не ждала, тварь гулящая? А вот и свиделись. Помнишь, что я на корабле обещала, когда нас сюда везли? Что если захочу, тебя бросят воинам на потеху. Вот и пришло времячко.

Все то, что рассказывал Харальд — что с Красавой не все чисто, что она вроде бы связалась с колдуном, который людей в крепости убивал — вспомнилось Забаве разом, мгновенно. И она закричала:

— Стража.

Но никто не явился. Хотя Забава видела плечо одного из стражников в проеме распахнутой двери. А в проходе между опочивальнями, где только что звучали голоса, сейчас почему-то было тихо-тихо…

Даже Неждана стояла у сундука, не двигаясь с места. Смотрела на все отстранено.

Красава торжествующе улыбнулась.

— Что, Забавка, привыкла ярловой женкой зваться? Готовься, сейчас ноги будешь перед мужиками растопыривать.

Спасаться надо, с ужасом подумала Забава. И спасаться самой, помощи ждать не приходится ни от кого — ни от стражников, ни от Нежданы, стоявшей сейчас столбом.

Но если стражники в проходе теперь слушаются Красаву…

То даже сбежать не получиться.

И Забава кинулась в сторону — к стене над изголовьем кровати, где со стороны Харальда висело оружие. Где поблескивала среди мечей и копий его вторая секира, про запас, бывшая поменьше той, которую он всегда таскал с собой.

Она уже успела вскочить на кровать — так оно быстрей, чем бегать вокруг. Но Красава рявкнула:

— Стой.

И руки-ноги вдруг перестали Забаву слушаться. Она застыла, утопая в ужасе. А сестра тем временем приказала — голосом сильным, звонким, в котором плескалась радость:

— Раздевайся. Все снимай с себя, говорю.

— Красава… — только и успела пробормотать Забава. Умоляюще, потому что теперь могла лишь умолять.

А потом ее сознание померкло. Словно уснула, стоя на постели.

Забава уже и не осознавала, не чуяла, как ее руки покорно ухватились за платье. Неловко дернули, задирая его и стаскивая…

Красава, обернувшись к двери, приказала стражникам, покорно ждавшим в коридоре:

— Заходите. Баб у вас, полагаю, давно не было? Вот сейчас и получите. Да оружие скиньте, мешать только будет. И помните — она вас сама сюда позвала. Сама перед вами разделась. Так ярлу и скажете.

Но посреди помраченья, того мертвого сна без сновидений, который навалился на Забаву под жадным и радостным взглядом сестры — ее вдруг окатило холодом.

Резким — как в полынью попала.

И Забава, моргнув, вынырнула из сна. Сразу увидев все по-другому.

Опочивальня теперь стала серой, везде залегли угольные тени. Даже ряд светильников на стене горел не ярко-желтым пламенем — а мертвенно-белым.

И единственное, что сияло живым цветом, это силуэты людей. Они были красные, теплые, зовущие…

Еще долю мгновения Забава потратила на то, чтобы осознать то, что с ней происходит. Она стояла на кровати, в одной нательной рубахе. И руки уже вцепились в подол, уже задрали его выше колен…

А с трех сторон кровать окружили мужики. Трое. Один тонкий силуэт застыл у стены напротив — Неждана?

Еще один силуэт сверкал у самой двери темно-красным сиянием, отливая в сердцевине синим. Красава?

Кому ж еще быть-то у выхода, решила Забава. Сторожит, чтобы никто не сбежал.

Она выпустила из рук подол рубахи. Подумала с каким-то холодным равнодушием, быстро окинув взглядом опочивальню — к оружию теперь не подобраться. Перехватит по дороге тот мужик, что глазеет на нее справа.

И наружу не выскочить. Там, у выхода — другие стражники. Тоже околдованные, раз не прибежали на ее крик.

— Что это? Берись за рубаху, стаскивай, — громко сказала Красава по-нартвежски.

Хотя перед этим разговаривала с ней на родном наречии. Только стражникам отдавала приказы на чужом языке…

Воин, стоявший по правую сторону кровати, загоготал и потянулся вперед, попытавшись ухватить Забаву за рубаху. В другое время она бы от испуга шарахнулась в сторону — и наверно, попала прямо в руки мужика, поджидавшего слева…

Но теперь страха не было, словно весь он вымерз в сером мареве с угольными тенями, помеченном красными людскими силуэтами. И Забава лишь быстро, как-то танцующе переступила с ноги на ногу, на полшага уходя назад, к изголовью и уворачиваясь от чужой протянутой руки. Снова задрала подол с одного бока — но уже стремительно, рывком…

И пока воин выпрямлялся, залепила ему ногой в лицо.

Попала вроде бы рядом с глазом. Мужик хрипло выдохнул, схватился за левую половину лица.

Опочивальня напротив, вдруг мелькнуло в уме у Забавы. И — оружие.

Она прыгнула прямо с места, метя в промежуток между стенкой и воином. Приземлилась, оступившись и едва не врезавшись в простенок, за которым прятался проход между опочивальнями.

— Хватайте ее, — гневно крикнула Красава на здешнем наречии.

Забава развернулась, содрала с крюков запасную секиру Харальда, ухватив ее двумя руками…

Но путь к выходу уже перегораживали мужики — все трое набились в промежуток между кроватью и простенком.

И ведь безоружные, как-то до странности спокойно подумала вдруг Забава. А ударить придется. Иначе…

— К оружию, — провизжала Красава. — Вы, задницы. Выбейте у нее оружие из рук.

Иначе убью себя, но не дамся, закончила свою мысль Забава.

И замахнулась, кидаясь вперед. Руки, когда-то привычные к колке дров, занесли секиру как топор.

Двое из трех воинов, стоявших перед ней, после крика Красавы оглянулись. Лишь третий, по-прежнему державшийся за глазницу, шагнул вперед…

Лезвие свистнуло — и врубилось ему в ребра. Да там и осталось. Забава попыталась было выдернуть секиру, но не смогла. Разжала ладони, сжатые на рукояти так, словно их судорогой свело…

Мужик взвыл, покачнулся, как-то странно вскинул руки — растопыренные пятерни повисли в воздухе рядом с воткнувшимся лезвием. Словно он хотел схватить секиру, но боялся.

И в глаза Забаве бросилось — желвак, вздувшийся под кожей над скулой, вместо глаза щель, из которой висит сгусток. Но все серое, без кровавых тонов…

Самое странное, она даже не испугалась. Может, потому, что двое других мужиков уже успели похватать мечи. Блеснули мертвенно-белые наточенные лезвия…

Забава снова кинулась к стене с оружием. Вцепилась в одну из рукоятей, укрепленных на высоте ее плеча, рванула из ножен. Тут же запрыгнула на постель.

Воины с мечами метнулись наперерез, вдоль изножья кровати, отсекая ей путь к двери.

И Забава птицей нырнула назад, к простенку. Врезалась в него, по пути задев рукоять секиры, по-прежнему торчавшей из чужой груди. Человек взвыл, как-то неловко начал заваливаться на пол…

Она скользнула мимо него, вдоль простенка. К выходу.

— Держите ее, — зашлась в крике Красава. — Вы, у двери. Все ко мне.

И Забава, пролетая мимо, махнула перед собой зажатым в руке длинным кинжалом Харальда. Почти неосознанно махнула, очертив лезвием широкий полукруг.

Не глядя, просто по красному силуэту…

Красава завизжала на такой высокой ноте, что уши заложило.

Забава влетела в опочивальню напротив, рывком задвинула засов. Истошный визг за створкой смолк, Красава завопила:

— Туда. Выбейте дверь.

В темноте, на ощупь, Забава кинулась к стене напротив.

Заново отстраивая после пожара главный дом, Харальд устроил тут окна побольше. Такие, чтобы в них мог пролезть человек. Ставни обили мехами и кожей, чтобы зимний холод не проходил внутрь…

Сзади в дверь ударили. Загудели толстые доски.

Забава нащупала засов, распахнула окно. Ветер тут же швырнул в лицо пригоршню колкой снежной крупы.

Она выбросила в окно кинжал, ухватилась за широкий подоконник. Подтянулась рывком — и вынырнула наружу, не обращая внимания на то, что падать пришлось вниз лицом. Успела в самое последнее мгновенье выставить руки, чтобы приземлиться помягче, повернуть голову…

И ухнула в сугроб, который вьюга успела намести под окном. Тело, прикрытое одной рубахой, прохватило ледяным холодом. Сердце зашлось так, что грудь опоясало болью.

Куда бежать, путано подумала Забава, барахтаясь в сугробе и кое-как вставая на ноги. Цвета резко, неожиданно вернулись, тело теперь колотила крупная дрожь, дыхание рвалось из груди с хрипом — и зубы стучали. Ветер налетал порывами, засыпая снегом и слепя глаза…

К кому бы она не кинулась за помощью — стоит Красаве подойти поближе, и все будет так, как та захочет. Харальда нет. В крепости нынче хозяйничает Красава. И ее непонятное колдовство.

Из окна долетел грохот — выбили дверь. Мужской голос заорал:

— В окно выпрыгнула.

И тут же до Забавы донесся выкрик Красавы:

— Бегите во двор. Ловите ее.

Не дамся, с ненавистью подумала вдруг Забава. Не дамся. Живой уж точно…

Она оглянулась — но кинжал, выброшенный перед тем, как лезть в окно, потерялся в снегу. Сзади, пробившись сквозь свист ветра, донесся рваный скрип половицы. Кто-то бежал к окну.

И Забава сорвалась с места вспугнутой птицей. Прочь от фьорда, на который выходила дверь хозяйской половины. Босые ноги вязли в снегу, а он их в ответ обжигал холодом.

Мысли вспыхивали и гасли — надо бежать… надо спрятаться. Переждать, пока не вернется Харальд. Он ведь вернется?

Но если Харальд приедет поздно? В прошлый раз он уехал с утра, а приехал лишь на следующий день.

И если даже она спрячется, оставив Красаву хозяйничать в Йорингарде — рано или поздно ее все равно найдут. Мужики обойдут все службы одну за другой, заглянут в каждую щель.

Бежать из крепости? В одной рубахе далеко не убежишь. И за ней могут отправить погоню.

Я жена ярла, вдруг мелькнуло у Забавы.

Она пронеслась мимо кухни, запрыгала по сугробам, которые вьюга намела на дорожке, ведущей от берега к воротам. Одеревеневшие ноги почти не чувствовали холода. Сейчас Забава боялась только одного — что оступится и упадет…

В тусклом свете вьюжного зимнего дня уже виднелся горб корабельного днища, темневший возле ворот. Занесенный по бокам снегом, с темным провалом там, где был вход.

Харальд все-таки сделал домик для стражи, путано подумала Забава.

И оглянулась на бегу.

За ней гнались. Мужиков было много — Красава послала ловить ее и тех двоих, что вошли в опочивальню, и остальных, стороживших вход. Вместе с ними, кажется, и Свальда.

— Не уйдешь, — хлестнул сзади крик Красавы.

Уже на родном наречье.

И Забава оступилась. Покатилась по снегу, ощущая только одно — холод, холод злой и леденящий, от которого сводило руки, спину, живот…

Ладно хоть ноги мало что чувствовали.

Она снова вскинулась и полетела вперед. На пределе сил, туда, где среди снегов темнело засмоленное, длинное днище опрокинутого драккара.

Бъерн, который в этот день присматривал за воротами и за стеной, зашел в укрытие, которое соорудили по приказу ярла Харальда. Чтобы погреться — и заодно посмотреть, что делает стража, сидевшая здесь.

В неглубокой ямке посреди пространства, накрытого корпусом корабля, курились угли. Рядом лежала охапка дров, которые подбрасывали туда по одному. Стражники примостились вокруг кострища на чурбанах, принесенных из дровяника.

— Ну и буран, — проворчал Бъерн.

И шагнул к огню, протягивая к нему руки.

Кусок кожи, закрывавший вход, вздулся под порывом ветра у него за спиной. Внутрь сыпануло снегом, угли в яме тут же зашипели, начали быстро сереть.

— Стрелу дайте, — велел Бъерн. — Прицеплю кожу к доскам, чтобы не задувало.

Один из воинов бросил в его сторону стрелу, и хирдман поймал ее на лету. Вернулся к входу, схватил край трепыхавшейся кожи…

Взгляд его скользнул наружу, туда, где проступали из снежной мути дома крепости.

Скользнул — и наткнулся на человеческий силуэт. Кто-то бежал по снегу, прямо к воротам.

Следом Бъерн разглядел золотистую голову. Сразу почему-то вспомнилась жена ярла, Кейлевсдоттир. У той волосы тоже отливали золотом.

Вот только бежавшая, насколько он мог видеть, была без плаща. Голова непокрыта… и нет стражников, которые должны ходить за женой ярла по пятам, согласно приказу Харальда.

Он торопливо шагнул наружу. И нахмурился, разглядев женщину получше.

Кейлевсдоттир неслась по сугробам в одной рубахе. А за ней, отстав примерно на один полет стрелы, бежали воины. Отсюда Бъерн не мог разглядеть лица — но первым, тяжело проваливаясь в сугробы, вроде бы топал Свальд.

— Ярл нас всех порвет, — выдохнул Бъерн, осознавая, что произошло что-то неладное.

— На помощь, — картаво, коряво, но на нартвежском, выкрикнула Кейлевсдоттир.

И крик ее наложился на свист вьюги.

— Все наружу, — рявкнул Бъерн.

А потом побежал к ней, на ходу нащупывая пряжку плаща.

— Колдун, — прохрипела Кейлевсдоттир, на бегу протягивая к нему руки. — Там. Сзади. Уходи… тебя тоже.

Бъерн только и успел сообразить, что случилось что-то неладное. Тут же поймал жену ярла растянутым плащом, одним движением закутал в него. И толкнул к драккару, возле которого толпились стражники, высыпавшие наружу. Сам замер на месте, вглядываясь в бегущих…

— Нет, — Жена ярла, не желая уходить, вцепилась в него, затрясла головой. Накинутый плащ сполз с плеч — и упал на снег. — Бежать. Тебя тоже. Колдун. Мой… моя сестра. Она колдовать.

И вот эти последние слова разом поставили для Бъерна все на место.

Бабьи свары, подумал он уверенно. Какая из той девки колдунья? Видно, поссорились сестры.

Но почему парни из стражи позволяют жене ярла носиться по крепости почти нагишом? В такой холод?

— Бежать, — срывающимся голосом просипела Кейлевсдоттир, дернув его за кольчугу на плече.

— Иди к драккару, Кейлевсдоттир, — сказал Бъерн повелительно, припомнив, что он все-таки хирдман.

И сегодня у стены командует он. А не женщина ярла.

Кейлесдоттир в ответ посмотрела на него с ужасом.

Мужчина, отдавший ей плащ, отвернулся, не обращая на нее внимания и вглядываясь в бегущих.

Как же быть, заполошно подумала Забава. Этот воин дождется, пока Красава подбежит — и присоединится к тем, другим…

А долго она не пробегает.

— Я — жена ярла, — крикнула вдруг Забава. Слова мешались в уме, и на язык выскакивало все корявое, неправильное. — Приказываю — назад.

И бросила в лицо мужика, снова повернувшегося к ней:

— Харальд убить, если не слушаться. К ворота.

А потом юрко, ящеркой, повернулась. Побежала к людям, стоявшим возле опрокинутого корабля.

И опять без плаща.

Бъерну сразу вспомнилось, как трясся ярл над своей бабой. И то, как он менялся после нее, снова становясь человеком.

Может, тут не только бабьи свары, подумал он быстро. Жена ярла и сама не из простых, раз такое делает с мужем. Вот ярл вернется — пусть сам и разбирается.

А сейчас лучше сделать так, как хочет его жена. Тем более, что она опять без плаща. И бежит по снегу босиком. Если застынет…

Еще неизвестно, что скажет об этом ярл Харальд. Так можно и попрощаться с выбранным драккаром. И с мечтой о том, как следующей весной он пойдет в поход хирдманом.

Бъерн подхватил упавший плащ, затопал по сугробам вслед за Кейлевсдоттир. Успел как раз вовремя, чтобы услышать, как жена ярла командует стражникам:

— Убить… убить моя сестра.

Тут Бъерн мгновенно припомнил, что рассказывал ему когда-то один из парней, назначенных в стражу Кейлевсдоттир. Что ярл приказывал никого из рабов к ней не подпускать — а особенно ее сестру. Если что, бить не жалея.

И он, сразу же ощутив себя увереннее, развернулся, всматриваясь в бегущих. Бабы, о которой шла речь, видно не было.

Но она может держаться сзади, за мужиками, рассудил Бъерн. Насчет них Кейлевсдоттир ничего не приказывала — так что с этой стороны все в порядке…

— Хоки, Гейрульф, — крикнул он. — Живо подхватили луки — и разбежались один влево, другой вправо. Высмотрите бабу, которая может прыгать там сзади — и чтобы положили ее с одной стрелы. Бегом.

— Нам тоже бежать, — крикнула Кейлевсдоттир. — Прочь. Она колдовать.

И Бъерн, наконец опомнившись, снова накинул на нее плащ.

— Бежать, — не успокаиваясь, крикнула жена ярла.

И понеслась вдоль стены в сторону фьорда. Босиком по сугробам.

Один из воинов, стоявших возле драккара, вскинул было руку, чтобы ее остановить — но другой стукнул ему по запястью. Прошипел:

— Одурел?

Хоть у кого-то есть ум, одобрительно подумал Бъерн. Еще не хватало, чтобы эта баба потом рассказывала ярлу, как стражники у ворот хватали ее за разные места.

Он снова повернулся к бегущим.

Впереди них и впрямь топал сам Свальд. За ним — Убби.

Этот-то как здесь оказался, удивился Бъерн.

Преследователи, заметив, что Кейлевсдоттир понеслась влево, вдоль стены, спускавшейся к фьорду, тоже свернули в ту сторону. На ходу срезая угол, с азартом топая по сугробам.

Бъерн еще успел подумать, что мужики, наверно, просто хотят догнать жену ярла — и увести ее в дом, в тепло. Вон Свальд бежит в одной рубахе, похоже, стража спешно его позвала, чтобы утихомирил невестку. Непонятная она какая-то…

А потом эти мысли исчезли, разом, словно их стерли. И в уме застучало одно, часто, настойчиво, молотом по наковальне — надо догнать проклятую девку… догнать. Сейчас.

И Бъерн, тяжело покачнувшись, припустил за беглянкой.

Хоки, убежавший влево, выронил лук, на который уже успел наложить стрелу, прицеливаясь в женщину, бежавшую за мужиками. Тоже затопал вслед за Бъерном.

Позже всех к погоне присоединись стражники, по-прежнему стоявшие возле драккара…

Гейрульф, второй стрелок, словам ярловой бабы о колдуне и о том, что ее сестра тоже колдует, поверил сразу. В отличие от Бъерна. И сразу вспомнил о Хольгрене, который спал в мужском доме по соседству с ним. Спал, пока не погиб — от рук колдуна, как сказал ярл. Подлой, нехорошей смертью, которой не должен умирать воин.

Гейрульф полагал, что просто так Хольгрен никому не дался бы. Даже возвращаясь от бабы. Значит, колдовство было сильное. Спеленали чарами, вздернули в воздух, сбросили вниз…

И жена ярла не выбежала бы из дома — в такую погоду, да в одной рубахе — по собственной дури. Она что-то увидела. Что-то колдовское, раз так напугана.

А когда Бъерн приказал взять луки, Гейрульф про себя усмехнулся.

Парень еще молод. И хирдманом стал, поскольку повезло оказаться вместе с ярлом на той лодке, что вошла в Йорингард первой. Конечно, сражаться он умеет, раз сумел выжить в той заварухе…

Но большого опыта боев, притом в разное время года, у Бъерна нет. Иначе он сообразил бы, что сейчас на стрелы лучше не рассчитывать. Разве что Бъерн хотел не убить бабу, а лишь попугать.

В такую погоду стрелы будет сносить ветром. Даже если целиться с учетом этого, чуть в сторону, и слать одну стрелу за другой — снежные вихри, налетавшие порывами, обязательно помешают делу.

Поэтому Гейрульф, заскочив под опрокинутый драккар, где хранилась большая часть оружия, вместе с луком прихватил и дротик (короткое метательное копье). Свой самый удачливый дротик, с зазубренным наконечником. С древком, в нужном месте окованном железом — для тяжести, и не только. С железным обручем дротик и летит дальше, и рука, когда за него хватается, сама на ощупь находит, за какое место браться…

Затем Гейрульф метнулся вдоль стены, уходя от ворот шагов на тридцать. В том, что попадет с такого расстояния, не сомневался — глаз у него был наметанный. А вот стоять слишком близко к колдунье не хотелось. Мало ли что.

Он развернулся, прищурился, отводя руку с дротиком…

И разинул рот от удивления, когда увидел, что Бъерн вдруг кинулся за женой ярла. А потом в ту же сторону понеслись стражники, стоявшие у опрокинутого драккара.

Гейрульф сплюнул снег, успевший набиться в рот, помянул Хель — и метнул древко. Знакомый посвист утонул в вое ветра.

Темноволосая женщина в развевающейся накидке споткнулась на бегу. Упала навзничь.

Первой мыслью Гейрульфа было сбегать и глянуть, что с ней. Добить, если надо. Колдовство — это дело такое… тут уж баба не баба, а добреньким быть не следует.

Но Гейрульф тут же вспомнил о том, что колдунья, если жива, и его может скрутить непонятными чарами, стоит лишь подойти. И решил, что это подождет. Баба вроде бы не поднималась…

А вот что произошло с Бъерном и прочими, непонятно. Однако они зачем-то погнались за женой ярла.

И Гейрульф, проваливаясь в сугробах, громко поминая Хель и Ермунгарда, понесся в ту же сторону. Возле драккара пробежал впритирку — так, чтобы не приближаться к женщине, лежавшей неподалеку, с его дротиком в спине…

Силы у Забавы кончались, и она это чувствовала. Мир перед глазами качался — размашисто, поддергиваясь по краям дымкой. Дыхания не хватало, в груди кололо остро и резко, словно лезвие туда втыкалось.

Единственное, что было хорошо — тело теперь мерзло не так сильно. Видно, от бега разогрелась… и плащ помог, тот, что набросил ей на плечи мужик у ворот. Правда, его приходилось придерживать обеими руками, чтобы не свалился.

Мимо второго драккара, поставленного у крепостной стены, Забава пролетела не задерживаясь. Без криков, молча.

Знала — помощи лучше не просить. Уже сбегала за этим к воротам, а что вышло? Теперь следом гонятся и те, к кому прибежала.

В лес, стучало у нее в уме. Фьорд покрылся коркой льда. Обогнуть по нему край стены, выходящий к берегу. И в лес. Спрятаться там под какой-нибудь корягой, завернувшись в плащ, закопавшись в снег. Вьюга разом заметет все следы…

Если, конечно, хватит сил туда добежать, оторвавшись сначала от мужиков. И если не догонят по дороге.

Забава метнула взгляд через плечо. Нартвеги бежали следом, но теперь были дальше, чем тогда, когда она неслась к воротам. Понятное дело, мужики по сугробам не прыгают, они их пропахивают…

Однако — бежали. Сквозь свист вьюги доносились выкрики, недобрые, распаленные.

А может, лучше не сворачивать, вдруг подумала Забава. Прямо по льду — и в воду. Залив замерз три дня назад, в середине наверняка осталась еще полынья, да немаленькая. В воду, чтобы не сотворили с ней того, что задумала сестра…

И тут же, вслед этой мысли, хлестнула другая, отчаянная до безумия — хочу жить. Жить. С Харальдом…

Видеть его. Ласкам его радоваться. Улыбкам нечастым. Заботе, когда грубоватой, а когда — нежнее нежного…

И Забава, разом собравшись, вгляделась в гладь залива, проступавшую из снежной круговерти ниже по склону.

Видны были только белые наледи, по которым гуляла вьюга.

Там, где лед истончится, мелькнула у нее мысль, мужики уже не пройдут. Под ними лед подломится. Нартвеги люди крупные, а на стражниках еще и броня.

А ее лед, может быть, и выдержит. Пробежаться по ледяным закраинам до устья фьорда. Напрямую. Все быстрей выйдет, чем по берегу, где под снегом прячутся валуны.

Там, у выхода из залива, должны быть лодки. Неждана рассказывала — открытое море здесь редко когда замерзает. Только льдины по нему плавают. И всю зиму нартвеги выходят на своих лодках за свежей рыбой…

Продержись, безмолвно и отчаянно крикнула она сама себе. Только продержись.

Забава пролетела мимо последнего темного горба, установленного у самого края стены. И выбежала на лед.

Гейрульф залетел в следующий драккар, стоявший возле стены, с разбега. Прокричал:

— Живо наружу. Там наши за женой ярла гонятся.

Стражники, сидевшие вокруг вяло полыхавшего костерка, повскакали. Кто-то крикнул:

— А зачем гонятся?

— Догонишь — спросишь, — рявкнул Гейрульф.

И впервые в жизни ощутил себя человеком, от которого что-то зависело. Поскольку Бъерн, который сегодня должен был присматривать за крепостной стражей, сейчас бежал вместе с Убби и Свальдом, следом за женой ярла…

— Дротики хватайте, — выкрикнул Гейрульф. — Щиты и копья оставьте. И кто-нибудь — по мужским домам. Поднимай всех. Там у ворот баба, в которую я засадил дротик — к ней не подходить. Она колдунья. Может, еще жива. Остальные — за мной.

Он вылетел наружу и запрыгал по снегу. Приказал на ходу, не оборачиваясь, но слыша за спиной топот стражников:

— Еще один — бегом по драккарам, что стоят по дороге. Скажешь всем, чтобы выскакивали — и за мной.

Что теперь делать-то, думал Гейрульф, летя по борозде, которую пропахали в сугробах люди, бежавшие впереди. Вьюга торопливо засыпала снегом широкую полосу, но не поспевала, и ему под ноги она ложилась дорогой.

Он понемногу догонял тех, кто преследовал Кейлевсдоттир. Вот только там бежали сразу три хирдмана. И среди них Бъерн.

Если Бъерн отдаст приказ — стражники, которые пока что слушались Гейрульфа, в один миг его же и повяжут…

Гейрульф на ходу опять помянул Хель, подумал зло — и вот зачем полез, спрашивается?

Его дело всегда было маленькое — честно исполнил все приказы, в конце похода так же честно получил свою долю. И все. А командовать — это дело ярла. Или хирдманов.

Он сбавил шаг, рявкнул:

— Близко к нашим не подходить. Бъерна не слушайте, он не в себе. Они все заколдованы… и кто-нибудь, найдите Кейлева. Скажите, наши гонят его дочь к берегу.

А потом Гейрульф с чувством выполненного долга затопал по борозде, стараясь держаться шагах в сорока от бегущих. Подумал мимоходом — лезть на рожон не следует, но и отставать тоже. Если бежавшие за бабой ярла поведут себя недостойно, тут уж никто их приказов слушать не будет. Но до тех пор…

Он уже в который раз помянул Хель, увидев, как далеко впереди по склону крохотная фигура выскочила на лед. Это уже не игры. Здесь не озеро и не река, на фьордах первый лед нарастает по-другому. Шагов сорок от берега — и он лежит на воде упругим полотном. Изгибается на каждой волне…

Такой лед не подламывается под ногой — он уходит под воду вместе с человеком.

Гейрульф, еще раз сбавив шаг, обернулся к стражникам, топавшим следом. Завопил:

— Наши дурни загнали Кейлевсдоттир на лед. Если она утонет, а мы будем на это смотреть — никому не поздоровиться. Тащите веревки, да побольше.

Потом он поднажал, торопясь к фьорду. Те, кто преследовал Кейлевсдоттир, уже добрались до берега. И, резко сбавив ход, цепью двинулись по прибережной кромке льда.

Сообразили, угрюмо подумал Гейрульф.

Темная метка одиноко бегущей женщины растворилась в снежных вихрях — но когда он ее видел в последний раз, она бежала как раз к середине фьорда.

Гейрульф поморщился. Придется идти за ней. И не пошел бы — но когда ярл вернется, еще неизвестно, чем все это кончится. Все же Харальд Ермунгардсон не совсем человек. Да и так понятно, что спросит со всех, кто был сегодня у ворот.

Прежде Гейрульф был человеком Гудрема — и клятву ярлу дал уже после того, как посидел в здешних овчарнях. Оставшись после этого без единого серебряного браслета на руках. Случись что, и идти некуда, и ни одной марки в запасе…

Он остановился там, где за полосой затоптанного снега начинался белесый лед. Крикнул, поворачиваясь к стражникам, прибежавшим вместе с ним:

— Где веревки?

— Сейчас будут, — громко, перекрикивая свист ветра, отозвались сразу несколько голосов.

Гейрульф окинул взглядом людей, стоявших рядом. Начал выкликать, тыкая пальцем в тех, кто казался ему похудосочнее:

— Ты, ты… и еще ты. Я выйду на лед первым, обвяжусь веревкой. Ты выйдешь следом за мной, но держись шагах в сорока от меня. И шагай поближе к берегу. У тебя будет конец моей веревки, сам тоже обвяжешься. Теперь ты. Его веревку держишь, другой обвязываешься. Иди ближе к берегу. А следом — ты. То же самое — сам обвязался, веревка того, кто впереди, в руках. Остальные — по краю льда. Если что, по первому моему крику будете тянуть. Если прибежит Кейлев и остальные, скажете им, что жена ярла вышла на лед.

Гейрульф замолчал, сплюнул — длинные речи он не любил. Потом сбросил с себя плащ, пояс с мечом, кольчугу. Туда, куда он собрался, в полном облачении не ходят.

На льду Забава начала спотыкаться — а потом он вдруг прогнулся под ногами. И она, ступив одеревеневшей ногой, поскользнулась. Растянулась на присыпанном снежком полотнище…

А потом ощутила, как оно проминается под телом. Грудь и живот, оказавшиеся на наледи, мгновенно свело болью от холода.

Забава задохнулась, снова затряслась, застучала зубами — и поползла в сторону, в направлении одного из берегов фьорда, не решаясь встать. Одной рукой волокла слетевший с плеч плащ.

Лед внизу прогибался, кое-где становясь прозрачным. Под ним в зеленовато-синей воде танцевали пузырьки воздуха…

Раза два Забава судорожно оглянулась, ища взглядом тех, кто гнался за ней. Но никого не разглядела в снежной круговерти.

Потом, когда лед стал потверже, она наконец поднялась на четвереньки. Следом кое-как встала на ноги. И пошла, уже не решаясь бежать. На ходу непослушными руками накинула плащ…

Сзади, пробившись сквозь свист вьюги, долетел вдруг окрик на нартвежском наречии. И не замерзни она настолько, что даже мысли в голове шевелились вяло, едва-едва, наверно, тут же сорвалась бы и побежала.

— Кейлевсдоттир. Иди сюда.

На то, чтобы оглянуться, у Забавы ушло слишком много времени — и сил.

Сквозь снежные вихри в стороне смутно проступал чей-то силуэт.

— Я тебя не трону, — снова крикнул человек, шедший следом. — Кейлев ждет тебя на берегу. Возвращайся.

Кейлев, туманно подумала Забава. Врут, наверно, чтобы подманить.

Дрожь сотрясала все тело. Хотелось лечь прямо на лед, закутаться в плащ — и уснуть…

Она покачнулась, сделала шаг вперед. Потом еще один. Так и шла, спотыкаясь, не обращая внимания на крики за спиной.

А потом ее схватили мужские руки. Под грудью, поперек живота. Вздернули и понесли.

Не смогла я, с мертвенной тоской подумала Забава. И тоскливо повинилась перед мужем — не смогла, Харальд…

И повисла в чужой хватке, не чувствуя ни рук, ни ног.

Когда Гейрульф выволок обеспамятевшую жену ярла на берег фьорда — в четырех полетах стрелы от Йорингарда — там уже было черно от людей, прибежавших из крепости.

На краю ледяного припая торчали Кейлев и Ислейв, вышедшие дальше всех на лед. Гейрульф со вздохом облегчения сгрузил бабу ярла на руки ее брату. Подумал довольно — хорошо, что весу в ней оказалось чуть больше, чем в овце. И хорошо, что сомлела, не дергалась. Иначе, как знать…

Кейлев уже разворачивался, чтобы пойти следом за сыном, уносившим женщину. Гейрульф громко, перекрывая вой ветра, спросил:

— А что с теми, кто бежал за твоей дочерью, Кейлев?

Старик задержался. Блекло-голубые глаза глянули из-под заснеженных бровей выморожено, немигающее.

— Их еще не привели. Они ушли дальше по берегу… Свейн с Ларсом сейчас отправились за ними, прихватив людей из своих хирдов.

После этого самый старый из хирдманов ярла Харальда торопливо ушел, сгорбившись и осторожно ступая по ледяной кромке.

Из толпы вынырнул парень. В руках у него Гейрульф увидел скатку из своего плаща — в которую было завернуто все то, что он оставил на берегу перед Йорингардом.

— Гейрульф, — окликнул его Торвальд, еще один хирдман ярла Харальда — ставший им совсем недавно. — Иди-ка сюда. Расскажешь мне, что там стряслось.

Забава пришла в себя, когда кто-то ее сильно тряхнул, вцепившись в плечо.

Следующее, что она ощутила — тепло, мягкая постель снизу…

Ее тут же захлестнуло ужасом. Забава вскинулась, открывая глаза. Тело ответило на движение дрожью — внутри все еще плескался озноб. Руки, а особенно ноги, покалывало.

Она ожидала увидеть мужские морды, но вместо этого разглядела Кейлева, стоявшего рядом. И Гудню, державшую в руках чашу, от которой шел пар. Вокруг были бревенчатые стены крохотной опочивальни.

Женский дом, с облегчением поняла Забава. И все кончилось. Кажется, кончилось…

Приемный отец и золовка смотрели на нее тревожно.

Забава прерывисто, с хрипом вздохнула. Скривилась — как в детстве, перед тем, как заплакать. Реветь хотелось в голос, только слезы почему-то не выступали…

— Рассказывай, — быстро приказал Кейлев. — Я должен знать все, что случилось. Чтобы понять, что мне делать дальше.

Забава сжалась. Ноги, укрытые сразу несколькими покрывалами, закололо еще сильней. Выговорила, сглотнув:

— Я быть… была в опочивальне. Пришла моя… моя сестра. Приказала… — Она чуть было не назвала имя Нежданы, но вовремя вспомнила, что Кейлев этого имени не знает. — Приказала рабыне стоять. Замереть. Той рабыне, что прислуживала мне…

Кейлев молча кивнул.

— Потом позвала стражников. Они вошли…

Кейлев дослушал ее до конца. Заметил:

— Я уже допросил твою рабыню, пока тебя тут отогревали. Вернее, попытался допросить. Она трясется, но упрямо молчит. И я не знаю, что эта девка расскажет ярлу, когда тот вернется и спросит ее.

— Может, лучше ей его не дождаться… — тихо уронила вдруг Гудню.

И Забава ощутила, как к горлу подкатил комок. Сказала, сглотнув:

— Не надо. Она не виновата.

Приемный отец нахмурился.

— Ярл Харальд — берсерк, Сванхильд. Если он выйдет из себя, то может и не захотеть разбираться, кто тут прав, а кто виноват. Достанется всем. Ты понимаешь, о чем я?

— Нет… прошу, не надо. Пожалуйста. Она не виновата. — Забава с хриплым выдохом поджала ноги, укрытые покрывалами — боль в них становилась все сильней. Спросила: — А где моя сестра? Я помню, я просила… я велела стражникам убить ее.

— В нее попали, — коротко ответил Кейлев. И шагнул назад. Бросил через плечо: — Пойду узнаю, есть ли новости о тех, кто бежал за тобой.

— К сестре подходить нельзя… — начала было Забава.

Старик отозвался от двери:

— Мы уже знаем об этом. Гейрульф рассказал. Он был у ворот, когда ты туда прибежала. Он же и попал в твою сестру.

Дверь за ним захлопнулась. Гудню тут же деловито сказала, наклоняясь над Забавой:

— Я принесла тебе горячую похлебку. Выпей сначала жижу, потом доешь остальное. Согреешься изнутри.

— Гудню, — тихо уронила Забава. — Ты все слышала. Ты мне веришь?

Жена Болли не отвела взгляда. Но ответила уклончиво:

— Не беспокойся. Мужчины во всем разберутся.

Пока Кейлев был в женском доме, Свальда, Убби и остальных уже довели до крепости.

Кейлев вместе с сыном пришли на берег как раз вовремя, чтобы услышать, как Свальд, шедший под присмотром людей Свейна и Ларса, несвязанный, в одной рубахе, крикнул, легко перекрывая свист ветра:

— Она заманила к себе стражников. И парни у входа сказали мне, что в опочивальне ярла твориться неладное. Я пошел посмотреть. Но славянская девка сразу заорала, что ее изнасиловали. Ее сестра тоже об этом когда-то кричала, вы все помните это. Хорошо, что ярлу тогда было на это наплевать. А что будет теперь? У меня на глазах девка схватила топор и убила Мерда. Она зарубила безоружного — только чтобы ей поверили.

— Это правда, — рявкнул идущий рядом Убби. — Я это видел своими глазами. Мы только хотели поймать ее — чтобы ярл Харальд сам решил, как с ней быть. Она убила одного из нас, чтобы оправдаться.

Кейлев скривился, начал протискиваться сквозь толпу, стоявшую на берегу, на ходу нащупывая рукоять меча. Ислейв, идущий следом, поднажал, раздвигая плечом толпу. Обогнал отца…

Но когда они добрались до тех, кого вели под охраной, то натолкнулись на Свейна.

— В сторону, — громко бросил тот. — Вернется ярл, пусть он и разбирается.

— Ярлу не понравится, что его жену бесчестят прилюдно, — рявкнул Кейлев.

— Он сам разберется, — хмуро сказал Свейн. — Посадим их пока что под замок. Посидят, остынут. А там и ярл вернется…

Тут к ним протолкался Торвальд, за которым шел Гейрульф.

— Я поставил стражу вокруг бабы, что лежит у ворот, — крикнул Торвальд. — Гейрульф угодил ей дротиком в спину. Если она и впрямь колдунья… то дело темное. Я к ней близко не подходил, на всякий случай. Так, издалека посмотрел. Лежит, не шевелится. Людей я поставил в сорока шагах, с нескольких сторон. Приказал никого не пускать. Что будем делать? Скоро стемнеет, людей надо уводить со двора…

— Ярл приедет, разберется, — уже не так уверенно сказал Свейн. Крикнул, отворачиваясь: — Ларс, веди их всех в одну из овчарен. И поставь человек десять, охранять. Но пусть наши стоят внутри. Ночь близко.

— Мы не будем с вами драться, — заорал в ответ Свальд. — Мы с вами вместе сражались — и не поднимем оружие против вас. Мы хотели лишь поймать убийцу Мерда.

— Если колдунья все-таки жива, то может замерзнуть, пока там валяется, — угрюмо заметил Кейлев, когда Свейн снова повернулся к нему. — И тогда ярлу будет не с кем разбираться. Баба должна дожить до возвращенья ярла. Чтобы ответить за все. Ярл Харальд сумеет выпытать у нее правду…

— А вдруг она опять кого-нибудь заколдует, — встрял вдруг Гейрульф в разговор хирдманов. — Я-то помню, как Бъерн убежал от ворот — молча, никому ничего не сказав. Словно его под зад пнули. А следом за ним и другие. Это колдовство… Хольгрена тоже наверняка околдовали — перед смертью. Вспомните, никто из тех, кто погиб, даже не крикнул, когда колдун до них ночью добрался.

Хирдманы молча переглянулись.

— Я пойду, — сказал наконец Кейлев. — Посмотрю, жива ли. Оттащу куда-нибудь, если дышит. Я свою жизнь прожил. И прожил хорошо, честно. Если вдруг начну вести себя недостойно…

Он посмотрел на сына, стоявшего рядом.

— Ислейв, ты меня остановишь. Болли тоже передай мои слова.

Сын скривился, но кивнул.

— Отправьте лучше к колдунье жену ярла, — бухнул вдруг Гейрульф. — На нее колдовство сестры не действует. Раз она сама о нем кричала — значит, ее оно не берет. Уж не знаю, правда ли то, о чем кричали тут Свальд и Убби — но их убить она не просила. Только сестру.

Хирдманы снова переглянулись.

— Это разумно, — заявил вдруг Свейн. — Если она, конечно, сможет идти. Кейлев, ты что скажешь? Она твоя дочь. Тебе и решать.

Кейлев одно мгновенье размышлял, морщась под ледяным ветром.

Если ведьма умрет, подумал он безрадостно, то ярлу не у кого будет узнать правду. Если правда то, что рассказала Сванхильд, то выходит, что на нее колдовство подействовало только в начале. А потом она пришла в себя. Видимо, есть в ней что-то…

Что-то, рассеивающее чары. Но он с самого начала знал, что принял в свой род не простую девку. Даже гордился этим втайне.

Опять же, вдруг она сумеет узнать что-то у своей сестры. Скажем, как снять морок, который наложили на Свальда и остальных. И тогда те заговорят по-другому…

И позор с его семьи будет снят. Потому что слова Свальда — это позор.

— Я спрошу ее, — сказал наконец Кейлев. — Но если она не захочет, пойду сам.

— Вот и порешили, — торопливо бросил Свейн. — Иди, Кейлев. Скоро стемнеет. А там, глядишь, и ярл вернется.

Похлебка обжигала губы — но согревала нутро. Забава съела все. А потом вдруг заплакала, словно у тела наконец-то появились силы на слезы. Тихо, беззвучно…

Гудню, склонившись над ней, подала полотенце.

— На вот, утрись. Все кончилось, Сванхильд. Даже случись что — утренний дар уже назначен, и Хааленсваге твое. Если что, будешь жить в своем доме. Думай об этом. И не хнычь.

Она не стала говорить о том, что неверной жене вряд ли позволят уйти живой, получив во владение более чем щедрый дар мужа. Решила — ни к чему. Вдруг все то, что сказала Сванхильд, и впрямь правда. И ярл сумеет это выяснить.

А потом, чуть погодя, вернулся Кейлев. Спросил, подойдя к кровати:

— Как ты, Сванхильд? Сможешь встать?

— Да куда ей вставать, — заметила Гудню.

Однако тут же смолкла под строгим взглядом свекра.

Забава утерлась полотенцем. Шмыгнула носом. Ноги, отходя от холода, ныли так, словно их кололи ножами…

Но она вспомнила, как сказал когда-то Харальд — "ты ранена, но ты идешь… не лежишь, не плачешь".

А она сейчас и лежит, и плачет.

— Я могу, — хрипло выдохнула Забава. Закашлялась, сказала, когда кашель прошел: — Правда, могу.

И добавила, помедлив:

— Куда надо идти… отец?

— К твоей сестре. — Кейлев на мгновенье отвел взгляд. — Она лежит у ворот, и мы не знаем, жива она или мертва. Если мертва, то надо до темноты оттащить ее за крепостную стену. А если жива, то будет лучше, если ярл сам поговорит с ней. Но на дворе, под снегом, она замерзнет.

Красава может быть жива, смутно подумала Забава.

И к ознобу, гулявшему у нее внутри, добавился холодок, порожденный страхом. Она вдруг поняла, что ни капли не сожалеет о своих словах, сказанных возле ворот — "убить моя сестра"…

Следом Забава, привстав с подушек, пробормотала:

— Я иду. Надо одеться…

— Мы сейчас принесем, — торопливо заявила Гудню. — Лежи пока.

Кейлев отступил назад. Сообщил, уже выходя:

— Я подожду за дверью.

Гудню выскочила следом за ним. Потом вернулась вместе с Тюрой. И обе несли в охапках одежду.

Забаву одевали в четыре руки. Того исподнего, в котором она выскочила из дома, уже не было. Тело прикрывали две свободные рубахи — принадлежавшие то ли Гудню, то ли Тюре. Одна из тонкого полотна, другая потолще, из шерсти. Похоже, ее переодели, пока она была в беспамятстве.

И теперь, откинув покрывала, жены братьев натягивали на Забаву одну одежку за другой. Чулки из плотной шерстяной ткани, жестковатые, теплые…

А следом — чьи-то мужские штаны.

— Новые, — сказала Гудню, отлавливая ногу Забавы, промахнувшуюся мимо штанов — и осторожно запихивая ее в штанину. — Тюра для Ислейва недавно сшила, но он их еще не одевал. В такую метель даже женщины под платье что-нибудь натягивают, когда из дома выходят. Ветер под подол задувает…

— Надо было взять штаны там, — слабо сказала Забава. И подсунула руки под рубаху, чтобы подтянуть надетое повыше — и завязать пояс. — В нашей опочивальне… из сундуков Харальда. Он разрешил. И одежду — тоже оттуда…

Гудню метнула на нее быстрый взгляд.

— В опочивальню ярла сейчас никто не войдет. Кейлев поставил там стражу. Чтобы ярл приехал — и сам во всем разобрался.

В чем разобрался-то, с дрожью подумала Забава. Ведь того, что задумала Красава, не случилось?

А потом она вспомнила о человеке, которого ударила секирой. Перед глазами тут же промелькнуло недоброе видение — вот лезвие падает, врубаясь в живое тело. Потом хруст, смачный, костяной…

И Забава спросила, боясь услышать ответ:

— Там… я там по человеку ударила. Топором. Он жив?

Гудню и Тюра, уже натягивавшие ей на ноги сапоги на меху, высокие, обвязанные кожаными шнурами, переглянулись. Затем Гудню сказала наставительно:

— Не по человеку, а человека. И не топором, а секирой. И он не жив, а мертв. Лежит там же. Но ты не бойся, Сванхильд. Вот увидишь, ярл Харальд во всем разберется.

И после этого Забава уже молчала.

На нее надели шерстяное платье, закутали в меховую безрукавку. Следом поставили на ноги, и она сморщилась от боли в ступнях. Но удержалась от стона.

Гудню накинула ей на плечи плащ, затянула пряжку. Тюра помогла натянуть варежки из овчины. И под конец, нахлобучив на ее голову меховую шапку, обвязала все сверху платком.

Теперь у Забавы торчали наружу лишь нос, глаза и немного щеки. И она самой себе напоминала капустный кочан.

— Потерпи немного, — негромко сказала Гудню, подхватывая ее под локоть. — Знаю, ты ноги обморозила… но мы их медвежьим нутряным салом обтерли. Ислейв понесет тебя на руках. Вернешься — и сразу в постель. Снова похлебку поешь. Потерпи, Сванхильд.

Забава кое-как дохромала до двери — а за порогом наткнулась на Кейлева с Ислейвом.

Приемный брат, не тратя время на слова, шагнул к ней, пригибаясь. Под животом у Забавы вдруг оказался бугор его плеча, покрытого меховым плащом, сама она взлетела вверх, чуть не стукнувшись затылком о потолок.

— Голову пригни, — прогудел Ислейв. — Сейчас через дверь вынесу.

И Забава покорно наклонилась.

Конечно, не дело так болтаться на мужском плече — но идти своими ногами сил не было. Ступни грызла боль, от теплых сапог и чулок становившаяся еще злее…

Вьюга, с посвистом гулявшая по двору, все не унималась. Смеркалось, снег под белесыми вихрями уже начали покрывать синие тени.

А к ночи, подумала Забава, все люди в крепости должны быть под крышей. Чтобы не было новых смертей. Значит, надо спешить.

Ислейв размашистым шагом донес ее до мужиков, стоявших полукругом — закутанных в плащи, в меховых шапках, низко надвинутых на лоб. Поставил на ноги. Она покачнулась, ухватилась за него…

И кое-как повернулась к людям Харальда.

— Кейлев сказал, что ты сумеешь дойти до колдуньи, — громко объявил один из стоявших. И махнул рукой в сторону ворот. — Она валяется вон там, шагах в сорока. Времени мало, скоро стемнеет… так пойдешь? Если все правда, то получается, что тебя колдовство не берет.

— Копье дайте, — севшим голосом попросила Забава.

Ее трясло, хотя холодный ветер теперь не добирался до тела. Но под всеми слоями мехов и шерсти спина покрылась потом.

Кейлев, молча подошедший сзади, выхватил копье у одного из мужчин — и воткнул в снег перед Забавой. Она обеими руками уцепилась за него, заковыляла к воротам, налегая на древко всем телом, как на палку.

Не торчи из одного холмика небольшое копье, Забава прошла бы мимо Красавы. А так — заметила. И, опустившись на колени, разгребла снег там, где в сугробе была небольшая ямка, червем уходящая внутрь.

Подумала безрадостно — крепкая все-таки Красава, вон, даже отдушину себе надышала…

Темноволосую голову Забава откопала быстро. Следом стащила рукавицу с одной руки, коснулась щеки, ледяной на ощупь.

Красава от ее прикосновения чуть шевельнулась. Может, и простонала — но уши Забаве прикрывали шапка с платком, к тому же ветер выл, не переставая, и она ничего не расслышала.

А потому, снова нацепив рукавицу, похромала обратно. Дошла до мужиков, объявила, прервавшись из-за кашля:

— Она жива… надо ее перенести.

— Куда? — заявил один из стоявших, повернувшись при этом к Кейлеву. — Может, мы ее еще и охранять будем? А если баба и впрямь колдунья? И она с нашими что-нибудь сотворит? Я предлагаю — поставим для нее палатку за воротами…

— Замерзнет, — крикнул в ответ Кейлев. — А ярл наверняка захочет с ней поговорить.

— Если верить тебе, Кейлев, то к ней даже подходить не следует, — заорал еще один мужчина. — Или она колдунья, и тогда ее лучше не трогать. Или твоя дочь кое-что выдумала, и тогда ярл уж точно должен поговорить с ее сестрой.

Они так до ночи проговорят, устало подумала Забава. А тем временем стемнеет…

И кончиться тем, что Красаву никто никуда не потащит. Или она замерзнет прежде, чем ее занесут под крышу. На снегу ведь лежит, сугробом укрытая. Не по-людски это.

Правда, о том, что крикнула тогда "убей моя сестра", Забава все равно не жалела.

Она стояла, по-прежнему цепляясь за древко. Ноги ныли, от ледяного воздуха, смешанного со снежной крупой, в груди уже зудело — нехорошо, болезненно, предвещая новый приступ кашля.

И Забава, поднатужившись, крикнула:

— Баня.

Мужчины обернулись в ее сторону. Посмотрели непонятно из-под надвинутых на лоб шапок. Забава под их взглядами закашлялась, сказала сипло:

— В баню отнести. Две… — ветер свистнул, унося ее слова, и она, вцепившись зубами в рукавицу, стащила ее. Вскинула руку, показала два пальца. — Две женщины — дотащить. В баню. Не надо стражи. Дверь бревнами завалить, на всю ночь…

— Она дело говорит, — рявкнул тут же Кейлев. — Ларс, пошли человека в рабский дом. Двух крепких баб сюда — да поживей. Пусть отволокут колдунью, и останутся с ней, заодно и присмотрят. Главное, дротик у нее из спины не вынимать, чтобы кровью не истекла. Торвальд, пошли людей за бревнами, что лежат за дровяником. Скажешь, чтобы тащили их к той бане, где девка отравилась. Ислейв, неси Сванхильд туда же.

Приемный отец как-то непонятно глянул на Забаву, а брат, отобрав копье и бросив его кому-то, снова вскинул ее на плечо. Сгрузил на пол уже в бане, пробурчал виновато:

— Я потом снаружи крикну, чтобы ты вышла, Сванхильд. Отец просил узнать у колдуньи — может, наших можно как-то расколдовать? Так у ярла меньше забот будет… и потом, оно ведь снова может повториться?

Затем Ислейв вышел, оставив дверь приоткрытой.

Забава опустилась на лавку, оказавшуюся рядом. Стянула рукавицы, задумалась, стараясь не обращать внимания на боль в ногах. Узнать про колдовство — только как? Сама Красава ей ни за что не скажет… да и Красава ли это теперь? Не пытать же ее?

Пока она думала, вернулся Ислейв, неся полупотухший факел. Бросил его в каменку, где было несколько поленьев. Выглянул в открытую дверь предбанника — и как ужаленный, выскочил наружу.

И почти тут же две бабы приволокли на покрывале Красаву, облепленную снегом, с копьем в спине. Затащили в парную, пригибаясь.

Древко копья гулко стукнуло по косяку, но Красава не издала даже звука.

Потом рабыни вышли в предбанник. Одна, глянув на приподнявшуюся с лавки Забаву, сказала:

— Приказали, как только принесем, сбегать за дровами на всю ночь. Еды прихватить, питья…

Они выскользнули за дверь, а Забава похромала в парную. Неловко опустилась на колени рядом с сестрой, темным горбом растянувшейся на полу. Позвала:

— Красава…

Сестра, лежавшая ничком, с копьем, вошедшим между лопаток, и вроде уже бездыханная, вдруг вскинула голову. Разлепила смерзшиеся ресницы, присыпанные снегом, посмотрела неожиданно живо…

И прошипела на родном наречии:

— Что, Забавка, несладко тебе пришлось? Погоди, это только начало. Ты и знать не будешь, кто к тебе подходит. И что с тобой сделают.

— А что с тобой-то сделали, Красава? — вырвалось вдруг у Забавы.

В сердцах вырвалось, зло.

Сестра в ответ скуксилась, посмотрела уже по-другому. Но головы не опустила. Простонала уже с тоской:

— Вот и все, Забавка. Кончилось все для меня. И жизни-то не порадовалась… а ведь я красивее тебя…

И Забава, поддавшись внезапному порыву, согласилась:

— Красивее, Красава.

Сестра опустила голову на покрывало, пожаловалась:

— Ничего не чую — ни рук, ни ног.

Может, оно и к лучшему, подумала Забава. Хоть от боли не будет мучиться. Столько времени пролежала в снегу… наверно, все себе отморозила.

Забава закашлялась, отворачиваясь в сторону. Потом, когда кашель стих, присмотрелась к Красаве.

Та лежала с закрытыми глазами, прижавшись одной щекой к покрывалу. Из каменки, где разгорались дрова, долетали всполохи света — и видно было, что на лице у сестры сейчас играет румянец. Нехороший, яркий.

Наверно, не следовало этого делать, но Забава потянулась и коснулась ее лба. Ощутила жар. Отдернула руку, пробормотала:

— Скоро баня протопиться. Согреешься. Еды принесут, питья…

— Все жалеешь, жалостливая? — не открывая глаз, чужим голосом отозвалась Красава. — Поздно мне еду-то…

Забава молча развязала свой платок, затянутый узлом на шее. Принялась сметать с Красавы быстро таявший снег, где ладонью, а где платком.

Потом, стащив с плеч свой плащ, укрыла ее.

И сама не понимала, зачем это делает. Жалости большой не чувствовала…

Но иначе получилось бы не по-людски. А кроме того, было у Забавы ощущенье, что она с сестрой вроде как прощается.

— Жить хочу, — вдруг прошептала Красава. — Вон как все повернулось. А тебе, колоде дубовой, ничего не делается. Самого ярла приворожила, хозяйкой в его дому стала. А я? Пластом здесь лежу, к смерти готовлюсь. Несправедливо это…

— Может, еще поживешь, Красава, — тихо сказала Забава. — Жива ведь до сих пор? Если матушка Мокошь будет милостива, и дальше будешь жить. Ты хоть поняла, что на тебе чары были? Колдовство чужое? Что не сама ты все это сотворила?

— Не чары, — неровно пробормотала Красава, открыв глаза — и посмотрев с затуманенной ненавистью. — Просто повезло мне. Зато хоть недолго, да пожила, как хотела. А теперь что? Все. Мелькнуло и ушло. Кто в меня попал-то? Как я его не заметила? Тварь ты подлая, Забавка… не будь тебя, Харальд со мной остался бы. В подарок ему меня везли, не тебя. Уходи. Видеть тебя не могу. Рожу твою жалостливую.

Последние слова сестра выкрикнула с такой силой, что древко копья, торчавшего из ее спины, дрогнуло.

Как тут что-то узнаешь, подумала Забава. Даже умирая, Красава ей Харальда не простит…

И тут, обрывая ее мысли, мужской голос со двора рявкнул:

— Сванхильд. Выходи, уже темнеет. Быстро.

Забава поднялась с колен, чувствуя боль в ногах — и облегчение. Дальше оставаться тут не было смысла. Не тот она человек, чтобы Красава ей хоть что-то сказала…

Она выбралась наружу. В сгустившемся сумраке рядом с баней стояло несколько человек. Забава по голосу узнала Кейлева, крикнувшего:

— Вы двое — живо в баню. Вы — заваливайте дверь. Сын, убери Сванхильд от двери.

Ислейв схватил Забаву в охапку, шагнул к отцу, пробурчав на ходу:

— Где плащ? Застынешь еще больше…

Мимо проскочили две рабыни, неся охапки дров, еще какой-то узел.

— Узнала что-нибудь? — громко спросил Кейлев, темным силуэтом выделявшийся на белесой круговерти.

Мужчины уже заваливали дверь, концы бревен глухо стукали о створку.

— Нет… — Забава опять закашлялась.

Сквозь меховую безрукавку ветер не проходил, но по рукам дунуло холодом. И рукавицы остались в бане.

— Значит, все узнает ярл, — спокойно отозвался Кейлев. — Лишь бы она до него дожила. Ислейв, тащи сестру в тепло. У нее такой кашель, словно она легкие вот-вот выплюнет. И останешься ее охранять. Скажешь стражникам, что стоят на входе в женском доме — кто бы ни пришел ночью, никого не пускать. Даже меня, если вдруг приду. Открывать дверь только ярлу.