Жена Берсерка

ГЛАВА 9. На щитах

У выхода из крепости выстроилась небольшая толпа. Устало пофыркивали кони — перед воротами, которые как раз сейчас закрывали, стоял обоз из шести саней.

Гости из Фрогсгарда, подумал Харальд, на ходу рассматривая мужчин, замерших позади его людей. На всех добротные плащи, лица уверенные, спокойные. На одном из приехавших плащ из красного сукна покрыт шкурой белого медведя. Кто-то непростой пожаловал…

В округе по ту сторону Фрогсгарда живет ярл Бедульф, припомнил Харальд. И прозвище у него как раз Медведь.

Он на ходу оглянулся на Сванхильд, приказал:

— Болли, отведи мою жену к перевернутому драккару. И встаньте так, чтобы я вас видел.

— Пойдем, сестра, — тут же прогудел Болли.

Они свернули в сторону, а Харальд ускорил шаг.

Впереди всех стоял Ингульф, старший из тех, кого он послал во Фрогсгард, чтобы расспросить о человеке, которого описала Кресив. Смотрел на него, не отрываясь. И начал, едва он к нему подошел:

— Прости, что задержались, ярл…

Харальд остановился в шаге от Ингульфа.

Приехавшие гости стояли спокойно, дожидаясь, пока хозяин крепости сначала переговорит со своим человеком.

— Мы приехали во Фрогсгард как раз к концу тинга (собрание свободных мужчин области), — торопливо сказал Ингульф. — В округе Фрогсгарда тоже пропадали люди, и там обеспокоены. Человека, о котором мы спрашивали, никто не видел. Но ярл Бедульф, которого мы там встретили, рассказал, что один из его рабов заметил чужака возле заброшенной хижины, на одном из озер неподалеку от его дома. И еще, ярл…

Ингульф чуть повернул голову, посмотрел на человека в плаще из медвежьей шкуры.

— Там, на тинге, люди решили выбрать тебя конунгом. Готовы платить тебе подать, чтобы ты навел в округе порядок. И поскольку ярл Бедульф заявил, что такого, как ты, на тинг не вызовешь, как простого человека, он сам и еще несколько людей из Фрогсгарда приехали вместе с нами.

Вот и в конунги зовут, отстраненно подумал Харальд. Что до этого, так гости из города тащились сюда зря. А вот побеседовать с Бедульфом надо.

— Стойте пока тут, — отрывисто бросил Харальд. — Кстати, вчера во Фрогсгард отправились еще наши. Не видели их по дороге?

— Нет, ярл. Мы сами выехали еще вчера — но кони вязли в сугробах. Пришлось заночевать в Хердсвиге. Бедульф знает тамошнего хозяина, нас приняли с радостью.

Харальд нетерпеливо кивнул — и зашагал к человеку с белой шкурой на плечах.

Бедульф стоял с непокрытой головой. На вид ему было далеко за пятьдесят. Седые космы, заплетенные в несколько тощих косиц, разбросаны по плечам, морщинистое лицо без бороды отмечено парой рваных шрамов — похоже, тоже когда-то ходил в походы.

— Приветствую тебя, ярл Харальд, — объявил Бедульф. — Твой человек уже сказал тебе, зачем мы здесь?

Харальд кивнул.

— Да. Но я не собираюсь становиться вашим конунгом, Бедульф. Однако я приглашаю тебя остаться в Йорингарде до утра.

Лицо старого ярла не дрогнуло.

— Ярл Харальд, на тинге спросят, почему ты отказал мне — и людям Фрогсгарда. Я кажусь тебе недостойным вестником? Или есть другая причина? Да, мы не пришли на помощь конунгу Ольвдану, прежнему хозяину Йорингарда. Но на него напали ночью, внезапно, а потом было уже поздно. И для него, и для нас.

Харальд ощутил мгновенное недовольство. Верхняя губа зло дернулась, задираясь. Он кому-то должен что-то объяснять?

Излишняя заносчивость еще никого не доводила до добра, тут же молча напомнил он сам себе. Дед Локи мог бы это подтвердить. Он ярл, и Бедульф ярл. К тому старый ярл ему нужен…

— Дело в том, ярл Бедульф, — медленно сказал Харальд, — что я и сам не знаю, останусь ли здесь до лета. Может, уже в начале весны я оставлю Йорингард. Зачем Фрогсгарду конунг на пару месяцев? Так и передай людям Фрогсгарда.

Он не стал вдаваться в объяснения — про грядущую битву, про германского конунга…

— До меня дошли слухи, — так же неторопливо, как и сам Харальд, заявил Бедульф, — что весной сюда придет враг. И ты хочешь встретить его в море. Люди Фрогсгарда понимают, что если германцы не застанут тебя тут, они начнут грабить округу. Для меня, как и для моего старшего сына, будет честью биться вместе с тобой этой весной. Но я хочу драться под рукой конунга Харальда. Это хорошо и для тебя. Как конунг, ты получишь подати на прокорм своего войска.

Вот уже и до Фрогсгарда докатились вести, подумал Харальд. Слухи ходят по округе…

И люди из Фрогсгарда, выходит, опасаются, что он сбежит раньше, чем придут германцы. А им придется принимать незваных гостей без него. Вот и решили привязать его к этой земле, поманив званием конунга…

Ярл Бедульф вдруг широко улыбнулся, объявил:

— Я верю, что ты победишь в этой битве, ярл Харальд. Люди не могут одолеть того, в ком течет кровь Локи. Говорят, единственный из твоих родичей, кого смогли убить — это Нарви, сын Сигюн. Да и тот принял смерть от клыков своего брата, Нари, тоже отпрыска Локи. И лишь после того, как асы превратили Нари в волка, лишив его разума. Даже змею над твоим дедом подвесили не асы, а Скади — йотунша из турсов, как и сам Локи. А поймали его, спеленав сетью, которую сплел все тот же Локи. Надеюсь, ты не плел никаких сетей, которыми тебя могут поймать, ярл Харальд?

Харальд пару мгновений молчал, глядя в упор на Бедульфа. Почему старый ярл об этом заговорил? Просто так? Совпадение?

— Прими наше предложение, сын Ермунгарда. — Бедрульф глядел ему в лицо спокойно, уверенно. — И весной твое войско станет больше — за счет людей Фрогсгарда. А мы поможем тебе найти того колдуна, что прячется в округе.

— Насколько я понимаю, у вас тоже погибли люди, — проворчал Харальд. — Но вам на это наплевать — главное, чтобы я стал конунгом и не сбежал отсюда по весне?

— Мой брат Хрельф исчез, и думаю, я его никогда больше не увижу, — вдруг громко заявил один из мужчин, стоявших возле саней. — Да, это для меня беда — но у меня еще есть семья. И я слышал разговоры, что весной сюда придет какое-то войско. Из-за тебя, ярл Харальд. Неизвестно, сколько людей из Фрогсгарда тогда погибнут. Но ты можешь в любой день отчалить на своих драккарах, как это делают все те, кто добывает славу и золото в походах. Стань конунгом, поклянись, что не сбежишь — и мы поможем.

— И я сам устрою облаву возле того озера, где видели чужака, — быстро добавил Бедульф.

Харальд поморщился. Может, старый ярл просто врет насчет чужака, чтобы заинтересовать его?

Если стану конунгом, угрюмо подумал он, то заставлю Фрогсгард дать людей на драккары. Кто знает, сколько воинов Ольвдана вернутся сюда по весне. Может, их не хватит даже на пару хирдов. А местные будут драться за свои дома…

Эти не отступят.

— Доставайте щиты, — велел Харальд.

Щиты у приехавших, как он и предполагал, лежали наготове в санях.

Забава, стоя возле перевернутого драккара, какое-то время смотрела на толпу, закрывшую от нее Харальда. Потом повернулась, посмотрела на Болли.

Тот в ответ покосился на нее. И она решилась. Все-таки брат, хоть и приемный. Выдохнула:

— Болли. То, что я хожу с мужем — люди будут говорить всякое, да? Может, Кейлев поговорит с Харальдом…

Болли шумно выдохнул, и Забава торопливо смолкла.

— Слушай, сестра, — тихо сказал он. — Я скажу все честно, без уверток. Это верно, не дело, чтобы ярл повсюду таскал за собой свою жену. Но после того, что случилось, никто не хочет быть назначенным в твою стражу. Олафу и Стейнбъерну повезло — ярл их не тронул. Да и остальным, кто гнался за тобой, тоже улыбнулась удача. А Мерду не повезло…

Забава окаменела, вспомнив убитого ею человека.

— И каждый в Йорингарде сейчас думает об одном, — негромко продолжил Болли. — Что, если по крепости бегает еще одна рабыня, тоже нахватавшаяся колдовства? Наведет чары, и кто угодно сотворит не знай что… одно дело, честно погибнуть в бою. Но совсем другое — попасть под такое колдовство. Поэтому, чтобы наши не болтали, но каждый про себя думает — сторожит ярл свою бабу сам, вот и пусть сторожит. Так всем спокойнее, и ему, и воинам. Ярл знает, что лучше для него и для остальных. Отец, если ты его об этом спросишь, скажет тебе то же самое.

Он замолчал, перевел взгляд на толпу у ворот.

Значит, вот оно как, подумала Забава.

И ведь Болли даже не боится, что она проговорится об этом Харальду…

Она тоже посмотрела в сторону ворот. Поняла вдруг — Болли готов к тому, что Харальд узнает об этих словах. А может, брат даже хочет, чтобы тот узнал.

Забава облизнула обветрившиеся на морозе губы — хоть и знала, что нельзя, но рот вдруг пересох. Тихо, чтобы не услышали стражники, стоявшие неподалеку, сказала:

— Я велю Гудню, чтобы больше не приходила ко мне. У вас дети, мало ли…

— Гудню смелая, — с гордостью заметил Болли. — Если ты ей скажешь такое, может обидеться. И потом, та рабыня, что тебе прислуживала, ничего не сделала, так ведь? Значит, женщинам подходить к тебе можно. Вот только мужчинам рядом с тобой лучше не быть.

Над толпой у ворот вдруг приподнялся силуэт человека. Выпрямился в полный рост, стоя над всеми. Повернул голову, посмотрел прямо на Забаву. Налетел ветер, раздувая тяжелый плащ, пегие косицы взлетели над плечами…

— На щитах подняли, — пораженно выдохнул Болли. — Как положено. Значит, теперь — конунг Харальд. И ты, сестра — жена конунга. Дротнинг (королева) Сванхильд.

Дротнинг, к которой простые люди подойти бояться, подумала Забава.

И, вскинув голову, улыбнулась Харальду. Подумала быстро — получается, им теперь только друг на друга и можно надеяться.

Раз только их двоих колдовство и не берет.

А потом у Харальда был долгий обед в пиршественной зале. Сванхильд тихо сидела по левую руку, ярл Бедульф гордо возвышался по правую…

Еду и питье Харальд на этот раз сам из кухни не потащил. Вместо этого, сев на свое место и чуть выждав, окликнул рабыню, что несла миски на соседний стол. Приказал сгрузить все перед ним — несмотря на то, что перед ним и перед Сванхильд еда уже стояла.

Свальд, сидевший за девчонкой, и как всегда, быстро сообразивший, в чем дело, живенько воскликнул:

— Вижу, ты помнишь, как я люблю поесть, брат.

А потом уволок к себе еду, стоявшую перед Сванхильд.

Харальд едва заметно и благодарно кивнул ему поверх золотистой макушки жены. Пододвинул к Сванхильд одну из только что поставленных мисок, подумал — а может, теперь не стоит опасаться ядов и зелья? В конце концов, девчонка из-за его детеныша сейчас не совсем человек.

А его самого, если верна его догадка, хотят не опоить, а спровадить к Ермунгарду в море…

Но успокаиваться пока рано, решил он. И сказал, обращаясь к Бедульфу:

— Прости, но устроить пир в твою честь не могу. Хоть и следовало бы. Однако в Йорингарде тоже погибли люди, и после темноты у нас никто не ходит по двору без крайней нужды. А зимний день короток, до заката с пиром не управиться.

— Ты все верно рассудил, конунг Харальд, — громко ответил Бедульф. — Сейчас не время для пиров. К тому же я завтра утром собираюсь отправиться назад, чтобы принести людям Фрогсгарда добрые вести. Затем хочу устроить облаву возле того озера…

— А как оно называется? — перебил его Харальд.

— Россватен. — Ярл Бедульф подхватил со стола чашу, глотнул эля. — Это далеко от моря. Там, где уже поднимаются горы.

Озеро, подумал Харальд. Берег возле хижины вполне может быть усыпан рыбьей чешуей…

Вот только Россватен, судя по словам Бедульфа, далеко от Ограмюры. А рыбий запах на примятом снегу рядом с трупом он унюхал именно там.

Но все равно надо проверить. И сделать это самому. Найти среди своих людей кого-то местного, кто знает туда дорогу. Взять небольшой отряд…

А еще прихватить с собой Сванхильд. Пусть девчонка устанет — зато не придется беспокоиться, как там она.

За Йорингардом пока присмотрит Свальд, решил Харальд. Только надо бы сказать ему, чтобы собак выпускал до заката. Чтобы не бегал без него по темноте.

— Конунг Харальд, — бросил вдруг Бедульф, отрывая его от мыслей. — Приглашаю тебя в мой дом на йоль. Мои жены и дочери примут тебя с почетом…

Намек был настолько прозрачным, что Харальда едва удержался от усмешки. Но — удержался. Не время быть непочтительным.

— Если до йоля удастся найти колдуна, может, и заеду, — согласился он.

И тут же нарочито неловко потянулся к чаше с элем, стоявшей перед ним. Опрокинул — та покатилась, едва не слетев со стола. Эль расплескался по ступенькам, Харальд подхватил ее за край в самый последний момент.

А потом окликнул рабыню, наполнявшую чаши поодаль. Покосился на кубок, стоявший перед Сванхильд — и вдруг встретился с ней взглядом.

Губы ее беззвучно разошлись, снова сомкнулись, словно что-то произнося. И Харальд, столько раз видевший это движение, понял, что она сказала, не произнеся при этом ни звука. Я сама…

Он ухмыльнулся, на короткое мгновение согласно склонил голову. Опять повернулся к Бедульфу.

— Насколько далеко озеро Россватен от морского берега? Поселения поблизости есть?

Свою чашу Сванхильд опрокинула, когда он уже обсуждал с ярлом Бедульфом грядущий весенний поход. Харальд, не поворачиваясь к жене, подозвал рабыню, как раз сейчас наливавшую эль Кейлеву и его сыновьям, сидевшим за столом слева. Повелительно махнул рукой, указывая на чашу жены…

И снова заговорил с Бедульфом о том, что люди из Фрогсгарда должны явиться в Йорингард раньше, чем растает снег. Чтобы его хирдманы успели к ним приглядеться, подучить, кого надо, паре замахов…

Долго за столом не сидели, чему Забава искренне обрадовалась. Харальд велел всем расходиться прежде, чем в крепости начало смеркаться.

Потом муж вместе с ней и Свальдом проводил приезжего ярла на хозяйскую половину. Велел там же ночевать и двум людям побогаче, прибывшим с ярлом Бедульфом. Остальным приказал идти в мужской дом.

После чего сказал Свальду, что этой ночью он может переночевать на хозяйской половине, в своей опочивальне — чего Забава не поняла, поскольку тот и так там жил.

А затем Харальд отправился проверять стражу. И она вместе с ним.

От главного дома муж двинулся к берегу наискосок, срезая угол, чтобы побыстрее дойти до драккара, стоявшего у края стены, на берегу. Но по дороге вдруг остановился, прижал ее к стене мужского дома, мимо которого они шли.

Пробормотал, притискивая Забаву к бревнам и приподнимая повыше, так, что смотреть ей в лицо, не наклоняясь:

— Тихая жена, которую никто не замечает — но которая потихоньку делает свои дела… значит, такой ты становишься понемногу, дротнинг Сванхильд?

В крепости быстро темнело — а глаза Харальда в сине-сером сумраке почему-то наливались сиянием, горели все ярче…

— Это плохо? — немного неуверенно спросила Забава.

Он фыркнул. И вместо ответа поцеловал — быстро, жадно. А когда вскинул голову, у Забавы на нижней губе, обветренной за день, лопнула корочка.

— Пошли, — сказал Харальд, отпуская ее — и позволяя снова встать на ноги посередине сугроба, который они вдвоем разворотили. — Поговорим об этом в опочивальне. Сегодня переночуем в женском доме, так спокойнее. На хозяйской половине гости, поскольку ярла в мужской дом не пошлешь. А я этих людей не знаю и доверять им не могу. Мало ли что…

Он взял ее за руку, бросил, уже разворачиваясь:

— Иди за мной. Не отставай.

Потом потащил за собой, крепко сжав ладонь.

Весь день Неждана провела, как во сне.

Нет, дела-то она переделала. И в баню успела с утра — сразу туда кинулась, как только Свальд довел ее до пустого места между рабскими домами и ушел, не сказав ни слова напоследок.

Нортвеги в это время утренничали, другие рабы занимались своими делами, и в ледяную парную, выстывшую за ночь, Неждана вошла без страха на кого-нибудь наткнуться. Задвинула засов, покидала поленья в каменку, отыскала на полке кресало с куском кремня, завернутые в бересту. Подожгла дрова — и немного выждав, наскоро помылась чуть теплой водой. Потом вернулась в рабский дом, отогрелась у печки.

И, решившись, обрезала полы у подаренного плаща. Подшила…

Но весь день гнала от себя мысли. О плохом думать не хотелось — а добрые мысли на ум не шли.

Свальд явился за ней, когда уже смеркалось. Подошел к нарам, равнодушно глянул, проворчал:

— Вставай. И пошевеливайся.

А затем, развернувшись, быстро зашагал к выходу. Ей пришлось бежать за ним следом — опять к главному дому, к хозяйской половине. Хотя вчера он говорил, что больше ее сюда не приведет.

На этот раз светильники в опочивальне уже горели. Теплый желтый свет лизал бревенчатые стены.

Свальд задвинул за ней засов, сделал несколько шагов от двери. Сказал тихо:

— На хозяйской половине сегодня ночуют люди, приехавшие из Фрогсгарда. Прибыли к Харальду, чтобы поднять его на щиты… так что теперь мой брат — конунг Харальд. Будешь с ним разговаривать, смотри, не назови ярлом.

Выходит, Забава Твердятишна теперь замужем за конунгом, подумала Неждана. Вот вроде и радостно, что своя, из рабынь, стала женой конунга — но и жаль ее почему-то.

Нелегко придется Забаве Твердятишне. Нрав у нее для этого слишком мягкий. Добрый.

А хуже всего то, что у конунгов по одной жене никогда не бывает. Вот женится хозяин на одной из своих, а у той нрав окажется как у Халлы, жены Свенельда. И ведь ей наверняка не понравится, что первая жена — чужачка из рабынь. Мало ли что сделает…

— И до завтрашнего утра я запрещаю тебе разговаривать, — все так же тихо добавил Свальд, расстегивая пряжку на плаще. — Чтобы твои дерзости не услышали гости Харальда. Ты слышала? Ни слова. Ни звука. Иначе я тебя изобью, да так, что будешь харкать кровью. Раздевайся.

Неждана заворожено посмотрела ему в лицо — спокойное, равнодушное, словно и не он только что пообещал отходить ее до кровавых соплей.

— Но стонать подо мной разрешаю, — заявил вдруг Свальд с довольной улыбкой.

И Неждана ощутила прилив ненависти. Вздохнула поглубже, чтобы злобу в груди унять…

— Ну, что стоишь? Я сказал, раздевайся.

От этих его слов на нее вместо злобы неожиданно накатила усталость. Понятно, что сейчас будет. Но если она так и не понесет от него, то зачем ей все это? Как бы жарко Свальд не ласкал, она для него лишь кусок мяса — рабьего, бабьего…

Потешится и забудет. А ей вспоминать о нем потом будет даже больнее, чем об Арнульфе.

Неждана молча отвернулась от Свальда, скинула плащ, уложила его на крышку сундука, возле которого стояла. Взялась было за платье — но Свальд вдруг положил руку на ее плечо.

— Хочешь поесть, Нида? Я принес тебе кое-что. Не то, чем обычно кормят рабынь. Будешь хорошо себя вести — и я завтра распоряжусь на кухне, чтобы еду для тебя накладывали не из рабского котла.

Неждана отвела взгляд в сторону. Сама не заметила, как губы скривились в усмешке. Рука на ее плече сжалась еще сильней. Синяк, что оставил ей Свальд этим утром, когда стиснул плечи, заныл…

— Говори, — чуть громче прежнего прошипел он. — Но так, чтобы за стеной не слышали. Что, не нравится моя забота, Нида?

Она наконец посмотрела на него, тихо ответила:

— И кулаком грозишь, и куском еды подманиваешь. На что-то одно надежды нет?

— И сам не знаю, зачем я с тобой разговариваю, — проворчал Свальд.

— А ты меня спроси, я скажу, — не подумав, бросила Неждана.

Он тяжело сапнул носом, потребовал приглушенным, низким голосом:

— Ну-ка скажи, Нида…

— Скучно тебе, ярл, — честно ответила она — по-прежнему тихо, шепотом. — Сидишь взаперти в крепости, не воюешь, как привык. Ночи, как ты сам сказал, теперь длинные — но пиров нет. А когда стемнеет, приходится в опочивальне сидеть. Тут не только со мной — с собакой разговаривать начнешь…

Пальцы на ее плече разжались. Скользнули к щеке, задержались там.

— А ты говорливая, Нида. Хорошо, что хоть сейчас не дерзишь. Еда на том сундуке…

Свальд мотнул головой, указывая куда-то в сторону — но ладони с ее щеки не убрал.

— И раз ты заменяешь мне теперь пиры и драки, к которым я привык, как ты сказала — может, скажешь что-нибудь еще? А то я опять заскучал.

Чего говорить-то, хмуро подумала Неждана. Развлекай его тут, ишь ты…

— Я не скальд, ярл…

— Свальд, — перебил он.

— Свальд, — послушно повторила она. — Но все равно, красиво и без дела говорить не умею. Вот если бы ты мне пригрозил чем-нибудь… тогда бы я ответила.

— Как только увезу тебя отсюда, первым делом выпорю, — явно развлекаясь, сказал Свальд.

И сердце у Нежданы сжалось. Хоть конунг Харальд и отдал ее своему брату — а все же здесь, в его крепости, ей жилось спокойнее. Потому что тут он был всему голова, даже Свальду…

— Лучше сразу убей, — тихо посоветовала она, глядя на Свальда исподлобья. — Глядишь, так и мозолей себе о кнут не натрешь.

— Ну зачем же сразу убивать, добро портить? Ты мне еще согреешь постель, и не раз.

Рука Свальда с щеки скользнула ей на шею. Пальцы зарылись в волосы на затылке. Прихватили пряди, потянули назад, заставив вскинуть подбородок.

Неждана послушно запрокинула голову. И замерла, выжидая.

Свальд зачем-то молчал, рассматривая ее. Потом убрал руку, приказал:

— Иди поешь. И эля выпей. Я подожду тебя в постели.

Неждана шагнула в ту сторону, где на сундуке стояло съестное и пузатая баклага. Тут было и мясо, и сыр — то, чего она уж и не помнила, когда ела.

Не будь за спиной Свальда, Неждана порадовалась бы каждому кусочку. Но…

Но тут был Свальд. Ярл, побывавший на многих пирах, сидевший рядом со знатными нартвежками.

Неждана со вздохом отломила краешек от хлебца, лежавшего на блюде. Медленно прожевала, прислушиваясь к самой себе — чтобы не чавкнуть постыдно, заторопившись. Чаши не было, так что эль пришлось хлебнуть прямо из горлышка. Она сделал маленький глоток, поставила баклагу на место.

И развернулась к кровати. Свальд, оставшись в одних штанах, уже развалился поверх покрывала.

— Это все? — Он прищурился, глядя на нее.

— Я недавно ела, — спокойно ответила Неждана.

Правда, ячменная похлебка для рабов, которую она получила на кухне в обед, пахла совсем не так, как еда на блюде…

— Но я благодарю тебя за хлеб и эль, — все так же спокойно договорила она.

Затем замерла, ожидая, когда он прикажет, как вчера, раздеться, подойти…

Дождалась.

— Раздевайся, — резко сказал Свальд.

Одежду с себя Неждана снимала медленно, неторопливо. Хоть и стыдно было, так что хотелось стащить все побыстрей. А затем улечься, не стоять тут нагишом, не светить боками…

Но этому мужику слабости показывать не следовало. Так что она под конец еще и задержалась у сундука, расплетая косы. Стояла голая, в одних носках и опорках.

Свальд лежал молча — Неждана слышала только его дыхание. Частое, глубокое.

Распущенные пряди прикрыли ей грудь, свесившись ниже пояса. Она вздохнула, набираясь смелости. И пошла к кровати, к той половине, что осталась свободной. Смотрела при этом в сторону, не на Свальда.

— Иди сюда, — недовольно бросил он. — Ко мне.

Неждана уже почти успела дойти до той стороны постели, которую себе наметила. Но хозяину не прекословят. Так что она развернулась и пошла к нему. Правда, помедлила одно мгновенье…

А затем встала рядом с развалившимся Свальдом.

— Садись, — приказал он.

Неждана села — спиной к нему, упорно глядя в сторону.

— Я решил, что сегодня все будет по-другому, — со смешком сказал Свальд. — Обними меня, Нида. И поцеловать не забудь. Ты рабыня, тебя мне отдал твой хозяин… ты уже знаешь, как у нас поступают с непослушными рабами. Так что старайся. Иначе я скажу пару слов Харальду — а он может и передумать насчет твоей свободы. И задуматься о том, не слишком ли много у тебя на спине нетронутой кожи.

Свальд соврал — Харальду он ничего говорить не собирался.

Он и так опозорился с этой девкой, не хватало еще бежать и жаловаться брату, как паскудный несмышленыш…

Но Нида этого не знала. И после его слов, вздрогнув, наконец посмотрела на него.

Вот так-то лучше, довольно подумал Свальд. А то пялилась тут на стену, изображая гордость — которая рабыне не положена.

— Обнимай, — велел он.

И сероглазая девка повернулась к нему, подавив еще один вздох. Бледно-розовые губы зло поджались — но она наклонилась…

Правда, не к нему. Нида, опять-таки намеренно выказывая непослушание, сначала стащила с ног свою жалкую обувку. Под вскинутой рукой мелькнула округлая капля груди.

Надо будет поговорить с Гудню, подумал Свальд, не сводя с нее взгляда. В женском доме наверняка осталось полно тряпья от прежних обитательниц. Половина серебряной марки — и девка будет обута.

Хотя пока что она этого не заслужила.

Нида наконец повернулась к нему. Наклонилась, пушистые пряди пологом укрыли ему грудь. Девка молча ухватилась за его плечи, замерла, опять глядя не на него — а на подушку.

— Все-таки придется тебя выпороть, — шепотом сказал Свальд.

И подгреб Ниду рукой, затаскивая на себя. Так, чтобы ощутить ее вес.

Она ткнулась было носом ему в ключицу, но тут же отдернула голову. И вот теперь посмотрела ему в глаза.

— Целуй, — приказал Свальд.

Мгновение Неждана колебалась. Поцеловать так, для виду, выполняя приказ — или…

Хорош все-таки был нартвег. И тело еще помнило удовольствие прошлой ночи. Дыхание уже участилось, хоть ей это и не нравилось.

Неждана молча наклонила голову. Свальд вдруг придавил ее затылок ладонью…

Вкус его губ отдавал элем. И на несколько мгновений Неждана забылась. А когда очнулась — одна рука ее уже упиралась в подушку рядом с головой Свальда, пальцы другой скользили по его шее. Жгуты напрягшихся жил под рукой казались каменными, под ухом у него она нащупала неровность рваного шрама.

— Так-то лучше, Нида, — выдохнул Свальд, ослабив наконец нажим ладони.

И Неждана торопливо отдернула руку. Замерла на нем сверху, глядя ему в лицо.

— Начинай ласкать, — негромко велел Свальд. — Я решил, что сегодня буду лишь принимать твои ласки. Делай то, что я говорю — или пожалеешь.

Хоть он только что ее целовал, но сталь в голосе позвякивала.

Придется подчиниться, подумала Неждана. Эти нартвеги в одно мгновенье улыбаются, а в другое уже морду кому-нибудь бьют. К тому же этот Свальд может еще и нос подбитый ей припомнить.

Плохо только то, что особой грусти от этой мысли она не ощутила.

И все же Неждана сделала последнюю попытку, пробормотав:

— Боюсь, тебе мои ласки не понравятся, ярл. Под моей рукой даже коровы мычали недовольно.

— А ты не рукой. — Свальд растянул губы в усмешке. — Губами, Нида. Губами.

И ведь сама напросилась, растеряно подумала Неждана. Выход один — распалить его побыстрей, чтобы залез на нее и занялся своим делом, позабыв обо всем. Прошлой ночью он уснул только под утро, сегодня должен быть уже не оголодавший до женского тела.

Она, глубоко вздохнув, приподнялась.

— Ты как будто со скалы прыгать собралась, — хмуро сказал Свальд. — Я еще не настолько стар, чтобы бабы при виде моего тела морду воротили.

Неждана, не отвечая, наклонилась к его груди. Кожа на вкус оказалась солоновата. От Свальда пахло потом — но не застарелым и вонючим, а просто крепким запахом мужчины, который не сидит весь день сиднем…

Она и сама не знала, нравится ей этот запах или нет. Но противным он точно не был. И эта мысль ее опечалила.

Главное, голову от него не потерять, сердито подумала Неждана, целуя его чуть ниже. Потом вскинулась — и, неожиданно решившись, села. Провела рукой по животу Свальда, глядя в бледно-голубые глаза. Нащупала мужское копье, уже вставшее, твердокаменное.

И не слишком ласково погладила, попытавшись свести пальцы в кольцо. Не удалось.

Свальд издал глухой звук. Потребовал хрипло:

— Я же сказал — губами.

— Так ведь обдеру зубами, — нахально то ли пообещала, то ли пригрозила Неждана. — А если начнешь опять пугать плетьми — и откусить могу. От испуга.

Она придавила рукой его копье пожестче. Добралась до навершия, снова скользнула рукой вниз…

Опочивальня вдруг качнулась у нее перед глазами — Свальд, обхватив ее, перекатился по постели. Припечатал к кровати, навис сверху. Неждана от неожиданности вскрикнула, схватившись за его плечи. Просто потому, что надо было за что-то цепляться.

— Ты опять не сделала того, что я приказал, — заявил Свальд.

Настоящей угрозы в его голосе не было, и дышал он все тяжелей. Жесткое колено втиснулось ей между ног, ладонь накрыла левую грудь, пальцы сдавили сосок…

Но боли Неждана не ощутила. Одно только жаркое удовольствие, волной плеснувшее по телу. И, потеряв голову сразу от всего — от тяжести мужского тела, к стыду ее, сейчас желанной, от ласки грубоватой, от его частого дыхания над собой — сказала:

— Ты, наверно, и так уже девками везде облизанный. Если еще и я постараюсь — у тебя то самое место мозолями покроется.

Но Свальд уже не слышал. Или не слушал. Втиснул и второе колено, раздвигая ей ноги еще шире. Запрокинул голову, подался вверх, входя.

Неждана задохнулась, ощущая только одно — как Свальд втискивается в нее. Обняла его, хотя еще мгновенье назад не собиралась этого делать.

Он двинулся, торопливо выходя. И снова ворвался в ее тело — так, что кровать отозвалась жалобным скрипом. Неждана глухо охнула, ногтями оцарапали твердые жгуты мышц возле хребта…

— Завтра с утра я уеду, — бросил Харальд. — И ты вместе со мной.

Девчонка замерла у кровати. Спросила серьезно, наклоняя голову к плечу:

— На озеро?

Харальд, расстегивая пояс, отозвался:

— Подслушиваешь мои разговоры, жена?

А в уме у него мелькнуло — вот интересно, слова Бедульфа о том, что его дочери приветливо встретят на йоль нового конунга Фрогсгарда, она тоже расслышала?

— Подслушиваешь — это когда за дверью стоишь, — все так же серьезно сообщила ему Сванхильд. — Я сидела рядом. И слушала тебя. Ты считать… этот человек, которого видели там, у озера — колдун?

— Не знаю, — проворчал Харальд, уже стаскивая рубаху. — Но я хочу на него посмотреть. Если, конечно, чужак еще там. И я хочу взглянуть на это озеро. Но без ярла Бедульфа.

Он закончил раздеваться, подошел к ней. Коснулся пальцем крохотной ранки на нижней губе, спросил спокойно:

— Лизала? На морозе нельзя.

Сванхильд, не сводя с него взгляда, виновато пробормотала:

— Забыла…

Дуреха, подумал Харальд. А о том, что Бедульф пригласил его на йоль, даже не заговорила. Посчитала, что в словах ярла нет ничего такого? С нее станется…

Надо бы завтра приказать Гудню, чтобы дала ей нутряного жира, решил Харальд. Пригодится не только ей, но и тем, кто вдруг отморозит нос. Дорога до озера неблизкая, по дороге придется заночевать в каком-нибудь поселении.

От губ Сванхильд его рука скользнула на ее подбородок, потом на щеку. Теплую, мягкую.

— У тебя кожа… нет, не как шелк, — неожиданно для самого себя сказал он. — Как лепесток шиповника.

Сванхильд удивленно подняла брови, Харальд застыл.

Ненужное воспоминание вдруг выплыло из памяти — мать собирает цветы шиповника для какого-то снадобья, а он стоит рядом с ней, у цветущего куста. Смотрит на мать снизу вверх, и тянется к цветам. Они мягкие, слишком нежные для его пальцев. Сразу приминаются в руках, быстро темнея на сгибах…

На ощупь те лепестки были гладкие и бархатистые, как кожа Сванхильд.

— Давай спать, — ровно сказал Харальд. — Утром встанем рано.

Он наклонился, позволив ладоням скользнуть по ее бедрам вниз. Щекой прижался к холмику одной из грудей — задирая тем временем подол. Выпрямился, глядя ей в глаза, рванул вверх одежду, прятавшую тело.

Девчонка вскинула руки, прогнулась, пока он стаскивал тряпки. Обнажившиеся грудки коснулись его кожи, щекотно прошлись по ней сосками…

Харальд отшвырнул одежду на сундук, обнял тонкое тело. Прижал к себе, отрывая от пола — и уложил Сванхильд на кровать. Короткие пряди, выбившиеся из кос, золотистым облаком разлетелись по подушке. Синие глаза сияли звездами.

Он смотрел в них, не отрываясь, пока укладывался рядом. Поцеловал, бережно приласкав языком трещинку на губе.

А когда передвинулся ниже, к грудкам, терявшимся в его ладони, вдруг подумал — а ведь они станут больше. Набухнут ближе к родам. Жаль будет, если он этого не увидит. Родит Сванхильд, если он правильно все прикинул, где-то в конце лета…

Губы Харальда поймали ее сосок, и слова, которые Забава собралась произнести, прозвучали с дрожью:

— Я хотела спросить… ты рад, что стал конунг?

Он вскинул голову. Посмотрел, как-то расслаблено прищурившись. Серебро во взгляде блеснуло.

— А ты рада? Будешь теперь дротнинг Сванхильд…

— Я рада, что я твоя жена, — торопливо объявила Забава. И, приподнявшись на локтях, потянулась к нему. — Но я счастлива так… даже если ты — простой воин, я все равно буду рада. Прости. Надо сказать — рада, что ты конунг, так? Я рада, если ты рад.

Харальд тоже приподнялся, скользнул вперед. Забава ожидала, что он поцелует ее в губы. Но Харальд вместо этого лизнул ей горло. Прошелся языком до подбородка, заставив запрокинуть голову — и выдохнул, нависнув сверху:

— Судьбу каждого человека прядут норны, Сванхильд. И не человека — тоже. От нее никому не отвертеться. Я, честно говоря, не хотел становиться конунгом. Мне и ярлом хорошо было. Только простым воином я уже никогда не стану. Я им был когда-то. Прежде, давно. Но с тех пор я изменился… и ниже того, что я есть, быть не хочу. Однако люди обычно ценят почести и власть, которые приходят со званием конунга. Или со званием дротнинг. А ты, я вижу, этому не рада?

— У нас говорят, — со вздохом ответила Забава, — что у каждого — своя телега. Не та, которая летом — а которая для зимы…

Больше она ничего не сказала — потому что и так наговорила достаточно.

Ей вдруг вспомнилось, как приезжий ярл пригласил Харальда к себе на йоль, здешний праздник. И пообещал, что его жены и дочери примут того с почетом. Стало быть, у этого ярла не одна жена — а жены. А дочери, похоже, на выданье.

Однако говорить об этом не хотелось. У мужа и так забот был полон рот.

Харальд почему-то улыбнулся. Мягко надавил ладонью ей на плечо, заставив снова опуститься на подушки. Сказал, глядя в глаза:

— Телега, которая для зимы, называется сани, Сванхильд. Кстати, завтра ты поедешь именно в них. Значит, у каждого свои сани? Ну так мои заняты. Тобой.

И хоть Забава обрадовалась его словам, но где-то в уголке сознания мелькнула мысль — это сейчас. А потом появится дочка какого-нибудь ярла… или даже конунга. Это прежде Харальда боялись — а сейчас он баб не трогает.

— Не будь ниже того, что ты есть, Сванхильд, — объявил вдруг Харальд.

Его ладонь скользнула по ее груди, потом по животу. Замерла там. Не нажимая, едва касаясь.

— И хочу сказать кое-что еще, дротнинг Сванхильд. Ты не знаешь себе цены. Но цену тебе знаю я. А теперь, раз уж мы заговорили о том, кто на чем должен ездить… хочешь прокатиться на мне? Дорога будет ухабистой, но тебе понравится, я обещаю.

Забава, что ее саму удивило, от этих слов даже не покраснела.

Харальд опрокинулся на спину, хлопнул себя по животу.

— Вот сюда. Сначала я посмотрю на ту, что меня оседлает, потом все остальное.

Она торопливо поднялась, уселась на него сверху, поджав ноги. Подумала — кто его знает, что будет дальше. Но сейчас надо радоваться тому, что есть. Жаркому теплу его тела, тому, что он рядом…

— Волосы распусти, — попросил Харальд.

И Забава, уже взявшись за одну из кос, ощутила его руки на своих коленях. Они тут же поползли выше, к бедрам. Погладили ей живот, поросль под ним.

Она, поспешно дергая пряди, приподнялась, позволяя ладоням Харальда продвинуться и дальше.

Ласка его пальцев под завитками между ног была чувствительной, проникающей все глубже. Становилась понемногу все более скользкой, и Забава от нее задыхалась.

И хоть стоять было неудобно — очень уж широко пришлось развести колени, чтобы его тело поместилось между ними — она это неудобство ощущала смутно, едва-едва. Низ живота заплывал сладкой тяжестью, которая билась, ворочалась…

Харальд вдруг одной рукой дернул ее к себе, пригибая вниз — и Забаве пришлось упереться ладонями в подушки рядом с его головой. Он тут же накрыл ртом одну из ее грудей.

И Забаву унесло жарким вихрем — не было ничего, только пальцы его, ласкавшие внизу, под животом, горячие губы, ловившие то один сосок, то другой…

В себя она пришла, когда Харальд приподнялся с подушек, отодвинул ее назад. Ягодицы Забавы уперлись в его торчавшее копье, а сам он тут же откинулся на подушки. С хриплым выдохом опять прошелся руками по ее ногам — но уже быстро, торопливо. Обхватил ладонями талию, потянул, приподнимая.

Она опустилась на него сама — и золотистые волосы, плащом укрывшие плечи, замерцали в свете ночника. Две тонкие ладони уперлись в его живот…

Странно, подумал Харальд, задыхаясь от желания и удовольствия, когда Сванхильд неумело двинулась на нем. Сегодня, чтобы она не делала, ему было хорошо. Хотя раньше так выходило не всегда. Может, он снова меняется?

Девчонка приподнялась — и он накрыл ее ладони своими. Потом обхватил тонкую талию, сжал. Выдохнул:

— Я обещал тебе ухабистую дорогу, дротнинг.

И рванулся под ней сам, прогибаясь и ощущая все — тугой вход, хрупкие косточки по бокам ее живота, округлыми дужками упиравшиеся в его ладони. Щекочущее прикосновение золотистых волос к пальцам и запястьям…

Сванхильд стонуще выдохнула.