Жена дитя

Глава LX Прощальный подарок

При расставании сэра Джорджа Вернона с его кажущимся неблагодарным гостем не произошло никакой «сцены».

Не было и бурного разговора, когда они стояли лицом к лицу под гималайским кедром.

Дочь сэра Джорджа ушла, ее юное сердце разрывалось от боли; Мейнард, глубоко униженный, не делал попыток оправдаться.

Если бы под деревом было светло, сэр Джордж увидел бы лицо человека, выражающее покорность.

Несколько секунд царила глубокая болезненная тишина.

Ее нарушил баронет.

– После случившегося, сэр, я надеюсь, мне нет надобности указывать вам, что вы должны сделать? Есть только один выход.

– Я знаю это, сэр Джордж.

– Нет и необходимости говорить, что я хочу избежать скандала.

Мейнард ничего не ответил; он кивнул, хотя понимал, что его жест согласия не будет увиден.

– Можете уехать, когда вам будет угодно, сэр,но через десять минут мой экипаж будет готов отвезти вас и ваш багаж на станцию.

Ужасно, когда с тобой так обращаются, и если бы не скандал, о котором упомянул сэр Джордж, Мейнард отказался бы от предложенной услуги.

Но он чувствовал, что перед ним дилемма. Станция в четырех милях отсюда.

Там можно снять наемный экипаж, но для этого кого-то нужно за ним отправить. Он окажется в долгу у хозяина. К тому же он в костюме для танцев и не может незаметно уйти пешком. И все равно кого-то придется посылать за багажом.

Остается только принять предложение, другого выхода нет.

Мейнард так и поступил, сказав:

– Через десять минут, сэр Джордж, я буду готов. Не приношу извинений за случившееся. Надеюсь только, что со временем вы не так строго будете судить о моем поведении.

– Маловероятно, – сухо ответил баронет, и с этим словом они расстались: сэр Джордж вернулся к гостям в гостиную, а Мейнард отправился в свою комнату за вещами.

Упаковка чемодана заняла меньше пяти минут. Переодеваться не было необходимости. Сюртук поверх костюма – этого вполне достаточно.

По звонку появился слуга; подхватив чемодан, он отнес его вниз – конечно, удивившись, почему джентльмен уезжает так поздно и в такой необычный час, как раз когда веселье в гостиной достигло максимума, а на столах уже ждет великолепный ужин.

Мейнард в последний раз осмотрел комнату, чтобы убедиться, что ничего не забыл, и уже собирался отправиться вслед за слугой с чемоданом, когда на верхней площадке лестницы ему преградили дорогу. Тоже слуга, но другого пола и цвета кожи.

Это была Сабина.

– Тише! Масса Мейнард, – сказала она, прижимая палец к губам, чтобы призвать к тишине. – Я хочу сказать вам то, что вам понравится.

– Что именно? – машинально спросил Мейнард.

– Что мисси Бланш вас любит – всем своим юным сердцем. Она так сказала Сэбби – вчера – и сегодня, говорила больше десяти раз. Вам не нужно отчаиваться.

– Это все, что ты хотела сказать? – спросил он, хотя и не резко.

Было бы странно, если бы эти слова не доставили ему радость, несмотря на то, что в них содержалось очень мало информации.

– Да, все, что Сэбби должна сказать; но не все, что она должна сделать.

– А что ты должна сделать? – встревоженно спросил Мейнард.

– Отдать вот это, – ответила мулатка и с ловкостью, свойственной ее народу и полу, сунула что-то в карман его сюртука.

Снаружи послышался скрип колес кареты на гравии.

Без опасности быть замеченным уезжающий гость не мог больше оставаться в таком обществе; вложив в руку Сабины полсоверена, он молча спустился по лестнице и так же молча сел в карету.

Слуга, принесший чемодан, захлопнул дверцу кареты, продолжая про себя дивиться такому несвоевременному отъезду.

– Неплохой джентльмен, – рассуждал он, подходя к лампе в прихожей и разглядывая полсоверена, которые были сунуты ему в руку.

А пока он делал это, джентльмен, о котором идет речь, тоже занимался разглядыванием, гораздо более интересным. Не успел экипаж выехать из парка – он еще двигался по извилистой подъездной дороге, – как его пассажир сунул руку в карман сюртука и извлек оттуда листок бумаги.

Маленький листок, оторванный от корешка блокнота. И надпись карандашом – всего несколько слов, написанных в спешке.

Свет восковых свеч позволял легко читать; с сердцем, сжимающимся от радости, Мейнард прочел:

«Папа очень рассердился; я знаю, что он никогда не разрешит мне снова с вами увидеться. Мне печально думать, что мы никогда больше не встретимся и что вы меня забудете. Я вас никогда не забуду – никогда!»

– А я вас, Бланш Вернон, – подумал Мейнард, складывая листок и снова пряча его в карман.

Не доезжая до станции, он снова его извлек и перечел; и снова прочел при свете подвешенной лампы, сидя в одиноком купе ночного поезда по пути в столицу.

Потом сложил листок аккуратней, положил в свой бумажник для карточек и сунул в нагрудный карман, поближе к сердцу; это было не первое полученное им любовное послание, но самое дорогое!