Жена дитя

Глава LXXII Необходим – предводитель!

Став из солдата писателем, Мейнард не бездельничал и в своем новом облике.

Книга за книгой выходили из-под его плодовитого пера; и каждая усиливала репутацию, которую он приобрел при своем первом появлении на литературной ниве.

Молодые журналисты называли его труды гениальными. Но писаки постарше, те, что составляют «Клуб взаимного восхищения», эти разочарованные писатели, которым приходится становиться критиками, писали, что его книги – всего лишь «сенсация».

Черпая вдохновение в зависти, а влияние – у своего «магистра», ведущего журнала, от одного кивка которого они начинали дрожать, – они пытались принести удовлетворение этому деспоту прессы, преуменьшая заслуги молодого автора.

Они применяли два способа. Некоторые ничего не говорили. Это были более мудрые: молчание критика есть его самое красноречивое суждение. К тому же они не опасались, что им могут возразить. Другие говорили, но насмешливо и презрительно. Они находили выход для своего дурного нстроения, используя термины «мелодрама», «беспочвенная выдумка» и множество других расхожих фраз, которые, подобно определению «сенсационное», можно применить к любым самым классическим концепциям автора.

Сколько лучших произведений Байрона, Шекспира или Скотта избежали категории «сенсационных»?

Они не могли отрицать, что книги Мейнарда приобрели определенную популярность. Но она была достигнута без их помощи. Для них это лишь свидетельство извращенного вкуса века.

Но когда существовал век без извращенного вкуса?

У его произведений нет будущего. В этом они были уверены.

Но они выжили; они с успехом продаются; с их помощью уже составлены с подесятка состояний – конечно, не самим автором, а теми, кому он неосторожно доверил свои книги.

И эти книги обещают еще долго попадать на книжные полки; может быть, великой славы у них и не будет, но и пыли много они тоже не соберут.

Наступит день, когда критики будут давно мертвы, а мысли капитана Мейнарда, изложенные в его книгах, уже не будут считаться всего лишь сенсационными.

Но он не думал об этом, когда писал их. Просто шел по следу, который открыла перед ним жизнь.

И ему это не очень нравилось. После юности, проведенной в самых разнообразных приключениях, спокойная атмосфера кабинета была ему не по вкусу. Он выдерживал ее, считая, что это всего лишь эпизод в его жизни.

Любая новая тропа, обещающая приключения, искушала его вскочить со стула и бросить перо в огонь.

Но пока таких троп не встречалось; и он продолжал писать – писать и думать о Бланш Вернон.

Он думал о ней, но не смел ей написать. И не только потому, что это опасно: мешало его чувство чести.

К тому же он не знал ее адреса. Он слышал, что сэр Джордж снова отправился за море, и дочь была с ним. Куда именно, он не знал и не предпринимал никаких попыток, чтобы узнать. Достаточно знать, что, дома она или за границей, она, чей образ постоянно был в его мыслях, для него недоступна

Иногда воспоминания о ней причиняли ему боль, и тогда он искал отвлечения в работе.

В такие времена ему все больше хотелось взяться за саблю: она обещала стать лучшим утешителем. Но никакой возможности не подворачивалось.

Однажды вечером он думал об этом – думал о какой-нибудь опасной экспедиции, в которой смог бы участвовать, – когда кто-то постучал в его дверь, словно дух, рожденный его желанием.

– Войдите!

На его приглашение ответил Роузвельдт.

Граф поселился в Лондоне и тоже искал занятия.

У него оставались еще остатки состояния; они позволяли ему жить безбедно, а титул открывал ему доступ во все двери.

Но, подобно Мейнарду, он тоже стремился к активной жизни и с отвращением смотрел ежедневно на свою саблю, которая бесславно ржавела в ножнах!

Судя по тому, как он вошел, Мейнард почувствовал, что кончается время раздражающего бездействия. Граф раскраснелся, он был возбужден, дергал себя за усы, словно собирался совсем их оторвать!

– В чем дело, мой дорогой Роузвельдт?

– Вы не чувствуете запах пороха?

– Нет.

– Но он уже горит.

– Где?

– В Милане. Там началась революция. Но у меня нет времени на разговоры. Кошут послал меня за вами. Он хочет, чтобы вы пришли немедленно. Вы готовы?

– Вы, как всегда, торопитесь, мой дорогой граф. Но когда приказывает Кошут, вы знаете мой ответ. Конечно, я готов. Мне нужно только взять шляпу.

– Тогда берите и идемте со мной!

От Портмен Сквер до Сент Джонз Вуд близко; вскоре двое уже шли по извилистому Южному берегу.

Когда подходили к дому Кошута, увидели человека. Он стоял под фонарным столбом с часами в руке, как будто пытался определить время.

Они знали, что это маскировка, но ничего не сказали, пошли дальше и вскоре вошли в дом.

Там был Кошут, и с ним еще несколько известных венгров.

– Капитан Мейнард! – воскликнул Кошут, выходя из кружка и приветствуя только что вошедшего гостя.

Потом отвел его в сторону и сказал:

– Посмотрите!

Он вложил в руки Мейнарду листок бумаги. На ней была шифрованная надпись.

– Телеграмма! – сказал тот, разглядывая иероглифы.

– Да! – ответил Кошут. Он прочитал телеграмму и объяснил ее смысл. – В Милане началась революция. Это поспешное предприятие и, боюсь, кончится поражением, даже катастрофой. Мадзини поступил так вопреки моим желаниям и советам. Мадзини слишком порывист. Турр и остальные тоже. Они рассчитывают на размещенные там венгерские части и на влияние моего имени. Джузеппе воспользовался моей старой прокламацией, адресованной этим частям, когда я еще был пленником в Турции. Он распечатал ее в Милане, изменив дату. Я бы не стал его в этом винить, если бы не считал его поступок чистейшим безумием. В Миланском гарнизоне очень много австрийцев, особенно эти их наемники богемцы; не думаю, что у революции есть надежда на успех.

– И что вы собираетесь делать, губернатор?

– У меня нет выбора. Игра началась, и я должен принять в ней участие во что бы то ни стало. Телеграмму отправил мой храбрый Турр, и он считает, что еще есть надежда. Так или нет, но мне необходимо быть с ними.

– Значит, вы едете?

– Немедленно, если смогу добраться. Вот в этом, мой дорогой сэр, и заключается трудность. Именно поэтому я взял на себя смелость послать за вами.

– Что я могу для вас сделать, губернатор?

– Спасибо, дорогой капитан. Не стану тратить слов, но сразу скажу, что мне от вас нужно. Еинственная возможность для меня добраться до Милана – через территорию Франции. Я мог бы отправиться вкруговую через Средиземное море, но это отнимет слишком много времени. Я опоздаю. Я долже проехать через Францию или не ехать совсем.

– А что мешает вам проехать через Францию?

– Луи Наполеон.

– Да, правда, мне не следовало спрашивать.

– Он меня обязательно арестует и будет держать взаперти так долго, пока моя свобода не перестанет угрожать коронованным заговорщикам. Он стал самым их доверенным помощником и шпиком. Нет во Франции ни одного полицейского, у кого в кармане не было бы моего портрета. Для меня единственный способ благополучно миновать Францию – замаскироваться. Для этого вы мне и нужны.

– Чем я могу вам помочь, мой дорогой губернатор?

– Тем, что сделаете меня своим слугой – лакеем для путешествий.

Мейнард не мог не улыбнуться, услышав это. Человек, который держал в руках судьбу целого народа, который создал двухсотысячную армию, который заставил дрожать все троны в Европе, – этот человек будет подобострастно ожидать его, чистить его одежду, подавать шляпу и нести чемодан!

– Прежде чем вы ответите, – продолжал экс-диктатор Венгрии, – позвольте рассказать вам все. Если нас арестуют во Франции, вам придется разделить со мной тюрьму; а если в Австрии, вас, как и меня, повесят. Теперь вы согласны?

Прошло несколько секунд, прежде чем Мейнард ответил. Хотя не мысли о петле сдерживали его. Он думал о многом другом, в том числе и о Бланш Вернон.

Если бы не воспоминание о той сцене под кедром и ее последствиях, он, может быть, колебался бы дольше, даже отказался бы от дела революционной свободы.

Но это воспоминание подтолкнуло его к новым усилиям в пользу свободы, и, больше не задумываясь, он просто сказал:

– Согласен!