Жена на продажу, таверна на сдачу

Глава 2. "Печеное яблоко"

Было темно, когда мы добрались до таверны, где теперь мне предстояло прислуживать. У меня зуб на зуб не попадал, я была насквозь мокрая и грязная. Потому что по пути несколько раз поскальзывалась и валилась прямо в лужи.

Ноги сбила, все тело ломило от холода и усталости.

Папаша Якобс был не суше меня, но хоть не такой грязный. Он шел, словно не замечая колотящего его по спине дождя. Его башмаки уныло шлепали по раскисшей грязи. Рука его то и дело тянула меня за веревку. Если рывок был сильным, я валилась на землю.

Это папашу Якобса останавливало. Он молча ждал, когда я поднимусь, а потом отворачивался и продолжал путь. Молча. Даже не ругался.

Перспективы вырисовывались самые мрачные.

Таверна, куда приволок меня старик, называлась приятно. «Печеное яблоко».

Но, пожалуй, на упомянутое яблоко она походила только одним — коричневым цветом.

Все было закопчено и засалено. Фонари горели тускло, потому что их стекла никто давно не протирал. Огонек был еле виден сквозь крохотный зазор в грязи.

Внутри таверны было холодно и темно, словно тут никто и никогда не жил. Пахло тоже отвратительно.

— К… куда ты меня завел?! — пискнула я, трясясь и приплясывая, чтоб хоть немного согреться. — Это что за логово дикарей?!

— Больно ты языкастая, — огрызнулся старик, дергая меня за веревку, все так же стягивающую мою шею. — Будешь огрызаться — получишь палки!

— Это что, твой дом?! — ужасаюсь я.

— И твой теперь тоже! — сварливо отвечает старик. — Не нравится? Можешь проваливать на все четыре стороны, вон, в бордель!

Я отрицательно помотала головой.

Если я уйду, то наверняка замерзну под дождем.

Все знают, что меня купил папаша Якобс. Никто к себе не пустит, боясь быть обвиненным в краже.

Дойти до другого города и там найти себе работу у меня шансов нет. Ни денег, ни одежды… Пропаду по дороге, или лихие люди убьют.

Значит, остается папаша Якобс и его уютное гнездышко…

Веревку с моей шеи старик снял аккуратно, прямо-таки благоговейно.

«Плюшкин!» — подумала я, наблюдая, как он развязывает узел, затаив дыхание.

— Что?! — сварливо проскрипел он в ответ на мой изумленный взгляд. — Она целый медяк стоит! А то и два! Хватит таращиться, иди, погрейся! Завтра у тебя много работы! А ты что думала, я тебя из жалости в свой дом взял?! Ха!

Но «погрейся» — это громко сказано.

Очаг, на который мне указал папаша Якобс, почти прогорел.

Под серой золой еле-еле рдеют угли. Тепла столько, что можно отогреть лишь озябшие ладони, которые я держу над остывающей золой.

Папаша Якобс, ворча и охая, медленно поднялся по лестнице.

И я услышала его храп почти тотчас же, как за ним закрылась скрипучая дверь его спальни.

Да, слышимость тут еще та…

Он что, не раздеваясь повалился спать?!

— Есть хочешь?

Из мрака выступил, как мне показалось, тонкий серый призрак. В его тощей руке болтался фонарь, чуть ярче, чем все остальные.

В другой руке он держал глиняную миску с чем-то непонятным, но явно горячим. От еды шел пар.

— На, поешь. Тут немного осталось от моего ужина. Может, и не наешься, но хоть немного подкрепишь свои силы.

Я накинулась на еду с жадностью, глотая тепло варево с наслаждением. И только когда половина была съедена, я разобралась что это такое.

Чечевичная похлебка, притом очень невкусная. Видно, и масла в нее пожалели, и лук подгорел…

«Призрак» же при ближайшем рассмотрении оказался щуплым пареньком в серой, застиранной одежде. Несмотря на юность и хрупкость, он неуловимо чем-то напоминал папашу Якобса.

«Сын?» — мелькнуло у меня в голове. Но спросить я не смогла; несмотря на то, что суп был отвратительный, я продолжала его жадно глотать, потому что была ужасно голодна. И потому, что это был единственный способ согреться.

— Меня Карл зовут, — доверительно сообщил он, пока я ела. — Я тоже работаю на отца, и ничего страшного в этом нет. Если что, я помогать тебе буду. Вместе не так трудно, да и веселее…

— Спасибо, — пробормотала я, когда тарелка моя опустела, а дрожь перестала бить тело. — Твоему отцу стоило бы поучиться у тебя гостеприимству.

Паренек вздохнул. Его кудлатая голова поникла.

— Он неплохой, — робко произнес мальчишка. Ну да, ну да. Все жертвы домашних тиранов так и говорят! — Просто после того, как не стало мамы, он сильно переменился…

Даже знать не хочу, что с ней стало.

А то, не дай, Бог расплачусь.

— Я принесу тебе ее вещи, — таинственным шепотом произнес мальчишка, наклонившись ко мне. Наверное, чтоб папаша не услышал. — Они, конечно, не новые, но чистые и сухие…

— Спасибо, — вот сейчас точно разревусь! Что за ангел этот мальчишка, живет в аду, а сердце доброе! Откуда он черпает силы, чтоб оставаться человеком?!

Но я не заревела. Отерла глаза, стиснула зубы. Если уж этот маленький человек так стойко переносит невзгоды, то чем я хуже?!

«Ничего, справлюсь! — храбрясь, думала я. — Прорвемся!»

Мальчишка обернулся быстро, принес мне чистую рубашку и темно-зеленое платье из грубой, но прочной ткани.

— Свою одежду тоже высуши, — наставлял он меня, провожая до закутка, где мне предстояло жить, — почини и береги. Кто знает, когда удастся ее заменить?..

Отличная новость!

То есть, никогда?!

В темной комнатке, в закутке под лестницей, куда определил меня Карл, было темно и холодно.

Под окном стояла кровать, напротив нее был камин. Его давно не топили, и было неясно вообще, можно ли его топить.

Еще стул был. На нем я тщательно развешала свою мокрую одежду.

Вот, собственно, и вся обстановка…

Желая согреться, я, не раздеваясь, поскорее шмыгнула в постель. Но там было еще холоднее, одеяло было невозможно тонким. Нет, так не годится совершенно!

— Карл! Эй, Карл!

Я выбралась из своего закутка и вышла в пустой зал. Понятия не имею, где у Карла его комната. Но слышимость в доме хорошая, так что он услышит мой зов. Надеюсь.

Но, кажется, у мальчишки даже своей комнаты не было.

Я услышала, как что-то шевельнулось на кухне, чуть громыхнул котел. Хитрец спал прямо на печи, на остывающих кирпичах.

— Что случилось, — спросил он, и тут же осекся. Не знал, как ко мне обратиться. Имени-то своего я не назвала.

— Адель, — произнесла я, кутаясь в тонкое одеяло. — Зови меня Адель. Карл, почему так холодно?

— Так дрова все вышли, — ответил мальчишка, виновато выглядывая из-за котла.

— Как это вышли? — я так и встала, как вкопанная.

Потому что перед печкой лежала вязанка хвороста и несколько отличных сухих поленьев.

— А это тогда что?

— Это на утро, — ответил Карл, поежившись от ночного холода. — Потерпи еще пару часов. Потом я растоплю печь, когда буду готовить чечевичную похлебку для лесорубов, и станет намного теплее…

Я фыркнула. Пару часов потерпеть! То есть, не спать всю ночь, трястись, а потом весь день вкалывать?! Не удивительно, что у Карла такой изможденный вид!

— Что за бред! — проворчала я. — Ну, ладно —мы. На нас твоему папаше как будто бы плевать. Но сам-то он как спит в таком аду?!

— Так у него есть железная печка в спальне, — ответил Карл робко. — И бутыль самого крепкого самогона…

— Можешь не продолжать, — сказала я. Внутри у меня все так и кипело. Вот же старый сморчок! — Давай-ка лучше печь растопим.

Уж лучше папаша Якобс меня пришибет, чем я окочурюсь в этом холоде!

Карл так и вытаращился на меня.

— Но-о-о-о, — протянул он изумленно, — но если мы растопим теперь, то дров не хватит на то, чтобы приготовить завтрак!

— А это что, — сварливо произнесла я, раскладывая поленья в печи, — последнее топливо?

— Н-нет, — пробормотал Карл, проворно спрыгивая на пол. — Еще целая поленница, н-но…

— Целая поленница! — воскликнула я. — Вот и принесешь оттуда еще дров.

— Н-но… — тянул изумленный мальчишка, глядя, как в печи расцветают языки живительного теплого пламени.

— Что еще?! Ну, не пронумеровал же он их?

— Вообще-то, да.

Я только глаза закатила.

— Невероятно, — пробормотала я.

— О-он, — тут же затараторил Карл, — очень рачительный хозяин! Бережливый! Дрова просто так с неба не валятся!

— А откуда они к вам валятся?

— Так лесорубы расплачиваются ими за похлебку!

— Они даже денег вам не дают? — изумилась я.

Карл стушевался.

— Ну, — неопределенно протянул он, — готовлю-то я не очень, если честно. А им нужно подкрепиться, ведь работать целый день. Моя чечевичная похлебка хоть и невкусна, но сытная. Я не жалею чечевицы. Так что они оставляют по паре поленьев за миску.

— Чудовищно, — выдохнула я. — Ну, что же. Мы попробуем стрясти с них деньги. Деньги-то у них есть?

Карл даже рот раскрыл от такого самоуверенного заявления.

— Да-да-да есть, — даже заикаться начал, бедолага. — Но кто ж нам даст?!

— Дадут, — сказала я, повязывая фартук, что болтался тут же, рядом с печью. — Если добавки захотят. Первая миска за поленья, вторая — за деньги.

— Добавки? — Карл даже дышать перестал. — А ты что, хорошо готовишь?

— Еще как, — усмехнулась я, припоминая свои кулинарные навыки.

Да уж, в элитный ресторан попасть не удалось. Но тут, думаю, мои умения будут намного ценнее. И, может быть, даже помогут выжить мне.

Нам.

Нам с Карлом.

Я взглянула на него еще раз, и сердце кровью облилось.

Ну, ведь это сын папаши Якобса! Как можно было довести своего собственного ребенка до такого жалкого состояния?!

— А чем отец тебе платит за твои услуги? — спросила я, шевеля кочергой пылающие поленья в печи. — Ты говорил — ты на него работаешь. Тоже поленьями?

— Нет, конечно, — мальчишка опустил глаза. — Но кров над головой и еды вволю достаточно за мои никчемные услуги…

— Достаточно! — фыркнула я. — Ты такой тощий, что тебя ветром шатает. И последний вопрос: как в схему вашего существования вписывается папаша Якобс?

— Ну-у, — протянул Карл, и глаза его забегали. — Он встает к полудню и проверяет, исполнена ли работа…

— Дровишки считает, — язвительно поддакнула я. Но Карл моего сарказма не понял и серьезно кивнул головой. — Кормилец, нечего сказать! Ладно, идем, покажешь мне ваши припасы.

Припасов, нужно сказать, у папаши Якобса было немало, что меня приятно удивило.

И чечевица была, и глиняные огромные горшки с маслом, и овощи.

— То-то-только этого трогать нельзя, — сказал Карл, когда я обследовала всю кладовку, всюду сунув нос.

— Прости?! — не поняла я.

— Э-э-это про запас, — пояснил Карл.

— По какой запас?! — взревела я.

Наверху папаша Якобс тревожно захрюкал, зачмокал, переворачиваясь на другой бок, и мы присели, испуганные.

Больше я кричать не пробовала.

— Так про какой запас?! — поинтересовалась я шепотом, но яростно.

Жадность этого господина начинала меня здорово раздражать.

Имея все, он живет как голодранец, да еще и сына голодом морит!

— Ну, — снова затянул свою обычную песню Карл, — вдруг все кончится?!

Я закатила глаза.

— Ни слова больше! — задушенным голосом произнесла я.

Но Карл был неумолим.

— Я однажды попробовал взять, — серьезно произнес он, — немного масла…

— Есть хотелось? — уточнила я. Он кивнул.

— Так вот он обломал палку об мои бока! Это у него строго.

Масло, разлитое в горшки по самое горлышко, стояло на полу, закрытое тряпицей и обвязанное для верности веревкой. Развязать веревку не стоило труда.

Я сунулась в один горшок — боги, да оно прогоркло! Испортилось, не досталось никому!

И еще один горшок постигла такая же участь.

А вот в третьем горшке было все отлично. Хорошее, свежее масло.

— Давай-ка вот что, — сказала я решительно. — Найди камень поглаже и потяжелее. Отмой его как следует и кипятком ополосни.

— Зачем?! — изумился Карл.

— Потом скажу, — решительно ответила я. — А пока покажи, откуда ты берешь чечевицу для похлебки?

На кухне был просто мрак.

Все закопченное, засаленное. Даже готовить в этом хлеву не хотелось.

— Скажи-ка мне, Карл, а чем вы чистите посуду? — я взяла сковороду двумя пальцами. Ручка у нее была омерзительно липкой.

— А? — Карл поднял голову от кадушки с водой, в которой он огромной щеткой тер булыжник. — Чистим?

— Понятно, — с трудом переведя дух и взяв себя в руки, произнесла я. — Песок-то найдется в вашем хозяйстве?

— Этого добра достаточно, — ответил Карл весело.

— Надеюсь, бесплатно? — уточнила я. — Как закончишь с камнем, отчисти-ка эту сковороду, да чтоб блестела!

Сама я принялась за печь.

Все ошметки сгоревшей и засохшей еды я повымела, стряхнула пыль и копоть как сумела. Стало заметно чище и даже как будто бы светлее.

Пол я тоже вымела огромной метлой, бросила сор в печь. Нагрев побольше воды, добавив туда золы и разведя щелок, помыла пол. Благо, кухня совсем небольшая была.

Карл подхватил мои старания. Своей щеткой он ловко надраил до блеска дверцы и стенки шкафчиков, раму окна и даже отмыл старый закопченный фонарь. Тот сразу засветил веселее, и на кухне стало уютно и тепло.

Печь растопилась очень хорошо. Леденящий холод ушел, таверна наполнилась сухим жаром.

— Теперь папаша проспит до самого обеда! — обрадованный такому повороту дел, произнес Карл. — Когда тепло, он спит долго. Может и до вечера продрыхнуть.

— Тогда подкинь-ка еще пару поленьев, — велела я хладнокровно. — Пусть дрыхнет хоть до самого утра! Тогда и у нас время отдохнуть будет!

Рабочий стол тоже оставлял желать лучшего. Я плеснула на него кипятка, а затем долго оттирала и скребла ножом, пока дерево, из которого он был сделан, не побелело.

— Ну, вот так-то лучше! — произнесла я, утирая пот со лба и оглядывая приведенную в некоторый порядок кухню. — А теперь давай-ка я научу тебя готовить чечевичную похлебку.