Жена на продажу, таверна на сдачу

Глава 8. Белое Слово

Дождь лил еще два дня.

Как раз столько времени, сколько требовалось папаше Якобсу, чтоб вылакать весь самогон.

Наверняка старик предавался этому своему любимому занятию, сидя где-то на постоялом дворе на полпути к ярмарке.

А я ни на минуту не забывала о своей цели — освободиться.

К шкафу я обращалась каждый день, и просила у него все смелее мяса, соли, специй, иногда грибов и сыра. И в таверну начали захаживать не только лесорубы, но и вполне зажиточные парочки из городка.

Однако, с успехом и с деньгами, текущими в мои руки рекой, я вдруг подумала о том, что папаша Якобс может меня просто не отпустить.

Ну, еще бы!

Таверна его преобразилась.

Нанятые помощницы вместе со мной намывали и чистили, выгребали золу из печей и протирали стекла в окнах. Венки из лап елей украшали и наполняли таверну свежим ароматом леса.

Посуда, начищенная, теперь сияла в жарком свете огня в печи.

Столы были все заняты, потому что о жалкой чечевичной похлебке мы давно позабыли. Если ее и варить, то только со сливками! И подавать с поджаренными в печи до румяной корочки сухариками!

Мясо у нас было каждый день. А вечером, конечно, пиво, музыка и танцы.

Папаша Якобс, может, и сказочный жмот. Но не слепой и не идиот.

Он сразу увидит, что таверна преобразилась. Стала местом популярным и доходным.

И, разумеется, он не захочет отпустить работницу, которая так ловко повернула его бизнес в сторону благополучия. Да и денежки он может отнять, просто отлупив меня палкой. Ведь нет никакого договора, который мы б заключили о выкупе!

— Вот же черт, — пробормотала я, пересчитывая вечером выручку. — Как можно быть такой беспечной?!

Часть выручки — за крупы, дрова, соль, — я честно откладывала папаше Якобсу, а часть…

Да, тайник в стене был хорош, но он уже не казался мне таким уж надежным. Плюс если папаша Якобс разбушуется, то как я оттуда деньги достану? Да и вообще, он может сказать, что сам их туда замуровал!

— Карл! — позвала я. — А не перепрятать ли нам деньги?

— Чего? — удивленно произнес Карл, оставляя метлу.

— Слушай, — произнесла я. — Папаша твой может меня просто не отпустить. Деньги отнимет и накостыляет нам по шее. Так что давай-как мы сделаем вид, что денег у нас нет, и попробуем как-то иначе выкрутиться.

— А как же быть?! — в глазах Карла промелькнул испуг.

— Может, надо стряпчего позвать? — задумалась я. — Немного ему заплатить и договор составить…

— Такой скупердяй, как Якобс, никогда не подпишет такую бумагу, — раздался голос с лестницы. — На вашем месте я б на это не рассчитывал.

Мы с Карлом разом обернулись.

Наш эльф неторопливо спускался по ступеням, высокомерно посматривая на нас. Мол, деревенские дурачки, надо ж было так сглупить! Даже стыдно стало под его внимательным и проницательным взглядом.

Рубашки на нем не было. Он все так же щеголял обнаженный по пояс, подсушивая свою рану и смущая меня своей красотой. Одежду его я отстирала, высушила и починила, конечно. Но он предпочитал не травмировать рану и ходить без одежды.

Что до Карла, так тот был в откровенном восхищении. Наверное, хотел стать эльфом, когда вырастет. Как космонавтом, только эльфом.

После коньяка эльф проспал целые сутки и не реагировал даже на мои прикосновения, когда я заходила его проведать.

То ли коньяк так забористо на него подействовал, то ли эльф был сильно измучен болью. Но, так или иначе, а еды эльф попросил лишь следующим вечером. И заплатил снова золотом.

Слишком роскошная плата!

Но эльф как будто не отдавал себе отчета в том, сколько стоит мясо, которое он ел.

Зато заживало на нем все просто отлично!

Рана была суха и бледна, через пару дней можно и швы снять.

— Да и без свидетелей, устный договор… можете считать, что ни о чем вы не договаривались.

— Но ведь выкупаются люди из рабства, — признаюсь, мой голос дрогнул. Эльф глянул на меня, и взгляд его смягчился.

— Иногда, — подтвердил он, словно через силу. Как будто хотел гадость сказать; но вспомнил, что я единственная, кто протянул ему руку помощи, и не стал хамить. — Те, у кого хозяева честны и чисты сердцем. Но это не ваш случай.

Он спокойно прошел к столу и уселся, выпрямив гордо спину. Щелкнул пальцами, подзывая одну из моих помощниц, и та с готовностью принесла ему тарелку с ужином и кружку пива.

Когда он успел так вышколить моих работниц?! Вот же пижон…

— Но, господин эльф!.. — взмолилась я, словно от его слов что-то изменилось бы.

Он вопросительно вздернул брови.

— Ну, я тут причем? — произнес он мягче. — Я сказал, как есть. Исправить Якобса я не могу.

— Так может, вы нам поможете? — с надеждой спросила я.

— Каким образом? — удивился эльф.

— Купите меня у него!

На красивом лице эльфа отразилась брезгливость.

— Я не покупаю людей, — сухо ответил он. — Это во-первых.

— Да вам и не надо будет! — взмолилась я. — Я вам все деньги отдам! Все, что заработала! А вы их просто передадите Якобсу! И все!

— Обмануть его? — уточнил зануда эльф и снова покачал головой. — Якобс может заломить цену больше, чем вы дадите мне денег. И больше, чем у меня есть. Вы ведь курочка, несущая золотые яйца. Зачем ему пяток золотых, если можно заработать двадцать? Да так он и сделает, увидев, кто собрался вас купить, — он красноречиво продемонстрировал мне еще один золотой, которым собирался рассчитаться за ужин.

— И второе, — он занудно вернулся к мысли, с которой я его сбила, — невозможно купить вещь, которая не продается. Я видел эту таверну раньше, и смотрю на нее теперь. Я вижу разницу. Он просто не согласится продать вас. И этого я никак исправить не могу. Угрожать, принуждать?

Я готова была разрыдаться. Я не сказала ни слова, но вид у меня был жалкий. Признаться, так и села без сил на лавку, и руки уронила на колени. Словно все силы иссякли.

Наверное, высокомерный эльф хотел и дальше сидеть с ушами врозь и делать вид, что сердце у него если не из камня, то уж изо льда точно. Но, как бы он ни пыжился, как бы ни хотел показаться равнодушным и жестоким, а у него не вышло.

— Ну, нет, только не слезы! — воскликнул он испуганно, глядя, как по моей щеке бежит слеза.

— И плакать мне запретите, раз уж я навечно служанка? — прошептала я. — Помочь не можете, так хоть поплакать дайте!

— Ну, есть выход, — мучительно кусая губы и то бледнея, то краснея, нехотя произнес эльф.

— Что?! — воскликнула я. — Какой?!

Он снова посмотрел на меня, словно сомневаясь, а раскрывать ли мне свою тайну.

— Господин эльф! — взмолился еще и Карл, сжимая свою метлу так, что костяшки пальцев побелели. — Сжальтесь! Адель ведь очень, очень хорошая! Добрая душа, и алчности в ней нет совсем! Всегда поможет, пожалеет! Ну, за что ей столько горя? Неужто она не заслуживает хоть немного сочувствия и участия? Что вам стоит помочь ей? Вы ведь благородный эльф, а эльфы славятся своим великодушием!

— Не приписывай всем без разбора эльфам всех добродетелей, мальчик, — сухо ответил эльф, отодвигая от себя тарелку с едой. Верно, своими воплями мы подпортили ему аппетит.

— Но вы-то явно такой! Благородный и великодушный! — с воодушевлением сказал Карл. Он смотрел на эльфа с таким доверием и благоговением, что тот снова смутился.

Опустил лицо и забарабанил пальцами по столу.

— Это часть магии Белого Города, — сухо пояснил он свое нежелание тотчас рассказать мне, как поступить с Якобсом. — И кому попало ее доверять не стоит…

— Так Адель же не кто попало, — доверительно сообщил ему Карл.

— Да, вы не самые опасные люди в этом городе, — нехотя согласился эльф. — Да и Белое Слово всего лишь способ заставить человека говорить правду…

— Что за Белое Слово? — удивилась я.

— Иверсиль, — ответил эльф. — Такое несложное заклятье, которое накладываю эльфы на того, от кого хотят услышать правду. Твое дело договориться с ним о свободе — ну, или заставить его повторить свое обещание. Отдать ему деньги и произнести Белое Слово. И он подтвердит, что дал тебе свободу в обмен на деньги.

— А если Якобс правды не скажет этого, а просто деньги возьмет?!

Эльф задумчиво вздернул брови.

— Ну, тогда ему худо придется, — заметил он. — Его будет корежить и пучить до тех пор, пока он правды не скажет. И если солжет, что ты все еще принадлежишь ему, тоже.

Я ушам своим не верила.

— Вот так просто? — недоверчиво произнесла я. — Без бумаг, без стряпчих?

— Бумагу тоже можете заставить его выписать, — сухо ответил эльф. — Под Иверсилем он подпишет что угодно, если умело подвести его.

— Это как? — Карл разинул рот от изумления.

— Уточните, а не собирается ли он схитрить и сказать людям, например, что вы бежали, — нехотя ответил эльф. — Чтоб люди вас наказали за то. Если такое намерение у него есть — а оно будет, уж мне поверьте! — Иверсиль его вывернет наизнанку. И тогда велите его написать вам вольную, и предупредите, что если он вздумает хитрить, Иверсиль его снова настигнет.

— О, благодарю вас, господин эльф! — прошептала я, прижимая руки к груди. — Вы себе не представляете, что вы для меня сделали! Это так много!

— Это не стоило мне ничего, — сухо ответил эльф. — И я очень надеюсь, что вы не обратите это слово во зло.

— Лжецам не помешает немного поплющиться и попучиться, — заметила я. — Но я обещаю: я не стану злоупотреблять этой наукой.

— Двенадцать серебряных, — сухо произнес эльф. — И ни грошом больше. На эту сумму вы договаривались? Если дадите ему больше, Белое Слово не сработает, потому что вы изначально сделаете не так, как обговорено было.

Эльф толком не поел, что-то разнервничался.

На его лице так и читалась досада. Мол, эх, что же я! Не хотел ведь возиться с этими людишками, зачем я так мягкосердечен?

— Это на любой вопрос можно заставить ответить? — подал голос Карл.

— Абсолютно на любой, — эльф встал, дав понять, что разговор окончен.

— Так может вы, господин эльф, рядом побудете и выступите в свидетелях, — робко попросил Карл. — Такой важный господин! Отец побоится врать при вас.

Эльф лишь покачал головой.

— Я не могу жить тут долго, — ответил он. — А отец твой неизвестно еще когда прибудет. А у меня… дела. Я итак задержался тут непростительно долго.

— Жаль, — грустно произнес Карл.

— Будьте любезны, снимите с меня швы, — обратился ко мне эльф, взяв себя в руки и снова цепляя маску высокомерного безразличия. — Мне нужно идти.

И он, положив золотой на стол в счет оплаты несъеденного ужина, поспешно ушел наверх, в свою комнату.

Карл молча проводил его взглядом.

— Мне кажется, Адель, — таинственным шепотом произнес он, — господину эльфу ты нравишься.

Я покраснела, губы обожгло, словно эльф снова меня целовал.

Я все это время старалась не думать об том поцелуе, не вспоминать. Запереть свои мысли на замок…

— Не думаю, Карл, — ответила я как можно тверже. — Он не любит людей. И со мной просто вежлив из благодарности, что я ему спину заштопала. Он не для меня, это уж точно.

— А по-моему, он хорошо к людям относится, — настаивал Карл.

— Это неважно, — ответила я.

А про себя с отчаянием подумала, что лучше б он поскорее ушел.

***

Папаша Якобс вернулся внезапно.

Мы ждали его только через пару дней.

Но, видимо, у него сердце было не на месте, как там его таверна. И уж не знаю, как он прорвался, какими путями вернулся, раз основную дорогу размыло. Да только вечером, в самый разгар очередного празднования, он появился на пороге, мокрый, грязный злой.

В таверне дым стоял столбом.

Наши гости пили пенящееся холодное пиво и покуривали трубочки.

У ярко пылающего камина — какое расточительство! — наяривал наш небольшой оркестр, отплясывали нарядные парочки.

А в печи, на огромном противне, в горячем жиру, запекались до золотистой корочки куриные окорочка.

С утра я замариновала их в большом котле.

Посыпала солью, перцем, добавила пахучих приправ и свежего, сочного давленого чеснока. А потом смешала маринады, красный жгучий и полюбившийся Карлу майонез, и полила ими мясо.

Все это отстоялось половину суток, до вечера, в погребе.

И теперь зажаривалось, шкворча, брызжа жиром.

И в этом жиру, под окороками, томилась картошка, золотясь и пропитываясь мясным соком и ароматом.

Папаша Якобс со своими двумя жалкими мешками круп был просто жалок, если честно.

На фоне жаркого золотого огня в печи, на фоне жарящегося мяса и дивных ароматов всего пара мешков?! Серьезно?

Он за этим ездил чуть ли не неделю?!

Этим собрался людей кормить долгие дни? На этом хотел заработать?!

Я чуть не прослезилась, глядя, как он ошалело рассматривает собственное заведение, фыркая, как мокрый еж. В один момент мне даже показалось, что он сейчас как заорет: «А ну, все пошли вон!». Но обошлось.

Гости продолжили танцевать и угощаться.

А он лишь недобро на меня посмотрел, внимательно так, пронизывающе. У меня аж сердце в пятки ушло!

Да еще Карлу велел помочь ему с мешками. И торопливо ушел к себе наверх.

Карл прибежал от него, трясясь, как овечий хвост.

— О-о-он требует выручку! — от волнения и страха мальчишка даже заикаться начал. — Де-де-денег и ужин с пивом! Да побольше! Посмотрел на мои новые вещи, грозился у-у-убить, если недосчитается денег!

— Требует — отдай, — твердо ответила я. — Он в своем праве. И знаешь что? Отсчитай мне дюжину серебряных, а все остальное себе возьми. На всякий случай. Вдруг папаша разбушуется и…

У меня язык не повернулся сказать «выгонит из дома».

Но могло пойти и так, мало ли, чего ожидать от этого страшного и жадного человека. Да еще и если он напьется.

Успокаивало одно: в нашей копилке были эльфийские золотые. Я себе взяла лишь один, первый, что дал мне эльф. Он был какой-то особенный. Не знаю, почему.

Когда я касалась его, я как будто бы чувствовала тепло рук эльфа…

Остальные деньги мы положили в копилку. На них Карл спокойно мог купить домик, лошадь, пару овечек, да и жить себе припеваючи.

Я бы даже посоветовала ему это.

Но кинуть родной дом, который, возможно, ему и принадлежит?..

Оставить таверну, в которой есть такой волшебный шкаф? Да он всю жизнь кормить будет! Это же как «горшочек, вари!».

Нет, удирать из таверны — это последний выход.

Выручку за неделю папаша Якобс взял и не поморщился. Слопал ужин. Высосал три больших кружки пива. Карлу и слова больше не сказал.

Но от этого молчания мне становилось тревожно с каждым мигом.

Спустился вниз Якобс уже глубоким вечером, когда посетители наши разошлись, и помощницы наши, перемыв посуду и получив оплату, отправились по домам.

Угрюмый, вонючий, пьяный. Он шатался и громко отрыгивался, раздувая щеки. Перегаром и потом от него разило за версту. Видно, мыться этот господин не очень любил. Да и одежду спирать — это лишнее!

Папаша Якобс, словно большая крыса, нетвердой рысью промчался по всем уголкам, всюду сунул свой нос.

Жадно пересчитал и бочонки с пивом, попробовал и мясо, маринующееся в котле на завтра.

Я следовала за ним как тень.

И когда он, пересчитав все поленья, вернулся в таверну, похмыкивая, я встала перед ним, исполненная решительности.

В кулаке моем была зажата золотая эльфийская монета. Я в ней словно искала поддержку. И чувствовала себя так, будто эльф стоит за моей спиной и охраняет.

Странная, конечно, фантазия. Этот важный господин явно не стал бы со мной возиться и следить, чтоб старикашка меня не обидел.

Но все же так мне было спокойнее…

— Господин Якобс, — как можно тверже сказала я, — мы с вами говорили о моей свободе. Помните?

Якобс трясущимися руками расстегивал пуговицы плаща. За окном снова лил дождь и старик вымок до нитки. Но глаза его горели, как угли. И в лицо было страшно смотреть.

Якобс выглядел так, будто я не приумножила его состояние, а наоборот, по миру его пустила.

Казалось, его вот-вот хватит удар.

— Что, — прошипел он зло и радостно. — О какой свободе ты говоришь?

Я с трудом перевела дух.

— Иверсиль, — произнесла я четко, накладывая заклятье на старика. — Белое Слово.

— Чего ты там бормочешь?! — расхохотался он. Незнакомое слово он не понял, подумал, что я дар речи потеряла. Бормочу бессвязную кашу из проглоченных возмущений.

— Вы, — как можно тверже и как можно более отчетливее произнесла я, — обещали дать мне свободу в обмен на дюжину серебряных. Было это? Так вот, возьмите. С этого дня я вам не принадлежу!

И я протянула ему деньги.

Эльф многого мне не рассказал о Белом Слове. Я сама додумалась, что если старикашка возьмет деньги и не сдержит данного слова, Иверсиль его выжмет, как белье в центрифуге.

А не взять серебро старикашка не мог.

Мой расчет оказался верным.

Якобс, увидев деньги, пакостно рассмеялся, и вырвал у меня монеты с ужасной, отталкивающей жадностью и грубостью.

Пересчитал их, гнусно посмеиваясь, и ссыпал себе в кармашек.

— Так я свободна? — спокойно произнесла, глядя, как он поглаживает набитый монетами карман. — Вы обещали!

— Не раньше, чем ты скажешь, откуда взяла мясо и специи, — прокаркал он злорадно.

— А вот это вас не касается, — сохраняя достоинство, ответила я. — Я никого не убила, не ограбила. Я заработала эти деньги честно. Я отмыла вашу таверну и привела ее в порядок в соответствии с вашим приказом. И считаю, что договор исполнила. Так что…

— Да мало ли, что ты там считаешь! — закричал Якобс мерзко. — Я тут хозяин! Я буду считать, что исполнено, а что нет!

— Вы взяли деньги! — вспыхнула я, не выдержав.

Якобс осклабился.

— И что же? — гадко произнес он. — Взял и взял. Неси еще столько же, тогда получишь свободу! Может быть! Цены-то растут! Так что и на тебя цена выросла… вдвое!

— Но вы обещали, — в страхе произнесла я, растеряв свой боевой пыл и отступая. Мне показалось, что Иверсиль не действует. Испарилась магия?! Или эльф что-то напутал?

Или вообще… обманул, чтобы о меня отвязаться?!

На миг я почувствовала себя полной дурой. И мне стало страшно до черноты в глазах, потому что папаша Якобс наступал на меня с мерзкой ухмылкой.

Что он задумал?!

Взгляд у него был плотоядный, сальный. Он осматривал меня с головы до ног, медленно, оценивающе, и ничем хорошим это кончиться не могло…

— Ничего я тебе не обещал, — гадко ответил он, протягивая ко мне руки с более чем понятными намерениями. — Ты — моя собственность. И весь твой заработок принадлежи мне. Поняла? Какая еще свобода?

— Но продукты, на которых я заработала, вам не принадлежали! — в отчаянии вскрикнула я, цепляясь за надежду, что Иверсиль все же сработает.

И он сработал!

Якобс вдруг поперхнулся своим гадким смехом, выпучил глаза и присел.

Его в бараний рог скрутило, будто у него печеночная колика началась. Он упал на пол на четвереньки, рыча от ломающей его тело боли.

— Врача! — прохрипел он. По лбу его градом катился пот. — Врача-а-а…

— Врач не поможет, — хладнокровно ответила я, переведя дух. — Это не болезнь. Я заклятье на вас наложила.

— Какого дьявола, какое еще заклятье?!

— Эльфийское. Чтобы вы не смели меня обманывать и нарушать данное мне слово. Если вы будете отрицать договорённость, вам будет только хуже. Не смейте врать! Ну, так что, обещали вы меня отпустить за двенадцать серебряных?

Якобс молчал. Он попытался вытерпеть боль, как-то привыкнуть к ней, но Иверсиль надавил крепче, и Якобс взвыл раненным быком.

— Обещал, обещал! — вопил он.

Кажется, ему тотчас стало легче. И я поспешила задать еще один вопрос:

— Так я свободна? Договор ведь исполнен?

Якобс вдруг взвыл, словно рукой в капкан попал, и из последних сил выкинул из кармана мои деньги.

Иверсиль тотчас перестал его душить, и Якобс, зловеще пыхтя, кое-как поднялся на ноги.

Глаза его налились кровью о злобы.

— Отпустить тебя? — пророкотал он злобно. — Ты что, думаешь, я дурак? И не понимаю, откуда это все?

Тут он рассмеялся так, что я чуть от страха не померла.

— Это Дар! — торжественно и страшно произнес он. — Он был у моей жены, этот дар! И теперь вот у тебя… он на тебя перешел! Дар моей таверны! Кто ж тебя отпустит с Даром?!

— Я тут не причем! — заверещала я, отступая. — Какой еще Дар? Это все шкаф!

— Это шкаф, откуда матушка доставала разные вещи! — пришел мне на помощь и Карл. Он услышал, как мы спорим, и сбежал сверху. — Я сам видел, как Адель оттуда все достает!

Якобс снова расхохотался.

— Да черта с два это шкаф! — проорал Якобс. — Это вообще другой шкаф! Когда она умерла, я перенес ее шкаф к себе в комнату! Но он не дал мне ни черта! Как бы я не просил! И Карл никогда ничего не доставал из шкафа, да и из любого другого места! Это все ее Дар! Она владела этой таверной, а когда умерла, Дар остался в этих стенах! И он тебя выбрал! Я ж для того тебя и покупал, дура! Думал, дай попробую, а то жить не на что. И все получилось!

Он снова жутко, адски расхохотался.

— Иверсиль! — вдруг звонко выкрикнул Карл. — Белое Слово! За что ты так с матерью?! Зачем ты уморил ее?

— А? — насторожился Якобс, услыхав что-то знакомое.

Карл наступал на отца с горящими глазами.

— Она умерла, не дождавшись врача! — горько произнес Карл. — За что?..

— Да думал, само пройдет! — сварливо выкрикнул Якобс. — Жаль было денег тратит на нее! Думал, она притворяется!

— Но она не ела и лежала без памяти, — горько произнес Карл. На глаза ее навернулись слезы.

— Вот я и думал, что проголодается и прекратит притворяться! — сварливо ответил ему Якобс.

— Как вышло, что она стала вашей женой? — удивилась я.

— А что, за ней очередь женихов стояла? — Якобс мерзко рассмеялся.

— Но у нее была таверна. Это хорошее приданое!

— Ну и что с той таверны? Да, это ее дом, ее таверна! Но ей было уже двадцать пять, и никто к ней не сватался! К деревенской дуре, дурнушке! Так что она должна была бы мне спасибо сказать, что я вообще на нее обратил внимание!

— Неправда! — закричал Карл со слезами. — Она была красавицей! Не смей говорить о ней дурно!

— Красавицей! — сварливо отозвался Якобс, передразнивая. — Это потому, что ты такой же дурак народился, как и она. Это тебе она кажется красавицей! А ты себя-то в зеркале видел? В нее уродился, такой же уродец…

Карл молча, тихо расплакался. А я вступилась за него.

— Карл симпатичный мальчик, — сказала я. — И если он в мать, то она была очень приятной женщиной! И к тому же работящей, доброй и не жадной! В отличие от вас! А такая женщина вряд ли пошла бы за вас, даже если очереди из женихов не было!

— Да кто ж ее спрашивал, — грубо ответил Якобс. — Увез, да и все! В молодости я был ого-го!

И он приосанился.

Жалкий, плешивый, грязный. В мятой одежде, в своем жутком колпаке. Полупьяный, дышащий перегаром…

— И вот что я думаю…

Он вдруг ухватил Карла за руку и потащил его наверх.

Я подумала, что он убьет сейчас мальчишку и кинулась за ними, вопя от ужаса и колотя Якобса кулаками по спине.

Но он лишь втолкнул сына в свою комнату и запер ее на ключ.

— Зачем это?! — кричала я. — Зачем это?!

— Это чтоб он не мешал нашему счастью, — мерзко ответил Якобс, надвигаясь на меня.

— К…какому счастью?! — нервно взвизгнула я.

Эльфийский золотой со звоном выпал из моей руки и покатился по полу. Папаша Якобс поймал его, наступив башмаком, и рассмеялся.

— Я тебе обещал свободу? Что ж! Ты ее получишь… в качестве моей жены!

— Что?!

— Женюсь на тебе, и дело с концом! Будешь здесь хозяйкой, свободной женщиной! И моей до конца своих дней! Будешь нести мне золотые яйца, курочка! А ну, пошли!

— Я не пойду за вас, не пойду! — кричала я, лупя его по плешивой голове, по плечам, по груди. — Мерзкий, старый, грязный болван!

— Не дергайся, девка, — рычал Якобс. — Ты еще спасибо мне скажешь, что я тебя в жены взял! Кто ты, и кто я! Я солидный человек, а ты засранка, служанка дешевая!

Но он ловко подхватил золото с пола, еще более ловко сцапал меня за руку и потащил вниз, несмотря на крики и стук запертого Карла.

— Жениться сию минуту! — вопил Якобс.

— Нет! — в ужасе прокричала я. Да что ж мне так с мужьями-то не везет?! Один хуже другого!

Он прихватил какую-то веревку по дороге, скрутил мне руки, чтоб я не сопротивлялась.

С окна содрал штору и набросил мне ее на голову, словно фату.

Венок позаимствовал над камином, тот, что был из слегка закопченных лап ели.

— Сегодня мы славно отпразднуем нашу первую брачную ночь! — прохрипел он, притягивая меня к себе на веревке и мерзко, сально тиская. — Ты, конечно, не красавица, как и моя покойная женушка, но ничего. Тоже сойдет. Надеюсь, со спины ты выглядишь привлекательнее, аха-ха-ха!

И он потащил меня во двор, в мрак и холод, в городскую управу — жениться…