Жених для няни

Глава 25

Ангелина ловко лавировала среди луж, перепрыгивая на более-менее сухие островки дороги, а я был не в силах оторвать от неё глаз. Её лицо, волосы, фигура, вся она. Я смотрел и не мог насмотреться. Девушка уже давно вошла в подъезд, а я всё не трогался с места, хотя и пытался заставить себя завести мотор. Поднял взгляд к её окнам, надеясь увидеть там знакомый силуэт. И увидел. Она слегка отодвинула занавеску и выглянула наружу. Видимо, желая убедиться, что я уехал, а когда поняла, что всё ещё здесь, тут же отпрянула от окна.

Кажется, я её основательно напугал, переборщил с эмоциями. Хотел показать, что теперь сильный, взрослый и самодостаточный, каким и обещал стать, чтобы больше не смотрела на меня свысока и признала достойным быть с ней рядом, но, судя по всему, перестарался, перегнул палку. Надо было быть сдержаннее. Но как тут сохранить спокойствие, когда она, войдя в мой строгий кабинет, озарила его одним своим присутствием?!

Я бы ринулся ей навстречу и стиснул в объятиях, если бы не испуганный девичий взгляд. Бывшая няня и любимая учительница смотрела на меня как на чужого. Это оказалось неожиданно больно. Скрыть эмоций не получилось, Лина увидела, что я недоволен, и отгородилась ещё больше. Да, теперь она меня боится, это плохо. Совсем не так должна была пройти наша встреча, которой я мучительно ждал столько лет. Ангелина. Желанная, верная, единственная.

После нашего «собеседования» я смотрел, как она идёт к двери кабинета, и не хотел отпускать. Притянуть к себе, усадить на колени, обнять, прижать к груди, зарыться лицом в волосы и рассказать, как я по ней скучал эти шесть лет. Вот чего я отчаянно жаждал, но остался на месте и позволил покинуть комнату. Нет, ещё не время, пока слишком рано, нужно немного подождать. Сейчас она от меня почти шарахается, а я хотел вовсе не этого. Пусть привыкнет к новому мне. Мне же привыкать к ней не надо, потому что она всегда была в моём сердце.

Теперь я отчётливо понимаю, что полюбил Лину с первого взгляда. Её ласковую улыбку, тёплый взгляд, слегка взволнованный и подрагивающий голос, адресованные мне, насупленному десятилетнему пацану, кому осточертели чужие тётки, которым родители вечно сбагривали нахохленное чадо. Я маме и папе мешал, стал лишним и ненужным. Именно так, глупец, думал в те дни, когда родился Тимка.

Я был гонористым мальчишкой, и новой няне пришлось неслабо постараться, чтобы найти со мной общий язык. Но когда меня едва не сбила машина, а она подбежала вся бледная и с глазами на мокром месте, переживая и беспокоясь, казалось, куда больше, чем я сам, моя внутренняя стена, которой от неё отгородился, стала постепенно рушиться. А уж когда Ангелину отругали за мою неосторожность и она, заплаканная, сидела на скамейке у крыльца, я понял, что больше не могу её отталкивать и делать вид, что мне неприятно находиться рядом с ней.

Я терпеть не могу несправедливость, так было и тогда, и сейчас. И когда кого-то ругают за мой проступок, всё во мне восстаёт и протестует. Если наворотил бед, отвечу, нечего другим расплачиваться за мои огрехи. Именно тогда я перестал сопротивляться непонятной тяге, охватившей всё моё неопытное существо, и я пустил Ангелину, эту шестнадцатилетнюю девочку, в мою юную душу.

А она… она стала моим личным Ангелом. Я даже называл её про себя «мой Ангел», но, разумеется, никогда в жизни в этом не признался бы. Да, она стала моим Ангелом, моей спасительницей от одиночества. и моим наркотиком, без которого жизнь не в радость, без которого вообще нет жизни. Я готов был разбить тысячу носов и подбить две тысячи глаз, оснастив внушительными «фонарями», лишь бы в её голубых глазах не было и слезинки. Во время драки с Серёгой и его ублюдочной компашкой я был близок к тому, чтобы забыть о милосердии и нарушить «спортивную этику», потому что мне хотелось разорвать этих великовозрастных лбов, вгрызться в них зубами за то, как они смотрели и что говорили о моём Ангеле.

А наша последующая шестилетняя разлука. Если бы Лина только могла догадаться, если бы почувствовала то же, что и я. Как из меня душу вынимали, как сердце клещами вырывали в тот день, когда Ангелина первый раз ушла. Мне было всего одиннадцать, но я казался себе дряхлым стариком, которого бросили на произвол судьбы, который никому больше не нужен. Она ушла, я остался.

Когда за Линой с негромким стуком закрылась дверь, в коридоре повисла какая-то мёртвая тишина, будто солнце ушло с небосвода и больше уже не вернётся. Чувство потери, глубокое, всепоглощающее, накатило с такой силой, что я только чудом сдержал слёзы. Нет, нельзя, я больше не должен плакать. Тот раз, когда, содрав колени, рыдал у неё на плече, останется последним.

Мама, кажется, что-то говорила, но я не слушал, не слышал, поглощённый своим горем. Потом заплакал Тимка, призывая маму уделить ему время, и она поспешила к нему, а я снова остался один, один на целых шесть лет, пока Ангелина не пришла снова. Да, за то время мне снова нанимали репетиторов, которые делали свою работу «на отвали», оплачивали секции (за что родителям большое спасибо), где я пропадал сутками напролёт, но внутри. внутри я тогда был мёртв.

Ангелина. Она вползла в мою душу и поселилась там, а потом, уходя, забрала её с собой, и сердце моё тоже забрала. Я стал пустым, просто оболочкой, которая ела, пила, ходила в школу и занималась спортом. И никто этого не замечал, никто! Ни один человек из тех, с кем я вынужден был общаться, не понял, что меня больше нет. Да, отличник, спортсмен, надежда школы, сын уважаемой и обеспеченной семьи, с которым многие хотели подружиться, и девушки, и парни, но. Я был сам по себе и ни с кем не сближался. Нет, не изгой, а, скорее, король. А на вершине, как известно, может быть только один. И там дьявольски одиноко!

Так продолжалось до одиннадцатого класса, когда к нам на последний год перевёлся Рустам. Он был чужим, новым и даже чуждым устоявшейся ячейке под названием «11 — А». Его не приняли. Нет, не опускали и не делали отщепенцем или мальчиком для битья, просто игнорировали. Для них он был «чурка», «хачик», «мутный». Парни не хотели брать его в свою компанию, девчонки опасались заводить разговоры, хотя обычно очень бурно реагировали на новеньких. О семье Ибрагимовых ходили разные слухи: говорили, что дядя у него давно обосновался на нарах, да и батя может скоро оказаться там же, или что старшие братья занимаются рэкетом и «щимят» мелких предпринимателей… Народ много чего болтал.

В принципе, это вполне могло оказаться вовсе не домыслами, но я видел, как Рустам усердно делает записи в тетрадях, когда остальные пишут конспект через слово, как он таскает с собой книгу и почитывает на переменах, как уважительно относится к учителям. Даже если его семейство связано с криминалом, этот парень хочет вырваться из порочного круга и пойти другим путём.

Поэтому для меня Рустам стал отдушиной, как глоток свежего воздуха. Началось всё с того, что он поделился со мной учебником, когда я забыл свой. Мы сдружились на удивление легко и вместе щёлкали задачки, над которыми одноклассники вздыхали со скорбным видом, а после уроков зависали на спортивной площадке, загоняя мяч в кольцо. Ребята, кстати, пытались меня образумить, говорили, что я сильно рискую и что Ибрагимов сближается со мной из корыстных побуждений. Да, это могло быть правдой, я был готов к такого рода «неожиданностям», подобное не выбило бы меня из колеи и не сломало, потому что я уже был сломан девчонкой с белокурыми косичками, и только она могла меня починить.

И Ангелина появилась снова. Как луч света, пробившийся сквозь мою тьму, как брызги моря, которые ветер бросает в лицо, когда гуляешь по пляжу. Она меня возродила, собрала из осколков, заставила жить ею, дышать ею уже по-новому, «по-взрослому». И в этот раз я стал другим, закалённым, приобрёл иммунитет, готов был ждать и терпеливо добиваться своей цели. Я стал способен на поступок, и уже тогда, в одиннадцатом классе, старался помогать моему Ангелу не словами, а делами.

Меня раздражали и злили взгляды одноклассников, которыми они её провожали, и их разговоры о ней в мужских раздевалках перед физрой (да и после тоже), но я держался, хотя отчаянно хотелось прописать в табло самым наглым сотрясателям воздуха. Да, я терпел, пока трое отморозков из параллели не зажали её в кабинете. В тот день у меня сорвало стопкран.

Пришлось проводить добровольно-принудительную разъяснительную работу. Мы с Рустамом залавливали ребят небольшими группами (кто где живёт или с кем гуляет) и. беседовали, по-хорошему или по-плохому. Кое-кому хватило и «сарафанного радио» или пары-тройки слов, нам даже руки марать не пришлось. До понедельника проблему уладили, хотя не всё шло гладко. Наши ребята поняли сразу и намекнули десятиклашкам, а вот парням из «11-Б» довелось объяснять дольше, попутно разбив несколько носов.

Меньше всего я сдерживался, когда «беседовал» с тремя смертниками, рискнувшими потянуть лапы к моему Ангелу. Рустама в этот раз попросил не вмешиваться и просто постоять на стрёме, я должен был сделать всё сам, но даже при таком раскладе его присутствие давало нам преимущество. Ибрагимов дождался, пока я с ними закончу (мне в процессе тоже слегка прилетело, но уверенная победа всё же осталась за мной), а потом, подбавив в голос акцент, заявил:

— Грабли к практикантке не тянуть, поняли, да? Или я вас парэжу и на органы продам. Вы мою семью знаете, здоровьем не рискуйте!

Я стоял рядом и мысленно ухахатывался, отирая о штанину руку, испачканную чьей — то кровью, настолько дружбан выглядел «опасным и горячим кавказским мужчиной», с которым шутки плохи. Ребятки из параллели прониклись моментом и отчалили зализывать раны, а Рустамчик обернулся ко мне и, сверкнув улыбкой, подмигнул. Тогда я окончательно убедился, что нам с Ибрагимовым по пути.

— Если понадобится помощь, можешь на меня рассчитывать, — я выразил ему абсолютно искреннюю благодарность за поддержку и зализал ранку на губе. — Я в долгу не останусь.

— Да брось, Дим, какие могут быть счёты?!

Тогда ни он, ни я не знали, что вскоре Рустаму всё же придётся стянуть с меня долг, причём совершенно добровольно. Когда его сестре (да, у него были не только братья, но и три сестры) понадобилась срочная операция, именно мой отец (по моей же просьбе) договорился со знакомым врачом, чтобы не ждать очереди несколько недель, когда оперировать будет уже поздно.

С тех пор всё семейство Ибрагимовых оказывает нам поддержку, а мы с Рустамом считаемся названными братьями. Надо будет повидаться с ним как можно скорее. Настоящая дружба не ржавеет от пары-тройки лет разлуки.

Настоящая любовь, кстати, тоже. Я уверился в этом один раз, когда встретил Ангелину в шестнадцать, убедился и теперь, спустя ещё шесть лет. Когда был подростком, я мог только догадываться, как сложится наша с ней жизнь, но одно знал наверняка: здесь и сейчас я должен использовать отпущенное нам время по максимуму. Наши вечерние провожалки были моей наградой, а когда стал подвозить её на скутере и она доверчиво прижималась к моей спине, такая тёплая и родная, я чувствовал себя самым счастливым.

Но этого было мало. Я всё ещё оставался подростком, которому она не могла бы доверить себя. Стать самостоятельным, самодостаточным, чтобы быть ей опорой, а не ношей и камнем на шее… вот к чему я стремился. Чтобы она выбросила из головы все глупости о нашей разнице в возрасте, чтобы забыла об условностях и видела во мне мужчину, а не мальчишку. Того, кто сможет её поддержать, вытащить из пропасти, защитить. Силой ли, деньгами ли и связями, не суть важно, но рядом со мной Лина должна чувствовать себя в безопасности.

Именно с такими мыслями я уезжал, с ними же и вернулся. Я удовлетворён тем мужчиной, в которого превратился, но в то же время понимаю, что мне ещё многое предстоит сделать, это лишь начало пути. Осталось только вернуть в жизнь радость и краски, которыми была Ангелина. Да, постепенно я научился стойко переносить её отсутствие, но лишь потому, что знал и верил: совсем скоро мы снова встретимся, и уж тогда я не выпущу Лину из своих рук, не дам упорхнуть и снова забрать мою душу с собой!

Ещё раз глянув на её окна и вынудив себя завести мотор, нехотя отъехал от подъезда и набрал номер Рустама.

— Рад, что ты вернулся, брат, — его голос был именно тем, что мне сейчас нужно. — Когда увидимся?

— Давай сегодня, — решил я. К чему откладывать? — Впереди выходные, можем нормально посидеть… Но если у тебя планы…

— Нет, планов, Дим. Куда подъехать?

Ибрагим, братишка, готовься: как и в школе, ты будешь моей отдушиной! Вслух этого не сказал, но Рустам чуткий, и так поймёт.