Женитьба порочного герцога

Глава 20

Последний танец этим вечером Гриффин танцевал с Констанс, направив все свое обаяние на то, чтобы отправить по ложному следу любителей светских скандалов. Он слишком поздно понял, что им с Харриет надо было зайти в бальный зал не только через разные двери, но и с приличным временным интервалом. Тем не менее, было уже поздно, и охочие до домыслов люди, уже сделали соответствующие выводы. Как, неужели герцог предпочтет камеристку своей тетушки одной из жемчужин в короне лондонского света? Подобные предположения забавляли самого герцога.

Констанс же не находила ничего забавного в поведении Гриффина и не преминула сказать ему об этом.

— Вообще-то этот вечер должен был стать нашим выходом в свет.

— Неужели? — спросил Гриффин удивленно.

— Я полагала, здесь мы могли бы объявить о помолвке.

— Вы полагали? — Он заметил Харриет, которая стояла за спиной у тетушки Примроуз. Выражение явного неодобрения на их лицах доставило ему истинное удовольствие.

— Мой отец уже получил все бумаги, необходимые для нашей свадьбы.

— Бумаги эти касались моего почившего брата, но не меня.

Констанс холодно улыбнулась и последним па встала в позу дуэлянта.

— Ваша светлость чрезмерно честны.

Он поклонился и подумал с облегчением, что танец, наконец, закончился.

— Жаль, что вы, миледи, честны лишь при лунном свете.

На какое-то мгновение она застыла, не совсем понимая, о чем говорит герцог, но затем ей стало все ясно, и она ответила, не удосужившись даже солгать:

— По крайней мере, я не путаюсь с теми, кто ниже меня по рангу. А если вы имеете в виду лорда Харгрейва, так он просто друг, и не более того.

Гриффин проследовал за Констанс в обеденный зал. Констанс попрощалась с теми из гостей, кто не был приглашен остаться на ужин. Ее черные волосы аккуратными завитками лежали на белейшей коже. Такую белую кожу он видел разве что у Эдлин. Глаза Констанс сияли холодным светом далеких звезд.

Она неожиданно остановилась. Люди стали собираться вокруг них.

— Теперь вы можете поцеловать меня.

— Но ведь на нас люди смотрят.

— Знаю. Просто поцелуйте меня, и дело с концом.

Целовать Констанс для Гриффина было делом таким же привлекательным, как целовать осиное гнездо. С другой стороны, когда это мужчины клана Боскаслов отказывались от подобных предложений?

Констанс подставила лицо.

— В щечку. Сжатыми губами.

Гриффин молча смотрел на нее. Констанс выглядела так, словно на нее вот-вот должен был упасть топор гильотины.

— Может, просто пожмем, друг другу руки и разойдемся по домам?

— Если ваша светлость не окажет мне честь сегодня, то назавтра все газеты будут трубить о нашем разрыве.

— О разрыве? Но мы ведь даже не обручены. — Гриффин усмехнулся. — Какой же сложный мир этот лондонский свет. Вынужден признать, что меня это вовсе не интересует.

— Ваш брат инстинктивно чувствовал, что необходимо оказывать определенное уважение к тем ролям, которые мы играем в этой жизни. А вот ваши инстинкты, боюсь, гораздо менее цивилизованны.

— И поэтому вы их боитесь? — спросил Гриффин с нескрываемым любопытством.

— Я боюсь, ваша светлость, как бы вы нас обоих не выставили на посмешище.

— А если мне все равно?

Констанс бросила на герцога презрительный взгляд:

— Наша свадьба — это вопрос, решенный в силу договоренностей. Все равно вам или нет, значения не имеет.

Если до этой минуты у Гриффина и были какие-либо планы на этот союз, хотя бы ради наследников герцогского рода, то они рассеялись. Учитывая, что красота Констанс вовсе не возбуждала у Гриффина известной реакции, он с отвращением воспринимал то, с какой легкостью эта благородная леди готова была разделить с ним постель и жизнь после того, как до этого она должна была достаться его брату.

То, что представители клана Боскаслов не могли жить без страсти, было общеизвестным фактом. Возможно, откажись Гриффин от поездки в Лондон, он бы прожил до конца своих дней, пребывая в полном неведении относительно того, что было предопределено поколениями его предков.

Возможно, он бы никогда не встретил женщины с волосами цвета языческих костров и с духом достаточно сильным, чтобы усмирить зверя, сидевшего в нем.

Харриет спала долго и плохо, ей снился молодой герцог, который похитил ее из теплой постели и увез на летающей колеснице в кромешную тьму. Ее зубы стучали, как у скелета. Там, в облаках, было чудовищно холодно, несмотря на заверения поэтов, а герцог не слушал ее жалоб. Во сне Харриет меньше думала о романтических отношениях с герцогом, чем в реальной жизни.

Она протянула руку сквозь туман, стянула с широких плеч герцога его плащ и ахнула. Под плащом ничего не было. Грудь и торс Гриффина были твердыми и рельефными, словно высеченными из камня, как статуи в саду маркиза. Леди Гермия Далримпл сказала бы ученицам академии на уроке рисования, что это произведение искусства. Человеческое тело должно отражать священное совершенство, которое закладывал в него Создатель.

Во сне Харриет даже герцог был не без грешка. Впрочем, он и не был человеком.

— Я не могу найти свое сердце, — сказал он, когда Харриет закуталась в его плащ, и они зашли в небесную глинобитную хижину. — У вас, случайно, нет с собой долота, Харриет? Говорят, этим инструментом удобно взламывать двери дома…

Она села в постели. Шершавая ладонь, которой трясли ее за плечо, мгновенно спустила Харриет с небес на землю.

— Его светлость желают видеть вас у себя в библиотеке, — прошептала ей в ухо служанка по имени Чарити.

Харриет умела собираться быстро. Бывали в ее жизни пробуждения и похуже этого. Ей приходилось за уши стаскивать мертвецки пьяного отца с кровати и удирать вместе тайными тропами от преследователей, которые наступали на пятки. Но сейчас она работает в приличном доме, и работает совершенно официально. А потому нет особой спешки, если герцог желает видеть ее. Она потянулась под одеялом, чтобы размять затекшие руки и ноги. Да кто он вообще такой, этот герцог, чтобы приказывать ей являться полуодетой в такой ранний час?

— Я не уложила волосы и еще не пила чай. Что за спешка?

Чарити лишь сильнее стала трясти Харриет за плечо.

— Он сказал «немедля». А он в таком настроении, что лучше ему не перечить, если вы понимаете, о чем я.

— Неужели?

В последний раз, когда Харриет видела Гриффина, он был погружен в общение с леди Констанс. Ничего, подождет. Она надела платье для утреннего чаепития, вымыла лицо и сполоснула рот розмариновой водой. Но вот волосы… Боже правый! Что за чудовище перед ней в зеркале? Рыжие космы торчали во все стороны. Да ей потребуется не меньше часа, чтобы расчесать их, а до той поры она и носу не покажет в приличной компании. Обычно она заплетала непослушные пряди перед сном. Но вчера ей было не до того. Герцог едва не соблазнил ее прямо посреди коридора, а сразу после этого танцевал с женщиной, которую высшее общество прочило ему в невесты.

Что ж, пусть увидит ее такой. Можно подумать, в нее молния ударила. От этой мысли Харриет стало легче.

— Пойдемте же, — торопила ее Чарити, подталкивая к двери. — Забудьте вы про волосы.

— Так все плохо?

— Я таким его еще не видела. Хорошо будет, если с вас не снимут голову, а мы останемся при работе.

Харриет вздернула подбородок.

— Я работаю на леди Паулис.

Чарити буквально вытолкала Харриет за дверь.

— А кто сказал, что он не выставит вздорную старуху вон, как только сыграет свадьбу?

Гриффин сидел в гнетущей тишине, когда она вошла в библиотеку и предстала пред его светлы очи. Харриет знала этот фокус. Она не единожды стояла перед мировым судьей и знала, что когда тишина давит на обвиняемого — то есть на нее, — сломаться легче легкого. Но Харриет была так зла на Гриффина, что не собиралась потакать его прихотям. Быть может, со временем она бы забыла, что вчера вечером он танцевал с другой женщиной. Но она никогда не простит его за то, что он вынудил ее появиться перед ним с неприбранными волосами.

Гриффин побарабанил пальцами по столу.

— У вас ушло непростительно много времени на то, чтобы явиться сюда.

— Прошу прощения, если вашей светлости пришлось ждать, — сказала Харриет, задыхаясь от раздражения. — Я…

Стук в дверь прервал дальнейшие объяснения.

— Войдите, — рявкнул герцог. Дверь открылась, и лакей вкатил столик с дымящимся фарфоровым чайником, одной-единственной чашкой, одной тарелкой и тремя серебряными блюдами с едой. Воздух наполнился ароматом жареного бекона и тоста с маслом.

В тишине живот Харриет заурчал особенно громко. Пока Гриффин потакал своим желаниям, она едва не падала в обморок отчасти от недоедания, отчасти от последствий вчерашних непристойностей.

Герцог откинулся на спинку стула.

— Что случилось с вашими волосами?

Харриет сосчитала до десяти, затем до двадцати. Она сложила ладошки лодочкой и подумала о своей прежней жизни. Подумала о маленьком племяннике и сводных братьях, которые в силу своего невежества вынуждены были влачить жалкое существование на задворках Сент-Джайлза. Она освежила в памяти давно забытые ощущения страха, побоев, голода и стыда. Но даже после этих нехитрых упражнений она не вполне владела собой и готова была в любую секунду залепить герцогу пощечину.

Но вместо этого она сделала неуклюжий реверанс и словно во сне попятилась к двери. Внутренний голос цитировал строки из инструкции по правилам хорошего поведения, в которых говорилось, как следует выходить из неловких ситуаций.

— Прошу прощения за то, что вынуждена оставить вас, ваша светлость. Но мне вдруг стало нехорошо…

Гриффин замер.

Харриет одной рукой потянулась к ручке двери, а второй прикрыла глаза.

— Если вы хотите извиниться за вчерашний вечер…

— Извиниться?

Харриет уставилась на него сквозь пальцы.

О чем она только думала? Герцог вовсе не чувствовал себя виноватым, судя по его виду. Может быть, ей все это приснилось? Интересно, а другой знаменитый герцог, Вильгельм Завоеватель, извинялся зато, что покорил Англию? Харриет распахнула дверь, но Гриффин обошел ее и закрыл дверь.

— Что вы делаете? — возмутилась она.

Герцог подхватил ее под коленки и взвалил на плечо, кивая в притворной тревоге.

— Я не могу позволить вам упасть в обморок посреди коридора, иначе меня будут винить в этом. Прямо позади нас есть чудесная тахта, на которой вам будет удобнее лежать в обмороке.

— Как удобно.

— Вы находите? — спросил Гриффин и подбросил ее чуть выше, чтобы удобнее было нести через комнату.

Харриет рефлекторно обняла его за шею. Выбора у нее не было, поскольку иначе она ударилась бы головой о мебель. Он нес ее к тахте, словно варвар, и ему, похоже, не было никакого дела до того, возражает она или нет. А Харриет, между прочим, было, что сказать по этому поводу.

— Ну, вот и пришли — сказал Гриффин, бросая ее на тахту, примостившуюся между двумя окнами. — У вас есть три минуты, чтобы прийти в чувство, иначе я вызову лекаря. Пока есть время, можете привести в порядок свои волосы.

— Ну, все, — сказала Харриет, садясь прямо. — Это последняя капля, больше я не вынесу ни одного оскорбления в свой адрес. И мне плевать, что вы герцог, даже если бы вы жили в замке из бриллиантов. И мне плевать, пусть хоть все женщины этого мира захотят стать вашей женой. Я…

Он сел рядышком, всем своим видом показывая, что готов слушать. Но Харриет уже упустила мысль. Она только сейчас поняла, что при дневном свете его лицо еще красивее.

— Я… я забыла, что собиралась сказать. Гриффин потянулся и откинулся на спинку тахты.

— Что-то насчет бриллиантов, жен и… ах да, последней капли и оскорблений. Это напомнило мне о причине, по которой я вызвал вас так спешно, что вы, очевидно, не нашли времени привести себя в порядок.

Харриет поджала губы. Он собирается уволить ее, и она уже ненавидела его за это. Она ненавидела его не только за то, что он герцог, но и за то, как сладко от него пахло, и за то, как он соблазнял ее своими глазами, отчего она снова теряла над собой контроль. И она бы все-таки потеряла сознание, если бы джин, который тек в венах ее отца и перешел по наследству к ней, не сделал ее крепче ломовой лошади.

— Если вы собираетесь дать мне расчет, ваша светлость, то будьте так любезны, управиться до темноты.

Гриффин пожал плечами:

— Это случится определенно не раньше завтрака.

Он прижал ее к тахте своим телом, и она почувствовала, как врезается в кожу отворот его черного сюртука там, где ее не защищало нижнее белье из муслина.

— Вы все еще в предобморочном состоянии? — спросил он, отводя с лица прядь ее рыжих волос. — Если так, то лучше вам выпить чашку чая и перекусить до того, как я объясню, зачем вас вызвал. Хороший завтрак успокоит ваши расшатавшиеся нервы.

Харриет пригладила волосы рукой, лишая тем самым Гриффина возможности любоваться ее растрепанными прядями. Успокоить нервы! Ну и нахал. Он отнял у нее больше нервов, чем женщина-убийца, с которой она месяц делила одну камеру в тюрьме. Но есть все же хотелось.

— Так это мне принесли завтрак? — спросила Харриет на полпути к столу.

— Я уже поел, — ответил Гриффин. — Угощайтесь, будьте как дома.

Харриет потрогала ладонью чайник. Он все еще был обжигающе горяч. Тосты и бекон манили соблазнительными ароматами. Она бы не простила себе, если бы из-за ее отказа такую вкуснятину просто выбросили. Тем более Харриет знала, как трудно приходится слугам, когда они пытаются угодить герцогу, чтобы он не уволил их.

Она устроилась за столом, сев на ближайший стул, элегантно сложив ноги, как ее учили в академии. В былые дни она бы набросилась на еду, словно оголодавший фермер. А сейчас она деликатно надкусывала то хлеб, то бекон.

Герцог отвернулся к окну, нахмурив брови. Харриет положила тост обратно на тарелку. Она посмотрела на его рабочий стол и только сейчас заметила бумаги, разбросанные повсюду. Некоторые листы лежали даже на полу, как будто он швырнул их в гневе.

— Мне кажется, вам лучше сразу сказать мне, что стряслось, — сказала Харриет, закусив губу.

Гриффин покачал головой:

— Доедайте тост. Я не видел аппетита у женщин с тех пор, как приехал в Лондон. Мне бы не хотелось думать, что это я вызываю у них такой страх.

Очень даже может быть.

Харриет сделала маленький глоток чая, вздыхая от удовольствия. Нет ничего лучше крепкого чая для хорошего начала дня.

Ну, разве что поцелуй герцога.

— Что у вас на столе? Или мне лучше не спрашивать?

Гриффин повернулся к ней.

— Мой секретарь вчера уволился.

— Интересно почему, — сказала Харриет, не подумав. — Но вы ведь… я не… неужели вы хотите, чтобы я…

— Заняли его место? Нет, конечно. Тетушка ни за что не согласится делить вас. Странно, что она еще не подняла шум, потеряв вас из виду.

— Вчера мы поздно легли спать, — напомнила Харриет. — Уже светало, когда я оказалась в своей постели.

— Что ж, пока мы спали, чертовы типографии, потрудились на славу. Вы не читали утренние газеты?

— У меня не было времени даже волосы уложить. Гриффин усмехнулся:

— Нужно было заказать вам расческу и ленту вместе с завтраком.

Харриет осторожно вздохнула.

— Так вы не станете увольнять меня?

— С чего мне вдруг увольнять вас?

— Прошлой ночью… ну, я не знаю… право же…

— Неужели вы думаете, что в чем-то виноваты? — Гриффин нахмурился еще сильнее. — Если бы я вас уволил, то тетушка спустила бы на меня всех собак. Впрочем, когда я скажу вам, что про меня написали газеты, вы, возможно, сами захотите уйти. — Он помолчал. — Точнее сказать, написали про нас.

Повисла пауза. Харриет стало стыдно за то, что она так увлеклась своими переживаниями. Ведь у герцога могли оказаться весьма серьезные причины для того, чтобы выдернуть ее из постели в такой ранний час.

— Я догадываюсь, в чем вас обвиняют, ваша светлость. Мне же выдвигали обвинения и похуже.

— А вы знаете, что они говорят сейчас? Харриет покачала головой. Он сказал это таким голосом, что она предпочла бы остаться в неведении.

— Нас обвиняют в интимной связи.

— О-о. — Харриет едва не рассмеялась. Такого облегчения она давно не испытывала. — И это все?

Гриффин удивленно посмотрел на нее:

— Для вас было бы, кстати, разрыдаться и обвинить меня в том, что я разрушил вашу репутацию, над которой вы работали все эти годы.

— Леди Паулис меня убьет, — неожиданно сказала Харриет.

— Нет, — возразил Гриффин. — Она убьет меня.

— Но это же какой-то абсурд, — сказала Харриет, качая головой. — Это все ложь. Вы и я…

Она не закончила. Гриффин бросил на нее такой взгляд, что она боялась даже подумать, что он хотел этим сказать.

— Прямо-таки абсурд? — спросил герцог. Харриет медленно встала.

— Абсурд, если, конечно, вы не предлагаете стать вашей любовницей.

Гриффин негодующе посмотрел на нее:

— Я даю вам шанс сбежать, пока до этого не дошло. На ваших дверях нет замка.

— Но как вы… — Она заметила слабую улыбку на его губаx. — Что будет, если ее светлость прочитает газеты?

— А она непременно их прочитает.

Харриет посмотрела на листы, разбросанные по столу.

— Она поверит написанному?

— Она не поверила, что я убил Лайама, когда меня обвинило в том общественное мнение. Но здесь совсем другое дело. Кое-что из написанного все же имеет под собой основания.

— Тогда я виновата не менее вас, — сказала Харриет едва слышно.

Он поднял голову.

— Ступайте, — сказал он сдержанным тоном. — И кто бы ни спросил вас об этом скандале, ничего не говорите.

— Да, ваша светлость.

Харриет повернулась, чтобы уйти, но остановилась. Она разрывалась между тем, что Гриффин приказал ей, и тем, что велело сделать ей сердце.

— Можно мне сказать кое-что? — спросила она, поторопившись продолжить, пока он не прервал ее. — Слова бессильны принести боль, если вы сами не позволите им. Я бы провалилась сквозь землю, если бы поверила тому, что давно-давно сказал про меня родной отец.

Гриффин покачал головой:

— В том, в чем меня обвиняют, нет ни слова правды. Я вполне способен защитить себя. Но когда мое имя используют как оружие против тех, кого я люблю, то это совсем другое дело.

— Думаю, я понимаю, о чем вы говорите. — Харриет повернулась к двери, с трудом сдержавшись, чтобы не прибраться перед уходом. Неудобно было оставлять герцога в таком беспорядке, пусть он и сам создал этот хаос.

— Харриет…

— Да, ваша светлость?

— Во имя всего святого, сделайте что-нибудь с волосами.

Ее волосы. Гриффин тяжело вздохнул, когда Харриет вышла из комнаты. Ни одна другая женщина не могла сравниться с Харриет. В ней были страсть и красота, лед и пламень. Нужны ли ей его предостережения? Услышала ли она их? Он очень надеялся на это. Во всяком случае, себе он все объяснил. Она сказала, что все понимает, но если бы она на самом деле понимала всю силу его желания, то не храбрилась бы так в его присутствии.

Гриффин огляделся по сторонам и улыбнулся, вспомнив испуганное лицо Харриет. Она почти убедила его, что вот-вот упадет в обморок. Особенно когда он склонился над ней на тахте.

Она не хуже любой герцогини изобразила легкое недомогание. Ее выдавали лишь глаза, в которых он увидел смешливые огоньки.

Взгляд Гриффина упал на небольшой сверток, который лежал на столе среди разбросанных бумаг. Он нашел его на полу кареты той ночью, когда приехал за Харриет в Сент-Джайлз. Он хотел отдать сверток ей, хотя нитка поддельного жемчуга едва ли стоила такой суеты. Впрочем, возможно, ожерелье имело иную цену. Это мог быть подарок от поклонника. Но изделие это было настолько оскорбительно дешево, что он сомневался, стоит ли его возвращать, или лучше подарить взамен что-то более ценное, чтобы подчеркнуть ее место в его жизни.