Жениться по завещанию

Глава 19

Что это? Звяканье ключей?

Кэролайн оторвала взгляд от танцующих в камине языков пламени и повернула голову в ту сторону, откуда исходил звук. В комнату вошла миссис Гладдер, которая прямо от дверей направилась к окнам.

– Я ведь велела Доре никого ко мне не пускать.

– Да, она так и сказала. – Решительным безжалостным рывком экономка раздвинула шторы.

Кэролайн тотчас же вскинула руку к глазам, заслоняя их от нестерпимо яркого света.

– Я хочу, чтобы окна были занавешены!

– А я не хочу натыкаться на мебель.

Усевшись в стоящее напротив кресло, миссис Гладдер взирала на нее немигающим взглядом. Ее брови были сведены, а рот несколько перекошен – она как будто хотела одновременно и улыбнуться, и нахмуриться.

Кэролайн снова прикрыла глаза.

– Я не разрешала вам садиться, – проговорила она, пытаясь отвратить намечающийся разговор.

– Девочка моя, вы с самого начала повели себя в соответствии со своими убеждениями, и теперь уже поздно изображать передо мной высокомерную герцогиню. В присутствии других я, конечно, всегда буду проявлять подобающее вашему титулу почтение, но наедине мы вполне можем откровенно и без церемоний говорить на любую тему. Точно так же, как во время нашей совместной работы, когда мы кроили и шили гардины или клеили обои.

Как много слов…

– Я не желаю ни о чем разговаривать.

– Тогда чего вы желаете?

Чего она желает? Зачахнуть и умереть. В. полном одиночестве.

– Хочу вас уведомить, что еще никто не умирал от несчастной любви и разбитого сердца.

О Боже! Каким образом она прочитала ее мысли? Приподняв руку, Кэролайн опять взглянула на экономку.

– Конечно, этот способ отомстить всему миру, – продолжила миссис Гладдер, – мог бы сойти за эффектный и исполненный трагизма. Но дело в том, что риску умереть от любви могут быть подвержены лишь юные девушки со слабым сердцем. И если прежде вам никто об этом не говорил, то позвольте мне первой сообщить, что вы давно уже не юная изнеженная девица.

Да, такое подозрение промелькнуло у нее некоторое время назад… Когда с очередным восходом солнца она с разочарованием обнаружила, что по-прежнему жива.

Кэролайн уронила руку на колени.

– Я не такая уж сильная, как вы думаете.

– Если вы ощущаете слабость, то это главным образом оттого, что уже четыре дня ничего не ели.

– Я не голодна.

Тихо вздохнув, миссис Гладдер несколько секунд смотрела на нее, после чего твердым голосом произнесла:

– Леди Кэролайн, мужчины испокон веков были невероятно глупы, Они постоянно совершают просто бесподобные по своей глупости поступки, это неотъемлемая часть их поведения. Задача же женщины – терпеливо взирать на их безрассудство, расчищать созданные ими завалы и решать, принимать или нет их извинения, когда они наконец осознают всю свою дурость.

– Однако некоторые из них просто не способны этого осознать, – возразила Кэролайн. – А некоторые скорее задохнутся, нежели откроют рот, чтобы извиниться.

– К одной из этих категорий вы и относите лорда Райленда?

Нет, Дрейтон, конечно же, обладал способностью анализировать свои поступки. А также умел извиняться. Оба эти качества были продемонстрированы в то утро, когда они сделали остановку на пути в замок Райленд и он предложил ей выйти за него. Если бы она тогда не проявила поспешность и была более рациональной…

– Нет, не отношу, – ответила Кэролайн. – Но дело в том, ч го он вряд ли расценивает некоторые свои поступки как глупость. Напротив, он думает, что поступает очень благородно, заботясь о чьем-то благополучии.

– Уж поверьте, моя милая, – улыбнувшись, проговорила экономка, – если последние три ночи он провел в одиночестве, то к этой минуте его благородство и самоотверженность практически сошли на нет.

Кэролайн несколько опешила. Так она все знала? Глядя на нее, миссис Гладдер покачала головой:

– Ради Бога, леди Кэролайн… Неужели вы никогда не задумывались, почему вам с лордом Райлендом предоставлялось столько возможностей остаться наедине, и вас никто не беспокоил?

– Мне казалось, что мы просто удачно выбираем время.

– Нет… Просто вся прислуга старалась создать условия к тому, чтобы ваша любовь росла и расцветала.

Так об этом знали и остальные слуги? О Боже! Судорожно сглотнув, Кэролайн натянуто улыбнулась:

– Хотя это не очень-то сработало, я все же ценю ваши усилия.

– Еще одна характерная особенность, данная женщинам свыше, – это способность терпеть и ждать, – сказала миссис Гладдер. – Наверное, таким образом Бог обеспечивает продолжение человеческого рода, когда мужчин становится слишком мало. Рано или поздно лорд Райленд разберется в своих чувствах. Возможно, на это потребуется какое-то время, но это обязательно произойдет.

– А если нет?

– Он придет к этому. А пока вам необходимо взять себя в руки, встряхнуться и вернуться к обычной жизни. Тем более что наш дом полон буйных гостей.

– Буйных?!

– Вчера вечером леди Грегори устроила гулянья в норвежском стиле, которые продолжались часа два. Лорд Хэнден изображал из себя северного оленя и катал дам в санях, роль которых исполняла перевернутая кушетка. А закончили они уже в холле, где все стали съезжать с лестницы, сидя на серебряных подносах.

У Кэролайн едва не отвисла челюсть.

– Вы шутите?

– Отнюдь… Вполне возможно, это «катание с горки» не прекращалось бы всю ночь, если бы лорд Вернон не вздумал привязать к каждой ноге по подносу и не попытался съехать на них как на лыжах.

О Господи!

– Надеюсь, он не сильно пострадал?

– По правде говоря, я даже не знаю, отчего он потерял сознание: от удара или от того, что перебрал виски. Но во всяком, случае, «норвежские гулянья» были тотчас же преобразованы в «спасение в Альпах» с лордом Хэнденом в роли сенбернара. К вашему сведению, ни один, из наших гостей не умеет толком петь по-тирольски.

– Боже мой! – только и смогла вымолвить Кэролайн.

«Да они просто сумасшедшие!»

– Но все это не столь серьезно, – уже без иронии проговорила миссис Гладдер. – Гораздо важнее то, что ваши сестры сильно обеспокоены. Они думают, что вы неизлечимо больны и со дня на день умрете.

– О Господи! – выдохнула Кэролайн.

Какая она все-таки эгоистка! Не думала ни о ком, кроме себя.

– Я, конечно, пытаюсь убедить их в обратном. Вместе с миссис Миллер и Дорой. Однако леди Обри упорно твердит им, будто вы подхватили какого-то ужасного паразита от вороны леди Фионы и он пожирает вас изнутри.

Это ж надо такое выдумать! Кэролайн ощутила негодование – довольно сильное после нескольких дней, проведенных в состоянии полнейшей апатии.

– Ну и стерва! – вырвалось у нее.

– Я склонна с вами согласиться.

– А где она была, когда творились все эти «норвежские» безобразия?

– Сразу после ужина леди Обри удалилась в свою комнату, сославшись на головную боль. – Да что там может болеть в ее голове? Я уверена, она позволила им куролесить в надежде на то, что шум выманит меня из комнаты. А где в это время был Хейвуд?

– В библиотеке… Вместе с леди Верной. Но все это не столь важно. – Миссис Гладдер перешла на более мягкие интонации. – Важно то, что настало время крепко запечатать в сердце свою вполне понятную боль и вернуться к руководству замком Райленд и находящимися здесь людьми.

– Я думаю, вы правы, – вздохнув, согласилась Кэролайн. – Это стоит сделать хотя бы ради Симоны и Фионы.

Миссис Гладдер вновь одновременно и нахмурилась, и улыбнулась.

– Это, конечно, не совсем те слова, которые я ожидала услышать, но все же лучше, чем ничего. И кстати… Когда мужчина приползает обратно, есть смысл продемонстрировать, что по нему не очень-то и скучали.

Кэролайн усмехнулась:

– Герцоги не имеют привычки ползать.

– В таком случае это, наверное, даже хорошо, что в роли герцога лорд Райленд преуспел не больше, чем вы в роли герцогини.

Да, что правда, то правда… Однако по сравнению с тем днем, когда в ее жизни появился Дрейтон, она чувствует себя в новом статусе гораздо увереннее.

– Только стоит ему подумать о своем титуле, – с некоторой досадой проговорила Кэролайн, – как он тут же становится… просто-невыносимым.

– Что не очень-то разумно, – заметила экономка. – Надменность и напыщенность никогда не вызывали симпатию.

– Даже не верится, что такой человек мог стать герцогом. – Кэролайн вновь вспомнила все, что сказал Дрейтон перед отъездом. – Из всех тупиц…

– Не хотите ли чаю?

– Да, пожалуй, выпью… Если он думает, что сможет так легко ускользнуть, то придется его разочаровать. Это какое печенье, лимонное? – Кэролайн указала на поднос.

– Да, – подтвердила экономка и, положив три штуки на блюдце, протянула ей. – Очень вкусное, – добавила она и, взяв еще одну себе, откусила.

Наслаждаясь просто изумительным по вкусу печеньем и запивая его горячим крепким чаем, Кэролайн стала обдумывать свои дальнейшие действия.

А не отправиться ли ей в Лондон? Найти там Дрейтона, ухватить его за лацканы сюртука и встряхнуть так, чтобы у него застучали зубы? Или же заявиться к нему в спальню и, сбросив, с себя одежду, предоставить возможность действием загладить свою вину?

Однако может случиться и так, что, зайдя в его спальню, она обнаружит рядом с ним другую женщину. Вдруг Дрейтон уехал лишь для того, чтобы положить конец их отношениям, ставшим для него слишком обременительными, сложными и опасными? Однако она могла поклясться чем угодно, что там, в карете, он выглядел счастливым и удовлетворенным. Так же, как и во все дни до этого. Неужели внутреннее состояние мужчины способно меняться в считанные секунды? От полнейшего удовлетворения до отчаянного желания куда-нибудь сбежать?

– Хотите еще чаю и печенья?

Кивнув, Кэролайн протянула экономке чашку и блюдце и решила, что ей необходимо услышать стороннее, более объективное мнение.

– Как вы думаете, он меня любит?

– Конечно, – без промедления ответила миссис Гладдер. И тут же добавила, несколько развеяв энтузиазм Кэролайн: – Другой вопрос – осознает он это или нет? А вы любите его настолько, чтобы ждать, пока он разберется в своих чувствах?

– А если это никогда не произойдет? – печально произнесла Кэролайн. – Что, если только в глубокой старости, уже лежа на смертном одре, он хлопнет себя по лбу и воскликнет: «Боже мой, я ведь люблю Кэролайн!»

Экономка засмеялась и, протягивая чашку, сказала:

– Мадам, я очень рада, что вы возвращаетесь к жизни и обретаете способность шутить.

– Но вы не ответили на мой вопрос, миссис Гладдер. Что, если он так и не разберется в себе?

– Разберется, – заверила экономка. И, поднявшись с кресла, добавила: – Однажды вы поймете, что, шагая по своему жизненному пути, вышли к перекрестку. Когда и как это произойдет – заранее знать нельзя. Однако сердце всегда подскажет, какую дорогу выбрать. Ну а пока нужно жить обычной, как можно более насыщенной жизнью.

– Спасибо вам, миссис Гладдер.

Женщина улыбнулась.

– Ладно, пойду… У экономок никогда не кончаются дела, – сказала она и направилась к дверям.

Что ж, наверное, герцогским дочерям тоже не следует бездельничать. Тем более что ей еще предстоит обуздать беспокойных гостей, пока те не превратили замок Райленд в груду булыжников; а также заверить своих сестер, что в ближайшее время она вовсе не собирается умирать.

Голова была невероятно тяжелой, в висках гулко пульсировала кровь.

Остановившись посреди кабинета, Дрейтон скрестил руки на груди и стал рассматривать одну из стен. Точнее – то, во что она превратилась. Да, такого он совсем не ожидал. Как видно, он и в самом деле запустил графин с мадерой в портрет «горячо любимого» деда Джеффри. И судя по тому, что у фигуры, изображенной на свесившейся набок картине, теперь отсутствовала голова, попал прямо в «яблочко». Поразительная меткость, учитывая степень его опьянения.

Дрейтон оглянулся на буфет, после чего снова стал разглядывать выщербленную стену и куски мокрой штукатурки, усыпавшие пол и мебель вместе с прочими обломками.

Здесь, конечно же, присутствовали осколки графинов для бренди и для джина. А также для портвейна, виски и хереса.

Последний, насколько он помнил, отправился в полет после всех остальных. Этот графин он запустил в стену, решив, что нет никакого смысла держать в доме херес, поскольку здесь отсутствует предпочитающая его Кэролайн. А затем он метал все, что был способен поднять. До тех пор, пока окончательно не выдохся. И тогда он поплелся наверх, пообещав себе, что обязательно продолжит разгром, как только немного отдохнет.

Дрейтон подвигал правой рукой, чтобы размять ноющие мускулы.

Да, столь низко он еще не опускался. И наверное, двухнедельного запоя для него уже более чем достаточно.

Но даже если бы он и захотел его продолжить, в доме уже все равно не осталось ни капли спиртного.

– К вам лорд Обри, сэр, – раздался от дверей голос лакея.

Дрейтон запустил пальцы в волосы, которые, казалось, тоже ломило от боли.

Впрочем, если его назойливый приятель намерен задержаться надолго и если он опять будет подсовывать ему какую-нибудь писанину, выражающую «правильную» политическую позицию, тогда, наверное, придется все же послать кого-то в винную лавку. Потому что когда поблизости находится Обри, лучше всего немедленно погрузиться в алкогольный туман.

– Что это? – спросил меж тем вошедший Обри.

– Это я пытался несколько обновить интерьер. Ты впечатлен?

– Да я не про стену. Вот это что?

Дрейтон глянул через плечо. Обри стоял у стола, держа в руках лист бумага с фамильным гербом.

– Приглашение, – ответил Дрейтон.

– Это я вижу.

– Тогда ты, вероятно, видишь и то, что оно пришло от лорда Гладстона, который приглашает меня составить ему компанию в охоте на куропаток.

– И ты поедешь?

– Да, поеду.

Обри швырнул лист обратно на стол.

– Господи, ну зачем?

– Для разнообразия мне хотелось бы ознакомиться и с позицией либералов.

– Зачем?

– А почему бы и нет? – вопросом на вопрос ответил Дрейтон и, сделав несколько шагов, рухнул в одно из кресел, стоявших перед потрескивающим камином.

– Но ты ведь герцог, – напомнил Обри, опускаясь в другое кресло, – и политика либералов идет вразрез с твоими личными интересами.

– А чьи интересы они отстаивают?

– Практически всеобщие, за исключением интересов тех, кто обладает титулом и состоянием.

– А разве не для этого предназначен парламент? – спросил Дрейтон, стараясь не допустить в свой голос саркастические нотки. – Разве не призван он содействовать улучшению жизни большинства британцев?

– Ты что, реформатор?

– Даже не знаю, – отозвался Дрейтон, пожав ноющими плечами. И, возобновив массаж, добавил: – Но я могу отличить добро от зла и именно на основе этого понимания намерен голосовать в палате лордов. Невзирая на то, понравится это кому-то или нет.

– Если ты будешь постоянно придерживаться позиции либералов, это очень скоро отразится на твоем положении в обществе. Ты станешь изгоем в нашей среде.

«Так же, как и те, кто связан со мной, что уже гораздо серьезнее».

– Честно говоря, мне не очень-то хочется общаться с теми, кого заботит не справедливость, а их собственные эгоистические интересы.

– Дело не в том, каких взглядов они придерживаются, а в том, кто они есть… Это аристократы, обладатели титулов. И нравится тебе это или нет, но ты один из них.

Дрейтон задумался о том, насколько ему хочется быть искренним, и решил, что раз уж это утро является утром новых начинаний (впрочем, сейчас уже было куда ближе к вечеру), то он вполне может начать жизнь с чистого листа во всех смыслах.

– Похоже, что титул, которым можно щегольнуть, единственное, что есть у нас общего, – сказал он. – Кроме того… Нет, Обри, я отнюдь не один из этих баловней судьбы. Я стал герцогом лишь потому, что Динки немного недотянул и не оставил наследника.

– Думаю, нам лучше продолжить этот разговор потом, когда ты достаточно протрезвеешь.

– Обри, запомни, – довольно жестко проговорил Дрейтон, – я не намерен поступаться своей совестью, чувством справедливости и элементарной порядочностью ни при каких обстоятельствах – ни в опьянении, ни в состоянии похмелья, ни будучи абсолютно трезвым. – Он предоставил Обри несколько секунд на то, чтобы усвоить это заявление, после чего продолжил: – И возьми себе на заметку… Либо мы соглашаемся иметь расхождения во взглядах, и впредь больше не будем дискутировать на политические темы, либо нам придется положить конец нашей дружбе.

– Дрейтон, но политика очень важная вещь.

Да, наверное, не стоит надеяться, что Обри предпочтет наиболее простой для них обоих выход.

– Я это уже начинаю понимать, – произнес Дрейтон, медленно кивая. – А также начинаю понимать, что политические взгляды того или иного человека наилучшим образом отражают его внутреннюю суть. Приверженность тем или иным идеям говорит очень многое о характере человека и его способности к сопереживанию. Либо он отдаст тебе свою рубашку, либо перережет горло, чтобы завладеть твоими сапогами.

– Если ты полагаешь, будто общество ожидает от своих политиков абсолютной честности и порядочности, и тем более если ты думаешь, что подобные качества вознаграждаются, то ты просто наивен.

Дрейтон медленно втянул в легкие воздух и, разомкнув стиснутые зубы, спросил:

– И что, в таком случае не остается ничего другого, кроме как действовать в собственных интересах?

– Да… Так же, как в интересах своих друзей и всего сословия в целом. Не переходя, разумеется, определенных рамок.

Дрейтон неотрывно смотрел на приятеля, меж тем как его изумление мало-помалу перерастало в неверие, которое затем уступило место негодованию в смеси с отвращением.

– Простите за беспокойство, ваша светлость, – донеслось в этот момент от дверей.

– Не нужно извинений, Бэнкс, – отозвался Дрейтон, поднимаясь на ноги. – Тем более что своим появлением ты спас нос лорда Обри от травмы.

Обри тоже встал и, видимо, на всякий случай зашел за спинку кресла. Дворецкий между тем продолжил:

– Там пришла некая мисс Джейн Дурбин. Она утверждает, что вы ее знаете и охотно примете.

Джейн?

Дрейтон почувствовал, как его сердце забилось быстрее. Хотя он понимал, что если бы случилось что-то ужасное, Джейн сообщила бы об этом прямо от дверей. Или же передала бы дворецкому записку от Кэролайн.

– Бэнкс, пожалуйста, проводи ее сюда.

– Слушаюсь, сэр.

– Ты знаешь, – с некоторой язвительностью произнес Обри, – ты бы не прогадал, если бы позволил ей развлечь тебя.

– Если ты хочешь уйти отсюда с целыми зубами, – чувствуя, как в нем нарастает гаев, откликнулся Дрейтон, – то держи свой рот закрытым.

Он видел, что Обри, этот чертов осел, собирался что-то сказать, однако не успел – как раз в этот момент, облаченная в нестерпимо яркий пурпур, в комнату вплыла Джейн и тем самым спасла его от расправы.

– Добрый день, мисс Дурбин, – поприветствовал Дрейтон, временно загоняя свой гнев поглубже. – Какая приятная неожиданность!

– Добрый день, лорд Райленд. – Остановившись на расстоянии вытянутой руки, гостья присела в неглубоком реверансе. – Добрый день, лорд Обри, – удостоила она того легким кивком.

– Что привело вас в Лондон? – поинтересовался Дрейтон, – уж не обнаружила ли Кэролайн еще одну комнату, нуждающуюся в переделке?

– Вообще-то сейчас она действительно занимается переделкой, ваша светлость.

– Опять?

Джейн слегка поморщилась:

– Пожалуй, более точным будет сказать – занимается косметическим ремонтом. Дело в том, что в тот вечер, когда состоялись так называемые норвежские гулянья, при «езде в оленьих упряжках» несколько кушеток были разодраны, и теперь их нужно перетягивать заново.

Езда в оленьих упряжках?

– А потом, спустя несколько дней после этого, у лорда Эйблина не совсем получился один фокус. Очевидно, он смешал не те порошки, которые следовало смешать, и когда он подлил в свою шляпу воды… Ему еще повезло, что руки остались целы. Брови, думаю, тоже отрастут. В общем, потолок и большой гостиной уже оштукатурен, а мягкую мебель, стоявшую в той части комнаты, также предстоит перетягивать. Ну а затем…

– Надеюсь, замок Райленд по-прежнему стоит на месте? – перебил Дрейтон.

– По крайней мере, вчера, ваша светлость, когда я уезжала, еще стоял.

– Так что там произошло дальше, мисс Дурбин?

– Ну а вчера, во время маскарада, случился небольшой пожар. Дело в том, что лорд Генри изображал из себя Везувий, и когда он начал «извергаться», несколько искр попали на гардины, которые тут же загорелись.

Час от часу не легче!

– Кто-нибудь пострадал?

– Только лорд Генри. Когда Кэролайн бросилась спасать гардины и отшвырнула его в сторону…

У Дрейтона екнуло сердце.

– А как она сама? С ней все в порядке?

– Кэролайн почти как кошка, ваша светлость, – махнув рукой, засмеялась Джейн. – Имеет девять жизней и всегда приземляется на ноги.

– А лорд Генри? Он серьезно пострадал? – Дрейтон спросил об этом не потому, что действительно был обеспокоен. Просто такого вопроса требовали нормы приличий.

– Да нет, не очень, причем не столько физически, сколько морально, – ответила Джейн. – Дело в том, что леди Силлингс… она явилась в облике весталки, о чем, впрочем, никто не догадался… Так вот, леди Силлингс попыталась помочь ему удержаться на ногах, и когда, она ухватилась за «скальные выступы» его костюма, произошел в некотором роде «горный обвал», после чего лорда Генри повело в сторону лорда Бидузлла, который, как на беду, явился в облике Марка Антония, имея при себе меч. В общем, теперь лорд Генри обедает и ужинает стоя.

– Случилось ли что-нибудь еще? – осторожно поинтересовался Дрейтон.

– Ну-у… кое-что произошло, когда из клетки сбежал Скуттер.

Дрейтон вновь напрягся. Ну вот, теперь Фиона… Она просто без ума от своего бельчонка.

– Скуттер сбежал по лестнице в холл, – продолжила Джейн, – леди Фиона с леди Симоной бросились вдогонку, и как раз в этот момент в дом вошли леди Роллс и лорд Беттертон, вернувшиеся с верховой прогулки. Они открыли дверь, и Скуттер решил выскочить наружу. При виде надвигающегося на нее зверя леди Роллс, это нежное создание, тут же, у входа, рухнула в обморок, и лорд Беттертон, как доблестный рыцарь, принялся ее защищать. Он начал лупить своим хлыстом, норовя попасть по Скуттеру, однако все время промахивался, и некоторые его удары достались леди Роллс.

– А что Фиона?

– О-о, в состоянии гнева у девочки не такой уж тихий голосок, – сообщила Джейн. – И при этом она совершенно бесстрашна.

Да, когда дело касается защиты беспомощных животных, Фиона без раздумий выступит против всего мира…

– Я уж боюсь спрашивать о Симоне, – сказал, глядя исподлобья, Дрейтон.

– Ну а Симона схватила медную вазу… ту, что стояла в холле на столе… и запустила ею в лорда Беттертона. Она попала ему прямо в грудь, и тот опрокинулся навзничь, даже вывалившись за дверь. Что, разумеется, положило конец его попыткам совершить подвиг ради прекрасной дамы.

Хорошо еще, что Симона не попыталась пронзить его каким-нибудь холодным оружием.

– А как Скуттер?

– Бельчонок, конечно, был сильно потрясен случившимся, ну а так остался целым и невредимым.

Слава Богу… Иначе Фиона была бы просто убита горем.

– И все это произошло за две недели?

– Да, ваша светлость… В общем, скучать нам не приходилось.

Еще бы… Сначала взрыв, потом пожар… Нанесенное мечом ранение, баллистическая атака с использованием медной вазы… И вдобавок ко всему какие-то немыслимые гонки в оленьих упряжках. Какая уж тут может быть скука?

– Вероятно, Кэролайн желает, чтобы я вернулся и изгнал этих варваров? – предположил Дрейтон. – Вы приехали за мной?

– О нет; ваша светлость, – тотчас же ответила Джейн и, запустив руку в складки пурпурной юбки, извлекла на свет сложенные листки. Протянув их Дрейтону, она пояснила: – Когда Симона и Фиона узнали, что я вместе с лордом Роллсом еду в Лондон за тканями, они попросили меня доставить вам эти послания.

– Благодарю вас, – проговорил Дрейтон, глядя на листки. Три штуки… По всей видимости, одна записка от Кэролайн. Сдержав улыбку, он кашлянул и вновь посмотрел на Джейн: – Когда вернетесь в замок Райленд, передайте Кэролайн мое глубочайшее почтение и скажите, что если я ей зачем-то понадоблюсь, пусть без промедления даст об этом знать.

– Непременно, ваша светлость, – пообещала Джейн. Затем вздохнула и, слегка качнув головой, едва заметно улыбнулась. – Но вообще, я думаю, вы уже заметили, что Кэролайн не склонна излишне драматизировать ту или иную ситуацию и всегда способна справиться с возникающими трудностями самостоятельно.

– Да, заметил, – кивнул Дрейтон, втайне желая, чтобы хотя бы иногда Кэролайн чувствовала себя слабой и беспомощной.

– Ну ладно, мне пора, – непринужденно проговорила Джейн. – А то лорд Роллс уже заждался меня в своей карете.

– Счастливого пути, мисс Дурбин, – пожелал Дрейтон. И, приподняв зажатые в руке листки, добавил: – Еще раз спасибо за доставленные письма.

Джейн улыбнулась и снова присела в реверансе. Затем, повернув голову, сказала:

– До свидания, лорд Обри, – и вышла из комнаты.

Черт бы побрал этого Обри! Он о нем уже почти забыл.

Решив и дальше не обращать на приятеля внимания, Дрейтон развернул первый из листков. Почерк был просто ужасный, тут и там красовались кляксы. В правом верхнем углу стоял отпечаток кошачьей лапы. Улыбнувшись, Дрейтон прочитал короткий текст:

Дорогой лорд Райленд.

Скуттер здоров. Торбан может летать. Бипс растолстел.

Я по вам скучаю.

Леди Фиона Тернбридж.

Что ж, он тоже по ней скучает. Очень сильно.

Чувствуя сдавленность в груди, Дрейтон кашлянул и развернул вторую записку.

Если у Фионы буквы были крупными и округлыми, то здесь они получились мелкими и какими-то угловатыми, как будто это писалось в огромной спешке или под жестким надзором. Почерк, конечно, был немного лучше, чем у Фионы, но зато кляксы присутствовали куда в большем количестве. И похоже, что некоторые из них были поставлены намеренно. А одна, самая маленькая… Дрейтон повернул листок к свету. Да, несомненно, это было изображение виселицы. Он пробежал глазами строчки:

Дорогой лорд Райленд.

У нас все замечательно. Мы здоровы и довольны жизнью. Надеюсь, что и вы хорошо проводите время в Лондоне.

Ваша подопечная леди Симона Тернбридж.

Дрейтон усмехнулся.

Да, она определенно, писала под присмотром. И вероятно, даже под диктовку. Потому что Симоне вряд ли придут в голову подобные слова, и уж тем более она не станет тратить время, чтобы выразить их на бумаге. Да хранит Господь миссис Миллер! Эта женщина, прилагающая столько усилий, просто святая.

Дрейтон развернул третий листок, и его улыбка угасла. Здесь почерк тоже явно принадлежал Симоне. Однако клякс уже не было, ни единой. Так же, как и каких-либо рисунков. Охваченный разочарованием из-за того, что Кэролайн не удосужилась послать ему сообщение, он вчитался в написанное:

Привет Дрейтон.

Я абыскала комнату леди Обри шпгобы найти твои яйтса но не нашла. Наверна их спер иё сынок.

Симона.

Вот тут уже была настоящая Симона, Дрейтон еще раз прочитал записку, поражаясь проницательности и неисправимости девчонки. Но в общем-то она была права. Похоже, он действительно допустил ошибку.

– Содержит ли данная корреспонденция что-нибудь важное? – осведомился Обри.

Конечно, содержит, но вдаваться в подробности он вовсе не намерен…

– Бипс растолстел.

– Приятно слышать… Ты не желаешь сегодня вечером отправиться в клуб?

– Не желаю… – отозвался Дрейтон, направившись к столу. – Я скорее наемся стекла.

– Но нельзя же целыми днями просиживать дома! Не занимаясь ничем, кроме как обогащением английских производителей спиртного.

– Я обогащаю также и шотландских производителей.

– Да не в этом дело! – с досадой воскликнул Обри.

Усевшись за стол, Дрейтон отложил в сторону записки и сказал:

– Мне наплевать на всякие дела. Так же, как и на тебя. Абсолютно.

– Ну ладно… Если ты все-таки решишь выползти из своей норы, то я буду в «Уайтсе». И советую хорошенько подумать, прежде чем публично заявлять о своей приверженности либеральному курсу.

– Твой совет будет учтен, – отозвался Дрейтон и, выдвинув ящик стола, достал несколько листов бумаги. – Желаю хорошо провести время.

Обри покинул комнату, не проронив больше ни слова, что было нехарактерно для него, но мудро.

Как только он исчез, Дрейтон откинулся на спинку стула и обхватил голову руками.

Боже, как же он ненавидит Лондон! Ненавидит этот дом и свою жизнь в нем! Ему хочется обратно в замок Райленд, хочется быть рядом…

Дрейтон уставился на послания от Фионы и Симоны, осознавая внезапно посетившую его мысль.

А ведь со дня смерти родителей у него так и не было дома! Нет, у него, конечно, всегда имелось место, где стояла его койка, поскольку полк обеспечивал своих офицеров помещениями для проживания, но настоящего дома, места, куда бы он стремился всем сердцем, в наличии не имелось. И вот теперь, сам того не заметив, он пустил корни и стал воспринимать замок Райленд как свой родной дом.

Да, это действительно был его дом, потому что там находилась его семья… Фиона со своим маленьким зоопарком, Симона с ее необузданной натурой, но главное – Кэролайн. Он скучал по ней отнюдь не в физиологическом смысле слова, хотя, конечно, присутствовало и это. Нет, по большей части ему не хватало повседневного общения с ней, пусть даже на людях. Общения, несущего такую радость. Ему хотелось видеть, как под воздействием эмоций меняется цвет ее глаз, как она запрокидывает голову, чтобы взглянуть на него, любоваться ее восхитительной улыбкой. Ему хотелось просто смотреть на Кэролайн, разговаривать с ней, вместе с ней смеяться.

Дрейтон сглотнул подступивший к горлу комок. Если она и испытывала к нему какую-то привязанность, что-то похожее на любовь, то, покинув ее, он, конечно же, убил это чувство. Наверное, во всем мире не хватит алкоголя, чтобы залить в нем ощущение вины, заглушить чувство раскаяния, вымыть из его сознания тяжелые воспоминания Возможно, до конца своих дней он будет помнить выражение боли в глазах Кэролайн и безмерную грусть в ее голосе в те минуты, когда она провожала его, стараясь казаться невозмутимой.

Если бы только в тех логических построениях, которые подтолкнули его к «благоразумному» решению, обнаружился какой-то изъян! Если бы только он нашел доводы, способные убедить Кэролайн отказаться ради него от имеющихся у нее перспектив! Что он может им противопоставить? Разве имеет большое значение тот факт, что он ее любит?