Женщина - половинка мужчины

Заявление

Мы, Чжан Юнлинь и Хуан Сянцзю, являемся членами третьей сельскохозяйственной бригады. С прошлого года состоим в браке. Однако в настоящее время чувствуем, что не сошлись характерами и не можем составить крепкую семью. Продолжение семейной жизни не будет способствовать производительному труду в бригаде и исправлению каждого из нас. Имеется обоюдное согласие на развод. Имеется согласие и в отношении раздела имущества. Мы оба будем и впредь всемерно участвовать в социалистическом строительстве и прилагать все силы к исправлению каждого из нас. Просим руководство удовлетворить нашу просьбу.

С уважением

Чжан Юнлинь, Хуан Сянцзю.

Март, 1976 г.

Я положил это заявление перед Цао Сюэи.

Цао Сюэи, стараясь не встречаться со мною глазами, уткнулся в бумагу. Он вытягивал губы трубочкой, хмурил брови, перечитывал заявление вдоль и поперек. Было видно, что он не готов к ответу.

Я и не ждал скорого решения, взял табуретку и сел. Прислонился спиной к стене и закурил, не глядя на него.

Он снял фуражку, запустил пятерню в свои жесткие, как солома, волосы, потом снова ее нацепил. Он, видимо, не мог усидеть на месте — все время двигал ногой, рукой, поводил плечами. Вот он потрогал чернильницу, положил перед собой бумагу и взял наконец ручку. Я уже надеялся, что он подпишет заявление, но ручка была отложена.

— Да, я слышал… слышал… — пробормотал он.

— От кого? — резко спросил я. — От Хуан Сянцзю?

— Э-э… вроде… нет! — Ему было явно не по себе. — Так, многие болтали.

Я промолчал, ожидая, что он будет делать дальше.

За окном конторы вовсю светило солнце. Кажется, кто-то прошел под окном, и Цао с готовностью поднял голову. Ему так хотелось, чтобы кто-нибудь прервал нас. Но я специально выбрал время: все были на работе, даже Сянцзю вышла в поле.

— Может, еще удастся как-то все уладить? — нерешительно спросил он, качая головой и теребя бумагу.

— Чтобы кто-нибудь сверху, — спросил я, — нас мирил?

Он засмеялся.

— Зачем сверху, кто-нибудь из бригады. Кому вы оба верите — Хэй Цзы, например.

— Мне бы не хотелось, чтобы посторонние вмешивались в наши личные дела, — сказал я холодно.

— Да, конечно. Конечно… — он сразу согласился. — Но мне нелегко взять на себя ответственность в таком деле.

Я подумал, что хорошо было бы швырнуть чернильницу прямо ему в морду. Но это была минутная слабость. Осторожность давно вошла в мою плоть и кровь, стала моей второй натурой. Потерпи. Надо потерпеть. Я сидел и сам себя уговаривал. Мне нужна только его подпись. Это заявление о разводе в случае чего защитит прежде всего ее. Надо доигрывать до конца, тем более что эта сцена обещала быть совсем короткой.

— Хуан Сянцзю согласна? — спросил он, вздохнув.

— Конечно, согласна, — с готовностью подтвердил я.

— Что-то не похоже на ее собственную подпись. — Он разглядывал бумагу так и эдак, как будто хотел сказать: вот, мол, какая ответственность за вас на мне.

— Это что же? Может, позвать ее, чтобы она подтвердила?

— Да неплохо бы. — Он заулыбался, потер руки. — Я помню, в прошлом году заявление о заключении брака тоже ты писал.

— У секретаря Цао хорошая память, — сказал я.

Он как будто неожиданно нашел себе оправдание и снова взял ручку.

— Ну, что ж, раз вы оба согласны, почему бы руководителю не утвердить? Женились по согласию, теперь чувствуете, что вместе не можете жить. Потом, глядишь, опять сойдетесь. Сейчас люди часто расходятся, но и сходятся снова тоже часто.

Руководитель — это он. Одним росчерком Цао Сюэи поставил свою подпись.

Я вдруг ощутил острое чувство утраты — как будто я только что лишился чего-то очень для себя дорогого. Я машинально встал и взял со стола бумагу. Печать, подпись. Эти смешные значки определяют теперь наши судьбы. Я сказал:

— Думаю, мне лучше вернуться в комнату к Чжоу Жуйчэну. Так или нет?

На его лице мелькнула какая-то настороженность, но тут же пропала, и он заботливо предложил:

— Может быть, лучше пока не спешить? В этой комнате давно никто не жил, она всю зиму не отапливалась. Вот когда потеплеет, можно туда переезжать. Ведь у вас две комнаты? Вы оба можете там пока пожить.

— Мне хотелось бы переехать как можно скорее.

— Ну, смотри, — он развел руками.

В последний момент я успел заглянуть ему в глаза. Только сейчас я понял, что имела в виду Сянцзю тогда, в овчарне. Но он подписал мое заявление. Какой счет еще я могу ему предъявить?

Когда я поужинал, была уже ночь. Печальная ночь, заставлявшая острее чувствовать свое одиночество.

Она закончила мыть посуду и, отдернув занавеску, вошла ко мне в спальню. Щелкнула выключателем. Комнату залил больно бьющий по глазам свет. Я зажмурился. Мне не хотелось смотреть ей в глаза. Она, как всегда, присела на краешек кана и начала втирать в руки увлажняющий крем. Она любит ухаживать за собой и этим так не похожа на женщину, выросшую в бедной крестьянской семье. Если бы не лагерь, ее жизнь могла сложиться совсем по-другому.

Она все растирала руки, а я никак не мог решиться заговорить.

Женское долготерпение известно. В конце концов я не выдержал и, кашлянув, сказал:

— Сегодня утвердили наше заявление.

Я подчеркнул слово «наше».

Она по-прежнему молчала, внимательно рассматривая свои пальцы. Я привстал, вынул из кармана бумагу и положил возле нее на кан.

Она молча покосилась на листок, потом взяла его и вдруг разорвала пополам.

— Эй! — выдохнул я, но ничего не смог больше добавить. Только испуганно всматривался в ее лицо.

Она не поднимала глаз, опять сосредоточившись на своих руках. Потом спокойно сказала:

— Как будто в игрушки играем. Когда женишься, всем все равно. Когда разводишься — тоже всем наплевать. Должны же существовать хоть какие-нибудь правила.

— Конечно, конечно! — поспешно согласился я. — Но мы что же, должны ехать все эти игрушки оформлять в госхоз?

— Ну! — Она усмехнулась. — Голова-то у тебя вроде должна варить. Разве мы, когда женились, в госхозе оформлялись?

Ну, конечно же! Я только теперь понял. Когда в прошлом году Хэй Цзы принес нам разрешение, я долго думал, ехать или не ехать в госхоз. В бригаде утвердили, а там вдруг упрется кто-нибудь. Мы оба с ней решили, что ехать не стоит. А потом этого разрешения сверху никто у нас не спросил. Так мы и «поженились».

Я выдавил смешок. Выходит, мы, находящиеся «под контролем масс», целый год на незаконных основаниях жили семейной жизнью!

Я-то про все это забыл, а она помнила. Она бросила на меня полный ненависти взгляд:

— Ты врал, когда говорил, что хочешь на мне жениться! — Черты ее лица заострились, губы искривились. — Ты подлец! А я только сейчас тебя разглядела!

Ее слова прозвучали как пощечина, но я сдержался и ответил спокойно:

— Ты ошибаешься. С самого начала я был честен с тобой. — Я вздохнул. — Просто мы с тобой словно сыграли спектакль. Или увидели все это во сне.

И тут как будто что-то в ней надломилось. Она заплакала и стала похожа на маленькую обиженную девочку.

— Я всегда говорила, что ты зверь. Зачем ты меня мучаешь? Уходишь — так уходи, и нечего тут сопли разводить… Так нет, тебе обязательно нужно все приукрасить. Мог ведь просто сказать: «Я ухожу». И ушел бы. И никто бы тебя не держал…

— А откуда ты знала, что я непременно уйду? — спросил я.

— Откуда! Да я все в тебе знаю. — Она прильнула ко мне. — Думаешь, у меня глаз нет? Стал бы ты разводиться со мной, если бы не решил отсюда уйти? Ты двадцать лет в лагере просидел, а так и остался глупым мальчишкой… — Она вдруг прижалась горячими губами к моему уху и зашептала: — Ложись! Я хочу, чтобы сегодня ночью тебе было хорошо. Так хорошо, чтобы ты никогда не смог меня забыть…

Лампа потухла. Лунный свет залил комнату. Поток его ширился, и в этом потоке словно растворялся ее шепот:

— Я знаю, тебя ждет дурной конец. Ведь ты поступаешь не по совести… Но сколько бы людей потом ни вспоминало тебя, кто бы ни нес на твою могилу цветы, от всего сердца по тебе плакать буду только я одна. Ты веришь?..

Я почувствовал, как маленькие горячие руки обнимают меня — все крепче и крепче — и тянут, зовут куда-то. Туда, в глубину лунного озера. Но и там, на дне, я слышу горячий шепот:

— Не забывай! Ведь это я сделала тебя настоящим мужчиной…

В углу по стене карабкается вверх муравей. Пришла весна. Через месяц Цинмин — праздник поминовения мертвых.

Может быть, мне стоило бы вернуться, посмотреть, как она совершает поминальный обряд?

Какая необыкновенная сегодня луна!