Женщина в озере

Глава 5

Городок Сан-Бернардино изнемогал от полуденной жары. Воздух был таким горячим, что у меня буквально пузыри на языке высыпали. Я сидел в машине и тяжело отдувался. На минуту остановился и купил бутылку виски на случай, если окончательно раскисну раньше, чем доберусь до гор. После Крестлина я свернул на шоссе, круто взбиравшееся вверх. За пятнадцать миль дорога поднялась на пять тысяч футов, но и здесь атмосфера была какой угодно, только не прохладной.

Тридцать миль по горам привели меня в высокий сосновый лес, к поселку, называвшемуся Баблинг Спринтс. Там имелись крытая дранкой лавочка и заправочная колонка. Это место показалось мне раем. Начиная оттуда, путь стал прохладней.

Озеро Пума было огорожено длинной дамбой. На каждом ее конце и посередине стояло по часовому. Прежде чем пропустить меня на дамбу, первый из них потребовал, чтобы я закрыл все окна в машине. Примерно в ста метрах от дамбы был протянут трос на поплавках, ограждавший запретную зону.

Озеро кишмя кишело лодками, байдарками, гоночными гребными судами. По голубой воде скользили моторки, оставляя за собой пенные хвосты и резко накреняясь. На поворотах девушки, сидевшие в лодках, визжали и опускали ладони в воду. На волнах покачивались плоскодонки с удильщиками, уплатившими по два доллара за право порыбачить и теперь безуспешно пытавшимися выудить рыбешки хоть на цент.

Дорога бежала вдоль массивных гранитных скал. Потом по обе ее стороны распростерлись луга, где в траве попадались синие ирисы, белый и красный люпин, мята и полевые розы. Стройные ели высились на фоне ясного синего неба.

Шоссе опустилось пониже и снова вернулось к берегу озера. Здесь было полно загорелых девиц в шикарных купальниках, косынках, пляжных сандалиях на толстых подошвах. Взад-вперед носились велосипедисты, то и дело появлялся какой-нибудь потенциальный самоубийца на мотоцикле.

Примерно в миле за поселком от шоссе ответвлялась, поднимаясь в горы, узкая дорога. Некрашеная деревянная доска оповещала: «До озера Маленького фавна 1,5 мили». Я повернул туда. По склонам были рассеяны небольшие домики, примерно через милю они исчезли. Вскоре в сторону свернула еще более узкая дорога. Здесь на деревянной доске было написано:

Мой «крайслер» с усилием пополз в гору, мимо голых гранитных скал. Я миновал небольшой водопад, рощу черного дуба, железного дерева и манцанитовых кустов. Царила глубокая тишина. На ветке закричала сойка. Рыжая белка обругала меня и швырнула в мою сторону шишку. Красный дятел прервал свою работу, уставился черными жемчужинками глазок и спрятался за ствол дерева, чтобы тотчас же выглянуть из-за него с другой стороны.

Наконец на пути показался бревенчатый шлагбаум, также снабженный предупреждающей табличкой. Он был открыт.

Несколько сот метров дорога петляла между стволами деревьев. И внезапно подо мной открылось маленькое овальное озеро, глубоко запрятанное между деревьями и скалами, словно капля росы в сморщенном листе. У ближнего берега была возведена цементированная дамба. Перилами служил натянутый трос. Сбоку от дамбы виднелось старое мельничное колесо, прислонившееся к хижине, срубленной из неободранных сосновых бревен.

На противоположном берегу озера, невдалеке от конца дамбы, я увидел большой красный деревянный дом, немного нависавший над водой. Поодаль стояли еще два дома. У всех трех был нежилой вид: двери заперты, шторы на окнах плотно задернуты. Ставни большого дома были выкрашены в оранжевый цвет, в сторону озера смотрело большое, в двенадцать стекол, окно.

В другой части озера виднелось нечто вроде маленькой пристани с дощатым павильоном.

Выйдя из машины, я направился к бревенчатой хижине, позади которой слышались удары топора. Я постучал. Топор умолк. Мужской голос прокричал что-то неразборчивое.

Я уселся на валун и закурил сигарету. Из-за угла дома послышались шаги.

Передо мною появился человек с резкими чертами лица и смуглой кожей. В руке он держал топор.

Он был коренаст и хромал при ходьбе: выносил правую ногу немного наружу, а потом по дуге выставлял ее вперед. У него был темный небритый подбородок, твердые синие глаза. Волосы с проседью нависали над ушами и давно уже нуждались в свидании с ножницами. Одет он был в синие хлопчатобумажные брюки и такую же рубашку, ворот которой открывал мускулистую шею. В углу рта висела сигарета. Говор был обычным, городским.

— Хелло, что вам надо?

— Мистер Билл Чесс?

— Да, это я.

Я встал и протянул ему письмо Кингсли. Он покосился на бумагу, ушел, прихрамывая, в дом и вернулся с очками на носу. Внимательно прочитал письмо, потом перечитал еще раз. Наконец вложил его в нагрудный карман, застегнул его и протянул мне руку.

— Рад познакомиться, мистер Марлоу. — Мы пожали друг другу руки. Его ладонь напоминала рашпиль. — Значит, хотите посмотреть дом Кингсли? Охотно вам покажу. Господи, уж не собрался ли он его продавать?

— Все может быть, — сказал я. — В Калифорнии все продается.

— К сожалению, это правда. Вон этот дом, красный. И что за дом!

Облицован кедром, черепичная крыша, каменный фундамент, террасы тоже каменные. Ванны с душем, жалюзи со всех четырех сторон, большой камин, комбинированное отопление — дровяное и газовое. Весной и осенью это здесь необходимо. Все — первый класс! Стоит, примерно, восемь тысяч. Это не так уж мало для летнего дома. Да, еще на горе имеется собственный резервуар для сбора дождевой воды.

— А как насчет электричества и телефона? — спросил я, чтобы не показаться невежливым.

— Электричество, конечно, есть, — ответил он, — но телефона нет. Сейчас с этим трудно. А если бы и удалось его провести, то протащить сюда линию обошлось бы в кучу денег.

Он все время смотрел мне прямо в глаза, и я отвечал на его взгляд.

Несмотря на свой здоровый вид, он показался мне пьяницей. Кожа была немного отекшей, с хорошо видными венами, да и глаза блестели. Я спросил:

— Сейчас здесь кто-нибудь живет?

— Ни души! Несколько недель назад была миссис Кингсли. И снова уехала. В любой день может вернуться. Он ничего не говорил насчет этого?

Я сделал вопросительную мину.

— Как? Разве миссис Кингсли продается вместе с домом?

Он взглянул на меня искоса, потом запрокинул голову и разразился грубым хохотом. Звук был, примерно, как из выхлопной трубы трактора. Лесная тишина была порвана в клочья.

— О, Иисус! Вот это шутка! — он хватал ртом воздух. — Не продается ли вместе… — раздалась еще одна очередь хохота. Потом он внезапно замолчал, рот его захлопнулся, как капкан.

— Да, это шикарный дом, — сказал он и оглядел меня подозрительно.

— А кровати удобные? — спросил я. Он наклонился, улыбка исчезла, сменившись злобной гримасой.

— Давно, видать, не получали хорошего синяка под глазом?

Я уставился на него недоуменно раскрыв рот.

— Что-то не доходит до меня ваша шутка, — сказал я. — Наверное, я непонятливый.

— А откуда мне знать, удобные ли кровати, — накинулся он на меня. Он весь напружинился, правая рука приготовилась к удару.

— Не понимаю, почему бы вам и не знать, — сказал я. — Но я не настаиваю. Могу и сам попробовать.

— Конечно, — сказал он злым голосом. — Вы думаете, я не способен узнать сыщика, когда он стоит передо мной? Да я с такими в кошки-мышки играл! Промахнулись, дорогой! Промахнулись, мистер Кингсли! Нанимает сыщика и посылает сюда, чтобы узнать, не ношу ли я его пижамы! Слушайте, пусть у меня и хромая нога, но бабу я всегда сумею себе найти.

Я поднял руку, в душе надеясь, что он не вздумает ее оторвать и зашвырнуть в озеро.

— Вы отвлеклись, — сказал я. — Я не для того сюда приехал, чтобы совать нос в ваши любовные дела. Я никогда не видел миссис Кингсли, а его самого сегодня утром увидел в первый раз. Куда это вас занесло?

Он опустил глаза и тыльной стороной ладони ударил себя по губам, словно желая причинить себе боль. Потом поднес руку к глазам, сжал ее в кулак, снова разжал и посмотрел на пальцы. Они слегка дрожали.

— Очень сожалею, мистер Марлоу, — сказал он медленно. — Не обижайтесь! Я вчера вечером здорово надрался, а сегодня меня мутит, как семь шведов. Побудешь здесь целый месяц один, как перст, так сам с собой разговаривать начнешь! Тут всякое может случиться!

— Может, в таком деле может помочь стаканчик? — спросил я.

Он посмотрел на меня заблестевшими глазами.

— У вас есть с собой?

Я вытащил бутылку из кармана и подержал ее так, чтобы была видна зеленая этикетка.

— Вот это повезло! — воскликнул он. — Черт возьми! Принести рюмки или лучше пойдем в дом?

— Давайте на воздухе. Очень вид красивый!

Припадая на хромую ногу, он быстро сходил в дом, принес два маленьких стаканчика и сел на камень рядом со мной. От него крепко пахло потом.

Я отвинтил пробку, налил ему полный стаканчик, а себе немного. Мы чокнулись и выпили. Он побулькал напитком во рту, и его лицо осветилось улыбкой.

— Друг, это то, что надо, — сказал он. — Интересно, с чего я это так завелся? Тут, в горах, в одиночку и рехнуться недолго. Без компании, без друзей, без женщины… — Он сделал паузу, искоса посмотрел на меня и повторил: — Особенно без женщины!

Я смотрел на синюю воду в озере. Под нависшей скалой на поверхность вынырнула рыба. По воде пошли круги. Легкий ветер шевелил верхушки деревьев, они шумели, как далекий и тихий прибой.

— Она меня бросила, — проговорил он медленно. — Уже с месяц. В пятницу, двенадцатого июня. Я этот день никогда не забуду!

Я подлил ему еще виски. Пятница, двенадцатого июня. В этот самый день Кристель Кингсли ожидали в городе на вечеринку.

— Вам, конечно, это неинтересно, — продолжал он. Но в глазах его было отчаянное желание с кем-нибудь поделиться. Это было ясно видно.

— Вообще-то это меня не касается, — сказал я, улыбаясь, — но если вам от этого станет полегче…

Он торопливо кивнул.

— Знаете, бывает, встретятся случайно двое людей, например, в парке на скамейке, и ни с того, ни с сего начнут говорить о боге. Такого с вами не случалось? А ведь это мужчины, каждый из которых и с лучшим-то другом постеснялся бы об этом говорить.

— Отчего же, так бывает. Я знаю.

Он выпил и посмотрел через озеро.

— Она была славная, — сказал он тихо. — Иногда немного на язык остра, но славная. Мы с Мюриэль полюбили друг друга с первого взгляда. Я встретил ее в одном баре, в Риверсайде, год и три месяца тому назад. Вообще-то в этом баре трудно рассчитывать встретить порядочную девушку. Но так уж получилось. Мы поженились. Я ее любил. И, представляете, как последний дурак изменил ей.

Я пошевелился, чтобы показать, что слушаю. Но ничего не сказал — боялся нарушить его настроение. Стаканчик я держал в руке нетронутым. Я люблю немного выпить, но не тогда, когда кто-нибудь использует меня в качестве исповедника.

Он продолжал с грустью рассказывать.

— Ну, вы, наверное, знаете, как иногда бывает в браке. Проходит немного времени, и появляется идиотское желание пощупать другую бабу. Может, это и подло, но это так. Ничтожество я.

Билл Чесс посмотрел на меня. Я согласился: это, конечно, бывает. Он проглотил содержимое своего стаканчика. Я протянул ему бутылку. Над нашими головами сойка легко перепрыгнула с ветки на ветку.

— Да… — продолжал он, — все лесные жители — немного сумасшедшие, — и я такой же. Казалось бы, живу бесплатно, расходов немного, каждый месяц получаю пенсию — половину моего военного жалованья. Рядом красивая белокурая жена — чего еще желать? И все время, как ненормальный, позволяю себе поглядывать в ту сторону! — Он показал на большой красный дом. Сейчас, в лучах заходящего солнца, он приобрел цвет темной ржавчины. — Рядом с собственным домом, что называется, прямо под окнами — с кем? С разряженной потаскухой, которая для меня значит меньше, чем какая-нибудь соломинка. О, господи, что я за осел! Каким скотом может стать мужчина!

Он выпил и поставил бутылку на камень. Потом выудил из кармана сигарету, чиркнул спичкой об ноготь большого пальца и глубоко затянулся. Я молчал, боялся вздохнуть, как взломщик за портьерой.

— Черт возьми, — сказал он наконец. — Ну ладно, собрался изменить жене, так уж выбери себе для разнообразия женщину другого типа. Но эта баба — там, напротив… Такая же блондинка, как Мюриэль, тот же рост, та же фигура, даже глаза того же цвета! Красивая? Пожалуй. Но не красивей других, а моей Мюриэль и в подметки не годится! Так вот, тем утром иду я к большому дому — мне надо было палить хворост — а она выходит из задней двери, в одной пижаме, да еще совсем прозрачной, прямо все видно… И говорит своим ленивым развратным голосом: «Заходи, выпей стаканчик, Билли! Такое прекрасное утро, а ты вкалываешь!» Я вообще-то люблю выпить — иду к кухонной двери. Она наливает мне рюмку, потом еще одну, и еще одну. И я сам не замечаю, что уже вошел в дом, и чем ближе я к ней подхожу, тем все более постельные у нее глаза!

Он усмехнулся.

— Вот вы спросили, удобные ли постели, — я и завелся. Конечно, вы ничего такого не думали. Но я-то помню… Да уж, постель была очень удобная!

Он замолчал, и его слова как бы повисли в воздухе. Они падали медленно-медленно, потом наступила тишина. Он наклонился над бутылкой и уставился на нее. Казалось, он в душе борется с нею. Бутылка, как всегда, победила. Он сделал большой, долгий глоток из горлышка, потом решительно завинтил пробку, словно хотел этим сказать: кончено! Поднял камешек, бросил его в воду.

— Возвращаюсь я по дамбе, — начал он снова. Его язык отяжелел от алкоголя. — Я, конечно, не новичок в таких делах. Думаю: все обойдется по-тихому. Да, мы, мужики, чертовски ошибаемся в таких вещах, — на этот раз я поплатился, тяжело поплатился! Мюриэль мне такого наговорила! Она так бранилась — я и понятия не имел, что она знает подобные слова. Меня как громом поразило!

— И она ушла?

— В тот же вечер. Меня не было дома. Мне так дерьмово было, что я не мог оставаться трезвым. Сел в свой «форд», поехал к озеру Пума, собрал несколько таких же бродяг, как я, и надрался вдрызг. Все равно легче мне не стало. Возвращаюсь часа в четыре, а Мюриэль и след простыл. Упаковала чемодан и исчезла. И ничего не оставила, кроме записки и следов крема на подушке. Он вытащил из бумажника маленький потертый клочок бумаги и протянул мне. Бумага была в голубую линейку, на ней было написано карандашом: «Мне очень жаль, Билл, но я скорей умру, чем останусь с тобой жить! Мюриэль». Я вернул ему записку.

— А что стало с той, другой?

Билл Чесс поднял плоский камешек и попытался бросить его плашмя по воде, но не получилось.

— А что с ней могло стать? Упаковала вещи и той же ночью убралась. Я ее не видел. А о Мюриэль весь месяц ни слуху, ни духу. Понятия не имею, где она. Наверно, нашла себе другого. Надеюсь, он будет с ней обращаться лучше, чем я.

Он встал и вытащил из кармана связку ключей.

— Если хотите посмотреть дом — пожалуйста. И спасибо за то, что слушали мою болтовню. И особенно за виски. Нате! — Он поднял бутылку и протянул мне.

В ней оставалось немного.