Женщина во мне

1

Воспитание детей на Юге раньше больше сводилось к уважению к родителям и умению держать язык за зубами. (Сегодня правила изменились — речь идет скорее об уважении к детям.) Несогласие с родителями никогда не разрешалось в моем доме. Независимо от того, насколько все было плохо, было понимание того, что нужно молчать, и если я этого не сделаю, будут последствия.

В Библии сказано, что язык ваш - меч ваш.

Мой язык и мой меч - это мое пение.

Все мое детство я пела. Я пела вместе с автомобильным радио по дороге в танцевальный класс. Я пела, когда мне было грустно. Для меня пение было духовным.

Я родилась и ходила в школу в Маккомбе, штат Миссисипи, а жила в Кентвуде, штат Луизиана, в двадцати пяти милях от него.

В Кентвуде все знали всех. Двери оставались незапертыми, светская жизнь вращалась вокруг церкви и вечеринок на заднем дворе, детей одевали в одинаковые наряды, и все умели стрелять из пистолета. Главной исторической достопримечательностью района был Кэмп-Мур - тренировочная база конфедератов, построенная Джефферсоном Дэвисом. Каждый год в выходные перед Днем благодарения здесь проводятся реконструкции Гражданской войны, и вид людей, одетых в военное обмундирование, напоминал о приближении праздника. Я любила это время года: горячий шоколад, запах камина в нашей гостиной, цвета осенних листьев на земле.

У нас был маленький кирпичный дом с обоями в зеленую полоску и деревянными панелями. В детстве я ходила в “Соник”, каталась на картингах, играла в баскетбол и посещала христианскую школу под названием Академия Парклейна.

Впервые я была по-настоящему тронута и у меня мурашки побежали по спине, когда услышала, как наша домработница поет в прачечной. Я всегда стирала и гладила в семье, но когда финансовое положение было лучше, мама нанимала кого-то в помощь. Домработница пела госпел, и это было буквально пробуждением к совершенно новому миру. Я никогда этого не забуду.

С тех пор моя тяга и страсть к пению только усилились. Пение - это волшебство. Когда я пою, я владею собой. Я могу общаться в чистом виде. Когда ты поешь, ты перестаешь использовать язык “Привет, как дела…”. Ты можешь говорить вещи гораздо более глубокие. Пение переносит меня в мистическое место, где язык больше не имеет значения, где возможно все.

Все, чего я хотела, - это уйти от повседневности и попасть в ту сферу, где я могу выразить себя, не задумываясь. Когда я оставалась наедине со своими мыслями, мой разум наполнялся заботами и страхами. Музыка заглушала шум, позволяла мне чувствовать себя уверенно и переносила меня в чистое место, где я выражала себя именно так, как хотела, чтобы меня видели и слышали. Пение приводило меня к присутствию божественного. Пока я пела, я была наполовину вне мира. Я играла на заднем дворе, как любой ребенок, но мои мысли, чувства и надежды были где-то в другом месте.

Я упорно работала над тем, чтобы все выглядело так, как я хотела. Я очень серьезно относилась к себе, когда снимала глупые клипы на песни Мэрайи Кэри на заднем дворе своей подруги. К восьми годам я считала себя режиссером. Казалось, в моем городе никто не занимался подобными вещами. Но я знала, что хочу видеть в мире, и старалась сделать это так.

Художники создают вещи и играют персонажей, потому что хотят сбежать в далекие миры, а побег - это именно то, что мне было нужно. Я хотела жить в своих мечтах, в своем чудесном выдуманном мире и избегать реальности, если только я могла это сделать. Пение стало мостом между реальностью и фантазией, миром, в котором я живу, и миром, в котором я отчаянно хотела жить.

В моей семье случаются трагедии. Мое второе имя происходит от имени матери моего отца, Эммы Джин Спирс, которую звали Джин. Я видела ее фотографии и понимаю, почему все говорят, что мы похожи. Те же светлые волосы. Та же улыбка. Она выглядела моложе своих лет.

Ее муж - мой дедушка Джун Спирс старший - был жестоким. Джин потеряла ребенка, когда ему было всего три дня от роду. Джун отправил Джин в больницу Юго-Восточной Луизианы, по общему мнению, ужасную психушку в Мандевиле, где ее посадили на литий. В 1966 году, когда ей был тридцать один год, моя бабушка Джин застрелилась из дробовика на могиле своего младенца-сына, спустя чуть более восьми лет после его смерти. Я не могу представить, какое горе она испытывала.

На Юге о таких мужчинах, как Джун, говорят: “Для него ничего не было достаточно хорошим”, что он был “перфекционистом”, что он был “очень вовлеченным отцом”. Я бы, пожалуй, выразилась более жестко.

Будучи фанатиком спорта, Джун заставлял моего отца заниматься спортом до изнеможения. Каждый день, когда отец заканчивал баскетбольную тренировку, независимо от того, насколько он был уставшим и голодным, ему нужно было забросить еще сотню мячей, прежде чем он мог зайти в дом.

Джун работал офицером в полицейском управлении Батон-Руж, и в итоге у него было десять детей от трех жен. И насколько я могу судить, никто не может сказать ни одного хорошего слова о первых пятидесяти годах его жизни. Даже в моей семье говорили, что мужчины Спирсы обычно были плохими, особенно в том, как они обращались с женщинами.

Джин была не единственной женой, которую Джун отправил в психиатрическую больницу в Мандевиле. Он отправил туда и свою вторую жену. Одна из сводных сестер моего отца рассказала, что Джун подвергал ее сексуальному насилию, начиная с одиннадцати лет и до тех пор, пока она не сбежала в шестнадцать.

Моему отцу было тринадцать, когда Джин умерла на той могиле. Я знаю, что эта травма - часть того, почему мой отец был таким, каким он был с моими братом и сестрой и со мной; почему для него никогда ничего не было достаточно хорошим. Отец заставлял моего брата добиваться успехов в спорте. Он пил до тех пор, пока не переставал соображать. Он пропадал на несколько дней подряд. Когда отец пил, он был очень грубым.

Но с возрастом Джун смягчился. Я увидела не злобного человека, который издевался над моим отцом и его братьями и сестрами, а дедушку, который казался терпеливым и милым.

Мир моего отца и мир моей матери были совершенно противоположны друг другу.

По словам моей матери, мама моей мамы - моя бабушка Лилиан “Лили” Портелл - была из элегантной, утонченной семьи в Лондоне. В ней чувствовалась экзотика, которую все отмечали: ее мать была англичанкой, а отец - уроженцем средиземноморского острова Мальта. Ее дядя был переплетчиком. Вся семья играла на музыкальных инструментах и любила петь.

Во время Второй мировой войны Лили познакомилась с американским солдатом, моим дедушкой Барни Бриджесом, на танцах для солдат. Он был шофером у генералов и любил быструю езду.

Однако она была разочарована, когда он взял ее с собой в Америку. Она представляла себе жизнь, подобную той, что была у нее в Лондоне. Когда она ехала к нему на молочную ферму из Нового Орлеана, она смотрела в окно машины Барни и была обеспокоена тем, каким пустым казался его мир. “Где все огни?” - спрашивала она своего нового мужа.

Иногда я думаю о том, как Лили едет по луизианской сельской местности, смотрит в ночь и понимает, что ее большая, яркая, наполненная музыкой жизнь с послеобеденными чаями и лондонскими музеями скоро станет маленькой и тяжелой. Вместо того чтобы ходить в театр или покупать одежду, ей придется провести жизнь взаперти в деревне, готовить, убирать и доить коров.

Поэтому моя бабушка держалась особняком, читала тонны книг, была одержима уборкой и скучала по Лондону до самой смерти. Мои родные говорили, что Барни не хотел отпускать Лили обратно в Лондон, потому что думал, что если она уедет, то не вернется домой.

Мама говорила, что Лили так отвлекалась на собственные мысли, что начинала убирать со стола раньше, чем все заканчивали есть.

Все, что я знала, - это то, что моя бабушка была красивой, и мне нравилось копировать ее британский акцент. Говорить с британским акцентом всегда доставляло мне удовольствие, потому что это заставляло меня думать о ней, моей модной бабушке. Я хотела иметь манеры и дивный голос, как у нее.

Поскольку у Лили были деньги, моя мама, Линн, ее брат Сонни и сестра Сандра выросли в обеспеченных условиях, особенно для сельской Луизианы. Несмотря на то что они были протестантами, моя мама посещала католическую школу. В подростковом возрасте она была великолепна, ее черные волосы были коротко подстрижены. Она всегда ходила в школу в самых высоких сапогах и самых маленьких юбках. Она тусовалась с геями в городе, которые катали ее на своих мотоциклах.

Мой отец проявлял к ней интерес, как и положено. И, возможно, отчасти потому, что Джун заставлял его так нелепо трудиться, мой отец был невероятно талантлив в спорте. Люди проезжали километры, чтобы посмотреть, как он играет в баскетбол.

Моя мама увидела его и сказала: “О, кто это?”.

По общему мнению, их отношения были рождены взаимным влечением и чувством приключений. Но медовый месяц закончился задолго до моего появления.