Жесткая блокировка

15 июня, 15.30

Передохнув, Роман спустился с очередного холма (сколько их было!) и двинулся в направлении видневшейся в полукилометре лиственной чащи.

Но когда подошел ближе, понял, что за чащу принял густые заросли из ольхи, ивы и тополя, окружившие плотной стеной небольшое круглое озерцо.

Озерцо было хорошеньким, точно нарисованным. Зеркальная голубая гладь, задумчивый камыш, белые уточки у дальнего берега.

Стоп! Почему утки белые?

Насколько знал фауну Роман, белые утки в дикой природе не водятся. Они больше пегие, серые, коричневые, всякие там пестрые, но только не белые.

Значит, по озеру плавали утки домашние. А раз так, где-то поблизости есть жилье. Утки – не коровы, далеко от дома пастись не уходят.

То обстоятельство, что рядом может оказаться хутор или даже деревня, заставило Романа задуматься. До этого времени ему люди не встречались. От веселой полянки он отошел более чем на двадцать километров. Можно предположить, что если даже туда и слетелись соратники погибших, то ни разобрать завалы, ни установить пропажу пленника и дать сигнал у них быстро не получится. А значит, если Роман выйдет к людям, то ему не грозит немедленное пленение. В конце концов, не все же в этих лесах бандиты и живодеры.

А выйти к людям не мешало. Навигатор к этому времени перестал действовать. Причина банальная – села питающая его батарея. Поэтому сейчас Роман был практически слеп. Благодаря компасу, примерное направление он выдерживал. Но ему столько раз приходилось его менять, обходя сложные участки, что ту точку, где граница была наиболее приближена, он утерял, и теперь мог надолго сбиться с пути и проблуждать по лесу до ночи.

В связи с этим помощь местных жителей была бы очень кстати. Они знают тут все тропки-дорожки и могут подсказать наиболее удобный выход к границе. А если разговориться по душам, то и получить совет, как перебраться через кордон, не оставляя следов. Пачка гривен у Романа на этот случай имелась, так что нужный разговор мог вполне состояться. Главное, чтобы человек попался хороший.

Полежав на тенистом бережку в мягкой, стелющейся траве, Роман сполоснул лицо, смывая с него дикое, лесное выражение, привел себя в некоторое подобие приличного вида и двинулся вдоль озера к тому месту, где плескались утки с утятами.

Из зарослей показываться не спешил. Сперва надо узнать, что за деревня и кто в ней живет. А то еще нарвется на мотоциклистов в немецких касках и со «шмайссерами» на груди. После всего происшедшего он бы этому не удивился.

Добравшись до пологого бережка, откуда утки и спускались в воду, Роман увидел на некотором удалении большую хату и несколько деревянных построек. Это был хутор, расположенный на равнине, замкнутой со всех сторон лесистыми холмами. Точно оазис в пустыне.

Залитый солнцем, изумрудный луг был огорожен оградой в три жерди, но это была ограда для скота, для человека же она препятствия не представляла.

На одной половине луга трава была скошена, и стояли маленькие аккуратные стожки. Зрелище было из разряда средневековой буколики, не хватало только двух кудрявых влюбленных, копошащихся в одном из стожков.

На другой стороне паслись две черно-белые коровы и теленок. Поблизости от них ходил стреноженный конь. Какого-нибудь старичка-пастуха Роман не разглядел. Вместо него был рыжий лохматый пес, лежавший в теньке и изредка поднимающий бдительную морду.

Пасущийся скот Романа не интересовал, поэтому он начал подбираться к хутору с другой стороны. Хоронясь за невысокими кустами, он высматривал хозяина или хозяйку, чтобы до того, как раскрыть свое инкогнито, составить хотя бы приблизительное мнение о том, кто здесь живет.

Подкравшись ближе и заглянув за угол дома, Роман увидел первого жителя. Или, вернее сказать, жительницу. Молодая, судя по движениям и стати, женщина колола дрова, привычно тюкая топором по круглым чуркам. Получалось у нее здорово, чурки распадались на части с первого же удара. Солнце играло на острие топора, кидая ослепительные блики.

Роман последил-последил за работницей и вдруг понял, что мужчины-то поблизости нет. То есть если это хозяйка хутора, то живет одна, без хозяина. Ибо колоть дрова – совсем не женское дело. И даже распоследнее женское дело. Потому как мужик, какой он ни будь, хоть однорукий, хоть одноногий, дров наколет всегда, на это его мужских сил хватит.

А стало быть, можно смело выходить и заводить разговор. Поскольку с женщиной, даже умеющей колоть дрова не хуже мужчины, Роман надеялся найти общий язык без труда. Одежонка, правда, не ахти, и не брит который день, ну да для этих мест сойдет. Главное, как учил душевед Карнеги, широкая улыбка и желание понять собеседника. А все остальное приложится.

Он выпрямился и смело вышел из-за угла.

– Добрый день, хозяйка!

Женщина быстро повернулась, но вопреки ожиданию при виде симпатичного незнакомца топор не опустила, а, наоборот, приподняла его весьма недвусмысленно.

– Стой! – зычно крикнула она.

Эхо взлетело над лугом и оглушительно толкнулось в холмы.

Роман, чуть не присев от этого пушечного залпа, замер на месте.

– Стою… Да вы не волнуйтесь, я вас не обижу.

Он вдруг подумал, что сейчас набежит ватага, скрутит его по рукам и ногам и понесет на палке, как свиную тушу, жарить на костре.

– А ну, мовчы! – приказала кольщица дров, но, правда, уже без первоначальной голосовой мощи.

Была она могучего телосложения, с крутыми плечами, грандиозной грудью и бедрами, как у рубенсовских моделей. Но голова была небольшой, мило закутанной от солнца в белый платочек, ноги и руки почти детских размеров, а свежесть и опрятность простой, легкой деревенской одежды радовали глаз.

– Молчу, молчу, – поспешно сказал Роман.

– Ты один?

– Вы ж приказали молчать, – улыбнулся одной из своих казан́овских улыбочек Роман.

– Один, спрашую?!

Топор опасно шевельнулся.

– Один.

Женщина подозрительно осматривалась, словно ожидая, что сейчас из-за всех углов на нее повалит толпа небритых незнакомцев.

Роман понял, что она боится его еще больше, чем он – ее. А стало быть, она действительно живет здесь одна.

– Чого тэбе тут надо?

– Заблудился, – воспользовался Роман одной из самых подходящих отговорок для подобного случая.

Послышался громкий топот. Роман подумал, что это скачет лошадь, но через несколько секунд стало ясно, что он ошибается. С луга неслась овчарка, огромная, как теленок, и ее вид не предвещал ничего хорошего для нежданного гостя.

– Ой, – сказал Роман.

Он чуть повернулся и стал так, чтобы успеть выхватить «вальтер» из-за пояса. Потому как если этот волкодав кинется на него, то вмиг лишит какой-нибудь части тела.

– Лыско, ко мне! – приказала хозяйка.

Пес, рыча, как лев, замедлил скок и нехотя остановился, озадаченно поглядывая то на хозяйку, то на невесть откуда взявшего незнакомца. В глазах пса стояла вина: просмотрел злоумышленника.

– Кажешь, заблудився? – изучая Романа пытливым оком, спросила женщина.

– Ну да…

Роман снял кепку и пригладил волосы.

Пес сейчас же зарычал, но хозяйке поведение незнакомца чем-то понравилось.

– Так ты один?

– Совершенно один.

– Русский?

– Русский, хозяюшка.

– А чого заблудився?

– Да пошли с друзьями в поход. В польские Карпаты. Ну, я увлекся, ушел в лес – и отбился. Двое суток бродил, никого не видел. Спасибо, на вас вот вышел.

– Тю, та тут же не Польша! Тут Украина.

– Да что вы говорите? – огорчился Роман. – А как же мне быть теперь?

Он как бы невзначай опустился на завалинку, потер ладонью лоб. Пес снова зарычал, однако вызвал лишь недовольство хозяйки.

– Лыско, иди, гляди коров, – приказала она, махнув рукой. – Ну, геть!

Лыско, так ничего и не поняв, опустил голову и потрусил к своему маленькому стаду.

Изгнание Лыско было незамедлительно записано Романом себе в актив. Но для полного правдоподобия надо было доиграть как положено, поэтому, изображая усталость и растерянность, он жалобно посмотрел на хозяйку.

– Вас как зовут?

– Ганна.

– А меня Роман. Понимаете, Ганна, я же не смогу вернуться домой. У меня в лагере остались все документы.

– Так як ты через кордон перешел? – спросила Ганна.

– Не знаю, – пожал плечами Роман. – Наверное, шел, шел лесом и как-то в темноте перешел на украинскую сторону. Я же почти всю ночь бродил. Чуть в какой-то реке не утонул…

– То бывае, – сказала Ганна, с размаху втыкая топор в колоду. – У нас каждый год туристы эти по лесам шляются. Бывае, и з того боку приходят. И охотники ходят. Ты не з охотников?

– Нет, не охотник. У меня и ружья-то нет.

Ганна задумчиво смотрела на «туриста», соображая, как с ним быть.

– Кушать хочешь? – спросила она.

– Не отказался бы, – сказал Роман, которому до смерти опротивели галеты и шоколад.

– Ну, – вздохнула Ганна, – пишлы в дом.

– Пишлы.

Ганна прошла мимо Романа, обдав его запахом здорового женского тела и нагретого солнцем ситца. Отворила тяжелую дверь, обернувшись, махнула Роману.

Тот кивнул, переступил порог. Запахло сухими травами. Сени были просторные, обитые светлой сосновой доской. Чистота идеальная. Казалось, сюда даже пыль не залетает.

Пройдя сени, Ганна ввела Романа в хату. Выбеленная известью русская печь занимала четвертую часть помещения. Остальное убранство было традиционным: красный угол с иконами, широкая скамья у стола, старинный буфет, лежанка за печью.

– А хозяин твой где, Ганна? – спросил Роман.

– Нема хозяина, – коротко ответил та.

Она указала Роману на скамью.

– Сидай.

– Спасибо.

Роман присел к столу.

– Борщ будешь? – спросила Ганна.

– С удовольствием.

Ганна отодвинула заслонку в печи, вооружилась рогачом и вытащила из печных недр увесистый чугунчик, накрытый крышкой.

– А скажи, Ганна, можно перейти границу назад, чтобы не попасться пограничникам? – перешел Роман к выяснению главного вопроса.

– Можно, – просто ответила Ганна.

– А если идти отсюда, то это куда надо примерно курс держать?

– Та выведу я тэбе, – сказала Ганна, наливая борщ в глубокую глиняную тарелку. – Поешь сперва.

– Ага.

Ганна поставила тарелку на стол, положила каравай хлеба, принесла жбанчик сметаны. Зачерпнув из жбанчика полную ложку, уверенно шлепнула ее в тарелку.

От борща пошел такой запах – у Романа закружилась голова. И то сказать, со вчерашнего вечера не ел.

– Спасибо, Ганна.

– Поешь, потом спасибо скажешь.

Роман принялся хлебать густой, наваристый борщ, поглядывая на хозяйку. Поглядывала и она на него, чему-то загадочно улыбаясь.

Она развязала свой платок, сбросила его на спину – и оказалась настоящей красавицей. Было ей лет тридцать, не больше, и она только вошла в свою женскую силу. Лицо полное, но красивой формы, округлая линия подбородка, прямой носик и черные дуги бровей. Ну, чистой воды хохлушка, в самом лучшем исполнении. Могучее тело было по-своему грациозно и удивительно подходило этой аккуратной головке с темно-русыми, янтарного отлива, волосами.

– Невероятно вкусно, – сказал Роман.

– Кушай, кушай, – вдруг засмущалась пышная хозяйка, выскакивая в сени.

Оттуда она принесла изрядный кусок ветчины и тут же нарезала его на овальной досточке.

– Кушай с борщом, буде вкусно.

– Спасибо большое, – кивал Роман, – спасибо…

– А то, може, горилки? – спохватилась вдруг Ганна.

– Нет, спасибо, Аня. Мне ведь назад идти… Еще пограничникам попадусь, так лучше с ними объясняться на трезвую голову.

– Аня.. – усмехнулась хозяйка, покачав головой.

– Что? Я что-то не так сказал?

– Ни, всэ так. Кушай, ты так слабо кушаешь.

– А ты посиди со мной, чтоб кушалось веселей.

Ганна присела на край скамьи.

– А ты звидкуль? – блеснула она карим глазом.

– Из Москвы, – сказал Роман.

– А-а… – покивала хозяйка. – Я в телевизоре видела. Красивый город.

– Красивый, – согласился Роман. – А ты всю жизнь здесь живешь?

– Ни, только восемь рокив[17]. До того жила под Николаевом.

– А сюда как же попала?

– Вышла замуж за лесника – вот и попала.

– А муж где?

– Умер, – потупившись, сказала Ганна.

– Извини.

– Та… – махнула рукой Ганна. – Ты же не знав, чого звиняться? Ты кушай, борщ будет холодный.

Роман принялся дохлебывать борщ.

По застывшему лицу Ганны было видно, что она погрузилась в воспоминания и не прочь поговорить с новым человеком.

– А как он умер? – спросил Роман.

– Згорев на лесном пожаре.

– Вот как.

Роман отложил ложку, перевел дух. После съеденной тарелки борща, подкрепленной ветчиной, он сейчас с удовольствием завалился бы спать часов на двадцать, и ну их ко всем чертям, эти списки, заговоры и прочую дребедень. Остаться тут, на этой изумрудной полянке, ловить рыбу в озере, косить траву, рубить дрова, дышать чистейшим воздухом и есть каждый день этот невероятный борщ – какого еще счастья надо?

– А дети? – поинтересовался Роман, вовремя задавив зевок. – Не успели родить?

– Успели, – улыбнулась Ганна. – Было дитя, но хутко померло. Слабенькое народилось…

Роман только сочувственно покивал, больше не рискуя выяснять судьбу ближайших родственников хозяйки.

– Так ты здесь одна?

– Одна.

– Не боишься?

– Чого бояться?

– Ну, посреди леса все-таки живешь… Женщина. Не страшно?

– Сперва было немного страшно. Потом привыкла. Сама за лесника стала работать. Если что, у мене ружье в шкафу, от мужа осталось. Ни, не страшно… И чужие у нас тут редко бывают.

– Понятно. Ну, большое спасибо, Аня. Я так наелся – на неделю вперед.

– Та шо ты там съел? – удивилась Ганна. – То всего мисочка борща. Давай я тоби каши положу со шкварками. И молока чи кисляку налью.

– Наверное, я не осилю, – виновато улыбнулся Роман.

– От едок… – расстроилась Ганна.

– А ты мне скажи, Аня, как быстро можно от тебя дойти до границы?

– Та быстро. Я тэбе на коне подвезу.

Послышался далекий лай Лыска. Ганна прильнула к окну.

– Якись людыны…

Роман тоже заглянул в окно. Вдали, у леса, показались три мужских силуэта. Они неторопливо брели через луг к хате, поглядывая по сторонам.

У Романа стукнуло сердце. Все трое были вооружены. И не только двустволками. У одного в руках карабин.

Лыско, видимо, узнав кого-то из мужчин, перестал лаять и прыгал возле него, помахивая хвостом.

– Кто это? – спросил Роман.

– То Иван, егерь, – сказала Ганна.

– А те, что с ним?

– Не ведаю. Мабуть[18], охотники.

– Аня, – облизал пересохшие губы Роман, – мне бы лучше с ними не встречаться.

Ганна непонимающе посмотрела на него.

– Понимаешь, может, это с границы кто… – зачастил Роман. – Может, ищут меня? А найдут, у меня будут неприятности.

Ганна молчала, о чем-то думая. У нее даже глаза потемнели и будто ушли внутрь.

– Неприятности, кажешь? – медленно выговорила она.

– Большие неприятности, Аня, – заверил ее Роман.

Ганна опять замолчала.

Трое мужчин, внимательно поглядывая по сторонам, неторопливо подходили к хутору. До них было метров триста. Роман уже видел выражения их лиц. Егерь Иван шел спокойно, ружье висело у него за плечами. Но двое его спутников держали оружие на изготовку и прочесывали территорию настороженными взглядами.

– Помоги мне, Аня, – попросил Роман тихо.

Их глаза были на одном уровне, и тела почти соприкасались. Грудь Ганны высоко вздымалась, касаясь на вдохе плеча Романа. От ее дыхания шевелились волосы на его голове.

Она засматривала Роману в самые зрачки, как будто старалась понять, какую тайну он от нее скрывает. Тот – деваться некуда – стойко сносил испытание, не отводя глаз, хотя больше всего ему хотелось смотреть в окно.

Время шло. Люди подходили все ближе.

– Добре, – решилась наконец Ганна.

Она отвела взгляд и на секунду задумалась.

– Иды за мною!

Роман вслед за ней выскочил во двор. Высокий сарай заслонял их от приближающихся людей.

Ганна подбежала к сараю, открыла широкие ворота и толкнула Романа в спину своей мощной рукой.

– Сховайся в сено. И сиды тихо.

– Понял… Спасибо… Со стола убери.

– Та знаю! – огрызнулась Ганна, закрывая ворота.

Прильнув к щели, Роман увидел, что она побежала обратно в дом. Блузка на спине грозно натянулась, рука рванула дверь так, что едва не сорвала с петель. Ну, если Ганна взялась помочь, то не выдаст. Натура она цельная, волевая, такие, если принимают решение, – уже от него не отступают.

Роман быстро осмотрелся. Внизу половину сарая занимало стойло для коров, сбоку был денник для лошади. Наверху – сеновал. К нему вела приставная лестница.

Взлетев по лестнице вверх, Роман полез на четвереньках направо. Сено было прошлогодним, плотно сбитым, и оставалось его не очень-то и много.

Забившись под стреху в самый дальний угол, Роман начал торопливо выкапывать в сене яму. При этом старался на разбрасывать его в сторону. Опытный взгляд сразу поймет, что кто-то здесь недавно порылся.

Невдалеке послышались голоса.

Роман лег в ямку, стараясь шуршать потише, натянул на себя ворох сухого, колючего сена. Полез глубже, до самого настила, производя такие же движения, как червяк, забивающийся в норку.

– Ганно! – послышался зычный окрик.

Роман замер, прижимаясь боком к бревенчатой стене. Слышимость среди этой сухости была такой же отчетливой, как если бы человек стоял рядом.

Вот скрипнули двери.

– Здорово, Ганно, – сказал тот же голос.

– Добрыдень, Иван, – спокойно отозвалась Ганна.

– А мы до тэбе в госты.

– Бачу.

– В дом пустишь?

– Чого пытаешь? Заходите, добрые люды.

Роман поискал щелку, чтобы выглянуть наружу. Но бревна были сложены слишком плотно, какая там щелка. Приходилось полагаться только на слух.

Судя по топоту ног, все трое вошли в дом.

Роман хотел лечь поудобнее, но передумал. А ну как во дворе остался один из пришедших? Учует шорох в сарае и захочет поинтересоваться, кто там шебаршит. А у него – нарезной карабин, и лучше его любопытства не пробуждать.

Единственное, что сделал Роман, это потихоньку достал «вальтер». В его беспомощном донельзя положении ощущение тяжелой ребристой рукояти в руке давало хоть какую-то уверенность.

Потекли минуты ожидания. Главный разговор происходил в доме, и Роману оставалось только гадать, о чем ведут беседу гости с хозяйкой.

Возможно, это действительно были охотники. Устали блуждать по лесу, городские, непривычные, вот егерь и привел их на постой в гостеприимный дом вдовы лесника. Пусть падкие до деревенской экзотики горожане отдохнут в цивильных условиях да побалуются парным молочком. А то и горилкой с борщиком, это вообще наипервейшее удовольствие.

Во дворе было тихо. Роман почувствовал, что начинает потихоньку задыхаться среди пахучей, пыльной массы. Было колко и жарко до невозможности. Израненные руки болезненно зудели, ноги сводило от долгой неподвижности.

Ну, так и есть, охотники. Иначе чего бы они уже минут десять не выходили из дому? Наверное, Ганна вынесла угощение, и гости, договорившись о цене, налегли на ветчину и борщ, на горилку и сало.

Эдак можно до вечера здесь проторчать. А если ребятки на ночлег устроятся? И полезут на этот самый сеновал? Это что же, лежать под ними до самого утра?

Может, не валять дурака и выйти на свет божий? Если в его легенду поверила Ганна, женщина одинокая и подозрительная, то поверит и егерь. Да еще поможет добраться до границы. Они с Ганной добрые знакомые, поди, она уж замолвит за него словечко? Ведь и покормила его, и улыбнулась пару раз довольно ласково. Должно быть, что-то такое испытала к бедному туристу?

Хотя… Слишком доверяться женской улыбке не стоило. Он уже доверился – и вот результат: список потерян, самого едва не сварили, а сейчас он – в крысиной норе, в духоте и полной неизвестности.

Роман рискнул и повернулся. Стало чуть удобнее, но зато прямо в рот полезли клочья сена. Он начал было отгребать его от лица, но в этот миг стукнула дверь – и он снова замер.

– А мо, вин где огородами пролез? – спросил Иван.

– Та ни, Иван, – ответила Ганна. – Мой бы Лыско его бы вбачив[19] и зъив.

– Мо вбачыв бы, а мо – и ни, – сказал довольно угрюмо третий голос.

Роман понял, что речь идет о нем. Никакие это не охотники. Или, вернее сказать, охотники, но только не на дикого зверя, а персонально на него.

Быстро же раскопали блиндаж. Правда, он и сделан был с отменной крепостью. Наверное, немножко завалило, но не очень. Часок-другой повозились, раскидали камни, вошли внутрь, увидели трех покойников, связались, с кем надо, и узнали, что привезенный на рассвете гость исчез. И мужички умерли не своей смертью. Все понятно. По округе была поднята тревога, и во все стороны разошлись поисковые отряды.

Один из них добрел до хутора Ганны. Проголодавшись на свежем воздухе, «охотники» перекусили, но о своей главной цели отнюдь не забыли.

– А може, вин де в хлеву сховался? – спросил третий участник. – Чи в погребе или свинарнике?

– Тю, придумав, – насмешливо сказала Ганна. – Та я была и в погребе, и в хлеву – ниде не бачила вашего браконьера.

– Може, вин так сховався, шо ты и не вбачила, Ганно, – резонно заметил Иван.

– Ат, придумав!

Беседа продолжалась в том же русле. Как видно, охотнички не торопились.

В конце концов, не слушая Ганну, они стали методично проверять все надворные постройки.

Роман передернул затвор «вальтера». Скоро очередь дойдет до хлева. Хотя поднимать стрельбу не хотелось. В том, что он справится со всеми тремя, невзирая на их карабины, он не сомневался. Но, во-первых, очень не хотелось громоздить количество трупов. Об этом тоже станет известно, и, надо полагать, довольно быстро, и тогда сюда будет запущена целая армия «лесных братьев». И от них уже ничем не отобьешься, останется только бесстрашно расхохотаться им в лицо и пустить себе пулю в висок – во избежание второго котла или еще чего-нибудь попаскуднее.

Во-вторых, жалко было хозяйку. Последствия перестрелки, в чью бы пользу она ни завершилась, внесут в ее жизнь исключительно негативные изменения. А ей здесь, судя по всему, живется неплохо. Во всяком случае, у нее свой дом, свое хозяйство и работа – а это в наши дни дорогого стоит. Скучновато, может, чуток долгими зимними вечерами, но лучше уж чуток поскучать, чем все разом потерять, а то и вовсе принять лютую смерть от одичавшего сброда.

Поэтому Роман вжался в бревно и даже подтянул колени, чтобы занимать как можно меньше места. А вдруг проверяющие поленятся лезть на жаркий сеновал и удовольствуются взглядом с лестницы?

– Та хлопцы, охота вам потеть? – послышался задорный голос Ганны. – Кажу ж, что нема никого. Быв бы хто, так сам бы вылез со страху. Вон при вас какие ружья!

Она самоотверженно пыталась не пустить гостей в хлев, и голос ее предательски обрывался, несмотря на шутливый тон. Роман даже испугался, что гости по голосу хозяйки смогут догадаться о ее нечистой совести и приступят к ней с допросом.

«Лучше бы она уж молчала, – думал он, сжимая пистолет. – Все равно доберутся сюда».

– Не бойся, Ганно, – сказал утешительно егерь. – Не покрадем мы твои припасы.

– От, придумав, – храбрилась Ганна. – Мне припасов жалко? Беритэ шо пожадаетэ. Все равно исти нема кому.

– Ты такое не кажы! А то тут сразу голодный рой слетится.

– Нехай литыть. Я всим радая…

Громко заскрипели ворота хлева. Роман понял, что момент истины близок. Хуже всего, что у него нет возможности выглянуть из своей норы. Хоть бы краем глаза следить за тем, что происходит внизу.

Но не только выглянуть – шевельнуться нельзя было. Поэтому он лежал неподвижно, как камень, и только по голосам мог догадываться, чем заняты сейчас «охотники».

Те не поленились и заглянули в коровье стойло. Досмотр велся очень тщательно, не пропускался ни один угол, за которым мог бы отсидеться беглец.

– Треба наверх лизты, – сказал один из охотников.

– Треба… – отозвался без энтузиазма другой.

Видно, парни несколько устали. И в жаркую темень сеновала лезть им совсем не хотелось.

Но напрасно Роман понадеялся, что дело закончится осмотром первого этажа. Вот заскрипела лестница – кто-то стал подниматься наверх.

– Та никого там нема, хлопцы, – надрывалась Ганна. – Коровы с конем в поли, а в хлеву тильки мыши…

Скрип затих.

– Ну, шо там? – спросили снизу.

– Кажись, пусто, – послышался совсем рядом с Романом не слишком уверенный голос.

– Ты добра гляди, Антось, – посоветовали снизу.

– Та гляжу, – огрызнулись сверху. – Тут тёмно, бачу тильки сено.

– Ты дальше залезь.

– От сам и лезь!

– На вилы, Антосю, – стукнуло что-то внизу. – Поштурхай по углам. Мо наколеш гада на зуб.

– Давай.

Роман похолодел. Подобного он не предвидел. Если бы охотник просто начал ходить по сеновалу и наткнулся на него, он бы немедленно начал действовать. А как быть в этой с ситуации? Ждать, пока тебя наколют на вилы, и только тогда стрелять? Но ведь вилы – оружие серьезное, можно угодить на зубья так, что на них и околеешь. Стрелять? Если проявить немного выдержки и положиться на удачу, можно миновать железных зубьев. И тогда все обойдется как нельзя лучше.

– Нашто вилами, хлопцы! – ударилась в крик Ганна. – Вы ж мне все сено переворушите.

– Нехай поворушат, Ганно, – возражал егерь Иван. – Тоби ж легче будэ его доставаты.

– Ну, давай, Антосю! – послышалось снизу. – Жарко ж! Я вже весь спрев.

– А я дак змэрз! – разозлился Антось.

Послышались методичные толчки. Вилы с силой вонзалось в спрессованное сено.

Роман, мокрый от пота, но с холодной спиной, вслушивался из своей норы в характер толчков.

Сначала Антось проверил левую сторону сеновала. Орудовал он вилами очень энергично, порой те глухо стукали о доски настила, пронзая насквозь истончавший за зиму и весну слой сена.

– От, нема вам спокою, – мучилась и чуть не плакала Ганна, не зная, как помочь Роману. – Та поломаешь мни крышу!

– Тихо, Ганна, не бойся, – отвечал Иван. – Крыша ему не треба. Ён тильки сено поворушит – и всэ.

– Ой, сено… – простонала Ганна. – Шукали б вы того браконьера в лесе.

Роман услышал, как тычки стали приближаться к нему. Старательный Антось, прощупав среднюю часть сеновала, перешел на правую сторону.

Направив ствол пистолета в сторону Антося, Роман ждал. Решил так: как только тычки возникнут в опасной близости от него, выскакивать и стрелять. Затем прыжок вперед – и валить второго охотника.

Смущал егерь. Судя по интонациям, с Ганной у них хорошие отношения. Убивать его не хотелось. Оглушить и связать? И запереть в погреб? Наверное, так… Но он же палить начнет, сопротивляться. Тратить на него время – себе дороже. Выходит, надо его тоже – того. Или все-таки не надо?

Ладно, как будет, так будет.

Вилы, потыкавшись в метре от Романа, начали уходить к другому углу. На этой стороне сеновала слой сена был повыше, поэтому Роман и подался сюда. Вилы здесь не доставали до досок и вонзались в сено с тихим, потрескивающим хрустом.

Роман уже начал верить, что его обошла неприятная участь быть нанизанным на железные зубья, когда вдруг прямо над ним послышался глухой удар, и его плечо обожгло жгучей болью.

Антось напоследок решил проверить самый дальний от него угол, куда он сразу поленился дотягиваться. «Проверил» он с такой силой, что вилы вонзились в бревно, возле которого лежал Роман, и при этом крайний зубец вспахал кожу на левом плече беглеца.

Сдержав мгновенное желание выпалить в обидчика, Роман сжал зубы и ощупал рану. Антось тем временем с громким шорохом раскачивал вилы, пытаясь выдрать их за конец черенка.

Рана была пустяковая. Пользуясь тем, что вилы застряли в стене, Роман осторожно протянул руку и вытер окровавленный зубец.

Вслед за тем вилы вырвались из стены и с присвистом ушли к Антосю. Раздосадованный тем, что пришлось так долго вызволять свое оружие, тот завершил поиски и со скрипом полез вниз.

– Ну шо, Антось? – спросил его напарник.

– Та шо! Тильки запарився.

– Ну, молодец. Зато будэмо точно знаты, что того гада тут нема.

– Ага…

– Ну шо я казала! – подала голос примолкнувшая было Ганна. – Чи я свое хозяйство не знаю? Так жа ж ни, полизлы по всих вуглах. Чого полизлы? Той ваш браконьер и з лесу не вылазив!

– Ну, тихо, тихо, – урезонивал ее Иван. – Треба было проверить. Для порядку.

– А на шо мни таки порядок? Тильки все сено мне переворушилы. Порядок…

Антось слез вниз, ворота хлева закрылись. Голоса стали затихать. Роман уже не разбирал, о чем говорят.

Он позволил себе осторожно разгрести сено и вылез наверх, потому что внизу он уже просто задыхался. На поверхности тоже было не очень свежо, не зря Антось «запарився», но все-таки здесь можно было дышать полной грудью.

Прислушиваясь к слабеющим звукам, Роман пытался остановить сочащуюся из плеча кровь. Рана хоть была не опасна, но все же представляла собой глубокую, рваную ссадину. На жаре с такой штукой лучше не ходить, враз загноится. Надо обработать антисептиком и, желательно, перевязать. В идеале не мешало бы вкатить укол от столбняка, потому как вилами берут не только сено, но и навоз, а навоз – продукт не самый стерильный. Но, во-первых, где этот укол искать, а во-вторых, не до него, говоря по совести.

Как бы там ни было, Роман посчитал, что ему сильно повезло. Чуть бы ниже – и все могло закончиться гораздо плачевнее. Тут крупный кровеносный сосуд, плечевой сустав, очень хрупкий, легкие рядом, да и сердце недалеко…

Или не выдержал бы он и открыл стрельбу. И тогда все сейчас разворачивалось бы совсем по другому сценарию.

А так – тишина и покой. Как оно до того и было.

Голоса затихли совсем. Роман осмелился встать во весь рост и выглянуть сквозь щели под стрехой наружу.

Троица удалялась в сторону леса. Ганна стояла недалеко от хаты и смотрела им вслед. Казалось, она никак не могла поверить в то, что все кончилось.

Вот она повернулась и пошла к дому, по дороге то и дело оглядываясь.

Роман начал спускаться по лестнице. Рана двигаться не мешала, мешала только кровь, текущая по руке.

Со скрипом открылись ворота.

– Роман! – жалобно позвала Ганна.

Она стояла на пороге, огромная, как копна, и этот жалобный голос до того ей не шел, что Роман едва не рассмеялся.

– Тут я, – отозвался он.

– Ты живой?!

– Живой, как видишь.

– Ой, – прижала она руки к груди. – А я так злякалася[20]! Як той гайдамак почав шарыты вилами, я думала, конец тоби.

– Нет, не конец, – сказал Роман, подходя к ней. – Все обошлось. Плечо только чуть задело.

– Та ты же поранены! – испугалась Ганна, увидев, что весь рукав куртки залит кровью.

– Да ничего, это мелочь. Промыть бы чем.

– Ходем в хату. Ой, то кров тэче… Ну, пишлы швыдче, ще помрешь.

– От такого пустяка, Аня, не помирают… – говорил Роман, идя за ней через двор к дому.

– Швыдче, швыдче, Роман!

Ганна разволновалась до того, что готова была нести его на руках.

В сенях она велела Роману сесть на табурет и стащила с него куртку и майку. При ближайшем рассмотрении ссадина на плече оказалась пустяковой, Роман даже перевязывать бы ее не стал. Но Ганна держалась другого мнения и принялась деятельно обрабатывать рану.

Невзирая на свои габариты, она проворно бегала туда-сюда, собирая все необходимое для полного медицинского обслуживания.

– Зараз, Романо, зараз… – приговаривала она, топоча в пол своими небольшими, крепкими ногами.

– Да я подожду, не торопись, – ласково отзывался он.

Они вместе пережили нешуточное испытание, и это сблизило их, сделало сообщниками, заставило по-иному взглянуть друг на друга.

Наконец Ганна все подготовила, вымыла руки и села перед Романом на другую табуретку.

Сначала тщательно промыла ранку кипяченой водой. Затем отерла чистейшей льняной тряпочкой. Руки ее с такой нежностью и заботой касались тела Романа, что и самая опытная медсестра не смогла бы сравниться с ней. Роману и неловко было, что ничтожной царапине уделяется такое внимание, и не хотелось мешать доброй хозяйке, которая разве что не дышала на его плечо.

– Тут у мене бальзам целебный, – говорила Ганна, открывая какую-то баночку из темно-зеленого стекла. – От него раны заживляются за один день.

Она осторожно принялась накладывать бальзам указательным пальцем. При этом закусила верхнюю губу и стала похожа на первоклашку, которая пишет в прописях первые закорючки. Но зрачки ее были почему-то чересчур расширены, а пышная грудь ходила под блузкой так, как будто ей там было очень тесно.

– Так не больно? – спросила она.

– Вообще не больно, – заверил ее Роман.

На плечо будто сделали легкую заморозку, боль ушла окончательно. Царапина под слоем бальзама уменьшилась и потемнела, заживляясь на глазах.

– Почакай, – шепнула Ганна, видя, что Роман хочет подняться.

Она вскрыла упаковку с бинтом, положила руку Романа себе на плечо и быстро забинтовала ранку.

– О так буде добре.

– Спасибо тебе, Аня, огромное, – улыбнулся Роман. – Ты просто спасла меня.

Он потянулся, чтобы взять майку с лавки. При этом глаза Ганны жадно скользнули по его худощавому, перевитому мышцами торсу.

– А шо это у тэбе? – спросила она, взяв его за кисть.

Следы от веревок проступали багровыми полосами, запястья были стерты до крови.

– Да… – замялся Роман. – Дело прошлое…

Он хотел отнять руку, но Ганна не пустила.

– Ты ж ниякий не браконьер, так?

Роман понял, что пришло время объяснений.

– Нет, Аня, я не браконьер.

– А хто? – сжимая его руку горячими ладонями, выдохнула Ганна.

– Я шпион, Аня.

– Шпи-он? – раздельно произнесла она.

– Да, шпион.

– А шо ты тут робишь?

– Выполняю задание.

– Какое задание?

Глаза Ганны становились все шире. Видно было, что любопытство ее потревожено до основания и она готова на все, лишь бы это любопытство удовлетворить.

Что ж, имела право.

– Опасное, Аня. Извини, но подробности я не могу тебе сообщить. Это государственная тайна. Могу только сказать одно: я пытаюсь помочь твоей стране, а плохие люди очень хотят мне помешать.

Ганна поводила густыми бровями, вздохнула.

– А воны казалы, що ты браконьер и бандит. И що ты убив трох чоловик. То правда, Роман?

– А ты сама как думаешь, Аня?

Ганна задумалась, завздыхала громче.

– Ни, – покачала она головой. – Брешут они. Мо ты там и убив кого… – она кивнула на следы от веревок. – Но ниякий ты не бандит.

Роман только мягко улыбнулся в ответ. И сделал то, чего делать, в общем, не следовало, а именно: слегка подкатил глаза и качнулся на стуле. Ход, конечно, нечестный, учитывая сердобольность хозяйки, но его тяготил этот разговор, и лучшего способа прервать его, чем изобразить легкую дурноту, он не нашел.

– Ой, та ты же весь белы! – воскликнула Ганна. – А ну давай пишлы в койку.

– Да не надо в койку, все нормально, – попробовал запротестовать Роман.

– Надо! – отрезала Ганна. – Полежишь трохи, поспишь – к вечеру будэшь здоровый.

Она обняла его своей полной, горячей рукой, подняла с табурета и препроводила в хату, в горницу, где Роман почувствовал себя, как в этнографическом музее. Ганна уложила его на одну из кроватей-пьедесталов, накрыла мягчайшим покрывалом.

– Спи. А я покуль твою одежу постираю. Через час все буде сухое.

– Вот через час меня и разбуди.

– Добре.

– Но не позже.

– Добре. Спи.

Ганна ушла, закрыв за собой двери. Роман поводил глазами по стенам, нашел портрет сурового, стриженного полубоксом человека, посмотрел на него посмотрел, да и уснул.

Спал не долго. Во дворе что-то стукнуло – и он проснулся. Откинув покрывало, хотел подбежать к окну, посмотреть, что там? Но во дворе было тихо, не доносилось больше ни стуков, ни, не дай бог, голосов, и Роман расслабленно откинулся на подушке.

Здесь ему бояться некого. Ганна, перетрусившая после визита «гайдамаков», смотрит в оба и предупредит его, если появится новая группа.

В общем-то, по правилу воронки, в которую дважды снаряд не попадает, никто больше появиться не должен. Вряд ли в этих лесах такая прорва боевиков, чтобы бегать толпами целый день. Но на этом свете всякое случается, и терять бдительности не следовало.

Роман подвигал левой рукой. Рана зажила настолько, что не причиняла ни малейшего неудобства. Бальзам и короткий, освежающий сон сделали свое дело. Роман вполне восстановил силы и готов был совершить заключительный рывок до границы.

Вот только надо все же уточнить, куда ему двигать. Ганна, правда, обещала сама отвезти его, но вдруг передумает? После того, как ее навестили вооруженные люди и перевернули все хозяйство, возможно, ей не захочется помогать «браконьеру и бандиту».

Тихонько отворились двери, в дверь бесшумно вошла Ганна. Начала на цыпочках подходить к постели, но, увидев, что Роман не спит, смутилась и нерешительно застыла на месте.

– Проснувся?

– Проснулся. Только что…

Ганна подошла и села на край постели, как-то робко глядя на гостя.

– Не болит рука?

– Совсем не болит, – похвастался Роман и повертел рукой туда-сюда. – Как новенькая. Спасибо твоему бальзаму.

– То мне своячка давала, она все травы знает…

Ганна говорила одно, но на лице ее было написано совсем другое. Что? Роман еще не понял, но то, как она на него смотрела, его насторожило.

– Аня, мне пора. Пока доберусь до границы…

– Поспеешь, – сказала она. – Я тэбе быстро завезу.

– Хорошо.

– Може, ты голодны?

– Да нет, что ты. Недавно же ел.

– А я тоби уточку потушила. З черносливом…

– Ну, спасибо… – растерялся Роман. – Анечка, ты такая заботливая. Что бы я без тебя…

– Анечка, – затуманилась хозяйка. – Скажи ще раз.

– Что сказать?

– Анечка…

– Анечка, – улыбнулся Роман, – ты удивительная женщина. Спасибо тебе за все.

Он хотел слезть с постели, но Ганна вдруг преградила ему путь.

– Роман, – сказала она вкрадчиво и жарко, – покахай мене, Роман.

– З-зачем? – совсем не по-казан́овски спросил он.

– А я хлопчика соби рожу. Такого жа гарного, як ты.

Ганна поднялась и медленно, точно во сне, расстегнула пуговки на блузке. Затем развязала тесемки юбки, сбросила ее, переступив босыми ногами, и сняла легким движением блузку, оставшись в одной белой, полупрозрачной сорочке.

– Покахай мене, Рома, – горячо краснея, дрогнувшим голосом попросила она.

Роман сглотнул, но отступать было некуда. Ганна подняла руки и жестом, не лишенным грации, освободилась от сорочки. Теперь она стояла перед Романом во всей своей величественной наготе.

«Живот твой – круглая чаша, – вспомнилось Роману, – чрево твое – ворох пшеницы… два сосца твои – как два козленка… шея твоя – как столп из слоновой кости…»

Ганна поставила круглое белое колено на кровать, оперлась на нее руками и надвинулась на Романа развесистой, необъятной грудью. Глаза ее горели, щеки, шея и даже плечи были залиты румянцем.

Роману хотелось, как давеча, на сеновале, вжаться в стену и не дышать, но жизнь властно требовала от него очередного подвига.

«Хоть таким образом восполнить нанесенный Украине демографический ущерб», – пронеслось в голове.

В следующий миг на него навалилось большое, упругое, душистое, обхватило, вмяло к себе – и рациональное мышление надолго покинуло его.