Житие архиерейского служки

Киев

Как ни медленно монастырское время, но через несколько часов утро наступило.

Въезд в Киев преосвященного ознаменован был колокольным звоном Печерской лавры.

На другой с приезда день преосвященный со всем своим штатом пошел в предшествии начальника пещер на поклонение святым мощам, хранящимся в этих темных, ветреных подземных коридорах.

Долгий, с подземными закоулками ход, из-под сводов которого души преподобных, как говорят, вознеслись в селение небесное, был зрелищем необыкновенным.

По впадинам, лежащим по обеим сторонам, в небольших гробах, вероятно, вследствие тесноты помещения, скорченные лежали тела святых.

На, ящиках в стене висел даже нетленный младенец – из числа убитых в Вифлееме. Путь его в Киево-Печерскую лавру был неизвестен.

Митрополит киевский севского епископа принял и угостил отменно. Прочие монастырей начальники принимали иерарха с обыкновенной духовенству униженностью.

В один из дней пошел Кирилл посетить академические классы, в которых он когда-то учился.

Ученики риторских и богословских классов, одетые в смурые кафтаны и не носящие штанов, обступили Флиоринского, желая вступить с ним в спор богословский.

Один из риторов, подойдя к епископу, задал вопрос:

– Если бы турок и жид тонули вместе с христианином, то которого из них должно спасать скорее?

Архиерей ответил рассеянно:

– Того, который под руку попадется.

Этот ответ произвел в толпе большое движение.

Архиерей между тем потребовал журнал академический того года, в котором обучался поэзии, и вызвал архимандрита Карпинского.

Затем, разогнув журнал, нашел архиерей в нем отметку, сделанную рукой учителя Карпинского.

Отметка эта не одобряла ученика Флиоринского и удерживала его в том же классе еще на один срок. Седобородый архимандрит стоял перед епископом красный.

Архиерей с запальчивостью бурсака произнес:

– Ложная ваша отметка весь академический журнал пакостит. Я ее не истреблю, пускай пакость эта свидетельствует о вашей слабости. Отметка эта тем вызвана, отче, что я двадцать пять лет тому назад, проходя мимо вас, не поклонился. Но, помня священное писание – не воздавать ни злом, ни досаждением за досаждение, удовольствуюсь только выговором и отпускаю от себя без всякого надрания.

Памятливость Кирилла Флиоринского действительно была изумительна.

Архиерейское служение совершалось им с обычным благолепием. В служении помогали ему многочисленные священники.

Пышность архиерейского облачения, свет двойных и тройных подсвечников, дикириями и трикириями называемых, увеличивали блеск богослужения.

Особые опахала изображали над головою епископа дуновение святого духа.

Тяжелые парчовые ризы окружали его сиянием, но яростный нрав не оставлял сердца разочарованного парижанина.

И он в алтаре одному трикирием бороду подожжет, иному клок волос вырвет, иному кулаком даст в зубы, иного пхнет ногою в брюхо.

Все это он делал при чрезвычайно, на всю церковь, бранном крике.

Особенно он бушевал в ту пору, когда его облачали в священные одежды.

Можно сказать, что он тогда был похож на храброго воина, отбивающегося от окруживших его неприятелей.

Киевские священники, ему не подчиненные, избегали служения с Кириллом, боясь за личную свою сохранность.

И трудно было узнать в этом бушующем в алтаре яростном человеке того грустящего парижанина, который вспоминал о городе мира ночью в Броварах.