Живая жизнь. Штрихи к биографии Владимира Высоцкого - 2

ДМИТРИЙ ЕВГЕНЬЕВИЧ МЕЖЕВИЧ

В 1968 году я пришел в Театр на Таганке — первая встреча с Высоцким (хотя раньше слушал его в концерте). Была робость перед ним — точно помню свои ощущения, именно робость. Потом на репетиции спектакля «Берегите ваши лица» по Вознесенскому услышал «Охоту на волков» — впечатление было потрясающим, Володя меня просто покорил.

Говорить о Высоцком трудно. Всегда чувство опасности— не дай бог посягнуть на что-то… Я знал Высоцкого— вместе работали в спектаклях, были на гастролях, разговаривали. Он менялся, он сам по себе был разным. И герои его разные, а часть героев в нем присутствовала… Да и все мы разные. Он бывал замкнутым и открытым и, как всякий поэт, нуждался в одиночестве. Бывали и взрывы… А когда его одолевали сомнения — «черные человеки», бывал открытым, нуждался в общении.

Его актерские возможности неподвластны анализу. Знаете, как сороконожку спросили: с какой ноги она ходит?.. В «Гамлете» я был занят с самого начала репетиций. Володя шел к роли трудно, для него особенно тяжело было преодолеть «нулевой цикл».

Его манера петь менялась, совершенствовалась, выработалась специфика голоса. Знаете же, он говорил: «Я с детства хрипел…» Во время концертов иногда просил прибавить света в зале, ему нужно было видеть лица… Когда был в ударе, его воздействие на людей было ошеломляющим!

Когда «Пугачева» посмотрели мои друзья, кто-то из них сказал: «А что, у вас все читают, как Высоцкий?!» Понимаете? Хотя все было наоборот, Володя многое в своей манере взял от театра. А так как он обладал огромным темпераментом и поэтическим даром, то в нем эта таганская манера более всего сфокусировалась. Кроме того, его голос был уже заявлен на всю страну, поэтому и было такое восприятие — все читают, как Высоцкий…

Зимой 1980 года, уже после Володиной смерти, я встретился с Леонидом Осиповичем Утесовым. Он рассказал, что некоторое время Высоцкий и Марина Влади снимали квартиру в его доме, более того, они жили на одной лестничной площадке с Утесовым. Володя и Марина пригласили Леонида Осиповича в гости. Высоцкий спел «Охоту на волков»» и песню «Про любовь в каменном веке». И Утесов спросил: «Володя, когда вы говорите, у вас нет такого тембра, такого хрипа, как в пении. Почему?» Высоцкий ответил: «Знаете, Леонид Осипович, иначе будет неинтересно…» Ведь каждый артист ищет свою индивидуальность, какую-то уникальность… Все-таки свой голос Володя сделал сам.

Для Володи естественнее была гитара, оркестр может от чего-то отвлекать. А гитара и голос — это естественные формы выражения, характерные именно для авторской песни.

Естественно, Володя любил то, что делал, так и надо. В первую очередь надо делать то, что должно понравиться тебе, потом оно может понравиться и другим… А делать то, что нравится другим, а тебе не нравится, это, как говорил Розов, абракадабра!

Конечно, Володя понимал масштаб и значимость того, что делает. Из бардов мало кого признавал, кроме Булата Окуджавы. Любил слушать Вертинского, иногда просил меня спеть…

В Болгарии по инициативе Вани Бортника я пел Володе Вертинского. Я начал петь, а Володя говорит: «Еще, еще…» Редко я его видел таким увлеченным. Он знал Вертинского, но тогда некоторые песни услышал впервые. В какой-то мере для Володи это было открытие Вертинского.

1973 год. Ташкент и Алма-Ата — эти две поездки были подряд, одна за другой. Володя пригласил меня к себе в номер и показывал какие-то культуристические упражнения. Показал и говорит: «Делай эти упражнения, и через два месяца тебе придется перешивать пиджаки». Мы тогда долго разговаривали, Володя вспоминал, как он начинал писать песни… Потом сказал: «Иногда берешь текст, смотришь и удивляешься: неужели это я написал?!» Он имел такую способность — посмотреть на свою работу со стороны, некоторое отстранение…

Еще запомнилось, что Володя назвал свою первую песню «Татуировка» и что он удивлялся: оказывается, его записи есть даже в Мурманске. Приезжали друзья — а это было начало 60-х годов — и рассказывали, что слышали его записи в Мурманске.

1975 год. Гастроли в Болгарии, первая наша поездка за границу. В Болгарии нас хорошо принимали! Стоял сентябрь, а в Болгарии это продолжение лета… Вначале была София, потом поездка по стране, и снова возвращение в Софию. И вот во второй раз Володю попросили записать пластинку. На студию приехали Володя, Шаповалов и я, — три гитары. Пластинку записали сразу, без единого дубля.

Спектакль «В поисках жанра» возник неожиданно. Заболела Славина, надо было отменять спектакль. Но зрители уже пришли… А отмена спектакля, когда зрители уже в зале, — это всегда сложно. На сцену вышел Любимов и сказал: «Чтобы не отменять спектакль, мы предлагаем вам наш импровизированный концерт». А перед этим позвонил Владимиру, он, к счастью, оказался дома… Зрителям тогда наш концерт понравился, и Любимов подумал, почему бы не существовать спектаклю в таком необычном качестве. В первом спектакле участников было гораздо больше, а потом остались Владимир, Золотухин, Филатов и я.

Конечно, бывали срывы, бывали загулы… Юрий Петрович в очередной раз говорил: «Все! С Высоцким расстаюсь!» Но вот Володя появлялся в театре, и все куда-то уходило — и срочные замены, и отмены спектаклей.

Мне кажется, что он был не волен в своем творчестве — это было естественно, как мать рожает дитя Его песни — это от бога. И не мог остановиться, сделать паузу, его песни — кони, которых он не мог остановить.

Потерю Высоцкого театр почувствовал — что-то у нас нарушилось… В последнее время (съемки, концерты, длительные поездки) его часто не бывало, но всегда было чувство: в театре — Высоцкий. Трудно привыкнуть к его смерти, это был удар… И еще такое ощущение, что потеряны какие-то отмычки к его личности, возможности общения, а они были… Не спросили, не выяснили, не поговорили.

Ноябрь 1987 г.