Живая жизнь. Штрихи к биографии Владимира Высоцкого

Владимир Борисович ГОЛЬДМАН

Знакомство с Высоцким? Это интересная история… В 1976 году мы с Василием Васильевичем Кондаковым проводили «стадионы» в Севастополе. И нас крупно подвел Муслим Магомаев: он срочно вылетел куда-то с правительственной делегацией. А что такое стадион для администратора? Это ставка на одну «звезду», или как мы говорим, «на одну обезьянку»… И вдруг она исчезает.

Кондаков говорит:

— Немедленно лети в Москву. Единственный человек, который может нас спасти — Высоцкий. Попробуй к нему обратиться: у тебя же есть знакомые на Таганке.

Я прилетел в Москву, пытаюсь пробиться к Высоцкому день, два — ничего не получается. И я решил просто подождать на выходе, у его «мерседеса». Дверца у машины не была заперта, я взял и сел на заднее сиденье. Выходит Высоцкий, с ним еще кто-то. Потом я узнал: это был Иван Бортник. Заводит машину, и мы поехали — они не обращают внимания, что сзади сидит человек!

Уже выехали на набережную, я говорю:

— Извините, Владимир Семенович…

Он резко затормозил:

— Что такое?..

— Вы простите мою наглость, но у меня просто безвыходное положение… Мне пришлось сесть в Вашу машину…

— А в чем дело?

Остановились на набережной…

— Я Вам скажу откровенно: у нас «горят» стадионы. И спасти ситуацию можете только Вы!

— А Вы знаете, сколько я «стою»?

— Да, я знаю, сколько «стоит» Высоцкий. Если Вы согласитесь, я могу рассчитаться вперед…

— Ну, ладно… Давайте завтра встретимся, и я скажу — смогу или нет.

Я по натуре — авантюрист. Заранее купил билеты, потому что не было времени абсолютно. Еще не получив согласия, звоню в Севастополь: «Объявляйте Высоцкого!» На следующий день мы встретились в театре, я вручил ему гонорар за все будущие выступления.

— Это солидно. А когда надо лететь?

— Через четыре часа.

— Как?!

— Да, остается время заехать за Вашей гитарой, и — все! Я уже дал Вас в рекламу…

— Вот дают!

Приезжаем на Малую Грузинскую, Высоцкий побросал в сумку вещи — и мы поехали в аэропорт. А в Севастополе все билеты были проданы в течение полутора часов — ведь на афише появилось имя Высоцкого! В общем, стадионы прошли прекрасно. И с этого времени мы довольно часто работали вместе.

И за это время Володя ни разу не опоздал на спектакль! Я всегда давал «обязаловку» Янкловичу: что бы там ни было — Володя будет на спектакле! А Валерий Павлович мне говорил:

— Не дай Бог, Высоцкий опоздает: мне Любимов голову снимет, а я оторву голову тебе!

Можете спросить у Янкловича: я ни разу его не подвел! Был даже такой случай: в Запорожье мы на ходу прыгали в поезд…

Первого мая мы заканчивали гастроли, а второго-у Володи утренний спектакль «Десять дней, которые потрясли мир». Я узнал: из Запорожья самолеты не летят. Из Харькова в шесть утра был рейс на Москву, я позвонил туда, заказал два билета. Мы пропустили Володю первым отделением, во втором работал ансамбль… Вскочили в поезд, который уже тронулся, и в пять утра были в Харькове.

Ехали одни в пустом вагоне «СВ», Володя познакомился с девчонками-проводницами и подарил им все свои рубашки! А те нагло взяли! Рано утром я рубашки эти забрал и положил к нему в сумку. Прилетели в Москву (я тогда снимал квартиру на Дмитриевке), Володя привел себя в порядок. А я сразу же позвонил Янкловичу, чтобы тот не волновался — Володя в Москве. И без пяти минут двенадцать мы были в театре. А там Власова уже подняла шум: будем снимать спектакль.

Много было разных странных случаев… Как мы летели в Кривой Рог — это сюжет для небольшого рассказа. Там мы должны были работать в цирке три дня, но мы опаздывали. Самолеты не летали: не принимал аэропорт Кривого Рога. Звонит Кондаков:

— Делай что хочешь, но Высоцкий должен быть сегодня!

— Вася, мы уже опоздали…

— Ну, хоть три концерта надо спасти…

И вот в аэропорту Быково я договорился с пилотами, и мы организовали спецрейс! Летели на маленьком самолете: пилот, стюардесса, Высоцкий и я. В Кривом Роге нас посадили на военном аэродроме: выходим из самолета. Я-в подаренной Володей французской кепочке-восьми-клинке, с его гитарой — все бросаются ко мне: «Владимир Семенович!..» Я говорю: «Высоцкий — сзади…» — ведь Володя вообще был очень скромным человеком.

Стадионы и Дворцы спорта мы организовывали вместе с Василием Васильевичем Кондаковым. Кондаков умер в 1988 году, — он был одним из самых крупных администраторов в стране. В прошлом балетный танцовщик, он лет сорок проработал администратором, и всю жизнь за ним гонялся ОБХСС! Вы знаете, что такое работа администратора? Это теперь то, что делают все, а раньше запросто могли посадить… И в конце концов, Кондакова прихватили на «ижевском деле». Он был очень сильным администратором, но непосредственно с Высоцким он контактировал мало. С Володей работал я — от трапа до трапа, от начала до конца.

Смешной случай был в Ташкенте. Работали во Дворце спорта. Заходим с Володей, стоят: Карцев, Ильченко, Полад Бюль-Бюль-Оглы, его директор, спорят: кто будет начинать, а кто — заканчивать. На эстраде ведь это престижно — начинать или заканчивать. Админстратор Полада говорит: «Полад будет заканчивать!» — «Да, пожалуйста!» Карцев и Ильченко: «А мы будем работать перед Володей!..» Хитрые одесситы: знают, что после Володи «нечего ловить». А Высоцкий слушал-слушал все это и говорит:

— По-моему, мы здесь лишние…

Работаем первый день. Полад заканчивает после Володи: моментально — полупустой зал. Он кричал:

— Если вы меня не уважаете, уважайте хоть людей, которые хотят послушать…

Но люди все равно уходили… На следующий день приходит его директор: давайте менять… Работать после Высоцкого — это было бесполезно!

В Шостке мы чуть не разбились. Работали в Сумах, а потом — в Шостке. Ехали пообедать — в машине был еще Иван Бортник. Прекрасная дорога, но шофер — пижон! — ведет одной рукой. Абсолютно ровный асфальт, и вдруг — у водителя вышибает руль! Нас понесло… Я кричу: «Ложись!» На наше счастье параллельно дороге шли трамвайные рельсы — они немного погасили скорость. Меня подбрасывает вверх, и я головой немного продавил крышу, а локтем падаю на Бортника! Иван вышибает дверцу, а Володе — ничего! И мы остановились в пяти сантиметрах от бетонного столба! Машина совершенно целая, кроме вмятины в крыше…

У меня — сотрясение мозга, я плохо соображаю… Они меня быстренько — в машину и везут в больницу. Володю все узнают, пропускают к врачу. Заходим, а она не смотрит на него:

— Пусть пострадавший снимет туфли…

И тут Володя взорвался:

— Да вы что! Автомобильная авария! Человек без сознания!

Она поворачивается:

— Ой, Владимир Семенович!

Бросилась ко мне. Определила сотрясение мозга второй степени и сделала укол… Хотели меня оставить в больнице, но я говорю:

— Нет-нет! Везите меня в гостиницу!

Они оставили меня в номере, а сами поехали на концерт. Поехали с Ваней Бортником. По Володиным просьбам я периодически брал на гастроли то Бортника, то Севу Абдулова.

Володя говорил:

— Надо ребятам помочь. Что они получают? Эти копейки в театре…

А я полежал два часа, а знаете — расчеты-пересчеты, все эти дела — надо ехать. Приезжаю, захожу в зал, Володя обалдел:

— Тебе же лежать надо! Врачи же сказали…

— Да ладно… Нам сегодня все равно ехать в Сумы…

— Я с этим «убивцем» не поеду… Едем на поезде, а он пусть везет вещи и встречает нас на вокзале…

Я заказал билеты, и мы поехали поездом, хотя там всего километров двести.

Сорокалетие Высоцкого — этот день я хорошо помню… Мы работали во Дворце спорта в Северодонецке. А 25 января обком партии попросил сделать выступление в Ворошиловграде, в Доме культуры Чкалова. Северодонецк — рядом с Ворошиловградом, это город химиков и электронщиков. В ДК Чкалова Володе подарили громадный шоколадный торт — килограммов на восемнадцать! — и потрясающие гвоздики! А перед этим, в Северодонецке, во Дворце спорта на табло загорелась надпись: «Поздравляем любимого Володю с днем рождения!» Володю это очень тронуло, просто до слез. В Москву мы прилетели 26 января утром, поехали к нему домой, завезли этот торт и цветы. И мы еще раз поздравили его.

А самый необычный подарок, пожалуй, был в Кривом Роге… Неожиданно на манеж вылетел мужик — такой, видавший виды…

— Володя, да я 15 лет отсидел от звонка до звонка! Вот — целый год точил — возьми на память!

И надел ему на палец перстень из нержавейки. По-моему, этот перстень до сих пор хранится у него дома…

Кавказские гастроли — это осень 1978 года. Орджоникидзе, Грозный, Ставрополь, Пятигорск, Кисловодск — это была самая длинная наша поездка. В Пятигорске мы работали в летнем театре. И вот перед концертом подошли товарищи «из органов» и сказали, что будут гости:

— Владимир Семенович, надо, чтобы репертуар соответствовал.

Он ответил:

— Я буду петь то, что я пою.

Эго я помню дословно. Да, я знаю, что первым секретарем Ставропольского крайкома тогда был Горбачев. Но был ли он на концерте, точно сказать не могу. Я знаю, что к Высоцкому очень хорошо относился один из секретарей, но кто конкретно?.. Я занимался своими делами, а «гости» после концерта заходили к Высоцкому, — во всяком случае мне тогда так сказали.

Да, в Ставрополе Володю нашел Войтенко — легендарная личность! Он, в прошлом летчик, после войны в Австрии сколотил группу из военнопленных — они там громили всех, мстили за русских женщин… Л потом отсидел «десятку»… Но подробностей их отношений я, к сожалению, не знаю.

А в Грозном Махмуд Эсамбаев «отколол номер». Там Володя впервые спел песню про «республику чечено-ингу-шей» («Я сам с Ростова») — о переселении чеченцев и ингушей за Урал после войны. Был стадион на 10 тысяч и там такое творилось! Шел сильный дождь, Махмуд в белоснежном костюме выскакивает на сцену и — на колени!

— Володя, спасибо тебе!

— Да ладно, Махмуд… Ты что — с ума сошел?! Встань!

В Северной Осетии министр культуры говорил Володе:

— Володя, хочешь, мы тебе дадим «народного»?

Запросто бы дали… Ведь последние два года все дворцы спорта мы работали от Северо-Осетинской филармонии и всю прибыль отдавали туда. Благодаря Володе они очень хорошо жили, мы делали им громадные деньги!

Средняя Азия — это июль 1979 года… Володя начал себя плохо чувствовать еще в Навои. Мы работали, отменяли концерты, работали, отменяли… В Бухаре, чтобы Володе было легче работать, Янклович рано утром пошел в кинопрокат доставать ролики, а мы остались в гостинице: Володя, Толя Федотов и еще одна девушка. Я лежу в номере, вдруг слышу — крик! Вылетаю: Володя лежит — клиническая смерть! Федотов сделал ему укол в сердце, потом стал массировать, а я через салфетку дышал ему в рот. Володя очнулся, пришел в себя… Оказывается, он пошел на базар и наелся там вчерашнего плова. Так вот, пришел в себя и говорит:

— Нет-нет… Мы сегодня работаем…

А мы с Янкловичем, не договариваясь:

— Нет, Володя, хватит!

Я снял концерты и отправил их через Ташкент в Москву. С Володей полетел Сева Абдулов, а мы с Валерием Павловичем Янкловичем остались: у нас был багаж, надо было его отправлять…

Почти пять лет работы… Но по времени мы работали не так много: концертов 50 в год — не больше. У Высоцкого свободного времени всегда было в обрез. И Володя за 5 — 6 дней обычно давал концертов 30.

Как он выдерживал? Мы сами удивлялись. Но у Володи было четко запрограммировано: он работал один час пять минут. Он пел 12 песен плюс рассказы — ровно один час пять минут — можно было проверять по секундомеру!

А вы знаете, что концертная ставка у Высоцкого была 11 рублей 50 копеек? Только перед самой смертью Демичев сделал ему «подарок» — повысил ставку до 18 рублей! Высоцкому, который собирал стадионы! А сольный концерт из двух отделений последние два года стоил 112 рублей. Все! Потолок! Сравните: сейчас средненькие певцы, работая с кооперативами, получают от двух до пяти тысяч за вечер! Официально!

А мы делали так, чтобы Высоцкий побольше получал — филармония покупала у него авторские права на песни. То есть, Володе платили и как исполнителю, и как автору, все это оформлялось официально. У него были залито-ваны авторские «рапортички», и, по идее, Высоцкий должен был петь одни и те же песни… Но в каждом концерте две-три песни он обязательно менял, хотя по количеству их всегда было двенадцать.

Концерты — это был для Володи практически единственный способ зарабатывать деньги… За пластинки он не получал ничего, в театре — копейки… Может быть, кино… Но главное — концерты. Со временем было очень плохо, Володя сам говорил, когда он может работать. Звонил:

— Только с Валерием Павловичем утряси сроки!

Ведь Янклович был тогда главным администратором театра на Таганке, и концерты Высоцкого в Москве и Подмосковье организовывал он. Много концертов было и без меня — всяких там творческих встреч. И Валерий Павлович был не просто товарищем Володи, он был очень близким человеком. Янклович занимался всеми его делами.

Я знал Володю пять лет, но у меня язык не повернется сказать, что я был другом Высоцкого. Но я старался, чтобы у Володи было поменьше проблем… И Высоцкий три раза вытаскивал меня из очень серьезных ситуаций.

После смерти Володи я роздал 32 его клавира: подарил Кобзону, еще кому-то… Аранжировки делал, по-моему, Алексей Зубов, но расписаны они были рукой Высоцкого. Все эти годы я писал концерты Высоцкого — просто давал задание радистам. Где хранятся эти громадные бобины? Надо поискать…

Я вам честно скажу: ни одного концерта Высоцкого из зала я не слышал. У меня же свои заботы, администратор должен заниматься своим делом, правильно? В Донецке мы жили через стенку: я всегда старался селиться рядом. Сижу поздно вечером — последний день, делаю расчеты. Звонит Володя:

— Зайди, я новую песню написал!

— Володя, да некогда…

Через час звонит скова:

— Я же новую песню написал — послушай!

— Некогда! Завтра летим, надо сделать расчеты.

— Чудак ты! Люди, вон, на улицах стоят, а ты не хочешь первым послушать новую песню!

Да, в Донецке был такой случай… Вечером, перед концертом, мы идем с Володей… Стоят Кондаков и еще один администратор — спорят, как лучше выстроить программу. И вдруг этот администратор увидел Высоцкого, расталкивает всех и — на колени!

— Владимир Семенович! Разреши объявить твой концерт, а после этого я готов умереть!

Володя ему:

— Да ладно, живи… Не умирай!

И там же, в Донбассе, в Горловке, Володя свой первый концерт работал прямо в шахте, в б часов утра!

Отмены концертов, конечно, были… В Одессе были три отмены, одна была при мне. А в Новосибирск мы раз прилетели, это было в самом начале 1980 года, — запрет… И в Риге, я знаю, были отмены, но один концерт все-таки состоялся. Но на «рубильнике» сидел сотрудник органов. Володя спел залитованный репертуар, и комитетчик стал «выступать»… Так латыши его выгнали. Володя пел еще больше часа, а когда спустился, у подъезда стояла машина, в которой лежали его чемоданы. В этот же день его отправили в Москву. А в Москве?! Сколько времени Высоцкий пробивал концерт в Политехническом музее, готовился! Концерт уже был объявлен — афишный концерт! Володя готовился к нему всю свою жинь! Разрешил Тяжельников, а буквально накануне Шауро концерт запретил! А сколько все это стоило Володе нервов и здоровья?! Последний раз мы работали с Володей во Дворце спорта в Калининграде-20-25 июня 1980 года. Высоцкий уже очень плохо себя чувствовал. Мы отработали четыре дня; на пятый, перед последним концертом, Володя говорит:

— Я не могу… Не могу я работать!

А потом спрашивает:

— А тебе очень надо?

— Володя, откровенно говоря — надо… Если ты сможешь. 5 тысяч человек приехали из области…

— Ну ладно, я буду работать, но только без гитары.

— Хорошо, гитару оставляем здесь…

На сцену вышел Коля Тамразов и сказал, что Владимир Семенович Высоцкий очень плохо себя чувствует:

— Петь он не может, но он все равно пришел к вам. Он будет рассказывать и читать стихи. Вы согласны?

Все:

— Конечно!

И впервые Володя работал концерт без гитары — час стоял на сцене и рассказывал. Муха пролетит — в зале слышно.

А с нами в Калининграде работали «Земляне» — тогда они только начинали. И они должны были заканчивать концерт. Володя на сцене, а они стали за кулисами бренчать на гитарах. Я подошел, сказал:

— Ребята, Владимир Семенович плохо себя чувствует. Потише.

Второй раз подошел. А один сопляк говорит:

— Да что там… Подумаешь — Высоцкий!..

— Что?! Ах ты, мразь! Ничтожество! Еще услышу хоть один звук!..

И только я отошел, он снова: дзинь! Я хватаю гитару — и ему по голове! А они все четверо человек — молодые, здоровые жлобы — накинулись на меня! А я один отбиваюсь этой гитарой… Тут Коля Тамразов спускается по лестнице — увидел, кинулся ко мне!

— Сейчас Высоцкий скажет в зале одно только слово — от вас ничего не останется!

Ну, тут они опомнились, разбежались…

25 июня утром мы были в Москве. В это время заболела моя жена Вера, которую Володя хорошо знал, и 27-го я улетел домой, в Новосибирск. А первого августа мы должны были начинать работать в Алма-Ате.

25 июля рано утром звонит мой брат — Борис Гольдман. Он тогда работал начальником Метростроя, хорошо знал Володю. Борис много сделал для Театра на Таганке — помогал реставрировать здание, поставил им ангар для декораций. Так вот, звонит из Москвы Борис:

— Скончался Высоцкий. Немедленно вылетай.

Первым же рейсом я с Верой вылетел в Москву. Вечером мы уже были на Малой Грузинской…

Я знал, что это может произойти, но чтобы так скоро… За несколько дней до этого я звонил Володе:

— Ты меня не подведи…

— Все железно! Вот закончится Олимпиада. Мы с первого августа в отпуске. Работаем в Алма-Ате. Как договорились…

Новосибирск, июнь 1989 г.