Живая жизнь. Штрихи к биографии Владимира Высоцкого

Артур Сергеевич МАКАРОВ. ДАЧНАЯ ИСТОРИЯ

После смерти Володи Высоцкого остались долги, довольно крупные долги, и встал вопрос: кому этим заниматься… Долго думали и обсуждали, а потом Марина говорит:

— Артур, кто, если не ты?!

И хотя я отказывался, она тут же выписала мне доверенность… Машины и аппаратура — это отдельная история. Сейчас речь пойдет о даче.

Что делать с дачей — вначале никто не знал. Дача, как Вы знаете, была построена на участке Володарского. На следующий день после похорон Володарский очень благородно заявил, что он постепенно выплатит всю стоимость дачи наследникам… По счетам и квитанциям, собранным Валерием Янкловичем, было ясно, что она стоит около сорока тысяч.

Марина сразу согласилась:

— О чем разговор, Эдик… Конечно, выплатишь постепенно.

Она добавила, что на даче все останется, как было при Володе. И так как здесь, на Грузинской, будет жить мама, то там будут собираться друзья в день рождения Володи и в день его смерти.

Но через три дня Володарский пришел и сказал, что он «не потянет». «Давайте думать, как быть… Может быть, кто из вас купит?» Стали думать. Туманов отказался сразу. Тогда Эдик говорит:

— Для меня было бы идеально, если бы дачу купил Артур. Он — Володин друг, и я его давно знаю.

Сначала я не соглашался:

— У меня дом в деревне, там забот навалом…

А потом подумал: «А что? В конце концов, я каждую зиму приезжаю в Москву, почему бы не жить там? Всего полчаса езды до Москвы…»

Марина обрадовалась:

— Ну и хорошо, Артур! Лет за пять ты выплатишь?

— Конечно!

Мы долго не переезжали, и Володарский все время звонил:

— Почему вы не переезжаете? Когда вы переедете?

И наступил момент, коїда Фарида (его жена) по приглашению Марины уехала во Францию. Володарский снова звонит:

— Я остался один, а за домом надо смотреть… Давайте переезжайте!

Первой переехала Жанна (Жанна Прохоренко) и начала обживать дом. Мы ничего не хотели менять, но надо было убрать, повесить шторы, подключить воду… И единственное, что я хотел сделать, — на втором этаже поставить письменный стол. На второй этаж вела винтовая лестница, по ней стол занести было невозможно, поэтому ребята подняли его на веревках… Володарский тогда пил и по утрам прибегал — босой. Прибегал к нам опохмелиться… Все шло хорошо.

Фарида была во Франции довольно долго — месяца полтора. Жанна жила в Володином доме, следила за отоплением. Эдик, я помню, сказал тогда:

— Мы добьемся, чтобы тебе отгородили участок…

Тогда же мы собирались на день рождения Володи — 25 января. Куча гостей… Был, конечно, и Эдик. Все шло прекрасно…

Приезжает Фарида. «Как Париж? Как Париж?..» Мы ходим к ним, они ходят к нам. Один или два раза ко мне приезжали режиссеры — поработать. Все хорошо, все замечательно… Я уезжаю в деревню, а возвращаюсь прямо туда — ведь еду домой! Я приехал в Москву, потому что в очередной раз должна была приехать Марина…

Приезжаю на дачу — Володин дом закрыт. Захожу к Эдику, он дома один…

— Что, Жанна поехала встречать Марину?

— Да-да…

— А ты чего? Поехали вместе…

— Да нет… Ты поезжай…

— Ну хорошо, я поеду… А ты приедешь позже…

И еще я оттуда позвонил Жанне:

— А почему дом закрыт?

— А ты что, ничего не знаешь?

— Нет!

— Ну, приезжай, расскажу…

И от Жанны я узнал странную историю… В один прекрасный день Фарида заявляет Жанне:

— Ты знаешь, тут приходили рабочие из дачного кооператива и отрезали газ. Отрезали категорически!

Дом остался без отопления, и Жанна уехала в Москву.

И как раз в это время приезжает Марина, и сразу ко мне:

— Артур, ты почему отказался от дачи?

— Как это — отказался?!

Оказывается, в Париже Марина спросила у Фариды — как там дела? Она ответила, что ничего не получается — Артур отказался.

Так вот, я и говорю Марине:

— Как это я отказался от дачи? Мы там живем…

Марина:

— Тогда я ничего не понимаю! А Фарида мне говорила, что ты отказался…

— Ну, давайте выясним…

Я звоню Эдику, и мы едем к нему: Марина, Халимонов, Туманов, Янклович с папкой счетов, Абдулов и я… Приезжаем. Володарский сидит за столом. Мы садимся тоже. Я спрашиваю:

— Эдик, в чем дело?

Марина:

— Фарида, почему ты мне сказала, что Артур отказался?

— Это когда я тебе сказала?

— Ну, когда ты приезжала в Париж… Я еще у тебя спросила…

— Ты врешь, ты врешь, ты врешь!

— Фарида, это ты говоришь? Посмотри на меня! Это я вру?

Фарида, красная, не глядя на нее:

— Да, ты врешь!

А я все к Эдику обращаюсь:

— Эдик, в чем дело?

И тут Володарский ответил, я помню дословно:

— Дело в том, что существование этой дачи самым неблагоприятным образом отражается на мне, на моем творчестве и на моей репутации!

— Да ты что, Эдик?!

— Ну, я дал всего одну свою вещь в «Новый мир», и ее зарубили, потому что один член редколлегии живет здесь, на Красной Пахре, а всем известно, что здесь происходит.

— А что здесь происходит, я не могу понять?

— Тут собираются диссиденты, тут пьют! В общем, я решил, что этого дома не должно быть… Мне нужно этот дом разобрать.

И тут Марина, да и все мы стали ему говорить, что это — ерунда, что надо подождать, что он потеряет всех своих друзей… В общем, мы предлагали Володарскому разные варианты:

— Ну, хорошо, заплати двадцать тысяч, но пусть дом останется!

Потом предложили, чтобы мы. все вместе заплатили наследникам, — дом будет принадлежать Володарскому, но в памятные дни мы будем здесь собираться.

(Да, видно у Фариды с Эдиком перед этим произошел какой-то крупный разговор. Там висела фотография Володи, и стекло в рамке было разбито — это я хорошо запомнил.)

На все наши предложения Володарский ответил:

— Нет, дом надо снести!

Тогда Марина говорит:

— Все понятно. Но скажите мне, Эдик и Фарида: почему мебель, которую я везла из Англии, посуда, покрывала, даже постельное белье — почему наши с Володей вещи — почему они здесь, у вас?

Эдик, глядя в стол, ответил:

— Мы все это возместим…

Когда мы уходили, я ему сказал:

— Ну, хорошо. Но, если, Эдик, ты думаешь, что это тебе так пройдет, — ты ошибаешься.

Мы уехали.

Марина обозлилась совершенно и пошла в Моссовет. Я как доверенное лицо пошел с ней — на прием к Промыслову… И Моссовет принял решение: в виде исключения участок Володарского разделяется, а дача Высоцкого передается наследникам. И Промыслов поздравил Марину с таким решением. Марина уехала, а я встретился с юристом Моссовета, который мне сказал:

— Ну, конечно, Володарского надо наказать — ведь хочет оставить себе все. Но тут придется оформить кое-какие документы.

Снова прилетела Марина, и снова мы пошли к Промыслову. Нас принял его заместитель — Степанов, и нам сказали, что уже нет никаких препятствий, все окончательно решено… Я звоню тому юристу, который говорит, что документы еще не готовы, а потом вдруг:

— А что это Вы мне звоните?

И повесил трубку. Я, конечно, поехал к нему:

— Как так — решение ведь принято…

— А кто Вам сказал, что оно принято?

— Промыслов.

— Вот и обращайтесь к нему…

И тут я понял: что-то произошло, но еще не знаю, что именно.

Прихожу домой, звоню своему режиссеру, с которым назавтра мы должны лететь в Ташкент. Мы говорим, говорим, говорим… И вдруг весь наш разговор фоном начинает воспроизводиться с самого начала. Этот режиссер замечает:

— Артур, ты слышишь, как грубо «они» работают?

— Да, аппаратура работает неважно…

А еще раньше я три раза подряд заходил к своему приятелю, и он мне сообщает:

— Артур Сергеевич, Вы третий раз ко мне заходите, и третий раз у подъезда дежурит машина КГБ…

— Да брось ты, при чем здесь я? У тебя, может быть, какие-то дела…

Но я стал посматривать, и действительно, ездят за мной! В открытую! Да что такое?! И, наконец, один мой товарищ (не буду называть его фамилию) рассказывает мне:

— Ты знаешь, Артур, один человек из КГБ недавно у меня спросил: «Что это — Макаров интересуется валютой?» — «Да Вы что?! Этого не может быть!»

В конце концов выяснилось, что имеется заявление Володарского в Комитет Госбезопасности, что я вывез архив Высоцкого за границу и получил за это от Марины Влади крупную сумму в валюте.

И вот дело дошло до того, что раз Володарский ломает дом, то пусть он хоть наследникам заплатит. И мы с Севой Абдуловым приехали на заседание дачного кооператива «Красная Пахра». Это было уже весной. Всех присутствовавших я, конечно, не знал, но слева от меня (это я выяснил потом) сидел Эльдар Пархомовский. Я излагаю нашу версию… Володарский говорит, что он не мог этого допустить, что там бордель, пьянки, что дачу он присвоить не хотел, что он готов выплатить стоимость дома, но только в разумных пределах. Потому что «Янклович, который обокрал Володю, раздул смету», и что он может это доказать, и проч., и проч….

Писатели, конечно, больше беспокоились, чтобы не было прецедента разделения участка… Долго все это длилось, потом встает Пархомовский и говорит:

— Мы выслушали Макарова, выслушали Володарского, и совершенно непонятно, кто прав, кто виноват…

И тут я выступил еще раз:

— Я понимаю, что Вы все не хотите, чтобы участки делились. Но я бы хотел, чтоб Вы знали, с кем рядом живете… Мало того, что Володарский обокрал своего мертвого друга, он еще сделал заявление в КГБ на меня и на Марину Влади.

Володарский:

— Он врет!

И тут я (это был авантюрный ход) говорю:

— Хорошо. Вот здесь стоит телефон. Разрешите мне позвонить ответственному работнику КГБ, и он все это подтвердит.

Я даже приподнялся (хотя, конечно, я никому позвонить не мог). И тут Володарский сообщает:

— Да, я должен признать, что с помощью Юлиана Семенова я был на приеме у Цвигуна и попросил у них защиты!

Пауза. И Пархомовский говорит:

— Ну, что ж, давайте выясним, кто есть кто. Пусть Володарский напишет здесь расписку, что он обязуется выплатить наследникам стоимость дома.

Володарский:

— Я не могу этого сделать.

— Почему? — спросил Пархомовский.

— Эта расписка будет недействительна.

— Действительна. Ее заверит секретарь, который здесь присутствует.

— Не могу. Я должен посоветоваться с женой…

— Звоните. Вот телефон.

Володарский прошелся по комнате…

— Ладно. Я напишу…

Сел за стол и написал расписку, что он обязуется выплатить наследникам до конца этого года сметную стоимость дома. Секретарь заверил, Пархомовский отдал расписку мне:

— Вот в конце года и посмотрим, кто есть кто…

И когда год закончился, я позвонил Володарскому:

— Эдик, пора платить…

Он отвечает:

— Я опротестовал эту расписку. Вот телефон и фамилия моего юриста.

А дача была уже развалена… И после этого он написал письмо Нине Максимовне с требованием оплатить стоимость разборки и вывоза дачи. Эта расписка и это письмо до сих пор лежат у меня. Я не мог подать в суд по одной причине (хотя, когда я консультировался у адвоката, он сказал, что берется за это дело)… Чтобы подать в суд, нужно согласие всех наследников, а отец и мать отказались…

Вы знаете, как я отношусь к тиражированию записей, но что касается «дачной истории», то я совсем не против, если этот текст «пойдет гулять»… Абсолютно не против! Это я говорю при Вашем включенном магнитофоне.

Москва, февраль 1988 г.