Жизнь - капля в море

Внеплановый полет

Отдых в горах оказался непродолжительным. Через несколько дней после нашего приезда в районе лагеря начали сходить лавины, и нас совершенно неожиданно вместе с другими отдыхающими ночью на военных машинах вывезли в Алма-Ату.

Остаток той ночи мы провели в гостинице, не понимая, что делать дальше. Но судьба оказалась к нам благосклонной. Утром приехал сотрудник Центрального Комитета Коммунистической партии Казахстана и сообщил, что с нами хочет встретиться Первый секретарь Динмухамед Ахмедович Кунаев. Машины за нами уже посланы. Кунаев был, по существу, руководителем республики и своим приглашением оказал нам большую честь. Конечно, мы поехали.

Встреча была очень радушной. Кунаев угостил нас чаем, спросил о самочувствии, рассказал в общих чертах о делах в республике, а потом предложил остаться на несколько дней в Алма-Ате, осмотреть город и его окрестности, походить по музеям, театрам. Заодно сказал, что очень многие жители хотели бы нас увидеть, и просил не отказываться от встреч с ними. Нам интересно было посмотреть незнакомый город, и мы с благодарностью приняли предложение. Кунаев выделил нам машину и назначил сопровождающего.

И почти тут же мы попали во власть Ее Величества Программы. Все уже было подготовлено и очень хорошо организовано. Каждый день расписан по минутам. Прогулки по улицам, посещения музеев и театров сочетались с множеством встреч. Я не знаю, что впечатляло больше: национальное искусство или многолюдные митинги. И то и другое навсегда осталось в памяти. Встреч было много. Мы посетили десятки разных организаций, и всюду собирались полные залы народа. Удивляло то, насколько внимательно везде следили за космическими программами, интересовались всем, что с ними связано, гордились успехами своей страны. Мы с Женей каждый раз рассказывали о полете и отвечали на вопросы, и почти всегда не хватало времени, чтобы ответить всем. Даже на обедах и ужинах местные ждали от нас интересных рассказов. В то время и партийные, и хозяйственные руководители стремились воспитывать в людях чувство патриотизма. Наша поездка тоже использовалась в этих целях. Нас это не огорчало — цель казалась благородной, и ради нее мы старались, как могли.

Путешествие в целом нам очень понравилось, и к его завершению уже не было ни малейшего сожаления о том, что нам не удалось провести отпуск в горах. Мы полностью сняли с себя напряжение космического полета, получили много новых впечатлений. Теперь можно было возвращаться в Москву и приступать к работе. Но наши планы неожиданно изменило приглашение Первого секретаря Центрального Комитета Коммунистической партии Узбекистана Шарафа Рашидовича Рашидова. Вместо Москвы мы оказались в Ташкенте. Встреча с Рашидовым была такой же неофициальной, как и с Кунаевым. Снова чай, непринужденный разговор о нашем полете, о делах в республике и опять предложение совершить поездку, на этот раз по Узбекистану. К тому времени мы уже заметно устали, но отказ выглядел бы вызывающе. Кроме того, было очевидно, что лучшей возможности посмотреть такие знаменитые города, как Самарканд, Бухара, Ургенч, у нас не будет. Мы опять согласились. Рашидов дал нам свой самолет, сопровождающего, и начался второй цикл встреч и экскурсий. Он был не менее насыщенным, чем первый. Осмотры минаретов, музеев и медресе неизбежно чередовались с многолюдными митингами. И снова всюду нас встречали добрые гостеприимные люди. Ни одного проявления недоброжелательности.

Конечно, две такие насыщенные поездки подряд нас здорово измотали. Мы настолько устали от официальной обстановки и от постоянного внимания, что не хотели больше никого видеть, кроме своей семьи и знакомых.

В Москву возвращались с чувством большого облегчения. Мы с Женей сразу после приезда попали на обследование в госпиталь. Врачи хотели еще раз удостовериться в том, что у нас нет никаких остаточных изменений после космического полета. По-моему, это было пустым занятием. Нагрузка от тура по Средней Азии мне показались не меньшей, чем от полета в космос, и если бы какие-то изменения и обнаружились, то не ясно было бы, чему их приписать. Врачи на этот раз были откровеннее, чем перед полетом, и сказали, что отклонений от нормы нет. Я не рассчитывал в то время на скорый повторный полет, но и не хотел иметь медицинских противопоказаний. Мало ли, как жизнь сложится.

За время пребывания в госпитале удалось прийти в себя, и сразу после выписки я вышел на работу в родное конструкторское бюро. После почти трехлетнего отсутствия здесь было все знакомо и в то же время ново. Задачи ручной ориентации и спуска занимались уже другие люди, и дело продвинулось далеко вперед. Я решил не вторгаться больше в этот процесс и пошел работать в перспективный Летно-методический отдел. Теперь в круг моих интересов входили бортовые инструкции и программы технической подготовки экипажей.

Готовился следующий полет. На этот раз должны были стартовать друг за другом три корабля. Двум из них предстояло состыковаться, а третий должен был их сфотографировать. При подлете третьего корабля к состыковавшейся паре предполагалось проверить новый метод ручного управления сближением с помощью лазерного дальномера. Помимо работ, связанных с освоением нового способа управления, на всех кораблях планировалось проведение различных научных и технических экспериментов. Наиболее интересным из них был, пожалуй, эксперимент по выполнению электросварки, для которого украинский Институт сварки имени Е.О.Патона разработал первую в истории космическую сварочную установку.

Наш отдел готовил всю бортовую документацию. Она представляла собой набор книг, содержащих подробное описание программы полета и детальные инструкции по выполнению полетных операций. Книгам придавалась такая форма, при которой нужную экипажу информацию можно было бы легко находить. После того как программа полета была определена, специалисты нашего отдела договаривались с методистами Центра подготовки космонавтов о проведении занятий с экипажами. И мы, и экипажи готовились, конечно, не только к нормальному ходу полета, но и к случаям возникновения неисправностей в корабле. Перечень наиболее вероятных отказов в бортовых системах составляли их разработчики, а мы определяли порядок действий космонавтов в случае, если возникнет какой-нибудь из отказов. Космонавты, пользуясь нашими инструкциями, учились распознавать отказы и действовать в соответствии с предписанием. Вся эта работа чем-то напоминала подготовку шахматиста к турниру: на каждый предполагаемый ход противника придумывались контрмеры. Только наш противник был непредсказуем. Опыт показывал, что, как бы много ни рассматривалось заранее аварийных ситуаций, отказ обычно происходит там, где его не ожидают. И, тем не менее, подготовительная работа была весьма полезной. С одной стороны, она служила хорошей тренировкой, а с другой — позволяла научиться из множества подготовленных вариантов выбирать близкий к требуемому и на его основе искать решение. Это быстрее и надежнее, чем продумывать все действия заново.

Совершенно очевидно, что работа по подготовке запасных или аварийных вариантов полета может быть бесконечной. На корабле установлены сотни приборов, и можно придумывать порядок действий на случай отказа любого из них или любой комбинации отказов. Поэтому мы готовили столько вариантов, сколько реально успевали и считали разумным предложить экипажу для изучения. Я быстро всем этим увлекся, и воспоминания о моем собственном полете ушли на второй план.

Но довольно скоро произошло непредвиденное. Однажды утром мне позвонил Мишин и попросил зайти. Я удивился, поскольку все рабочие вопросы мы, как правило, решали с его заместителем.

Мишин встречает меня с улыбкой:

— Приветствую, присаживайся. Как дела?

— Ничего.

— Как самочувствие?

— Нормально.

— На «Союзе-8» можешь полететь?

Вопрос застает меня врасплох. Я знал, что экипаж этого корабля подготовлен слабо, но никак не ожидал подобного поворота дел. До полета оставался всего месяц с небольшим. Экипажи уже сдавали экзамены. Смотрю на Мишина вопросительно и жду каких-то пояснений.

Он продолжает:

— Я этот экипаж не пущу. Работают из рук вон плохо.

— Но я не готовился.

— Программа почти такая же, как была у тебя в прошлом полете. — Только нет перехода. Успеешь.

— Если Вы мне доверяете, то я согласен. Только надо начинать немедленно.

Мишин снимает трубку правительственного телефона, звонит Каманину:

— Приветствую, это Мишин. Николай Петрович, я экипаж «Союза-8» к полету допустить не могу. Работают безобразно. От меня полетит Елисеев, выбирай кого-нибудь от себя из сильных.

Для Каманина, похоже, этот звонок тоже совершенно неожиданный. Он начинает не то возражать, не то что-то объяснять. Немного послушав, Мишин твердо говорит:

— Нет-нет, это решено. Думай, кто от тебя.

Наступает пауза. Потом Каманин что-то говорит. Мишин, прикрыв трубку рукой, спрашивает у меня:

— С Шаталовым полетишь второй раз?

— Да.

Мишин в трубку:

— Ну, хорошо, договорились. Давай завтра с утра встретимся в Звездном. Попроси своих подготовить программу. Хорошо, я приеду к десяти.

Кладет трубку, смотрит на меня:

— Приезжай завтра к десяти в Звездный с вещами. Сразу и начнете.

Я попрощался и вышел из кабинета. В одно мгновение все в моей душе перевернулось. Нет больше забот об инструкциях. Через месяц мой собственный полет! Причем, вполне реальный! Надо быстро сдать дела и позвонить Ларисе, попросить долго не задерживаться сегодня на работе. Для нее это будет удар.

К моему удивлению, реакция Ларисы внешне была вполне спокойная. Когда я начал рассказывать ей о предложении Мишина, она перебила меня вопросом:

— Ты согласился?

— Да.

Я почувствовал, что после моего ответа она внутренне сжалась, но никаких эмоций проявлять не стала. Единственно, утром, перед уходом, вдруг предложила:

— Давай-ка, присядем.

— Мы сели на несколько секунд, помолчали, потом попрощались. Лариса пожелала мне «Ни пуха!», и мы расстались. Она поехала на работу, а я — опять на подготовку.

— Когда я приехал в Центр подготовки, Мишин и Каманин еще совещались за закрытыми дверьми. Начальник Учебного отдела и два методиста ходили по коридору в ожидании конца совещания. Судя по тому, как они меня встретили, им еще ничего не было известно. Наверное, их просто попросили быть поблизости. Володи Шаталова не было видно. Может быть, Каманин еще надеялся уговорить Мишина не принимать такого радикального решения.

— Через некоторое время дверь приемной начальника Центра распахнулась и вышел раскрасневшийся Мишин. Похоже, разговор был непростой. Он сразу начал искать меня глазами и, увидев, сказал: «Оставайся здесь, сегодня тебя посмотрят врачи».

— В поликлинику меня вызвали через час. Там я встретил Володю. Улыбнулись друг другу. Он, видимо, тоже еще приходил в себя от неожиданного предложения, хотя явно был доволен. Весь день занимались обследованиями, ходили из кабинета в кабинет, побаиваясь, как бы чего-нибудь не нашли. Все обошлось. Единственно, что у обоих вес оказался немного больше, чем перед первым полетом, но это дело поправимое.

— К вечеру того же дня нам представили почасовую программу подготовки на все оставшееся время, вплоть до вылета на космодром. Занятия начались на следующее утро. Дефицит времени мы почувствовали сразу. Надо было успеть многое прочитать, пройти цикл тренировок, снять мерки для изготовления кресел и одежды, сдать экзамены — и все это в течение одного месяца. В то время нам очень помогали методисты, с которыми у нас сразу сложились дружеские отношения. Но, конечно, основная нагрузка легла на наши плечи. Мы старались хотя бы пару раз прочитать заново все инструкции и отрепетировать основные этапы полета на тренажерах. Все казалось знакомым и хорошо заученным, и вместе с тем было внутреннее опасение, что какие-то детали могли выпасть из памяти. Порой насильно заставляли себя читать то, что знали наизусть. Тренировки проходили гладко. Уверенность постепенно возвращалась. Методики экспериментов были относительно просты и хорошо описаны в бортовых документах, поэтому их освоение проблем не вызывало. Специалисты, которые с нами занимались и контролировали ход подготовки, были довольны. Появлялось все больше и больше уверенности, что мы полетим.

Сборы к вылету на космодром и на этот раз были короткими. Опять получасовой визит домой под контролем врача. Опять старающаяся улыбаться с застывшими в глазах слезами Лариса. Опять разбитое об пол блюдце и поцелуй на прощание.

На космодроме тоже все проходило по уже известной схеме: примерка в корабле, заключительные консультации, последний медицинский осмотр, заседание Государственной комиссии. Потом начались старты.

Мы стартовали последними. Ракета вела себя более устойчиво, чем в прошлом полете, хотя все равно каждая секунда была наполнена напряженным ожиданием и мольбой: «Только бы дотянула». Ракета дотянула. Орбита оказалась расчетной, и корабль перенес выведение нормально. Программу первого дня выполнили полностью. Как и было запланировано, провели первый маневр для сближения с «Союзом-7». На следующий день должна была состояться стыковка. Но…

Утром при попытке начать активный подход к «Союзу-7» выяснилось, что система автоматического управления сближением не работает. Никаких средств для ручного управления этим процессом на борту не было. Стыковка, представляющая собой главный элемент программы, становилась практически невозможной. Фотография двух летящих над планетой состыкованных кораблей, сделанная с борта третьего, должна была стать эмблемой полета, знаком его успешного выполнения. А теперь — провал! На Земле заволновались. Никто не ожидал, что после стольких мер, принятых для обеспечения надежности сближения, может быть неудача. Стали думать, как спасать ситуацию. В конце концов решили предпринять отчаянную попытку — попробовать сократить расстояние между кораблями до нескольких сотен метров без использования системы управления сближением, только за счет точного маневра, рассчитанного на Земле. Если бы это получилось, то потом можно было бы управлять причаливанием вручную, даже без специальных приборов. Но вероятность успеха была ничтожной. Ни средства измерения орбиты с Земли, ни бортовые приборы ориентации на требуемую точность рассчитаны не были. Все уповали только на везение.

Через пару витков с Земли нам дали данные для прицельного маневра и сообщили, где и когда после его выполнения мы должны будем увидеть «Союз-7». Предполагалось, что приближающийся корабль будет находиться на фоне Земли, сзади нас. Место его появления нам указали в виде углового расстояния относительно направления на Солнце. Задача заключалась в том, чтобы найти «Союз-7» глазами через иллюминаторы, навести на него оптический визир, а потом управлять своим кораблем так, чтобы «Союз-7» летел точно на нас, без промаха. Искать корабль было удобнее из круглого, как шар, орбитального отсека, в котором по всем четырем направлениям установлены иллюминаторы. Мы договорились, что Володя будет в спускаемом аппарате готовиться к управлению, а я — из орбитального отсека искать корабль и подсказывать, куда надо разворачиваться, чтобы направить на него визир. Мы понимали, что увидеть корабль на большом расстоянии очень сложно. Обнаружить едва заметную точку можно только, если заранее известно, где приблизительно она находится. Труднее всего отсчитывать угловое расстояние от Солнца, смотреть на которое невозможно. О направлении на него можно было судить только по положению солнечного зайчика на стенке отсека. Первое, что я сделал, — это начертил на стенке фломастером две шкалы, как в бинокле, и обозначил крестиком расчетное место зайчика, при котором корабль должен появиться вблизи центра иллюминатора. После выхода на солнечную часть орбиты я попросил Володю развернуть наш корабль так, чтобы зайчик переместился к крестику, а сам начал глазами сканировать убегающую от нас часть земной поверхности. Поначалу ничего обнаружить не удавалось. Цвет фона все время менялся. Темно-серая или темно-зеленая поверхность Земли то и дело перекрывалась ярко-белыми облаками. Наконец я увидел точку, которая не двигалась вместе с фоном и как бы следовала за нами. Так мог вести себя только «Союз-7». Расстояние до него определить было нечем. Подсказав Володе, как завести эту точку в визир, я перешел в спускаемый аппарат, чтобы контролировать запасы топлива. Обычно для управления на больших расстояниях используется мощный двигатель — тот самый, который тормозит корабль для спуска с орбиты. Однако без системы управления сближением пользоваться этим двигателем мы не могли. В нашем распоряжении были только маломощные двигатели, предназначенные для прецизионного управления на близкой дистанции.

Нам очень хотелось состыковаться, и мы старались сделать все зависящее от нас. Первое, что было необходимо, — удерживая приближающийся корабль в поле зрения визира, уравнять скорости полетов. Володя включил двигатели в режим непрерывной работы, но разность в скоростях была слишком большой. Эффективности двигателей явно не хватало. В конце концов «Союз-7» пролетел мимо нас и исчез с экрана.

Попытка успехом не увенчалась. Повторить ее мы не могли, поскольку отведенный для сближения запас топлива был полностью исчерпан. Неудача всех очень огорчила. В то время программа полета заранее не объявлялась, что давало возможность почти при любых срывах говорить о ее полном выполнении. Но как быть в нашем случае? Как при отсутствии стыковки объяснить, зачем запускали три корабля? Если бы говорили правду, было бы проще. Люди ведь понимают, что отрабатывается очень сложная техника.

Оставшиеся дни полета занимались только экспериментами. Никаких ярких событий не происходило, и настроение было нерадостное. Почему-то у меня в жизни всегда получается так: если мне «что-то» достается легко (как сравнительно легко достался этот второй полет), то «оно» никогда для меня не становится ценным. Наверное, существует какая-то высшая справедливость.

Спуск с орбиты и приземление прошли нормально. И сразу после приземления я решил, что должен слетать еще раз. Очень не хотелось останавливаться на плохом результате.