Жизнь - капля в море

Договорился с Раушенбахом!

Весной 1957 года, получив диплом инженера, я пришел на работу в секретный научно-исследовательский институт, занимавшийся ракетной техникой. Лаборатория, в которой я оказался, была чисто теоретическая. В ее задачу входили поиск оптимальных схем ракет и крылатых аппаратов с ракетными двигателями, выбор наилучших аэродинамических форм для полетов в верхних слоях атмосферы и исследование динамики полета ракет. Я оказался в секторе, который выбирал ракетные схемы. Поначалу работа увлекла меня. Было интересно описать задачу языком математики, провести расчеты, построить графики и, основываясь на них, понять, какая схема наиболее эффективна для той или иной цели. Все с вдохновением писали отчеты, и я был уверен, что мне с работой повезло.

Настроение резко изменилось в конце 1957 года. 5 октября по дороге на работу я узнал из газеты, что накануне был запущен первый искусственный спутник Земли. Первое впечатление было такое, как будто случилось что-то невероятное — в голове не укладывалось. Оторвавшись от газеты, я обратил внимание, что в трамвае пассажиры говорят только на эту тему. Все явно потрясены сообщением и возбуждены. Нескрываемый интерес, восторг, гордость витали в воздухе. Меня одолевали те же самые чувства. Хотелось понять, как вообще может существовать искусственный спутник (никогда раньше я не задумывался об этом), узнать о нем детальнее, попытаться увидеть его на небе.

В нашей лаборатории в этот день никто не работал. Рассуждали о том, какой ракетой и по какой траектории был выведен спутник, над какими районами Земли он пролетает и так далее. Участвовать во всех этих разговорах было очень интересно. Но когда возбуждение стало спадать, непроизвольно возник вопрос: как же так, в то время, когда мы строим на бумаге графики, люди строят реальные ракеты, причем лучшие в мире, и не спрашивают у нас никаких рекомендаций? Получается, что мы работаем сами на себя, а кто-то самостоятельно и схемы выбирает, и настоящие конструкции создает. И эти люди наверняка понимают в ракетах несоизмеримо больше, чем мы.

Позднее я узнал, что ракеты проектируют в конструкторском бюро, которое возглавляет Сергей Павлович Королев. Туда недавно ушел один из инженеров нашей лаборатории, и мне удалось с ним встретиться. Его рассказ полностью подтвердил мои предположения: Королев — очень крупный талантливый конструктор, он реально руководит всеми работами, связанными с созданием больших ракет. В их организации инженеры сами выбирают схемы, сами проектируют и сами разрабатывают конструкцию ракет. Больше того, при конструкторском бюро есть завод, который изготавливает ракеты. В общем, там живут по-настоящему интересной жизнью. Создают то, что летает, и знают, как это делать. Многие из тех проблем, которые им приходится решать, нам вообще неизвестны. После этой встречи я стал подумывать о смене места работы.

В следующем году в нашей лаборатории произошло большое событие, о котором нигде не объявляли. Мне под большим секретом сообщили, что Борис Викторович Раушенбах, который возглавлял сектор динамики ракет, получил от Королева задание на создание системы управления космическим аппаратом, причем совершенно фантастическим — аппаратом, который должен был полететь к Луне и сфотографировать ее обратную сторону. Ничего более интересного и более ответственного представить себе было невозможно. Со стороны было видно, что жизнь в секторе Раушенбаха сразу неузнаваемо изменилась. Туда пришли новые люди, и у всех появилась какая-то неукротимая увлеченность делом. Деталей их работы мы не знали — все держалось в секрете даже от нас. На дверях сектора установили кодовые замки, и никто, кроме непосредственных участников, не имел права туда входить. О том, чем они занимаются, я узнавал от своих друзей только в самом общем виде.

Начатое рядом интересное дело вызвало естественное желание приобщиться к нему. Я спросил у начальника своей лаборатории, нельзя ли мне туда перейти. Он, разумеется, отказал. И, конечно, не потому, что я представлял какую-то особую ценность для него, а просто, чтобы не показывать пример другим. Пришлось смириться.

Через некоторое время появились слухи о том, что сектор Раушенбаха будут переводить в конструкторское бюро Королева. И это еще больше подстегнуло меня добиваться перехода. Напрямую я этого сделать не мог. В то время существовало правило, по которому первые три года после окончания вуза молодой инженер обязан был отработать там, куда его направили, а мой стаж не насчитывал еще и двух лет. Единственно, что освобождало от этой «трудовой повинности», было поступление в аспирантуру. И я решил воспользоваться этой лазейкой. Я знал, что в Московском физико-техническом институте поощряют работу аспирантов на предприятиях и особо ценят исследования, непосредственно связанные с практическими задачами. Поступить туда и работать у Раушенбаха было бы прекрасным вариантом. Но для этого нужно иметь научного руководителя из числа признанных ученых. Возник вопрос о руководстве. Раушенбах, безусловно, был известным ученым, но согласится ли он взять меня к себе на работу, да еще с аспирантской нагрузкой? А с другой стороны, если руководитель будет работать не в нашей организации, то как я буду поддерживать с ним связь? Единственный вариант — Раушенбах.

Я подкараулил Бориса Викторовича во дворе института с тем, что бы попытаться его уговорить. Когда я сказал о намерении пойти в аспирантуру и попросил быть моим руководителем, он даже вздрогнул: «Зачем Вам это надо, это же потеря времени!» Но, узнав, что иначе я не смогу уйти с прежней работы, отнесся к моему плану с пониманием и согласился. Правда, сразу предупредил, что реально руководить моей аспирантской деятельностью не сможет. Он считал, что работа должна выполняться самостоятельно, и я был с ним согласен.

Окрыленный успехом, я немедленно подал заявление о приеме в аспирантуру и начал готовиться к экзаменам. Два предмета были определяющими — математика и теория автоматического управления. По ним требовался значительно больший объем знаний, чем преподавали в моем вузе, поэтому многое пришлось учить самому. Я взял большой отпуск и полностью провел его в библиотеке. Труд был вознагражден: экзамены я сдал и в аспирантуру был принят.

К тому времени сектор Раушенбаха уже превратился в отдел и стал частью организации Королева. Все переехали в Калининград и теперь работали там. Я позвонил Борису Викторовичу, сообщил, что принят в аспирантуру и готов прийти к нему работать. Он подтвердил свое согласие и сказал, что для этого я должен сдать документы в отдел кадров. Объяснил, как его найти.

Организация Королева была особо секретной, поэтому каждый поступающий на работу подвергался специальной проверке. Органы безопасности внимательно следили за тем, чтобы не происходило утечки информации. Они проверяли биографии и родственные связи кандидатов, а затем брали подписку о неразглашении сведений о работе. Кандидатам приходилось заполнять подробные анкеты и около месяца ждать решения. И я не миновал этой участи.

Месяц прошел. Меня приняли. Свершилось то, к чему я стремился! И вот в конце 1959 года я впервые с трепетом вхожу на территорию конструкторского бюро С.П.Королева. Я иду по ней с мыслями о том, что здесь работают люди, которые осуществили прорыв в космос. Здесь собраны лучшие инженерные силы страны, а может быть, и мира. И я буду работать с ними рядом. Даже не верится.

Я нашел свой отдел, знакомых мне людей. Встретили приветливо. Осмотрелся. Заметил, что никаких специальных условий для работы здесь не создавалось. Давно неремонтированные помещения, неновая мебель. Но чисто. И все заняты делом. Мне показали стол, который ждал меня. Оставалось узнать, какую работу мне предложат. Это мог сделать только Борис Викторович. Я обратил внимание, что все для краткости звали его по инициалам — БВ.

Раушенбаха на месте не было. Секретарь сказала, что он у начальства и посоветовала подождать, так как он очень занят и невозможно заранее угадать, когда точно он появится и когда снова исчезнет. Я остался в приемной. дверь ее почти не закрывалась. Постоянно врывались люди, спрашивали: «БВ у себя?», «Когда будет?» И тут же исчезали. Потом появлялись другие люди с бумагами и проходили в кабинет заместителя Раушенбаха. Потом уходил заместитель, входящие спрашивали его — и так все время. Как это было не похоже на обстановку научного института!

Наконец пришел Раушенбах. Увидев меня, со свойственной ему улыбкой воскликнул:

— Ааа, появились! Очень хорошо, заходите.

Я зашел к нему в кабинет.

— Ну как, у Вас все в порядке?

— Да.

— Замечательно. Вам показали, где Вы будете сидеть?

— Да.

— Тогда попросите, чтобы Вам дали почитать эскизный проект по 3КА, а потом мы с Вами поговорим.

И я вышел из кабинета, не зная ни что такое 3КА, ни какой проект я должен читать. Когда я вернулся в комнату, которая теперь станет моей, ребята пояснили, что 3КА — это служебное название космического корабля для полета человека. Над ним работать только начали. Я был поражен. Сказанное произвело на меня какое-то двоякое впечатление. С одной стороны, я понял, что они занимаются вполне реальной и очень интересной работой, а с другой — я не мог представить себе, что полет человека в космос действительно произойдет.

Проект мне принесли. Сам я его получить не мог, поскольку он выдавался строго по списку, а меня в нем не было. В проекте описывался будущий корабль: его внешний вид, размеры, вес, составляющие его отсеки. Была изображена кабина, в которой должен находиться космонавт, рассказано, как устроены бортовые системы. Пока это были лишь наметки, но выполненные грамотными людьми, поэтому создавалось впечатление хорошо продуманного и вполне реального замысла.

Отдел Раушенбаха предложил автоматическую систему управления, которая должна обеспечить нужную ориентацию корабля при возвращении с орбиты на Землю. Я, естественно, особенно внимательно читал том с описанием этой системы. Главное место в нем занимала теоретическая разработка. Она оказалась довольно сложной, поскольку классическую теорию применяли к реальной системе с реальными характеристиками существовавших в то время приборов. Меня восхитили грамотность и мужество людей, взявшихся за создание системы. Проверить ее работу на Земле было невозможно. Значит, нельзя было ошибиться. И они верили, что не ошибутся! А ведь большинство из них — мои сверстники, всего два-три года назад окончившие институты.

Для того чтобы понять сам подход к проектированию, я повторял все сделанное авторами до тех пор, пока не приходил к их же результатам. Конечно, я потратил на это много времени, но зато после такой тренировки считал себя готовым подключиться к работе. И я опять пошел к Раушенбаху.

Разговор, который состоялся, был для меня совершенно неожидан ным и сыграл очень важную роль в моей судьбе. Тогда я еще этого не понимал. Борис Викторович встретил меня, по обыкновению, приветливо и спросил, как дела, Я сказал, что проект прочитал, разобрался, с удовольствием принял бы участие в такого рода работах. Восприняв это как само собой разумеющееся, Борис Викторович в своей спокойной манере сообщил:

— Я предлагаю Вам заняться ручным управлением.

И прежде чем я успел что-то сообразить, начал пояснять:

— Мы сейчас поняли, какой нужно делать автоматическую систему управления, но в корабле будет находиться человек. Ему надо дать возможность самостоятельно вернуться на Землю, если случиться что-нибудь опасное для его жизни. Это и психологически очень важно. Космонавт должен сознавать, что даже если средства управления с Земли или бортовая автоматическая система не будут работать, он сможет сам обеспечить свою безопасность. Ему нужна простая ручная система.

Чтобы вернуться на Землю, надо затормозить корабль, то есть надо увидеть, куда корабль летит, развернуть его двигателем навстречу полету и включить двигатель. Вы понимаете, что, находясь на орбите, определить Направление полета можно только глядя на Землю. Значит, для ручного управления на борту должен быть прибор, с помощью которого космонавт сможет видеть Землю, и что-нибудь напоминающее авиационный штурвал. Вы знаете из проекта, что иллюминаторы будут маленькие и космонавт должен через них смотреть, сидя в кресле. Приблизиться к ним глазами он не сможет. Для наблюдения Земли надо придумать что-то похожее на широкоугольный фотообъектив. Авиационный штурвал тоже в кабине не установишь — для него нужно много места. Хотелось бы использовать небольшую ручку, но такую, с которой было бы удобно работать. Здесь авиация имеет большой опыт — попробуйте познакомиться с ним. И, конечно, надо спроектировать всю систему управления. Связь между отклонениями ручки и движениями корабля должна восприниматься естественно, как будто ручка сама поворачивает корабль. Вы понимаете, о чем я говорю?

— Да.

— Тогда начинайте заниматься этим прямо сейчас, времени у нас очень мало.

Я вернулся от Раушенбаха, поняв то, о чем он мне говорил, но не имея ни малейшего представления о том, как к этой задаче подступиться. Я мог думать над логикой управления, над функциональной схемой связи ручки с двигателями, но какой сделать ручку, как спроектировать оптический прибор, наконец, как все то, что может быть нарисовано на бумаге, превратить в готовые изделия, которые будут устанавливаться на корабле, — ничего этого я не знал.

Я начал с разработки функциональной схемы. К счастью, оказалось, что Раушенбах ясно представлял себе мои возможности. Из последующего общения с ним я понял, что он любит обдумывать все детали сам и хочет приучить к тому же тех, кто с ним работает. Именно с этой целью он говорил со мной и по поводу штурвала, и по поводу широкоугольного объектива. А реальное изготовление этих двух устройств он заказал специализированным организациям.

Вскоре после нашего разговора Борис Викторович познакомил меня с представителями авиационного Летно-исследовательского института (ЛИИ), приступившими к разработке ручки. Он просил держать с ними связь с тем, чтобы конструкция и электрическая схема ручки позволили осуществить ту логику управления, которая будет заложена в систему. Затем он поручил мне съездить в институт «Геофизика», взявший на себя ответственность за создание оптического прибора. Там нужно было познакомиться с тем, как будет устроен прибор и в каком виде космонавт будет видеть Землю, а также обсудить оформление экрана — наносить ли на него вспомогательные линии или сетки, которые позволят ориентировать корабль с требуемой точностью.

Электрические приборы, в которые, собственно, и закладывалась логика управления, разрабатывались в нашем отделе. Здесь в мою задачу входило следить за тем, чтобы схемы приборов соответствовали задуманной логике.

В целом первое задание в отделе Раушенбаха было для меня несложным, но оно являлось частью фантастически интересной задачи. Я оказался среди людей, которые готовят полет человека в космос, и стал участником этой подготовки. Само по себе изучение возможностей человека в управления было очень увлекательным делом. Я впервые познавал такие характеристики человека, как точность визуальных оценок, временные запаздывания, умение самонастраиваться. Эта работа полностью меня поглотила и определила мою жизнь на многие годы вперед.