Жизнь - капля в море

Полет Гагарина

О полете Гагарина я услышал по радио. Несмотря на то, что о подготовке полета мне было давно известно, сообщение произвело на меня впечатление взорвавшейся бомбы. Я не знал заранее ни даты старта, ни фамилии космонавта. И вот свершилось! Человек в космосе! Летит над Землей! Один в этом бескрайнем безжизненном пространстве! Какая фантастика! Едва ли кто-нибудь может представить себе, что у него сейчас в душе. Восторг от того, что он ощущает и видит? Торжество сбывшейся мечты? Радость личного подвига? Или что-то еще? Наверное, последнее время он жил мыслями об этом полете. И не изучение корабля или парашютные прыжки заполняли его внутренний мир, а что-то более сильное. То самое, что подвигло его на полет. Ведь он, будучи совсем молодым, понимал, что реально рискует своей жизнью, но, тем не менее, решился и достиг цели!

Никогда раньше я не задумывался об этом. Мы обсуждали технические вопросы, спорили о том, какое управление для человека будет удобным и какое неудобным, но не принимали во внимание внутреннее состояние будущего космонавта. Ведь заявляя о желании лететь, он должен был себе ответить на вопрос: правильно ли он распоряжается своей жизнью? И это тогда, когда нет войны, есть хорошая профессия, семья и так много интересного вокруг. Но он выбрал столь рискованный полет.

Я хорошо помню свою реакцию, когда впервые услышал об отборе кандидатов для первого полета от сотрудников нашего отдела, вернувшихся с казахстанского полигона, — места, откуда теперь стартуют космические ракеты. Там готовили к пуску первый беспилотный спутник-корабль. Ребята рассказывали, что на полигоне руководство обсуждало, какие профессии лучше формируют качества, наиболее важные для космонавта. Первыми были названы летчики-истребители. Каждый из них приучен к высоте и к тому, что один несет всю ответственность за полет. Вторыми рассматривали моряков-подводников. Они могут подолгу находиться в изоляции, в отрыве от нормальной земной жизни, и при этом выполнять очень ответственные функции. Наконец, в качестве третьей группы были названы инженеры — люди, которые профессионально наиболее подготовлены к тому, чтобы изучить устройство корабля и контролировать его работу.

Когда произнесли слово «инженеры», меня как будто ударило электрическим током, словно кто-то сказал «ты». И какая-то внутренняя дрожь пробежала, как если бы выбор был уже сделан. След от этого ощущения надолго во мне сохранился. Наверное, что-нибудь похожее было и у Гагарина перед полетом. Может быть, иначе окрашенное, но, скорее всего, более яркое, — ведь у него была реальная перспектива, а не абстрактная фантазия.

Позднее я узнал, что выбор остановили на летчиках и отобрали шесть человек. Однажды я видел их на территории нашего предприятия. Они быстро переходили из одного здания в другое, явно стараясь быть незамеченными. Я испытал тогда чувство глубокого уважения к этим людям. Нужно было обладать сильным характером, чтобы взяться за грандиозное дело.

В подготовке космонавтов к первому полету мне не довелось принимать участия. Я занимался лишь вопросами, связанными с созданием системы управления. В то время нам многое было неясно. Мы, например, не знали, будет ли видна Земля из корабля ночью; можно ли отличить ночную Землю от звездного неба — огни больших городов иногда светят так же, как звезды. Не знали, удастся ли определять направление полета, когда корабль будет находиться над океаном, — на поверхности воды ориентиров нет, а достаточных данных о том, как часто будут встречаться облака и как они выглядят сверху, у нас не было. Система давала возможность космонавту разворачивать корабль в любом направлении, но определять положение корабля он должен был визуально, и мы надеялись, что после полета космонавт расскажет, в каких ситуациях это возможно, а в каких нет.

Как много было дебатов по поводу того, разрешать ли космонавту участвовать в управлении кораблем! Существовало мнение, что он может не справиться с психологической нагрузкой полета и начнет действовать безрассудно. В этом случае, взяв управление на себя, он может сам себя погубить. В результате решили усложнить процедуру включения системы до такой степени, чтобы при отсутствии здравого мышления космонавт не смог ее выполнить. Система была заблокирована кодовым замком, похожим на те, которые сейчас устанавливают на входных дверях. Код космонавту не сообщали. Его напечатали на листе бумаги, который заклеили в конверт, а конверт должны были перед стартом уложить в один из имеющихся в кабине настенных карманов. Предполагалось, что если космонавт сможет найти код, ввести его и после этого включить систему, то он будет способен и разумно управлять кораблем. Любопытно было узнать, доставал ли Гагарин конверт. Я бы, наверное, достал и посмотрел код — на всякий случай, чтобы не терять времени, если нужно будет действовать быстро. Удерживает ли он в памяти методику управления? Кажется, совсем недавно мы ее писали. Я хорошо помню, как это было.

Однажды после обеда мне позвонил Раушенбах и попросил взять секретную тетрадь и дождаться его вечером. Он приехал поздно, когда в отделе уже никого не было. Сел напротив меня и сказал, что нужно срочно написать методику ручной ориентации. И начал ее диктовать:

— Пишите: «При правильной ориентации изображение горизонта Земли во «Взоре» должно занимать симметричное относительно центра прибора положение».

Я пишу. «Взором» был назван оптический прибор, с помощью которого космонавт должен контролировать положение корабля относительно Земли. Раушенбах продолжает:

— Пишите отдельной строкой: «Внимание».

Пишу.

— Нет-нет, все большими буквами: «ВНИМАНИЕ». Поставьте три восклицательных знака. Так. С новой строки: «В центральном поле зрения изображение земной поверхности должно «бежать» от ног к приборам». Написали?

— Да.

— Поставьте восклицательный знак. Не дай Бог, перепутает. Опять с новой строки: «Если Земля видна в верхней части «Взора», отклонить ручку вниз и удерживать ее в отклоненном положении до тех пор, пока…»

И так он продиктовал всю инструкцию. Мое согласие с ней спрашивал лишь из вежливости. Потом говорит: «Давайте вместе прочитаем — не ошиблись ли мы где-нибудь». Прочитали, пришли к выводу, что все верно. Я отнес методику в машинописное бюро, и наутро Раушенбах уехал с ней к космонавтам — в небольшую войсковую часть, расположившуюся недалеко от подмосковного городка Чкаловская. Там в лесу за забором летчики готовились к историческому полету.

Ничего сложного в методике не было, но когда от правильности действий зависит жизнь, могут возникать сомнения даже там, где просто.

Пока я пытался представить себе мысленно состояние космонавта на орбите, по радио передали новое сообщение: «Полет успешно завершен, корабль приземлился в заданном районе, Гагарин чувствует себя хорошо».

Тогда не стали объявлять о том, что Гагарин приземлился не в спускаемом аппарате, а рядом с ним. Корабль не имел системы мягкой посадки, поэтому было предусмотрено автоматическое катапультирование космонавта на небольшой высоте. После этого космонавт и аппарат снижались на разных парашютах независимо друг от друга. Судя по сообщению, все прошло благополучно.

Итак, первый полет человека в космос состоялся! Что это значит? Крупное научно-техническое достижение? Безусловно. Однако до полета Гагарина были выполнены два полета точно таких же кораблей по точно такой же программе, но с манекенами на борту. И они тоже завершились успешно. Просто о них не сообщалось. Проверена возможность жизни человека в замкнутом пространстве? И это на Земле было сделано заранее. Переносимость человеком перегрузок, которые сопутствуют полету, тоже была неоднократно проверена при исследованиях на центрифуге. Тогда что же произошло? Главное значение события состоит, пожалуй, в том, что пройден важнейший психологический рубеж. Полет Гагарина показал, что человек может летать в космос. Человек может сохранять работоспособность и нормальное психическое состояние на всех этапах космического полета — при взлете на ракете, в длительной невесомости и тогда, когда спускаемый аппарат, словно метеор, в окружении раскаленной плазмы движется в атмосфере Земли.

Через день Юрия Гагарина встречала Москва. Такое впечатление, что вся Москва. Никого это событие не оставило равнодушным. Люди либо выходили на улицу, чтобы увидеть Гагарина своими глазами, когда он будет ехать с аэродрома в Кремль, либо следили за происходящим по телевидению. Состоялась церемония награждения, потом был митинг на Красной площади, руководство страны устроило большой прием, и всюду царила обстановка всеобщего торжества. Народ праздновал победу человеческого гения, мастерства и мужества. Гагарин стал символом этой победы.

А днем позже была встреча с Гагариным на нашем предприятии. Ее организовал Королев. Он хотел, чтобы люди увидели человека, который доверил им свою жизнь; хотел поблагодарить и поздравить всех с успехом. На встречу приехал президент Академии наук М.В.Келдыш, Главнокомандующий Военно-Воздушными Силами К.А. Вершинин и летчики, которые вместе с Гагариным готовились к полету. Встреча происходила на улице. Гости стояли на сделанной наспех трибуне, а мы все — вокруг, кому куда удалось устроиться. На предприятии работали тысячи человек и все пришли. Были заняты все места, откуда только можно было увидеть Гагарина. Стояли на дорогах, у открытых окон в помещениях, на крышах прилегающих зданий.

Как ни странно, но даже на тех, кто создавал корабль, полет произвел очень сильное впечатление. При подготовке к нему каждый работал над какой-то относительно небольшой задачей. При этом понимал, что готовится полет, но в основном думал о своем деле. А сейчас вдруг до сознания всех дошло, что свершилось огромное событие. Перед людьми открылись неслыханные возможности — открылась дорога за пределы того, что принадлежит Земле. Полеты в космос — это полеты в новый мир. Пока трудно было представить, как это повлияет на нашу жизнь. Ясно только, что появился неисчерпаемый источник новых знаний, а может быть, и новых материальных ценностей. Теперь это навсегда. Дальше полеты будут более длительными и более сложными, но самый главный и самый трудный — первый шаг уже сделан. Совершенно очевидно, что впереди нас ожидали интереснейшие программы. Об этом говорили выступающие на встрече и об этом думали собравшиеся. Конечно, мы все были очень рады успеху, горды тем, что полет был осуществлен в нашей стране, и что каждому из нас довелось участвовать в его подготовке. Со встречи расходились возбужденные и все знали — в цехах идет изготовление следующих кораблей.

Много дней после полета газеты публиковали материалы с оценками происшедшего события. К сожалению, они в основном имели политическую направленность. Все научные и технические данные полета были засекречены. Фамилии тех, кто готовил полет, тоже были секретны. Королева в статьях называли просто «Главный конструктор», без фамилии. Президент Академии наук М.В.Келдыш, осуществлявший непосредственное руководство научными разработками и поддержавший программу в руководстве страны, упоминался как безымянный «Главный теоретик».

Для контактов с иностранцами Академия наук выделила несколько ученых, которые не имели непосредственного отношения к космическим программам, поэтому секретов выдать не могли, но были известны мировой общественности.