Жизнь некрасивой женщины

19

Когда мы вошли в старинную церковь Бурцева, прекрасный большой хор дружно и стройно грянул навстречу свадебное приветствие невесте.

Меня до глубины сердца тронуло венчание: молитвы на славянском языке, напомнившие мне уроки Закона Божьего в институте, старинная роспись стен храма, мрачные, строгие иконы, смотревшие на нас печальными ликами, иконы, видевшие дни старой Руси…

Но больше всего меня тронул сам священник: маленький, сухой, с добрыми выцветшими глазами. Мне было трогательно смотреть на то, как он хлопочет, читает, молится, топчется и изо всех сил старается, чтобы это помогло нам в нашей с Васильевым жизни.

Но самое необыкновенное было еще впереди.

Едва священник повел нас в главную часть храма, поставил перед царскими вратами и началось венчание, как мощный, раскатистый удар колокола потряс тишину. Все стоявшие в церкви вздрогнули… Удар повторился, еще и еще, удары понеслись один за другим, наполняя все вокруг радостными звуками, и вдруг вслед за главным колоколом серебряными перезвонами залились остальные колокола. В ответ Бурцеву загудел серебряный древний колокол Демидовых из Петровского.

Веселая ватага крестьянской молодежи, задумавшей сделать нам сюрприз, неожиданно ворвалась на колокольню, звонила и благовестила, изощряясь в мастерстве. Колокольный звон Бурцева соперничал с Петровским. Перекликаясь, они сливались в единый, не умолкавший торжественный звон, под который и длилось наше венчание.

Когда мы вышли из храма, нас поздравляли со всех сторон. На мосту крестьяне, по русскому обычаю, преградили нам путь связанными полотенцами. Требовали откуп. Васильев платил, он был в восторге.

— Братцы! — крикнул он в толпу. — Мы хотя спирту и привезли, но на всех не хватит! У вас тут, наверно, под шумок самогоном занимаются. Валяйте, несите, я плачу! Чем больше, тем лучше!..

За столом не хватало мест, прямо на поляне перед дорогой и шоссе жгли костры, пили самогон, плясали, гикали; пыль желтыми облаками вставала над заревом огня, от костров пахло горьковатым дымом и гарью…

«Настоящий шабаш!» — мелькнуло опять на миг в моем сознании.

От близости Васильева, который то и дело говорил мне шепотом нежные слова, целуя меня беспрестанно, потому что дикий рев: «Горько! Горько! Горько!» — не умолкал, мне становилось невыносимо страшно. Чувствуя, как этот страх растет и ширится в моей груди, я стала пить без разбора все, что только мне наливали. Потом я пустилась плясать «русскую», плясала ее до изнеможения, потом опять пила, и мне вдруг стало невероятно весело, потому что все лица, сидевшие вокруг стола, ширились, растягивались, удлинялись, свадебный стол странно колыхался и уплывал куда-то, а все вокруг ложилось то на один, то на другой бок так, как это бывает с каютой на корабле во время качки.