ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ Ближний Восток, Ливан, Гренада

57

Вce президенты США, начиная с конца второй мировой войны, считали, что ни один регион мира не ставил перед Америкой таких трудных и запутанных проблем, как Ближний Восток. В этом районе ненависть поселилась на заре человечества, бессмысленное кровопролитие во имя веры идет с библейских времен, а современные события уходят корнями в прошлое, начиная с исхода евреев из Египта и кончая гитлеровским геноцидом.

Когда я в 1981 году пришел в Белый дом, у меня не было иллюзий, что отношения с Ближним Востоком будут складываться гладко, но я надеялся, что мне удастся продлить умиротворение, начатое Джимми Картером в Кемп-Дэвиде, где Египет и Израиль подписали договор, положивший конец состоянию войны между этими двумя государствами, которое продолжалось тридцать лет. Но, когда спустя восемь лет я покидал Белый дом, этот район продолжали раздирать непримиримые противоречия — хотя моей администрации и удавалось достичь прогресса в некоторых вопросах и сдерживать хотя бы на время извержения кипящей лавы, которая таится под песками Ближнего Востока. За эти восемь лет Ближний Восток не раз причинял мне большие огорчения.

В этом кипящем котле ненависти и раздора можно различить два взаимосвязанных конфликта: из-за территории и из-за религии. И тот и другой уходят корнями в далекое прошлое.

К первой категории относится спор арабов и евреев относительно обладания землей, которая называется Палестиной. Три тысячи лет тому назад, во времена Авраама и Моисея, здесь расцвела великая еврейская цивилизация. Впоследствии по этой земле поочередно прокатились ассирийские, вавилонские, персидские, греческие, римские и арабские армии.

В конце XIX века некоторые евреи, жившие в Европе и Америке, которые получили название сионистов, решили искать спасения от распространенного в большинстве европейских стран антисемитизма на земле своих предков и заявили права на Палестину. В 1948 году, когда весь мир находился под впечатлением злодеяний гитлеровцев против еврейской нации, требования сионистов получили международное признание и было основано государство Израиль. Но теперь, когда евреи основали в Палестине свое государство, арабы, жившие здесь в течение столетий, оказались бездомными — и исполнились решимости вернуть себе свою родину.

Арабский мир трижды объявлял войну Израилю — в 1948, 1967 и 1973 годах, и все три раза крошечное новое государство геройски отразило натиск врагов. В течение всей своей недолгой истории Израиль находился в непрерывном состоянии войны и был постоянной жертвой террористических нападений со стороны палестинцев. Поклявшись стереть его с лица земли, арабские соседи категорически отказывались признать за Израилем право на существование.

Одно это уже превращало Ближний Восток в пороховой погреб. Но опасность взрыва усугублялась летящими во все стороны искрами взаимных предубеждений, разногласий и претензий между самими арабскими странами. Во-первых, между арабскими племенами издавна идет националистическое и политическое соперничество. Арабская нация отнюдь не представляет собой сплоченное и политически единое целое. Затем, существуют глубокие и ожесточенные противоречия между самими палестинцами. Хотя Организация освобождения Палестины, требующая создания независимого палестинского государства, и претендует на выражение интересов всех палестинцев, на самом деле она расколота на соперничающие группировки, среди которых есть и довольно умеренное крыло, и кровожадные фанатики. Кроме того, многие арабские лидеры вовсе не хотят создания независимого палестинского государства под эгидой ООП, хотя официально они и поддерживают эту идею.

Добавьте к этому противоречия религиозного характера — между самими арабами и между арабами и выходцами из Ирана и Афганистана, у которых есть с арабами лишь одно общее — стремление уничтожить Израиль.

Много столетий назад в исламе произошел раскол на две секты, по-разному толкующие тексты пророка Мухаммеда, — суннитов и шиитов. Затем шииты в свою очередь раскололись на множество соперничающих группировок, в том числе на несколько крайних фундаменталистских сект, которые требуют отмены светской власти и замену ее церковной теократией. Эти секты узаконили убийства и терроризм во имя Аллаха, обещая своим сторонникам, что, погибнув за веру или убив врага, который отрицает эту веру, они немедленно попадут в рай. За последние годы по вине этих фанатиков Америка дважды теряла верных союзников на Ближнем Востоке — шаха Ирана и Анвара Садата. Подъем исламского фундаментализма несет огромную угрозу всему миру, особенно если, как сейчас уже представляется возможным, наиболее ярые фанатики завладеют ядерным и химическим оружием и средствами его доставки.

Кроме конфликтов между арабами и евреями и между различными исламскими группировками, столь же яростная борьба идет уже несколько столетий между христианскими сектами и между христианскими и исламскими сектами. Это особенно относится к Ливану. В 1943 году в этой бывшей французской колонии была достигнута довольно непрочная договоренность о разделе власти между мусульманами и христианами, которые согласно переписи 1932 года были в большинстве. Эта договоренность предусматривала, что президент, который назначает кабинет и премьер-министра, должен быть христианином-маронитом, премьер-министр — мусульманином-суннитом, а председатель палаты депутатов (парламента) — мусульманином-шиитом. Однако эта договоренность не могла предусмотреть быстрый рост исламского населения в Ливане после второй мировой войны. Тем не менее она могла предугадать возникшую на этой почве гражданскую войну.

Все эти противоречия создали обстановку неустойчивости на Ближнем Востоке, которую Советский Союз стремился обратить себе на пользу, истратив на это миллиарды рублей. Москва и ее союзники по восточноевропейскому блоку поставляли Сирии, Ливии и ООП оружие, тем самым не только подкладывая поленья под бурлящий котел на Ближнем Востоке, но и подстрекая террористов в других регионах мира. Сирия, возглавляемая президентом Хафезом Асадом, превратилась в буквальном смысле слова в советского сателлита на Ближнем Востоке. Ее армия полностью обучалась и вооружалась Советским Союзом. Русское влияние росло во всем регионе.

В 70-х и начале 80-х годов быстрое распространение в Иране и арабских государствах наиболее фанатичных сект исламского фундаментализма, ставящих своей целью свержение светских правительств и их замену теократическими режимами по образцу иранского, создало еще более непредсказуемую обстановку на Ближнем Востоке, которую Советы постарались максимально использовать. Поскольку экспорт нефти из этого региона жизненно важен для Запада, Соединенные Штаты не могли наблюдать это сложа руки, и все американские президенты послевоенного периода, в том числе и я, считали своим долгом добиваться ослабления напряженности на Ближнем Востоке.

В своей деятельности я руководствовался убеждением, что Соединенные Штаты не имеют права допустить уничтожения Израиля.

Я считал, что Соединенные Штаты несут моральную ответственность за то, чтобы бедствия, обрушившиеся на евреев в Европе, никогда не повторились. Мы обязаны это предотвратить. Цивилизованный мир в долгу перед народом, который оказался жертвой гитлеровского безумия.

Покидая Белый дом, я оставался так же предан идее сохранения Израиля, как и при вступлении в должность президента, хотя этот крошечный союзник, с которым мы разделяем приверженность демократии и другим общечеловеческим ценностям, причинил мне за эти восемь лет немало огорчений.

Я окунулся в волнения, без которых не обходится почти ни одно решение, относящееся к Ближнему Востоку, в первые же недели после инаугурации. В последние месяцы пребывания у власти Джимми Картера его администрация приняла решение, которое, однако, не было обнародовано, продать Саудовской Аравии несколько самолетов системы АВАКС — летающих радарных станций, которые способны обнаружить приближающийся самолет или ракету и управлять запуском ракет оборонительного или наступательного характера. Сразу после моего избрания группы американских евреев стали требовать, чтобы я отменил это решение. Придя в Белый дом, я затребовал подробный отчет о предполагаемой сделке и решил, что она должна состояться, поскольку, как меня заверили, она не внесет существенных изменений в соотношение сил в арабо-израильском конфликте. Я надеялся, что арабский мир расценит этот шаг как свидетельство нашей готовности учитывать интересы обеих сторон.

Хотя Саудовская Аравия и выступала против кемп-дэвид-ских соглашений, я считал необходимым закрепить связи с этой относительно умеренной арабской страной не только из-за того, что мы нуждались в ее нефти, но и потому, что, как и Израиль, Саудовская Аравия противостояла советской экспансии на Ближнем Востоке. В какой-то мере интересы Саудовской Аравии совпадали с нашими. На ее богатейшие нефтяные месторождения зарился коммунистический мир и соседний Иран, а для их защиты Саудовская Аравия располагала лишь небольшой армией и нуждалась в дружбе и помощи великой державы. Мы считали своей задачей не допустить Советский Союз в этот регион, а также предотвратить распространение на Саудовскую Аравию антиамериканской иранской революции со всеми вытекающими из этого для нашей экономики последствиями. Короче говоря, я не хотел, чтобы Саудовская Аравия стала вторым Ираном. Поэтому, оставаясь верным нашему обязательству обеспечить выживание Израиля, я считал необходимым убедить умеренных арабов, что в нашем лице они найдут надежного союзника, который не будет действовать им во вред.

Предыдущее американское правительство не воспрепятствовало свержению шаха Ирана. Я же хотел дать понять нашим союзникам, а также Москве, что Соединенные Штаты будут поддерживать всех своих друзей и не намерены ограничивать свое влияние на Ближнем Востоке помощью Израилю. Более того, я считал, что, укрепляя связи с умеренными арабскими странами, мы можем в конечном итоге добиться разрешения некоторых сложных проблем Ближнего Востока. Чтобы убедить враждующие стороны сесть за стол переговоров, нам надо было доказать арабам, что мы не оказываем предпочтения ни одной из сторон. И вот в 1981 году предполагаемая продажа Саудовской Аравии летающих радарных станций АВАКС стала для арабских стран символом нашей беспристрастности и надежности. К сожалению, Израиль и некоторые его сторонники в американском конгрессе без всякого на то основания расценили сделку как предательство Израиля Соединенными Штатами. Они объявили бой администрации и устроили в конгрессе шумное противостояние. Я считал, что для дела мира на Ближнем Востоке этот бой правительству необходимо выиграть. Я также считал, что поражение в битве за АВАКС подорвет шансы на одобрение конгрессом правительственной экономической программы и плана реорганизации наших вооруженных сил.

Не успел я вступить в должность, как на меня обрушилась лавина телефонных звонков и визитов представителей американских еврейских организаций и их сторонников в конгрессе, которые требовали отказа от намеченной сделки с Саудовской Аравией. В середине апреля, когда я еще не окончательно оправился после покушения в "Хилтоне", меня буквально обстреливали со всех сторон по поводу программы АВАКС, и мне приходилось уделять ей почти столько же времени, сколько и программе экономического оздоровления. Тогда я сделал в дневнике следующую запись:

"Меня беспокоит столь сильное противодействие (предполагаемой сделке АВАКС). Неужели им не ясно, что в моем лице Израиль имеет надежного друга? Мы стараемся уменьшить напряженность на Ближнем Востоке и предотвратить распространение влияния Советов в этом регионе. Для этого необходим мир между Израилем и арабскими странами. От Саудовской Аравии зависит очень многое. Если ее удастся уговорить последовать примеру Египта, за ней могут последовать и другие. Мы начнем поставлять ей радарные системы не раньше 1985 года. До тех пор можно успеть сделать многое для распространения духа Кемп-Дэвида.

Я заверил Израиль, что помощь арабским государствам не нарушит баланса сил на Ближнем Востоке".


В то время как в конгрессе разгорались страсти по поводу АВАКС, на Ближнем Востоке происходила эскалация военных действий. Израиль постоянно подвергался набегам террористов со стороны Ливана. А сирийские войска, которые были введены в Ливан в 1976 году как часть межарабских сил "сдерживания" и так там и остались, вели бои в долине Бекаа с фалангой — вооруженными христианскими формированиями. В связи с тем, что сирийцы стали устанавливать в Ливане ракеты "земля — воздух" советского производства, начали поступать сообщения, что Израиль намеревается нанести удар по формированиям ООП и сирийским ракетным установкам в Южном Ливане, которые, по его мнению, угрожают его северным провинциям.

Для того чтобы предотвратить новое обострение обстановки на Ближнем Востоке, я обратился к Филипу Хабибу, который неоднократно выступал в качестве посредника от Соединенных Штатов в конфликтных ситуациях на Ближнем Востоке, но который к тому времени ушел в отставку, с просьбой отправиться со специальной миротворческой миссией в Сирию, Ливан и Израиль. В течение всего 1981 года он пытался примирить враждующие стороны; тем временем палестинские террористы продолжали набеги на территорию Израиля, сирийцы наращивали число ракетных установок, которые угрожали жизненно важным центрам северного Израиля, а Израиль засылал через границу карательные отряды десантников.

В конце весны 1981 года Саудовская Аравия выразила согласие помочь Хабибу в переговорах с Сирией и ООП. Появилась надежда, что войну удастся предотвратить. Хабиб, который всегда изумлял меня своей способностью творить чудеса, добился заключения соглашения о прекращении огня, которое продержалось с перерывами почти до конца года, несмотря на взрыв антиизраильских настроений в арабском мире после июньского налета израильских бомбардировщиков (американского производства) на строящийся в Ираке атомный реактор.

Премьер-министр Израиля Менахем Бегин, который информировал нас об этой акции только постфактум, утверждал, что, по их сведениям, реактор должен был производить расщепляющиеся материалы для ядерного оружия, которое будет использовано против Израиля. Он сказал, что из Франции вскоре ожидалось поступление груза "горячего" урана-235 и тогда он уже не смог бы дать приказ о бомбежке, потому что волна радиации накрыла бы столицу Ирака Багдад.

Девятого июня 1981 года я записал в дневнике:

"Мне понятны его опасения, но, на мой взгляд, он принял неверное решение. Он должен был предупредить о своих намерениях и нас, и французов. Мы приняли бы меры для устранения этой угрозы Израилю. Однако, если мы ополчимся на Израиль, арабы воспримут это как сигнал к нападению. Пора бросить все силы на урегулирование ближневосточной проблемы. Эта акция — следствие страха и подозрительности с обеих сторон. Нам надо взяться за дело умиротворения всерьез…

По закону я обязан обратиться к конгрессу с просьбой провести расследование и решить, имело ли место нарушение закона, запрещающего использование построенных в Америке самолетов для нападения. Честно говоря, если конгресс решит, что такое нарушение было, я воспользуюсь своим правом вето. Ирак формально все еще находится с Израилем в состоянии войны, и я склонен думать, что он в самом деле решил делать у себя атомную бомбу".

Формально Израиль действительно нарушил соглашение о неиспользовании произведенного в Соединенных Штатах оружия для нападения, и некоторые члены кабинета настаивали, чтобы я применил к нему соответствующие санкции. Мы послали израильскому правительству ноту, в которой осудили налет на реактор, и в знак своего неодобрения приостановили на некоторое время запланированные поставки военных самолетов. Я понимал, почему Бегин принял решение бомбить реактор, и в глубине души считал, что он был прав. Я не сомневался, что Ирак на самом деле пытался сделать атомную бомбу.

Однако в Саудовской Аравии и других арабских странах налет вызвал взрыв негодования. Саудовская Аравия стала еще более настойчиво требовать радарные системы АВАКС. Отмечая, что по пути в Ирак израильские самолеты нарушили ее воздушное пространство, Саудовская Аравия заявила, что налет лишний раз показал, какую угрозу Израиль представляет для всех арабских стран, и что ей нужны системы АВАКС, которые бы заблаговременно оповещали о налете израильской авиации.

Вопрос о продаже радаров Саудовской Аравии тлел в конгрессе все лето и вспыхнул жарким пламенем в начале осени. Согласно правилам, конгресс мог запретить продажу самолетов большинством голосов обеих палат. Сторонники Израиля уже заручились поддержкой палаты представителей. Так что основные бои должны были развернуться в сенате, где у нас было незначительное большинство, но где было много и друзей Израиля.

В начале сентября в Вашингтон прибыл премьер-министр Израиля Бегин. Конгресс только что одобрил сокращение налогов — стержневую меру в нашей программе экономического оздоровления. Никаких других законопроектов на рассмотрении конгресса не было, и продажа АВАКСов вдруг оказалась в центре внимания. После официальной встречи на Южной лужайке мы с Бегиным удалились в Овальный кабинет для предварительной беседы. Я предложил ему называть меня Рональдом, а он в свою очередь согласился, чтобы я называл его Менахем. Позднее мы встретились с ним в комнате для заседания кабинета министров в присутствии своих советников, и, как я и ожидал, Бегин обратился ко мне с просьбой не продавать радары Саудовской Аравии. Он сказал, что в Кемп-Дэвиде Израиль пошел навстречу арабам. В обмен на признание Египтом права Израиля на существование (за эту уступку Анвар Садат был изгнан из Лиги арабских государств) он согласился вернуть Египту в апреле 1982 года Синайский полуостров, захваченный Израилем во время войны 1967 года, и дать автономию палестинцам, живущим в секторе Газа и на Западном берегу реки Иордан (эти территории также были захвачены Израилем во время войны).

Бегин настаивал, что все это накладывает на Соединенные Штаты обязанность всеми мерами обеспечивать безопасность Израиля. Мне была понятна его тревога. Израиль — маленькая страна, со всех сторон окруженная врагами. Международное сообщество требовало от него, чтобы он выполнил решение 242 Совета Безопасности и отвел войска из всех районов, захваченных им в течение войны 1967 года, включая Западный берег реки Иордан. Без Западного берега Израиль местами тянется такой узкой полоской, что снаряд, выпущенный из орудия с одной стороны его территории, может перелететь на другую.

Бегин говорил мне, что опасается любого изменения баланса сил на Ближнем Востоке. Наши военные эксперты, отвечал я, уверены, что радарные системы АВАКС практически не повлияют на баланс сил. Я еще и еще раз заверил его, что Соединенные Штаты верны своему обязательству обеспечить существование Израиля и никогда не совершат действий, которые ослабили бы его военное превосходство над арабскими странами, но для того, чтобы обеспечить прочный мир на Ближнем Востоке, нам необходимо содействие умеренных арабских режимов. Вечером я записал у себя в дневнике: "Я объяснил ему, как важно для нас привлечь на сторону мира Саудовскую Аравию. Сотрудничество с Израилем не менее полезно для нас, чем для Израиля, и мы не допустим, чтобы возникла угроза его существованию. Бегин не снял своих возражений против продажи радаров, но несколько успокоился. К концу обеда он сказал, что благодарен мне за дружественный прием. По-моему, дело мира на Ближнем Востоке сдвинулось с мертвой точки. Я считаю, что лучший путь к его достижению — через двусторонние договоренности между Израилем и арабскими странами, как это было с Египтом. Поэтому мы и намерены начать с Саудовской Аравии".

Мне казалось, что Бегина убедили мои заверения и что мы расстались друзьями, но вскоре я узнал, что из Белого дома он направился в Капитолий и принялся настраивать конгрессменов против меня, моей администрации и продажи радаров, хотя и обещал мне этого не делать.

Я был против того, чтобы представитель другой страны-любой страны — вмешивался в наш внутренний политический процесс и пытался диктовать нашу внешнюю политику. Через государственный департамент я известил Бегина, что не одобряю его действий и что, если он их не прекратит, наши отношения с Израилем могут сильно пострадать. Я был возмущен тем, что Бегин нарушил данное мне слово. К концу следующего месяца сенат небольшим числом голосов провалил попытки отменить продажу систем АВАКС. Тем самым мы доказали умеренным арабским странам, что вовсе не предубеждены против них. Израиль направил нам ноту, очевидно, продиктованную Бегином, в которой обвинял мою администрацию в антисемитизме и предательстве.

Битва, которая разыгралась в сенате из-за продажи радаров Саудовской Аравии, была, пожалуй, одной из самых трудных за все время моего президентства. У Израиля была могучая поддержка в конгрессе. В течение нескольких недель мне пришлось вести бесконечные переговоры с сенаторами один на один и по телефону. Только голосование по пакету законов о сокращении налогов и правительственных расходов потребовало от меня таких же усилий. В начале месяца нам не хватало в сенате двадцати голосов, а в конечном итоге голоса разделились в нашу пользу: 52 против 48.

Это было первым серьезным испытанием, которое выпало на мою долю в связи с Ближним Востоком.

58

После трагического убийства Анвара Садата в октябре 1981 года будущее Ближнего Востока предстало в еще более мрачном свете. Грозовые тучи, нависшие над Ливаном, сгущались с каждым днем. Вступивший в должность президента Египта вице-президент Хосни Мубарак унаследовал от своего предшественника клубок проблем: серьезные экономические трудности, изоляция Египта от арабского мира, вызванная подписанием соглашения в Кемп-Дэвиде и признанием Израиля, политическая неустойчивость внутри страны, связанная с растущим движением мусульман-фундаменталистов. Мубарак отдавал себе полный отчет, чего стоил Садату избранный им курс. Он сидел рядом с Садатом на трибуне, когда того убили заговорщики. У нас не было никакой уверенности, что он сочтет целесообразным продолжать курс Садата. Мы были готовы к тому, что, как только Египет получит назад Синай, он откажется от кемп-дэвидских договоренностей, вернется в Лигу арабских стран и, может быть, даже восстановит тесные связи с Советским Союзом, которые поддерживал предшественник Садата Гамаль Абдель Насер.

Была и такая вероятность, что Менахем Бегин, который не имел оснований доверять новому руководству Египта и который был сильно обеспокоен ростом военных формирований ООП в Ливане, примет решение отказаться от кемп-дэвидских соглашений и начнет новую войну с арабами.

Почему все эти события, происходившие за тысячи миль от берегов Америки, были небезразличны для американского народа? Во время правления Леонида Брежнева Советский Союз не упускал ни одной возможности расширить свое влияние на Ближнем Востоке и занять место Соединенных Штатов в качестве доминирующей сверхдержавы в этом богатом нефтью и имеющем большое стратегическое значение регионе. В конце XX века любая ошибка или просчет на Ближнем Востоке грозили началом третьей мировой войны.

Мы обязались обеспечить существование и территориальную целостность Израиля, и это обязательство было для нас свято. Кроме того, как лидер свободного мира, Америка считала своим долгом постараться прекратить кровопролитие между народами, которые были нашими друзьями и союзниками. Я намеревался выполнить этот долг. Да собственно говоря, никто другой и не мог выступать в качестве миротворца в этом раздираемом противоречиями регионе. Почти все враждующие стороны — исключая палестинских экстремистов и мусульман-фундаменталистов — надеялись, что Соединенные Штаты помогут им найти выход из тупика. 14 надо было искать такой выход.

В течение зимы и весны 1981 года соглашение о прекращении огня, которого сумел добиться Филип Хабиб, все еще оставалось в силе, несмотря на такие осложняющие факторы, как налеты палестинцев-террористов на Израиль, поставки новых советских ракет, артиллерии и другого вооружения в Сирию и силам ООП, ответные удары Израиля по палестинским лагерям в Ливане и бесконечные столкновения между сирийцами, христианами и мусульманами, пытавшимися установить свой контроль в Бейруте и во всем Ливане.

Сирия утверждала, что предки современных сирийцев жили на священной земле еще до библейских иудеев и потому эта земля по праву принадлежит им. Она отрицала право Ливана на самостоятельное существование, поскольку эта страна была искусственно создана Францией из своих бывших колоний. Сирия ставила себе конечной целью превратить Ливан в свою колонию де-факто и устранить христиан от политической власти.

В декабре, после того как Израиль — в нарушение резолюции 242 ООН — объявил о присоединении к своей территории стратегически важных Голанских высот, которые он отобрал у Сирии во время войны 1967 года, и без того взрывоопасная обстановка на Ближнем Востоке еще более обострилась. А Израиль тем временем, пренебрегая резолюцией ООН и мировым общественным мнением, основывал все новые поселения евреев на оккупированных территориях и тем подливал масла в огонь.

В знак нашего осуждения аннексии Голанских высот мы приостановили работу над готовившимся соглашением с Израилем (так называемым "меморандумом взаимопонимания"), в котором предполагали подробно определить условия более тесного военного сотрудничества между нашими странами. В ответ Бегин направил гневное письмо в мой адрес, в котором утверждал, что после Вьетнама Соединенным Штатам не пристало указывать Израилю, как ему следует поступать. "Народ Израиля жил без меморандума взаимопонимания три тысячи семьсот лет и как-нибудь проживет без него еще три тысячи семьсот лет", — заявил Бегин, категорически отказываясь поступиться Голанскими высотами.

Тем временем из надежных источников поступали сообщения о том, что Бегин, руководствовавшийся библейским принципом "око за око", и его министр обороны Ариель Шарон, которому, по-видимому, не терпелось начать войну, готовят вторжение в Ливан и ждут лишь, чтобы Организация освобождения Палестины дала им для этого хотя бы незначительный повод. Я убеждал Бегина, что за последний год в результате налета на иракский реактор, бомбежки палестинских лагерей, во время которых гибли палестинские женщины и дети, аннексии Голанских высот и других действий, направленных против арабов, Израиль в значительной мере утратил поддержку в неарабском мире. Тем не менее во всех своих обращениях я подчеркивал, что Соединенные Штаты и я лично остаемся верными нашему обязательству поддерживать Израиль. Я признавал право Израиля защищаться, но призывал его воздержаться от нападений на арабские страны — разве что он станет жертвой столь серьезной провокации, что ответный удар будет оправдан в глазах мирового сообщества.

Суть ответа Израиля сводилась к следующему: не суйтесь в чужие дела и предоставьте Израилю самому решать, как защищать свое право на существование.

Тем временем мы старались достичь взаимопонимания с новым руководством Египта. В посланиях Мубараку мы выражали готовность укреплять связи, которые возникли между нашими странами во время правления Садата, а также развивать процесс, начатый в Кемп-Дэвиде. В начале 1982 года Мубарак сам сделал нам как бы косвенное предупреждение, приняв предложение Москвы прислать в Каир советских технических советников для оказания помощи в промышленном развитии. Мы задумались: уж не собирается ли Мубарак восстановить те отношения с Москвой, которые у Египта были при Насере? Принимая советских советников, Мубарак как бы давал нам понять, что не считает себя безвозвратно связанным обязательствами Садата. Это было очень похоже на политику руководителей Израиля, которые старались использовать напряженность между Соединенными Штатами и Советским Союзом для того, чтобы закрепить свои собственные позиции в отношениях с Соединенными Штатами.

В начале февраля 1982 года Мубарак прибыл в Вашингтон с государственным визитом. В ответ на мой вопрос: как понимать его соглашение о советниках из СССР — он заверил меня, что Египет останется верным другом Америки и отнюдь не собирается идти на сближение с Советами. Однако было очевидно, что Египет, которому уже была обещана значительная американская помощь, собирался продать свою дружбу подороже. Ранее у нас был заключен с ним договор о продаже оружия на сумму 1,3 миллиарда долларов, из которых 300 миллионов выделялись в качестве безвозмездной ссуды. Мы решили увеличить эту ссуду до 400 миллионов долларов: это явилось бы подтверждением успеха визита и свидетельством нашей дружбы.

Приближалась дата, когда Израиль, согласно кемп-дэвид-ским соглашениям, должен был вернуть Египту Синайский полуостров, а столкновения между Израилем и палестинцами и сирийскими войсками в Ливане все учащались. Выполнит ли Израиль договоренность о возвращении Синая? К тому времени стало уже ясно, что механизм предоставления автономии палестинцам, живущим на оккупированных территориях, которая предусматривалась в кемп-дэвидских соглашениях, не был достаточно разработан и что эта часть соглашения выполнена не будет. Но приближалась дата, когда Израиль должен был вернуть Синайский полуостров Египту, и я предполагал, что для Бегина это будет личной трагедией.

Конечно, Синайский полуостров был военной добычей, захваченной у других стран, но Израиль захватил его в войне, которую развязали эти самые другие страны. Отдав его, Израиль лишится стратегически важного буфера; кроме того, за истекшее с 1967 года время израильские поселенцы построили здесь дома, разбили сады, возвели школы, вырастили детей.

Хотя в Израиле шла активная кампания за отказ от кемп-дэвидских соглашений, Бегин оказался человеком слова. Передача Синайского полуострова Египту была закончена в срок — 25 апреля 1982 года. В этот день я позвонил Мубараку и Бегину, поздравил их с историческим событием и пожелал им дальнейших успехов на пути к миру.

Меня особенно порадовал Бегин. За годы президентства я имел с ним немало столкновений, но это был убежденный патриот, который думал прежде всего о благополучии своей страны. Он страстно верил, что древние земли иудеев по праву принадлежат современному Израилю. Он сам испытал ужасы гитлеровского концлагеря и лишь чудом избежал гибели. По собственному опыту он знал, какая ненависть обрушивается на евреев просто за то, что они евреи. Как-то он сказал мне, что поклялся не допустить больше безнаказанного пролития еврейской крови.

Голос Бегина в телефонной трубке звучал грустно — видимо, этот день дался ему нелегко. Америка будет делать все возможное, чтобы мирное урегулирование, начатое в Кемп-Дэвиде, нашло свое продолжение, заверил я Бегина и Мубарака. Я ощущал прилив оптимизма — дело, казалось, пошло на лад.

К сожалению, как только Израиль передал Египту Синайский полуостров и мы приступили к согласованию взаимных претензий Израиля и Египта по вопросу об автономии палестинцев на оккупированных территориях, обстановка в Ливане резко обострилась. Переговоры о палестинской автономии были приостановлены, и процесс умиротворения оборвался. Согласно сообщениям Филипа Хабиба, который трудился не покладая рук, чтобы не дать рухнуть шаткому соглашению о прекращении огня, крайние элементы в Организации освобождения Палестины, не согласные с курсом ее лидера Ясира Арафата, пытались взорвать кемп-дэвидские соглашения и засылали террористов в Израиль, надеясь спровоцировать его на ответные меры на территории Ливана. Тогда, по их замыслу, начнется война, арабские силы и Советский Союз сплотятся на защиту палестинцев, будет подорвано влияние более умеренного Арафата и положен конец всяким попыткам продолжить процесс, начатый в Кемп-Дэвиде.

Мы изо всех сил пытались убедить Бегина и Шарона, что не следует поддаваться провокациям палестинских экстремистов. Бегин и Шарон слушали нас, но не слышали. По их убеждению, любой террористический акт, проведенный палестинцами в любой точке земного шара, являлся нарушением соглашения о прекращении огня в Ливане, и они считали себя вправе принимать любые ответные меры. Когда я в начале июня собирался во Францию на совещание глав европейских государств по экономическим проблемам, мне уже было очевидно, что Израиль ждет лишь предлога, чтобы начать военные действия.

Вторжение Израиля в Ливан началось 5 июня. Предлогом послужило убийство израильского дипломата в Лондоне. Израильские самолеты бомбили палестинские укрепления в Ливане. В ответ Арафат обстрелял приграничные районы Израиля. После этой прелюдии Израиль начал массированное вторжение в Ливан. Официальная цель была создать свободную от отрядов ООП буферную зону шириной в двадцать миль на границе Израиля с Ливаном и таким образом обезопасить жителей северной провинции Израиля Галилеи.

Вторжение Израиля в Ливан привело в ярость Леонида Брежнева. В первом обмене мнениями со мной по телефонной "горячей линии" Москва — Вашингтон он обвинил Соединенные Штаты в потворстве нападению или, во всяком случае, в предварительной осведомленности. "Факты доказывают, — заявил он, — что вторжение Израиля было запланировано заранее и Соединенные Штаты не могли не знать о его подготовке". Я ответил, что хотя мы и признаем право Израиля защищать свои северные границы, но не одобряем его вторжение в Ливан. А обвинение в предварительной осведомленности совершенно беспочвенно.

"В то же время, — продолжал я, — вынужден отметить, что Ваше правительство несет немалую долю ответственности за очередной кризис на Ближнем Востоке, поскольку вы отказались поддержать кемп-дэвидские договоренности и использовать свое влияние в Сирии и ООП для стабилизации обстановки в Ливане".

Прилетев в Париж, я продиктовал послание Бегину, призывая его отвести войска из Ливана. Соединенные Штаты голосовали за резолюцию ООН, требующую вывода израильских войск и прекращения огня. Однако танки и пехота Шарона, встречая лишь слабое сопротивление, продолжали продвигаться на север, и он, по-видимому, решил, что Израилю предоставилась историческая возможность полностью изгнать ООП из Ливана. Вооруженные силы Израиля приближались к Бейруту. Затем вдруг Шарон провел налет на сирийские ракетные установки в долине Бекаа, в результате чего в военный конфликт был втянут новый противник.

Таким образом, ограниченная военная операция, которая поначалу, если верить Бегину и Шарону, имела целью лишь укрепить безопасность живущих у северной границы израильтян, вдруг превратилась в кампанию по уничтожению отрядов ООП и войну между Израилем и его заклятым врагом Сирией.

После нескольких дней израильского наступления тысячи боевиков ООП оказались загнанными в Западный Бейрут — мусульманский сектор города. Одновременно израильская авиация нанесла сокрушительное поражение военно-воздушным силам Сирии (оснащенным советскими "МИГами") и разбомбила в пух и прах десятки сирийских ракетных установок.

Израильтяне побеждали, но при этом незаметно для себя увязали в трясине. После того как вооруженные формирования ООП вынуждены были укрыться среди гражданского населения Бейрута, Шарон и Бегин предприняли действия, которые ошеломили многих своей жестокостью и вызвали широкое возмущение мировой общественности.

В тот момент, в середине июня, мы пришли к решению, что для прекращения кровавого конфликта надо попытаться убедить соперничающие христианские и мусульманские группировки в Ливане объединить усилия (хотя мы знали, что добиться этого будет нелегко — слишком долго они враждовали) и совместно разоружить отряды ООП, а затем потребовать, чтобы ООП, Израиль и Сирия вывели свои войска с территории Ливана. Со своей стороны международное сообщество взялось бы каким-то образом гарантировать соблюдение этого соглашения.

Мы разработали этот стратегический план, заранее зная, что осуществить его будет нелегко. 16 июня я записал в дневнике:

"У меня такое чувство, будто я иду по канату. В Бейруте укрылись около шести тысяч вооруженных членов отрядов ООП. Президент Ливана Саркис, видимо, хочет, хотя он и не говорит этого вслух, чтобы израильские войска оставались вблизи Бейрута до тех пор, пока не будут разоружены отряды ООП. Затем он намеревается восстановить центральную власть в Ливане, предоставить палестинцам права гражданства и добиться вывода из Ливана всех иностранных войск. Весь мир надеется, что Америка под угрозой санкций прикажет Израилю убраться из Ливана. Мы этого сделать не можем — такой шаг будет идти вразрез с намерениями Саркиса, но мы не можем и открыто заявить об этом. Дела пока что обстоят из рук вон плохо".

Через пять дней Менахем Бегин прибыл в Вашингтон. В это время израильские самолеты, военные суда и артиллерия предприняли наступление на окраине Западного Бейрута, обстреливая без разбору жилые кварталы, в которых жили ливанские граждане, не имевшие никакого отношения к конфликту между Израилем и ООП. Израиль к тому же отключил подачу в эти кварталы воды и электричества и тем еще более усугубил положение гражданского населения.

Мы с Бегином все еще звали друг друга по имени — Менахем и Рональд, но атмосфера была значительно более прохладной, чем на нашей предыдущей встрече. Час с лишним в присутствии наших послов между нами шла настоящая перепалка. Я заявил ему, что злодейское убийство израильского дипломата в Лондоне не дает оснований обрушивать жестокости на население Бейрута. Бегин упорно отказывался это признавать, утверждая, что наступление на Бейрут полностью оправдано артиллерийскими обстрелами израильских поселений с территории Ливана. Затем он перешел в контрнаступление, заявив протест по поводу предполагаемой продажи Иордании американских истребителей. В ответ на мои слова, что я поставил себе целью создать "еще несколько Егип-тов" — арабских стран, которые пошли бы на примирение с Израилем, Бегин отрезал, что это невозможно и что ни одна другая арабская страна не последует примеру Египта и не признает Израиль.

Однако мне показалось, что, несмотря на свою воинственную и непримиримую позицию, Бегин был не прочь прекратить военные действия в Ливане. Конечно, Израиль сокрушил своих врагов — сирийцев и палестинцев, — но за этот успех он платил дорогую цену. Израильская армия несла ощутимые потери, и Бегин, кажется, почувствовал, что воинственный Шарон несколько зарвался. Он загнал палестинские отряды в Бейрут, но, видимо, не осознавал, какие это будет иметь последствия.

По возвращении в Израиль Бегин высказался в поддержку разработанного нами плана вывода из Ливана отрядов ООП и всех иностранных войск, и израильский кабинет министров вскоре выдвинул немало меня удивившее предложение, чтобы Соединенные Штаты взяли на себя инициативу в организации переговоров о выводе формирований ООП из Ливана. До тех пор, по настоятельным просьбам Израиля, мы воздерживались от установления контактов с ООП, поставив условием, чтобы они сначала признали право Израиля на существование, чего они не сделали до сих пор.

В течение последующих недель Хабиб вел переговоры, а в Ливане то возобновлялось, то снова нарушалось соглашение о прекращении огня. На пути соглашения вставали все новые препятствия: палестинцы требовали, чтобы некоторым из них было позволено остаться в Ливане, а арабские страны не хотели допустить на свою территорию отряды ООП, которые согласно нашему плану будут эвакуированы из Ливана. А в Бейруте тем временем гибли люди.

В конце июня Брежнев прислал мне письмо, в котором выражал протест по поводу гибели невинных гражданских лиц при обстрелах Бейрута израильтянами и предупреждал меня, что улучшение советско-американских отношений окажется невозможным, если мы будем продолжать поддерживать Израиль. Я ответил, что мы пытаемся убедить Израиль вывести свои войска из Ливана, и просил его использовать советское влияние, чтобы убедить Сирию сделать то же самое. "Я также должен отметить, — писал я, — что Ваша озабоченность бедствиями гражданского населения Ливана представляется мне не совсем уместной, учитывая, что Советский Союз поставил огромное количество оружия тем самым элементам, которые подорвали политическую стабильность Ливана и спровоцировали Израиль на вторжение обстрелом его северных провинции".

Израиль продолжал наступление на Бейрут, и Брежнев возлагал вину за это на Соединенные Штаты. Получив в середине июля его очередное послание, я снова отверг его обвинения и информировал, что правительство Ливана обратилось к Соединенным Штатам и другим западным государствам с просьбой создать международные вооруженные силы для поддержания мира в Ливане. Я сообщил Брежневу, что мы, наверное, это сделаем, но что это будет временная мера и ее не следует рассматривать как попытку нарушить баланс сил между Востоком и Западом на Ближнем Востоке.

В конце июля Хабиб сообщил, что надеется на скорое заключение соглашения. Но вскоре события приняли неблагоприятный оборот. Хотя официально соглашение о прекращении огня оставалось в силе, обе стороны беспрерывно его нарушали, и обстановка стала взрывоопасной.

К началу августа войска Шарона фактически окружили Бейрут и беспрерывно вели огонь на западной окраине города. 2 августа я получил еще одно послание Брежнева, на которое отправил следующий ответ: "Надеюсь, что Советский Союз не предпримет шагов, которые бы затруднили разрешение этого трагического конфликта. Хотел бы добавить, что, хотя Соединенные Штаты поддерживают дружеские отношения с Израилем, они не несут ответственности за действия этого суверенного государства. Все возражения по поводу этих действий советую направлять правительству Израиля".

И вот в полседьмого утра 4 августа, через два дня после моей встречи с министром иностранных дел Израиля Ицхаком Шамиром, во время которой я сделал все что мог, чтобы убедить его в необходимости сдержанности, меня разбудил помощник по национальной безопасности. Он сообщил, что израильские вооруженные силы вошли в Западный Бейрут и ведут ожесточенный орудийный обстрел города. Число жертв среди гражданского населения растет. Хабиб, вне себя от негодования, позвонил мне из Бейрута и сказал, что из-за обстрела у него сорвались встречи по мирному урегулированию.

Я решил обратиться к Бегину с личной просьбой соблюдать соглашение о прекращении огня и позволить Хабибу закончить свою работу. Я дал ему понять, что если он этого не сделает, то может ожидать значительного ухудшения отношений с Соединенными Штатами. В моем послании говорилось: "Обстрел Бейрута влечет за собой неоправданные человеческие жертвы и срывает переговоры об урегулировании". Действия Израиля, писал я, опровергают наши утверждения, что американское оружие поставляется Израилю исключительно для целей обороны. Решение надо искать за столом переговоров, а не военными средствами. Я напомнил Бегину, что всего два дня назад мы с Шульцем говорили Шамиру, что переговоры Хабиба о выводе отрядов ООП из Бейрута продвигаются успешно, но что в этот критический момент обострение вооруженного конфликта может свести их к нулю. "Ввод тяжелой артиллерии в Западный Бейрут показал, что наши просьбы не были услышаны, — писал я далее. — Надо положить конец бессмысленному кровопролитию, особенно среди мирного населения. Я настаиваю, чтобы Вы прекратили огонь и воздержались от военных действий до тех пор, пока части ООП не покинут Бейрут".

На следующий день я получил ответ Бегина. Он заявлял, что политика Израиля в Ливане основывается на двух принципах. Первый принцип: безоговорочное соблюдение соглашения о прекращении огня обеими сторонами. "Однако террористы в Бейруте и его окрестностях не считают себя им связанным, — писал Бегин. — У нас уже было, по крайней мере, десять таких соглашений, и все они были нарушены не Израилем, а террористами". Бегин заявил, что не может "запретить израильским вооруженным силам защищаться, когда на них совершают вооруженное нападение".

Второй принцип: достижение политического урегулирования, которое бы предусматривало изгнание формирований ООП с территории Ливана. Однако Израиль оставляет за собой право применить силу, поскольку иначе у него не будет сильной позиции для поисков политического решения. Резолюция ООН, призывающая Израиль вывести войска из Ливана, и официальные заявления Вашингтона, требующие от Израиля того же, служат лишь интересам ООП, давая палестинцам возможность затягивать переговоры и отказываться уходить из Ливана. Поэтому Израиль считает необходимым оказывать на ООП военное давление. Бегин писал, что только что получил письмо от Филипа Хабиба, который сообщил, что ООП "склоняется к мысли" о необходимости ухода из Бейрута, но тут же оговорился, что в течение ближайших суток или двух вопрос останется неясным — руководителям ООП надо еще рассмотреть его новые предложения и, кроме того, нужно найти арабские страны, которые согласились бы принять руководство и отряды ООП. "Ваш представитель Хабиб, несмотря на его энергию и добрую волю, — писал Бегин, — все еще не знает, насколько серьезны намерения ООП, и также, по-видимому, еще не выяснил, куда смогут направиться палестинские руководители. Такова реальная ситуация на сегодня, 5 августа. За 45 дней Хабиб не сумел завершить переговоры об эвакуации террористических организаций из Бейрута и Ливана, которые Вы, господин президент, ему поручили. На карту поставлены безопасность Израиля и жизни его граждан".

По существу, Бегин сказал, чтобы я не вмешивался в чужие дела.


Из сообщений, которые поступали в течение следующих дней от Хабиба, вытекало, что еще не все потеряно и что его неустанные усилия еще могут принести плоды, несмотря на все усиливающееся военное давление Израиля и растущее число жертв среди женщин и детей Бейрута. 9 августа Ариель Шарон прислал мне телеграмму, в которой просил о встрече на следующий день для обсуждения кризиса в Ливане. По всей видимости, он собирался приводить резоны в защиту наступления Израиля. Джордж Шульц ответил, что я отказываюсь с ним встретиться, чтобы не поставить под удар Хабиба, и предлагаю ему переговорить с ним, Шульцем. На следующий день у меня произошла в Овальном кабинете встреча с лидером израильской оппозиции Шимоном Пересом. Он был настроен гораздо менее агрессивно, чем Бегин, и был склонен поддаваться доводам разума. Он признал, что арабо-израильский конфликт может быть разрешен, только если соглашение будет предусматривать автономию для палестинцев на приемлемых для всех сторон условиях. В отличие от Бегина, он одобрял мои дружественные акции в отношении Иордании и других умеренных арабских государств и разделял мою надежду, что они могут оказать помощь в урегулировании арабо-израильского конфликта.

Несмотря на наши призывы соблюдать сдержанность, 12 августа израильские войска предприняли новое массированное наступление на густонаселенные районы Бейрута и учинили там жестокую бойню, которая привела в негодование и меня, и многих членов моей администрации. Я потребовал от Бегина немедленного прекращения кровопролития. Привожу несколько отрывков из своего дневника:


"12 августа

Только что узнал, что израильтяне бомбили и обстреливали из орудий Западный Бейрут в течение 14 часов подряд. Хабиб прислал отчаянную телеграмму, в которой сообщает, что достиг соглашения по основным вопросам со всеми сторонами, но в условиях артобстрела не может договориться о подробностях отвода палестинцев.

Король Саудовской Аравии Фахд позвонил мне по телефону и умолял что-нибудь предпринять. Я сказал, что немедленно буду звонить Бегину. И позвонил. Я был возмущен.

Я сказал Бегину, что, если он не хочет лишиться расположения Соединенных Штатов, он должен немедленно прекратить бойню. Я сознательно употребил слово "бойня" и сказал ему, что символом его страны становится "семимесячный младенец с оторванными взрывом руками".

Он ответил, что уже приказал прекратить бомбардировку. "А как с артобстрелом?" — спросил я. Тут он заявил, что артобстрел начали палестинцы и что израильские силы понесли от него потери. На этом наш разговор окончился. Через двадцать минут он позвонил опять, сказал, что распорядился прекратить артобстрел Бейрута, и просил меня не лишать его своей дружбы".


Мои телефонные звонки остановили — по крайней мере на время — кровопролитие в Бейруте. Я сознательно употребил слово "бойня", потому что знал, что это слово в сознании Бегина ассоциируется с избиением евреев в гитлеровской Германии.

После этих телефонных переговоров Израиль прекратил массированный обстрел Бейрута, но зато предпринял наступление в Северном Ливане — по-видимому, с целью уничтожить опорные пункты ООП в этом районе. Опять Израиль вставлял палки в колеса Хабибу в его сложных переговорах с палестинцами и сирийцами.

В подкрепление тех резких слов, которые я сказал Бегину по телефону, я послал ему на другой день следующее письмо:


"Посылаю Вам это письмо в продолжение нашего телефонного разговора, чтобы еще раз подчеркнуть свою глубокую озабоченность военными действиями Израиля в Ливане и их разрушительными последствиями… В решающий момент миссии нашего посредника Хабиба, когда он был близок к завершению переговоров о выводе отрядов ООП из Бейрута, Израиль предпринял бомбардировки, артобстрел и другие военные акции, которые сорвали договоренность. Я не могу этого понять и принять. Израиль должен немедленно прекратить огонь. Заверения, которые мы слышим из Иерусалима, должны быть подкреплены действиями. Оборонительные силы Израиля должны воздерживаться от массированных карательных акций по малейшему поводу. Хочу, чтобы Вы поняли, насколько я озабочен создавшейся ситуацией. На карту поставлены будущие отношения между нашими странами… Вы должны дать Хабибу возможность завершить свою миссию. По-видимому, теперь уже будет невозможно внести какие-либо изменения в уже согласованный пакет мер. Если это так, мы ждем от Израиля принятия пакета в целом: страданиям Бейрута должен быть положен конец… Ваше новое наступление, на мой взгляд, никак не согласуется с обещанием вывести войска из Ливана и помочь образованию прочного ливанского правительства…"


Ответ от Бегина пришел лишь на следующий день. Он объяснял, почему не ответил сразу: мое послание было получено поздно ночью, когда он спал после долгого и трудного дня, и жена решила не будить его. Дальше он писал, что всегда был со мной откровенен и потому хочет откровенно сказать мне, что глубоко оскорблен тоном моего письма:


"Я бы понял этот тон, если бы письмо было написано после нашего первого телефонного разговора, когда Вы были в гневе и когда Вы обидели меня лично, употребив слово "бойня"… Но наш второй разговор Вы закончили словами: "Менахем, шалом"[37]. Какой "шалом" может быть у меня на душе после Вашего послания?"

В ответ на мое требование, чтобы Израиль принял выработанный Хабибом пакет соглашений в том виде, в каком он есть, поскольку в результате наступления израильских войск в Северном Ливане внести в него какие-либо дальнейшие изменения, видимо, не удастся, Бегин заявил: "Мы не примем никакого пакета соглашений, если нас полностью не ознакомят с его содержанием до завершения работы над ним". Относительно израильского наступления на севере Ливана он писал следующее:

"Мы ввели войска в Ливан — о каком бы районе ни шла речь — для того, чтобы покончить с терроризмом, и это не имеет никакого отношения к нашему обещанию уйти из Ливана, согласно плану мистера Хабиба, одновременно с выводом сирийских сил.

Искренне Ваш, Менахем Бегин".


За две последующие недели Хабиб наконец добился согласия всех заинтересованных сторон, и был принят наш план, предусматривавший новое соглашение о прекращении огня, вывод из Ливана под международным надзором всех вооруженных формирований ООП и вслед за тем вывод из Ливана сирийских и израильских армий. По просьбе руководителей Ливана я согласился направить в Бейрут на три-четыре недели отряд морской пехоты в составе международных сил по поддержанию мира, которые будут осуществлять наблюдение за выводом отрядов ООП в Тунис и другие страны.

С прекращением военных действий в Ливане опять появилась надежда найти долгосрочное решение проблем этого региона, и мы с Шульцем решили выступить с новой мирной инициативой.

На наш взгляд, долгосрочное мирное урегулирование на Ближнем Востоке должно было опираться в первую очередь на признание арабским миром права Израиля на существование и надежные гарантии его безопасности и неприкосновенности границ. Оно также должно было предусматривать завершение процесса, начатого в Кемп-Дэвиде, предоставление полной автономии палестинцам, живущим на территориях, захваченных Израилем в ходе "шестидневной войны", свободные выборы и пятилетний переходный период к полному самоуправлению, который завершится мирной и организованной передачей Израилем власти палестинцам. На это время Израиль должен был заморозить все свои программы по созданию еврейских поселений на оккупированных территориях.

Мы не сомневались, что Израиль, который столько лет вел войну с ООП, будет возражать против создания независимого палестинского государства буквально у себя под боком — на Западном берегу реки Иордан и в секторе Газа. Мы предполагали, что перспектива создания сильного палестинского государства не понравится и некоторым арабским странам. Но в то же время мы считали, что до тех пор, пока оккупированные территории остаются под постоянным политическим контролем Израиля, мир на Ближнем Востоке невозможен. Палестинцам, живущим в этих районах, надо было предоставить свободу, право на самоопределение и самоуправление, но, на наш взгляд, это лучше было бы осуществить не путем создания палестинского государства, а через политический союз этих территорий с Иорданией, в пределах которого палестинцы будут осуществлять самоуправление и автономию, — примерно так, как это делают американские штаты.

Таким образом, наш план, получивший название "Мир за землю", предполагал, что Израиль, согласно резолюции242 Совета Безопасности, уйдет из сектора Газа и с большей части территорий на Западном берегу реки Иордан и вернет арабам единый и неделимый Иерусалим — в обмен на мир и признание арабами права Израиля на существование.

Я считал тогда — и считаю теперь, — что конфликт между Израилем и арабами не разрешится до тех пор, пока он не согласится вернуть хотя бы часть территорий, захваченных в 1967 году, в обмен на мир и спокойные границы, и что, если Израиль и дальше будет основывать свои поселения на оккупированных территориях, прочный мир на Ближнем Востоке останется недостижимой мечтой.

Я предполагал, что Израилю не обязательно возвращать всю полосу между средиземноморским побережьем и рекой Иордан: из законных соображений безопасности он мог бы сохранить за собой несколько пунктов на Западном берегу близ самой узкой части Израиля в границах до 1967 года — хотя бы для того, чтобы предотвратить обстрел его территории через границу. Но, пока Израиль не согласится на территориальные уступки, мира на Ближнем Востоке не будет.

К концу августа 1982 года мы закончили разработку нашей новой мирной инициативы по Ближнему Востоку. Соглашение о прекращении огня в Ливане все еще оставалось в силе. Я собирался огласить наш план в своем выступлении по телевидению 1 сентября. За несколько дней до этой даты сотрудники администрации познакомили с ним руководителей Саудовской Аравии и Иордании. Мы давно уже пытались склонить короля Иордании Хусейна к переговорам с Израилем, но нам ни разу не удалось добиться от него твердого обещания. Предполагая, что Бегин отрицательно отнесется к любому предложению, предусматривающему отказ Израиля от какой бы то ни было части Западного берега и от прав на весь Иерусалим, я отправил ему личное письмо, которое должно было подкрепить аргументы нашего посла в Израиле Сэмюэла Льюиса. В письме, в частности, говорилось:

"Уважаемый Менахем!

Со времени нашей встречи в Вашингтоне в июне месяце утекло много воды. Оба мы явились свидетелями исторических событий, завершившихся выводом отрядов ООП из Бейрута и ее отказом от главенствующей роли в делах Ливана…

Населению северного Израиля больше не угрожают нападения, и надеюсь, что эта опасность устранена навсегда. Мне кажется, что сейчас, когда ООП ослаблена в военном отношении и мы все еще раз убедились, что Советский Союз может оказывать лишь самое незначительное влияние на развитие действительно важных событий на Ближнем Востоке, перед нами открылись новые возможности.

Я много думал о том, как использовать наше преимущество на пользу и Соединенным Штатам и Израилю. Мне кажется, что наступило время нам обоим приложить все усилия для завершения кемп-дэвидского процесса… История не простит нам, если мы упустим эту возможность сделать важный шаг к достижению всестороннего мирного урегулирования, которое обеспечило бы безопасность Израиля и одновременно признало бы законные права палестинского народа…

Я попросил нашего посла Льюиса обсудить с Вами мои соображения по ключевым проблемам, решение которых мы должны найти, если хотим добиться прочного мира, к которому так искренне стремятся и Израиль и Соединенные Штаты.

Осознаю, что Ваши взгляды на этот вопрос существенно отличаются от моих. Однако убежден, что наши взгляды можно совместить и на их основе построить прочное и всеобъемлющее урегулирование в рамках соглашений в Кемп-Дэвиде… И обещаю, что в ходе переговоров моей главной заботой будет безопасность Израиля…

Друг мой, я убежден, что мы с Вами рука об руку вступаем на исторически важный путь. Знаю, что он будет нелегким, но я полон решимости идти вперед и убежден, что мировое сообщество признает необходимость наших усилий для обеспечения прочной безопасности Израиля. Меня обнадеживает мысль, что Вы успешно преодолели все трудности на пути к урегулированию отношений с Египтом. Надеюсь на Ваш совет и поддержку в нашей совместной работе во имя мира.

Poн".


Узнав, что мы собираемся обнародовать наши предложения, Бегин через посла Льюиса попросил меня предупредить правительство Израиля хотя бы за сутки до моего выступления по телевидению. В ответ я дал ему следующую телеграмму:

"Поскольку израильское правительство уже передало средствам массовой информации Израиля изложение некоторых мест из моего письма премьер-министру, считаю, что у меня не осталось иного выбора, кроме как немедленно и открыто изложить свои взгляды. Поэтому я назначил свое выступление по телевидению на сегодняшний вечер, 1 сентября".

Кабинет министров Израиля незамедлительно отверг мои предложения, а на мое письмо, в котором я убеждал Бегина всерьез обдумать нашу мирную инициативу, дал следующий резкий ответ:

"Посылаю Вам резолюцию, единогласно принятую кабинетом министров Израиля. Я мог бы развить ее положения, но ограничусь заявлением, что правительство Израиля ни на йоту не отступит от своих решений.

Я согласен, что со времени нашей последней встречи в июне произошли исторические события, но мне они представляются несколько в ином свете, чем Вам.

Шестого июня 1982 года оборонительные силы Израиля вошли в Ливан не затем, чтобы завоевать новые территории, но затем, чтобы дать бой вооруженным бандам, которые совершали отсюда вылазки против нашей страны и ее граждан, и положить этому конец раз и навсегда.

Эта задача была ими выполнена. Вы помните, конечно, что мы не нашли возможным принять Ваше предложение о прекращении огня в четверг, 10 июня, потому что в тот день враг все еще находился в 18 километрах от города Метулла на нашей северной границе. Однако сутки спустя мы оттеснили противника к северу и в пятницу, 11 июня, объявили об одностороннем прекращении огня, которое было отвергнуто террористами. Таким образом, бои продолжались. А 27 июня мы выступили с предложением, чтобы все террористы покинули Бейрут и вообще Ливан, что в конечном итоге и произошло через несколько недель — в немалой мере благодаря усилиям Вашего посредника Хабиба.

За эти несколько недель Израиль понес значительные потери: 340 убитых и 2200 раненых, из них 100 человек тяжело. Кроме того, в боях, которые велись после того, как наш призыв к сирийской армии не вмешиваться в конфликт был отвергнут, израильские оборонительные силы уничтожили 405 сирийских танков советского производства, включая девять "Т-72", которые эксперты НАТО считали неуязвимыми; мы сбили 102 советско-сирийских "МИГа", включая один "МИГ-25", и уничтожили 21 установку "САМ-6", "САМ-8", "САМ-9", обладающих огромной разрушительной силой…

Однако ни в письме, адресованном мне, ни в обращении к американскому народу Вы, господин Президент, не сказали ни слова ни об отваге израильских бойцов, ни о жертвах, понесенных израильской армией и народом. Создается впечатление, что вывод отрядов ООП — результат деятельности мистера Филипа Хабиба и экспедиционных сил. Господин Президент, меня поразило, что Вы не нашли ни одного доброго слова в адрес израильской армии, но с этим я готов мириться.

Однако я не могу смириться с тем, что Вы не сочли нужным спросить мнение Израиля, прежде чем направлять свои предложения Иордании и Саудовской Аравии, первая из которых не раз высказывалась против кемп-дэвидских соглашений, а вторая является их убежденным противником. Если бы Вы дали себе труд выслушать наше мнение, то не сочли бы возможным предлагать воссоединение Западного берега с Иорданией. То, что некоторые называют Западным берегом реки Иордан, господин Президент, на самом деле — Иудея и Самария, и от этого исторического факта никуда не уйдешь. Циники могут смеяться над историей — это их дело, — но я не отступлю от истины. А истина заключается в следующем: тысячелетия назад существовало еврейское царство Иудея и Самария, где наши цари преклоняли колена перед Богом, где наши пророки предвещали вечный мир, где мы создали богатую культуру, которую сохранили в наших сердцах в течение восемнадцати веков скитаний по белу свету и с которой возвратились домой.

Король Иордании Абдалла захватил часть Иудеи и Самарии в 1948 году. В 1967 году, защищаясь от нападения короля Хусейна, мы, с Божьей помощью, освободили нашу исконную территорию. Иудея и Самария больше никогда не станут Западным берегом Иорданского Хашимитского Королевства, которое было образовано британскими колонизаторами после того, как французская армия изгнала из Дамаска короля Фейсала".


Бегин в Кемп-Дэвиде утверждал, что соглашение о предоставлении через пять лет автономии палестинцам, живущим в этом районе, было достигнуто по инициативе Израиля, но теперь он заявлял, что Израиль никогда не уступит этих территорий.


"Главная наша забота, — говорилось далее в письме, — безопасность. Иудея и Самария — горные районы, а две трети населения Израиля живет на приморской равнине, над которой возвышаются эти горы. Отсюда можно обстреливать любой город и деревню на равнине и, главное, наш центральный аэропорт.

До 1967 года мы были зажаты на узкой полосе, которая отстояла на восемь миль от морского берега, и теперь, господин Президент, Вы предлагаете, чтобы мы вернулись примерно в то же состояние.

Господин Президент! Вы утверждаете, что не поддержите идею создания независимого палестинского государства в Иудее, Самарии и секторе Газа. Но такое палестинское государство неизбежно возникнет и без Вашей поддержки, как только Иудея и Самария будут переданы под юрисдикцию Иордании, а затем, не успеете Вы и оглянуться, как в центре Ближнего Востока появится советская военная база. Это будет угрозой самому существованию Израиля, и мы никогда на это не согласимся. За последние два года Израиль и Соединенные Штаты называли друг друга друзьями и союзниками: как же может друг желать ослабления друга или союзник ставить под угрозу союзника. А именно это явилось бы неизбежным следствием воплощения в жизнь предложений, которые Вы передали мне 31 августа.

Надеюсь, что этого не произойдет.

Не умолкну ради Сиона, и ради Иерусалима не успокоюсь (Исаия, глава 62, ст. 1).

Менахем".


В ответном письме Бегину, отправленном на следующий день, я писал, что, хотя кабинет Израиля отверг наше предложение еще до того, как оно было обнародовано, я по-прежнему считаю, что в нем "содержатся все элементы, необходимые для достижения прочного мира на Ближнем Востоке с полным учетом требований безопасности Израиля. Надеюсь, что, изучив наше предложение более внимательно, Вы придете к тому же мнению. Хочу еще раз подтвердить, что моя страна и я лично будем верны нашему обязательству обеспечить безопасность Израиля и израильского народа. Но такая безопасность достижима только в рамках действительного мира, основанного на надежных и прочных договорах между Израилем и его соседями-арабами".

В конце лета 1982 года я все еще смотрел на будущее Ближнего Востока со сдержанным оптимизмом и надеялся, что процесс мирного урегулирования в этом районе удастся продолжить. Соглашение, которого Хабиб добился в Бейруте, как будто осуществлялось с успехом: более десяти тысяч вооруженных палестинцев были выведены из Бейрута под надзором французских и итальянских войск и наших морских пехотинцев и готовились покинуть Ливан.

Хотя Бегин и его кабинет отвергли наше предложение об общем урегулировании, Египет, Саудовская Аравия и Иордания отнеслись к нему скорее положительно. Я надеялся, что с течением времени и Израиль, взвесив шансы и уверившись в гарантиях своей безопасности, также примет наш план. Я собирался вновь и вновь убеждать Бегина в его целесообразности. Я считал, что народ Израиля, уставший от многолетнего военного противостояния, в конце концов поймет, что наше предложение обещает прочный мир на Ближнем Востоке, и тогда выступит в его поддержку и окажет соответствующее давление на правительство Бегина.

Да, я был полон оптимизма, не зная, что самое худшее еще впереди.

59

Наши надежды на то, что эвакуация формирований ООП из Ливана положит начало прочному и всеобъемлющему мирному урегулированию в этом регионе и явится первым шагом на пути окончательного разрешения проблем, терзающих Ближний Восток, рухнули от взрыва подложенной террористами бомбы через три недели после вывода отрядов ООП из Бейрута.

Все это время от умеренных арабских государств продолжали поступать положительные отклики на план умиротворения Ближнего Востока, который я обнародовал 1 сентября, а я продолжал убеждать Менахема Бегина пересмотреть свое к нему отношение.

Пятого сентября я писал Бегину, что он нанес мне незаслуженную обиду, встретив в штыки вполне, на мой взгляд, серьезный и реалистичный план и публично обвиняя Соединенные Штаты — а значит, и меня — в предательстве. Я просил его еще раз внимательно изучить наш план. "Пришел момент вдохнуть новую жизнь в процесс, успех которого обеспечит прочную безопасность Израиля, — писал я. — Я хочу, чтобы мы рука об руку шли по этой дороге к миру. Сейчас не время для взаимных обвинений. Наша задача — искать пути выхода из тупика, в котором мы оказались, и не упустить предоставившуюся нам возможность".

Я вновь и вновь заверял его, что лично я и американский народ тверды в своих обязательствах по отношению к Израилю, и взывал к нему "в духе нашей прочной дружбы" взглянуть на эти предложения "как на справедливый и сбалансированный план, от которого можно отталкиваться для продолжения кемп-дэвидского процесса…"

Четырнадцатого сентября террористы взорвали здание в Бейруте, где в это время выступал только что избранный президент Ливана Башир Жмайель. Это еще более усугубило хаос, который и без того был привычным для этой страны состоянием уже более десяти лет. В ответ на убийство Жмайеля израильские войска возобновили наступление на Западный Бейрут и начали ожесточенные бои с отрядами ливанской армии и левых мусульман, которых они считали ответственными за этот террористический акт.

Я надеялся, что в субботу 18 сентября мне удастся отдохнуть: Нэнси уехала на день по делам своей антинаркоти-ческой кампании, а у меня было намечено лишь одно мероприятие — субботнее выступление в полдень по радио. Однако дневник напоминает мне: "К сожалению, все изменилось. Отряды христианской фаланги Хаддада в Бейруте ворвались в лагерь палестинских беженцев и учинили резню, убивая мужчин, женщин и детей. Израильские войска никак им не препятствовали и не попытались остановить кровопролитие. Мы с Джорджем Шульцем составили резкое совместное заявление, и он передал его послу Израиля. Боюсь, что сегодняшние события нанесли большой вред делу мирного урегулирования".

Инцидент в лагере беженцев вызвал новый взрыв возмущения против Израиля, который рикошетом ударил по Соединенным Штатам. Брежнев направил мне послание, в котором писал, что Израиль учинил "кровавую оргию", и обвинял Соединенные Штаты в соучастии. Я ответил, что "разделяю негодование всего американского народа в связи с недавними прискорбными событиями в Бейруте", и добавил, что Советский Союз также должен приложить усилия, чтобы положить конец устрашающему хаосу в Ливане.

Убийство Башира Жмайеля свело на нет успехи, достигнутые Филипом Хабибом в сближении сторон. И Израиль и Сирия отказались выполнить свое обещание вывести войска из Ливана. Возобновились военные действия. А год спустя наступил самый горестный день моего президентства — а, может быть, и всей моей жизни. И беда опять пришла из Бейрута.

Привожу несколько дневниковых записей, сделанных в первые дни после убийства Жмайеля:


"19 сентября

Трудный день для Совета национальной безопасности, Пентагона и сотрудников Белого дома. Утром присутствовал на обсуждении резни в Бейруте. Израильтяне наконец-то предприняли попытку изгнать убийц из лагеря. Объявили, что возмущены случившимся. В конце концов я заявил, что мы должны принять самые решительные меры.

Давайте объявим, что по просьбе ливанцев мы опять направляем туда международные силы. Италия согласна, Франция, наверно, согласится тоже. Мы решили требовать, чтобы израильтяне покинули Бейрут. Будем просить арабские страны вмешаться в это дело и убедить сирийцев уйти из Ливана с условием, что одновременно уйдут и израильтяне. Тем временем в Ливане будет образовано правительство и созданы войска самообороны. Хватит полумер. Надо разрядить обстановку, воспользовавшись тем, что международные силы будут обеспечивать порядок в Ливане. Джордж Шульц и Джин Киркпатрик с энтузиазмом меня поддержали. Все вроде бы согласны. Начинаем действовать.


20 сентября

Провел утро, обсуждая в группе планирования Совета национальной безопасности, что скажу по телевидению относительно наших дальнейших действий в Ливане или, вернее, как я это скажу. Так или иначе, в 5 часов выступал из Овального кабинета по всем трем телевизионным системам…


26 сентября

Сегодня наши морские пехотинцы должны высадиться в Бейруте, но высадка перенесена на вторник. Израильтяне справляют Йом-Кипур и до вторника отвод не начнут, но в принципе они на это согласились.

Вчера погибли два наших представителя в Ливане, выступавших в роли наблюдателей ООН. Машина, в которой кроме них были финн и ирландец, подорвалась на мине по дороге в Дамаск. Все погибли.


27 сентября

Почти весь день готовился к завтрашней пресс-конференции. Ожидаю наскоков со всех сторон. Завтра кончается Йом-Кипур. Наша морская пехота, видимо, начнет высадку в среду.


28 сентября

Кэп Уайнбергер подписал приказ начать высадку морской пехоты во второй половине дня в среду. Израильтяне отойдут назад и займут позиции к югу от аэропорта. Морские пехотинцы разместятся в аэропорту… Днем готовился к пресс-конференции. Она только что закончилась. Кажется, все прошло неплохо. Самому мне больше всего понравился мой ответ Сэму Дональдсону, который спросил, не несу ли я тоже ответственность за экономические трудности, в которых обвиняю демократов. Я сказал: "Конечно, несу — ведь я сам много лет был демократом".


30 сентября

Опять грустная новость: один из наших пехотинцев в Бейруте подорвался на мине или на неразорвавшейся ранее гранате. Мы еще не знаем всех подробностей. Известно только, что капрал по имени Риган погиб, несколько человек ранены".


Терроризм и убийства продолжались также и в октябре. И все же у нас оставались основания для оптимизма. После гибели Башира Жмайеля на пост президента Ливана был избран его брат Амин, который обещал поддерживать наши усилия по умиротворению этого региона. Амин был скромный и одаренный молодой политик, поставивший себе целью покончить с кровавыми раздорами в своей измученной стране. Во время своего визита в Вашингтон он просил меня не отводить из Ливана морских пехотинцев, пока не будет достигнуто соглашение. Я дал ему такое обещание.

Тем временем несколько лидеров еврейской общины в Америке выступили в поддержку моей мирной инициативы по Ближнему Востоку, признав, что в ней заложено зерно долгосрочного урегулирования арабо-израильского конфликта. Оппозиционная партия труда Шимона Переса также поддержала наш план, несмотря на непримиримую позицию Бегина. Арабские лидеры проявляли признаки позитивного, хотя и небезоговорочного интереса.

В ноябре Филип Хабиб вернулся в Ливан, чтобы продолжить приостановленную работу над планом одновременного вывода сирийских и израильских сил. Он сообщил мне, что после убийства Жмайеля обстановка значительно осложнилась. Израильтяне категорически отказываются покинуть Бейрут, опасаясь возвращения в Ливан отрядов ООП; арабские же лидеры жалуются, что присутствие израильских вооруженных сил в Бейруте лишает нашу мирную инициативу малейших шансов на успех.

В начале декабря, после кратковременного визита в Латинскую Америку, я пригласил Хабиба на ленч к себе в кабинет. За истекшее время он еще раз побывал на Ближнем Востоке и был настроен весьма пессимистически. По его мнению, шансы на прекращение кровавой междоусобицы в Ливане не только не растут, но с каждым днем уменьшаются. Пока израильтяне не уйдут из Бейрута, арабы будут утверждать, что Израиль вовсе не хочет мира и что им нет никакого смысла тратить время на переговоры с Хабибом. Ситуация на Ближнем Востоке настолько взрывчата и непредсказуема, сказал Хабиб, что время сейчас является одним из решающих факторов: если мы не хотим упустить историческую возможность добиться прочного мира на Ближнем Востоке, необходимо как можно быстрее осуществить вывод всех иностранных войск из Ливана. Чем дольше затянется этот процесс, тем труднее будет добиться умиротворения, поскольку в составе ООП растет влияние крайнего крыла. Умеренные лидеры ООП, хотя и не без сопротивления, могут признать факт существования Израиля, но против них выступают крайние фракции, находящиеся под влиянием жестко настроенных террористов, которые готовы сложить голову, чтобы этого не произошло. Если израильтяне в ближайшем будущем не уйдут из Ливана и тем самым не откроют путь для политического урегулирования, влияние экстремистов среди палестинцев возрастет, что будет на руку крайним элементам в ООП и их союзникам среди мусульман-фундаменталистов. А в таком случае неизвестно, когда нам представится реальная возможность достичь долгосрочного урегулирования на Ближнем Востоке.

Я поручил Хабибу передать Бегину, что непримиримая позиция Израиля может обойтись ему потерей расположения Соединенных Штатов, и стал ждать результатов, все еще надеясь на лучшее. Король Иордании Хусейн, прибывший с визитом в Вашингтон, признал, что в арабо-израильском конфликте надо учитывать позиции обеих сторон, и выразил готовность сотрудничать с нами в достижении приемлемого для всех сторон урегулирования.

"Мне он нравится, — записал я в дневнике на другой день после его визита. — Я возлагаю на него большие надежды: может быть, ему удастся склонить арабов и ООП к переговорам с Израилем. Но ему не так-то легко сохранить доверие других арабских государств, а к тому же Израиль упорствует. Я сказал королю Хусейну, что считаю мирное урегулирование на Ближнем Востоке своей самой важной задачей и готов сделать все от меня зависящее. Я обещал Иордании поддержку и помощь…"

В течение зимы и ранней весны 1982/83 года король Хусейн вел переговоры с сирийцами, а мы продолжали уговаривать Бегина отвести войска из Ливана, чтобы можно было возобновить работу по выработке широкого мирного урегулирования и чтобы международный экспедиционный корпус мог вернуться бы домой. Но он твердил, что Израилю необходимо держать войска в Ливане, иначе он утратит то преимущество над Сирией и ООП, которое завоевал в ходе войны, стоившей Израилю сотен жизней. Советы же ответили на разгром Израилем сирийской армии, оснащенной советским оружием, поставками нового, самого современного вооружения.

Мы признавали, что у Израиля были основания для тревоги за безопасность населения, живущего вблизи его северной границы, но все мы — я, Шульц и Хабиб — непрестанно заверяли Израиль, что в случае, если Израиль отведет войска из Ливана, Соединенные Штаты позаботятся о том, чтобы он не оказался в проигрыше. Однако Бегин был непоколебим, и моя ближневосточная мирная инициатива топталась на месте. Израиль же, в нарушение резолюции 242 Совета Безопасности, продолжал основывать все новые и новые поселения на Западном берегу, что выбивало почву из-под моего плана умиротворения. Мирное урегулирование ближневосточных проблем ускользало из наших рук.

По всему Ближнему Востоку были разбросаны миллионы палестинцев, и все они считали территорию Израиля и Западный берег (где жили 1,7 миллиона палестинцев) своими исконными землями. Было очевидно, что прочного мира на Ближнем Востоке не будет, пока мировому сообществу не удастся найти пристанище для этих людей. Хотя Израиль заявлял, что имеет право на территории, которые населяли предки современных евреев, предки палестинцев тоже жили на Западном берегу в течение многих столетий.

Президент Египта Мубарак приехал в Вашингтон в начале 1983 года и, еще раз подтвердив свое горячее желание поддерживать с Соединенными Штатами тесные дружеские отношения, сказал, что отказ Израиля вывести войска из Ливана и рост числа еврейских поселений на Западном берегу вызывают возмущение в арабском мире и тормозят возникшую было благоприятную реакцию на мою сентябрьскую инициативу. Если в ближайшее время не удастся сдвинуть Израиль с мертвой точки, эта инициатива "просто сгинет без следа". Я вполне был с ним согласен. Но сказал ему, что виноват не один Израиль. Это он признал. "Он считает, — записал я в дневнике, — что Израиль и Сирия, при всей их враждебности, может быть, ведут какую-то игру… Не исключено, что они лелеют планы раздела Ливана".

Многие евреи в Америке и в Израиле были возмущены обстрелом Бейрута, который предпринял Шарон и последствия которого во всех ужасающих подробностях были показаны на телевизионных экранах, а также попустительством бойне, учиненной христианами в палестинских лагерях Сабра и Шатила. Они расценили эти действия как несовместимые с моральными устоями своей культуры и говорили мне, что политика Бегина и Шарона противоречит принципам, на которых был основан Израиль. Многие высказались в поддержку моей инициативы, и некоторые даже выступили с публичной критикой Бегина и Шарона. Несомненно, это далось им нелегко — они ведь преданы Израилю, — но все же они высказали свое несогласие с действиями его правительства, потому что желали прочного мира своей любимой стране. Я надеялся с их помощью, а также учитывая, что политика Бегина и Шарона подрывает дружеские отношения между Соединенными Штатами и Израилем, в конце концов убедить Израиль вывести войска из Ливана. Однако прошла зима, наступила весна, а Бегин стоял на своем. Мне кажется, что его решимость зиждилась на уверенности, что сторонники Израиля в конгрессе не допустят, чтобы Соединенные Штаты сократили помощь Израилю, а также на моих неоднократных обещаниях, что Америка никогда не откажется от своих обязательств в отношении Израиля.

В феврале 1983 года, после того как расследование подтвердило, что Шарон был косвенно повинен в массовых убийствах палестинских беженцев в бейрутских лагерях, он был вынужден уйти с поста министра обороны, и на его место пришел Моше Аренс, который до этого был послом Израиля в Вашингтоне. Я надеялся, что с его приходом политика Израиля изменится и процесс умиротворения возобновится.

Когда министр иностранных дел Ливана приехал в Вашингтон весной 1983 года, я заверил его, что мы по-прежнему намерены добиваться быстрейшего вывода всех иностранных войск из Ливана и что до тех пор наши морские пехотинцы останутся в Ливане.

Он рассказал мне про свой печальный опыт отношений с американскими президентами: все они поначалу берутся решать ливанскую проблему, но, "сделав несколько шагов вперед, отступают". На это я ответил, что у меня в конструкции заднего хода просто не предусмотрено.

В конце марта — по-видимому, в значительной степени благодаря Моше Аренсу — из Израиля начали поступать сигналы, свидетельствующие о готовности вывести на разумных условиях войска из Ливана. Мы положительно отозвались на эту новую тенденцию, и я опять начал надеяться, что нам удастся достичь умиротворения на Ближнем Востоке. К сожалению, вскоре произошли трагические события, показавшие, что на Ближнем Востоке вовсе не все хотят мира — по крайней мере, такого мира, который закреплял бы признание Израиля.

Рано утром 18 апреля нас с Нэнси разбудил телефонный звонок. Мне сообщили, что начиненный взрывчаткой автомобиль разрушил наше посольство в Бейруте, что при взрыве погибли десятки американцев и ливанских служащих посольства. Среди погибших было пятеро охранявших посольство морских пехотинцев и несколько сотрудников посольства, включая главного специалиста ЦРУ по проблемам Ближнего Востока.

Ответственность за этот варварский акт взяли на себя шиитские фундаменталисты из Ирана, которые, по последним сведениям нашей разведки, пытались использовать сложную обстановку в этой стране для расширения исламской революции.

"Прости меня, Господи, за то, что я испытываю чувство ненависти к людям, способным на столь жестокое и трусливое преступление", — записал я вечером того дня у себя в дневнике.

Через пять дней после террористического акта я поехал на военно-воздушную базу "Эндрюс", куда привезли тела жертв. Вот что я записал в дневнике в тот день:

"Мы с Нэнси выразили свое соболезнование всем родственникам убитых. Оба мы не могли сдержать слез. Говорить я не мог и только пожимал им руки. Вернувшись вечером домой, я переоделся и отправился на обед, который Белый дом давал для представителей прессы. В мои обязанности входит вести легкую беседу, шутить и т. п. Но я не способен так быстро перестраиваться. Поэтому, чтобы не нагнать на всех уныние… я выступил последним и извинился за то, что не смог развлекать гостей, потому что утром выполнял свой скорбный долг на базе "Эндрюс".


И таких дней за период моего президентства было много — слишком много.

Хотя наши сердца разрывались от горя, Джордж Шульц все же предложил отправиться на Ближний Восток и попробовать раздуть огонек умиротворения, которому Филип Хабиб не давал погаснуть в течение всего этого года. Сам Хабиб был утомлен трудами, которые далеко выходили за пределы служебных обязанностей, и хотел вернуться к спокойной жизни, из которой мы в прошлом году сумели его выманить.

Вскоре по прибытии на Ближний Восток Шульц прислал мне телеграмму, в которой сообщал, что обе враждующие стороны, по-видимому, устали от непрекращающегося кровопролития и разрушений и хотят положить им конец; по его мнению, есть основания надеяться на плодотворный исход его миссии.

Его предположения оправдались: после двухнедельных интенсивных переговоров было выработано соглашение, по которому Израиль обязывался вывести войска из Ливана одновременно с Сирией, а Ливан — второе арабское государство после Египта, официально признавшее Израиль, — соглашался на создание вдоль своей южной границы зоны безопасности, которая будет обеспечивать неприкосновенность поселений на севере Израиля.

Опять было возродились надежды на урегулирование на Ближнем Востоке. И тут Сирия, которой, видимо, придали храбрости поставленное ей Советским Союзом новейшее вооружение и тысячи новых "советников", дала нам знать, что отказывается вывести войска из Ливана. Из этого следовало, что и соглашение между Ливаном и Израилем, на которое было потрачено столько сил, тоже не осуществится.

Мы снова воззвали к Иордании и Саудовской Аравии, которые не без основания были обеспокоены ростом советского влияния в Сирии, считая, что это представляет серьезную угрозу их нефтедобывающим районам. Не могут ли они повлиять на Сирию? Я обещал президенту Жмайелю, что наши морские пехотинцы не уйдут из Ливана, пока не удастся выработать соглашение об отводе войск.

Джордж Шульц опять поехал в Ливан — искать способ ускорить вывод сирийских войск, но, к своему большому разочарованию, обнаружил, что арабский мир расколот и либо не может, либо не хочет оказать серьезное давление на Сирию. В течение лета и осени 1983 года Шульц и Роберт (Бэд) Макфарлейн, член Совета национальной безопасности, который сменил Хабиба в роли нашего чрезвычайного представителя на Ближнем Востоке, всеми способами пытались принудить Сирию вывести войска, но успеха не добились. Напротив, положение непрерывно ухудшалось. Сирийские и израильские войска оставались на своих позициях, а столкновения между христианами и мусульманами, по сути дела, уже вылились в гражданскую войну.

Вдобавок возникли новые проблемы. Видимо, решив воспользоваться моментом, пока взоры всего мира прикованы к Ливану, самый оголтелый арабский террорист, правитель Ливии Муамар Каддафи, усилил нажим на двух своих соседей в Северной Африке — Судан и Чад. Франция послала в свою бывшую колонию Чад войска для борьбы с проливийскими повстанцами, и по ее просьбе мы направили в Чад несколько радаров АВАКС и истребителей для их защиты: надо было следить за действиями ливийских самолетов.

К концу лета столкновения между христианами, мусульманами и друзами приняли ожесточенный характер, и хрупкое перемирие в Ливане оказалось под угрозой срыва. Гражданская война быстро разрасталась, усложняя положение правительства Жмайеля. К тому же было неясно, какие действия предпримут Израиль и Сирия. В Бейруте воцарилась анархия. Сирийцы, иранские шииты и крайние экстремисты ООП начали оказывать поддержку противоборствующим силам, что вело к эскалации военных действий: снайперы друзов и мусульман обстреливали патрули международных сил на улицах Бейрута, затем начались нападения на аэропорт, где был лагерь наших морских пехотинцев. Несколько пехотинцев погибло.

Приведу несколько дневниковых записей об обстановке в Ливане за сентябрь 1983 года:


"6 сентября

Вчера в Бейруте убили еще двух морских пехотинцев. Гражданская война грозит крушением правительства Жмайеля. Тогда все полетит вверх тормашками. Звонил по телефону родителям убитых — как это тяжело.


7 сентября

О Ливане. Надо посчитаться с ними за убийство наших морских пехотинцев. Не могу избавиться от мысли, что, если бы несколько штурмовиков,F-14" прошли над аэропортом на бреющем полете и разбомбили в пух и прах батареи на окрестных холмах, это, с одной стороны, подняло бы дух морских пехотинцев, а с другой, прочистило бы мозги зарвавшимся террористам.


8 сентября

Батарея морской пехоты и наше военное судно на рейде в бейрутской гавани открыли ответный огонь и подавили батарею друзов. Штурмовик "F-14" с авианосца "Эйзенхауэр" летал в разведку над позициями террористов. Я звонил командиру отряда. Он сказал, что воинский дух наших ребят достаточно высок.


10 сентября

Беседовал с Джорджем Шульцем… Основная тема разговора — Ливан. Положение там ухудшается. Видимо, придется либо выводить оттуда наш контингент, либо его усиливать. Начальники штабов хотят направить к Бейруту линкор "Нью-Джерси". Боюсь, что его уход отрицательно скажется на настроении наших друзей в Центральной Америке. Пока приказали ему пройти через Панамский канал и выйти в Атлантический океан. Тогда и решим окончательно, посылать ли его в Ливан.


11 сентября

СНБ собрался на совещание по поводу телеграммы, только что полученной от Макфарлейна. Сирийские войска и отряды ООП предприняли объединенное наступление на ливанскую армию. Перед нами стоит вопрос: помогать ли Ливану артиллерией и самолетами? Может статься, что таким образом мы окажемся втянутыми в войну.

Джордж Шульц, Билл Кейси и Джим Бейкер только что ушли (сейчас 2 часа дня). Они собираются поподробнее выяснить, что там происходит и какова позиция наших партнеров в международных силах по поддержанию порядка. Я отдал распоряжение открыть огонь с военных судов — но не раньше, чем станет ясна позиция французов и итальянцев. Это будет одновременно и мера по защите наших морских пехотинцев, и предупреждение сирийцам. Вряд ли они хотят войны с нами. Если это не поможет, придется решать, выводить ли наш контингент из Ливана или обратиться к конгрессу с предложением расширить наше присутствие в Ливане. СНБ опять соберется в 6 часов вечера.

На вечернем совещании ничего нового мы не узнали, и я отдал распоряжение в случае необходимости бомбить укрепления террористов и обстреливать их с моря.


12 сентября

Совещание СНБ по Ливану. Бои несколько утихли. Жмай-ель пытается договориться о прекращении огня. Друзы пропустили колонну Красного Креста, которую задерживали несколько дней, в осажденную деревню, где находятся 40 тысяч христианских беженцев…


14 сентября

Совещание СНБ. Саудовская Аравия обещала оказать давление на Сирию. Положение в Ливане остается неопределенным…


19 сентября

Совещание СНБ. Нашим кораблям отдан приказ оказать поддержку огнем частям ливанской армии, которые пытаются удержать позиции на горе, возвышающейся над бейрутским аэропортом. Эту меру также можно квалифицировать как оборонительную. Если мы допустим, чтобы террористы, которые обстреливали наших морских пехотинцев, захватили эту высоту, лагерь морских пехотинцев придется убирать из аэропорта.

Вечером мы с Шульцем и Уайнбергером разработали компромиссное предложение, на которое мы надеемся получить согласие конгресса: оно касается акта о военных полномочиях президента и пребывании нашего контингента в Ливане. Бейкер считает, что сможет заручиться поддержкой сената. Это предложение предусматривает наше присутствие в Ливане еще в течение 18 месяцев.


30 сентября

Последний опрос общественного мнения показал, что моя экономическая программа пользуется поддержкой, но что число сторонников моей внешней политики — в Ливане — сильно упало. Американцам непонятно, что наши морские пехотинцы делают в Ливане. Все же у нас очень сильны изоляционистские взгляды".

Каждый раз, когда поступало известие о гибели еще одного морского пехотинца, я звонил его родителям. Как трудно, как страшно мне было с ними разговаривать! Отец одного спросил меня: "Назовите мне причину нашего присутствия в Ливане, которая оправдала бы гибель моего сына!"

После минутного замешательства я ответил: "Никакие слова не возместят вам вашей утраты, но, может быть, вас хоть немного утешит мысль, что ваш сын умер во имя самых славных традиций нашей страны и корпуса морской пехоты… Американцы всегда верили, что на нашу страну возложена миссия — нести мир и демократию всем народам. И наши отважные мужчины и женщины всегда были готовы положить жизнь, защищая свободу. Именно это и делают наши морские пехотинцы на Ближнем Востоке".

Другому отцу я сказал: "Некоторые люди за всю жизнь ни разу не оказываются перед необходимостью делать действительно трудную работу, рискуя при этом жизнью. Некоторые, оказавшись перед такой необходимостью, проявляют слабину. Но большинство американцев берутся за эту работу, поскольку знают, что кроме них ее делать некому, и поскольку убеждены, что сделать ее необходимо".

Конечно, слова о правом деле не могут умерить горя отца. Но я был убежден в нашей правоте. Ведь мы кое-чего достигли: казалось, еще немного — и ливанцы, сирийцы и израильтяне найдут решение разделяющих их проблем.

Хотя некоторые мои соотечественники, как и тот отец, сомневались в целесообразности нашего присутствия в Ливане, я старался их убедить, что туда призывает нас долг. "Ближний Восток, — говорил я, — наше общее дело, его проблемы касаются нас всех". Но объяснять это убитым горем родителям — а впереди меня ожидало еще много таких объяснений — было очень трудно, очень тяжело.

Пока я убеждал конгресс и скорбящих родителей, что Соединенные Штаты не имеют права отказаться от роли миротворца в Ливане, пламя гражданской войны в этой стране разгоралось все ярче и экстремисты все чаще нападали на аэропорт и на позиции французского контингента международных сил. И тут Билл Кларк, который два года был моим помощником по национальной безопасности, попросил освободить его от этой должности, согласившись занять пост министра внутренних дел: он явно устал и хотел работы поспокойнее.

Когда об этом узнал Джим Бейкер, он пришел ко мне и, ссылаясь на то, что ему надоело быть руководителем аппарата Белого дома, попросился на освободившуюся должность помощника по национальной безопасности. А свой пост он предложил передать Майку Диверу, которого я хорошо знал со времени пребывания на посту губернатора Калифорнии.

Я согласился. Но тут ко мне обратились Эд Мис, Билл Кларк, Билл Кейси и Кэп Уайнбергер: они считали, что все эти перестановки не принесут ничего хорошего. Им не нравилась кандидатура Майка Дивера, в обязанности которого входило руководство отношениями Белого дома с прессой, на пост руководителя аппарата. Они также не одобряли назначение Джима Бейкера помощником по национальной безопасности. Они убедили меня отказаться от этих перестановок: мне вовсе не хотелось, чтобы между членами кабинета и персоналом Белого дома возникли трения.

"Джим принял это известие спокойно, — записал я в дневнике, — но Майк очень огорчился. В целом, весь день — одни неприятности. Группа планирования СНБ провела совещание по Ливану. Решений не принимали, ограничились перечислением проблем. Мало приятного в перебранке из-за поста помощника по национальной безопасности".

В последующие дни Билл Кейси и некоторые из моих более консервативных сторонников начали уговаривать меня назначить помощником по национальной безопасности Джин Киркпатрик, которой, видимо, надоело быть нашим представителем в ООН (она занимала эту должность уже более двух лет). Она сама мне сказала, что хочет получить это назначение. Мне очень нравилась Джин, но я заметил, что у нее неважные отношения с Шульцем, поэтому остановил свой выбор на Макфарлейне.

Решение не назначать Джима Бейкера на пост помощника по национальной безопасности имело решающее значение для моей администрации, хотя в то время я и не представлял себе, какую важную роль ему суждено будет сыграть в дальнейшем.

60

В пятницу 21 октября, через четыре дня после того, как Бэд Макфарлейн вступил в свою новую должность, мы с Нэнси решили провести семейный уик-энд в национальном клубе гольфа в Огасте, штат Джорджия, вместе с Джорджем Шульцем, Доном Риганом, бывшим сенатором Николасом Брейди и их женами. Устав от споров по поводу назначения нового помощника по национальной безопасности, бесконечных и бесплодных обсуждений ливанского вопроса и боев с демократами в конгрессе из-за бюджета, я решил немного отдохнуть, хотя давно уже не играл в гольф и не надеялся поразить кого-нибудь своим мастерством.

Однако в пятом часу утра в субботу нас с Нэнси разбудил телефонный звонок. Звонил Макфарлейн, который приехал в Огасту в составе рабочей группы поддержки Белого дома. Он сказал, что нам необходимо немедленно встретиться. Они с Шульцем ждут меня в гостиной домика Эйзенхауэра, где мы все жили. Эйзенхауэр всегда останавливался в этом домике, когда приезжал в Огасту поиграть в гольф.

Я вышел в гостиную в пижаме и халате и узнал, что Организация восточнокарибских государств обратилась к нам с просьбой послать войска на остров Гренада, расположенный в 90 милях к северу от Венесуэлы. Джордж Буш, возглавлявший группу Белого дома по кризисным ситуациям, участвовал в этом ночном совещании по телефонной связи.

Мы уже неделю внимательно наблюдали за развитием событий в Гренаде. Там только что произошел кровавый переворот, в ходе которого премьер-министр Гренады Морис Бишоп, протеже Фиделя Кастро, пригласивший в Гренаду кубинцев для строительства необычно огромного аэропорта, был казнен левыми путчистами, занимавшими еще более крайнюю марксистскую позицию, чем он сам. В правление Бишопа руководителей соседних островных государств — Ямайки, Барбадоса, Сент-Винсента, Сент-Люсии, Доминиканской Республики и Антигуа — беспокоило ведущееся на Гренаде под эгидой Кубы военное строительство, совершенно несоразмерное нуждам этого небольшого государства; теперь же пришедшие к власти еще более радикальные марксисты развязали на Гренаде кровавый террор против всех своих противников. Если этому не положить конец, то в недалеком будущем можно ожидать, что гренадцы и Кастро захотят распространить свой режим на соседей по Карибскому морю. Надо, пока не поздно, общими усилиями изгнать кубинцев из Гренады, но у островных государств не хватает для этого военной мощи. Поэтому они просят у нас поддержки для свержения экстремистского режима.

Была и еще одна сторона дела: в медицинском колледже гренадского университета обучались восемьсот американцев, и всем им грозила участь заложников.

Так что мой ответ Макфарлейну и Шульцу, а также лидерам шести островных государств был предрешен.

Сразу после переворота и казни Бишопа я приказал, чтобы отряд вооруженных судов, отплывший в Ливан с новой сменой морских пехотинцев на борту, зашел в Гренаду — на случай, если понадобится провести эвакуацию студентов. На мой вопрос, сколько времени понадобится Пентагону, чтобы организовать миссию спасения в Гренаду, Макфарлейн ответил, что, по мнению объединенного комитета начальников штабов, достаточно будет сорока восьми часов.

— Тогда приступайте!

Мы договорились соблюдать строжайшую секретность, чтобы гренадцы и кубинцы не успели ввести подкрепления или организовать захват американских студентов. Куба расположена достаточно близко от Гренады и если узнает о готовящейся акции, то успеет отправить туда войска. Это будет означать войну между Соединенными Штатами и Кубой, которой мы не хотели. А американские студенты в Гренаде окажутся на положении заложников.

Чтобы обеспечить секретность миссии спасения, мы решили вообще никого о ней не извещать. Гренада, получившая независимость в 1974 году, в течение двухсот лет была колонией Англии и все еще оставалась членом Британского содружества. Но мы не сообщили о своих планах даже англичанам, опасаясь утечки информации.

Честно говоря, я настаивал на секретности, имея в виду еще и то, что определял как "поствьетнамский синдром", — сопротивление конгресса любой военной акции за рубежом. Это была реакция на горький опыт Вьетнама. Разумеется, ни одному здравомыслящему человеку не хочется начинать военные действия, но, по моему убеждению, существуют ситуации, при которых Соединенные Штаты просто обязаны прибегнуть к военной силе — особенно когда необходимо защитить свободу и демократию или когда возникает угроза жизни и свободе наших граждан. Нельзя было позволить, чтобы призрак Вьетнама вечно витал над страной и препятствовал нам защищать законные интересы национальной безопасности. Я подозревал, что, если мы даже под строжайшим секретом сообщим о готовящейся акции лидерам конгресса, среди них обязательно найдется человек, который сообщит о ней средствам массовой информации и заодно предскажет, что Гренада станет "новым Вьетнамом". Мы уже сталкивались с подобным явлением, когда пытались остановить распространение коммунизма в Центральной Америке, и некоторые конгрессмены уже поговаривали, что Ливан, дескать, грозит стать "новым Вьетнамом", и под этим предлогом пытались ограничить конституционные полномочия президента как главнокомандующего вооруженными силами США.

Если бы мы отказали в помощи шести карибским государствам, то потеряли бы всякое доверие в странах Западного полушария, да и во всем мире.

Я не сомневался, что, если информация о миссии спасения просочится в прессу, кто-нибудь в конгрессе обязательно скажет: "Ну конечно, пока это небольшая акция, но стоит только ввязаться — и Гренада превратится в новый Вьетнам".

С этим я не мог согласиться, и, в частности и по этой причине, операция спасения в Гренаде была окружена строжайшей секретностью. Мы не стали ни у кого спрашивать разрешения, а поступили так, как считали нужным.

Дав свое согласие на миссию спасения, я лег обратно в постель, но так и не заснул и примерно через час отправился играть в гольф. Как и предполагал, я стал играть значительно хуже. За последние три года я брал в руки клюшки всего три или четыре раза, и это, конечно, сказалось на классе игры.

Когда мы добрались до шестнадцатой лунки, откуда ни возьмись на поле появились охранники из секретной службы, остановили игру и приказали нам сесть в лимузины Белого дома. Оказывается, какой-то вооруженный человек прорвался на грузовике через ворота, ведущие на поле, и захватил несколько заложников, включая двух сотрудников Белого дома. Он загнал их в магазин спортивного оборудования и грозил убить, если я откажусь с ним встретиться.

Не в моих правилах поддаваться на угрозы террористов. Это только плодит новый терроризм. Но мне сказали, что преступник сильно возбужден и жизнь заложников в опасности. Я позвонил из автомобиля в магазин и, когда там подняли трубку, сказал: "Здравствуйте, говорит Рональд Рейган…"

Ответа не было, и через секунду террорист повесил трубку. Я позвонил еще четыре раза, и каждый раз он бросал трубку. Он требовал, чтобы я встретился с ним лично, а этого агенты секретной службы допустить не могли.

Они принялись обыскивать поле для гольфа и окрестные перелески, чтобы установить, нет ли у этого человека сообщников, а меня убеждали немедленно вернуться в Вашингтон. Но я отказался. Мне ничто не угрожало, и я считал, что нам не следует подавать прессе мысль о кризисной ситуации. Тогда репортеры начнут копать и могут пронюхать про гренадскую операцию. Мы вернулись в домик Эйзенхауэра. Через несколько часов террорист освободил заложников, которым он не причинил никакого вреда, и был арестован.

(Между прочим, про одного из захваченных сотрудников Белого дома нельзя сказать, что его освободили. Он просто сказал террористу: "Послушай, жара такая, тебе не хочется выпить пивка?" Террорист согласился отпустить его за пивом, а тот ушел и не вернулся.)

Вечером мы пообедали в теплой и дружеской компании, и я лег спать немного раньше, чем обычно, — я ведь встал в четыре часа утра. Однако примерно в полтретьего ночи меня опять разбудил телефон. И опять звонил Макфарлейн. На этот раз он сообщил, что террорист-самоубийца на грузовике с динамитом только что ворвался на территорию нашего лагеря в Бейруте и врезался в стену барака. По первым сообщениям, при взрыве погибли, по крайней мере, сто морских пехотинцев.

Больше в эту ночь мне спать уже не пришлось. Я стал звонить в Пентагон — узнать, что делается для обеспечения безопасности остальных наших солдат, а затем мы с Шульцем и Макфарлейном провели несколько часов, совещаясь в той же гостиной, где обедали вчера вечером. Из Бейрута поступали все более страшные сообщения. В 6.30 мы поехали в аэропорт, сели в военный самолет и прилетели в Вашингтон. Остаток дня мы провели на заседании Совета национальной безопасности, обсуждая инцидент в Бейруте и приготовления к операции в Гренаде. Небольшие группы десантников должны были проникнуть на остров ночью для рекогносцировки и поддержки высадки, назначенной на следующий день.

В понедельник 24 октября вести из Бейрута еще более ошеломили. Спасатели отыскивали под обломками все новые тела, а некоторые из тяжелораненых умерли. Теперь мы осознали истинный масштаб катастрофы: общее число жертв составляло 241 человек. Они погибли ночью, отдыхая от трудов по поддержанию мира в Ливане. А через две минуты после первого взрыва в двух милях от аэропорта был взорван еще один автомобиль, унесший жизни 58 французских солдат, также входивших в состав международных сил.

Оба "пострадавшие за веру" терорристы-самоубийцы принадлежали, по-видимому, к шиитским фундаменталистам, к той же группе, которая в апреле этого года взорвала бомбу в нашем посольстве в Бейруте. В награду за убийство врага иранской теократии религиозные лидеры шиитов обещали своим сторонникам незамедлительное райское блаженство.

Мы с Нэнси были в страшном горе. Столько смертей! Но мне все равно нужно было выполнять свои президентские обязанности. На этот день у меня были назначены важная встреча с нашим послом в Москве Артуром Хартманом и прием президента Того. Кроме того, я обещал принять несколько человек по просьбе конгрессменов: студентку из колледжа "Нотр-Дам", получившую научную премию за разработанный ею способ определения возраста ископаемых останков рептилий; слепого юношу, который пешком прошел через всю страну от Айдахо до Мериленда, чтобы доказать, что инвалиду по плечу любая задача, стоит только захотеть; несколько вновь назначенных послов и так далее. Я никогда не забуду, какого труда мне стоило разговаривать с этими людьми о том, что было важно для них, когда мои мысли непрерывно возвращались к ужасной трагедии, произошедшей в Бейруте.

В два часа дня объединенный комитет начальников штабов доложил мне, что операция в Гренаде начнется в 9 часов вечера. Весь этот день мы провели в тревоге, опасаясь, что сведения о ней просочатся в прессу и наши студенты будут поставлены под удар. Но на этот раз (странным образом) утечки информации не произошло ни из Белого дома, ни из Пентагона, ни из конгресса. Хоть один секрет не стал достоянием гласности.

Вечером, когда наши войска уже были на полпути к Гренаде, по моему приглашению в жилой части Белого дома собрались лидеры партий в конгрессе — Тип О’Нил, Джим Райт, Роберт Бирд, Говард Бейкер и Боб Майкл. Присутствовал также государственный секретарь Джордж Шульц. Все они были предупреждены, что речь пойдет о столь секретном деле, что даже жены не должны знать, где они. Брифинг начался в восемь часов. Кэп Уайнбергер, Бэд Макфарлейн и председатель объединенного комитета начальников штабов генерал Джон Весси информировали собравшихся о просьбе, с которой к нам обратились соседи Гренады, и рассказали о запланированной миссии спасения.

Около девяти вечера меня вызвали к телефону — звонила Маргарет Тэтчер. Я сразу понял по ее голосу, что она вне себя от негодования. Она сказала мне, что ей только что сообщили (возможно, из британского представительства в Гренаде) о намеченной операции, и в чрезвычайно сильных выражениях потребовала, чтобы я отозвал корабли и отменил операцию. Она напомнила мне, что Гренада — член Британского содружества и что Соединенные Штаты не имеют права вмешиваться в ее дела.

Я и сам собирался позвонить Маргарет Тэтчер после совещания в Белом доме — когда наш десант уже высадится в Гренаде, но она меня предвосхитила. Я сообщил ей, что мы получили просьбу о помощи от Организации восточнокариб-ских государств и приняли решение действовать незамедлительно и в строжайшем секрете, опасаясь, что иначе не сможем захватить прокастровцев врасплох.

Маргарет Тэтчер, однако, продолжала настаивать на том, чтобы я отменил высадку десанта в Гренаде, а я не имел права открыть ей, что высадка уже началась. Я считал Тэтчер своим другом, и мне было неприятно, что я не могу быть с ней до конца откровенным.

Рано утром на следующий день, после того как почти две тысячи десантников и морских пехотинцев в двух местах высадились на берег Гренады, мы сообщили прессе о начале спасательной операции. Наши войска, хотя им и было оказано более упорное, чем мы ожидали, сопротивление, быстро овладели обоими аэропортами, а также вошли в студенческий городок. Марксисты и их кубинские кукловоды были разгромлены. Получив сообщение, что студенты вне опасности, а марксисты нейтрализованы, я записал в дневнике: "Хвала Всевышнему, кажется, все обошлось благополучно".

За освобождение Гренады мы заплатили высокую цену — 19 убитых и более ста раненых. Но нам пришлось бы заплатить гораздо дороже, если бы мы позволили Советскому Союзу сохранить эту базу в Западном полушарии. Отсюда он стал бы простирать свои щупальца все дальше.

Перед высадкой у нас были сведения, что на строительстве аэропорта занято около двухсот кубинцев, и мы подозревали, что они прошли военную подготовку в резервных частях. На деле же нашим войскам оказал вооруженное сопротивление отряд из семисот отлично обученных и хорошо вооруженных кубинских солдат: оказывается, коммунистическое проникновение в Гренаду зашло гораздо дальше, чем мы предполагали.

В военном плане операция была проведена образцово. Однако мы не были уверены заранее, что все пройдет гладко, и изрядно поволновались в ночь высадки.

Марксисты прибегли к подлой уловке. На одном холме была расположена психиатрическая больница, а неподалеку от нее — штаб гренадской армии и солдатские бараки. Естественно, что они были законной целью для наших бомбардировщиков. Так вот, марксистские негодяи сняли флаг, который развевался над штабом, и укрепили его на крыше больницы. В результате наши самолеты бомбили больницу, пока наземные войска не передали им об обмане.

Вскоре мы убедились, что Гренада — это совсем не тот курорт, каким ее рисовали рекламные брошюры, а советско-кубинский бастион в Карибском море. Соседи Гренады были абсолютно правы. Мы поспели как раз вовремя. Новый аэропорт со взлетно-посадочной полосой длиной в девять тысяч футов предназначался вовсе не для туризма, как уверял Морис Бишоп, но для заправки горючим и обслуживания советских и кубинских военных самолетов. В бараках, где жили кубинские "рабочие", были обнаружены запасы оружия и боеприпасов, которых хватило бы на оснащение тысяч террористов. В кубинском посольстве мы нашли оружие, спрятанное в двойных стенах, плюс документы, неопровержимо подтверждающие связь гренадских марксистов с Гаваной и Москвой. Среди них было письмо советского генерала, адресованное главнокомандующему гренадской армии, в котором он называл Гренаду третьим опорным пунктом коммунизма в Новом Свете — после Кубы и Никарагуа — и добавлял, что скоро появится четвертый — Сальвадор.

Мне доставили это письмо и сотни других документов, доказывающих, что гренадские марксисты были на содержании Советского Союза и Кубы и что помощь ей была частью общего плана распространения коммунистического влияния на весь регион. Гренада была только началом: дальше предполагалось подчинить коммунистам все карибские государства и Центральную Америку. Мы отвезли все эти документы на военно-воздушную базу "Эндрюс", разложили их на столах в ангаре и пригласили представителей прессы ознакомиться с ними. Репортеры нашли бы в них подтверждение всех наших обвинений в адрес гренадских марксистов и Кубы, но лишь немногие взяли на себя труд с ними ознакомиться. Вместо этого большинство комментаторов твердили, что десант в Гренаде был непродуманным шагом и что я пытаюсь превратить Карибский регион в "новый Вьетнам". Впрочем, через несколько дней пресса изменила свой тон, убедившись, что американский народ понимает смысл событий в Гренаде и признает необходимость дать отпор проникновению коммунистов в наше полушарие.

Что касается американских студентов — я смотрел по телевизору репортаж об их прибытии домой, и, наверное, не у одного меня на глаза навернулись слезы, когда некоторые из них, сойдя с борта самолета, становились на колени и целовали американскую землю. Спустя несколько дней я принял большую группу этих студентов в Белом доме, и, когда на моих глазах они обнимали спасших их солдат, душа моя ликовала: в бытность губернатором Калифорнии я видел, как студенты плевали в людей, одетых в военную форму. Вечером я записал в дневнике, что "эта церемония на Южной лужайке согрела мне душу". Пришло около четырехсот студентов-медиков, которых мы спасли в Гренаде, и сорок военных, участвовавших в операции… Глядя, как эти молодые люди обнимают военных, я чувствовал себя счастливым.

Студенты рассказали мне, как их спасли. Некоторые в течение суток прятались под кроватями, пока за окнами шла стрельба. Потом они услышали: "Все, ребята, выходи!" Зычный голос сержанта, сказал один студент, прозвучал для них музыкой. Они спустились по лестнице и затем прошли к вертолетам сквозь строй солдат, своими телами загородивших их от вражеских пуль.

Один пилот позднее прислал мне письмо, в котором отметил, что на долю Гренады приходится половина мирового сбора мускатного ореха. Если бы Советам удалось захватить Гренаду, производство мускатного ореха фактически оказалось бы у них в руках. "А без мускатного ореха, — писал он, — нельзя сделать яичный коктейль, а для многих Рождество просто немыслимо без яичного коктейля. Таким образом, русские пытались украсть у нас Рождество. Но мы им не дали этого сделать".

Население Гренады встретило наших солдат с таким же ликованием, с каким французы встречали американские войска, освобождавшие их от гитлеровцев. Как и народы Европы, население Гренады находилось под пятой тоталитарного режима. Через месяц я посетил Гренаду, и восторженный прием, который мне там оказали, не оставил места для сомнений в благодарности гренадцев за нашу помощь. В Гренаде никто не писал на стенах: "Янки, убирайтесь домой!" Вместо этого десятки тысяч людей — практически все население — вышли на улицы с плакатами "Боже, благослови Америку!".

Этот день был для меня настоящим праздником. Мне кажется, что наше решение ударить по рукам Кастро и гренадских коричневорубашечников не только пресекло распространение коммунизма в этом регионе, но, может быть, и дало возможность всем американцам почувствовать гордость за свою страну.

Но, если гренадские события знаменовали один из самых счастливых моментов моего президентства, гибель наших пехотинцев в Бейруте знаменовала самый горестный.

61

В начале ноября 1983 года мы с Нэнси отправились в Кемп-Леджун на панихиду по морским пехотинцам, убитым в Бейруте, и американским солдатам, погибшим в Гренаде. Вечером я записал в дневнике:

"Весь день шел дождь, погода была серая и тоскливая. Сама природа, казалось, горевала вместе с нами.

Несмотря на дождь, вся церемония проходила под открытым небом. Многие плакали, и на душе у меня было очень тяжело. Затем, уже под крышей, мы пожимали руки родственникам погибших. Они держались замечательно. Некоторые вдовы и матери вместо рукопожатия обнимали меня и тихо плакали, положив голову мне на грудь. Мальчик лет восьми или девяти вручил мне конверт, сказав, что написал об отце. Открыв позже конверт, я нашел в нем стихотворение под названием "Одиночество". Затем мы отправились на вертолетах в Черри-Пойнт, и там я выступил перед толпой морских пехотинцев и их родственников. Перед отъездом из Леджуна я поговорил с некоторыми из матерей, отцов и жен, которым ранее пожимал руки… Господь помог мне найти для них слова утешения. Потом вернулись в Вашингтон. Там у меня было несколько встреч, и вечером мы приехали в Кемп-Дэвид. Пошел снег".


Позднее я получал письма от некоторых родителей, потерявших детей в Бейруте. Многие — спаси их Господь! — не только делились со мной своим горем, но старались помочь и мне. Вот одно из писем:

"Уважаемый президент Рейган!

Вам пишет мать младшего капрала Дэвида Коснера, недавно погибшего в Ливане.

Я хочу поблагодарить Вас за Ваше доброе письмо и за участие в нашем горе. Вам, видимо, сейчас очень трудно, потому что все винят Вас в этой трагедии. Я тоже проклинала всех, в том числе и Вас. Я не считала, что Дэвид защищал мир в нашей стране, и отказывалась мириться с его гибелью.

В тот бесконечный ужасный день — двадцать третьего октября, когда мы узнавали имена все новых и новых жертв, я твердила себе, что Бог не может не услышать мои молитвы. Я была уверена, что, если мой мальчик жив, Господь даст ему силы помогать раненым товарищам, а если умер, упокоит его в Царствии Небесном. До девяти часов вечера моя душа разрывалась от неизвестности. Потом пришло успокоение, и я поняла, что он уже обрел вечное блаженство.

Значит, на то была Божья воля.

Он был образцовым солдатом и имел право выбирать, на какой базе служить. Он выбрал Кемп-Леджун, зная, что оттуда будет послан в Ливан.

Никто не посылал его в Ливан против воли — он сам так решил. Я хочу, чтобы Вы знали: Дэвид бескорыстно отдал Америке самое драгоценное, что имел, — свою жизнь, и эта трагедия не может не дать добрые всходы.

Он оставил нам очаровательную внучку двух с половиной лет по имени Лина, а также светлые воспоминания о тех 22 годах, которые мы прожили вместе с ним.

Горжусь тем, что я его мать, и знаю, что наступит час, когда он снова обнимет меня.

Я обратилась к жителям нашего замечательного города с призывом поддержать Вас, человека, которому мы вручили бразды правления нашей страной, чтобы наши враги знали — мы сильны нашим единством и нашей верой.

Я молюсь, чтобы Господь даровал Вам силу принимать правильные государственные решения и чтобы Он защитил и сохранил Вас.

Искренне Ваша, Марва Коснер".


После панихиды в Кемп-Леджуне секретная служба стала каждый раз изменять маршрут следования моего вертолета. Она получила разведданные о намерении исламских террористов сбить его ракетами. Наш агент в Ливане также сообщил, что шиитские террористы хотят убить мою дочь Морин, и к ней приставили усиленную охрану.

В обстановке национального траура мне надо было решить: что же делать дальше в Ливане? Как я и ожидал, многие члены конгресса требовали вывода оттуда наших солдат. Хотя я сделал все от меня зависящее, чтобы объяснить американскому народу, зачем наши войска находятся в Ливане, многие все еще отказывались это понимать.

Я и по сей день остаюсь привержен той политике и тем решениям, которые привели к отправке морских пехотинцев в Ливан. Отряды Соединенных Штатов и трех других держав находились в Бейруте для того, чтобы поддерживать там спокойствие и дать возможность ливанской армии вести борьбу с боевиками различных группировок, которые терроризировали страну. Мы не собирались вмешиваться в гражданскую войну в Ливане на чьей-либо стороне.

И какое-то время наша политика приносила плоды. На улицах Бейрута царило спокойствие. Одна женщина написала мне оттуда, что впервые за восемь лет она смогла отправить детей в школу. Молодая американка, жених которой работал в Ливане, передала мне его слова: если бы не международные силы, то в Ливане шла бы резня христиан.

Однако постепенно выяснялось, что положение в Бейруте гораздо сложнее, чем мы поначалу предполагали. Центральное правительство Ливана, которому мы старались помочь, совсем зачахло. Соглашение 1943 года, по которому Ливан получил от Франции независимость и которое предполагало разделение власти между христианами и мусульманами, утратило всякую силу. Мусульмане и христиане разбились на множество соперничающих сект, и на политической арене царили хаос и насилие. Наша политика исходила из предположения, что ливанская армия сможет подавить вооруженные раздоры и восстановить контроль центрального правительства над всей страной. Но ливанская армия попросту была недостаточно сильна. Кроме того, мы слишком поздно осознали, что многие солдаты и офицеры ливанской армии сами поддерживали того или иного сектантского военачальника и не желали сражаться с единоверцами. Мы также упустили из виду, что, поручив нашим морским пехотинцам охрану бейрутского гражданского аэропорта, мы поставили их в чрезвычайно уязвимое положение: они находились на открытом месте, которое простреливалось с окрестных холмов. Поначалу морские пехотинцы разместились в палатках, но, когда снайперы начали за ними настоящую охоту, было решено, что они будут в большей безопасности в железобетонном здании аэропорта. У их командиров просто не хватило воображения представить себе возможность нападения террористов-самоубийц.

Заплатив в Бейруте такую огромную цену, понеся такие тяжелые утраты и при этом так мало продвинувшись в умиротворении Ливана, мы встали перед необходимостью подвергнуть переоценке политику, которая привела гуда наших морских пехотинцев. Сделать выбор было нелегко, да и выбор у нас был невелик. Мне было ясно одно — ни в коем случае нельзя, поджав хвост, уйти из Бейрута. Тогда террористам во всем мире станет ясно: для того чтобы заставить Америку изменить свою политику, достаточно убить несколько американцев.

Кроме того, уйдя из Ливана, мы тем самым откажемся от своих моральных обязательств по отношению к Израилю, во имя которых мы, собственно, и направили наш контингент в Бейрут. Мы откажемся от всех успехов, достигнутых за два года переговоров об урегулировании на Ближнем Востоке. Мы уступим русским наше положение самой влиятельной сверхдержавы на Ближнем Востоке. Больше всех при этом выиграет советский сателлит Сирия. И все же полное отсутствие рационального начала в ближневосточных событиях ставило нас перед необходимостью переосмыслить нашу политику в этом регионе.

Мы имели дело с религиозными фанатиками, которые были готовы пожертвовать жизнью, чтобы убить человека просто за то, что у него другая вера. И считали, что за такое убийство они немедленно попадут в рай. Во время ирано-иракской войны мусульмане-фундаменталисты послали на верную смерть больше тысячи подростков, поручив им зарядить и взорвать мины, — и эти подростки радостно пошли на смерть, считая: "Сегодня ночью мы будем в раю!"

В начале ноября на Ближнем Востоке возникло новое осложнение: Иран грозил закрыть для судоходства Ормузский пролив, по которому шли танкеры из Персидского залива. Я заявил, что, если Иран выполнит свою угрозу, это явится нарушением правил свободного судоходства и мы применим силу для обеспечения прохода судов по этому коридору. Тут произошло еще одно событие, которое могло повлечь за собой перемены на Ближнем Востоке: глубоко опечаленный смертью любимой жены и, видимо, не находивший больше сил для борьбы с соседями-врагами и с серьезными экономическими трудностями внутри страны, премьер-министр Израиля Менахем Бегин ушел в отставку.

Король Саудовской Аравии Фахд, по-видимому, предполагая, что трагедия в Бейруте ослабила нашу решимость поддерживать Израиль, предложил нам новый план мирного урегулирования на Ближнем Востоке, который, по его словам, обещал положить конец гражданской войне в Ливане и переманить Сирию в наш лагерь. Но для этого Соединенным Штатам придется умерить свою поддержку Израиля. Я ответил решительным отказом.

Я по-прежнему считал, что нам нужно искать решение ближневосточной проблемы в союзе с умеренными арабскими государствами и продавать им — в доказательство нашей дружбы — небольшое количество оружия. Но тут мне непрерывно ставили палки в колеса — начиная с дела с АВАКСом — сторонники Израиля в конгрессе, которые всячески препятствовали улучшению отношений с умеренными арабскими государствами. Кроме того, у меня возникли сомнения: действительно ли арабский мир с его многовековой межплеменной рознью, междоусобными войнами и патологической ненавистью к Израилю всерьез намерен поддерживать наши миротворческие усилия на Ближнем Востоке, как меня заверяли король Саудовской Аравии Фахд и король Иордании Хусейн? Я верил этим двум монархам, когда они говорили, что оказывают давление на Сирию, требуя ее ухода из Ливана. Мы же со своей стороны пытались убедить израильтян сделать то же самое. Но разные арабские страны занимали разные позиции в этом вопросе — как и во многих других, — и я уже не был уверен, что мы можем рассчитывать на их помощь.

Так или иначе, Израиль оставался тверд, а Сирия, получив новое советское оружие и советников, наглела с каждым днем и отвергла предложение Саудовской Аравии вывести войска из Ливана.

Наша разведка не смогла точно установить, кто организовал нападение на наши бараки в Бейруте. Пентагон хотел нанести бомбовые удары по формированиям, которые в этом подозревались, но я отказался дать свое согласие, поскольку у экспертов не было уверенности, что будут наказаны действительные виновники. Я вовсе не хотел убивать невинных людей. Пока наша разведка искала неопровержимые доказательства, отряды Франции и Израиля, убежденные, что инициаторами трагедии были мусульмане-шииты, провели рейд на те самые шиитские укрепления в горах, о которых думали и мы.

Когда же через несколько недель после взрыва в аэропорту друзы начали обстреливать наших морских пехотинцев из орудий, перед нами встал вопрос: игнорировать эти нападения или открыть ответный огонь и тем самым усилить свое вмешательство в гражданскую войну в Ливане? "Мнения разделились, — писал я в дневнике после заседания Совета национальной безопасности в начале декабря. — На мой взгляд, имеет смысл разбомбить несколько шиитских батарей — пусть-ка призадумаются. Но начальники штабов считают, что это будет означать полное изменение нашей миссии и повлечет необходимость значительно увеличить наш контингент в Ливане…"

На следующий день я записал:

"Почти весь день шли споры между разделившимися на два лагеря членами объединенного штабного комитета и кабинета министров по двум вопросам. Первый — надо ли в ответ на обстрел наших морских пехотинцев бомбить укрепления сирийцев вокруг Бейрута? Некоторые считают, что надо, независимо от того, сирийцы ли вели обстрел или кто-нибудь другой. Я поддержал сторонников другого мнения: надо сначала увериться в вине сирийцев, да и то воздержаться от бомбежки, если объект находится в густонаселенном районе. В последнем случае можно провести операцию против отряда, принадлежащего к той же организации, скажем, против друзов или формирований ООП. Сирийцев мы будем бомбить, только если точно установим, что это они обстреливают аэропорт".


И тут сирийцы сами помогли нам преодолеть сомнения. На следующий день в Кемп-Дэвид, куда мы с Нэнси уехали на уик-энд, один за другим позвонили Макфарлейн и Уайн-бергер: сирийцы выпустили ракету "земля — воздух" в наш невооруженный разведывательный самолет, который совершал обычный облет Бейрута. Несмотря на сопротивление Уайнбергера и объединенного комитета начальников штабов, я отдал приказ нанести бомбовый удар по противовоздушной батарее сирийцев, обстрелявшей наш самолет.

Задолго до этого мы довели до сведения сирийцев, что разведывательные операции в поддержку наших морских пехотинцев носят сугубо оборонительный характер. Наши пехотинцы не участвуют в гражданской войне, и любое нападение на них вызовет ответный удар. На следующее утро более двадцати военных самолетов произвели налет на сирийскую батарею. В ходе операции один из летчиков был убит и еще одного сирийцы взяли в плен. В последующие дни наши самолеты сровняли с землей больше десятка сирийских противовоздушных батарей и ракетных установок и склад боеприпасов. После того как сирийцы обстреляли еще один наш самолет-разведчик, я отдал приказ открыть огонь по их позициям из шестнадцатидюймовых орудий "Нью-Джерси".

Эта мера возымела действие. Через два дня в Ливане опять было объявлено о прекращении огня, но, как и во всех предыдущих случаях, оно продлилось недолго.

Через несколько недель после нападения на наши бараки в бейрутском аэропорту Уайнбергер прислал мне доклад по этому вопросу, который он собирался обнародовать. В этом докладе он возлагал главную вину на командование морских пехотинцев, которое не сумело организовать охрану бараков на должном уровне.

Я считал, что доклад Уайнбергера причинит лишь боль семьям погибших. Мне также не хотелось, чтобы пресса обрушилась на командиров морских пехотинцев, которые делали все возможное, чтобы в трудных условиях обезопасить своих солдат. Кроме того, они наверняка в душе и так казнят себя за происшедшее. Поэтому я взял всю ответственность на себя — в конце концов, это я их туда послал.


В начале 1984 года стало уже совершенно ясно, что ливанская армия либо не хочет, либо не может положить конец гражданской войне, в которую мы оказались втянуты против своей воли. Ясно было, что война затянется надолго. Поскольку морских пехотинцев продолжали держать на мушке снайперы и обстреливать из орудий, я отдал приказ эвакуировать их на суда, стоящие на рейде у побережья Ливана. В конце марта суда Шестого флота и морские пехотинцы, которые проливали кровь во имя поддержания мира в этой стране, были передислоцированы.

Итак, нам пришлось уйти из Ливана. К тому времени всем стало очевидно, что наши усилия тщетны. Мы не имели права оставаться в Ливане и подвергать наших солдат опасности нового нападения со стороны террористов-самоубийц. О том, чтобы развернуть настоящую войну, не могло быть и речи. Но нельзя было и оставаться в Ливане, и как бы наполовину участвовать в гражданской войне, подставляя наших солдат под удар террористов, при этом связав им руки за спиной.

В свое время мы направили наш контингент в Бейрут после зрелого размышления и консультаций с союзниками. В международных силах также были подразделения Франции, Италии и Англии. Тогда нам казалось, что мы поступаем целесообразно. И, как я уже сказал, какое-то время дела шли неплохо.

Не знаю, как можно было бы предусмотреть катастрофу, произошедшую в аэропорту. Видимо, мы не до конца понимали, как сильна атмосфера ненависти на Ближнем Востоке и как запутаны его проблемы. Возможно, мы недостаточно позаботились о безопасности морских пехотинцев — но нам и в голову не приходило, что в надежде немедленно обрести райское блаженство люди способны совершить массовые убийства, при этом пожертвовав своей собственной жизнью. Возможно, мы могли бы предвидеть, что ливанская армия, которой мы пытались помогать, просто сложит оружие и откажется сражаться со своими соплеменниками. Так или иначе, я бесконечно сожалел о своем решении послать морских пехотинцев в Бейрут, и их гибель принесла мне огромное горе.

И по сей день я молюсь за погибших мальчиков и их близ ких.

На основании горького ливанского опыта моя администрация выработала принципы применения военной силы за границей. Я бы рекомендовал и будущим американским президентам руководствоваться этими принципами. Вот они:

1. Соединенные Штаты не должны вести вооруженных действий за пределами страны, если не затронуты наши жизненно важные интересы.

2. Если принимается решение совершить военную акцию за пределами страны, то нужно обеспечить победу. Ни в коем случае нельзя предпринимать половинчатых или приблизительных мер — должна быть четко сформулированная и реалистичная цель акции.

3. Решение о вооруженном вмешательстве должно быть подкреплено уверенностью, что американский народ и конгресс поддерживают дело, за которое мы боремся, и согласны с нашими намерениями. (Вьетнам стал трагедией именно потому, что правительство предприняло военную акцию, предварительно не убедившись, что американский народ на его стороне.)

4. Даже при соблюдении всех этих условий решение о военной акции должно приниматься только в крайнем случае, когда не остается иного выбора.

После вывода американской морской пехоты из Бейрута мы продолжали искать разрешение проблем Ближнего Востока дипломатическими путями. Но гражданская война в Ливане все обострялась, арабо-израильский конфликт еще более ожесточался, и Ближний Восток оставался для меня и Соединенных Штатов источником неразрешимых проблем.

Загрузка...