Жмурки

Глава 2

— Что сие?

Кончиками пальцев Алекс держал странный мохнатый мешочек, или мяч. Был он дикой раскраски: розово-оранжево-голубой — как и пыльца, засыпавшая весь офис.

Яркие полосы исчертили ковёр на полу, кремовые корпуса мониторов, столы и стулья. Пластиковый кожух принтера словно вышел на тропу войны.

— Это Бараш, — тихо ответила Антигона. — Игрушка такая.

Девчонки, все втроём, стояли навытяжку, заложив руки за спины и поедая начальство густо подведёнными глазами.

Алекс посмотрел на окно. Занавески были плотно задёрнуты и тоже покрыты налётом разноцветной пыльцы.

Создавалось впечатление, что в офисе взорвалась бомба. Только вместо тротила была вот эта загадочная цветная пудра.

— Игрушка… — мстительно протянул шеф. Был он небрит, в своём любимом лапсердаке до пят, от которого остро и резко пахло порохом и кровью. — Не буду спрашивать, как она здесь оказалась, — ядовито продолжил шеф. — Спрошу другое: я приказал перед отъездом всё запереть?

Девчонки синхронно кивнули.

— Мы всё заперли, шеф, — подала голос Афина. Синие волосы закрывали часть склонённого лица, я видел только подбородок с ямочкой и кончик носа.

— И проверили периметр, — добавила Амальтея.

— Что мы, маленькие, шеф? Приказов не понимаем? — Антигона покосилась на предателя-Бараша.

Круглый меховой шар, вкупе с новым дизайном офиса, опровергали её слова: ясно же, что оная игрушка влетела в окно.

И я даже подозреваю, кто её к нам забросил.

Шеф фыркнул.

Как морж, который подхватил насморк: тоже не поверил в невиновность девчонок.

— Свет очей моих, услада сердца моего, вы случайно своими прекрасными головками не ударялись? — ласково вопросил он. Девчонки переглянулись. — Сколько раз повторять: когда нас нет дома, ВЫ отвечаете за сохранность периметра. Хранительницы очага! — патетически возопил шеф. — Берегини!..

— Ничего же не случилось, — буркнула в пол Антигона. Как самой нетерпеливой, ей уже надоела устроенное Алексом представление. — Всё путём, шеф. А Бараш принадлежит той конопатой бестии, что приблудилась к Авроре Францевне. Зуб даю.

Алекс втянул носом воздух, а потом выдохнул. Было видно, что концерт ему тоже надоел, и он сам не прочь свернуть лавочку.

— Ладно, прощаю, — высокомерно бросил он. — В последний раз. Ещё раз облажаетесь — постригу в монашки. Лично. И в монастырь, к отцу Фотию. Доступно?

Жестом он распустил высокое собрание и удалился к себе — принять ванну и перевести дух.

Девчонки ускакали на кухню. Не хотели отсвечивать. От греха.

Я пошел следом. Тронул за руку Антигону, та остановилась, бросив на меня полный вызова взгляд.

— В саду кто-то был, — тихо сказал я.

— Приблуда? — спросила девчонка. Так она звала конопатую малютку из соседнего дома. — Любопытная, как чёрт знает что. Я уже и дыры в заборе законопатила, и…

— Это не соседка, — перебил я. — По запаху — чужой. И он собирался влезть в форточку. Которую вы…

— Да знаю я, — Антигона дёрнулась, как от пощечины. — Профукали. Всё проверили, а в офис не заглянули. Я была уверена, что Амальтея там побывала, та надеялась на Афину… Что нам, по три раза бегать?

— По шесть, если надо будет, — подражая шефу, рявкнул я. — Потому что вас могли убить.

— Ну, это было бы проблематично… — жестко усмехнулась Антигона. К тому же, магический периметр… — я поднял бровь. В её глазах мелькнула неуверенность. — Ты имеешь в виду, это был… человек? — наконец пискнула Антигона. Я кивнул. А потом добавил, для ясности:

— Клал он с прибором на наш периметр.

Периметр охранял от существ сверхъестественных. На людей он не производит никакого впечатления. Но никому из нас и в голову не могло прийти, что в особняк может влезть обычный человек…

Ругался я, на самом деле, зря — Алекс этого вообще не любит. Но накипело!

Как представлю, что возвращаемся мы с шефом с охоты, а тут…

Сунув руку за пазуху, я нащупал твёрдые бусины чёток. Полегчало.

После того, как Владимир с Чумарём, явившись на импровизированные похороны графа, рассказали, что Великого Князя Скопина-Шуйского убили, к чёткам из драконьего жемчуга я стал относится как-то иначе.

Не просто подарок. Уникальный артефакт. Таких больше не будет.

Передел власти грядёт, — сказал тогда Владимир. — Триста лет такого не было — с тех пор, как Князь создал Совет. А теперь вся Москва на ушах стоит, скоро и до других городов докатится.

Алекс порывался сей же час лететь в Москву — расследовать убийство.

Владимир отговорил.

Скоро у вас своих забот будет, как блох на собаке, — пророчил он.

И как в воду глядел.

Не прошло и двух дней, как до нас докатилась волна учинённого с распадом Совета безобразия.

Алекс тоже хорош.

Сначала он принялся пить — пояснив, что как любой русский человек, обязан утопить горе в вине.

Мы с девчонками тоже помянули Великого Князя — хороший он был мужик, глыба.

Потом шеф ушел в загул — осознал, что ограничения, наложенные советом, исчезли: отныне он мог невозбранно читать маны, сочинять стихи и вообще жить в своё удовольствие.

Я Алекса понимал: Оковы Справедливости, вес которых я до сих пор чувствовал на своей шее, внезапно растворились, канули в небытие.

В первый миг я испытал такую эйфорию, такой кайф, что и словами не передать.

При том, что на меня давили каких-то пару лет, а Алекс прожил с этим проклятьем всю свою посмертную жизнь…

И когда он, после суточного запоя, полез на крышу и принялся читать стихи — я его не осудил.

— Кому он там распинается? — спросил прагматичный Котов.

— Звёздам, — доходчиво пояснила Антигона.

Эйфория безнаказанности схлынула дня через три, и мы принялись считать потери.

Москва распалась на множество сфер влияния: оборотни, стригои, ведьмы — каждая группировка оттяпала себе кусок территории и теперь у них нейтралитет, подкрепленный личными армиями и автономным судопроизводством — попросту говоря, судом Линча.

Остальные теперь жили по принципу городов-государств. В отличие от столицы, на периферии сохранилось подобие законности, власти на местах делали, что могли, чтобы свести кризис к минимуму.

Но всё было зря: осознав, что Совета больше нет, и их больше некому контролировать, в большие города начали стекаться сверхъестественные существа.

Там, где они появлялись, устанавливались древние, проверенные временем законы: право клыка, право первой собственности и право первой ночи. И я имею в виду вовсе не молоденьких девственниц в прозрачных пеньюарах…

— Средние века начались, — возвестил Алекс, когда на совещание собрались все наши.

Отец Прохор, майор Котов, ведьма Настасья…

Ещё Гиллели — отец и дочь. После войны с графом Мириам уже не считала нужным слушаться шефа. Она приходила в «Петербургские тайны», когда хотела, выбирала ночные экскурсии по своему разумению и справлялась с ними сама.

В одиночку.

На меня она даже не смотрела. После войны с графом вообще многое изменилось.

А вот Тарас редко теперь чтил нас своим присутствием — ему хватало дел с цирком, которому из уважения оставили прежнее название: «Вертеп Ефима Демидова».

— И вести мы теперь себя должны, как в старые добрые феодальные времена, — продолжил шеф, открывая бутылку «Арктики». — Будем заключать союзы, привечать друзей… А всем остальным скажем окончательное и бесповоротное «нет». Питер — наш город. Мы не пустим сюда никого из тех, кто хочет половить рыбку в мутной воде.

— То есть, мы будем решать, кому жить, а кому умереть? — катая хлебный мякиш, кротко вопросил чудо-отрок.

— Да поймите, святой отец, — Алекс прижал руки к груди. — Право сильного — это когда или ты, или тебя. А может, вы забыли?

— Ничего я не забыл, — с грохотом опрокинув табуретку, отец Прохор поднялся и устремился на улицу.

Я думал, он уедет. Ждал, когда взревёт мощный мотор Эскалэйда… Но потом заметил в окно, как отрок потерянно стоит на крыльце, среди дождя и мокрых кленовых листьев, засунув руки в карманы кенгурушки по самые локти, и тоже поднялся.

— Пойду, покурю.

Алекс милостиво кивнул. Дома он, окромя трубочного, никакого табака не дозволял.

Когда я вышел, чудо-отрок недовольно покосился в мою сторону, но потом буркнул:

— Не думал я, что придётся заново всё это пережить.

Я так понял, что он не прочь поговорить, и закурив, подтолкнул:

— Не думал?

— Надеялся, — поправился святой отец. — Но надежда — пустое чувство. Когда мы, в одна тысяча двести двенадцатом, шли на Иерусалим, тоже надеялись. Что как-нибудь, с Божьей помощью, мы там окажемся. Море расступится и пропустит на Святую землю, или сами собой у причалов Константинова града появятся корабли… И знаешь, что? Они появились. Но корабли, пожертвованные добрыми купцами, привезли нас вовсе не в Палестину, а в Алжир.

Крестовый поход детей — вот о чём говорил святой отец. Они шли со всей Европы, очарованные речами безумного пастушка.

Предприимчивые и не слишком богобоязненные купцы, посадив детишек на корабли, отправили их прямиком в лапы работорговцев.

Если б я мог, если б имел право — я бы перекрестился.

Впервые чудо-отрок приоткрыл передо мной завесу своей длинной, полной тайн и загадок жизни. Вопросов, конечно же, сразу возникло ещё больше.

Правда ли, что Екатерина была настолько великой, как об том говорят?

Существовал ли на самом деле граф Калиостро?

И пил ли святой отец водку с Распутиным?

Но чудо-отрок, остудив юные ланиты, уже исчез с крыльца, и из кухни доносился его ершистый, гонористый тенорок…

К сожалению, по слову шефа не сбылось. Питер — город большой, за каждой окраиной не уследишь.

Разброд и шатания, спровоцированные ещё присной памяти графом, разрастались не по дням, а по часам.

Раньше с ночными экскурсиями мы с шефом справлялись вдвоём — легко.

Теперь, даже с помощью Мириам, с нашими девочками, Котовым с его отрядом быстрого реагирования, и семьёй Тараса, безопасность Питерских улиц нам только снилась.

Участились случаи самовозгорания, духовидения полтергейстов и ондагейстов в квартирах обычных граждан — и вместе с этим, изо всех щелей на свет Божий, полезли различного пошиба шарлатаны: гадалки на экскрементах младенцев, экстрасенсы от интернета, заряжающие через телефон не только святую воду, а и векторы микрочастиц…

Люди к ним бежали массово, в надежде защититься от летающих по кухне ножей и тарелочек.

Мы разрывались, отрабатывая экскурсии от заката до рассвета. Но помогало это не слишком.

Город, аки библейская саранча, заполонила нежить.

Уже на Невском можно было запросто встретить горгулью — они облюбовали коньки крыш и фронтоны старинных зданий.

Подвалы и катакомбы заселили шишиги и гули — голодные демоны, они пожирали всё, что невзначай оказывалось в их лапах, от крыс до ночующих в тепломагистрали бомжей.

Крыши заполонили вендиго и грайны, в парках обосновались Ырки. Охотились они, правда, только ночью, а днём отсыпались в канализации — что не добавляло городу ни безопасности, ни благоухания.

В новостях мелькали сообщения о всё новых убийствах. Пока что их приписывали то террористам, то маньякам. По каналам ЧС непрерывным потоком шли напоминания о бдительности и запреты выходить на улицы после захода солнца…

Но скоро люди разберутся. Сказки для того и нужны, чтобы помнить. Чтобы, когда придёт бука, точно знать, в какое место всадить кол.

Улицы наводнили бродячие проповедники, предрекающие конец света.

В чём-то они были правы.

Со смертью Скопина-Шуйского окончилась целая эпоха. И сколько бы мы не ругали Совет, надо смотреть правде в глаза: то была эпоха спокойствия и относительного благополучия.

Ещё китайцы, желая оскорбить ближнего, давали такое напутствие: — чтоб тебе жить в эпоху перемен.

Памятуя, что рассказывали старички о средних веках, даже представить не берусь, что нас ожидает в обозримом будущем.

Так что, отца Прохора с его рефлексией я понимаю. И Алекса понимаю: он теперь стихи пишет. Каждый день. А по ночам взбирается на конёк крыши и читает.

Что характерно: меня убедили, что стоит произнести ману — и расплата последует незамедлительно. Катаклизмы, стихийные бедствия, зверь из Бездны и смена половой принадлежности.

Но Шеф уже вторую неделю торчит на крыше, словно ему там клубничным джемом намазано, и — ничего.

В смысле — плохого.

Я позвонил Тарасу.

Древний стригой по своему обыкновению громко рассмеялся, а потом сказал:

— А ты закрой глаза, мон шер ами, и посмотри на ваш дом ДРУГИМ зрением.

Упс.

Я всё ещё забываю о своих апгрейдах, и пытаюсь жить по старинке.

Когда я посмотрел на крышу так, как советовал древний стригой, чуть не упал. На пятую точку.

Своими стихами Алекс создавал плетения.

Они покрывали наш тихий особнячок, как вязанная кружевная шаль. Они тянулись сквозь весь квартал. Они уже достигли реки, и было видно: скоро светлые нити заплетут и мост, и тот берег, а потом дотянутся и до границ города.

Шеф нас охранял.

А я-то, дурак, решил, что у Алекса кукушечка слетела от вседозволенности…

Стыдно — жуть.

А ещё хуже то, что именно в ЭТОМ направлении я так себя и не проявил.

Сколько Алекс не бился, ни одной сколько-нибудь приличной маны родить мне так и не удалось.

Но всё равно: несмотря на стихотворные плетения шефа, кто-то к нам ночью проник.

Отчитав Антигону, я вновь вышел во двор.

Курить не стал — нюх мне сейчас пригодится. И сунув руки в карманы тёплой куртки, принялся обследовать жухлую листву под окном.

Ночью были заморозки — ноябрь, время пить горячий глинтвейн и нежиться перед горящим камином.

Солнце только появилось над дальними крышами и мелкая крупа инея ещё не растаяла на палых листьях, на прижатых к земле кустах гортензий, на синеватой от холода траве…

В инее виднелись отчётливые проталины в виде лап. Кошачьи или вроде того, — я прикинул размер. — Ростом животное должно быть с сенбернара.

Но запах, который я учуял ещё в доме, принадлежал человеку…

Я вспомнил циркового тигра Махендру.

Нет. Не подходит.

Махендра пах мускусом и сандаловой пастой, которой он мазал себе лоб… Да и что ему делать в нашем саду?.. После смерти Зои Махендра даже собирался уехать — назад, в Бенгалию. Но так и не уехал.

Здесь же был запах не просто человека. Этот человек чего-то боялся. Сильно, на грани отчаяния. Ещё были запахи принуждения и покорности…

Пройдя по следам, я достиг забора — совместного с соседями. Вот здесь следы кончаются.

Точнее, начинаются.

Он вошел на соседский участок, а потом как-то пролез сквозь забор к нам. Просочился. Протиснулся.

Опробовав кулаком толстую каменную кладку, я поджал губы. Щелей в заборе нет, как и вынутых камней или же подкопов. Высота… — задрав голову, я подпрыгнул. Два с половиной метра. Не так уж и много. Даже обычные кошки легко взбираются на такие заборы.

Я вспомнил женщину лет сорока, с маленькой девочкой.

Признаться, пока не появилась девочка, я соседями вообще не интересовался. Но ребёнок был бойкий, любознательный — по глазам было видно: девчонка отдаст одну из косичек, только бы полазать по нашему саду и хорошенько всё разнюхать.

Она всё время торчала в окне второго этажа — да вот хоть сегодня ночью. Когда мы с Алексом вернулись с экскурсии, я заметил бледную, освещенную луной мордашку…

Ещё подумал: бессонница у ребёнка — большая редкость. Но потом позвонил Котов и я о ней забыл.

А ведь девочка могла что-то видеть, — мысль была здравая. Но… Как расспросить постороннего ребёнка? В наше время любой косой взгляд в сторону чужого дитяти расценивают как полноценный грех.

Только скандалов с мамашей мне не хватало.

Алекс правда поминал, что соседка — не мать девочки, что она взяла ребёнка в детдоме… Но это ещё хуже.

Учитывая, как я выгляжу.

Эврика! Надо сделать так, чтобы с любопытной пигалицей подружился кто-нибудь из девчонок.

Мысль приободрила.

Но когда, добравшись по следам до калитки чёрного хода, я вышел на площадку рядом с мусорными баками, веселиться расхотелось.

Может, я и не такой крутой следопыт, как Хафизулла. Но здесь и читать особо нечего: из нашего сада вышел кот — на четырёх лапах. А дальше, по скрытому под сенью дубов тротуару, бежал уже человек.

Прямо как был, босиком.

Перевёртыш. Вот откуда человеческий запах.

Кто-то его послал, — я прошел по следам ещё дальше, до того места, где они обрывались у земляного скоса, ведущего на проезжую часть.

В этом месте он сел в машину…

Кто-то хотел прощупать наш особнячок, и послал перевёртыша. Тот побегал по двору, а когда хотел влезть внутрь через забытую девчонками форточку, его кто-то спугнул.

Я посмотрел на соседский дом.

Более современный, чем наш, с широкой аркой входа, с большими окнами и открытым ландшафтным дизайном, он лежал, как на ладони за кованой высокой решеткой.

Спокойно протиснется зверь размером с крупную собаку или даже ребёнок…

А потом я вспомнил игрушку. Бараш, набитый пакетиками с индийской краской холи, вылетает из соседского окна и летит прямо к нам в форточку.

Краска взметается в воздух, перевёртыш пугается и убегает.

Не знаю, чем увлекаются восьмилетние девочки, может быть, и прицельным метанием мягких игрушек.

— Что, царевич, ты не весел? Что ты голову повесил? — встретил меня Алекс, когда я вновь подошел к нашему крыльцу.

О следах я решил ему не сообщать. Пока.

— Мы что, снова куда-то едем? — я кивнул на парадную крылатку и бархатный сюртук.

Под этой его крылаткой можно спрятать половину нашего тира, — подумал я без всякого удовольствия. — А значит, опять драка.

— Если ты поторопишься, — шеф натягивал белые лайковые перчатки и на меня не смотрел. — Так уж и быть, возьму тебя с собой.

Я рассусоливать не стал.

По опыту: Алексу раз плюнуть поехать на встречу одному. Даже если там его ждёт сотня вооруженных до зубов Дантесов, и никаких секундантов.

Влетев в прихожую, я натолкнулся на Амальтею.

— Шу, где тебя носит? — она уже тянула меня в соседнюю с офисом комнату, где на диване были разложены чёрный смокинг, такая же, как у Алекса крылатка и даже трость и цилиндр. — Давай, раздевайся.

Она потянула с моих плеч кожаную, на меху, куртку…

— Что, даже умыться не дадут?

После второй за ночь экскурсии я ещё ничего не успел. Чувствовал, как от меня несёт мокрой псиной, кровью, и это были не самые неприятные запахи.

— Ассамблея состоится через час, — сказала Амальтея.

— Что?.. Этого не может быть! Мы же договорились…

— Тарас только что звонил, — достав из кармана гребень, Амальтея принялась драть мои спутанные отросшие лохмы. — Обещал придержать места для вас с шефом, но предупредил: оттянуть начало не получится.

Смирившись с неизбежным, я отдался в быстрые и ловкие руки Амальтеи, и через пару минут уже стоял на крыльце, рядом с шефом.

Из его губ вырывался пар, я же решил не дышать — чего лёгкие-то морозить?

На садовую дорожку вкатился длинный, как страшный сон, лимузин, и мы с шефом одновременно шагнули с крыльца.

— Не дрейфь, поручик, — Алекс открыл пассажирскую дверь. — Прорвёмся.