Жмурки

Глава 20

Маша поднималась по ступенькам медленно, прислушиваясь к каждому шороху.

Почему-то ей очень, очень не хотелось идти туда, откуда всё сильнее пахло горелой кашей.

Но делать нечего: там, где она уже побывала, никаких признаков Мишки не наблюдалось.

Изо всех сил Маша гнала от себя мысль, что с Мишкой могло случиться то же, что и с девочкой в классе.

Что его могли УТИЛИЗИРОВАТЬ.

Но нет, Мишка не такой, — уговаривала она себя. — Мишка талантливый, он всё умеет. А главное, он всё понимает, и уж точно не поддастся на гнусные ин-си-нуации.

Это выражение любила употреблять тётка, когда распекала кого-то по телефону.

Маша решила, что хуже этого ничего быть не может, а значит то, чем занимается очкастый — именно они. Ин-си-нуации.

Третий этаж не был похож ни на первый, ни на второй.

Здесь были ковры. Здесь были красивые обои на стенах и пальмы в горшках. А ещё картины.

Ну, почти картины… Просто в рамы поместили какую-то мазню из цветных пятен, Маша не сомневалась, что тоже так нарисует. Да и рисовать-то тут было нечего, просто дави краску из тюбика и размазывай пальцами.

У них в детдоме так малыши баловались, которым кисточки ещё не давали, чтобы те не засунули их себе в нос…

Презрительно скривив губы, Маша прошла мимо картин, к двери с серебряной табличкой.

«ДИРЕКТОР» — было написано на табличке большими чёрными буквами…

Нет, — решила девочка. — Директор мне не нужен, зачем мне директор?..

Директоров Маша не одобряла.

Вечно они лезут куда не надо, задают глупые вопросы и бегать по коридорам не позволяют, а какая переменка без беготни? Будешь тащится, как сонная муха, ничего не успеешь, а дела сами себя не порешают.

Миновав на цыпочках директорский кабинет, Маша углубилась в царство тяжелых дубовых дверей, раскидистых пальм и таких специальных сморщенных штор, очень похожих на подбородки Тамары Степановны, завучихи из новой школы.

Услышав далёкое бормотание, Маша испугалась.

Кто-то шел по коридору прямо к ней, шаги были неровными, словно там был не один человек…

И правда: с чего бы одинокому человеку разговаривать вслух? Наверняка их двое. Идут себе и разговаривают…

Рядом была только очередная дверь, и больше ничего.

Пальма в кадке не считается: Маша уже слишком большая, чтобы прятаться за цветочным горшком. И за штору не встанешь: во-первых, она не достаёт даже до подоконника, а во-вторых, Маша прекрасно понимала: её силуэт будет отлично виден на фоне окна, потому что штора тонкая и белая.

Оставалась дверь.

Таблички на ней не было, ручка подалась легко, а шаги стремительно приближались.

Скользнув внутрь, Маша не удержалась от того, чтобы оставить щелочку…

Конечно, сначала она проверила пери-метр.

Окинула комнату внимательным взглядом, стараясь не упускать ни одной мелочи.

То, что она увидела, чуть не заставило девочку выскочить назад, в коридор.

Но шаги приближались, а громкий, и чуть ломкий от раздражения голос вещал:…результаты меня не удовлетворяют. Вы обещали мне армию, не позднее десятого числа. Сейчас уже двадцать первое, а всё, что я видел — это чёрные пластиковые мешки. И хотя наш друг из крематория для животных очень любезен, и не задаёт лишних вопросов, мне бы не хотелось утруждать его лишний раз…

Так я и думала, — удовлетворённо кивнула себе Маша. — Двое.

Когда они прошли мимо, стремительно, не глядя по сторонам, в одном Маша сразу узнала Очкастого.

Его повсюду сопровождал неприятных запах.

Как-то на Новый год, ещё в детдоме, Маша потеряла апельсин.

Апельсин отыскала уборщица Щучка, он закатился в угол, за ножку кровати. Фрукт был сморщенным, тёмно-коричневым, с неприятными капельками. И пах он примерно также…

Щучка тогда долго ругалась. Говорила, эту вонь ничем не вытравить, даже хлорка её не берёт.

Второго Маша видела в первый раз. Не слишком взрослый, может, моложе Розочки, которую Маша оставила на первом этаже… Но вёл себя так, словно он тут главный.

Он и выговаривал Очкастому, а тот молча семенил рядом, ссутулившись и кивая на одно плечо, как будто у него шею заклинило.

Девочка прекрасно помнила, как уверенно вёл себя Очкастый, когда искал её, Машу. И если теперь он лебезит перед тощим — совсем, как их директриса из детдома перед завхозом, — значит, он и есть главный.

Видела его Маша недолго, но показался парень совсем не страшным. Даже симпатичным — наверняка такой понравился бы Антигоне…

Она даже хотела выйти из укрытия и строго потребовать у тощего возвращения ей Мишки — сейчас же, не сходя с места… Но побоялась Очкастого. А вдруг наябедничает, что она сама сбежала?

Когда парочка удалилась, Маша хотела отправиться дальше, на поиски Мишки. Но вспомнила, что за спиной, в комнате, осталось нечто, достойное того, чтобы задержаться и изучить его получше…

— Ну всё, — констатировал мыш Терентий, глядя на одинокую испачканную ленточку. — Приплыли. Здесь Машу посадили в машину и увезли в неизвестном направлении.

— А покрышки? — спросил Рамзес. Мыш уставился на пса с недоумением. — КАЖДАЯ машина имеет индивидуальный запах, — назидательно пояснил пёс. — Качество резины, пробег, места, где колёса побывали до этого…

— То есть, ты постараешься вынюхать, куда её увезли? — оживился Терентий.

— Не постараюсь, — с достоинством ответствовал Рамзес. — А ОБЯЗАТЕЛЬНО это сделаю.

Главное, чтобы это место находилось не слишком далеко, — про себя тоскливо подумал пёс. — Отвык я уже на своих четырёх километры наматывать…

Как и ожидалось, запах машины вывел друзей к проезжей части.

Тоскливо замерли они перед сплошным потоком машин… Семь вечера, самый час пик.

— Обождём, — решил пёс, поворачивая обратно в парк. — После полуночи будет проще.

В глубине души пёс был рад передышке: лапам настоятельно требовался отдых.

К тому же, он не успел пообедать, и в животе громко бурчало. От дальней лавочки, на которой сидел какой-то мальчик, завлекательно пахло надкушенным гамбургером…

Маша сделала несколько шагов вглубь комнаты и осторожно склонилась над телом.

Почему-то человек был обмотан сетью — светлые ячейки резко выделялись на тёмной одежде. Там, где проволока касалась кожи человека, запеклась кровь, и шел такой запах, словно на электрической лампочке сгорел мотылёк.

Тоже пленник, — вздохнула Маша. — Какой-то особо ценный. Или опасный — вон, как крепко его скрутили…

Было в облике связанного нечто знакомое — на самом деле, это и помешало Маше оставить всё, как есть, и удалиться по своим делам.

Наклонившись над телом, и стараясь не дышать, она принялась рассматривать потерпевшего.

По телику так называли людей, которые попали в беду: пожар, или авария, а может, телефон украли…

Этот человек несомненно что-то потерпел. Стопроцентов.

Маша подумала, что её долг — помочь незнакомцу, да вот хотя бы распутать сеть. Может, хоть дымиться перестанет.

А ещё на нём были характерные круглые следы от присосок — такие оставались после экс-пер-риментов Очкастого. У Маши самой такие были, на лбу, висках и запястьях.

Любой, кто потерпел от Очкастого, ЗАСЛУЖИВАЕТ помощи, — твёрдо решила девочка и прикоснулась к металлической сетке.

В тот же миг человек вздрогнул, застонал и повернул голову так, что Маша увидела его лицо.

По спине, по ногам, и даже по животу девочки побежали толстые противные мурашки с холодными лапками.

Слёзы сами навернулись на глаза, кулачки сжались так, что обкусанные ногти впились в ладошки, а пальчики на ногах поджались так сильно, что почти слетели тапки.

Один глаз связанного был покрыт засохшей корочкой. Кожа на лице была белой, как бумага, и такой же тонкой.

Зубы под плотно сжатыми губами аж просвечивали.

А ещё эта сетка… Она оставила на щеках незнакомца глубокие незаживающие борозды.

Первым порывом Маши было бежать, куда глаза глядят.

Никогда, даже в самом страшном ужастике, не видела она, чтобы с человеком обращались так скверно.

Да-да-да, нельзя так делать! Тот, кто такое сотворил — настоящий доктор Зло, на самом деле так вообще не бывает!

Маша судорожно сглотнула.

Но это есть, — сказала она себе. — Я стою прямо перед ним и вижу всё своими глазами.

Прикасаться к потерпевшему больше не хотелось.

При одной мысли, что к нему надо притронуться, горло сжималось, а по спине тёк пот.

— Мне почти девять, — сказала Маша вслух. — Я уже взрослая. И я не могу просто уйти.

Присев на корточки, она попыталась разобраться, где начинается сеть.

Это всё Очкастый, — сердито, чтобы справиться со страхом, бормотала девочка. — Это он любит всех мучить. Ну я ему покажу…

А в голове стучало: бежать!.. Забыть про всё: про Мишку, про Розочку, про этого потерпевшего.

Иначе Очкастый тебя поймает, и сделает то же самое.

Я его не боюсь, — убеждала себя Маша. — Он не смог найти меня в ящике с печеньками. Он не смог узнать меня в классе. Он никогда меня не поймает.

Мысли крутились в голове, как колесо, которое неутомимо разгонял толстый хомяк Сенька из живого уголка.

И вот когда она дёрнула слишком сильно, потерпевший открыл глаз.

Маша от неожиданности взвизгнула.

Глаз был серебряным. Не налитым кровью, как бывает, когда звезданут по кумполу. Просто серебряным, как фольга, без признаков зрачка, радужки и что ещё там положено иметь глазу.

И вот когда этот глаз открылся, Маша наконец-то его узнала.

— Сашхен! — закричала девочка шепотом. — Это же ты!..

Белые волосы — пускай слипшиеся и грязные, но несколько уцелевших прядей сверкали, как новогодний дождик.

Кожаная куртка — такие ещё называют «косуха».

Маша страшно завидовала Сашхену, и тоже хотела иметь такую куртку… Вот бы прийти в ней в школу! Мишка помрёт от зависти.

При мысли о друге она коротко вздохнула.

В единственном глазе Сашхена долго не отражалось ничего, кроме самой Маши — как в зеркальце, очень маленьком и выпуклом. Таком, где нос кажется раздутой картошкой, а глаз и подбородка не видно вовсе.

— Сашхен, — просунув пальцы сквозь сетку, Маша потрясла его за плечи. Не слишком сильно, ведь ему же больно. Но к жизни его это пробудило.

— Ребёнок?.. — словно в забытьи произнёс Сашхен. Губы его потрескались, словно он давно не пил.

Маша оглядела комнату: стол, диванчик, телевизор на стене… На столе она увидела бутылку с водой.

Словно её кто-то принёс сюда, и забыл — воды осталась пара глотков. Честно говоря, она и сама бы с удовольствием выпила эту воду, в горле аж чесалось, когда она несла бутылку через всю комнату.

Но Сашхену сейчас нужнее, — сказала себе девочка, и решительно вставив горлышко меж запёкшихся губ, опрокинула бутылку кверху дном.

Через пару минут они уже сидели рядом — Сашхен достаточно окреп, чтобы упереться ногами и подтянуть себя повыше, и жевали предназначенный для Мишки шоколад.

Оказалось, правда, что это не шоколад, а какой-то концентрированный рацион — так сказал Сашхен, прочитав этикетку.

Не то, чтобы Маша не умела читать.

Просто ей не пришло в голову читать какие-то надписи на шоколаде, нет, правда, ну кто так делает?..

— Значит, ты подставилась специально, чтобы отыскать друга, — Сашхен пошевелился, сеть негромко и мелодично звякнула.

Снять её у Маши так и не получилось. Тут понадобятся кусачки, а в комнате ничего такого не было — она всё обыскала, но кроме бутылки и толстой тетради в ящике стола ничего не нашла.

— Мишка без меня пропадёт, понимаешь? — пояснила Маша.

— Очень смелый поступок для маленькой девочки.

— Ну… — Маша вздохнула. — Вообще-то очень глупый поступок. Как раз для маленькой девочки.

— Жалеешь, что оказалась здесь?

Маша покачала головой. Но вспомнила, что Сашхен не может повернуть голову, чтобы её увидеть, сказала:

— Я могла отыскать его по-другому. Нас в школе учили: берёшь какую-нибудь вещь, а потом втыкаешь булавку в карту — и всё.

Сашхен помолчал. А потом сказал:

— Ты хочешь сказать, что можешь отыскать любого человека по… его вещи?

— Иногда без неё. Фотография, например, тоже работает. Но я об этом не подумала, — вздохнула Маша. — Понимаешь, я пришла в школу, а его нет, вот я и решила…

— Ты молодец, — сказал Сашхен. — Нет, правда. А ещё ты очень смелая.

— Спасибо, — Маша почувствовала, что начинает краснеть, начиная от самых пяток. И спросила, чтобы скрыть смущение:

— Ну а ты? Тоже подставился?

Ведь интересно же: как он сюда попал? Неужели из-за неё? А что? Очень даже запросто.

Сколько её не было?.. Половину вчерашнего дня, всю ночь, сегодняшний день, — Маша глянула в окно, за которым уже почти стемнело.

И тут её вдруг, совершенно неожиданно, накрыло чувство вины.

Тётка, — подумала Маша. — А ведь наверняка она испугалась, что меня нет! И пошла к соседям, чтобы попросить помощи?

Легко.

И вот теперь Сашхен здесь, без глаза и связанный серебром — он объяснил, как сеть действует, и Маша была возмущена до глубины души.

Вот бы самого очкастого скрутить — пусть бы попробовал!..

Отправит она меня обратно в детдом, — решила Маша. — Мало того, что сама исчезла, ещё и сосед пропал — не захочется ей иметь такую дочку, стопроцентов.

Ну и ладно, — вздохнула девочка. — В Севастополе хотя бы теплее.

Хотя в глубине души Маша понимала: из Питера будет жаль уезжать. И не только из-за климата. Тётка, конечно, не подарок, но если с ней хорошенько поработать — получится вполне приличная мама…

Маша даже хотела подбросить ей рецептик печенек из интернета — так, на пробу, вдруг испечёт?

Но теперь это в прошлом. После таких выкрутасов детей у себя не оставляют.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Маша после того, как Сашхен сжевал две плитки Мишкиного шоколада.

— Как кукла Кен, — мрачно ответил тот. — Такой же пластиковый и безразличный.

Маше стало приятно.

Ну в смысле… Если Сашхен — Кен, то она, значит, Барби?.. Длинноногая блондинка с офигенной грудью?..

Маша невольно опустила взгляд на комбинезон. М-да… Такие прыщики даже зелёнкой ещё не мажут.

Шутки она не понимала, но так всегда говорила медсестра Сонечка, когда проводила ежемесячный осмотр.

— А вот и врёшь ты всё, — непонятно на что, обиделась Маша. — От тебя дым идёт. И пахнет, как от котлеты на сковородке.

Сашхен повёл плечами.

— Прости, — он постарался сесть так, чтобы сеть не давила на лицо. — Боюсь, что с этим уже ничего не поделать.

— Фигушки, — Маша встала, и в десятый раз заглянула в единственный ящик стола… Там пребывали дохлая моль, несколько скомканных бумажных шариков и какие-то крошки. Всё.

— Тебе надо спешить, — не отставал Сашхен. — Выбирайся отсюда как можно скорее.

Маша обиделась.

— Ты что же, думаешь, я тебя здесь брошу? А Мишку? А Розочку?..

Сашхен вздохнул.

— Ну ты же умная девочка. Ты же видела, что сотворили с другими детьми из твоей школы? Если они ведут себя, как зомби, неужели ты думаешь, что с Мишкой поступят иначе?

Эту мысль Маша от себя беспощадно гнала. Это была неправильная мысль, мерзкая. Она что, зря подставилась очкастому?.. Зря терпела все эти ужасы, чтобы найти Мишку таким же, как Светка с Васькой?..

Этого просто не может быть!

— Я же не стала зомби, — наконец сказала она.

— Вероятно, у тебя врождённый иммунитет, — Сашхен пожал плечами и тут же поморщился. — Уникальный, судя по всему, случай, — он помолчал, а потом добавил: — Иммунитет, это…

— Я знаю, что это такое, — буркнула Маша. — Сопротивляемость организма. Я в википедии читала. И про уникальный тоже знаю. Это значит — единственный. Такого больше нет.

Сашхен улыбнулся.

Корочка на его лице пошла трещинами, и Маша закрыла глаза, чтобы этого не видеть.

Она никогда бы себе в этом не призналась, но в глубине души считала Сашхена очень красивым. Почти как Геральт, только не такой надменный. И фигура не похожа на сетку, набитую баскетбольными мячами…

Сейчас он был просто страшным. И больным. И несчастным. Из-за этого Маша ещё больше злилась на Очкастого, ведь нельзя же людей доводить до такого состояния, в конце-то концов!

— Я же говорю: ты умная девочка. И я тебе обещаю: когда ты выберешься отсюда и приведёшь помощь, всё изменится. Мы спасём всех детей. Всех, до единого.

— Врёшь ты всё, — угрюмо сказала Маша. — Ты думаешь, что скоро умрёшь. И не хочешь, чтобы я была рядом.

— Не хочу, — Сашхен хотел кивнуть, но сеть звякнула и он застыл неподвижно, глядя на Машу искоса, уголком глаза. — Потому что только ты можешь нас с Мишкой спасти.

До Маши не сразу дошли его слова.

— Что? — вскочив, она встала напротив Сашхена, напряженно глядя тому в лицо. — Что ты этим хочешь сказать?

— Ты должна выбраться, — повторил он терпеливо. — Отыскать дорогу домой и привести подмогу. Пойдёшь к нам в особняк, увидишь там такую девушку… Рыженькую, с веснушками…

— Знаю, — кивнула Маша. — Антигону.

— Антигону, — с какой-то странной интонацией повторил Сашхен. — Главное, передашь ей мои слова. Только я боюсь, — он сделал крохотную паузу. — Ты не сможешь запомнить. Текст будет довольно трудный.

Маша прищурилась.

— На слабо берёшь, да?

Сашхен поморщился.

— Никогда не умел общаться с детьми, — пробормотал он себе под нос, но Маша услышала.

— Может, попробуешь тогда говорить со мной, как со взрослой? — спросила она, присаживаясь на корточки — чтобы Сашхену не надо было задирать голову, а значит, испытывать дополнительное давление сети.

— Отличная мысль, — улыбнулся тот. — Прости, что сам не догадался, — он замолчал, собираясь с мыслями. — Дело в том, что информация, которую ты должна передать, важнее моей жизни. И твоей, если уж совсем честно. Но ты должна выжить, — тут же строго добавил он. — Иначе, как ты её передашь, а?

— Ладно, — Маша нехотя кивнула. — Давай свою информацию.

— Обещаешь передать всё так, как я скажу?

— Фотографик мемори, — Маша постучала себя по лбу.

Сашхен икнул.

— Ну и дети нынче пошли, — пробормотал он себе под нос. — Тогда запоминай…