Журнал "Здоровье" №5 (65) 1960

Из истории медицины

Анатолий Шварц

Рисунки Пинкисевича

На рассвете доктор Выжникевич умер. Хотя все знали, что смерть эта неизбежна и со дня на день ждали ее, несчастье вошло в жизнь форта внезапно и круто. Чума вырвалась из стеклянного заточения и, словно злой дух, витала в лаборатории.

Тяжело знать, что вслед за одной может прийти другая, третья смерть, знать это и, стараясь не думать об урне, появившейся сегодня в зале, снова вернуться к чумным бактериям, прививать их лошадям, готовить сыворотку и вакцину против беспощадной болезни.

Еще страшнее чумы одиночество. Мир остался за гранитной стеной старой морской крепости. Кругом шумят волны, ветер доносит пронзительные крики чаек и даже не верится, что где-то невдалеке скрытый туманом бурлит большой столичный город.

Но вот настал, наконец, контрольный день — никто не заболел: чума сняла осаду. Жизнь снова идет своей чередой. Служители по-прежнему берут кровь у зараженных лошадей, вскрывают павших животных, не задумываясь, входят в огромный термостат и встряхивают стоящие там флаконы, точно в них не микробные разводки чумы и холеры, а безобидные микстуры — все это опять стало обычным делом. Сулема, карболка следуют за каждым движением скальпеля, а специальная одежда может внести успокоение в самую робкую душу. Но робких здесь нет — этот труд требует расчетливой, мудрой отваги.

Двести тысяч доз вакцины за один только 1904 год! Через полвека это может быть покажется пустяком, но сейчас, когда каждый неверный шаг оплачивается жизнью, тридцать отважных порой переживают нелегкие часы. Ведь еще совсем недавно прививки против заразных болезней были мечтой, о которой даже крупные ученые говорили со скептической улыбкой. Стоило знаменитому французу Пастеру объявить об удачных опытах вакцинации, как не менее знаменитый немец Кох тут же заявил: «Трудно им поверить — слишком уж это было бы хорошо». Но, вопреки всем скептикам, вакцины получены. Они уже спасают не только от заболевания после укусов бешеного волка, но и от холеры, чумы.

Индия, где «черная смерть» за десять лет сгубила пять миллионов жизней, громко благословляет имя доктора Владимира Хавкина — «чудотворца из Бомбея». Это он, ученик и земляк Ильи Мечникова, создал спасительные вакцины и, проверив их на себе, привил тысячам туземных жителей. Года не прошло со дня открытия Хавкина, как форт Кронштадта преобразился в лабораторию и повел наступление на чуму. Под его защитой были теперь далекие киргизские степи, Поволжье, Туркестан — сотни тысяч человеческих жизней. И хоть пушки сняты, крепость, как и встарь, стоит на вахте…

Когда луна выскальзывает из туч, во тьме видны слабые, словно размытые дождем, очертания башен. В одной из бойниц— свет. Главный «канонир» форта доктор Берестнев, прислушиваясь к глухим ударам прибоя, размечтался о своей удивительной судьбе. Шел он на медицинский факультет и думал, что, кончив его, всю жизнь проведет где-нибудь в тихом уездном городке. Вышло все не так. Еще студентом лопал в ученики к бактериологу Габричевскому и, работая среди пагубных бацилл и вибрионов, заразился на весь век неуемной страстью ловца микробов.

Друзья уж знали: если на Волге холера или в Батуми чума, его не удержишь в столице — Берестнев там, где лихо. Десять лет числился он старшим помощником своего учителя, а в Москву попадал проездом с одного конца Руси на другой. Потом добрался и до Индии — целый год работал в бомбейском чумном госпитале, а вернувшись домой, тут же уехал в Закавказье, узнав, что там вспыхнула чума. Потом снова Петербург, рискованные опыты в старой морской крепости и стремительные переезды в очаги эпидемий. Ранней весной мчался в санях по хрупкому льду, провалился в полынью, утопил лошадь, сани, сам едва спасся, а добравшись до крепости пешком, чуть обсох и велел закладывать снова. В Астрахани свирепствовала холера — нужно было спешить. И так всю жизнь…

Одно за другим блекнут воспоминания. Берестнев спит. Утром, когда над морем еще стоит дымка, он пройдется раз — другой по булыжному дворику форта и дотемна засядет в своей лаборатории.

Здесь его родная стихия. Только в опыте надеется он подсмотреть скрытые приемы защиты, которыми зараженный организм обороняется от губительного натиска бацилл. Только опыт — живая модель болезни — подскажет ему, как восстановить нарушенный ход жизни. Берестнев, рискуя подвергнуться участи Выжникевича, вдувает распыленные бактерии чумы в легкие морской свинки, чтобы проследить коварный путь микробов. Он растирает бактерии, замороженные жидким воздухом, добывает из них смертельный яд и, впрыснув его крысе, пробует на ней целительную силу сыворотки. Ему хочется отыскать быстрые и точные способы распознавания болезни — ключ к спасению множества людей. Когда с какой-нибудь окраины приходит тревожная весть, десятки волонтеров — студенты, врачи, фельдшера — спешно обучаются у него всем тонкостям обращения с чумной палочкой. Уроки Берестнева — верный залог, что они не будут на эпидемии лишними, да и вернутся живыми.

Идут годы. Форт живет суровой, размеренной жизнью. В ее привычном однообразии растворилось все, что иной раз назвали бы подвигом. Храбрость входит здесь в служебные обязанности, риск стал долгом. Но об этом никто не говорит и даже не думает. Вдруг — снова беда. Как и в первый раз, она нагрянула внезапно. Свалился в ознобе доктор Шрейбер, добродушный атлет, весельчак и балагур, вышедший невредимым из-под Мукдена и Ляояна. Насасывая в стеклянную трубку бактерии, не досмотрел, глотнул разводку и, сполоснув рот, промолчал: что особенного? Обычное дело. Через три дня в библиотеке, рядом с усыпальницей Выжникевича была еще одна урна.

Форт отгородился ст мира. Ворота заперты, ключ у Берестнева. Сам он ходит темнее тучи. Вскрывая Шрейбера, заразился молодой врач Падлевский. Пустяковая ссадина на пальце. Дорого же она может обойтись. Теперь вся надежда на сыворотку и на молодость Льва Падлевского. Бубонная чума, хоть и не так страшна, как легочная, но и с ней справиться нелегко.

День, другой, третий… Смерть вместе с Берестневым дежурит у изголовья больного. Кто-то из них победит?

А с берега приходят тревожные новости. Газеты сообщили сенсацию дня — около Петербурга чума. Бактерии крепко заперты в гранитном бастионе, а дурные вести здесь не удержишь — у них длинные ноги.

На третий день Падлевскому стало чуть легче, он открыл глаза и первые слова: «Чтобы ни случилось, с форта никого не выпускай. Чума пойдет в Петербург!», и снова впал в забытье. К вечеру опять жар, озноб, бред. Берестнев решил: микробы прорвались в кровь — конец. Еще целые сутки шла отчаянная борьба, пока стало ясно, что победила жизнь. Через месяц доктор Падлевский опять делал сыворотку, которая спасла его от верной гибели и должна была выручить из беды еще очень много людей.

Как-то великий Пастер, сидя над микроскопом в холерном бараке, услышал льстивую фразу: «Для такой работы нужно много мужества». «А долг?», — просто спросил ученый. Долг! Так ответили бы и герои чумного форта.

Но как бы ни была велика их самоотверженность, в душе каждый знал, что долг требует от них не только жертв и подвигов, а гораздо большего — организованной обороны. Долго ли мог героический гарнизон этой одинокой крепости удерживать атаки бесчисленной рати бактерий? Чтобы успешно противостоять им, нужно было создать лаборатории, наблюдательные посты, санитарные кордоны, исследовательские институты, словом, все то, что называют противочумным фронтом. Ни Берестнев, ни его друзья сделать это были не в силах. Не один еще год каждое новое открытие чумологи оплачивали самой дорогой ценой — жизнью.

Мария Лебедева, похороненная со своими товарищами на окраине Харбина, Ипполит Деминский, сложивший свою светлую голову в Прикаспийской степи, — все эти герои (герои, а не жертвы!) шли на верную смерть, зная, что только так могут спасти от гибели сотни тысяч людей. Но пришло, наконец, время, когда не отдельные смельчаки, а Республика Советов объявила чуме войну на полное уничтожение.

Советская наука повела на врага широкое контрнаступление. В нем участвовали врачи и зоологи, почвоведы и ботаники, географы и ветеринары. Поиски главных разносчиков и хранителей бактерий шли на огромных просторах родной страны и не прекращались, пока исследователи не выяснили все до единого звенья распространения болезни. Смутные догадки своих предшественников о путях проникновения чумы к людям они превратили в достоверные факты науки. И «черная смерть» начала отступать из своих исконных владений — степных пространств, чтобы больше никогда не возвращаться на нашу землю.

Победили мужество, настойчивость и великая, всепоглощающая любовь к Родине замечательных наших врачей. Победила жизнь.