Жвачка и спагетти

Глава 10

В тот самый миг, когда Сайрус А. Вильям вылез из такси у дверей дома Мики Росси, та появилась на пороге, такая же сияющая, как накануне. Валерия испустила приглушенный стон, убедившись, что жених имел наглость привезти ее к своей любовнице. Действительно, для мисс Пирсон было очевидно, что, преследуя эту женщину с таким упорством, с таким бесстыдством, Лекок не мог не состоять с ней в отношениях, в природе которых нельзя было усомниться. Оскорбленная, строя планы мести, один свирепее другого, она забилась в угол, ожидая благословенного мига сведения счетов.

— Опять вы?

Сайрус А. Вильям слегка смешался при этом приветствии, в котором удивление сочеталось с насмешкой.

— Мне надо с вами поговорить.

Она кокетливо взглянула на него, как кошечка на незакрытую банку сметаны.

— А знаете, синьор, такое настойчивое преследование с вашей стороны наводит на мысль — только ли в качестве следователя интересуетесь вы моей особой?

— Что-то не понимаю…

— Тут и понимать нечего… Вы в меня, случайно, не влюблены?

— Уверяю вас…

— И по этой причине ревнуете к Орландо?

— В самом деле, синьора, я пришел поговорить с вами о Ланзолини.

— Вот видите!

— Это серьезно, Мика. Необходимо, чтобы вы выслушали меня!

— Вы очень хорошо произносите мое имя…

И самым вкрадчивым голоском проворковала:

— …и вы не произносили бы его так хорошо, если бы не были в меня влюблены… хоть капельку!

— Извините меня, синьора, за невольную фамильярность, но, что бы вы ни думали, меня отнюдь не привлекают женщины, находящиеся под подозрением в убийстве!

— Ох! Опять? Но до каких же пор будете вы донимать меня этими глупыми подозрениями?

— Пока мы не задержим виновного.

— Послушайте, синьор, будьте благоразумны. Скажите честно, вы можете представить меня убивающей беднягу Эуженио?

— Может быть, и нет. Зато я легко могу представить вас помогающей Ланзолини в этом деле!

— Вы ненавидите Орландо?

— Мои личные чувства тут ни при чем.

— Что вы такое говорите! Я вам клянусь, что Орландо неспособен убить кого бы то ни было!

— Позвольте мне в этом усомниться.

— Нет! Не позволю! Орландо знает: я так его люблю, что простила бы ему что угодно, а он так меня любит, что рассказал бы мне что угодно!

— Послушайте, синьора: Ланзолини не такой человек, каким вы его считаете.

— Я так и знала, что вы ревнуете!

— Дай Бог, чтоб это можно было сказать о вас!

— Обо мне? Почему?

— Потому что тогда, узнав, что ваш Орландо, чуть вы отвернетесь, отправляется к другой женщине, а это так и есть, вы подвергли бы переоценке чувства, которые к нему питаете…

— И согласилась бы ответить на ваши, так, что ли?

— Нет, синьора. В тот момент, когда вы поймете, что Орландо обманывает вас, вы перестанете быть его сообщницей и защищать его своим молчанием.

— От чего защищать?

— От заслуженной кары.

Улыбка на кукольном личике стала злой.

— Так вот к чему вы клоните? Вы сочиняете грязную историю, чтоб поссорить меня с Орландо и заставить рыть ему яму? Потому что вам-то плевать, виновен он или нет, вам лишь бы арестовать его и разлучить со мной! Так вот не обольщайтесь, синьор: Орландо любит меня и только меня!

— Нет хуже обмана, чем самообман.

— В самом деле?

Она сдернула перчатку и сунула руку под нос американцу, как для поцелуя.

— А что вы скажете об этом?

«Это» оказалось превосходным сапфиром, окруженным маленькими бриллиантами, и засверкало на веронском солнце тысячей огней. Немного старомодная вещь, но замечательно тонкой работы.

— Так, по-вашему, синьор, мужчина станет дарить кольцо женщине, которую не любит?

— Так это Ланзолини…

— Да, вчера вечером. Он надел мне это кольцо в ожидании, как он сказал, того момента, когда сможет надеть обручальное. Как оно вам нравится?

— Очень красиво.

Она глянула на кольцо с нежностью и гордостью и добавила:

— Конечно, это не настоящие камни, но стоят не меньше тридцати тысяч лир!

Сайрус А. Вильям, хоть и не был специалистом, все же имел достаточно случаев любоваться драгоценностями дам бостонского высшего света, чтоб понять: кольцо это должно стоить по меньшей мере три тысячи долларов. Сначала он заподозрил было, что Мика разыгрывает дурочку, пытаясь обмануть его. Однако ничто не вынуждало ее показывать драгоценность, которую перчатка вполне скрывала. Он поверил в искренность вдовы Росси и раз навсегда снял с нее всякие подозрения.

— Нравится вам?

— Не могу отрицать.

— Орландо должен был потратить немалую долю своих сбережений, чтобы купить его. И все это ради нелюбимой женщины?

— Вы правы, синьора.

Она тут же снова стала той счастливой девочкой, какую он знал.

— У меня сейчас свидание с Орландо в «Академии», можно ему сказать, что вы больше не подозреваете нас в этих ужасах?

— Пожалуйста…

— О! Вы просто ангел!

И не зная, видимо, иного способа выразить свою благодарность, она кинулась на шею Лекоку и расцеловала его. Сайрус А. Вильям поймал себя на том, что не без удовольствия отвечает на ее поцелуй, забыв о Валерии, наблюдавшей за ним со судорожно стиснутыми руками. Что до шофера, внимательного свидетеля этой сцены, то он думал, что его Лючия, застань она его целующим другую женщину, первым делом выцарапала бы той глаза, а там и до него бы добралась. Но эти американцы ничего не смыслили в любви.

Всякий, кто увидел бы Лекока, не сводящего глаз с удаляющейся фигуры Мики Росси, решил бы, что он очарован прелестной вдовой. На самом же деле Сайрус А. Вильям думал о другом: ведь для того, чтобы дарить подобные вещи своей возлюбленной, прекрасный Ланзолини должен располагать изрядными средствами. Отсюда было недалеко до заключения, что средства эти заключались в таинственно исчезнувшем чемодане Маттеини. Сайрус А. Вильям был уверен в правильности своего вывода. Ему теперь все стало ясно. Красавчик Орландо одним ударом убил двух зайцев. Оставалось только убедить Тарчинини задержать его и добиться признания, что, конечно, будет не так уж сложно.

Персей, впервые увидев Медузу, голову каковой был послан добыть, вряд ли так остолбенел, как Сайрус А. Вильям, когда он открыл дверцу такси и наткнулся на мисс Пирсон, о существовании которой совершенно забыл. Взгляд Валерии если и не обратил его в камень, то, во всяком случае, вернул к реальности и вселил опасения за свое будущее. Он попытался замаскировать смущение глупой улыбкой — той самой улыбкой, что украшает лицо всякого мужчины, знающего за собой вину, перед женщиной, законного гнева которой он имеет основания опасаться — и не очень уверенным тоном произнес:

— Извините, Вэл, что я…

Но его шаткая оборона была тут же сметена суровым голосом мисс Пирсон:

— Прежде сотрите омерзительные пятна, оставшиеся на вашем лице!

Лекок сконфуженно потер лицо, уничтожая следы Микиной помады. Валерия следила за его торопливым туалетом, напряженная, как струна, потом с ядовитой учтивостью осведомилась:

— А теперь не будете ли вы так любезны открыть мне, каковы ваши действительные отношения с этой женщиной?

— Уверяю вас, Валерия…

— Не лгите, это бесполезно и отвратительно!

— Даю вам слово, что…

— Довольно! Я не верю вам! Немедленно отвезите меня в отель!

Швейцар Рива Сан Лоренцо э Кавур не имел возможности исполнить свои профессиональные обязанности. Едва такси остановилось, мисс Пирсон спрыгнула на тротуар, пронеслась через холл, как смерч, требуя ключи таким голосом, каким, вероятно, Нельсон отдавал команды своим кораблям во время Трафальгарской битвы, скрылась в лифте и унеслась. Пока Сайрус А. Вильям расплачивался, шофер успел дать совет:

— Вы не давайте ей взять верх, синьор… Если женщина дрянь, так она дрянь и есть, и никто тут ничего не поделает, даже сам Господь Бог. Так что нечего и пытаться. Лучше удрать, пока не поздно, а то, если поженитесь, то это надолго… а ваша дама, если хотите знать мое мнение, кажется не слишком-то уживчивой…

Едва Лекок вошел в свою комнату, к нему влетел Мэтью Д. Овид Пирсон:

— Что вы сделали с Валерией?

— Я? Ничего.

— Она сейчас у меня, рыдает, прерываясь только для того, чтоб осыпать вас проклятиями! Каково это человеку, который хочет отдохнуть? Она вернула вам слово?

— Понятия не имею!

— Слава Богу! Я боялся худшего. Понимаете, Сайрус, я уже двадцать пять лет терплю Валерию… По-моему, этого достаточно, пусть теперь кто-нибудь другой!

— У вас очень своеобразная манера ободрять…

— Я даю за дочерью порядочно долларов, а моя смерть принесет ей столько, что мне нет нужды золотить пилюлю претендентам на ее руку. Скажите, Сайрус, какого дьявола вы повезли ее к своей любовнице?

— Пирсон, ваша наследница ни черта не способна понять!

— Да, правда, но она всегда была достаточно богата, чтоб не иметь необходимости что-либо понимать: ей довольно было приказывать.

— Я занят одним делом и хотел бы закончить его до отъезда.

— Каким делом?

— Поисками убийцы.

— А при чем тут эта экспансивная особа?

— Она любовница убийцы. Через нее я могу узнать недостающие данные.

— И, значит, чтоб привлечь ее на свою сторону, вы и целуете ее посреди улицы на глазах Валерии?

— Это не я, это она меня поцеловала!

— В благодарность за то, что вы собираетесь арестовать ее любовника?

Лекок вкратце обрисовал Пирсону ситуацию и характер синьоры Росси. Мэтью Д. Овид все прекрасно понял и хлопнул собеседника по плечу:

— По-моему, все это вполне прилично, мой мальчик. Пойду объясню Валерии. Я поженю вас через пять недель и поеду отдыхать в Европу. Вы тогда не забудьте дать мне адрес этой милой дамы…

Пирсон, по-видимому, нашел такие слова, которые подействовали на его дочь, ибо к завтраку Валерия сошла со спокойным и даже почти любезным лицом. Она подала руку Лекоку:

— Извините, Сайрус, и не сердитесь за мою ревность… но эта страна действует мне на нервы. К счастью, через сутки мы отсюда уедем!

Завтрак прошел в обстановке если не веселой, то хоть терпимой, и хотя Валерия отказалась отведать итальянские блюда, но по крайней мере, она не навязывала окружающим своего мнения о вкусной и здоровой пище. Сайрус А. Вильям был ей за это признателен. За десертом он попросил разрешения позвонить. Разрешение было ему дано, и он поспешил успокоить свою совесть, сообщив Тарчинини об утренних похождениях.

Комиссар, поднятый из-за стола — чего он терпеть не мог — был сначала не в духе.

— Что такое?.. А, это вы, Билл? Что случилось?

— Ромео, я только что говорил с Микой Росси…

— Да вы мне уже рассказывали.

— Нет, я еще раз виделся с ней…

С наивозможной краткостью он пересказал всю сцену с молодой вдовой. Тарчинини не выказывал интереса, пока американец не рассказал о кольце.

— Вы уверены в своей оценке этой драгоценности?

— Уверен.

— Тогда приходите, выпьем кофе и обсудим все это…

— Не могу. Я забыл вам сказать, что моя невеста Валерия и Пирсон, ее отец, сейчас здесь со мной в отеле. Они приехали за мной. Мы отбываем завтра в час дня.

— А!.. Рад буду с ними познакомиться… Не придете ли с ними ко мне обедать сегодня вечером?

— Ладно, спасибо.

— Я займусь этим делом с кольцом. Где мне вас искать, если будет нужно?

— Я буду в отеле.

— Ну, до скорого, может быть, и во всяком случае, до вечера!

Поскольку Сайрус А. Вильям позаботился объявить, что весь день никуда не уйдет, разве что по срочному вызову, Валерия не выразила особого недовольства по поводу приглашения Тарчинини. Тем не менее она пожелала узнать, каково положение комиссара в веронском высшем обществе, и, когда жених уверил ее, что тот принадлежит к значительным особам, была вполне удовлетворена.

Оставив дочь и будущего зятя, Мэтью Д. Овид удалился в свою комнату, собираясь посредством сиесты, соответствующей местным обычаям, изгнать последние следы похмелья. Утонув в кресле, более располагающем ко сну, чем к размышлениям, Сайрус А. Вильям, все мысли которого были заняты тем, что может делать сейчас Тарчинини, уже отчаивался дожить до конца этого невыносимого дня, слушая и не слыша Валерию, расписывающую их будущую совместную жизнь. Тоска Лекока усугубилась, когда он представил, сколько воскресений предстоит ему провести вот так, наедине с Валерией. Часы тянулись. Сайрус А. Вильям зевал, Валерия продолжала говорить. Вдруг около пяти часов мукам молодого человека настал конец. В гостиную вошел слуга и объявил:

— Синьора Лекока к телефону!

Жених мисс Пирсон кинулся к телефону. Звонил Тарчинини.

— Билл? Я за вами сейчас заеду. Ждите на тротуаре. Останавливаться некогда. Поторопитесь!

— Но, Ромео, что…

— Узнаете!

Тарчинини повесил трубку, не дав американцу переспросить. Валерия только покорно вздохнула, узнав, что жених уходит. Полная решимости терпеть и молчать, она считала часы, которые еще предстояло провести в этом городе, причисленном ею к библейским городам, разрушенным гневом Всевышнего, который в те времена больше следил за нравственностью своих созданий.

Едва Сайрус А. Вильям вышел из отеля, полицейская машина с незнакомым итальянцем за рулем затормозила перед ним. Из задней дверцы выглянул Тарчинини:

— Скорее садитесь!

Как только американец вскочил в машину, шофер рванул с места с максимальной скоростью, возможной в воскресенье на корсо Кавур.

— Так скажете вы мне, Ромео, что все-таки стряслось?

— Мы едем брать Ланзолини.

— А почему такая спешка?

— Потому что он, может быть, убийца, а я не люблю, чтоб убийца оставался на свободе, особенно если он знает, что полиция ищет его.

— Кто его предупредил?

— Вы.

— Я?

— Через Мику. Билл, когда вы рассказали мне об этом дорогом кольце, подаренном Ланзолини своей любовнице, я, признаться, не поверил. Я подумал: милейший Билл так настроен против Ланзолини, что ему подозрителен всякий поступок последнего, даже самый невинный, и, считая этот подарок доказательством того, что подручный парикмахера обладает доходами столь же значительными, сколь подозрительными, он, конечно, приписывает кольцу ценность, которой оно не обладает, не может обладать, — и я вернулся за стол.

— Короче, вы продолжаете считать меня дураком?

— Да нет, Билл, просто человеком, который мыслит слишком прямолинейно, не принимая в расчет человеческую природу, которая часто не имеет ничего общего с логикой. Я допивал кофе, как вдруг сообразил, что ваше положение в Бостоне, как-никак, делает вас компетентным в отношении драгоценностей. Тем не менее, даже предположив, что вы не ошиблись, я не мог представить себе, чтоб Ланзолини, привыкший сам пользоваться щедротами женщин, выложил такую сумму, даже если б он ее имел, что очень сомнительно. Допустим, Ланзолини украл это кольцо. Тогда вопрос: где? Ни в одном заявлении о краже за последние полгода не упоминается о такой драгоценности. Задача приняла следующий вид: если Билл прав в своей оценке кольца, подаренного Мике, то Ланзолини, не имевший возможности его купить, наверняка его украл. Но о краже никто не заявлял; почему? Потому что ограбленный — сам вор? Но это только добавляет лишнее звено, не меняя сути дела; а что, если ограбленный не может ничего заявить по той простой причине, что он мертв?

— Маттеини?

— Да, Маттеини. Я тогда вспомнил одну вещь. Во время нашей беседы Маттеини ни разу не употребил слова «деньги». Он говорил — состояние, добыча…

— Значит?..

— Значит, Билл, богатство заключалось не в наличных деньгах.

— Драгоценности?

— А почему бы и нет? Тут инспектор Люппо, который сейчас нас везет, позвонил мне, что Ланзолини только что пришел домой один. Я велел ему заехать за мной, и мы отправились в Сан-Джованни Люпатото, где Мария Гринда подтвердила, что воровская добыча ее отца представляла собой чемоданчик, полный драгоценностей.

Сайрус А. Вильям не удержался от торжественного восклицания:

— Я вам с самого начала толкую, что это дело рук Ланзолини!

— Правда, Билл, и я приношу свои извинения.

— Все куда проще, чем вы напридумывали с вашим дурацким латинским темпераментом. Ланзолини хотел, чтобы Мика принадлежала только ему, и решил избавиться от Росси. Была ли Мика его сообщницей? Пока мне это неизвестно. Это Ланзолини послал Росси анонимное письмо, чтоб направить его к Маттеини.

— Зачем?

Лекок улыбнулся. Настало время выложить свой главный козырь.

— Потому что, дорогой Ромео, вы пропустили факт ссоры между Маттеини и его внуком, ссоры достаточно громкой, чтоб ее могли услышать. И Ланзолини слышал. Он узнал, что его хозяин обладает сокровищем, о котором в случае кражи заявить не сможет. Застрелив Росси у Маттеини, он поставил бы последнего в безвыходное положение и, забрав драгоценности, убил бы одним ударом двух зайцев. Так оно и случилось. Ланзолини, зная привычки Росси дожидается, чтобы тот остался наедине с Маттеини, поручает кому-то, вероятно, Мике, позвонить последнему, убивает мужа своей любовницы, забирает чемодан, и Маттеини, вернувшись, оказывается ограбленным и с трупом на руках; Никто бы ничего не заподозрил или не смог бы доказать, если б Ланзолини не имел глупость подарить это кольцо Мике…

— …которая, наверное, рассказала, что вы его видели.

— Вы думаете, он мог бежать?

— Возможно, но вряд ли.

— По какой причине?

— Все по той же: влюбленный не покинет Верону.

— Да ну вас! Во всяком случае, моя версия убедительна?

— В общем, да…

— За деталями, дружище, обращайтесь к Ланзолини.

— Именно это я и намерен сделать.

Они представились как приятели, зашедшие навестить Ланзолини, и привратница заверила их, что Орландо дома, ибо она видела, как он пришел несколько часов назад и после этого не выходил. Тарчинини шел впереди американца, и тот заметил пистолет, оттягивавший карман комиссара. Значит, итальянские полицейские все-таки иногда обращаются с преступниками иначе, чем с друзьями детства? Лекок улыбнулся: он выиграл, и Ромео, несмотря на его добродушие, должно быть, трудно это переварить! Сайрус А. Вильям вообразил, как в гостиной Пирсонов рассказывает внимательным слушателям: «Я провел в Вероне всего неделю, но тем не менее успел показать уголовной полиции этого города, как работают в Бостоне, и разобрал им одно дело, в котором они безнадежно запутались. А я в первые же часы после обнаружения преступления сразу указал на виновного, некоего Ланзолини…»

На звонок никто не ответил. Тарчинини что-то проворчал. Он, казалось, колебался, потом, решившись, вынул из кармана отмычку и быстро открыл дверь. С порога он громко спросил:

— Есть кто-нибудь?

Никакого ответа. Лекок видел, что его друг встревожен, и не удивился, когда тот вынул пистолет. Они осторожно проникли в комнату, где Ланзолини принимал их в первый раз. Тарчинини спрятал пистолет. Возлюбленный Мики больше не был опасен никому. Распростертый на полу, он, казалось, спал, как жители южных стран, разваливающиеся в тени домов. Но прекрасному Орландо не суждено было проснуться. В левом его боку торчала рукоятка кинжала. Тот, кто нанес удар, хорошо знал свое дело. Двое сыщиков стояли и смотрели на труп. Тарчинини вздохнул:

— Надо было оставить Люппо сторожить, но я не думал, что все случится так скоро…

И добавил, обращаясь к спутнику:

— Теперь она уже не так убедительна, ваша версия, а, Билл?

Сайрус А. Вильям, ошеломленный, не мог оторвать глаз от тела Ланзолини. Все логические построения, которыми он так гордился и посредством которых убедил себя в виновности Орландо, рухнули. Даже если он был убийцей Росси, Ланзолини должен был иметь сообщника, который теперь избавился от него. Американец старался не думать о Мике. Он считал, он хотел считать невозможным, чтоб эта куколка оказалась чудовищем.

— Вы что-нибудь понимаете, Ромео?

— Нет… и это меня бесит!

Они принялись тщательно осматривать комнату. Перед портретом Мики Сайрус А. Вильям окликнул друга:

— Ромео… если Ланзолини был сообщник, то это могла быть только…

— Ну да!.. И тем не менее это еще неправдоподобнее.

— Почему?

— О, по множеству причин… и прежде всего, как вы думаете, она способна убить своего Орландо, эта малютка?

В складке ковра они нашли кольцо. Тарчинини рассматривал его.

— Красивая вещица!

Лекок выхватил у него кольцо.

— Это кольцо Мики!

— Вы уверены?

— Спрашиваете!

— Тогда, Билл, возможно, что мы ошибались и что милая синьора далеко не так мила, как кажется…

На улице они нашли Люппо, которому комиссар приказал оповестить полицию о смерти Ланзолини, а потом присоединиться к ним в доме 233 на виа Кардуччи, куда они с Лекоком и отправились.

Мика Росси открыла им, опухшая от слез. Она сразу накинулась на Лекока:

— О, я ненавижу вас, ненавижу!

Американец поклонился:

— Я в отчаянии, синьора.

— Не смейте входить ко мне!

Комиссар тихонько отстранил молодую женщину:

— Мы все же войдем, синьора.

И, когда она открыла было рот, добавил:

— Кричать бесполезно, мы здесь именем закона.

Она отступила, мужчины переступили порог, и Сайрус А. Вильям запер дверь. В гостиной, куда все вошли, она попыталась протестовать:

— Но что это значит, в конце концов?

Тарчинини ответил примирительно:

— Пока ничего особо важного… Я просто хотел бы видеть кольцо, которое было у вас на пальце сегодня утром и которое вы показывали моему другу.

— У меня его больше нет!

— Так-так! Вы его, случайно, не потеряли?

Мика залилась слезами и, немного успокоившись, призналась:

— Орландо забрал его обратно…

— Почему же?

Она мстительно указала на Лекока:

— Вон из-за него!

— Объясните, пожалуйста.

— Когда я рассказала Орландо, что американец заинтересовался моим кольцом, он пришел в ужасную ярость, обозвал меня по-всякому и заявил, что с него хватит, что я дура, идиотка, в общем говорил такие ужасные вещи, что я даже всего не помню. Он заставил меня вернуть кольцо и поклялся, что между нами все кончено!

Сайрус А. Вильям съязвил:

— Вам ведь не привыкать к разрывам, синьора.

Забыв свою обиду, она с надеждой спросила:

— Вы думаете, он вернется ко мне?

Лекок прикусил язык. Он не был уверен, что она не ломает комедию, но тем не менее не находил в себе смелости сообщить ей о смерти Ланзолини. Тарчинини пришел ему на помощь:

— Когда вы покинули Ланзолини?

— Это он меня покинул… в «Академии». Мы собирались позавтракать вместе… но Орландо не захотел… Он сказал, что идет домой и запрещает мне приходить…

Последовал новый приступ рыданий, который Тарчинини пришлось переждать, чтобы дослушать остальное:

— Я пошла к Лидии и рассказала ей, что произошло, а потом отправилась сюда, и… и я очень несчастна.

Инспектор Люппо, вошедший в этот момент, оказался третьим свидетелем рыданий Мики. За свою жизнь он повидал столько, что перестал чему-либо удивляться, и, решив, что слезы эти являются следствием признания, спросил комиссара:

— Забирать ее шеф?

— Погоди.

Садясь в машину, которую пригнал Люппо, Сайрус А. Вильям констатировал, что Ромео мог быть отличным следователем, если б не его слабость к женщинам. Стоило Мике разыграть перед ним отчаяние, и Тарчинини был обезоружен.

— На вашем месте, Ромео, я бы ее арестовал.

— Не раньше, чем я узнаю, лжет ли она.

— А как вы это узнаете?

— Попросив синьору Фотис подтвердить слова ее подруги.

В гостиной Лидии Фотис настал черед Тарчинини созерцать с величайшим вниманием гравюру, напомнившую Сайрусу А. Вильяму детство в их первый приход. Лекок пошутил по этому поводу, но не смог вывести комиссара из задумчивости. Что касается Люппо — крупного, тяжеловесного человека, своим бесстрастием напоминавшего быка под ярмом — то он уселся в кресло, вертя в руках свою шляпу. Войдя в комнату, хозяйка извинилась, что не сразу вышла к гостям, но она отдыхала. Американец покорно смотрел, как Тарчинини выделывает свои па. Он счел, что тот напоминает павлина, распускающего хвост.

— Синьора, мы в отчаянии, мои коллеги и я, что нарушили ваш покой, но вы можете оказать нам большую услугу.

— Я? Но я не знаю, как… Во всяком случае, синьор, я в вашем распоряжении.

— Давно ли вы видели синьору Росси?

— Мику? Она была здесь вскоре после полудня!

— Просто зашла навестить?

Лидия улыбнулась, как снисходительная старшая сестра, и Сайрус А. Вильям решил, что из виденных им в Вероне женщин это самая красивая.

— У нее было горе.

— Можно узнать причину?

— Не лучше ли вам спросить у нее самой?

— Прошу вас, синьора.

— Ссора с ее теперешним возлюбленным.

— Вы его знаете?

— Нет. Я очень люблю Мику и извиняю ее похождения, но не одобряю их. И не хочу входить в подробности ее любовных дел, которые никоим образом не поощряю.

— Она долго пробыла у вас?

— Право, затрудняюсь сказать… около часа.

— Она не сказала вам, куда пойдет от вас?

— Конечно, к своему другу. Мика не злопамятна и мало заботится о своем самолюбии.

Лекок почувствовал, как что-то оборвалось у него внутри: сама того не ведая, Лидия только что обвинила Мику в убийстве.

Им удалось уклониться от вопросов Лидии Фотис, беспокоившейся о Мике и не понимавшей причины их прихода. По дороге к виа Кардуччи Лекок спросил:

— Вы арестуете Мику Росси?

— А что мне остается делать?

— Вам это, кажется, не доставляет удовольствия?

— А вам?

Американец вынужден был признать, что и его это вовсе не радует.

Но Тарчинини не пришлось исполнять свой тягостный долг. Когда они вошли в дом, привратница сообщила, что молодая вдова только что ушла. Лекок подумал, что на ее месте поступил бы точно так же и что дурой она была бы, если б не воспользовалась неожиданной отсрочкой, предоставленной ей комиссаром. Теперь надо было ее искать, и существовал немалый риск, что она докажет Ромео — как бы он ни утверждал обратное — что кое-кого осторожность может заставить покинуть Верону.

— Будем искать, Ромео?

— Не думаю, чтоб стоило об этом беспокоиться.

— А если она скроется?

— Этого я тем более не думаю. Мы закончим дело сегодня ночью или завтра, а сейчас пора подумать об обеде, Билл.

Сайрус А. Вильям ничего не возразил; не то чтоб ему было нечего сказать, но зачем? В этой стране первое правило состояло в том, чтоб ничему не удивляться, даже если полицейский бросает поиски преступника под тем предлогом, что пора обедать. Когда Лекок прощался с Тарчинини, угрюмый Люппо вдруг перебил:

— Сейчас я вспомнил, шеф…

— Расскажешь по дороге. Пока, Билл…

— Пока, Ромео…

В такси Лекок ломал себе голову, почему Тарчинини не хотел дать ему услышать то, что собирался сказать инспектор.