Жвачка и спагетти

Глава 6

Сайрус А. Вильям проснулся около одиннадцати. Он не испытывал ни смущения, ни раскаяния по этому поводу. Ему было очень хорошо. Конечно, надо было уже давно допросить Винченцо Маттеини, но что с того? Парикмахерская никуда не убежит. Туда можно сходить после обеда. В данный момент его занимало вовсе не убийство. Главное было свидание с Джульеттой, остальное могло подождать.

В полдень, когда Лекок отдавал ключ дежурному, ему сказали, что не смели его беспокоить, но его самолет вылетает через час, и дали понять, что не худо бы ему поторопиться.

— Мой самолет? Какой самолет?

— Но, синьор, вы нас уведомили, что вылетаете сегодня в тринадцать часов, и приказали взять вам билет.

— Сейчас не может быть и речи о моем отъезде, потом будет видно. Сдайте билет, а если это невозможно, я возмещу вам убыток. Уехать из Вероны? Ну, вы даете! Что я, сумасшедший?

Когда поклонник Джульетты вышел, швейцар спросил дежурного:

— Что вы об этом думаете, синьор Джасинто?

Вопрошаемый недоуменно покачал головой:

— E un americano…

И набрал номер аэропорта.

Сидя на скамье, Сайрус А. Вильям воображал, что все прохожие смотрят на него и смеются про себя. Ему казалось, что все его знают и удивляются, как это один из лучших женихов Бостона оказался на уличной скамье, словно мальчишка, впервые поджидающий девчонку. Пытаясь изобразить из себя солидного господина, присевшего отдохнуть, Лекок мало-помалу приходил к убеждению, что Джульетта назначила свидание, просто чтоб отделаться от него, и что она не придет. Тут она и появилась, слегка запыхавшись от бега.

— Извините меня, но шеф, синьор Фумани, никак меня не отпускал. У него прямо мания выбирать час перерыва для разговоров о работе!

Она смеялась неподражаемым смехом итальянки, и Лекок нашел, что она еще красивее при свете дня, чем в полутьме ночной улицы. Девушка уселась рядом без малейшего смущения.

— Как вы себя чувствуете, Джульетта?

Она не придала значения тому, что он назвал ее по имени.

— Я всегда хорошо себя чувствую!

— Не хотите ли пойти куда-нибудь позавтракать?

— О, нет…

— Почему? Вы уже поели?

— Да нет, просто я не ем среди дня, чтобы не толстеть, а потом, что обо мне скажут, если увидят в кафе с незнакомым мужчиной?

Сайрус А. Вильям не рискнул заметить, что в отношении репутации куда щекотливее согласиться на свидание наедине, чем на завтрак в общественном месте, да, может быть, он и ошибался? Еще не факт, что в Бостоне правильно судят о таких вещах.

— Как вас зовут?

— Сайрус А. Вильям Лекок.

— Сайрус!

На ее легкий, свежий смех прохожие оборачивались, словно благодаря за нечаянную радость. Уязвленный Лекок желчно заметил:

— Конечно, меня зовут не Ромео!

Она сразу стала серьезной и с непередаваемым выражением промолвила:

— А жаль…

Американец задался было вопросом, что означают эти слова, но она снова заговорила:

— Вы женаты?

— Нет. А вы, может быть, помолвлены?

Она уставилась на него:

— Вы что же думаете, синьор, будь я помолвлена, я бы сидела сейчас с вами?

Сайрусу А. Вильяму вспомнилась Мика, но он счел неуместным объяснять, что в Вероне, по его мнению, возможно все.

— Я и не воображала, что когда-нибудь буду дружески беседовать с американцем.

— Да и я поднял бы на смех любого, кто сказал бы мне, что настанет день, когда мне будет радостно болтать с молодой итальянкой на уличной скамье… прямо как влюбленный.

— А вы были когда-нибудь влюблены?

— Нет.

Ответ был искренним. Она встала.

— Мне пора. Надо еще кое-куда забежать… До свиданья!

— Джульетта…

Он взял ее за руку.

— Мы ведь еще увидимся?

— А нужно ли?

— Я еще не могу точно сказать, почему, но уверен, что нужно!

Они уговорились встретиться на другой день в это же время на этой же скамье. Пока они прощались, над ними с рокотом пронесся самолет. Это был тот самый рейс, которым Сайрус А. Вильям должен был вернуться в Бостон к Валерии.

Хотя не было еще трех часов, парикмахерская Винченцо Маттеини была полна народу. Сайрус А. Вильям уселся среди клиентов, ждущих своей очереди.

Среди хлопочущих парикмахеров один, самый старший и являвшийся, по-видимому, непререкаемым авторитетом для остальных, как раз и был, как решил Лекок, синьором Маттеини. Занятный тип, необычайно волосатый, с романтической седеющей шевелюрой, пышными усами, щеками, отливающими синевой, не считая заросших шерстью ноздрей и ушей. Темные волосы на пальцах росли до самых ногтей.

Все болтали, и каждый повышал голос, чтобы перекричать шум. Лекок под испытующими взглядами соседей распечатал плитку жевательной резинки и принялся мирно жевать, убаюкиваемый гулом голосов. Вдруг чья-то реплика вывела его из оцепенения:

— Ну, Маттеини, ты мастер!

Лекок угадал: волосатый парикмахер и был хозяин. Он ловко сдернул салфетку с шеи клиента, глядящегося в зеркало, и сказал, склонившись в шутовском поклоне:

— Вот и все, синьор Эдуардо делли Инносенти. Свеж и румян, как мальчик!

— Ага, Винченцо… по крайней мере, с фасада!

Сопровождаемые смехом, оба направились к кассе, и Маттеини сказал:

— Триста пятьдесят лир с тебя, Эдуардо.

Сайрус А. Вильям подошел, когда делли Инносенти говорил:

— Вот, держи пятьсот.

Американец спросил:

— Вы синьор Маттеини?

Винченцо, шаривший в ящичке, обернулся.

— Да. А что такое? Вы от какой-то фирмы?

— Не могу этого отрицать, синьор.

— В таком случае мне ничего не нужно.

— Хотел бы я сказать то же самое о себе!

Винченцо пожал плечами в знак того, что сейчас не расположен к шуткам.

— Значит, триста пятьдесят да пятьдесят — четыреста, да сто — пятьсот…

Пока Эдуардо пересчитывал сдачу, Сайрус А. Вильям выложил на кассу перед Маттеини фотографию Росси:

— Видели когда-нибудь этого человека?

Парикмахер подозрительно взглянул на Лекока:

— А кто вы такой, синьор?

— Полиция… — шепнул американец. И добавил вслух: — Так он вам знаком или нет?

— Нет. Ну, до свиданья, Эдуардо… Амедео, твоя очередь: иди, наведу тебе красоту, ты в этом нуждаешься!

Сайрусу А. Вильяму веселость Маттеини показалась принужденной. Он задумчиво взял фотографию и вышел, убежденный, что надо будет еще наведаться сюда.

По дороге в комиссариат американец гадал, что думает о нем Тарчинини, считающий, что он уехал в Америку, даже не зайдя проститься. Вот он удивится!

— Синьор!.. Эй, синьор!

Лекок машинально обернулся и увидел трусившего за ним клиента Маттеини, который находился у кассы одновременно с ним. Тот, запыхавшись, выдохнул:

— Из… извините, синьор, ноги… ноги у меня уж… не те…

— Передохните, прошу вас.

— Не останавливайтесь, хорошо? Не надо, чтобы на нас обращали внимание.

Заинтригованный Лекок повиновался, и они пошли рядом.

— Так вот, синьор, может быть, я вмешиваюсь не в свое дело, но это насчет карточки, которую вы показывали Маттеини…

Сердце американца усиленно забилось.

— Ну?

— Не понимаю, почему Маттеини сказал, что не знает его.

— А вы его знаете?

— Конечно! Это клиент Маттеини — чудной, правда, но клиент, завсегдатай, ей-богу! Хотя я его с понедельника не видел…

— Действительно, странно, что Маттеини не вспомнил его.

— Правда ведь? Я, надо вам сказать, каждый вечер захожу к Винченцо посидеть, поболтать, и этот тип давно уже меня интригует… Он являлся за час до закрытия и всем уступал очередь, как будто хотел остаться последним.

— Может быть, ему нравилось в парикмахерской? Поболтать…

— То-то и оно, что он никогда ни с кем не говорил!

Если Тарчинини удивился, увидев входящего Лекока, то виду не подал и только заметил:

— А я думал, что вы улетели в Бостон.

— Не простившись?

— Ну да… Вы что же, опоздали на самолет?

— Нет, просто мне расхотелось уезжать.

— А!

Сайрус А. Вильям облокотился на стол комиссара.

— Тарчинини, я воображал, что только в Америке умеют жить, что счастье, цель существования состоит в том, чтоб быть первым, чтоб побеждать, побеждать всех, и что человек стоит столько, сколько его счет в банке. Я считал, что великий народ тот, который имеет больше долларов, заводов, пшеницы, сырья…

Тарчинини, улыбаясь, заметил:

— Вы спутали величие с силой!

— Я много еще чего путал! Но сегодня ночью, только сегодня ночью мне открылось, что есть иное счастье, кроме American way of life[24], очень древнее счастье, которому нас не учили и которое вы знаете от века…

— А именно?

— А именно, что надо не хвататься за время, а пренебрегать им… плыть по течению дней, радоваться солнцу и молодости. В Бостоне, если я прогуливаюсь ночью, все фараоны моего квартала отдают мне честь, потому что боятся моего влияния на их карьеру, потому что уважают, ни разу не видев пьяным, ибо они знают о моей помолвке с дочерью М.Д.О. Пирсона, который стоит чертову пропасть миллионов долларов! А сегодня ночью я чуть не подрался с фараоном, я, Сайрус А. Вильям Лекок, с бутылкой граппы в руке против его револьвера, в кабаке, где я напился с хозяином, которого видел впервые в жизни!

— Потрясающе!

— Погодите! Еще сегодня ночью я познакомился с девушкой, которую, естественно, зовут Джульеттой, у которой глаза, каких я никогда не видал в Америке, и походка богини, восходящей на Олимп! И еще сегодня ночью я видел босого старикана в ночной рубашке, который кричал: «Viva il Duce!»

— Ну, это он, пожалуй, несколько отстал от времени, а?

— Нет, Тарчинини, просто он отрицал время! Он любил Дуче и, наплевав на историю, остался с ним! И вы думаете, я такой идиот, чтобы уехать из города, где привратница, к которой обращаешься за справкой, отвечает, что ты красавец! Город, где отчаявшаяся влюбленная уходит топиться и приходит домой, думая о глупостях! Тарчинини, я скажу вам кое-что очень важное: у вас даже смерть походит на шутку! Я был прав, Христофор Колумб — злодей!

Комиссар вынул из кармана платок и вытер глаза. У Сайруса А. Вильяма перехватило дух.

— Что с вами? Вы плачете?

— От радости, синьор, от радости! Теперь я знаю, что вы любите Верону!

— Тарчинини, хотите сделать мне приятное?

— Если это в моих силах.

— Зовите меня Билл.

— Ладно, но почему Билл?

— Раз уж я не могу зваться Ромео! А зовусь Вильям, уменьшительное — Билл… Хватит смешить Верону именем Сайрус.

— Идет, а вы будете звать меня Ромео?

— Договорились!

— А теперь, Билл, что, если вы мне расскажете о визите к Маттеини?

Когда Лекок закончил свой рассказ и изложил эпизод с фотографией, опознанной клиентом, комиссар заключил:

— Прекрасно! Я думаю, мы близки к цели, Билл. Ложь Маттеини указывает на него как на виновного, которого мы ищем. Не скрою, это меня несколько озадачивает, потому что непонятно, при чем тут Ланзолини и Мика. Трудно предположить, что Маттеини убил Эуженио Росси с единственной целью дать возможность своему служащему крутить любовь с его женой и что этот служащий отблагодарил его за услугу, уволившись с работы. Ну да что зря ломать голову, один только Маттеини может дать нам необходимые сведения. Пойдем к нему часов в восемь, к закрытию: так нам будет удобнее с ним поговорить. А пока давайте посидим часок-другой на террасе «Академии».

— Простите, Ромео, я лучше потом зайду туда за вами…

— А!

— Я… я хочу видеть ее… до завтра так долго ждать!

В семь часов, когда закрывалось заведение Маджина и Хольпса, служащие обоего пола заполняли виколо Сорте шумной смеющейся толпой. Сайрус А. Вильям испугался было, что пропустит Джульетту в такой сутолоке. Но в Вероне влюбленные находятся под особым покровительством небес, и непонятным для него образом Джульетту вынесло людской волной прямо к нему. Она смутилась:

— Но… мы ведь только завтра должны были…

— Знаю, Джульетта, но я не мог дождаться… Мне хотелось увидеть вас как можно скорее… сейчас же…

Скрывая смущение, она пошла вперед, и Лекок двинулся рядом, что как будто не вызвало ее недовольства.

— Я должна была бы рассердиться, синьор…

— Это было бы дурно с вашей стороны!

— А хорошо ли с моей стороны прогуливаться с вами, как будто мы жених и невеста?

— А почему бы нам вскорости не стать ими? — сорвалось у него невольно.

Он тут же побледнел при мысли о Валерии и о своем легкомыслии. Не подозревая о внутренней драме, парализовавшей ее спутника, Джульетта приписала его смущение лестным для себя причинам и только пробормотала, полусмеясь, полусердясь:

— Быстро же у вас в Америке все происходит, синьор, очень уж быстро по нашим понятиям…

— Я… я прошу у вас прощения…

Она не знала, что слова эти адресованы не ей, а Валерии.

И не дав друг другу слова, они дошли до скамьи у гробницы Джульетты и уселись там, как будто это стало уже привычным. Девушка коснулась руки Сайруса А. Вильяма:

— А чего вы, собственно, хотите, синьор?

— Мне хорошо с вами…

— Это очень мило… Но это все-таки не ответ! Во-первых, вы правда американец?

— Вы мне не верите? Смотрите!

Не задумываясь, он быстрым движением выхватил свой паспорт и протянул ей. Она отстранила его; он настаивал, и вышло так, что документ упал, и из него выскользнула фотокарточка — фотокарточка Валерии, которую та вложила туда, прощаясь с женихом. Не глядя на паспорт, Джульетта подняла фотографию, бросила на нее быстрый изучающий взгляд и сухо спросила:

— Ваша любовница?

Желая защититься и оградить репутацию Валерии, он запротестовал:

— Да нет же! Это моя невеста!

— Что?!

Она вскрикнула так, что прохожие обернулись. Сайрус А. Вильям пролепетал:

— Я… я вам сейчас объясню…

Но трудно заставить замолчать итальянку, если она раскричится.

— Знаю я ваши объяснения, оставьте их при себе! Все вы, мужчины, одинаковы! Грязные лжецы! Вы мне отвратительны!

Он хотел ее удержать, но она вырвалась.

— Пустите меня, или я позову на помощь!

С тяжелым сердцем Сайрус А. Вильям позволил ей уйти. Она ни разу не обернулась. Он понял, что больше не увидит Джульетту и что он очень несчастен. Он сунул в карман паспорт и мстительно изорвал фотографию Валерии, причину трагедии.

Какой-то старик, бывший свидетелем сцены, подсел к нему.

— Она что, совсем ушла?

Американец был так убит, что принял как должное вмешательство незнакомца в его личную жизнь.

— Да.

— А… Знаете, не надо так из-за этого расстраиваться. Истинную цену женщины можно узнать только в совместной жизни… Как правило, это случается слишком поздно. Моя Фульвия в невестах уж до того была нежная, до того ласковая… Я женился, уверенный, что мне досталась настоящая жемчужина.

Сайрус А. Вильям поинтересовался:

— А теперь?

— А теперь мне думается, что если б она поступила как ваша подружка и бросила меня до свадьбы, мне бы чертовски повезло! — И меланхолически добавил: — Только тогда бы я этого не понял…

От комиссара Тарчинини не укрылось странное выражение лица Лекока, когда тот пришел на место встречи на виа Баттести.

— Ну, как ваши любовные дела?

— Все кончено… — отвечал он душераздирающим тоном.

— Нет, правда? Уже?

— Не по моей вине… Джульетта нашла в моем паспорте фотографию Валерии и ушла, не пожелав меня выслушать…

— Ба! Все уладится… здесь всегда все улаживается.

— Не думаю.

— А собственно, Билл, чего вы хотите от этой девушки?

— Не знаю.

— Любопытно…

— Смейтесь сколько угодно, но я знаю одно: мне невыносимо думать, что я ее больше не увижу. Вот и все!

— Мне вовсе не смешно, Билл, уверяю вас. Я не люблю, когда мои друзья грустят. Встряхнитесь! Когда вы решите, что вам делать, попробуем разыскать вашу богиню. А сейчас у нас другие дела.

Колокол городской больницы отбивал восьмой удар. Винченцо Маттеини закрывал последний ставень на витрине, где поблескивали всевозможные флаконы и тюбики. Покончив с этим, он взялся за ручку двери, и тут двое сыщиков, которые незаметно приблизились, преградили ему путь.

— Винченцо Маттеини?

Парикмахер взглянул на комиссара:

— Да, а что вам нужно?

— Поговорить с вами.

— Но я уже закрываю!

Сайрус А. Вильям вмешался:

— Но вы можете уделить нам одну-две минуты?

Винченцо обернулся к высокому незнакомцу и узнал его.

— А! Это вы заходили сегодня?

— Да. Войдем?

Маттеини с опаской смотрел на двоих мужчин.

— А если я откажусь?

Комиссар ответил:

— Тогда завтра я вызову вас в центральный комиссариат. Это вам больше нравится?

— Что за жизнь, когда нельзя шагу ступить по своему усмотрению! Я думал, с диктатурой покончено, но, видно, ошибался!

— Я вам очень советую, синьор Маттеини, не говорить подобным тоном с офицерами уголовной полиции.

— Но ваш товарищ уже расспрашивал меня!

— Допустим, я тоже хочу вас расспросить.

— Это долго?

— Сколько захотите, все зависит от вас.

— Ну ладно! Входите, только побыстрее.

Они вошли в салон, и Винченцо, укрепив ставни на стеклянной двери, заложил ее изнутри засовом.

— Выйдем через заднюю дверь. Она выходит во двор, где я ставлю автомобиль. Итак, я вас слушаю.

Тарчинини взял стул, тогда как Лекок устроился в кресле, повернув его к собеседникам. Маттеини желчно подчеркнул:

— Будьте как дома, главное, не стесняйтесь!

Комиссар поклонился:

— Благодарю вас. Синьор Маттеини, вы, кажется, не опознали фотографию, которую показывал вам мой коллега?

— А что, это преступление?

— Представьте, именно это я и стараюсь выяснить, и замечу вам, что вы первый произнесли это слово.

— Я пока что волен изъясняться, как мне нравится, или нет?

— В данный момент — да. Я хотел бы побеседовать с вами об Эуженио Росси.

— Эуженио Росси?

— О человеке, которого вы не пожелали узнать на фотографии.

— Не пожелал узнать?

— Один из ваших клиентов заявил, что хорошо знает его, потому что много раз видел его в вашей лавочке. Не странно ли, что вы его запамятовали?

— Теперь, после ваших слов…

— Вы начинаете вспоминать?

— Кажется…

— Вот видите! Вам только надо было освежить память, да?

— Я не знал, что его звали Росси.

— Вы вспомнили его, узнав имя?

— Да, потому что у меня была клиентка с той же фамилией. Должно быть, его жена.

— Это его жена, синьор… Правда ли, что он приходил много дней подряд, к вечеру?

— Дней десять-пятнадцать.

— Довольно странно, что вы не узнали его на фотографии.

— Странно или не странно, но так и было.

— А Ланзолини — его-то вы хоть помните?

— Паршивец еще тот!

— Не знаете, не мог ли Росси его видеть?

— Во всяком случае, не здесь, он как раз уволился перед появлением Росси. Но почему вас это интересует?

— Служба, синьор Маттеини, служба. Каково ваше впечатление о Росси?

— Ну… это был странный человек.

— Скажите, синьор Маттеини, а почему вы говорите о Росси в прошедшем времени, как об умершем? Вам что, известно, что он умер?

— Он… он умер?

— Его убили, синьор.

— Убили!.. Но при чем же здесь я?

— Вот это я и выясняю.

— А почему вы пришли сюда?

— Потому что он был убит сразу после визита к парикмахеру.

— А этот парикмахер, значит, я?

— У вас есть другие предположения? Послушайте, синьор Маттеини, вы не заметили ничего странного, когда последний раз видели Росси?

— Да нет, он показался мне не страннее, чем обычно.

— Что вы имеете в виду?

— С первого же своего появления здесь он повел себя странно — уступал всем свою очередь, как будто хотел всех пересидеть… и так с тех пор и поступал.

— Он никогда не говорил вам, почему?

— Никогда.

— А вы его спрашивали?

— Нет.

— Если я вас правильно понял, он вообще с вами не говорил?

— В первый вечер сказал несколько слов, и все.

— Понятно… Ну что ж!.. Спасибо вам за помощь, синьор.

Маттеини буркнул:

— Не за что… Выход вот здесь.

— После вас… А, кстати, у вас есть машина?

— Да, «фиат».

— Она у вас стоит во дворе?

— Ну, под навесом, двор крытый.

— А других машин тут нет?

— Да вроде нет.

— А вы не выезжали никуда после последнего посещения Росси, в этот понедельник?

— Нет.

— Лекок, будьте добры, спросите привратницу, может ли она подтвердить слова синьора Маттеини. — И он любезно пояснил Винченцо: — Вы уж нас извините, обычная формальность…

— Погодите!.. Я припоминаю… Я был так раздражен поведением этого надоедливого клиента, что действительно выехал немного прогуляться… Совсем из головы вон! Это глупо…

Тарчинини заметил холодно:

— Вернее сказать, странно… Вы забываете факты и вспоминаете тогда, когда их вот-вот выяснят…

Маттеини, сжав кулаки, подошел к следователю.

— Мне не нравится ваш тон! Что вы на меня возводите?

— Ничего не возвожу, синьор, только констатирую.

— Ваши констатации мне не нравятся!

— Знали бы вы, до чего мне это безразлично, дорогой синьор Маттеини… У меня к вам предложение.

— Предложение?

Комиссар приказал:

— Сядьте, Маттеини!

— Но…

— Садитесь!

Парикмахер сдался и сел. Тарчинини наклонился к нему.

— Я надеюсь уйти отсюда с твердой уверенностью, что вы непричастны к смерти Эуженио Росси…

— Но я же вам говорил…

— Я уже давно не принимаю на веру то, что мне говорят… Так вот, одно из двух: или вы посидите тут с моим коллегой, пока я все осмотрю, или отправитесь с нами в комиссариат, и, пока с вас снимут показания, я выправлю ордер на обыск и мы вместе вернемся сюда. Выбирайте.

Маттеини, казалось, испугался. Забившись в кресло, он переводил взгляд с одного посетителя на другого и наконец простонал:

— Да в чем же дело, что вы ко мне привязались?

— Как вы решили?

— Делайте что хотите, но имейте в виду, завтра я подам на вас жалобу!

— До завтра, Маттеини, еще много всего может случиться. Побудьте с ним, Билл, я тут пошарю.

Комиссар ушел в кухню и закрыл за собой дверь. Лекок сунул в рот плитку жвачки и принялся за нее с видом человека, для которого время не существует. Парикмахер проворчал:

— Интересно, что он там ищет?

— У комиссара свои методы.

— Но то, что он тут говорил… это что, шутка?

Сайрус А. Вильям беззастенчиво солгал:

— Вы знаете, он по самой своей природе неспособен шутить.

— Значит, он подозревает, что я убил Росси?

— Он подозревает каждого.

— Это глупо.

— Комиссар Тарчинини считает, что, только делая глупости, можно в конце концов прийти к разумному результату.

Они замолчали, заметив Тарчинини, вошедшего с очень серьезным видом.