Жвачка и спагетти

Глава 9

Это свежее весеннее воскресенье наводнило улицы и площади Вероны толпой, над которой реял крик и смех, счастливой, волнующейся толпой. Старые изваяния утрачивали свою торжественность, возвращаясь к вечной юности, и никто не удивился бы, увидев легендарную Джульетту, вышедшую из гробницы во всем сиянии и прелести своих пятнадцати лет, чтоб отправиться на поиски Ромео. Стоит солнцу приласкать Верону — и население забывает обо всем на свете и живет в мире легенд и видений.

Несмотря на похмелье, Сайрус А. Вильям чувствовал, что сердце его бьется в такт с сердцем Вероны. Он готов был петь и смеяться, лишь бы представился хоть какой-нибудь предлог. Колдовской волей весны в жилах американца забилась итальянская кровь. Родись Лекок на берегах Адиче, между понте Сан-Франческо и понте Катена — он и тогда не чувствовал бы себя более веронцем в этот час воскресной службы. Он в душе смеялся над собой, вспоминая, как злился на этот город, который, оказывается, сам того не зная, полюбил с первого взгляда. Воспоминание об утраченной Джульетте — образ которой вызывала в его памяти каждая встречная девушка — слегка кольнуло его сердце, не вызвав, однако, горечи предыдущих дней. Он жил настоящей минутой и не хотел ни о чем думать. А кроме того, в ушах у него пел голос Тарчинини, уверяющий, что в Вероне всегда все кончается хорошо, особенно любовные истории.

Выкинув из головы приезд невесты, близкий отъезд, существование, ожидающее его, Сайрус А. Вильям взял под руку Валерию и поволок за собой, надеясь вопреки очевидности, что чары подействуют и на нее. К несчастью, наследница Пирсоновских заводов сразу же показала себя противницей обаяния Италии. Вместо того, чтобы радоваться и любоваться, она не переставала отмечать и осуждать всякое попадавшееся ей на глаза свидетельство пренебрежения веронцев к гигиене и приличиям в том их виде, какой принят на Линкольн-Авеню. При виде страстно целующейся пары в парке Регина Маргарета Валерия чуть не упала в обморок, а когда проходивший мимо подросток подмигнул ей, покраснела до корней волос. Она остановилась и строго объявила:

— Сайрус, мне трудно простить вам, что вы вынудили меня приехать в этот ужасный город!

— Я не звал вас, Вэл…

— Возможно, но я достаточно люблю вас, дорогой, чтобы догадаться, когда я вам необходима!

Лекок стиснул зубы, чтобы не сказать того, что вертелось у него на языке. Она же, не замечая ничего, продолжала:

— Вы должны бы, кажется, быть мне благодарны вместо того, чтобы дуться. И, ради Бога, прекратите жевать эту резинку, что за отвратительная привычка!

Сайрус А. Вильям решил, что это уж слишком, и холодно осведомился:

— А не оставите ли вы меня в покое, Вэл?

Если б не страх выставить себя напоказ перед дикими туземцами, мисс Пирсон упала бы в обморок, чтоб заставить Лекока осознать чудовищность своего поведения. В данных обстоятельствах пришлось прибегнуть к сдержанным рыданиям. Сайрус А. Вильям в смущении взял ее за руку:

— Простите, Вэл, не знаю, что на меня нашло…

Дочь Мэтью Д. Овида колебалась между мстительностью и великодушием. По зрелом размышлении она избрала последнее.

— Хорошо, Сайрус… Я принимаю ваши извинения. Когда мы вернемся домой, все станет как раньше, я уверена…

Не решаясь предложить жениху вернуться в отель и замуроваться там до самого отъезда, она решила в упор не видеть этого города, который сразу же инстинктивно возненавидела, и говорить только о Бостоне, гуляя по улицам Вероны. На пьяцца Эрбе она описывала платье, которое наденет на свадьбу. Перед собором спрашивала Сайруса, считает ли он возможным пригласить на свадьбу Хадсонов с Ривер-стрит, несмотря на то, что они в разводе. В Сан-Дзено излагала соображения, побудившие ее избрать для свадебного ленча отель «Грэхем». Вид Адиче навел ее лишь на желчные размышления о редкости порядочной домашней прислуги в США вообще и в Бостоне в частности. Когда перед гробницей Джульетты она принялась подсчитывать расходы, необходимые для предстоящего свадебного путешествия, Лекок еле удержался, чтоб не прикончить ее на месте.

На виа Капелла Валерия продолжала трещать без умолку, а Сайрус угрюмо подавлял в душе смертоубийственные желания, как вдруг в любовной парочке, идущей навстречу, американец с изумлением узнал Мику Росси и Орландо Ланзолини. Значит, эти двое только морочили полицию своей сценой разрыва, и у Мики сроду не возникало даже мимолетного желания утопиться. Но для чего эта комедия? Его тайные подозрения против красивой вдовы возродились с новой силой, и Лекок решил, что, несмотря на насмешливое недоверие Тарчинини, прав-то оказался он и избрал верный путь к поимке убийцы Эуженио Росси. Исполненный свирепой решимости, он бросил Валерию посреди рассказа о ежедневных треволнениях, причиняемых ее тетушке Маргарет поваром-японцем, и двинулся навстречу парочке, приостановившейся при виде его. Осознав внезапно, что осталась одна, мисс Пирсон крикнула: «Сайрус!» — но голос ее потонул в уличном шуме.

— Надо же, какая встреча!

Американец по мере сил старался, чтоб в его голосе прозвучала скрытая угроза. Мика робко улыбнулась, еще больше похорошев, а Ланзолини заметил с величайшей непринужденностью:

— Верона, знаете, не так уж велика…

Валерия догнала своего жениха и взяла его под руку. Сайрус А. Вильям Лекок вырвался.

— Отстаньте, Валерия! Вот уж не время!

— Но… кто эти люди?

— Потом объясню.

— Представьте нас, по крайней мере!

— Пожалуйста, раз вам так хочется. Синьора Росси… Синьор Ланзолини… Мисс Пирсон, моя… гм… мой друг…

За одно только соболезнующее выражение, появившееся на ее лице, Лекок готов был задушить Мику. Но он только свирепо спросил:

— Вам не кажется, что я вправе требовать от вас объяснений?

Ланзолини принял наивный вид:

— Насчет чего, синьор?

— Насчет патетической сцены, которую вы разыграли перед комиссаром Тарчинини и передо мной в эту среду. Признайтесь, вы ведь морочили нас?

— Вовсе нет, синьор, я говорил то, что думал… по крайней мере, в тот момент.

— Так же, как и синьора Росси, которая клялась, что пойдет топиться?

Мика жалобно проворковала с нежнейшей улыбкой:

— Право, синьор, можно подумать, вы меня ненавидите за то, что я не умерла!

Валерия, не понимавшая ни единого слова из этого диалога, терялась в догадках, что за связь может быть между этой женщиной, этим юношей и Сайрусом. Внезапно ей пришло в голову, что перед ней разыгрывается сцена ревности. Ее охватила ярость. Так, значит, эта женщина и есть истинная причина внезапного пристрастия ее жениха к Вероне! Вмешавшись в разговор с решительностью девицы, чей папа имеет достаточно долларов, чтоб удовлетворить любое ее желание, она приказала:

— Довольно, Сайрус! Вы компрометируете себя, друг мой!

Лекок, раздраженный иронией своих собеседников, был не расположен терпеть выходки спутницы.

— Валерия, помолчите! У меня дела поважнее, чем слушать ваши глупости!

— Глупости? Как вы смеете…

— А вот так, очень просто, дорогая. И разрешите сказать вам откровенно, что нечего вам путаться у меня под ногами. Вам ясно? Все?

Потрясенная Валерия закрыла глаза, ожидая, что сейчас произойдет нечто неслыханное: разверзнется земля, упадет водородная бомба, или десант небесного воинства обрушится на Верону, но ничего не произошло, и она открыла глаза, решив немедленно вернуться в отель, оставив этого человека, в котором она так ошиблась. Только подумать, что еще на той неделе она уверяла Клементину Огилви из консервных Огилви, что Сайрус А. Вильям показал себя самым преданным женихом, и что из него выйдет самый послушный муж! Что скажет Клементина, если свадьба расстроится! Во всяком случае, Валерии нечего стыдиться, вся вина падет на этого Лекока, которого воздух Италии превратил в дикаря и которого мисс Пирсон теперь ни за что не изберет себе в супруги. За ней стоял целый строй властных женщин, поддерживая ее в борьбе, ибо из поколения в поколение в роду Пирсонов мужчины были под башмаком. Валерия сделала несколько шагов в том направлении, где, как ей казалось, находился отель, но очень скоро остановилась, сообразив, что эти проклятые итальянцы говорят на непонятном языке, и в случае чего ей не у кого будет спросить дорогу. Затаив бешенство, она вынуждена была остаться с вероломным Лекоком и ждать, пока он доведет до конца свой спор с этой парочкой, в котором, как ей казалось, перевес был на его стороне.

Выведенный из себя цинизмом Ланзолини и Мики, Сайрус А. Вильям, покинув тесные пути логики, пустился в туманные обличения:

— Слушайте меня оба: вы еще не вышли сухими из воды! Ибо вы знаете, Ланзолини, старое правило: виновен тот, кому преступление выгодно, а именно вам устранение покойного дало больше, чем кому-либо!

— А что оно мне дало, синьор?

— Его жену!

— Она и так была моей, синьор…

Сайрус А. Вильям не мог не признать, что логика на стороне Ланзолини. Уязвленный, он сердито обратился к Мике:

— А вы? Или, скажете, смерть вашего мужа не принесла вам свободы?

Хорошенькая вдова простонала:

— Ну за что вы так злы на нас, синьор?

— Я не терплю, чтоб мне лгали!

— Я не лгала, синьор, и когда решила, что Орландо разлюбил меня, я и правда хотела умереть!

— Недолго вы этого хотели!

— Правда, недолго, синьор! К счастью для него и для меня…

Она замурлыкала, как кошечка, потому что Орландо нежно обнял ее, объясняя между тем американцу:

— Я и не знал, синьор, как сильно люблю Мику, и первым моим побуждением было выпутаться из осложнений, которыми грозила смерть ее мужа, но едва вы с комиссаром ушли, мне стало стыдно… Тем не менее я крепился целый день, а потом все же пошел к ней. Она ждала меня… остальное не имеет значения. В Вероне, синьор, когда люди любят друг друга, а погода такая чудесная, чего еще желать?

Воспоминание о Джульетте смягчило сердце Лекока.

— Ладно… только имейте в виду, что, пока убийца Росси не обнаружится, вы все-таки остаетесь под наибольшим подозрением.

Ланзолини беспечно пожал плечами:

— Что поделаешь!

— Заметьте, если вы говорите правду, вам нечего опасаться, но, честно говоря, я думаю, что вы лжете, Ланзолини.

— Думайте что хотите, синьор… Вы нас извините, но мне надо проводить Мику домой.

Они двинулись было, как вдруг синьора Росси спросила:

— Синьор, а кто эта сердитая дама?

— Моя невеста.

— Вы на ней женитесь?

— Так надо…

— Тогда желаю вам счастья!

И на глазах мисс Пирсон, окаменевшей, как жена Лота, оглянувшаяся на Содом, Мика бросилась на шею Сайрусу А. Вильяму и расцеловала его в обе щеки. Орландо и его возлюбленная так быстро исчезли в толпе, что не слышали необычайного вопля, которым Валерия выражала свое негодование, слишком сильное, чтоб его могли выразить английские слова — по крайней мере, те, которые она знала. Это было нечто среднее между рычанием тигра, карканьем ворона и пронзительным криком совы. Какой-то папаша, проходя мимо с сыном, подскочил на месте, а ребенок в ужасе заревел. Что касается Лекока, то он, как истый спортсмен, всегда готовый отдать дань восхищения всякому рекорду, не мог не заинтересоваться, каким образом его невесте удалось достичь такой силы звука. Он рассудил, что только приступ болезни или острая боль могли привести к такому удивительному результату.

— Вам нехорошо, Вэл?

Мисс Пирсон, близкая к истерике, вместо ответа издала вопль, не менее мощный, чем предыдущий. На этот раз прохожие остановились, а к Лекоку подбежал полицейский:

— Это вы развлекаетесь, изображая сирену?

— Нет, это она.

— Вы ее знаете?

— Это моя невеста.

Полицейский окинул взглядом Валерию и заключил:

— Странный вкус… А впрочем… Что у нее?

— Куча долларов.

— Виноват?

— Вы спрашиваете, что у нее соблазнительного?

— Да нет же, нет, синьор, я спрашиваю, почему она так ужасно кричит?

— От радости.

— Да?

Полицейского это, казалось, не удовлетворило, и Сайрус А. Вильям изменнически добавил:

— Она американка…

Представитель порядка немедленно заулыбался:

— Ах, вот оно что…

И, разгоняя зевак, весело объяснил:

— E un' americana!

Лекоку было ясно, что и этот парень, и те, кого он призывал к порядку, считают граждан США способными на что угодно, и исполни Валерия танец со скальпелем посреди виа Капелла, громко выкрикивая «хуг, хуг!» — им это показалось бы забавным, но не удивительным теперь, когда они узнали, что она американка. Ведь у каждого народа свои обычаи!

Чувствуя себя примерно как апостол Петр после крика петуха, Сайрус А. Вильям подозвал такси, втолкнул туда Валерию, уселся сам и назвал шоферу адрес Тарчинини. Переезд был недолог, но мисс Пирсон успела выложить своему спутнику все, что накипело у нее на душе. Она перечислила все приглашения, которые отклонила, чтоб пуститься в это нелепое путешествие, все трагические последствия этой эскапады для ее портнихи, ее модистки, короче, для всех поставщиков, мечтавших сделать их свадьбу гвоздем нынешнего сезона. Правда, — заметила она, — о свадьбе теперь не может, быть и речи после того, как она увидела в истинном свете человека, которому имела безумие ввериться. Шофер такси, слушавший с живейшим интересом — он не понимал ни слова, но судил по интонации — усиленно кивал в такт обвинениям Валерии. Набрав побольше воздуху, она перешла к перечислению всех гнусностей, жестокостей, оскорблений, которые стерпела от Лекока со своего приезда в Верону и вершиной которых явился бесстыдный поцелуй его любовницы прямо на ее, Валерии, глазах.

— Хватит!

Он гаркнул так, что шофер, приняв приказ на свой счет, затормозил до того резко, что следующая машина чуть не врезалась в такси. Это повлекло за собой краткий, но бурный обмен оскорблениями, которые не миновали даже давно распавшихся в прах предков обоих собеседников. Что касается Валерии и ее жениха, они были выброшены из подушек силой инерции и повалились между задним сиденьем и спинкой переднего.

Выбравшись из щели, мисс Пирсон пыталась отцепить свои очки от соломенной шляпки, съехавшей ей на лицо наподобие фехтовальной маски, тогда как Лекок тщетно силился выкашлять жвачку, которая от толчка попала ему в дыхательное горло и теперь душила его. Вернув себе зрение, Валерия ужаснулась при виде искаженного лица своего спутника, который уже хрипел и начал синеть. С энергией, свойственной женам пионеров былых времен, шедшим на Дальний Запад за своими фургонами, дочь Мэтью Д. Овида так треснула по спине Сайруса А. Вильяма, что тому показалось, будто в них врезался грузовик, и, икнув от испуга, он выплюнул жвачку, которая влепилась в ветровое стекло. Шофер сердито обернулся:

— Что хулиганите?

Американец, еще не совсем оправившись, прокаркал:

— Сами виноваты! С чего вы так глупо затормозили?

Его собеседник воззвал ко всем святым, беря их в свидетели несправедливости со стороны иностранца:

— Несчастный! Вы сами велели мне остановиться!

— Я?! Да я вам слова не сказал!

— О Святая Дева! Возможно ли, чтобы Твой Сын допускал такую ложь! Вы, значит, не кричали?

— Кричал…

— Ну?

— Но это я отвечал синьоре…

— Вы отвечали…

Шофер недоверчиво уставился на пассажира, стараясь понять, не смеется ли тот над ним, потом, убедившись в его искренности, вкрадчиво спросил:

— Разрешите мне нескромный вопрос: вы из какой страны?

— Из Америки.

— Ах, вот оно что…

— Что?

— Ничего, ничего… просто у вас не те манеры, что у нас.

И, снова взявшись за руль, он заключил со вздохом, как добрый христианин:

— Что ж на вас обижаться… надо дать вам время…

— Какое время?

Трогаясь с места, шофер добродушно улыбнулся:

— Время, чтоб обтесаться, черт возьми!

И повел машину с таким искренним видом отеческой снисходительности, что Лекок, обезоруженный, откинулся на сиденье.

Этот инцидент укрепил Валерию в ее презрении к итальянцам — даже машину водить не умеют! — но не заставил забыть справедливого возмущения поступками жениха.

— А теперь, Сайрус, будьте добры дать мне объяснения, во-первых, об этом бесстыдном создании, в знакомстве с которым вы не постеснялись мне признаться, а во-вторых, о ваших намерениях по отношению ко мне.

Лекок уставился в пустоту и, казалось, ничего не слышал. Мисс Пирсон, несколько удивленная, наклонилась к нему:

— Сайрус… Я с вами говорю!

Никакой реакции. Взгляд американца ничего не выражал, и казалось, он находится в другом измерении и нечувствителен к окружающему.

— Сайрус! Да отвечайте же!

Поскольку он оставался недвижим, она схватила его за лацканы пиджака и встряхнула. Шофер, наблюдавший за ними в зеркальце, только головой покачал при этом новом свидетельстве странности заокеанских нравов. Хватка Валерии вывела Лекока из оцепенения, он тут же поймал обе руки своей спутницы и сжал их. Шофер улыбнулся. Ну ясно, как аукнется, так и откликнется. Странные, однако, манеры…

— Вэл… Скажите, я не сумасшедший?

— Надеюсь, что нет, Сайрус!

— И мы ведь с вами в самом деле граждане США?

— Ну да!

— Вэл, слушайте внимательно: действительно ли Штаты — самая богатая страна с самым высоким жизненным уровнем, обладающая величайшим в мире флотом и гигантскими городами?

— Без сомнения.

Сайрус А. Вильям облегченно вздохнул.

— Спасибо, Вэл… Вы меня успокоили, а то, послушав веронцев, я начинал думать, что происхожу из какой-то страны, еще не ставшей на путь цивилизации…

Остановив такси у входа в жилище Тарчинини, Сайрус А. Вильям попросил Валерию минутку обождать. Он должен поскорее сообщить новые данные следователю, с которым работает. Мисс Пирсон отпустила его не прежде, чем вытянула заверение в вечной любви. Американец подчинился этой прихоти. Но его невеста еще не была удовлетворена.

— Сайрус, если ваши чувства ко мне действительно не изменились, кто тогда эта особа, поцеловавшая вас в моем присутствии?

— Мика? Предполагаемая убийца или соучастница в убийстве своего мужа, которую я пытаюсь отправить на виселицу!

Валерия хмуро одобрила:

— Надеюсь, вам это удастся!

Сайрус А. Вильям расценил это свирепое заявление как отпущение утренних грехов и разрешение уйти, что и сделал тут же. Умиротворение мисс Пирсон было недолгим, так как, хоть она и имела самое смутное представление о веронских нравах, ей показалось — как только она об этом задумалась — вряд ли возможным, чтоб в этом городе преступники целовались со следователями на улице. Ее жених солгал ей, и, сидя в такси, шофер которого, наблюдая за ней, начал уже считать себя квалифицированным психологом, Валерия впервые осознала, что она вполне может не стать миссис Лекок.

Семейство Тарчинини, облаченное в воскресные туалеты, ожидало в гостиной, чтоб Ромео подал сигнал отправиться к мессе. Джульетта Тарчинини, собрав младших вокруг себя, расписывала им бесчисленные блага, ожидающие их в ином мире, если они будут сидеть смирно во время службы. Но если Альба и Ренато с лицемерными рожицами уже, казалось, вкушали обещанное блаженство, то Дженнаро, Фабрицио и Розанна спорили, какие пирожные выберут у синьоры Ластери, кондитерши с виа Санта Эуфемия, когда выйдут из собора. Появление Сайруса А. Вильяма обрадовало детей, но смутило синьору Тарчинини, не любившую, когда неожиданно нарушался заведенный порядок. Она направила гостя в комнату, где комиссар приступал к одиннадцать тысяч двести семьдесят шестому раунду борьбы, которую вот уже тридцать пять лет вели с ним его запонки. Появление Лекока так удивило его, что проклятая штуковина выскользнула у него из рук и, воспользовавшись случаем, закатилась под комод. Тарчинини встал на четвереньки, и американец, спеша приступить к разговору, обещавшему быть столь же кратким, сколь бесполезным, последовал его примеру. Если бы Валерия увидела их обоих, стоящих на четвереньках, в землю носом и кверху задом, она бы уж точно решила, что в Вероне эпидемия безумия и что она тоже заразилась.

— Билл, вы не видите моей запонки?

— Нет, но я видел Мику Росси!

— Сейчас я предпочел бы запонку…

— И знаете, с кем?

— Нет…

— С Ланзолини!

— Ну и что?.. А! Вот она!

Отыскав запонку, комиссар вернулся в вертикальное положение. Сайрус А. Вильям тоже.

— Ромео, вы что, не понимаете или не хотите понять?

— Чего?

— Что инсценировка разрыва перед нами доказывает их соучастие!

— В чем?

— В убийстве Росси!

Тарчинини завязал галстук и ответил:

— Это всего лишь предположение, Билл, и чтоб принять его как гипотезу, надо сначала обосновать, каким образом Мика, Орландо или оба сразу могли находиться одновременно в ресторане и в парикмахерской Маттеини. Пока вы не разрешите этого вопроса, лучше вам оставить молодых людей в покое.

— Я настаиваю, что вы совершаете большую ошибку, держа эту пару вне поля зрения!

— Я не держу их вне поля зрения, Билл, и инспектор Люппо практически ни на шаг не отстает от Ланзолини. Можете быть уверены, что он был при вашей встрече. И, если вас это интересует, знайте, что вчера ваш подозреваемый провел вечер с очень красивой женщиной.

— Как? Он изменяет Мике?

Комиссар принялся за пиджак.

— Вы, мой милый, выражаетесь слишком однозначно. Просто у Ланзолини широкая натура. Что ж нам его осуждать, если сами дамы на это не жалуются?

Тарчинини вышел, увлекая друга за собой. В прихожей он крикнул:

— Готовы, ребята?

Шестиголосый хор ответил утвердительно.

— Тогда идем…

На лестнице Сайрус А. Вильям поспешно распрощался с семейством, так как ему пришел в голову один план, который он хотел поскорее осуществить. Увлеченный своим замыслом, американец пропустил мимо ушей слова комиссара:

— Куда больше, чем донжуанские подвиги синьора Ланзолини, меня интересует таинственная любовница Маттеини. Но, несмотря на все усилия моих инспекторов, невозможно напасть на ее след. Я вот размышляю, не выдумал ли эту неуловимую особу сам Маттеини с единственной целью позлить свою зануду-дочь и непочтительного внука…

Откланявшись, Лекок слетел по лестнице со скоростью, повергшей в изумление даже такого мастера этого дела, как старший отпрыск Тарчинини. Привратница, находившая американца таким красивым, не имела возможности проверить свои впечатления, ибо Лекок промчался мимо так стремительно, что она сочла своим долгом кинуться к лестничной клетке и проверить, не несутся ли ему вслед крики «Держи вора!» или «Зарезали!» — настолько невероятным казалось, чтобы человек с чистой совестью так удирал. Что касается шофера такси, то он, после тщетных попыток вступить в разговор с Валерией с целью дать ей кое-какие полезные советы насчет обращения с мужчиной в цивилизованном обществе, заснул, склонясь на руль, и видел во сне, что ведет отряд исследователей по джунглям Амазонки. Сон его был нарушен окриком, который вплелся в сновидения и от которого бедняга вскинулся, как ошпаренный, еще не соображая спросонок, что он в Вероне и никакие индейцы за ним не гонятся. Он стартовал со стремительностью, какой позавидовали бы на автомобильных гонках. Лекок, крикнувший шоферу адрес Мики Росси, не зная, что тот спит, как раз брался за ручку дверцы, когда машина буквально прыгнула вперед, так что он чуть не остался за бортом. Благодаря его собственной ловкости ему удалось открыть дверцу, но только Валерии, схватившей его за волосы и за пиджак, был обязан тем, что все-таки влез в машину. Между тем шофер, выжав акселератор до отказа, гнал по виа Пьетра, сея ужас на своем пути. Какой-то ребенок спасся только благодаря тому, что такси на вираже занесло, метром правее, но зато не избежал материнской трепки, вновь подвергшей его жизнь опасности. Бродячему псу, оказавшемуся на дороге, помогла его худоба: он сумел так поджать зад, что его не задело; но, понимая, что был на волосок от гибели, он, как истый итальянский пес, выразил в импровизированной минорной арии весь свой трепет перед подобной возможностью, и это помешало шоферу попасть одновременно в булочную синьоры Чиафино и в легенду квартала. Но окончательно сознание вернулось к нему лишь на виа Понте, где он сообразил, что не знает, куда едет, хотя едет с большой скоростью. Он притормозил и обернулся к пассажирам:

— Так куда, синьор, мы так гоним?

Сайрус А. Вильям судорожно сглотнул.

— Куда гоним? В больницу — вне всякого сомнения, а возможно, что на кладбище. Тем не менее, если ваше намерение немедленно умереть и угробить нас заодно еще не окончательно, будьте добры доставить нас на виа Кардуччи, 233, как я уже имел честь вам сказать!

Мисс Пирсон, бледная, с расширенными зрачками, забившись в угол, лихорадочно спешила примириться с Богом, с которым ей явно предстояла личная встреча в самом ближайшем будущем. Глядя на нее, Лекок вспомнил, что забыл рассказать Тарчинини о приезде своей невесты и будущего тестя. Валерия вышла из транса и осведомилась, намерен ли он доставить ее в отель.

— Еще чуточку терпения, Вэл, и, с Божьей помощью, я смогу завтра уехать, дав славный урок одному здешнему следователю, отличному малому, но который уж очень любит строить из себя Шерлока Холмса!