Покинув переполненное редкими насекомыми жилище Дайсона Манфреда, Клинт Карагиозис под холодным дождем выехал из Ирвина и направился домой. Жил он в Пласентии, в небольшом уютном бунгало, крытом гонтом, с затейливой, в калифорнийском духе, террасой. Когда Клинт подъехал к дому, за двустворчатыми стеклянными дверями теплился янтарный свет. Всю дорогу в машине работал обогреватель, и одежда Клинта почти совсем просохла.
Клинт поставил машину в гараж и вошел в дверь, ведущую из гаража прямо в дом. Фелина сидела на кухне. Она обняла его, поцеловала и крепко прижалась к нему, словно не веря, что он цел и невредим.
Она считала, что на работе Клинта со всех сторон подстерегают опасности. Напрасно муж снова и снова втолковывал ей, что ему в основном поручают нудную работенку — сбор информации, — что его дело не гоняться за преступниками, а добывать сведения, что ему больше приходится возиться с бумагами, а не с трупами.
Однако тревога жены была ему понятна — ведь и на него порой накатывал детский страх, как бы с ней чего не случилось. Видная брюнетка с оливковым личиком и обворожительными серыми глазами — долго ли такой попасть в лапы какому-нибудь маньяку, особенно сейчас, когда их развелось как собак нерезаных, а судьи стали так снисходительны к преступникам. Учреждение, где работала Фелина — она занималась компьютерной обработкой данных, — расположено в трех кварталах от дома: даже в дурную погоду можно дойти пешком. Но ей приходится переходить дорогу, а на перекрестке такое движение, что далеко ли до беды? Наскочит машина — и конец. Ведь Фелина не услышит ни сигнала, ни предупредительного окрика.
Но Клинт и виду не показывал, что беспокоится за жену. Он не хотел поколебать ее уверенность в себе. Она так горда, что, несмотря на глухоту, научилась обходиться без помощи мужа, — каково будет ей узнать, что он все-таки сомневается в ее способности преодолеть любые трудности? Клинт каждый день внушал себе, что Фелина живет на свете уже двадцать девять лет и ничего страшного с ней пока не стряслось, так что нечего ходить за ней, как за малым ребенком.
Пока Клинт мыл руки, Фелина подогрела огромную кастрюлю овощного супа и накрыла на стол. Супруги налили себе по большой тарелке. Клинт достал из холодильника тертый сыр, Фелина положила на стол итальянский батон с хрустящей корочкой.
Клинт здорово проголодался, а суп был превосходный — густой, с кусочками постной говядины. Но желание рассказать жене о сегодняшних событиях оказалось сильнее голода. А поскольку Фелине трудно читать по губам, когда собеседник говорит и одновременно ест, Клинту приходилось то и дело отрываться от еды. Фелина уже управилась со своей порцией, а он едва съел полтарелки. Доев, Фелина налила себе еще. Долила и мужу.
Вне дома из Клинта обычно слова не вытянешь, но в присутствии Фелины он заливался соловьем, словно ведущий телевизионной программы. Нет, не ублажал ее пустой болтовней, а с поразительной ловкостью превращался в заправского рассказчика. Он умел преподнести какой-нибудь случай из жизни так эффектно, что Фелина просто не могла остаться равнодушной. А уж как радовался Клинт, когда жена, слушая его рассказ, покатывалась со смеху или широко раскрывала глаза. Она была единственным человеком, мнением которого Клинт дорожил, и ему непременно хотелось, чтобы жена считала его умудренным, остроумным, занятным.
Когда их роман только-только начинался, Клинт задавал себе вопрос: может, он распахивает перед ней душу потому, что Фелина глухая? Глухота ее была врожденной, Фелина ни разу в жизни не слышала человеческую речь, оттого и говорить не научилась. Зато она бойко объяснялась жестами, и Клинт тоже освоил язык глухонемых. (Так она разговаривала с ним и сейчас, за столом. Потом, глядишь, и сама расскажет на своем немом языке, как у нее прошел день.) Так вот, поначалу Клинту казалось, что он сблизился с Фелиной именно благодаря этому изъяну: поверяя ей сокровенные мысли и чувства, он мог быть уверен, что собеседница никому о них не расскажет. Это почти то же самое, что разговор с самим собой: все сказанное сохраняется в тайне. Со временем он понял, что доверился Фелине вовсе не благодаря ее глухоте, а вопреки ей, что так охотно делится с ней самым сокровенным — и ждет того же от нее — лишь потому, что любит ее.
Клинт описал посещение Фрэнка Полларда. Когда он рассказал жене, как Бобби и Джулия трижды удалялись в уборную посовещаться, Фелина весело расхохоталась. Клинту нравился ее смех, легкий и удивительно звучный, будто она вкладывала в него всю радость жизни, которую не могла выразить в словах.
— Ну и парочка эти Дакоты, — заметил Клинт. — Я сперва удивлялся: и как это такие разные люди работают вместе? А познакомишься с ними покороче — и понимаешь: эти ребята друг другу подходят тютелька в тютельку.
Фелина положила ложку и знаком ответила: «Мы тоже».
— Точно.
«Тютелька в тютельку — это что. Мы друг другу подходим, как вилка с розеткой».
— Точно, — улыбнулся Клинт. Тут до него дошло, что в ее словах скрывается фривольный намек, и он рассмеялся.
— Ну ты и шалава.
Фелина улыбнулась и кивнула.
— Вилка с розеткой, говоришь? «Большая вилка, тугая розетка. Подходят как нельзя лучше».
— Ладно, я у тебя сегодня проверю проводку.
«Мне позарез нужен первоклассный электрик. Но расскажи еще про вашего нового клиента».
За окном грянул и раскатился гром. Порыв ветра швырнул в стекло дождевые капли. От шума непогоды в теплой кухне стало еще уютнее. Клинт с удовольствием вдохнул ароматы кухни, но вдруг сердце у него защемило. Какая жалость, что Фелина не может услышать раскаты грома, шум дождя и вместе с ним оценить всю прелесть покоя посреди непогоды.
Клинт вынул из кармана красный камешек с виноградину величиной, из тех, что принес сегодня Фрэнк Поллард.
— Вот захватил тебе показать. У этого малого таких полная банка.
Фелина двумя пальцами взяла камень и поднесла к свету. «Какой красивый, — показала она жестами и положила камешек на белый пластик стола рядом с супницей. — Он очень ценный?»
— Пока не знаем. Завтра специалисты скажут. «По-моему, ценный. Когда пойдешь на работу, проверь, нет ли в кармане дырки. Чует мое сердце: потеряешь — потом сто лет придется вкалывать, чтобы расплатиться».
Камень вбирал лучи света, пропуская через себя. По лицу Фелины размазались яркие багровые отблески. Они напоминали кровавые потеки. Клинтом овладела непонятная тревога. «Чего ты скис?» — знаками спросила Фелина. Что ей ответить? Что он струхнул из-за ничтожного пустяка? Клинт промолчал. Но вверх по спине пробежал колючий холодок, точно повалились выстроенные рядком ледяные доминошки. Он подвинул камень: пусть лучше кровавые отблески падают на стену, а не налицо жены.